Алексей Березин

Разные вещи

В подъезде, спускаясь почти бегом по лестнице с третьего этажа, Олег запнулся и чуть не скатился вниз. К счастью, вовремя успел ухватиться за перила. Опустив глаза, он увидел причину — на левом кроссовке развязался шнурок. Олег наклонился и завязал его, а поднявшись, обнаружил перед собой Сатану.

Нечистый был нечист как-то уж слишком буквально: худое лицо с впалыми щеками заросло щетиной и было перепачкано чем-то черным и, судя по всему, липким. В уголке рта торчала потухшая беломорина. На куртке, или точнее, на том, что некогда было коричневой замшевой курткой, не хватало двух верхних пуговиц, а воротничок был наполовину оторван. В общем, Сатана не внушал особого доверия к своей персоне, да и появился не в самый удачный момент. Олег даже немного разочаровался. Однако постарался виду не подать.

— Вот и вы. Не слишком торопились. Я провел ритуал еще вчера.

Сатана поморщился, словно его мучила изжога, выплюнул папиросу на лестничную площадку и процедил сквозь зубы:

— Пошел ты. Знаешь, сколько таких, как ты, досаждают мне своими глупыми требованиями? Хоть бы вы все еще просили чего-то действительно стоящего. Так нет же…

— Я не такой, как остальные. Мои требования вполне разумны.

— Ладно, ладно, давай выкладывай, что там тебе было надо? Денег, власти, баб?

— Нет, спасибо. А может, поговорим в более удобном месте? — Олег переминался с ноги на ногу.

— Ботинки, что ли, жмут? Могу ботиночки предложить…

— Это кроссовки. Не надо мне ботинок. Кое-что посущественнее.

— Ну так говори скорее, у меня еще шестеро кретинов сегодня на очереди.

— Пойдемте ко мне в квартиру. Там будет удобнее.

Олег повернулся и повел гостя к себе в квартиру. Он не оглядывался, хотя Сатана шептал у него за спиной что-то, не то проклятия, не то просто ругался. Оглядываться, Олег это знал, нельзя. Первое правило поведения в присутствии нечистой силы — не выказывать своей неуверенности и страха. Олег открыл дверь ключом и пропустил Сатану вперед.

Сатана окинул прихожую беглым взглядом и, не снимая ботинок (которые оставляли отвратительно грязные следы на полу), прошел прямо в комнату. Ковер придется выбросить, с грустью подумал Олег.

Сатана прошелся по комнате, заглядывая в горшки с цветами, рассматривая на стенах картины и брезгливо морща нос, словно запах в комнате был ему неприятен. Олег, однако, знал, что он использовал правильные благовония, и значит (по крайней мере, формально), Сатане придраться не к чему. Под конец Сатана царапнул длинным обломанным ногтем поверхность лакированной полки, оставив на ней царапину, выудил откуда-то новую, хотя и слегка помятую папироску, прикурил от зажженной свечи и спросил:

— Ну, давай, чего тебе там?.. Заранее предупреждаю, вечную жизнь предложить не могу и местами в раю не заведую. Так что давай, там, поскромнее.

Олег набрал полную грудь воздуха, шумно выдохнул и прошел в тот угол комнаты, что служил ему мастерской. Там он взялся за уголок простыни и театральным жестом сдернул ее с мольберта.

— Вот, — провозгласил он. — Вот чего я хочу!

На мольберте стоял портрет, плод восьмимесячных упорных трудов. Олег работал над ним, не покладая рук, по десять, двенадцать, а иногда и по четырнадцать часов в день, без выходных и праздников, забывая иногда даже поесть. Последние мазки были нанесены уже более года назад, и с тех пор Олег не знал покоя. Он не нарисовал больше ни единой картины, да и вообще не брался больше за кисть. Краски пылились на полках и в ящиках стола, но ему было наплевать. Он знал, что ничего прекраснее ему не написать.

Да, это было его самое великое достижение за всю жизнь! Изображенная на портрете была прекрасна, даже нет, не просто прекрасна — она была совершеннейшим творением, идеалом, абсолютным максимумом человеческой красоты! Даже святой расплакался бы, увидев ее (Олег был в этом полностью убежден). Вот и сейчас, взглянув лишь мельком на портрет, известный ему в мельчайших деталях, он почувствовал, как по нервам пробежало нечто, напоминающее электрический ток.

— Оживи ее! — потребовал он у Сатаны. — Я хочу, чтобы эта девушка появилась здесь во плоти, живая!

На Сатану, казалось, портрет не произвел особого впечатления. Он лишь приподнял одну бровь и уставился на мольберт, поджав губы.

— Оживить? Зачем? — спросил он минуту спустя.

Олег сдержал раздражение.

— Я так хочу. Этого, как мне кажется, достаточно.

Сатана засмеялся, но почти тотчас же смех перешел в надрывный кашель заядлого курильщика. Прокашлявшись и сплюнув на пол, он сказал:

— Ты не понял. Я просто хочу знать, что ты с ней, с живой, собираешься делать. Согласись, одно дело — картина. Картину можно продать, или выставить в музее, или… или не продавать. Так? А живая баба — это ж тебе не статуя.

Слово «статуя» Сатана произносил с ударением на «у». Подняв указательный палец вверх, Сатана продолжал назидательным тоном:

— Живые — они и есть живые. Одни хороши в постели, другие — на кухне. С одной хорошо показаться в свет, с другой — выпить пивка на кухне. Одна тебе нарожает дюжину детишек, другая заведет себе дюжину любовников. Соображаешь? Ты уж мне поверь, они тоже разные бывают. Так-то вот, художник. Понял? Вот я и спрашиваю, тебе чего от нее надо? Зачем она тебе?

С этими словами Сатана довольно бесцеремонно потыкал грязным пальцем в холст. Руки Олега непроизвольно сжались в кулаки, но он сумел себя сдержать. Весьма неблагоразумно бросаться на нечистую силу с кулаками.

— Я хочу, чтобы она меня любила, — ответил он. — Любовь — это ведь в ваших силах?

Сатана самодовольно улыбнулся и положил ладонь на плечо Олегу. Олег крепко сжал зубы, но не убрал плечо. Рука у Сатаны была тяжелая и горячая, и от нее пахло куревом и серой.

— Любовь, юноша — это наш профиль. Любовь, страсть, похоть, все что угодно. Сделаем, не волнуйся. Значит, чтобы любила? И все?

Олег кивнул.

— Я хочу просто любви. Мне все равно, будет ли она уметь готовить или нет. Мне все равно, будет она болтушкой или молчуньей. Неважно. Я люблю ее. Я полюбил, когда рисовал ее. Полюбил страстно… И безнадежно. Вот уже больше года я влюблен в собственное творение. Поэтому я и обратился к вам за помощью. Кто еще мог бы мне помочь?..

— Пусть она любит меня, — продолжал Олег. — Преданно, бескорыстно… Самоотверженно…

— Ладно, понял. Хватит наречий. Ну, предположим, оживить твою девицу я могу. И любовь внушить могу. Что же ты хочешь предложить мне взамен?

— Я думал, что вы требуете бессмертную душу в обмен на свои услуги…

— Ты должен предложить. Официально я ничего у тебя требовать не могу. Предлагай мне плату, а я соглашусь или не соглашусь.

— Значит, можно предложить не только душу?

Сатана пожал плечами и посмотрел безразлично на Олега.

— Если сумеешь меня заинтересовать… У тебя есть что-то, чего нет у меня?

Олег вздохнул.

— Я предлагаю вам в обмен на эту услугу… — Олег запнулся. Теперь, в последнюю секунду, ему вдруг стало страшно, но, собрав волю в кулак, он заставил себя закончить фразу. — Предлагаю вам свою душу.

Сатана сразу оживился, и Олег понял, что его безразличие тоже было деланным.

— По рукам! — воскликнул Сатана, схватив Олега за руку и сжав ее так, что у художника затрещали кости. — Вот и славно, не люблю размазней и нытиков! Молодец, так и надо — в омут с головой, и сразу, не раздумывая долго! Вот это по-моему!

От взгляда его пронзительных зеленых глаз внутри у Олега что-то оборвалось, словно порвалась на высокой ноте какая-то тоненькая струна. Уж не совершил ли он непоправимого? Неужели он променял свою бессмертную душу на…

Он перевел глаза на портрет, и уверенность тотчас вернулась к нему.

Да, она того стоила.

Эти нежные зеленые глаза с веселой искоркой, этот мраморный лобик, эти рыжие кудряшки, эта ямочка на подбородке и пухленькие щечки. Он вдруг понял, что даже не знает, как ее зовут — за весь этот год он так и не придумал ей имени… А ведь сегодня, еще до захода солнца, он сможет прикоснуться к ее коже и ощутить под пальцами не холодный шершавый холст и краски, а живую плоть, теплую, дрожащую… Сможет зарыться лицом в ее волосы, пахнущие… интересно, чем? Пожалуй, ландышами. Сможет прижаться губами к ее губам, обхватить ее тонкую талию, покрыть нежными поцелуями ее грудь…

Дрожь восторга прошла по всему его телу. О, да, она того стоила!

Сатана тем временем сбросил с журнального столика прямо на пол книги, газеты и чашку недопитого вчерашнего кофе и расстелил на нем длинный пергамент, исписанный мельчайшим почерком. Вытащив из внутреннего кармана куртки измятое воронье перо, он поставил на пергаменте, в самом низу, размашистую закорючку, после чего протянул перо Олегу.

— Подпись!

Олег кое-как справился с бурей одолевших его чувств и заставил себя вернуться к деловому настрою. Контракт с дьяволом — это не хухры-мухры, тут следовало проявить всю свою осмотрительность и внимание.

— Не раньше, чем я прочту, что здесь написано.

— О, конечно, само собой! — Сатана протянул ему пергамент. — Текст, надеюсь, не мелковат?

— Все в порядке, — ответил Олег, вчитываясь в документ. Сатана не обратил на его ответ ни малейшего внимания и начал декламировать на память, размахивая для чего-то руками, как римский оратор.

— Мы, нижеподписавшиеся, Сатана, он же Дьявол, он же Мефистофель, он же Вельзевул, он же… ну, я не буду все перечислять, ладно? …с одной стороны, и (фамилия, имя, отчество — вписать собственноручно), именуемый далее Творец Картины (ничего, что так помпезно? Я думал, тебе понравится), с другой стороны, заключаем настоящий договор о нижеследующем: Сатана обязуется выполнить одно желание Творца Картины, а именно — воплотить совершенную женщину, изображенную на картине, в жизнь, а кроме того, внушить оной женщине любовь (бескорыстную и самоотверженную) к ее Творцу, в обмен на что вышеупомянутый Творец Картины обязуется передать (после своей смерти) Сатане свою бессмертную душу. Данный договор вступает в силу с момента подписания, тра-ля-ля, тру-лю-лю, и так далее.

Сатана смачно сплюнул на пол, затянулся папиросой и продолжил:

— Это, конечно, пустая формальность, можно было бы обойтись и без этой бумажной волокиты. Но мне так часто приходится выслушивать обвинения — очень, кстати, обидные — в преднамеренном обмане и лжи, что в последние полторы тысячи лет я предпочитаю потратить полчаса на оформление всех бумаг, лишь бы потом не было никаких проблем. Разве я не прав? Бюрократия все-таки полезное изобретение, иногда она здорово выручает.

Олег буркнул что-то утвердительное в ответ, но на самом деле он вчитывался в документ и почти не слышал слов Сатаны. Сатана продолжал разглагольствовать, не обращая на него ровно никакого внимания, пока Олег наконец не положил пергамент на стол.

— Я готов подписать, — сказал он. Сатана умолк и протянул ему перо.

Олег бросил еще один взгляд на картину — теперь только она могла придать ему мужества для этого последнего действа — и, прикусив губу, рассек палец заранее приготовленным скальпелем. Кровь брызнула и потекла в подставленную чайную чашку. Олег почти неделю искал что-нибудь более подходящее для этой цели, какую-нибудь чернильницу старинной работы, чтобы обставить все как полагается — он всегда был чувствителен к таким мелочам — но, как назло, в магазинах ничего не попадалось, а то, что удалось найти, было Олегу не по карману. В конце концов, он плюнул на все и решил обойтись чайной чашкой.

Когда крови набралось достаточно, он аккуратно залепил порез пластырем, обмакнул перо в чашку и вписал в пергамент свое имя. Потом аккуратно подписался внизу документа и вернул перо Сатане. Тот небрежно обтер кончик пера о куртку и, пряча его во внутренний карман, заметил:

— Ну, ты прямо романтик… Не жалко было пальцы резать? Больно же.

— А разве подписываться нужно не кровью? — удивился Олег.

— Да хоть томатным соком, лишь бы отчетливо было, — сказал Сатана, свертывая пергамент в трубочку и засовывая его в карман засаленных брюк.

Олег сдержал свое раздражение. Терпение, терпение! Вот-вот сбудется его заветная мечта! Нельзя все испортить в такой момент.

— Теперь ваш черед, — сказал он Сатане. — Выполняйте свою часть сделки.

— Само собой, — ответил Сатана.

Он подошел к картине почти вплотную, прищурился, потер переносицу и выплюнул папиросу на пол. Потрогал холст, облизнул губы.

— Рост какой делать?

— А?.. Что? Ну, примерно такой, — показал Олег.

— Угу, — сказал Сатана и начал бормотать, прикидывая что-то в уме и бросая быстрые взгляды то на картину, то на Олега, то в окно. — Луны нет… Семьдесят четыре градуса… и еще два… и восемь в уме… нет, лучше двенадцать… Ага, ну да… А вес — пропорционально росту? Да? Ну, само собой, зачем я спрашиваю?.. Тогда двадцать девять и пять сотых… — бормотание стало совсем невнятным, а потом Сатана и вовсе перешел на какой-то незнакомый Олегу язык. Он морщился и потирал лоб, несколько раз зачем-то крутнулся на каблуке, дважды заглянул за холст и в довершение всего потребовал у Олега свежий огурец.

— Свежих нет, — сказал Олег. — Есть соленый.

— Давай, — махнул рукой Сатана. — Сойдет и соленый.

Олег принес с кухни огурец. Сатана откусил от него порядочный кусок и захрустел. Прожевав, он энергично кивнул и сказал:

— Начнем!

После чего ткнул огрызком огурца прямо в картину. Олег так и ахнул. Он, конечно, ожидал, что Сатана сделает что-то с картиной, но не таким же варварским методом!

Сатана провел огурцом по периметру холста, отошел на пару шагов назад и удовлетворенно хмыкнул.

— Гарраш! Изарбагарр эстекараш шашшу капа вашарр! У! — произнес Сатана. Олег вздрогнул от неожиданности: на холсте, позади прекрасной девушки, заплясали языки пламени. Сатана тем временем продолжал произносить непонятные, но пугающие звуки. Заклинание, догадался Олег.

Комнату заволокло дымом. Олег закашлялся, и Сатана зашикал на него:

— Тихо ты! Все испортишь.

Олег выскочил из комнаты в коридор, где дыма было поменьше. Сатана еще две или три минуты продолжал читать заклинание, причем голос его становился все чище и громче. Наконец он закончил, шумно высморкался и сказал откуда-то из клубов дыма:

— Форточку открой. Я тут немного надымил.

— Уже все? — спросил Олег, почти на ощупь пробираясь к окну и открывая форточку.

— Ага, — ответил Сатана.

— И где же она?

— А вон, на диване. Очухается через пару минут, дай ей полежать спокойно.

У Олега задрожали руки. Только теперь он увидел на диване тонкий девичий силуэт, облеченный во что-то кремовое.

— О-о-о! — воскликнул Олег.

Дым мешал разглядеть в мелочах лицо девушки. Олег бросился к ней, едва не сбив с ног Сатану. Упав на колени, он протянул к ней свои руки, не смея прикоснуться, еще не веря, что видит ее перед собой наяву.

Дым быстро выветривался, но Олег и так уже видел, что Сатана сделал свое дело добросовестно. Девушка была точь-в-точь как на его картине.

Ее волосы растрепались, глаза были прикрыты, веки едва заметно дрожали. Он осторожно провел пальцами по ее лбу. Девушка вздрогнула и открыла глаза. Секунду или две ее взгляд бесцельно блуждал, потом она увидела перед собой Олега.

— Милый, — прошептала она. — Милый мой…

Сатана, сложив руки на груди, наблюдал молча за этой сценой, попыхивая очередной папироской.

— Ладно, пора мне, пожалуй, — сказал он. — Время — деньги.

Олег с трудом оторвал взор от девушки.

— Да-да, — сказал он. — Спасибо вам.

— «Спасибо» не надо, — ответил Сатана, почесывая ногтем грязную шею. У дверей он вдруг обернулся. — Чуть не забыл.

Он вынул из кармана брюк новенькую красную книжечку и бросил ее на журнальный столик.

— Паспорт. Мелочь, а нужная. Ну, наслаждайтесь, — и вышел.

В паспорт Олег так и не заглянул. Ему было не до того.

* * *

Поздно вечером, когда круглая луна бросала бледный прямоугольник света на ковер в спальне, они лежали в смятой постели. Она держала в руке бокал вина. Он смотрел на нее.

Девушка была совершенством. Да, ради этого стоило продать душу дьяволу! Наконец он получил все, что хотел.

Она словно прочла его мысли.

— Ты получил все, что хотел? — спросила она, садясь перед ним на кровати.

— Да, — ответил он.

— Но ты заплатишь за это такую высокую цену…

— Я не жалею об этом.

— Почему?

— Я люблю тебя. А когда любишь — готов на все.

— Неужели я так хороша?

— Ты божественна. Я отдал много, но еще больше получил. Ты — совершенство. Ты — идеал. Ради тебя стоит умереть…

Она улыбнулась. Прищуренные глаза — зеленые, как он знал — в полутьме казались черными.

— Дорогой… Это так приятно… Значит, ты готов отдать за меня даже жизнь?

— Не раздумывая!

— Как мило с твоей стороны…

В ее руке вдруг блеснул скальпель — а он и не заметил, когда она успела спрятать его под подушкой! — и Олег едва успел закрыть рукой горло. Кровь из рассеченной вены брызнула на шелковые простыни.

— Черт! — взвизгнул он и скатился с кровати на пол. — Ты что делаешь?

Она переложила скальпель из левой руки в правую и медленно начала вставать с кровати. Все ее тело было забрызгано кровью.

— Собираюсь тебя убить, милый…

Он забарахтался на полу, пытаясь одновременно подняться и отползти подальше от нее.

— За… За что? Почему? — голос сорвался на визгливых петухов, словно у подростка.

— Ты же сам сказал, что когда любишь, готов на все, — ответила она. — Я делаю это ради любви!

Олегу наконец удалось встать. Прихрамывая (ушиб ногу при падении), он отбежал от нее к стене. Зажал ладонью порезанную руку, но кровь все равно продолжала сочиться сквозь пальцы. Обнаженная девушка со скальпелем в руке приближалась, переступая босыми ногами по ковру.

— Ты… Должна любить меня! — последние слова он почти выкрикнул. На ее лице появилось легкое недоумение.

— Почему?

— Мы же договорились! Он сказал, что ты будешь любить меня!

— Если ты о сексе, то мы…

— Нет! — закричал Олег. — Нет, черт тебя подери! Ты — должна — любить — меня! Так было написано в договоре! Я сотворил тебя!

Подойдя к нему почти вплотную, она улыбнулась, показав белоснежные зубки. В свете луны ее бледное лицо, окропленное темными капельками, было прекрасным и пугающим.

— О, милый… Ты действительно прекрасно написал мой портрет… И я благодарна тебе. Но я люблю своего Творца!.. Понимаешь — своего!

Скальпель поднялся и опустился.

— Картина и я — разные вещи, милый, — едва слышно прошептала она. — Разные вещи. Ты любил, и ты знаешь, что это такое — любовь…

Она легко прикоснулась губами к его губам, а потом отступила на шаг и позволила ему сползти на пол.

— И, боже мой, как же я его люблю! — прошептала она.

Потом она оделась, положила скальпель и паспорт в сумочку, накинула на плечи куртку Олега и, выскользнув за дверь, растворилась в летней ночи.


31.05.2006