ИСКАТЕЛЬ № 6 1987

№ 162

ОСНОВАН в 1961 году

Выходит 6 раз в год

Распространяется только в розницу



II стр. обложки



III стр. обложки



В ВЫПУСКЕ:

Юрий ПАХОМОВ

3. ДЕРЕВО ДУХОВ. Повесть.

Святослав ЛОГИНОВ

40. МИКРОКОСМ. Фантастический рассказ.

Андрей СТОЛЯРОВ

49. ДВЕРЬ С ТОЙ СТОРОНЫ. Фантастический рассказ.

Андерс БОДЕЛЬСЕН

64. ЗАДУМАЙ ЧИСЛО. Роман.



Юрий ПАХОМОВ

ДЕРЕВО ДУХОВ

ПОВЕСТЬ

Художник Александр КАТИН



— Что-нибудь опять пишут об этой ужасной болезни, сэр? — спросил бармен. Два передних зуба у него отсутствовали, и эта щербинка придавала его физиономии лукавый вид

Бармен принадлежал к народу луо. Луо своим юношам удаляют два зуба на нижней челюсти, считая, что так красивее. В конце концов это их дело.

Я сидел на табурете у стойки и перелистывал «Нью-Йорк таймс» Газетами я успел запастись во время пересадки в Каире. Мир, как обычно, трещал по швам: войны, перевороты, экологические катастрофы, извержения, наводнения. Но на этот раз основное внимание было уделено болезни СПИД. Крупным планом портрет доктора Монтанье, выделившего вирус, вызывающий болезнь. С Монтанье я знаком, не раз встречался в институте Пастера в Париже, на разных конгрессах и симпозиумах.

Сенсация — голливудские актеры отказываются сниматься в фильмах, где есть сцены с поцелуями, — вирус СПИД обнаружен в слюне. Священник из Филадельфии утверждает, что СПИД — кара господня, которую бог насылает на адамово племя за разврат. Названа точная дата конца света. Если предсказание сбудется, я не успею отгулять очередной отпуск.

— Я слышал, сэр, что СПИДом болеют только наркоманы и гомосексуалисты?

В баре столичного аэропорта я был единственным белым, и бармен, по-видимому, считал необходимым меня развлекать. На английском он говорил вполне сносно.

— Должен вас огорчить, болеют и женщины, и даже дети.

— О-о! — Бармен вытер лоб платком. — Еще джин?

— Благодарю, лучше кофе. Мне говорили, у вас превосходный кофе.

Никто мне не говорил Я знаю, кофе дрянной, но эту чепуху я повторяю в каждом баре во время своих поездок по Африке. Действует безотказно. Африканцы на редкость честолюбивы: если вождь, то великий или самый великий, бык — самый быстрый, танцор — лучший в мире.

И без того круглое лицо бармена еще больше расплывается от удовольствия.

— О да, сэр, кофе с плантаций Нгорогоро. Лучший в мире кофе.

В прошлом году я пересек на автомобиле кратер вулкана Нгорогоро. Кофе там, на вулканических почвах, действительно вырастает отличный. Арабика.

…Снимок вируса СПИД. Превосходная работа японских коллег. Черт его знает, что делает сенсация… СПИДом болеют уже десятки тысяч человек, а ежегодно от тропической малярии умирают сотни тысяч, от голода — еще больше. И ничего, обычное дело. Но СПИД — сенсация, человечество напугано неотвратимостью исхода

Провидение лишает человека естественной защиты. Конечно, тут не обходится без дьявола, утверждает священник из Филадельфии. Конец двадцатого века, человек на Луне, с помощью генной инженерии можно сделать черт знает что. Парадокс. Чем этот святоша дальше ушел от скотовода-масая из Кении, который верит в тотем и пьет молоко пополам со свежей коровьей кровью?

Я закурил, прислушиваясь к шелесту пальмовых листьев. Под крышей ворковала лесная горлинка. Затхлый запах, исходивший откуда-то из глубины, перешибал аромат кофе. Сезон дождей идет к концу, а сухой период в тех местах, куда я лечу, — гиблое время.

— Как кофе, сэр?

— Превосходен.

Бармен светится от удовольствия. Но в глазах его вспыхивают и гаснут искорки пристального интереса. Нередко такие типы сотрудничают с Интерполом или службами безопасности. Любопытно, что он обо мне думает? Важный международный чиновник… Что ж, на мне светлый костюм, сшитый в Лозанне, галстук как раз нужных тонов. Дорогой «атташе-кейс». На руке тяжелые часы солидной швейцарской фирмы. Принимает скорее всего за англичанина. Я белобрыс, довольно высок ростом — метр восемьдесят пять — и «ошеломляюще элегантен», как говорит моя жена Варвара. К тому же ношу пышные рыжие усы, Если бы меня сейчас увидел мой дед, охотник-промысловик Никифор Федорович Еремин, он бы с досады плюнул мне под ноги. Когда в шестьдесят третьем я на перекладных добрался до родной деревни Онорино, дед хмуро оглядел меня и спросил с издевкой: «Што, Степка, в исподниках-то сподручней ходить?» Я было пытался объяснить, что на мне не кальсоны, а джинсы, да к тому же фирменные, дед сердито кашлял и ворчал: «Однако верно, от долгов в таких штанах бегать сподручнее».

То, что я стал врачом, дед еще пережил. Доктор — дело хорошее. Но он никак не мог взять в толк, почему я не лечу людей, а шастаю по тайге, ловлю полевых мышей и собираю с них клещей и всякую нечисть. Когда я поступил в аспирантуру, он окончательно махнул на меня рукой, полагая, что род Ереминых — охотников и звероловов — кончился, коли единственный внук, последнее семя, уехал в Москву, поменяв мужскую работу на баловство. Дед Никифор почему-то считал, что я буду ходить по квартирам и травить мышей.



— Мистер Эрмин, самолет будет готов через двадцать минут. — Чиновник аэропорта был сама предупредительность

— Благодарю вас, позаботьтесь о моих чемоданах, а главное — о контейнере с медикаментами.

На этого парня, видимо, произвел впечатление мой голубенький ооновский паспорт.[1] «Доктор Стефан Эрмин, эксперт ВОЗ[2]». Звучит солидно. Паспорт ООН — серьезная рекомендация.

Несколько дней назад я еще не предполагал, что мне придется лететь в Центральную Африку. Варя была уже в Москве, а я должен был отправиться в отпуск в ближайшую субботу.

Когда Зазвонил телефон, я сидел в своем кабинете и пытался вникнуть в сухой текст отчета, присланного из Танзании. Слева на столе лежал билет на самолет до Москвы, и это мешало мне сосредоточиться.

— Месье Эрмин?

Голос секретарши патрона невозможно спутать: низкий, с хрипотцой, наполненный теплотой.

— Да, это я, Люси.

— Вы не могли бы в шестнадцать быть у патрона?

— Разумеется, Люси. Что-нибудь стряслось?

— Приходите пораньше, Стефан, поболтаем. — Секретарша засмеялась и положила трубку.

У нас с Люси давно сложились приятельские отношения, но в офисе все были убеждены, что мы любовники. И я, и Люси при случае подыгрывали друг другу. Особенно, если в приемной кто-нибудь находился.

Ровно в шестнадцать я сидел напротив профессора Чарльза Соумса и читал телеграмму, стараясь сохранить на лице невозмутимое выражение. Я даже улыбнулся, вспомнив, какая физиономия была у дамы из какою-то миссионерского общества, когда Люси сказал мне: «Ах, Стефан, я — дерево, которое уже не нужно трясти. Яблоко упало, его нужно только поднять. Теперь я понимаю, почему у вас, у русских, любимый герой — Иван-дурак»

Соумс — худой, с желтым лицом, на котором самым примечательным были рыжие брови, каждая величиной с щетку для мытья рук, посмотрел на меня поверх очков и, пошевелив бровями, сердито сказал:

— Вы делаете не ту карьеру, Стефан Театр потерял талантливого актера. Какого черта вы ломаете комедию и делаете вид, что телеграмма вам очень нравится?

— Моя работа, Чарльз. Вы знаете, я веду программу с самого начала. — Наедине мы называли друг друга по именам. У нас были для этого некоторые основания: пять лет назад, в Заире, Соумс ухитрился подхватить лихорадку, которую вирусологи потом так и не смогли расшифровать Мы остались с ним в палатке, а «лендровер» с экспертами укатил дальше.

Двое суток я отхаживал Соумса, который в бреду так ругался, что переставали скулить гиены, а где-то совсем рядом укоризненно вздыхал слон. Похоже, послушать профессора собрались все обитатели буша.[3] За нами прислали вертолет, но Соумс впал в буйство, и его пришлось связать.

— Ваша работа… — Соумс почесал карандашом кончик носа. — Значит, вы все-таки летите? Имейте в виду, я не дам вам помощников. Какой сумасшедший согласится лететь в это адово место, да еще накануне сухого сезона? Придется рассчитывать на местные силы. Кстати, национальным институтом Пастера в Омо руководит доктор Джозеф Торото, и дело у него поставлено неплохо.

— Видите, как все просто.

Соумс неопределенно хмыкнул.

— Так что, Стефан?

— Лечу.

Соумс нажал на кнопку селектора.

— Люси, я знаю ваше отношение к месье Эрмину…

Послышался загадочный шорох, потом томный вздох: «О шеф, вы жестокий человек…»

— Так вот, закажите ему билет на Ампалу… Гм-м. На субботу. Он как раз в субботу собирался улететь в Москву в отпуск, так зачем его лишать хотя бы иллюзии?

Соумс отключил селектор, выпрямился в кресле и улыбнулся,

— Ну, теперь я отомщен. Впредь будете знать, как разговаривать с патроном. Так-то. Да, Стефан, известно вам, кто в Омо работает региональным экспертом? Программа шистосомоза?[4]

— Понятия не имею.

— Барри Дэвис.

— Старина Дэвис?

— Именно. Там вам не будет скучно.

Мир тесен. Я познакомился с Барри в Гвинее. Потом были Конго, Кения… Сколько же я его не видел?

Соумс встал и протянул руку.

— Ну, счастливо, Стефан. Только будьте осторожны. Обстановка в районе Омо сложная, среди племен гачига волнения, Если верить газетам, были случаи нападения на туристов.

— Пожелайте мне ни пуха ни пера.

Соумс пожелал. На английском эта поговорка звучала довольно забавно.

— Идите к черту!

— Что? — Соумс от неожиданности выронил карандаш.

— Так у нас, у русских, принято отвечать. Иначе не будет успеха в деле.

В приемной я поцеловал Люси руку.

— Храни вас бог, Стефан.

— С богом у меня долгосрочный контракт. Плюс страховка. А это вам.

И я положил перед Люси миниатюрную матрешку, в которой чудом помещались еще две поменьше.

— Благодарю, очень мило. Когда будет готов паспорт, билеты и сопроводительные письма — я позвоню. Хотя мне очень не хочется, чтобы вы уезжали.

Коридор был наполнен серебристым светом. Я подошел к окну: внизу влажно блестели крыши, капли дождя прочерчивали оконное стекло.

Телеграмма, подписанная министром национального здравоохранения республики, составлена квалифицированно. Правда, несколько категорично. Суть: в шестидесяти милях от города Омо, в резервации племени гачига, возникла эпидемия геморрагической лихорадки. Заболеванию людей предшествовала эпизоотия среди скота. По клинике — типичная лихорадка Рифт Валли. Типичная… Нужны серьезные основания, чтобы утверждать это. Сейчас с лихорадками сам черт ногу сломит. Геморрагические лихорадки — моя область, я занимаюсь ими без малого четверть века, еще с Сибири, и потому привык к сдержанным оценкам.

Мы связаны с республикой Ампала проектом борьбы с лихорадками. Работы ведутся несколько лет. К тому же момент удачный — наконец удалось получить вакцину. Испытания ее на волонтерах в клинике дали обнадеживающие результаты. Какой уж тут, к черту, отпуск?

Ситуация между тем в племени гачига складывается довольно острая. По предварительным данным, восемьдесят человек погибли, причем в основном дети. Не исключается угроза распространения эпидемии на соседние районы…

Нужно собрать о гачига хотя бы элементарную информацию: нравы, быт, социальная организация. Эпидемиолог не может не интересоваться этнографией. Без знания жизни народа, обычаев, верований невозможно изучить механизм передачи инфекции.

Если бы известный американский исследователь Карлтон Гайдушек не обратил внимания на бамбуковые палочки, которыми фори — аборигены Новой Гвинеи — лакомились после похорон родственников, тайна болезни «куру» так и осталась бы нераскрытой.

Оказывается, в бамбуковых палочках запекался мозг умершего, зараженный вирусом «куру», или, как еще называют, «смеющейся болезни». Больной, что называется, с хохотом отходил на тот свет.

Палочки с мозгом фори кушали не из-за гастрономической извращенности — таким способом они собирались сохранить информацию, накопленную умершим соплеменником за свою жизнь. Интересно, нет ли таких «милых» обычаев у гачига?

О Центральной и Восточной Африке я перечитал груду книг, были среди них и солидные исследования, и даже романы о кровожадных кочевниках масаях. Но я никогда не слышал о народе гачига, населяющем глухой район на северо-западе от Великих озер.



В столицу республики Ампала я прилетел поздно вечером, переночевал в комфортабельной гостинице. И сейчас, после чашки кофе, испытывал чувство, которое с известными натяжками можно было назвать приливом энергии.

Теперь общительному бармену непременно хотелось узнать, что сделать, чтобы ему не заразиться СПИДом. Посоветуй я ему перейти в мусульманство, он бы, наверное, серьезно задумался. Паника — страшная штука

До города Омо можно добраться на автомобиле. Но после ливней дороги в буше размыло, и президент выделил в мое распоряжение самолет.



— Хелло, мистер Эрмин?!

— Да, это я.

Ко мне подошел светловолосый улыбающийся толстяк в голубом комбинезоне — вылитый Гаргантюа с иллюстраций Доре! Толстяк протянул руку.

— Майкл Грим, сэр. Пилот. Имею приказ доставить вас в Омо.

— Отлично!

— Груз есть, сэр?

— Термоконтейнер с медикаментами, чемодан, пара коробок. Вон они, справа от стойки. Много?

— Чепуха. Эй вы! — крикнул пилот двум боям, стоявшим у дверей. — Волоките чемоданы к самолету. Да осторожнее, в том контейнере атомная бомба. — Грим захохотал и удалился, хлопая себя по брюху.

Я ожидал увидеть крошечный моноплан, который обсаживает богатых туристов в национальных парках. Канадский «турбо-траш» выглядел вполне внушительно.

Майкл Грим молчал ровно столько, сколько понадобилось времени, чтобы поднять самолет в воздух. Когда мы взлетели, его язык заработал вовсю. Первым делом Майкл сообщил, что женат, имеет двух детей, семья, естественно, в Канаде. А что им делать в этом проклятом месте? Сам он в Африке третий год, сначала был частным пилотом у одного миллионера-португальца, катал его черных девок. Отличная была работенка. Но потом миллионеру дали под зад, и ему, Гриму, приходится теперь травить мошек и опылять плантации.

Скосив на меня глаза-пуговицы, он вдруг добродушно поинтересовался, не еврей ли я.

— Нет.

— Поляк?

— Русский.

— Самый настоящий?

— А какие еще бывают?

— Со мной по соседству живут русские. Они никогда не были в России. А вы, сэр?

— Я из Сибири.

— О-о! — Он уставился на меня с таким изумлением, словно я у него на глазах оброс медвежьей шерстью. — На кой черт вам понадобилось лететь в Омо? В этой дыре малярия, комары и скука.

— Среди местных племен эпидемия лихорадки.

— Вы собираетесь лечить туземцев?

Я кивнул.

Майкл Грим презрительно выпятил нижнюю губу. Человек родом из Сибири, который лечит туземцев, недостоин внимания, даже если за ним сам президент присылает самолет. Хорошо, что я не сказал ему, что я эпидемиолог.

Порой мне кажется, что моя профессия куда более понятна воину из народности карамоджо, чем такому вот относительно цивилизованному человеку. Для карамоджо я — человек, изгоняющий злых духов. Это метафора, но смысл довольно точный. Спросите Майкла Грима, что такое вирус, и он начнет мямлить несусветную чушь.

Обычно, когда я называю свою профессию, собеседник поглядывает на меня с подозрением — не разыгрываю ли я его? От слова «эпидемиолог» веет минувшими столетиями и дымом костров, на которых сжигали трупы погибших от чумы. А что я делаю в наше благополучное время? И несколько успокаивается, когда я говорю, что работаю в Африке.

Пишут об эпидемиологах редко.

В газетах дают интервью кто угодно: футболисты, доярки, ортопеды, хореографы, сыщики, эстрадные дивы, звезды цирка — несть числа. Но эпидемиологов среди них нет. По-видимому, редакторы считают, что публиковать материалы о моих коллегах столь же неэтично, как и рассказы из жизни директоров кладбищ.

А жаль. Наивный технократ, воспитанный на чтении научной фантастики, полагает, что сенсации возможны лишь в ядерной физике, кибернетике, на худой конец в органической химии. И ему невдомек, что открытия в биологии — те, что уже сделаны, но особенно те, на пороге которых мы стоим, — явления почти иррационального порядка, от которых скорее отдает чертовщиной.

Многие ли, например, знают об ариновирусах, открытых в конце шестидесятых годов? О лихорадке эбола, смертность от которой превышает семьдесят процентов? В Судане, в одном из госпиталей из семидесяти шести врачей, сестер и санитаров, заразившихся от больных, от этой лихорадки погибло сорок человек. И это не середина прошлого столетия, а семидесятые годы нынешнего!

Ну а что происходит в современной иммунологии или генной инженерии? Помню, как лет двадцать назад меня потрясло зрелище: микроб, разрезанный, как колбаса. А сейчас святая святых — гены режут на кубики, переставляют их, как заблагорассудится, не зная точно, что может получиться из этого и не родится ли таким способом вирус, который уничтожит все живое?

Ржавый буш парил. Вспугнутые гулом мотора, нелепыми скачками удирали жирафы. Какой-то полоумный буйвол погнался за тенью самолета. У тускло блеснувшего озерца замерло стадо слонов.

Метрах в двадцати от самолета пронесся здоровенный гриф. Из-за этой несимпатичной птички погиб молодой Гржимек, один из наиболее ярких исследователей современной Африки. Гриф врезался в самолет, словно ракета.

Конечно, если откажет двигатель, самолет спланирует и его вполне можно посадить на площадке величиной с картофельное поле, но от этого не становится легче. Буйволам, слонам и львам вряд ли понравится наше появление.



На подлете к Омо попали в туман. Самолеты такого типа не оборудованы радарами, а горы в системе Великого африканского разлома не такая уж редкость.

Полосу тумана удалось пробить метрах в десяти над землей. Совсем рядом, под крылом, мелькнула ярко-красная крыша дома или ангара, и самолет ловко, я бы даже сказал, изящно, присел на посадочную полосу и, подпрыгивая на выбоинах, побежал к низкому, барачного типа сооружению, но, точно передумав, отвернул влево и замер на асфальтированном квадрате.

К самолету, веером разбрызгивая лужи, подкатила «тоета» — японский вариант «лендровера». Из машины выскочил человек в светлом костюме, распахнул огромный черный зонт и зашагал к «турбо-трашу».

Темная голова человека на фоне зонта была не видна, и казалось, по полю движется светлый костюм, увлекаемый грибовидным зонтом.

Я с трудом выбрался из кабины. Ноги дрожали от напряжения, Человек приблизился. Сверкнули в улыбке зубы, обозначая молодое привлекательное лицо. Его даже не портила бородка в форме помазка для бритья.

— Мистер Эрмин? Не так ли?

— Все правильно. Доктор Джозеф Торото?

— Да, сэр.

Мы обменялись рукопожатием. Доктор Торото был одного со мной роста, но лет на двадцать моложе.

— Как долетели?

— Неплохо.

Доктор Торото повернулся к водителю «тоеты».

— Помогите перенести вещи, Абачуга!

Торото улыбался, но взгляд его оставался настороженным. Мне это не понравилось. Когда собираешься идти в очаг, нужно быть уверенным в тех, кто рядом с тобой.

— В Швейцарии сейчас, наверное, прохладно, мистер Эрмин?

— Да уж не так душно. Вам приходилось бывать в Европе?

— Медицинский факультет я закончил в Лондоне, стажировался в Париже, в больнице Клода Бернара. Кстати, там я слушал ваши лекции, профессор.

— Вот как? Представляю, какая скука. Ну а у вас здесь все льет?

— Сезон дождей на исходе. Если не возражаете, мы сначала заедем в отель, а уж потом в институт.

Я огляделся. Почему же старина Дэвис не встретил меня? Ведь он наверняка знал о моем приезде.

— Простите, коллега, в Омо работает доктор Барри Дэвис?

— Да, сэр. Мистер Дэвис, к сожалению, не мог вас встретить. Он болен.

— Что-нибудь серьезное?

— Малярия… И еще сердце.

— Надеюсь, он скоро поправится.

— Я тоже надеюсь, сэр.

— До свидания, Майкл, — помахал пилоту. — Советую вымыть руки, ведь вы здоровались со мной, а зараза прилипчива.

Грим с ужасом уставился на свои ладони и, бормоча проклятия, пошел к самолету.

За окном «тоеты» мелькала знакомая картина: остроконечные хижины деревень, термитники, зонтичные акации и женщины, бредущие вдоль дороги с поклажей на голове.

Отель — двухэтажное белое здание — оказался довольно уютным и разорительно дорогим. Номер здесь стоил столько же, как в «Хилтоне».

Хозяин-шотландец встретил довольно сдержанно. Это меня удивило. В глубинке обычно рады клиентам, к тому же европейцам.

— Он что, с ума сошел? Такие цены мне явно не по карману, Торото.

— Большой наплыв туристов, сэр.

— Послушайте, не называйте меня «сэр». Мы с вами врачи, черт побери, коллеги! Если вы уж столь высокого мнения о моей особе, называйте профессором.

— Как будет угодно, мистер Эрмин.

В номере я быстро умылся, сменил рубашку и спустился в холл.

Институт Пастера, которым руководил доктор Торото, походил на большинство подобных учреждений, созданных в различных регионах Африки в системе Службы больших пандемий. Но сходство было только внешним. Краткое знакомство с лабораториями убедило меня, что они оснащены первоклассным оборудованием, в основном японским и шведским. С удовольствием отметил, что микроскопы наши, советские, фирмы «ЛОМО».

Особенно хорош был вирусологический блок со стерильными боксами, даже крематорий был для обеззараживания воздуха. Сотрудники лабораторий, в основном африканцы, при нашем появлении вежливо вставали, приветливо здоровались, Торото коротко, на ходу отдавал распоряжения.

Судя по всему, он не только в институте, но и в стране пользовался большим авторитетом. Ампала — небогатая страна, и так оснастить институт мог только очень влиятельный человек.

В кабинете Торото, обставленном металлической мебелью, равномерно журчал кондиционер.

Я закурил и, глядя Торото в глаза, сказал:

— Не скрою, коллега, институт производит впечатление. Серьезный уровень, поздравляю.

Глаза у Торото потеплели.

— Благодарю вас, профессор. Нам нелегко было добыть оборудование, средства. И еще так много не сделано.

Я улыбнулся.

— Ну, время в резерве у вас есть. Простите, сколько вам лет, коллега?

— Тридцать два. Много. Если учесть, что средняя продолжительность жизни в Ампале — тридцать семь лет.

— Ну, зачем же так мрачно? Давайте-ка поживем подольше. Вон сколько проблем еще нужно решить.

— Да, проблем много. — Нажал кнопку селектора, отдал распоряжение, чтобы принесли кофе.

— Так что же стряслось у ваших милых гачига, Джозеф?

Я впервые назвал Торото по имени. Он благодарно улыбнулся.

— Постараюсь изложить только суть, профессор… Две недели назад в госпиталь из деревни Ганту — это в сорока милях северо-западнее Омо — был доставлен мужчина двадцати шести лет, с выраженными признаками геморрагической лихорадки. Накануне от лихорадки умерла его жена. Детей у них нет.

Выяснилось, что дней за десять до болезни он на рынке у человека из племени гачига за корову выменял десять овец. Овцы стали болеть. Три овцы он зарезал, чтобы продать мясо. Овец пас старик сосед. Он тоже заболел. В нашей вирусологической лаборатории удалось выделить вирус, идентичный вирусу Рифт Валли. Культуру вируса направили в Справочный центр ВОЗ в Дакар. Ответа пока нет.

Торото закурил, жадно затянулся и продолжил:

— Одновременно поступила информация, что среди племен гачига эпидемия; в деревне Кабахингу заболело свыше ста пятидесяти человек. Есть больные и в соседней деревне. Симптоматика, схожая с геморрагическими лихорадками: кровавая рвота, носовое кровотечение, нарушение зрения, психозы. Среди крупного рогатого скота и овец — эпизоотия. Падеж отмечен прежде всего среди молодняка. Нужно сказать, профессор, что гачига живут очень изолированно. Пожалуй, это одно из наименее изученных племен Африки. Селятся на островах среди непроходимых болот. В основном ловят рыбу, охотятся на крокодилов, игуан. Отдельные кланы занимаются земледелием. Скот у них вроде капитала, что ли. Из-за скота кланы враждуют между собой. Вообще гачига очень воинственны. Только пигмеи рискуют нападать на них. Падеж скота, особенно молодняка, начался у гачига еще месяц назад…

— Простите, коллега, откуда такая точная информация?

— В деревне Кабахингу живет брат нашего шофера Абачуги. Абачуга — тот парень, что привез вас в гостиницу. Брата зовут Анугу Он часто бывает в городе, выполняет деликатные поручения колдуна племени гачига — Амабаги. Виски ему покупает, пиво, медикаменты, батарейки для транзистора. В общем — доверенное лицо.

— Гачига пьют виски? — у меня, наверное, был достаточно глупый вид.

Торото усмехнулся.

— Гачига пьют вино, сделанное из меда. Да и то по большим праздникам. А мистер Амабага предпочитает «Белую лошадь». К тому же он неплохо говорит по-английски и отлично стреляет из автомата.

— Ну и ну! Вы что, его знаете?

— Вместе учились в миссионерской школе, работали учениками в аптеке. Потом я поехал изучать медицину в Лондон, а он пошел служить в армию. Дослужился до лейтенанта. Попался на каких-то махинациях, бежал к гачига.

— Он из племени гачига?

— Да, сын колдуна. Дед у него был старейшиной клана. У гачига всем вершит совет старейшин. Кстати, Амабага способный малый, хороший актер, знаком с основами медицины. Гачига считают его наместником бога Бакама. А он обдирает этих доверчивых людей, неплохо зарабатывает — сбывает через перекупщиков крокодилью кожу.

— Это тоже рассказал брат, как его…

— Нет, сам Амабага. Год назад мы случайно встретились в кафе на центральной улице в Ампале. Ни за что не подумаешь, что это колдун племени гачига. Скорее учитель или священник. Но, если бы я позвал полицию, он не посмотрел бы на то, что мы одноклассники.

— Детектив какой-то. И что же дальше?

— Дальше? Я подготовил телеграмму в штаб-квартиру ВОЗ — это вы знаете, а сам с двумя помощниками на вертолете отправился в Кабахингу. До сих пор не могу понять, как нам удалось унести ноги. Едва мы приземлились, как вертолет забросали копьями. «Хьюз-500» довольно хрупкая штука. Хорошо еще, что гачига решили нас просто прогнать. А если бы они подождали, пока мы выйдем из вертолета, я бы сейчас вряд ли беседовал с вами.

— Но ведь вы летели с гуманной целью. Почему такая агрессивность?

— У гачига есть основания не доверять нам.

— Какие?

— Два месяца назад выполнялись работы по программе борьбы с онхоцеркозом.[5] С вертолетов опыляли места выплода мошек. По-видимому, при распылении ларвицидов неточно рассчитали дозировку препарата. Передозировали. К. тому же пилот, ваш знакомый Майкл Грим, надо полагать, по ошибке, опылил не только реку, но и озеро. Погибло много рыбы и крокодилов. Думаю, что Амабага использовал эту ситуацию, чтобы восстановить гачига против властей. Социальные преобразования в нашей республике, развитие здравоохранения, просвещения — смерть для авантюристов типа Амабаги. Были случаи нападения на полицейских, убили сельского врача. Судя по приемам, дело рук гачига.

Доктор Торото хмуро усмехнулся.

— Похоже, на этот раз Амабага просчитался. Эпидемия разрастается. Пал скот трех кланов, погибло свыше восьмидесяти человек. Внутри племени начались волнения. Люди перестали верить в могущество колдуна, и Амабага послал в Омо парламентера — Анугу.

— Он знал, что его брат служит у вас шофером?

— Конечно. Но он доверяет Анугу. К тому же, если бы Амабага узнал об утечке информации, Анугу умер бы страшной смертью. Короче, Амабага попросил помощи, но предупредил, что к гачига могут пойти врачи, которых не знают старейшины кланов. Меня и сотрудников института гачига считают злейшими врагами: по нашему указанию отравили озеро. И еще, врач должен быть белым человеком. Гачига убеждены, что болезнь распространили белые, пусть белые и лечат.

— И что вы передали Амабаге?

Торото пожал плечами.

— Пока ничего. Я связался с президентом. В соседнем кабинете сидят два молодых человека: военный врач и дрессер.[6] Оба из племени карачоджо. А врачи-вазунгу, практикующие в столице и Омо, отказались. Я не осуждаю их: риск велик. Теперь, когда у нас есть вакцина, к гачига пойдут эти парни: Мгунгу и Акоре, В конце концов Амабага заинтересован, чтобы подавить эпидемию.

«А что Амабага сделает с врачами, когда эпидемический очаг будет ликвидирован? Вряд ли ему нужны свидетели», — мрачно подумал я.

— Сколько времени понадобится, чтобы добраться до деревни Кабахингу?

— Часа три—четыре.

— Придется рискнуть, Джозеф. Может быть, риск не так и велик. Все-таки я представляю международную организацию…

Торото внимательно посмотрел на меня.

— Покажете ооновский паспорт? Амабаге наплевать, а гачига не умеют читать. У них вообще нет письменности…

— Черт возьми, вам же нужен белый человек? Тогда не будем терять время, зовите ваших парней.



Вечером доктор Торото отвез меня в гостиницу, пообещав заехать утром.

Усталость заполнила сознание, подсознание и, похоже, восторжествовала даже на клеточном уровне.

Где-то я читал, что итальянские коллеги причислили к болезням и усталость, включив ее в соответствующую классификацию. Усталость относят даже к «суперболезням» — порождению цивилизации Здоровых людей вообще становится все меньше и меньше. Не помню, где вычитал, но один ученый утверждал, что сейчас происходит «селекция наоборот». К современной жизни приспосабливаются лишь больные люди с неуравновешенной психикой. И вообще, скоро мы докатимся до того, что одна половина населения нашей планеты будет лечить другую. Кажется, мысль принадлежит французскому клиницисту Дюссеру.

В распахнутое окно тянуло запахами гнили, сырости, цветов. Листья манговых деревьев блестели, словно их покрыли лаком. В такой влажности к утру туфли наверняка обрастут плесенью. Я закрыл окно и включил кондиционер.

Как я ни бодрился, рассказ Торото о гачига и проходимце Амабаге подействовал на меня угнетающе. История с Амабагой покажется вымыслом туристу, который судит об Африке по отелям в Найроби и национальным паркам, где можно высунуть руку из окна «лендровера» и похлопать по спине носорога. Африка есть Африка. И тут нужно все тщательно продумать, а не раскисать.

Если в этом отеле за номер дерут, как в «Хилтоне», то и обслуживание должно быть соответствующее. Я заказал по телефону кофе, целый кофейник, минеральную воду, натянул спортивные брюки и проделал несколько движений из хатха-йоги, снимающих напряжение. В дверь постучали, когда я посреди комнаты глубокомысленно стоял на голове.

— Войдите!

Вошел бой с подносом и замер на пороге. У него был такой вид, словно он узрел черную мамбу пятиметровой длины. Согласитесь, зрелище впечатляющее: солидный человек в красных штанах стоит на голове.

— Спасибо, поставьте поднос на пол.

— Вы… вы будете пить кофе… так?

Бой присел на корточки и с простодушным любопытством заглянул мне в лицо. Он был совсем еще мальчик, лет четырнадцати, не больше.

— Конечно.

— Но почему, сэр?

— Так вкуснее.

— А-а, — в голосе боя послышалось восхищение. Он ушел в полной уверенности, что в номере поселился сумасшедший.

Я принял душ, крепко растерся полотенцем, выпил остывший кофе и с наслаждением закурил. Из-под кондиционера вылез таракан величиной с детский кулак и с любопытством уставился на меня. Ему, по-видимому, было также одиноко, как и мне.

Теперь можно систематизировать информацию. По записанным на диктофон историям болезни, сопоставлению данных лабораторных исследований можно предположить, что мы имеем дело с лихорадкой Рифт Валли. Эпизоотия среди овец, заражение человека, характерная клиника, наконец, вирус, выделенный из крови больных… Куда, казалось бы, больше? И все же сомнения есть. По клинике Рифт Валли во многом похожа на другие геморрагические лихорадки. А их в Африке открыто уйма: тут и Чикунгунья, и О’ньенг’ньенг, и Кьясанурская лесная болезнь. Наконец, желтая лихорадка, или «Желтый Джек», как се еще называют.

Вирус Рифт Валли (сейчас) ведет себя весьма агрессивно. Открыли его еще в тридцатые годы, и сорок лет считалось, что поражает вирус только овец и коров. А в семидесятые годы эта дрянь переключилась на людей. Во время эпидемии в Египте погибло свыше ста человек. Модель элементарная: человек заражается от больной овцы или коровы, а от человека к человеку вирус передается комарами. Недостатка в комарах в здешних местах нет. В Африке все, что летает, кусается. Мошки, москиты, печально известная муха цеце. Есть даже такая мерзость, как поцелуйный клоп, который норовит укусить только в губы.

Связь между заболеваниями в деревне Ганту и эпидемией среди гачига скорее гипотетическая. Фактов маловато. Окончательно разобраться можно, лишь побывав в очаге, начав знакомство с ним с резиденции господина Амабаги. И отправиться туда придется, никуда не денешься.

«А чем болен мистер Дэвис? Что-нибудь серьезное?» — спросил я у Торото. «Малярия… И еще сердце». — Доктор Торото отвел глаза. Теперь я вспомнил отчетливо — Джозеф смутился,

Может, Барри просто не хочет меня видеть? Но почему?

Барри Дэвис на десять лет старше меня, но разница в возрасте не замечалась. Худощавый, голубоглазый ирландец выглядел намного моложе. Специалист по пресноводным моллюскам, Барри участвовал в проекте по борьбе с шистосомозом, но основной страстью его были охота и фотография. К моменту нашего знакомства в Гвинее он уже пятнадцать лет прожил в Африке, мотался из одного конца в другой, таская за собой жену Кристину и сына Рудольфа. Барри ненавидел галстуки, белые рубашки, приемы в посольствах. И в буше чувствовал себя уютнее, чем на улицах Женевы. Год он проработал в штаб-квартире ВОЗ, но не выдержал городской жизни и укатил в Центральную Африку.

Я задумался. Когда тебе вот-вот стукнет пятьдесят, очень грустно терять друзей. Выкурил сигарету, еще раз сполоснулся под душем и улегся спать. Шумел дождь, журчал кондиционер, наполняя комнату сырой подвальной прохладой.



С утра мы вчетвером колдовали над топокартой района, заселенного племенами гачига. Кабинет Торото напоминал штаб армии при подготовке операции: карты, графики, фотографии местности, справочники. Впечатление усиливала униформа цвета хаки, в которую были облечены Мгунгу и Акоре.

В случае положительного ответа от Амабаги предполагалось обосноваться в ста километрах от Омо, в поселке Гувера, в филиале института Пастера — попросту говоря, в змеином питомнике. Гадов отлавливали в окрестных лесах и буше, селили в питомнике и получали от них яд, а заодно вырабатывали противозмеиную сыворотку. Предприятие, по словам Торото, приносило хороший доход.

Я еще никогда не жил в змеином питомнике. Представляете, просыпаешься под мирное шипение черной мамбы или обнаруживаешь в шлепанце песчаную эфу. Впрочем, я знал людей, которые в домашнем террариуме держали габонских гадюк и камерунских лягушек. В конце концов это дело вкуса.

План выглядел таким образом: в пяти минутах ходьбы от филиала протекает река Мзее, до гачига лучше всего добираться водным путем. Далее сорок километров на моторной лодке до деревни Нторо, где будет ждать Анугу. Пересаживаемся в пирогу и вперед, полагаясь на судьбу и бога Бакама.

Пока план содержал несколько неизвестных, а финал выглядел довольно мрачно. Мне много раз приходилось работать в эпидемических очагах. Обычно выезжали группой, и то не обходилось без случайностей.

Приглядываюсь к моим помощникам. Мгунгу — военный врач, лейтенант. Он закончил в столице что-то вроде военно-медицинской академии. Ему двадцать два года, он низкорослый, худой, карие глаза печальны. Часто и немного сконфуженно улыбается. Подготовлен неплохо, но опыта работы в эпидемических очагах нет. Малый смышленый, думаю, мне удастся его кое-чему научить.

Другое дело — Акоре. Отлично сложен, ловок, как обезьяна. Считается дрессером, но уже из краткой беседы мне становится ясно: и в том, что касается медицины, он недалеко ушел от своего далекого предка.

Я сказал об этом Торото, тот пожал плечами и под большим секретом сообщил, что Акоре — сотрудник службы безопасности, послан президентом, чтобы охранять мою особу, а заодно и контролировать ситуацию у гачига.

На второй день, после обеда, Торото сообщил мне:

— Звонила мадам Кристина и просила передать вам, что мистер Дэвис чувствует себя лучше. Не могли бы вы его навестить?

— Да, конечно. — У меня сразу отлегло от сердца.

— Если не возражаете, вас отвезет Абачуга. Я жду звонка из канцелярии президента.

За два дня я так и не сумел посмотреть город. От гостиницы до института Пастера пять минут езды. Уезжал утром, возвращался вечером.

Омо — типичный африканский городок. Население — тысяч двадцать, две-три улицы в центре, застроенные современными домами, церковь, миссионерская школа, госпиталь, аптека, несколько отелей, магазины и лавки, принадлежащие в основном индийцам, рынок, площадь с памятником какому-нибудь колониальному чиновнику или военному. На окраине — хижины аборигенов.

Город лежит во впадине, напоминающей гигантский кратер вулкана. Возможно, так и есть на самом деле. Со всех сторон сизые, в желтых проплешинах горы причудливых очертании, столь характерных для Великого африканского разлома, рассекающего континент с северо-востока на запад.

Абачуга молчалив, сдержан, отвечает коротко: «Да, бвана», «Нет, бвана».

Машину Абачуга водит виртуозно. Центральная улица забита пешеходами, велосипедистами. Машин немного: в стране сложно с бензином.

— Абачуга, вы знаете мистера Дэвиса?

— О, да! Он большой, большой бвана. И хороший охотник. Но у него большое горе. Очень большое.

— Горе?