Святослав Логинов

Каньон

Ранней весной поверхность огорода напоминает африканскую саванну: ровная местность, на которой выделяются баобабы осотника и акации персидской ромашки. Потом прихожу я с лопатой, и случается экологическая катастрофа: баобабы и акации безжалостно выдираются, местность становится очень пересечённой; типичный вулканический пейзаж. Казалось бы, живность, прежде обитавшая в саванне, должна бежать со всех ног, сколько у кого есть, однако не тут-то было, жуки, пауки и прочие нематоды бодро роются среди взрыхлённой земли. Конечно, опасно, но под лопату ещё, может, и не попадёшь, а всякой вкусноты на белый свет извлекается прорва.

Затем я начинаю прокладывать ровки, формируя грядки, и бывшую степь прорезают линейки глубоких каньонов. Ровное дно и отвесные стены, почти непреодолимые для обитателей огорода.

Сею морковку, а сам в полглаза поглядываю, что делается в соседнем ровке. Вот по дну каньона бежит паучиха. То, что это дама видно с сразу: задние лапы бегущей крепко прижимают к брюшку белый шар, в котором сберегаются паучьи яйца. Бежать по плотно убитому дну каньона легко и приятно, но крайне опасно: шлёпнет с небес калоша создателя — и конец прогулке.

Создатель — это я; лопата в руке моей, карающая калоша на ноге.

Калоша — не фигура речи, а настоящее резиново-техническое изделие. Босиком не покопаешь, а в резиновых или кирзовых сапогах, по нынешней жаре — ноги испортишь. Калоша на босу ногу получается оптимальным вариантом. При этом карающая калоша вовсе не орудие моей воли, просто всякую секунду под ноги смотреть не получается, вот и гибнут под резиновой подошвой всяконогие обитатели каньона.

Паучиха гибнуть не хочет и старательно штурмует отвесную стену грядки. Вроде бы задача не так и сложна, но шар с паучьим потомством не позволяет лазать в полную силу. Песчинки и комочки земли сыплются из-под паучьих ног, наконец, случается настоящий землепад, и незадачливая скалолазка валится со стены прямо на шар с неродившимися паучатами. Счастье, что шар упругий, соткан из самой лучшей паутины, ему такие испытания нипочём. Паучиха, ничуть не смущённая неудачей, вновь начинает восхождение. И снова валится с высоты десяти своих ростов.

Через пару минут, оторвав взор от грядки, вижу, что положение в каньоне решительно изменилось. По утоптанному дну прямиком к паучихе бежит жужелица. На югах мне доводилось видеть нечто жалкое, называемое там жужелицами. Южные жужелицы летают, собираясь стаями на свет, а кусаться, кажется, вовсе не умеют. Наша жужелица не такова, это зверь сантиметра два — два с половиной с такими жвалами, что могут ноготь прокусить. Как говорят дети: «Сунь пальчик, такой зайчик выскочит, что ой-ё-ёй!». В юности спина жужелицы чёрная, с антрацитовым блеском, у матёрого жука начинает отливать бронзой. Среди наших насекомых более страшного хищника нет. А это значит, что паучиха будет съедена вместе со своим шаром, если, конечно, жужелица хочет кушать.

Жужелица, скорей всего, голодная, уж больно целеустремлённо стремится она на добычу. Бегун из жужелицы отменный, не пауку с ней состязаться. Остаётся последнее: паучиха лезет на стену. Жужелица на мгновение замирает в недоумении, затем лезет следом. На отвесном склоне преимущество за восьминогой паучихой, но вот беда — четыре задних ноги заняты шаром, а пересохший на жарком солнце склон представляет собой одну сплошную осыпь. И случается неизбежное: со склона сходит лавина — паучиха с кучей земли валится прямо на жужелицу, а затем, вместе с хищником, на дно каньона.

«Жук упал и встать не может…» — может и ещё как! Жужелица энергично бьёт лапами, переворачивается и видит, что паучиха уже на середине склона, там, где он особенно крут.

Битвы насекомых происходят в полном молчании, но мне кажется, что жужелица гневно рычит, бросаясь вдогонку.

Я не вмешиваюсь, это не моя война. Я не трогаю ни жужелиц, ни пауков; огороду они не вредят, а кое в чём даже полезны. Довольно и того, что я уничтожаю щелкуна, пожарника и колорадского жука. Прочие жители огорода если и гибнут от моей лопаты, то случайно. Если паучиха спасётся, то исключительно благодаря собственной ловкости. Если жужелица пообедает, то благодаря напористости и мощи. Высшие силы — даже согнувшись над бороздой, я неизмеримо выше бойцов — в сражении участия не принимают.

Вновь, поднявшись сантиметров на десять, паучиха попадает на оползень и рушится вниз, сшибая врага. Вновь она успевает вскочить раньше и лезет на неприступный склон.

— Да брось ты свой шар! Ясно же, что на четырёх ногах, даже таких длинных, как у тебя, преграду не одолеть. Было бы, что беречь… — пауки начисто лишены родительского инстинкта; сам видел, как большой паук преспокойнейшим образом кушает маленького. А случается, малыши заедают маму; не помню, где я это читал. Ну, так швыряй шаром в жужелицу и делай ноги!

Нет, прижимает шар к пузу и лезет по осыпи на четырёх ногах. И судьба, которая любит упорных, позволяет ей за что-то зацепиться и выбраться на гребень грядки. А жужелица, попав на осыпь, падает на спину. Перевернувшись, она видит несостоявшийся обед на недостижимой высоте. Мысленно махнув на еду ногой, жужелица бежит вдоль обрыва, выискивая место не столь крутое. А паучиха быстренько пересекает грядку, скатывается в соседний каньон и лезет на следующий склон. Именно так, двигаясь поперёк препятствий, она может уйти от быстроногой соперницы. Драгоценный шар крепко прижат к пузику.

Сею морковку. Работа муторная и неспешная. Через минуту поднимаю взор: как там паучиха? Белый шар должен быть заметен издали. Вон, бежит… ой, а вот ещё одна, точно такая же. Которая из них моя? Пауки, словно китайцы, на лицо не различить. Ну и ладно, кто бы ты ни была — беги. Удачи тебе. Пусть врут, что ты лишена родительского инстинкта; это потом, когда дети подрастут и станут скверными паучками и паучонками, ты будешь их поедом есть. А сейчас ты сделала всё, чтобы не только спасти свою хитиновую шкурку, но и сберечь малышей. Потому и нет переводу паучьему роду.