Олег Рой
Имитатор. Книга четвертая. Охота на охотника
Пролог
Файл: bezimeni
Создан: 01:01 01.01.01
Изменен: 19.02.17
Самое смешное, что старый дурак ошибся. Попал пальцем в небо, несмотря на весь свой хваленый ищейковский нюх. Из семи убийств, которые он объединил в серию, три не имеют ко мне никакого отношения. Хотя некоторое сходство и впрямь проглядывает. Именно так я люблю охотиться: чтобы двух зайцев ликвидировать одним выстрелом. Одного наповал, другого в клетку, ибо вина его очевидна.
Так ведь, может, в тех трех лишних очевидные убийцы таковыми и были? А старый опер перемудрил. Или он их для веса добавил? До других моих – вроде осторожного дедули, скандальной красотки или почтенной врачихи – просто докопаться не сумел? Все высматривал, все вынюхивал – вот и перемудрил.
И ведь понимал, что все равно его никто слушать не станет: дела закрыты, злодеи сидят. А он, гляди-ка, признался перед смертью: дескать, всех этих вот людишек я порешил, а те, кто сидят, ни в чем не виноватые. И смерть свою обставил так, что даже меня своей выдумкой впечатлил. Чтобы, значит, господа следователи задумались: если легендарный Шубин намекает на серию, а ему еще и рот кто-то заткнуть решил, значит, точно дело нечисто, значит, надо копать. Ну копайте, господа хорошие. До меня вам все равно не добраться. Нет, зря я Шубина дураком обзываю. Молодец. Вон какую элегантную схему соорудил: вроде как не сам застрелился, а его кто-то ликвидировал. Но – перемудрил со своими розысками. Оно и к лучшему. Эти три лишних убийства – это мне только на руку. Больше путаницы. До меня додуматься у вас думалка слабовата, но дополнительная путаница не повредит. Так что копайте, господа хорошие. И дамы тоже.
Мне сегодня весело. Так всегда бывает перед началом Охоты. Я еще не знаю, кто станет моей целью, кубики, что подбрасывает госпожа Судьба, еще в воздухе, колесо рулетки все еще крутится – но я уже слышу его нежный скрип. Скоро, совсем скоро мне станет ясно, на кого показывает стрелка. Кому повезет, кому – не очень. Правда, я ни на волос не верю ни в какое везение и прочую удачу. Любое везение – результат тщательной подготовки.
Но когда колесо Судьбы вот-вот остановится, указывая на очередную цель, хочется сказать что-нибудь неправильное. Избыточное. Потому что скоро начнется Охота!
Удачной Охоты! Удачной Охоты всем нам!
Часть первая. Игра в любовь
21.02.17 23:47
статус: приватный
защита: max
джокер: как можно быстрее, умоляю
рубль: место и время желаемого контакта?
джокер: на ваше усмотрение
машину он ставит возле клуба, стоянка охраняемая, и камеры там
выступает каждый вечер, днем приваты бывают, охрана никакая, камеры на входе и еще где-то в коридорах, не знаю точно
рубль: способ контакта?
джокер: на ваше усмотрение
только быстрее!!!
рубль: аванс пятьдесят процентов, начало реализации по подтверждению платежа
джокер: я переведу деньги и сразу уеду
рубль: это очень упростит дело
* * *
Тьфу ты, дьявол, опять забыла телефон отключить!
– Федь, я попозже перезвоню, ладно?
– Ага, как же! – возмутились в трубке. – Сперва попозже, потом завтра, потом еще что-нибудь, – голос дяди Федора звучал по-детски обиженно. – Ты должна с ней поговорить!
Это было до того не похоже на всегда добродушного Федьку, что Арина даже растерялась. Чтобы он – и вдруг «должна»?!
– Федь, давай все-таки не сейчас, а?
– Ну а когда? – вопросил тот почти жалобно. – Наши аргументы она вдребезги разнесла, на тебя одна надежда. Когда ты дома появишься?!
– Скоро-скоро, Федь, вот честное-пречестное слово! – Арина вложила в голос безмятежную уверенность, которой вовсе не испытывала.
И с тяжелым вздохом повернулась к ожидавшему ее красавцу-мужчине, окидывая рассеянным взглядом окружающую роскошь. Пухлые кожаные диваны – цвета не то слоновой кости, не то застиранной простыни, тяжелые бархатные шторы, бронзовые светильники, низкий стол темного стекла. В закутке возле двери деликатно прикрыт шторой еще один столик, поменьше, но повыше. На нем пристроен уставленный будущим обедом поднос, похоже, серебряный. На массивном блюде – четыре шашлыка, из-под которых наивно высовываются уже довольно понурые кудерьки киндзы, укропа и петрушки. Стеклянная чаша полна фруктов. В низеньком темного дерева поставце – несколько бутылок с затейливыми этикетками и два бокала. В общем, шик, блеск, красота! Единственное, чего не хватало в этой нарочитой роскоши – уюта. Или, быть может, гармонии. Как будто не живой интерьер, а экспозиция в мебельном магазине, выстроенная равнодушным дизайнером, собравшим с бору по сосенке – зато богато! – все подряд, не задумываясь, лишь бы пошикарнее. Вульгарная «роскошь» вдруг показалась Арине жалкой.
И непритязательная униформа официанта, в которую красавец-мужчина был облачен – темные брюки, белая рубашка, бордовый жилет – совсем не подходила к хищному разлету бровей на матово-смуглом, почти неприлично красивом лице.
Сейчас, впрочем, от этой красоты мало что осталось.
Слепяще белую рубашку усеивали неряшливые бурые пятна, смуглая кожа посерела, даже волосы как будто потускнели.
Да и от лица, в общем, осталась лишь половина – левая.
Правая же, залитая уже темными, застывшими, как и лужица мясного сока под шашлыками, потеками выглядела не частью лица, а произведением гримера из малобюджетного триллера.
На месте правого глаза запеклась округлая, по форме глазницы, тьма, из центра которой угрожающе торчала узкая, черненой стали полоса, издевательски поблескивавшая изящными завитками навершия.
– Тьфу, пропасть! – вполголоса выругался торчавший у двери Молодцов, опер, может, не столь обаятельный, как всеобщий приятель Мишкин, но въедливый и дотошный. – Вроде всякого навидался, а даже меня озноб пробирает. Ну ладно застрелить, ну задушить, отравить, сковородкой по кумполу приласкать – но чтоб вот так…
– Скажи лучше спасибо, Иван Сергеич, что он свежий, – бросила, не оборачиваясь, склонившаяся над телом красавца-стриптизера худенькая большеглазая Ярослава Мирская, которую частенько принимали за старшеклассницу, и уж никак не за судмедэксперта с десятилетним стажем. – И лежит не в вонючем подвале, где на тебя крысы сверху падают, и не за промерзлыми гаражами, где собственных пальцев не чувствуешь. Тепло, светло, убили недавно, даже личинок еще нет.
– Так-то да, – без воодушевления согласился Молодцов. Только мне все равно не по себе. Сковородкой, оно как-то привычнее. Экие тут у них страсти-то бушуют. А, Арина Марковна?
– Полагаешь, тут убийство в припадке ревности? – задумчиво отозвалась она. Дотошный-то Молодцов дотошный, но с интуицией, с пресловутым «чутьем» у него не очень.
– Ну а что еще? – Молодцов повел крепким плечом.
– Поглядим, Иван Сергеич, – слегка усмехнулась она, потащив из кармана опять закурлыкавшую трубку.
На этот раз звонила мама.
– Деточка, с Майкой совсем беда. Повлияй на нее, она только тебя и слушает.
Вот, значит, почему Федька так странно разговаривал. С маминой подачи. Арина чуть отвернулась, чтобы не видеть привычных, но категорически неаппетитных манипуляций, которые Ярослава производила с уцелевшим глазом жертвы.
– Душенька, что ты молчишь? – прокурлыкала трубка чуть менее нежно. – Ты меня вообще слушаешь?
– Мам, я сейчас не могу разговаривать.
– Что там у тебя за дела?! – в голосе матери сквозь привычное журчание прорезались возмущенные нотки. – Нельзя же во имя работы пренебрегать своими близкими! Все-таки дядя Федор – твой родной брат! И Майка тебе не чужая. Девочка школу посещать отказывается, так же нельзя! Приезжай и поговори с ней! Ты ведь для нее главный авторитет. Вот и повлияй. Тем более, что рабочий день закончился. Или у тебя свидание? Ну так отложи, ничего страшного, больше ценить станут. Дома ты теперь не ночуешь, так хоть один вечер пожертвуй семье. Папа может за тобой подъехать, чтоб в транспорте не давиться. Ты сейчас где?
– В стриптиз-клубе, – честно сообщила Арина, чувствуя себя немного виноватой. Майка в своем репертуаре. Семь лет девчонке, давешней осенью в первый класс пошла, и на тебе! Не потому ли она забастовку устроила, что по Арине соскучилась? С нее бы сталось.
– Шуточки у тебя! Все-таки не с подружкой разговариваешь! Чтоб через час была дома! – обиженно заявила мать и отключилась.
Кажется, реплику про стриптиз-клуб она восприняла как издевку. Хотя Арина чистую правду сказала. Трупы – такая штука, что могут где угодно найтись: хоть на свалке, хоть в таких вот роскошных местах. Не говоря уж о том, что рамки «рабочего дня», к которым иногда апеллирует мама, преступникам не указ. И убивают отнюдь не только бомжей за фанфурик «боярышника», но и, страшно сказать, генеральных директоров мега-холдингов. Или, как сейчас, красавцев-стриптизеров, причем прямо на рабочем, так сказать, месте. В приватном кабинете клуба, именуемого незамысловато, но доходчиво – «Сладкое место». М-да. Кому сладкое, а кому – место упокоения. Кто же тебя так, бедолага? И за что? Или… не за что, а почему? Ладно, в процессе выяснится.
Наклонившись над распростертым на кожаном диване телом, она поморщилась. Ребра, по которым недели две назад так старательно пинал неизвестный нападавший, еще болели.
– Убили мальчика прямо здесь, тело не перемещали, – улыбаясь, сообщила Ярослава. – Смерть практически мгновенная, удар, видимо, неожиданный, следов борьбы ноль целых ноль десятых, ни царапин не видно, ни под ногтями чего-нибудь. Соскобы я беру, конечно, но ничего не будет, не рассчитывай. Не дрался мальчик ни с кем. Да и мышцы все расслаблены. Вон лицо спокойное какое. Ну… то что от него осталось.
– Расслаблены? – переспросила Арина. – А правая рука?
– Гм… С этой стороны я еще не глядела, – согласилась Мирская. – Ну-ка, ну-ка, мальчик, покажи нам, что у тебя в кулачке… Да что ж ты упираешься… Есть!
На разжатой ладони трупа лежал ажурный, причудливо изогнутый лепесток. На первый взгляд золотой – или как пишут в протоколах «желтого металла», только тут металл был слегка розоватый – с крошечным камушком почти на краю – словно росинка задержалась.
– Розовое золото и бриллиант?
– Насчет золота пожалуй, а на бриллиант не похоже, – поморщилась Ярослава. – Дай-ка пробирку.
Арина подала, эксперт провела «росинкой» по стеклу, продемонстрировала отсутствие следа:
– Видишь? Фианит, наверное. Или натуральный циркон, но он чаще цветной. Но вещица симпатичная, я такую форму никогда не видела.
– И ты тем не менее настаиваешь, что наш покойник не сопротивлялся? – Арина скептически хмыкнула.
Мирская засмеялась:
– Ты что, решила, что серьгу покойный сорвал с убийцы в процессе борьбы? Да ну, брось! Ты погляди, тут не какая-нибудь открытая швенза или пусет, с которого заглушка может и слететь, тут нормальная защелка.
– Пусеты – это у нас кто? – уточнила Арина.
– Ты, Вершина, прямо как будто не из девочек, – засмеялась Ярослава. – Таких простых вещей не знаешь. Пусеты – это у нас крепление серег-гвоздиков. Швензы, соответственно, те, что в виде дужек. Бывают открытые, вроде полупетли, бывают закрытые с разного рода замочками. Здесь простой английский замочек, на усилие. Если бы защелка расстегнулась и вылетела от рывка, кровь наверняка была бы, причем видная невооруженным глазом. На ухе, знаешь ли, даже микроскопическая царапина душевно так кровоточит. Не, я, конечно, все пробы возьму, – она сноровисто упаковала находку в пакетик, – но не думаю.
– Тогда откуда она тут? – нахмурилась Арина.
– Это уж тебе выяснять, дорогая. Но не сорвана во время борьбы – это точно.
– Ладно, допустим, борьбы не было. Но как?! – недоумевала Арина. – Вот скажи мне, как можно воткнуть человеку в глаз этакую дурынду, чтоб он даже не попытался защититься. Руками закрыться или что. Да хотя бы уклониться. Тут ведь еще поди попади так точно. Глазница-то не такая большая, а вокруг кость.
– Ой, да мало ли! – Мирская небрежно махнула узкой ладошкой в резиновой перчатке. – Ну представь такую картину. Девушка с ним заигрывает – обстановка-то как раз для этого предусмотрена…
– Ага, и, заигрывая, начинает размахивать этой штукой… – перебила ее Арина. – Что это, кстати, такое? На шашлычный шампур похоже.
– Шампур и есть, – подал голос, присевший возле столика с подносом криминалист. – Тут на блюде еще четыре таких же.
Арина мысленно ругнула себя за невнимательность. Да, блюдо повернуто так, что узорчатых наверший с ее места не видно, но все равно – должна была присмотреться. Следователь она или где?
– Ну о кей, – сердито согласилась она. – Гостья вгрызается в шашлык и, видимо, озверев от вкуснотени, начинает размахивать опустевшим шампуром.
– Да нет, зачем так грубо, – засмеялась Ярослава. – Скорее всего, все было гораздо проще. Давай, говорит, садись, красавчик, отдохни, а я тебе плечи помассирую. Заходит сзади, гладит его, он закрывает глаза – и бемц! Ну или, чтоб уж точно не дернулся, она закрывает ему глаза своей ладошкой, между пальчиками ставит острие шампура и бьет по навершию второй ладошкой.
– То есть это не аффект, не порыв страсти? Ревности там, ненависти…
– Ну почему же… – Мирская нахмурилась. – Мог быть и порыв. Строго говоря, мы ж не знаем, действительно ли присутствовало намерение убить. Удар точный, бесспорно. Но убийце могло просто повезти. Помнишь, ты дело вела о ссоре двух соседок? Когда одна другую ткнула кулаком в живот, забыв в пылу скандала, что в кулаке кухонный ножик. И угодила точнехонько в печень, ребро даже не царапнуло. Сама знаешь, такое сплошь и рядом. Везение, так сказать.
– Да уж. Только, Слав, – возразила Арина, – одно дело лицом к лицу стоять и ударить внизу, там не то что защититься, там можно и не заметить. Тут-то замах нужен был. Прямо перед лицом жертвы. А он тут такой спокойный сидит.
– Верно говоришь, Арина Марковна, – согласилась та. – Отмахнуться или закрыться в подобной ситуации – чистый рефлекс. А мальчик не защищался. Так что порыв страсти все-таки маловероятен. Описанный мой вариант «закрой глазки», да еще если с ладошкой в качестве направляющей – это уж точно не в аффекте. Кстати… – несколько секунд она, нахмурившись, вглядывалась в кровавое месиво на месте правого глаза жертвы. – Глаз-то у него в момент удара и вправду закрыт был. Шампур через веко прошел. Это, правда, еще ни о чем не говорит, мигательный рефлекс еще никто не отменял, но все же.
– А почему тогда второй открыт? – пробасил подпиравший дверь Молодцов.
– Ой, Иван Сергеевич, рефлексы – штука разнообразная, – весело сообщила Мирская. – Какие в момент смерти сработают, не угадаешь. Спасибо, хоть сфинктеры не расслабились, вполне дышать можно. Хотя про сфинктеры – это больше к удавленникам, но тоже всякое бывает.
Ну да, дышать вполне можно, мысленно согласилась Арина, борясь с желанием хотя бы ненадолго выйти из роскошного кабинета. Эх ты, одернула она сама себя, а еще следователь! Можно подумать, трупов мало в жизни видела!
Дело, впрочем, было не в мертвом теле. От заполнившего комнату шашлычного аромата, густо приправленного запахом крови и прочих, как это называют медики, биологических жидкостей, хотелось немедленно перестать дышать вообще. Хуже, чем «гнилушки», ей-богу! Все, в ближайшие пять лет – ни одного шашлыка! И вообще никакого мяса! Капуста и морковка – наше все! Угу, язвительно шепнул внутренний голос, а потом найдется труп на овощебазе и придется переходить на питание одним воздухом? Внутренний голос был прав. Арина незаметно нажала точку над верхней губой – это помогало забыть о запахах, хотя и ненадолго.
– Все-таки предумышленное… – задумчиво повторила она. – То есть с заранее обдуманным намерением… Погоди-ка… если ладошка в качестве направляющей и железка между пальцами… – она нахмурилась. – Хочешь сказать, что она могла при этом порезаться?
Судмедэксперт мотнула головой:
– Не, не хочу. То есть могла-то могла, но постороннюю кровь я тебе из этой каши не вычленю, ее там, если и есть, следовые количества. И почему, собственно, непременно – она?
Арина пожала плечами:
– Ну, во-первых, наверное, потому что он – стриптизер, а здесь – кабинет для приватных танцев. А во-вторых, ты сама такой вариант предложила.
– А, ну да, – припомнила та. – Но это вовсе не значит, что вариант единственный. Наверняка тут только одно: нападения наш красавец не ожидал. Для гарантии я бы еще кровь на адреналин проверила. Если мальчик в последнюю секунду понял, что происходит, то испугаться успел, а среагировать – уже нет. Тогда в крови будет повышенное содержание адреналина. Или не будет. Если мальчик задремал или был под кайфом. Или, например, в обмороке.
– С чего бы такому здоровяку в обморок хлопаться? – автоматически удивилась Арина.
– Ну это он снаружи здоровяк, – отмахнулась эксперт. – Вот положим на стол, поглядим, что у него внутри, тогда скажу. Особенно, что там в желудке имеется, а то знаю я эту публику: сидят на диетах, а после в обмороках по пять раз на дню валяются. Ну и на токсикологию надо посмотреть. Не только на запрещенные вещества, наружных признаков употребления я не вижу, и вообще, по-моему, мальчик чистый. На предмет наркоты то есть. Но мало ли чем человека вырубить можно. Может, он и впрямь без сознания был.
– Типа клофелин в алкоголе?
– Клофелин, барбитураты и так далее по длинному-длинному списку. Есть куча препаратов, которые в сочетании с алкоголем дают поистине сногсшибательный эффект, – деловито подтвердила Мирская, не прерывая осмотра. – Хотя если у жертвы не было оснований ждать подвоха, можно и без препаратов обойтись. Самое простое – в рамках той же легенды «милый, я тебе плечи помассирую» – нажать на сонную артерию. Ну или на обе, для гарантии. Правда, надо знать, куда, но знания не то чтобы сверхсекретные, гугл всем в помощь. Показать нужные точки?
– Спасибо, я в курсе, – буркнула Арина.
– Ну в курсе так в курсе, – миролюбиво согласилась Ярослава. – Интересный ты, душа моя, человек: как серьги устроены, не знаешь, а где сонную артерию пережимать, ты в курсе. О! Глянь! – она оживилась. – Вот тут волосок… Артем, щелкни покрупнее… и пакетик дай… Каштановый, натуральный, с рыжинкой, средней длины… Хм… А вот на жилетке еще один, блондинистый, подлиннее. О! И брюнетка наличествует! Для разнообразия коротко стриженая и, по-моему, крашеная. А вот и еще, совсем маленький, тоже блондинистый, но, на первый беглый взгляд, не той фактуры что тот, который подлиннее. М-да… Женщин вокруг нашего красавца крутилось… м-м… не одна – точно.
– Тоже мне, открыла Америку! – довольно сердито парировала Арина. – Женщин вокруг него, ясный пень, косяки ходили. Привлекать дамский пол – вообще-то его профессия была. А он, судя по всему, был в ней неплохим специалистом. Лучше подскажи – давно его? – и, ожидая привычного «ну как я тебе сразу скажу», добавила. – Приблизительно.
Мирская прихмурилась, подбирая формулировки:
– В районе часа дня, ну плюс-минус полчаса. Думаю, так. И привходящие обстоятельства моим наблюдениям соответствуют. Молодцов говорит, у него – не у нашего Иван Сергеича, а у этого мальчика – на двенадцать тридцать приватный танец был заказан. Вот примерно тогда. До, во время, после… Хотя раз он одет, и одежда не нарушена, скорее до или сразу после начала танца.
– Может, он после исполнения стриптиза одеться успел? – Арина и сама понимала, что возражение хлипкое, но так, в диалоге, ей легче было представить картину происшедшего.
– Теоретически возможно, – согласилась Ярослава и после секундной паузы усмехнулась. – Но я почему-то сомневаюсь. Вряд ли дама, заказавшая персональный стриптиз, дожидалась, пока исполнитель оденется. Но ты следователь, тебе решать.
– Слав, – спохватилась вдруг Арина. – А крови-то много было? В смысле на убийцу попало?
– Ну, знаешь, – та повела плечом, – глаз – не артерия, фонтана не дает. Брызги были, конечно, но если удар был нанесен из-за спины, а в этом я почти уверена, тогда убийца твой чистенький ушел. Руки только должен был запачкать. Вокруг, кстати, ничего не вижу, обо что их вытирали бы. Но это мелочи. Носового платка довольно, а его и с собой нетрудно унести, а после выкинуть и руки окончательно отмыть. Ну и остальную одежду осмотреть и все подозрительное выбросить. Так что на изобличающие следы крови особенно не рассчитывай.
Арина взглянула на часы – время настало уже вполне вечернее, не зря мамуля обижалась:
– А почему нас так поздно вызвали? Иван Сергеич, а? И где, кстати, Мишкин?
– Персонал опрашивает, – доложил Молодцов. – Нам позвонили, когда тело обнаружили, а это случилось отнюдь не сразу. Да и позвонили тоже не в тот же момент, суетиться чего-то начали – да все как обычно. Пока кто-то сообразил, что не вредно было бы в соответствующие органы сообщить, еще какое-то время прошло. Стас уточнит, но они тут как безголовые куры всполошились, никто якобы ничего толком не помнит.
– Ладно, постарайтесь отфильтровать свидетелей: кто и в самом деле ничего не помнит, а кто «якобы», – распорядилась она. – Артем Валерьевич, что у нас с пальцами? – обратилась она к возившемуся в углу криминалисту, которого чаще всего называли, сокращая отчество, Лерычем.
– С пальцами у нас, Вершина, не так чтоб очень, – буркнул тот. – Здешняя уборщица, похоже, отличается избыточным рвением и все подряд хлоркой протирает. Ну или какой-то новомодной дрянью. Не густо, в общем.
– Ну так и это неплохо, а? – предположила Арина, еще не понимая причин зверевского недовольства. – Легче свежие отсортировывать будет?
Криминалист пренебрежительно хмыкнул:
– Было бы что отсортировывать. Я тут вашими с Мирской предположениями аж заслушался, прямо жалко разочаровывать.
– То есть?
– Ну если я не полный лох в своем деле, – Лерыч саркастически усмехнулся, – то пока что ни одной дамочки мне не попалось. Мужские следы есть, на мой взгляд, два разных комплекта.
– Мужские? – переспросила Арина. – Ну один понятно кто – вот этот, который сейчас к Ярославе на стол поедет, а кто еще? Он что, приватный танец для мужика изображал?
Криминалист загоготал.
В дверь сунулась голова молодцовского напарника, улыбчивого обаятельного Мишкина:
– Арина Марковна, ты с управляющим сама поговоришь или мне?
* * *
Не успела Арина следом за Стасом пройти и двух шагов в сторону нужного кабинета, как перед ними откуда ни возьмись возникла невысокая симпатичная брюнетка в таком же бордовом, как официантские жилеты, пиджачке. Бейджик над нагрудным кармашком извещал окружающих, что Светлана – менеджер. Арина мысленно хмыкнула. Управляющего так и называют управляющим, а эта – явно невеликая сошка – носит звучное звание менеджер. Хотя означают эти слова одно и то же.
– Вы… вы ведь следователь? – девушка шмыгнула носом, как сердитый кролик.
И глаза, автоматически отметила Арина, хоть и свежеподкрашенные, были красны, тоже как у кролика. Явно только что плакала. Может, у нее с убитым красавцем роман был? Или она по нему так, издали вздыхала? Что вздыхала – к гадалке не ходи. Ладно, управляющий немного подождет.
– Вы хотели что-то сообщить? – она улыбнулась заплаканной Светлане как можно дружелюбнее.
– Да! Я… я знаю, кто… кто Фи… Фили… – не договорив, девушка задышала часто-часто – ну точно кролик, только уже не сердитый, а испуганный. Ну или нервный просто.
Мишкин с Ариной переглянулись. Стас показал глазами вправо, где за приоткрытой дверью виднелось какое-то служебное помещение.
– Пойдемте, Светлана, – ласково предложила Арина. – Там никто не помешает.
Девушка пошла послушно, как кукла.
Комнатка оказалась маленькой и захламленной. Под потолком негромко гудела трубка «дневного» света. Справа возвышался металлический стеллаж, часть которого занимали мягкие синие мешки (должно быть, приготовленные для прачечной – из одной горловины свисал рубашечный рукав), а на остальном пространстве грудилось то, что, вероятно, когда-то относилось к реквизиту: усыпанная блестками босоножка с покривившимся каблуком, уныло обвисший страусовый веер, грязная ковбойская шляпа, ярко-желтая корзинка, надломленный бильярдный кий… К левой стене притулился узкий стол, в углу за ним громоздилась пирамида барных стульев, похожая на сильно облезлую новогоднюю елку.
Посреди всего этого великолепия красовались два «офисных» креслица. Пошатав их слегка, Мишкин гостеприимно повел рукой:
– Прошу, дамы. Безопасно.
Плюхнувшись в кресло, Светлана опять шмыгнула носом, на этот раз – зло, почти яростно:
– Это Лялька! Точно она! Больше некому!
– Так… – Арина успокаивающе положила ладонь на обшлаг бордового пиджачка. – Давайте по порядку. Кто такая Лялька?
– Да никто! – Светлана пренебрежительно поджала пухлые губки. – Официантка наша. Метр в кепке, а туда же, строит из себя принцессу голландскую! Никто ей не хорош! Типа она вся из себя такая несравненная, что пипец котенку! – она так и сказала, «пипец котенку», Арина едва сдержала смешок. – Типа у нее с Фи… с Фил… типа любовь у них… – девушка опять задышала часто-часто, словно собиралась зарыдать, но справилась с собой, только глазами сверкнула бешено – ну да, гнев способен победить не только печаль, но даже страх и вообще почти любую эмоцию. – Вообще нос задирать начала. Нужна она ему, подумаешь!
– Погодите, Светлана, – остановила ее Арина. – Так у этой Ляли действительно был с погибшим роман, или она все придумала?
– Ну… что-то там вроде было… – неохотно признала та. – Но так, ничего особенного. Да вы сами подумайте! – она прижала к пышной груди сжатые кулачки. – С ним бы кто угодно… такие важные приходили на него посмотреть… ну не только посмотреть, конечно… ну вы понимаете? И зачем ему это недоразумение? Может, жалко ему ее стало… он такой до-обрый… б-б-бы-ыл… понимаете?
– Пока не очень, – довольно сухо констатировала Арина.
Светлана поглядела на нее с неодобрительным удивлением – дескать, какой же ты следователь, если очевидных вещей не понимаешь: Даже шмыганье вдруг прекратилось.
– Так я же вам говорю – ему ее жалко стало, ну он ее и приласкал. А она сразу возомнила себе! Чуть ли не замуж за него собралась, представляете? – девушка презрительно фыркнула.
– И зачем же ей убивать своего жениха? Ну… теоретического жениха, – Арина улыбнулась самым краешком губ – чтоб не спугнуть непрошенную свидетельницу. Хотя уже ясно было: из этой ревнивой девицы такая же свидетельница, как из акулы балерина. Погоди… Ревнивой… Пожалуй, это может быть интересно…
– Да какой он ей жених! – снова фыркнула девушка. – Как вы не понимаете? Все же очевидно. Лялька, конечно, тупая, как слон, но до нее наконец дошло, что она для него никто, или, может, ему надоело, что она на него вешается, сказал, чтоб отстала, вот она и решила отомстить. Ну ведь ясно же! Знаете, как в кино? Так не доставайся же ты никому!
– Света, раз уж вы все так хорошо знаете, расскажите поподробнее про сегодняшний день, – как можно миролюбивее попросила Арина. – Вы девушка наблюдательная, наверняка что-то видели. Или кого-то.
Почему-то предложение не вызвало у Светланы восторга:
– Ой, ну я… я плохо помню… перепуталось все, а вам же точно надо?
– Хотелось бы поточнее, – подтвердила Арина, теряясь в догадках. Кто перед ней: недалекая и пристрастная свидетельница или уже первая подозреваемая? Первая не в смысле самая вероятная, а хронологически. Тоже, впрочем, не слишком далекая. Мотив у нее явно имелся – вот только что сама изложила. Да только мотив – тьфу, их у любого можно найти. Вот пусть расскажет о своих передвижениях сегодня днем, тогда можно будет хоть какие-то выводы делать.
– Не помню я… – набычилась Светлана. – Я, наверное, переволновалась очень. Это же такой стресс, представляете? Мне надо сесть, подумать… и тогда я вам все-все-все расскажу!
М-да. Сейчас эту… свидетельницу дожимать бесполезно, только запутает все. Ладно, пусть с ней Мишкин поработает, авось что и выйдет. Арина вздохнула:
– Понятно. Что ж, Светлана, спасибо, вы нам очень помогли. Мы с вами попозже еще раз побеседуем, хорошо? И вы все совсем подробно расскажете. Договорились?
* * *
Шмыгнув носом, Светлана яростно плеснула в лицо водой. Ледяной до озноба, на горячую для служебного туалета хозяева поскупились, летом еще ничего, а зимой из крана прямо Ледовитый океан течет. Но сейчас так даже и лучше. В зеркале, правда, все равно отражалась какая-то кошмарная рожа: перекошенная, в пятнах, с воспаленными глазами и красным набрякшим носом, форменная блузка спереди вся мокрая, как будто корова жевала. Ренат Ильич, если увидит, взбучку закатит. Хотя нет, не закатит. Клиентов-то сейчас нет, не перед кем приличные фейсы демонстрировать. Клуб закрыли сразу, как Ренат Ильич позвонил в полицию. Сперва закрылся у себя в кабинете, а после сказал Галине, чтоб звонила и сказала, что Фи… что Фили… что Филиппа…
Ну вот, опять захлюпала!
Она так о нем мечтала!
И вот теперь его нет! Совсем! Это было невероятно, немыслимо, и все-таки… все-таки его – нет. И с этим как-то придется жить.
Лучше бы не стало этой… Вот кого Светлана убила бы – с удовольствием. С наслаждением. Вцепилась бы в горло и давила, давила, давила… пока последняя искра не потухла бы в мерзких прозрачных глазищах… Что Филипп в ней нашел? А теперь… его – нет, а тварь – вот она, живехонька.
За Светланой почти что никто никогда не ухаживал. Только еще дома, в школе – соседский Севка пытался. Она была в шоке, когда узнала, что Филипп на самом деле тоже Сева. Потихоньку в гримерку пробралась и в паспорт подсмотрела. Филипп – и вдруг Сева! Он же был… как из сказки. Как из кино… А соседский Севка с его прыщами на подбородке, вечно немытой головой и грязными кроссовками… Ей тогда, впрочем, было лестно – Севка слыл не то чтобы совсем уж крутым, но ничего так, пацаны окрестные его признавали, а девчонки, едва заметив, завидовать принялись. Но мама, конечно, Севку шугала: не для такого, мол, я ягодку растила! Тогда Светлана злилась ужасно – у всех девчонок уже есть кавалеры, а у нее мать единственного отпинала – а после думала, что мать-то, наверное, права была. Кем бы Светлана сейчас была, если бы с Севкой осталась? Мать писала, что Севка после армии моментально «присел» – напился, накуролесил, подрался с кем не надо было, да еще и повредил что-то своему противнику, да еще вроде бы в карманах у него что-то «не то» нашли. Сейчас-то вышел уже, но надолго ли?
Впрочем, что там Севка, то дело давнее, у самой Светланы дела немногим лучше. Мама-то уверена, что дочка тут институт заканчивает, а Светка… разве можно правду сказать? Что в институт – точнее, в университет, теперь институтов, считай, и нету, это мама их так по старинке зовет – пролетела, как фанера над Парижем. Интересно, почему так говорят? Разве фанера летает? И почему именно над Парижем? Да уж, Парижа ей не видать, как своих ушей. Максимум – Турция раз в год. И то потому, что с этой работой повезло. И место хорошее, и должность приличная, не то чтобы официантка или, боже упаси, уборщица. И мужчины тут бывают очень даже… солидные. Сперва она даже надеялась на что-то. Мало ли. Вдруг один из клиентов обратит внимание на симпатичную менеджершу, а потом… Золушку ведь принц выбрал!
Впрочем, разобралась она быстро. Если дядька приходит поглядеть, как девки голыми попами трясут, на него рассчитывать нечего. Значит, просто у законной жены попа стала… не очень, свежего мясца захотелось. Только… вот именно что «мясца». По-другому на здешних телок никто и не смотрит. Ну в любовницы иногда еще взять могут – и то ненадолго. В баньке там пару раз попариться – и адье! Мясцо, в общем. Как бифштекс. Съел и забыл. А если не съел, так ведь не мечтаешь о нем – чего мечтать, когда бифштексы на каждом углу: не тот, так этот, какая разница.
Филипп казался ангелом-спасителем. Или – оказался? Прекрасный, как картинка из дорогого журнала, и при том – свой. Нос не задирал. Хотя мог бы. А он – нет, со всеми как с ровней. Добрый. Когда Ренат Ильич на Светлану как-то наорал – ужасно несправедливо, ну откуда она могла знать, что эта фифа, закатившая скандал в гардеробе, такая важная птица, аж из областной администрации! – чуть не уволить грозился, потом штрафом ограничился. По деньгам не слишком страшно выходило, но обидно – ужас. Она тогда даже зал бросила, ушла в подсобку – не дай бог при клиентах слезу пустить. А Филипп за каким-то реквизитом туда заглянул. Слезы вытер, фляжку с коньяком откуда-то достал – хлебни, сказал, и не горюй, с кем не бывает. Все пройдет.
Вот после этого все и изменилось…
О нет, она, конечно, не была в него влюблена – еще чего, в него были влюблены все окрестные дамы от пятнадцати до семидесяти! Или до восьмидесяти, что ли? Она его – боготворила. А потом божество… рухнуло. Разлетелось на мелкие неопрятные осколки – фу, пакость какая, совок, веник… Только сердце болело. Так болело!
Следовательша с острыми, насквозь смотрящими глазами, все пыталась вопросики всякие задавать, наверное, ей, следовательше, казалось, что ужасно хитрые. Какая глупость! Что бы она понимала! Да где ей…
Они ведь даже никогда не… Господи!
Однажды Светлана его подловила. Он очень поздно закончил работать и прилег в гримерке, а она прокралась туда и села подле кушетки. Просто сидела и смотрела в его сонное лицо – безмятежное, прекрасное, как у ангела! Как у… падшего ангела.
Он, должно быть, почувствовал ее – нет, не ее, просто чье-то – присутствие, не открывая глаз, даже, кажется, не проснувшись толком, протянул руку, запустил пальцы в волосы, скользнул к шее… и прошептал… Лялька!
Почему она не убила его – тогда?!
А теперь его нет, и некому сказать никакие, даже самые главные слова…
* * *
Кабинет управляющего был куда меньше и куда скромнее, нежели апартаменты для приватных танцев: ни тебе диванов цвета слоновой кости, ни стеклянных столов – так себе, обычное офисное помещение. Точно и не в стриптиз клубе, а в какой-нибудь страховой компании средней руки. Владелец кабинета звался Ренатом Ильичом Садыковым, хотя ничего татарского, кроме имени и фамилии, в нем не было. Сивый блондинчик с типично среднерусским носом картошкой и белесыми бровками над глубоко посаженными светлыми глазами, окруженными сеточкой морщинок. Среднего роста крепыш с неожиданно широким разворотом плеч. Атласно поблескивающий лилово-коричневый костюм, впрочем, сидел на нем идеально, а взгляд неопределенного цвета глазок был неожиданно острым, даже злым.
– Паразит! – Ренат Ильич экспрессивно хлопнул себя по колену. – Даже и тут нагадил, чтоб его на том свете черти в муравейник задницей сажали! Мы же так всех клиентов растеряем!
– Ну так убили-то не клиента… – осторожно перебила Арина.
– Еще не хватало! И так уже… – он передернул плечами, словно отбиваясь от наседающих неприятностей. – Не клиента… К нам отдохнуть приходят, расслабиться, а тут… Паразит он!
Гнев управляющего был понятен, но, пожалуй, чересчур пылок. Похоже, покойный и при жизни доставлял немало неприятностей…
– Ренат Ильич, у Филиппа были враги? Как он вообще ладил с… – Арина на мгновение замялась. – С коллективом? Соперники, завистники были? Конфликты какие-то?
Она нарушала сейчас основополагающее правило допроса – нельзя задавать несколько вопросов одновременно, это позволяет отвечающему ускользнуть в наиболее для себя удобную сторону. Но для начала хотелось хотя бы понять, какая именно сторона для управляющего более, а какая менее удобна. В конце концов, пропущенный вопрос можно и после повторить.
– Конфликты?! – Ренат Ильич вполне ожидаемо зацепился за последний из вопросов. – Да я его сам убил бы! Ох, простите, я не имел в виду… – он было смутился, но тут же вернулся к прежней раздраженной интонации. – Филипп просто зажрался, понимаете? Никакого терпения уже не хватало! Да и… – он вдруг замолк, принявшись перекладывать лежавшие на столе бумаги, мобильник, еще какие-то мелочи.
– Да и… что именно? – поторопила Арина.
– Вожжа ему под хвост попала, вот что! – брошенный на стол карандаш подпрыгнул, покатился, свалился на пол, но Ренат Ильич этого, похоже, даже не заметил. – Он же как сыр в масле катался, и на тебе – не могу, говорит, надоело. Уходить он собрался, вот что!
– Уходить? – она изобразила лицом удивление: мол, кто ж добровольно откажется от сладкой жизни?
– Ну да! – он встряхнул головой так же экспрессивно, как перед этим бил себя по колену. – Уволиться решил! А мне что делать? Кого на его место поставить? Мужчин-то не хватает!
– И давно он надумал… уйти?
– Да вот практически только что!
Интересно… Стриптизер собрался увольняться, и его тут же убивают… Совпадение?
– Причину какую-нибудь назвал? Может, нашлось место, где больше платят?
– Да нет таких мест! – управляющий всплеснул ладонями, неожиданно крупными, впору какому-нибудь грузчику, правда, не по-грузчицки ухоженными. – Ему платили, как… ну я не знаю… по высшему разряду, в общем. И это не считая чаевых, которых он собирал и вовсе немерено. Он же… Вот вы говорите «соперники». Какие, к черту, соперники? Девочек, чтоб крутиться у пилона, ну или без оного, найти не фокус. А вот мальчиков… – Ренат Ильич протяжно вздохнул.
– Что, такая нехватка мужчин в вашем бизнесе? – сочувственно вставила Арина.
– Да не то слово! – он энергично рубанул ладонью воздух. – Желающие-то приходят, но это ж слезы, а не кандидаты. Подготовка ведь нужна соответствующая, одной физической формы недостаточно, то есть какого-нибудь хоккеиста или там лыжника нам и даром не надо. Специфика другая… Ну а в танцах мальчики вообще на вес золота. Так что профессиональный танцор найдет себе место более… как бы это… более почтенное?
– Менее двусмысленное? – усмехнувшись, подсказала Арина.
– Вот, точно! У нас, конечно, денег побольше, чем у эстрадных звезд на подтанцовке. Но многим ведь статус важен. Так что подготовленный танцор охотнее пойдет в какой-нибудь никому не известный «Экспериментальный мимический театр», чем к нам… Разве что очень уж денег хочет, а в модели по росту не берут, там рост важен. При том еще не факт, что кандидат даже с балетной подготовкой нам подойдет, стриптиз работать – это не Спартака танцевать, совсем другая специфика. Ну и с гимнастами-акробатами та же петрушка. Только этих еще и томный взгляд выдавать пока обучишь, все проклянешь. Поэтому за любого мало-мальски подходящего будешь держаться, в попу дуть, прогулы прощать, гонорары поднимать и персональную гримерку обеспечивать. У нас в клубе дюжина танцовщиц посменно работают. Кто похуже, кто получше, две прямо… ух, какие! И всем, кроме этих двоих, я хоть завтра замену найду. А Филипп один был. Понимаете? Один! Какие конкуренты, что вы! Вот вы случайно возле моего кабинета очереди из претендентов не видели? Вот и я не видел. А вы говорите – соперники…
– Кто же теперь у вас будет вместо него? – не то чтобы Арина так уж надеялась, но если уж исключать мотив профессиональной ревности, то железобетонно.
– А! – управляющий безнадежно махнул рукой. – Есть пара-тройка кандидатов, но это так, сугубо временные варианты. По разным причинам. Когда Филипп сказал, что увольняется, я начал, конечно, замену подыскивать, но пока – увы… – он развел руками.
Арина еще раз поразилась размеру его ладоней: прямо экскаваторные ковши, а не ладони. Впрочем, какая разница! Вот если бы Филиппа задушили, тогда это, вероятно, имело бы значение, а так…
– Значит, завистников у него не было, – подытожила она. – По крайней мере в вашем коллективе. Тогда… клиентки, может быть, недовольные?
– Настолько, чтоб убить? – он поджал губы, сложив из них что-то вроде куриной гузки. – Вы что? К нам же не на аркане притаскивают, все сами приходят. Не нравится – не ходи, не смотри. Да и не было у него недовольных. Бабы его обожали. У него ж иногда по три-четыре приватных танца в день бывало. Не всегда, конечно, но случалось. Это не считая выступления в общем зале.
– Но предположим, какая-то из клиенток обожала его… настолько… – уточнила Арина. – Ну влюбилась, а он на ее призывы не ответил, расстроилась и решила: так не доставайся же ты никому! – она поймала себя на том, что нечаянно повторила реплику заплаканной Светланы. Ну да, при убийстве такого красавца мотив «месть обиженной женщины» исключать было, конечно, нельзя, а уж кто там обижен, богатая клиентка или бедная официантка, дело десятое.
– Ах, вот вы о каких недовольных… Да ну, что за испанские страсти! – отмахнулся Ренат Ильич. – Это вас история Тарзана смущает, того, который на певице женился? Ну так я вам скажу: все в жизни бывает, только так редко, то можно считать никогда. Опять же у нас не Москва, тут приличия строже блюдут. Да и Филипп, положа руку на сердце, не Тарзан… был. Поклонниц у него, конечно, хватало, но он же не эстрадная звезда. Кто такой стриптизер? Да тот же официант, только блестяшек побольше. Обслуга, по сути. А клиентки все, сами понимаете, дамочки не из простых, для них статус важен.
– Статус статусом, а сердцу, знаете ли, не прикажешь, – возразила Арина. – Неужели со всеми клиентками были исключительно… как бы это… рабочие отношения? Ничего сверх?
– Свечку я, конечно, не держал… – он сделал многозначительную паузу, завершившуюся однако скептической гримасой. – Но сами подумайте: мужчины, которые пользуются услугами проституток, в этих самых проституток не влюбляются же. И не надо мне про фильм «Красотка», это еще более развесистая клюква, чем «Телохранитель», который, говорят, на реальной истории основан. Не бывает такого. Не. Бы. Ва. Ет. Не влюбляются приличные мужики в проституток Ну и наоборот тоже верно. Наемный персонал он и есть наемный персонал. В телохранителях хоть какая, а романтика. Воины, защитники и все такое. А тут танцор, пусть и высшего класса, но по сути-то лакей. Кто же влюбляется в жиголо? Хотя одна, помню, действительно Филиппу пару-тройку раз сцены устраивала. Было дело. Такие, знаете ли, чуть не семейные, – он скомкал неуместный смешок.
– Как ее найти, эту скандалистку? – потребовала Арина. – И вообще. Вы мне списочек клиенток подготовьте…
Ренат Ильич как будто растерялся:
– Да откуда же я… это вам надо у Филиппа в блокноте смотреть. Он всех записывал. Ну или не всех, а перспективных или наоборот проблемных. Блокнотик наверняка в гримерке лежит. Смешной такой, розовенький, девчоночий прямо.
– Блокнотик мы посмотрим, – перебила она. – А списочек вы мне все-таки составьте. Наверняка кто-то картой расплачивался, а кого-то вы просто можете знать в лицо – дамочки-то все действительно не из простых, а тусовочный круг не так чтоб необъятно широк. Как вы правильно заметили, у нас тут хоть и миллионный мегаполис, однако ж не Москва. Естественно, меня интересуют в первую очередь клиентки, так сказать, неодноразовые. Особенно проблемные. Сами сделаете или мне судебное постановление оформлять? На изъятие всей вашей документации, – она выделила голосом слово «всей».
Управляющий предсказуемо погрустнел:
– Не надо постановления. Что смогу – сделаю. Я понимаю. Но и вы меня поймите…
– Я вас пойму, вы меня поймете, вот и будет нам всем благоденствие, – Арина скупо, одними уголками губ, обозначила улыбку. – Может, сразу вспомните, как зовут ту, особо страстную, любительницу семейных сцен?
Он покачал головой:
– Смотреть надо. Так с ходу и не назову никого. А любительница сцен… да не любительница она, ну сорвалась, так с кем не бывает, может, выпила лишку. Обычная клиентка. Вот тетку ее я очень хорошо помню, – добавил он после неожиданной паузы, как будто что-то для себя решил. – Имя у нее такое смешное было – Калерия Стефановна. Не Степановна, а Стефановна, – он подчеркнул первый слог. – Божий одуванчик. Вот она была поклонница из поклонниц. Каждую неделю заявлялась, а то и чаще.
– Была? – Арина вздернула бровь, обозначая удивление. – То есть сейчас не заявляется?
– Да где уж там, – хихикнул Ренат Ильич. – Ей теперь ангелы на небесах приватные танцы исполняют. Померла недавно наша старушка. Ну то есть не то чтобы прям старушка была, бодрая такая, элегантная, личико ухоженное, больше сорока пяти и не дашь. Но в возрасте была, в возрасте. Вот она с Филиппом, в общем, миловалась, но, знаете, этак… снисходительно. Ну подарки дорогие делала, это было, однако ж… без фанатизма, в общем.
– Кстати, о фанатизме. На Филиппа только женщины приходили любоваться? Или и мужчин припомните?
Управляющий ответил сразу же:
– Нет. Не подумайте, что я какой-нибудь гомофоб, но у них свои места, к нам такие не ходят.
– Ну не ходят так не ходят. Подытожим. Вы утверждаете, что романов с клиентками у Филиппа не было. И конфликтов особенных – тоже. И в коллективе – никаких проблем. Так?
Ренат Ильич кивнул. Арина решила прояснить вопрос, так и оставшийся без ответа:
– Раз у вашей звезды все было настолько замечательно, чего ж ему не хватало, что он увольняться надумал?
– Да говорю же, вожжа под хвост попала! – устало повторил управляющий. – Надоело ему, видите ли, голым задом перед публикой вертеть и быть «чего изволите». Тошно, противно и вообще. Вроде как остепениться надумал.
Арине внезапно подумалось, что…
– Ренат Ильич, если у него не было романов, и к вам подобная публика не ходит, но все же… у него вообще как с ориентацией было?
Он расхохотался:
– Ой, нет, что вы! Вообще-то из геев чуть не лучшие такого рода танцовщики получаются, это правда. Но это не про Филиппа. Он… Да у него любовь-морковь же… была… ну вроде того.
– То есть роман у него все-таки был? – Арина тут же вспомнила Светланину истерику по поводу некоей Ляли.
– Ну… не то чтобы… – заюлил управляющий, – я, знаете, за своими работниками не подглядываю, точно не скажу… но, говорят, да.
Все ты, хитрый лис. знаешь, только рассказывать почему-то не желаешь, подумала Арина и изобразила строгое-престрогое лицо. Управляющий вздохнул:
– С Лялей.
Как и ожидалось, усмехнулась Арина – мысленно, разумеется. А вслух строго уточнила:
– Что за Ляля? Вы ее знаете? Поподробнее давайте.
Тот пожал плечами:
– Знаю, конечно. Официантка наша. Ее около года назад повар наш привел. Сказал, хорошая девочка, мы и взяли, официантки всегда нужны. Аккуратная, честная, с клиентами общаться умеет – приветлива, но без фамильярности. Грех жаловаться. Потом она с Филиппом закрутила.
– А повар как к этому отнесся?
– Эльдар? – удивился управляющий. – А почему… А! В смысле, он же ее сюда рекомендовал, значит, какие-то отношения были, вы об этом? Знаете, я вот даже и не скажу… Может, он Лялю просто по-приятельски к нам пристроил, а может… ну знаете, прошла любовь, завяли помидоры? – он хихикнул. – Мне-то без разницы, главное, повар он отличный.
– Понятно, – Арина кивнула, подумав, что надо бы про этого Эльдара поподробнее местный персонал расспросить, не забыть бы Мишкину об этом сказать, хотя, если там что и есть, он, небось, и сам уже выяснил. – То есть никаких отелловских страстей не наблюдалось. В самом деле, почему бы девушке не влюбиться в такого красавца, как этот ваш Филипп.
Управляющий хитро усмехнулся:
– Строго говоря, инициатива, насколько мне известно, как раз от Филиппа исходила. Ну а Ляля, понятное дело, не устояла. Да и кто бы устоял? От него бабы сразу на сопли исходить начинали… – он мечтательно закатил глаза к потолку, но вдруг опять раздраженно хлопнул себя по колену. – Паразит, одно слово – паразит. Так меня подставил!
– Вы могли бы сейчас эту Лялю сюда пригласить? – перебила Арина, которой душевные терзания господина управляющего уже поднадоели. – Можно вашим кабинетом воспользоваться?
Он неопределенно повел плечом:
– Сейчас попробуем… Сегодня я ее вроде не видел, хотя тут все на свете позабудешь с такими делами… – он ткнул в кнопки селектора. – Галюша, Ляля сегодня работает? Как ее… – в динамике что-то проквакало. – Да, точно, Валерия Резвун, вечно забываю, помню, что смешная какая-то фамилия. Где она? – и уже повернувшись к Арине сообщил. – Не ее смена. Номер телефона вам Галюша продиктует.
Арина кивнула:
– И сами вы, когда она на работу явится, тоже передайте ей, что нам нужно побеседовать, пусть позвонит, – она передала управляющему белый прямоугольничек визитки. Ренат Ильич вздохнул с таким облегчением, что ей стало смешно. – А теперь расскажите мне о клиентке, заказавшей приватный танец, во время которого Филиппа, собственно, и убили.
По лицу управляющего пробежала легкая тень.
– А вы думаете… это она его?
– Я пока ничего не думаю, – сухо отрезала Арина. – Следствие обязано отработать все версии. Итак, что за дама?
– Боюсь, что… Ну то есть я не знаю. Заказ был сделан по телефону, расплатилась дама наличными, сразу как пришла.
– До того как? Это нормально?
– Да, вполне, многие предпочитают платить вперед. И нам так спокойнее, конечно.
Спокойнее, говоришь, саркастически подумала Арина. Показалось, или этот господин и впрямь что-то засуетился?
– Ладно, не знаете и не знаете, спросим у вашего персонала, может, кто-то ее узнал. Камеры наблюдения у вас есть? – спросила она, изобразив полнейшее равнодушие.
– Ну а как же! – оживился Ренат Ильич. – На входе, в общем зале… возле кухни есть, с нее как раз видно тот коридор, который в приват-зону идет.
– Как насчет в кабинетах? Камеры то есть.
– Что вы, как можно! – оскорбился управляющий. – Мы чтим конфиденциальность клиентов.
Ну да, ну да. Камера возле кухни, просматривающая ведущий к вип-кабинетам коридор, приватность, конечно же, не нарушает. Правда, с юридической точки зрения управляющий прав: видео из коридора и видео из кабинета – это, как сказали бы в Одессе, две большие разницы. При хорошем адвокате из коридорной записи даже на бракоразводном процессе толку не выжмешь. И для вездесущих папарацци тут мало интересного, ибо лакомая клубничка по понятным причинам отсутствует. Если, конечно, кто-то из вип-клиентов не упьется до такой степени, чтоб голышом по коридору скакать. Хотя случаи разные бывают, и в качестве орудия шантажа даже вполне невинная запись может сыграть очень даже серьезную роль. Эка тебя занесло, одернула Арина сама себя. Если бы мотивом убийства был шантаж, так ведь господину стриптизеру никакие видеодокументы не требуются. Он сам по себе компромат. Собственно, про камеры в кабинетах она спросила для очистки совести, ни на что не рассчитывая. Это было бы чересчур прекрасно: получить видео убийства – вот ваш злодей, ну или как в данном случае злодейка, берите тепленькую.
– Что ж, если рассказать про эту таинственную даму вы ничего не можете, давайте на нее хотя бы посмотрим. Мимо входных камер она же проходила? И камера возле кухни, что глядит на коридор, ведущий в святая святых, должна была ее зафиксировать, правильно? – Арина лучезарно улыбнулась. – Вот и посмотрим.
– Света вас проводит.
Заплаканная Света, возникшая возле двери как по мановению волшебной палочки, мрачно кивнула.
* * *
Дед был хирургом.
Все знали, что если он тянет вполголоса уныло-безнадежную «По диким степям Забайкалья», значит тяжелых пациентов мало, и даже у тех, кто казался безнадежным, после операции наблюдается «положительная динамика». Маленький Ренат думал, что положительная – это от «положить», и не мог понять, что в этом хорошего: ведь если человека надо положить (от деда нередко можно было слышать «не совсем наш профиль, но очень просили, я его к себе и положил»), значит, он болен? Впрочем, годам уже к пяти Ренат научился понимать: если кого-то надо «положить», значит, дела его не очень, но если «положили» к деду, все будет хорошо, а если «положительная динамика», значит, все будет хорошо уже совсем скоро.
Зато мурлыканье залихватской «Полным-полна моя коробушка» сопровождалось подергиванием кустистой брови и поджатым углом рта – это означало, что дед недоволен: не то собой, не то низкой сопротивляемостью пациента, не то неожиданной силой болезни, не то непонятными послеоперационными осложнениями.
Деда звали Илья Ренатович, и он стал Ренат Ильич. Отца у него не было. Мама, если он спрашивал, пожимала плечом, иногда бросая равнодушное «и так бывает», бабушка только губы поджимала.
Бабуля не работала ни дня в жизни. Дед в своей клинике очень уставал, и «о нем нужно было заботиться». Это «заботиться» было ничуть не легче какой-нибудь работы: Ренат никогда не видел, чтобы бабушка хотя бы просто сидела, хотя бы пять минут. То возилась на кухне – если дед напевал «Коробушку», уговорить его поесть было почти невозможно, но бабушка вечно изобретала что-нибудь «эдакое», и он все-таки ел – то стирала, то гладила, то шила. Она даже ботинки умела чинить! Хотя ботинки обычно носили на угол, где в маленькой будочке сидел усатый Исидор Гаврилыч. Иногда он «болел» (так со вздохом говорила бабушка, а Ренат, став постарше, узнал от соседей, что эта «болезнь» называется «запой»), и если ботинки или сандалии нужны были срочно, бабушка довольно споро чинила их сама, ловко орудуя кривыми «хирургическими» иглами. Мама ходила на какую-то непонятную службу, выбранную по принципу «поближе к дому». За такую же непонятную зарплату. Кормил всех дед.
Он умер прямо на операции. Точнее, едва ее окончив. Операция была длинная, сложная, и Ренат, стоя на кладбище, слышал то тут, то там шепотки: «Если б сразу, вполне спасли бы, а он держался, все сам сделал, сказал «шейте», отошел на два шага и упал. Валентина Федотовна когда подскочила, он уж мертвый был…» Валентиной Федотовной звали санитарку оперблока. На похоронах она долго смотрела на Рената и хмурилась, как будто не узнавала. Потом слабо покачала головой и пошла куда-то в сторону.
Он даже сразу не понял, что жизнь изменилась моментально и бесповоротно. Учеба (последний класс, борьба за «золотой» аттестат), первые в жизни свидания и прочие юношеские увлечения. Не было времени ощутить дедово отсутствие – тот и раньше почти не бывал дома. Раньше – почти, теперь – совсем. Бабушка по-прежнему хлопотала по дому, правда, «эдаких» блюд уже не изобретала, и время от времени застывала посреди коридора, словно пытаясь что-то припомнить. Им платили какую-то пенсию «по утрате кормильца», мать по-прежнему ходила на свою службу «поближе к дому». Чтобы хватало на жизнь, продавали дедовы книги и разные, как он называл, бебехи: малахитового дельфина в серебряной коронке – почетный знак какого-то там общества, платиновые запонки – подарок британских коллег, и прочее в этом роде.
«Золотого» аттестата не получилось, хотя четверок было всего три. Но поступать пришлось на общих основаниях. В медицинский, разумеется. У Рената ни на мгновение не возникало ни малейших сомнений на этот счет. Нельзя же усомниться в том, что при ходьбе мы переставляем ноги попеременно. Мы же не начинаем вдруг прыгать на одной ножке, тем более не переворачиваемся вниз головой, чтобы начать ходить на руках. Есть естественный порядок вещей. Волга впадает в Каспийское море, зимой холодно, рыбы живут в воде. Он поступает в медицинский.
На собеседовании справа от председателя комиссии сидела смуглая худая брюнетка в строгом синем костюме. Ренат узнал ее сразу: Алевтина Борисовна Митина, бывшая начмед, а теперь, наверное, уже главврач дедовской клиники, сто раз бывавшая у них дома. Но тут, чуть тронув узенькие очочки в тонкой черной оправе и приподняв идеально выведенную бровь, спросила, как у незнакомого: «Садыков? Не родственник профессору Садыкову?» И добавила через секунду, поджав узкие губы: «Покойному». Ренат тогда неопределенно мотнул головой. Почему-то ему стало стыдно. Как будто он вдруг оказался перед досточтимой комиссией… без штанов, к примеру. Никогда в жизни – ни до, ни после – ему не бывало так стыдно.
Именно в этот момент он впервые отчетливо осознал, что деда больше нет. Точнее, не так. Осознал, что дед всегда был его… тылом. Вроде и не делал ничего особенного, но само его существование означало: все надежно, все незыблемо. А теперь его нет. И о Ренате никто и никогда больше не позаботится. И не то чтобы ему требовалась какая-то там забота – молодому здоровому умному симпатичому парню! – но ощущать это было почти жутко.
Конкурс в тот год – как впрочем, почти всегда – был какой-то сумасшедший, и для поступления Ренату не хватило полбалла.
Мать вышла на пенсию и через год вдруг умерла: вечером легла, а утром не проснулась. Просто остановилось сердце, на которое она никогда вроде бы не жаловалась. Легкая смерть, шептались на похоронах соседки, всем бы такую. Бабушка пережила ее на полгода.
И Ренат остался один. Теперь уж – совсем один. От дедовых богатств (да и сколько их было-то!) к тому моменту оставалась только квартира. Квартиру он поменял – и принялся жить самостоятельно.