Геворкян Эдуард

Времена негодяев

Памяти Марины
ПРОЛОГ. 2014 ГОД: ПУТЕШЕСТВИЕ НА ЮГО-ЗАПАДНУЮ ОКРАИНУ

Худой мальчик и тощая птица у его колена на темном столбе-постаменте. Мальчик никуда не убежит, а птица никогда не взмахнет крыльями — они будут стоять до тех пор, пока не рассыплется зеленым прахом густая бронзовая плоть.

С утра и до конца дневных занятий Саркис обычно подолгу глядел в окно, рассматривая скульптурную группу. В скучные дни он часто размышлял о ней, прижав нос к стеклу.

Воздух сегодня чист, прозрачен. С большегрузных платформ уже два дня ничего не распыляют. Темная пара на постаменте кажется совсем черной в безоблачном московском небе. Саркис решил, что если этот пацан с цыпленком вдруг исчезнут, то в воздушном пространстве останется невидимый, но повторяющий их объем.

Интересно, подумал Саркис, где находится душа памятников и какая она? Он часто влезал в факультативные программы старших групп, но об этом там не было ни слова. Несколько раз к ним приходил высокий худой старик в черном длинном одеянии с большим крестом на груди. На вопросы отвечал неясно, глядя себе под ноги, словно ожидал подсказки снизу. Был на занятиях и другой, в зеленой чалме. Говорил почти о том же, но другими словами.

Душа человека — тайна. Есть ли подобие души у тех, кто создан по образу и подобию имеющих душу? Ну, может, ток электрический или ржавчина медленная? Те двое рассказывали, что душа человека уходит в рай или в ад. Но куда деваются души вот этих, неживых, после разрушения?

Саркис цеплял мысль к мысли, из раздумий не вывел даже голос учителя, сообщивший ему, что нос не лучший инструмент для резки стекла.

Кто-то хихикнул шутке, но Саркис даже не поднял головы. Сегодняшний учитель был какой-то невзрачный, вялый коротышка, все смотрел на часы, а на вопросы отвечал невпопад.

С фигур Саркис перевел взгляд на двор. Ограда, замыкавшая пространство Лицея, черной каймой тянулась вдоль бывшей улицы. Заборчик так себе: на первый взгляд и не ограда вовсе, а украшение. Покрытые черным лаком прутья, круги, ветви сплетались в плотные стальные заросли. Временами Саркису казалось, что это металлические корни. Там, внизу, под землей, они напились соков такой ядовитой силы, что не выдержали, выперли наружу и сплелись, застыв в смертных судорогах.

Карабкаться по ним удобно. Два раза подтянулся — и можно спрыгнуть на ту сторону. Только и десяти метров не пройти! Пока будешь обходить асфальтовые торосы, бугры и канавы, невесть откуда возникнут сычи, дежурные из старших групп.

И вот тебя ведут сквозь трапезную, хотя не за ухо, и вроде бы ласково руки лежат на твоих плечах, но все все понимают, одни опустили глаза к керамическим плиткам пола, выложенным рыбками, а другие громко смеются, подняв лица к потолку, где лепятся по углам гипсовые птицы.

Опустившие глаза — твои друзья.

Саркис еще не пробовал соскочить. Что зря дергаться! Конечно, если тебя раз или два проводили сквозь трапезную, то меньше трясут сычи, да и свои больше уважают. Но дальше Кольца никто не уходил, а соревноваться, у кого длиннее джамп — скучно.

Перчатка старая, разношенная, средний палец часто заклинивает. Вот и сейчас, Саркис чуть пошевелил пальцами, и блоки на дисплее посыпались рядами, сбивая построение. Усеченная пирамида никак не становилась на призму, чатка на дисплее перемещалась мелкими рывками, пирамида врезалась в ограничительные столбики. С нормальной чаткой Саркису дел на шесть минут, но эти упражнения для тупарей безумно надоели. Когда ему исполнилось четыре года, отец пустил его к своему «вишапу», и с тех пор… Впрочем, это было дома.

Учитель сидел прямо, но время от времени вздрагивал, просыпаясь.

Саркис глянул на стол Ули. Там дела шли полным ходом. Уля воткнулся в игровую пирамиду и быстро орудовал чаткой. За несколько минут выстроил дом, запрудил реку и теперь пытался утопить жильца в пруду. Жилец бегал, увертываясь от зловещей синей кисти руки-чатки, нырнул в окно и исчез в доме. Уля помахал чаткой, зафиксировал картинку и, подмигнув Саркису, откинулся в кресле.

В который раз Саркис вызвал файл лицейской библиотеки и вывел нужную карту на крупный план.

Маршрут до Садового Кольца он знал хорошо. Два месяца назад Герману из соседней группы до Кольца оставалось метров сто, а дальше всех прошел Богдан. Он на год всего старше Саркиса, а теперь уже сыч. Дежурные сычи иногда и платформы водят. Богдан уже перебрался на ту сторону, но тут его патруль и остановил.

Хорошая старая карта со всеми переулками, тупиками и проходами, сетью улиц. Большой город был…

1

Саркис попал в Лицей в прошлом году. Отец долго объяснял, почему так надо. Саркис понимал — отец занимает важный пост, все время в разъездах. Они с мамой и его бы возили с собой, но для учебы это не годится. Конечно, здесь, в Базмашене, и друзья, и хороший учитель, но оставить его не с кем. А через несколько лет они его заберут. Пока надо терпеть, тем более — два месяца каникулы, ну там еще что-нибудь придумаем. Ведь всегда можно что-либо придумать, улыбнулся отец, а мать всхлипнула и вышла из комнаты. Ну, ты мужчина, шепотом сказал отец, проводив ее взглядом, понимаешь, в наше беспокойное время есть люди, которые хотели бы повлиять на принимаемые решения, и для них нет ничего святого. Будет спокойнее, если Саркис поучится в Лицее.

Потом он рассказал, как они познакомились с мамой в Москве во время учебы, как весело тогда было в шумном большом городе. Сейчас там осталось полмиллиона человек, но это ничего, через пару лет вернутся жители, и снова город забурлит.

Вошла мать, сморкаясь в старое полотенце. Послушала их разговор. Ты помнишь, спросила она отца, как мы в спешке паковали вещи, когда началась эвакуация, а отец ответил — ну да, а трейлеры так и не пришли, все свалили в вестибюле второго гуманитарного, и чемоданы, и ящик с книгами. Нет, возразила мать, чемоданы мы все-таки прихватили, а ящик был неподъемный, из-под фризера, я его, помнишь, синим шпагатом обвязала, не синим, а коричневым, поправил отец, и вещи не бросили, а сложили аккуратно…

Саркис вполуха слушал родителей и медленно обводил глазами комнату, прощаясь со старым карпетом на полу, с висящим на гвозде плюшевым драконом, с большой хрустальной вазой…

И вот он стоит, окруженный такими же оробевшими шестилетками, а вокруг ходят взрослые ребята, роняя непонятные слова и как бы не замечая малышей. Саркиса тронул за рукав стоявший рядом светловолосый мальчик и сказал, что его зовут Улав, ничего не надо бояться, а если сунутся, то он ка-ак даст по мослам! Саркис приободрился и начал воинственно поглядывать по сторонам. Но никто в большом чистом дворе им не угрожал. Несколько двухэтажных длинных домов, много деревьев, ограда причудливая, но несерьезная. Между домами поблескивает не то большая лужа, не то маленький пруд. Похожая на бочку кирпичная башня этажей пять в высоту.

Начали разводить по группам. Саркис расстроился, увидев, что Улав попал в другую. Впрочем, через несколько минут, когда их вели по тропинке к одному из домов, Уля возник рядом, схватил за лацкан незнакомого мальчика: «Ты что отстал от своих, беги, догоняй группу, вон они, ваши!» Ведущий обернулся на шум, но Уля уже мирно шел рядом с Саркисом.

Они записались в одну комнату. Третьим у них оказался Петро, с ним быстро сдружились. Потом начались занятия, потом Уля стал попадать в самые разнообразные истории и надо было вызволять его. «Комната раздумий» на втором этаже с появлением Ули в Лицее редко пустовала. Он, или еще кто с его подкрута, хоть раз в неделю, да оказывался там. А когда он невесть откуда добыл пакет с магниевым порошком и ночное небо над Лицеем лопнуло жуткой вспышкой — терпение очередного учителя тоже лопнуло и Улю заточили в «комнату раздумий» аж на три дня.

Это было невыносимо. Хотя к Уле, маячившему в круглом окошке «комнаты» не прекращалось уважительное паломничество младших классов, было решено освободить его из узилища. Магниевого порошка осталась щепотка, и ее Саркис пустил на запал, ржавчину Петро соскреб с ограды, а пакетик с алюминиевой пудрой они позаимствовали из набора красок во время занятий по прикладным искусствам.

Все прошло блестяще. Термитная замазка выжгла по периметру не только запоры в металлической двери, но и крепления косяка. И когда Уля пнул дверь, она рухнула вместе с косяком и чуть не придавила освободителей.

Учителя долго осматривали преграду, павшую под соединенным напором ума и силы, и оставили друзей в покое. Тем более что вскоре мальчики стали играть в другие игры…

2

Вечером, после гонга отбоя, Саркис пробрался кустами вдоль берега пруда к «бочке». Старая кирпичная кладка башни местами обвалилась, образовались ниши. Дверей в «бочку» нет. Есть прямоугольник, заложенный светлыми кирпичами. Верх башни опоясывали матовые окна. Вечерами там горел свет, двигались тени.

Страшные истории о башне пугали только новичков, но вскоре и они привыкали и не обращали внимания на тени, переходящие из окна в окно.

Учителя объясняли, что там комнаты ночных дежурных. А на вопрос, как же туда попадают, — пожимали плечами.

Два или три сыча хвастались, что бывали там, в башне, но все рассказывали о разном, а значит врали. Или, как предположил Саркис, каждый был в своей башне, но им казалось, что в одной и той же.

Вход в башню искали многие. Подсматривали за учителями, а они менялись через день или два, некоторые дежурили ночью. Учительниц выслеживать было проще, они не казались на одно лицо, но и они, как все, шли через проходную будку.

Учителя Саркису не нравились. В Базмашене домовый учитель жил в большой комнате над домом и не гнал даже случайно забежавших малолеток. Все сидели и лежали на матрасах, а он рассказывал, рисовал на доске; кто постарше, помогал ему… А здесь они словно и не учителя вовсе. Ну приглядывают, чтобы на занятиях не шалили, нужную программу включают, и все. Ну и ладно… Переключиться незаметно с учебного фильма на боевик элементарно, хотя и скучно. После занятий смотри сколько хочешь в комнате, пока не выключат в полночь свет.

На ремеслах веселее, там одни и те же мастера, они неподалеку живут, на Остоженке.

Саркис уперся спиной в прохладный бетон и задумался. Утренняя встреча с Геннадием вызвала мрачные предчувствия. Ядовито улыбаясь, Геннадий пообещал, что скоро они все позеленеют от злости, или, наоборот, покроются мхом зеленым от тоски. То, что он напирал на зелень, не к добру. Значит, компания долговязого и въедливого Бухана разгадала их тайну. Выследили!

Про эту игру рассказал Уля. Саркису она понравилась, и он усложнил ее. Их тайна, большая латунная гайка, была зарыта под зеленой плиткой дорожки у третьего корпуса. Раз в неделю полагалось вынуть тайну, по всем правилам осмотреть ее и зарыть на том же месте. День и час, конечно, держали в секрете, но в этом и смысл игры, чтобы угадать, кто из троих носитель тайны этой недели, в какой день и час тайна будет извлечена. Все время следить друг за другом скучно, но, во-первых, может повезти, а во-вторых, если хорошо поискать, то можно найти. Правда, надо знать, что искать.

Саркис как-то видел Бухана и Геннадия у пруда. Геннадий медленно брел с закрытыми глазами, а Бухан его придерживал за пояс. В вытянутой руке Геннадий держал нитку с камешком на конце.

Ночью Петро выполз к третьему корпусу и под соседними плитами закопал обрезки труб, прихваченные днем из мастерской.

Несколько раз Уля пытался настроиться на Геннадия, но ничего не выходило или брались смутные слова. Если бы повезло, и вдруг появилась картинка, тогда чужую тайну можно было в два счета найти, ну а потом, после ритуального осквернения, утопить в пруду.

Интересно, подумал Саркис, почему разгаданная тайна неожиданно превращается в позор, а ребята из соседней комнаты, Бухан, Геннадий и Зураб, за какие-то два месяца превратились чуть ли не во врагов? Бухан даже перестал звать Петра по имени, как тот велел, а придумал ему кличку. Кличка была необидная, но Петро объяснил Бухану, что он не прав, и с тех пор Бухан ходит с белым шрамом над левой бровью. Все из-за тайны. Может, игра неправильная? И вместо того, чтобы вшестером собраться в одной из комнат и, например, играть в гадалку и высчитывать, когда их поведут в гости в женский Лицей, бегают и прячутся друг от друга… Пока он здесь сидит, может, они с шуточками и прибауточками топят их тайну в пруду?

Нет, решил Саркис, это скучная игра. Ему восьмой год пошел, не маленький. Вот у сычей свои забавы — одни курят, это противно, другие, самые старшие, платформы водят, за беглецами охотятся — если нравится, то пожалуйста. Компания Богдана…

Несколько раз Богдан разговаривал с Саркисом, а однажды вечером даже позвал к себе. Тогда Саркис и узнал его тайну. Он сидел на кровати и смотрел, как Игорь, однокомнатник Богдана, осторожно перелистывал толстые, закатанные в пластик страницы книги.

Потом Богдан рассказал, что подобрал ее у Кольца, в неразобранных руинах. Саркис хотел потрогать, но Игорь, неприязненно щурясь, спросил в пространство, как вообще здесь оказался сырой желток, на что Богдан ответил, что раз он привел, значит, надо. Кому надо, вмешался в разговор третий, имени которого Саркис не знал. Богдан подмигнул Саркису и попросил на минуту выйти из комнаты. Голоса за дверью шумели и бубнили. «Ты пощупай над головой у него», «сам щупай, делать тебе нечего», «сявка ты, от него же книгами тянет», «за сявку сейчас отработаешь», «бросьте, ребята, вдруг желток еще про книгу спикнет», «не спикнет»…

Немного постояв, Саркис вздохнул и пошел себе. Богдан что-то в нем увидел. Мало ли что увидеть можно, если долго глядеть. Те двое недовольны. Понятное дело, книга — всем тайнам тайна. С книгами случилась беда во время Пандемии. Отец жалел свою библиотеку: там, в Базмашене, они законсервированы, а здесь, в Москве, пропали во время эвакуации. Сейчас, когда кончилась Пандемия, может, найдут средство, чтобы книги не раскисали. А пока с ними очень строго. Боятся, чтобы на дерево не кинулось.

Кусты зашуршали, из них выполз Петро, а за ним Уля. Петро был мрачен, от него бледной малиновой радугой исходила слабая тревога, Уля, напротив, весело поглядывал на друзей.

— Ну, давай, — не выдержал он первым и ткнул Саркиса в бок, — что придумал?

— Пока не придумал, — отозвался Саркис.

— Придумал, придумал, — заверил его Уля, — закрут от тебя идет!

Саркис закрыл глаза. Раз Уля почувствовал…

— Что там у меня? — спросил он Улю.

— Не знаю, но такой, понимаешь, густяк, дорога, верх, низ, все ахнут! Богдан.

— Это кто? — ревниво спросил Петро. — Тот, что за Кольцо ходил?

Саркис не вслушивался в их разговор. О чем он думал, пока не появились ребята? Богдан, правильно. Обида? Нет. Джампануть за ограду. О книгах. Все-таки джамп. Карты изучил. Они втроем соскочат и далеко! Тогда Игорь и тот, угрюмый, скажут Богдану, что были неправы, и пусть Саркис ходит в их компанию, читать книгу из старой бумаги.

Петро расшатал кирпич, вынул его из кладки и сдул крошево.

— Ага, — сказал Саркис, — придумал. Бухан от зависти гноем пойдет, а сычи…

Кирпич в руках Петра треснул, Петро засопел.

— Не нравится мне это.

— Что тебе не нравится?

— Все не нравится. Шо у тебя?

— Вот что: надо не одному, а вместе соскочить за Кольцо.

— Картиночка! — чмокнул губами Уля. — Сквозь трапезную втроем пойдем, красота!

— Только далеко не уйдем, — продолжал Саркис, — потому что далеко никто не уходил. Надо идти по-другому…

— Пошли для начала отсюда, — сказал Уля. — В кустах кто-то есть.

Треск и шорох подтвердили его правоту.

— У, змеюки поганые, — крикнул Петро и рванул на шум.

Саркис и Уля переглянулись и полезли за ним.

Встретили Петра они у входа в корпус. Петро ждал их, бурно переводя дыхание.

— Не поймал, — сообщил он.

— Вот что, — подумав, сказал Уля, — пошли в класс.

Редко кто после занятий оставался в больших неуютных комнатах, заставленных рядами столов с дисплеями, стеллажами с коробками программ и сиротливым умывальником в углу — в острую минуту отхожее место малой нужды.

Уля на всякий случай посмотрел под столами. Никого.

— Жаль, все выключено, — сказал Саркис.

— Да? — хитро улыбнулся Уля и пошел к учительскому столу. Достал из кармана короткий цилиндр телескопической антенны, вытянул самый тонкий штырь и осторожно ввел его в щель между столешницей и экраном.

Замок щелкнул, Уля откинул экран, прижал палец к ноздре и дунул на сенсоры.

Выведя карту на дисплей, Саркис уменьшил чатку до сантиметра, включил трассер и прошел по улицам и переулкам. Дал максимальное увеличение желтый пунктир трассы медленно пополз по синим полосам проспектов, проходил через мигающие имена улиц, площадей. На прошлой неделе он составил список улиц, которые наметил пройти, и набрал из учебных фильмов уйму материалов. Смонтировал вместе и вот сейчас, небрежно откинувшись, мазнул по сенсорам.

— Вот.

Минут десять ребята молча смотрели на проносящиеся по экрану бесконечные дома, потоки автомобилей, тротуары просто кишели людьми такого количества людей они никогда не видели. Некоторые фрагменты снимались ночью — цветные надписи над магазинами, мозаика окон, огненные реки улиц, бегущий под мост катерок с вымпелами.

— Э, так то когда было! — протянул Петро.

Со второго этажа донесся звук гонга. Ужин. Ребята переглянулись, Петро махнул рукой. Уля смотрел в окно. Малиновые полосы заката наливались темнотой.

— До Кольца если дойдем, уже густяк, — сказал наконец Уля.

— До Кольца не дойдем, — спокойно ответил Саркис.

— Что же ты придумал? — заморгал Уля. — Верни план.

Он минуту всматривался в перекрестья и извивы полос и линий, потом ткнул пальцем в кружок — один из многих, разбросанных по карте и соединенных разноцветными линиями.

— Вот это — что?

— Попал! — хлопнул Саркис его по плечу.

— Метро! — торжествующе провозгласил Уля, подняв палец.

— Как мы до метро дойдем? — спросил Петро.

— Ногами. Попеременно переставляя левую и правую, — ответил Уля.

— Далеко не уйдешь, переставляя. Тебя за оградой за переставлялку поймают и обратно приведут.

— Значит, всех ловят почти сразу, так? — сказал Саркис.

— Так, — отозвался Петро.

— Богдан за Кольцо прошел, и поймали его не сычи дежурные, а патруль, так?

— Так!

— Богдан по ограде не лез, он на дерево взобрался, по суку прополз и джампанул.

— Откуда знаешь? — в один голос спросили Уля и Петро.

Саркис промолчал. Ему не хотелось говорить о Богдане. Ребята обидятся: один в другую компанию ходил.

— Выходит, — догадался Уля, — следящих камер на «бочке» нет, просто ограда на сигнализации.

— Густяк, — загорелся Петро, — айда на дерево, проверим.

— Не проверим, — сказал Саркис, — тот сук спилили и в ствол какую-то бляху вколотили. Датчик, наверное.

— Что же делать? — озабоченно почесал висок Уля. — Ограда отпадает, ход в башню мы не знаем. Жаль, там платформа на крыше. Через проходную не пойдем. Все двери закрыты.

— Закрытых дверей не бывает, — неожиданно для себя сказал Саркис.

— У-мм, — протянул Уля, склонив голову. — Что это значит?

— Не знаю, — честно признался Саркис. — Пока не знаю.

3

К утру он ничего не придумал.

Уля время от времени выжидательно на него поглядывал, но не мешал, а Петро подключился к кому-то из соседнего класса и, забыв про все, играл в «Дракона и свинью».

После занятий Саркис вышел во двор. Высоко в глухой стене старого дома, в который упиралась ограда, нелепой заплаткой темнело единственное заколоченное оконце. Неуместность этого окна радовала Саркиса. Когда в голове был полный затык и совсем не думалось, он приходил к окну, долго смотрел на него. Потом его разбирал смех, он садился прямо на песчаную кучу у ограды, смеялся и думал.

Иногда его смешили мысли о жильце комнаты, одинокое окно которого выходило во двор Лицея. Он представлял, как обросший, грязный и оборванный старик ржавым гвоздем прокручивает дырку в фанере и часами смотрит к ним во двор. Но ничего интересного он, естественно, не увидит: так и прикипит глазом к дырке. Или, воображал Саркис, в этой заколоченной со всех сторон комнате живут и множатся огромные, толщиной с руку, дождевые черви, их все больше и больше, наконец оконце не выдерживает напора, и они плотной розовой массой вываливаются, как из мясорубки, прямо на голову учителям, озабоченно покидающим Лицей.

Сегодня он опять глядел на окно, но смеяться не хотелось.

Наверно, в этом старом доме с осыпавшейся штукатуркой живет от силы человек десять. Когда-то он кишел людьми, дети бегали по лестничным клеткам, шум, крики, музыка играет… Как в фильмах про жизнь до Пандемии. Саркис представил: он живет в таком доме с папой и мамой, и это их оконце, он смотрит во двор, а Лицея тогда, наверно, вовсе не было, и вот болезнь опустошает комнату за комнатой, этаж за этажом, дом глохнет, никто не бегает, не играет, а за теми, кто не умер в первые месяцы, приезжают большие машины с красными крестами и развозят их по деревням. Уже несколько лет, как справились с Пандемией, но многие еще в города не вернулись, боятся.

Он подумал, как трудно, наверно, уезжать, бросив комнату с единственным оконцем, бросив вещи, бросив книги.

Саркиса пробрал озноб. Придумал! Они пойдут на Юго-Западную окраину не просто так, чтобы своим геройством навсегда повергнуть в прах подвиги жалких беглецов через ограду, не ради унижения Бухана с компанией. Нет, они пойдут за книгами его отца, возьмут столько, сколько смогут, и станут обладателями множества тайн. Главные тайны — в старых книгах. Одну или две он, так и быть, подарит Богдану и посмотрит на выражение лица Игоря и того, неприятного. А они пусть помогут залить каждую страницу пластиком.

Ну, а если книги раскисли, рассыпались в прах, то что ж, поход за несуществующими книгами тоже здорово, есть в этом своя тайна.

Подножье стены окаймляли высокие кусты с тонкими серо-зелеными листьями, слабо пахнущими лечебным корпусом Лицея. Время от времени кусты вырубали, сычи обрывали листья, но они снова буйно разрастались.

До окна не добраться — высоко. Влезть нельзя, пройти насквозь нельзя, разрушить нельзя… Хорошо бы вдруг оказаться на той стороне. Не умею, подумал Саркис, и вообще они ломятся там, где нет двери. Надо искать дверь там, где она есть. Для кого-то в любой стене есть дверь. Но никто из них так не умеет. Значит, надо искать дверь, похожую на дверь. А потом можно подумать, что такое дверь, непохожая на дверь.

Следующая мысль была настолько ясна, что Саркис даже не удивился появлению Ули. А за ним и Петро выскочил из-за корпуса с криком: «Вот ты где сховался!»

— Посмотри на него, Петро, — сказал Уля, — сейчас он скажет.

Бросив прощальный взгляд на окно и подмигнув ему, Саркис кивнул, соглашаясь, и пошел к корпусу.

— Когда соскочим? — спросил, догнав, Уля.

— Сейчас.

— Далеко пойдем? — обрадовался Петро. — Давайте быстренько, за Кольцо и обратно?

— Нет, — сказал Саркис. — Мы пойдем на Юго-Западную окраину за книгами моего отца.

Тишина. Уля погладил одну бровь, вторую и молча выставил большой палец. Восторг.

— Мы всем носы утрем! — вскричал Петро и хлопнул Саркиса и Улю так, что они чуть не зарылись по уши в песок.

Через полчаса они стояли у проходной. Идея Саркиса была проста. Никому не приходило в голову просто взять и выйти через дверь, а именно через проходную. Вот учителя и мастера каждое утро и вечер туда-сюда ходят. Без ключей. Значит, внутри или дежурный сидит, или кодовый замок. Если дежурный — ночью горел бы свет. Но не горит. Значит, автомат.

Саркис подошел к двери и потянул на себя. Дверь без скрипа отворилась. Он вошел в проходную, Уля и Петро мгновенно втянулись за ним. В маленькой комнатке никого не было. Саркис испытал разочарование. Все оказалось так легко. На миг он даже испугался, что и вторая дверь откроется просто — хочешь, выходи, а хочешь — нет.

Но на второй двери чернели кнопки кодового замка.

— Вот потеха, — сказал Уля, — код из трех знаков. Задачка. Натрем мелом кнопки и посмотрим, какие останутся чистыми.

— До вечера ждать! — сморщился Петро.

— Тогда сейчас откроем.

— Ну, открой.

Уля отступил на шаг, присел и стал разглядывать кнопки, ловя в них отсвет слабой лампочки в плафоне.

— Шесть, девять и… и… да, четыре! Хорошо блестят. Сколько сочетаний…

— Долго пробовать!

— Нет. Шесть секунд, если не будешь мешать.

Замок щелкнул через три секунды.

4

Проплешины асфальта терялись в траве. Остатки бордюра вылезали бетонными столбиками. Тропинка вилась от дома к дому, зелень в центре улицы была раздавлена двумя колеями.

Метров сто ребята пробирались вдоль стен, пригнувшись, чуть не на четвереньках, по голову в зарослях. Потом осмелели и пошли быстрее.

— Ну, хлопцы, — громким шепотом сказал Петро, — так далеко мало кто уходил!

— Это да, — тоже шепотом отозвался Уля. — Правда, в эту сторону никто не шел.

— Фаттах шел, — заметил Саркис. — Только он через ограду. Метров десять прополз.

— Ну, Фаттах, — возвысил голос Петро, — левую с правой спутал, вот сюда и пополз.

— Тихо! — Уля присел, а Саркис и Петро прижались к стене.

Неширокая улица, пересекающая Пречистенку, была завалена аж по второй этаж пустыми коробками из-под сухого молока. Уля осторожно заглянул за угол, отошел на пару шагов и поднял голову — «Чистый переулок» — прочитал вслух на грязной, запыленной доске.

— Похоже, — согласился, хмыкнув, Петро.

Саркис молча смотрел вперед. Дом впереди был очень стар. Когда-то, видимо, он был красивым. Но ветер или люди сняли с него крышу и уронили внутрь здания фасад. Пять колонн толстыми пальцами сиротливо торчали, прикрывали стыдливо внутренности — перекрытия, обвисшие лестницы, коряво изогнутые ржавые балки.

Когда ребята одолели еще с полсотни метров, грохот сзади бросил их в траву. Они заползли за высокое крыльцо и осторожно выглянули.

Одна из колонн рухнула, улица клубилась пылью. Обломки легли безобразной грудой, а пустые коробки из переулка засыпали улицу до середины.

Несколько минут мальчики лежали в своем убежище, посматривая по сторонам. Потом Саркис вскочил и громко сказал:

— Раз никто не выскочил, то и прятаться не надо.

И они пошли по пустой улице, не таясь, мимо пустых домов. Впрочем, подняв голову, Саркис вдруг увидел лицо в окне на втором этаже. Потом Уля заметил колыхнувшуюся занавеску, и только Петро бодро топал, тихо мурлыча что-то себе под нос и не глядя по сторонам.

Когда тропа пошла вниз, над головами раздался громкий шелест, и тень от большой платформы на секунду накрыла улицу.

Оставив за собой быстро оседающий шлейф, платформа исчезла за домами.

Петро зажал нос.

— Сейчас гвоздикой вонять будет! — гнусаво сообщил он. — Ненавижу.

— Пошли скорее, — дернул его за рукав Уля. — Станция где-то рядом.

А когда они вышли к площади с постаментом без памятника, то увидели впереди на возвышении приземистое сооружение.

— Вот и метро, — сказал Саркис. — Бегом!

Перескочив через ручей, протекающий по бывшей улице, они с разбега одолели ступеньки и затормозили только у дверей.

Саркис нахмурился. Этого он не ожидал. Двери и окна входа на станцию были глухо заварены стальными прутьями, а поверху шла мелкоячеистая сетка.

— Зато мы дольше всех… — начал было Уля, но, посмотрев на Саркиса, замолчал. Петро обошел оба входа, соединенные аркой, подергал решетку, плюнул и присел на корточки.

— Должен быть еще вход, — в сомнении произнес Саркис.

Второй вход они нашли, перейдя через улицу. Лестницы, ведущие под землю, были прикрыты балками с той же проклятой ржавой сеткой.

Петро принюхался. Рядом маслянисто блестели большие лужи, из них выпирали бетонные стены, груды каменного хлама, грязь между лужами затвердела и растрескалась. Судя по резкому гвоздичному запаху, здесь не распыляли, а просто сбрасывали всю жидкость против летающих и кровососущих.

— Свалка вонючая! — Петро зажал нос.

— Здесь раньше пруд был, — сказал Уля. — Потом его засыпали. Видишь, сколько накидали. А все равно болото.

— Почему его засыпали? — спросил Саркис.

— Не помню.

Они перешли на другую сторону и сели на высокий бордюр. Здесь было оживленнее. Минут за десять они увидели двух мужчин и женщину. Женщина, проходя мимо, на секунду задержалась около них, ничего не сказав, пошла дальше.

— Что делать будем? — спросил Уля. — Скоро обед.

Саркис пожал плечами. Раздражали миазмы, идущие с болота. Глупое «вот и сходили за книгами» — назойливо вертелось в голове. Метро! Кого возить, когда возить некого!

— Чую! — вдруг сказал Петро.

— Что, — раздраженно спросил Уля, — в животе бурчит?

— Сам ты бурчишь! Земля трясется.

Бетонный брус под ними слабо задрожал.

— У нас по воскресеньям дома трамвай пускали, — мечтательно сказал Петро и зажмурился. — Ось так же земля дрожала.

Замолчал, широко раскрыв глаза. Саркис вскочил на ноги, а Уля выставил перед собой указательные пальцы обеих рук.

— Ну, Петро, два компота за мной, — вскричал Уля.

Петро зарделся.

— Все-таки работает метро, — сказал Саркис.

— Осталась ерунда, попасть внутрь, — добавил Уля.

Очень хотелось есть. Пить тоже. Вот уже час, как ребята сидели в тени козырька у входа. Несколько раз над ними пролетала платформа, потом по улице с надсадным ревом проехал тяжелый самосвал, груженный песком. Заметив какое-либо движение, они на всякий случай прятались в густых зарослях за входом. И не зря — со стороны Остоженки вдруг вышли патрульные в зеленых куртках и с карабинами за плечами. Ребята проводили их опасливыми взглядами и долго не вылезали из кустов. Конечно, стрелять в них патруль не будет, но вот за уши в Лицей точно приведет.

Через несколько минут патрульные вернулись. С ними вместе шел щуплый невысокий человек. Уля первым разглядел, что руки щуплого заведены за спину и связаны. Прошептал: «Поймали кого-то» — и слегка раздвинул кусты, чтобы лучше было видно.

У болота патруль остановился. Щуплый что-то кричал, дергался, но двое крепко держали его. Тут подошли еще патрульные, щуплый завопил, его неожиданно отпустили, и он отпрыгнул в сторону. Со связанными руками далеко он не ускакал, один из патрульных не торопясь догнал его, стянул карабин с плеча. Блеснула полоска штыка, визг щуплого ударил по ушам и оборвался. Хлюпнула лужа.

— Ворюгу поймали, — шепнул Петро. — Видали, как его!

Саркис ничего не ответил. Он подумал, что тело щуплого сейчас медленно погружается в тягучую жижу, все глубже и глубже, ложится на дно и замирает со связанными руками.

Когда Петро в четвертый раз намекнул насчет обеда, терпение Ули лопнуло. Он подскочил к сетке, продел свой штырь в ячейку и рванул. Дзинкнув, сетка слегка отстала от прутьев. Уля с удивлением потрогал места сварки.

— Трухляк, — радостно сказал он. — Давай, Петро!

Петро молча взялся за сетку. С грустным треском сетка отошла.

И вот они встали перед лестницей. Там, внизу, в полумраке, одиноко светила лампочка. Мальчики вдруг поняли, что до сих пор все их поступки были мелкими плюшками. А сейчас они не знали, куда попадут и как будут выбираться обратно.

Слабый свет еле освещал ступеньки. Они шли медленно, держась за стены.

Пустой коридор освещался далеким плафоном. Никого. Тихо. Слабый шелест, и теплый сырой воздух давит в лицо.

Петро ушел вперед и вдруг замер, всматриваясь во мрак. Саркис и Уля подошли к нему.

— Что? — неслышно спросил Уля.

— По-моему, нас там ждут, — прошептал Петро.

Ребята медленно отступили за колонну. Саркис вгляделся: впереди маячили темные фигуры, словно карлики выстроились в цепочку и взялись за руки, никого не пропуская. Вот сейчас они двинутся цепью вперед, раскинув руки, чтобы изловить их и навсегда оставить здесь, в темноте и сырости.

Уля поводил перед собой ладонью и громко сказал:

— Металл.

Вблизи карлики оказались турникетами с растопыренными, вывалившимися из гнезд стопорами. Не страшные. А даже наоборот, былые стражи с погнутыми, ржавыми рычагами стопоров выглядели жалко.

Обойдя турникеты, они вышли к лестнице. Сверху им открылся длинный зал с провалами по краям. Саркис догадался, что это и есть станция метро. По краям — пути, там полагалось быть рельсам, а в зале — людям. В старых фильмах метро сверкало огнями, а сейчас трудно было вообразить, что в этой сырой и душной трубе когда-то бурлила жизнь. Тусклый свет трех плафонов еле освещал ржавые рельсы, темную воду, неслышно струящуюся в желобе между рельсами. Саркис разглядел надписи на длинной облупившейся полосе, к которой были подвешены таблички с названиями.

— Нам туда, — сказал он, наконец, и ткнул пальцем в черный зев тоннеля, рядом с которым в запыленном выгнутом зеркале размытое пятно плафона казалось низко посаженным глазом.

— Ребята, — жалобно сказал Петро, — а крысюки?

— Какие крысюки? — вскинул белесые брови Уля.

— Серые, противные, хвосты голые, тьфу!

— Они что, рельсы жрать будут? Где ты живых крыс видел?

— Ну, — замялся Петро, — в этом, в «Иглоносцах». Помнишь, во второй серии Дун спускается в мясной колодец?

— Ты еще что-нибудь вспомни! — оборвал его Уля.

У входа в тоннель, рядом со стальной дверцей, вделанной в стену, возвышались неуклюжим штабелем разбитые скамейки. Через несколько минут у каждого из путешественников было по паре длинных реек, годных для факелов.

Уля медленно пошел по платформе, вглядываясь под ноги.

— Ты что ищешь? — спросил Петро.

— И ты ищи! — отозвался Уля. — Может, спичку найдешь.

— Ага, — Петро присел, разглядывая грязный пол.

Стоя перед зеркалом, Саркис прикидывал, сколько времени им придется идти по тоннелю. К ужину успеют. А если нет — ничего страшного. Завтра суббота, значит, вечером учителя исчезнут. А к утру они точно вернутся назад.

— Нашел! — Петро поднялся с корточек, а потом разочарованно добавил: — Да она обгорелая.

Подошел Уля, взял у него обгорелую спичку и, бормоча: «Ничего, ничего, она огонь помнит», — принялся отколупывать ногтем стружку. Распрямил ее и осторожно ввел конец в зазор между кончиками большого и указательного пальцев. Стараясь не прикасаться к стружке, сводил их как можно ближе, раздвигал, снова сближал, сопел от натуги. Наконец стружка затлела. Уля резко развел пальцы, пыхнул маленький веселый огонек. Осторожно зажег от него спичку и мотнул головой в сторону скамеек, под которыми валялись щепки, ломаные рейки и другой мусор. Саркис быстро подтащил ворох щепок, и через минуту у зеркала полыхал небольшой костер.

— Я так не могу, — завистливо сказал Петро. — Научил бы!

— Не получится, — подумав, ответил Уля. — Ты сильный, бабушка говорила, сильным это не надо.

— Она к тебе не собирается в гости?

— Нет. В позапрошлом году умерла, в Лапландии.

Саркис шел впереди, держа факел, за ним Петро, а замыкал шествие Уля. Сухое дерево горело хорошо, но быстро. Под ногами хлюпала вода, залившая бетонную пешеходную полосу. Толстые лохматые кабели тянулись вдоль стены, провисая с гнутых кронштейнов. Часто попадались ниши, иногда возникали ходы, пересекающие тоннель.

Трещал факел, шаги глохли в выложенных прямоугольными сотами стенах. Время от времени доносилось слабое постукивание, гул, а когда они вышли к месту, где соседние пути были видны сквозь частые колонны, откуда-то сверху послышались голоса.

Мальчики немного постояли, прислушиваясь, но голоса стихли. Потом Саркис споткнулся и уронил факел в воду. И тут они увидели впереди круглое светлое пятно, а в нем пятнышко поярче, которое медленно вырастало в размерах.

Далекое постукивание превратилось в дробный стук. Уля беспокойно завертел головой, взял друзей за плечи и подтолкнул к колоннам.

Через минуту мимо спрятавшихся ребят прокатило странное сооружение. Небольшая, на четырех колесах, платформа. Подвешенный на шесте фонарь осветил четырех мужчин. Они ритмично дергали поперечный брус, соединенный с рычагом, уходящим вниз. На ящиках сидел пятый.

Платформа канула во тьму. Саркис подумал, что скоро она въедет на покинутую ими станцию, а там тлеет костерок. Вдруг они вернутся выяснить, кто разводил огонь?

— Ну, что, — неуверенно спросил Петро, — вперед?

— Гляди под ноги, — сказал Уля. — И дай сухую палку.

Они медленно переходили от колонны к колонне. Световое пятно, вроде близкое, оказалось на приличном расстоянии. Очень хотелось есть, о цели своей экспедиции они забыли, и даже Саркис думал больше о том, что и как сказать взрослым, чтобы они не сразу переправляли их в Лицей, а прежде накормили. Вскоре их догнал Уля с факелами.

Из щели донесся слабый писк. Петро завертел по сторонам головой и буркнул что-то о крысюках. Мальчики не обратили внимания на его слова и пошли дальше.

Между тем в щели, действительно, была крыса. Она лежала на боку, и лапы ее судорожно дергались, а хвост слабо бил о холодный металл. Издыхающая тварь провожала взглядом огромные фигуры, несущие огонь. Наверно, они казались ей Великими Крысами, что уносят своих младших сородичей в Амбары Покоя. Но темные гиганты, осененные пламенем и дымом, ушли, и последняя крыса остекленевшим взглядом уставилась во мрак, дернулась еще раз и замерла.

Сырой резкий запах стал пронзительным, откуда-то из-за стены доносилось шипение, глухое металлическое бренчание и гул электромоторов.

А потом вдруг отошла невидимая дверь, и мальчики оказались в световом прямоугольнике. От неожиданности и яркого света они замерли, зажмурились и открыли глаза только услышав дребезжащий старческий голос:

— Могу ли чем-нибудь помочь, молодые люди?

5

Платформа, доверху набитая ящиками с шампиньонами, медленно ползла, вздрагивая на стыках. Сзади, между бортом и грузом, оставалась щель. Там устроились Уля и Петро. После еды Петра разморило, он привалился спиной к доскам, сквозь которые проглядывали белые кругляши, и сопел, закрыв глаза. Уля опасливо косился на просевшие местами тюбинги, а когда взгляд падал на ящики, отворачивался, прокашливаясь. Очень он налег на грибы со сметаной, половину сковороды одолел, а сковорода — что твой таз. Даже Петро удивился.

Улю слегка мутило. Грибы он ел второй раз в жизни. Дома их не любили и не ели. Кажется, мать в детстве отравилась грибными консервами, вот с тех пор и береглась. И остальных берегла. Во всем. Правда, когда гостила бабушка, мать не очень-то командовала, но за ее спиной шипела что-то непонятное, а однажды Уля расслышал, как она в сердцах буркнула «ведьма лапландская». Уля не понимал, почему бабушка и мать не любят друг друга, и во время совместного с бабушкой похода в город спросил об этом. Бабушка долго объясняла, как он должен слушаться мать и уважать ее, но когда вырастет, пусть не позволяет, чтобы она им командовала и помыкала. И добавила, что иначе его заездят, как отца, ее сына. Уля слабо помнил отца: худой, молчаливый мужчина, приходит вечером, от него кисло пахнет тавотом, а мать ворчит, что поле осталось невспаханным, и трактор некому починить, нет мужчин в округе. Потом отец исчез, приехала бабушка, несколько дней ходила с матерью чуть ли не обнявшись, обе заплаканные. Вскоре опять переругались. Бабушка увезла Улю в город, и там, в каком-то подвальчике, он впервые попробовал грибы, и они ему очень понравились.

Сиденье аккумуляторной тележки было узким и не имело спинки. Саркис держался за поручень, чтобы не свалиться, и вслушивался в монотонное бормотание старика.

— …А я говорю, никому ваше метро не понадобится, пока народ уговорят, да пока начнут возвращаться — сто лет пройдет. Центр весь разваливается, а строить не разрешают, заповедная зона, надо, мол, восстанавливать, как раньше было, реставраторов пригласить, а где их возьмешь, реставраторов? У нас в вэпэдэ и то, что ни день, какой-нибудь панельный дом рухнет, а они — реставрировать! Да-а… вот и решили жилищную проблему. Помню, до мора за каждый метр дрались, пока жилье купишь — поседеешь. А теперь — живи хоть в Кремле, если приперло! Только кому припрет? У нас в вэпэдэ хоть только на первых этажах, но вода есть, а тут ведь все сгнило, и вся нечисть здесь…

— Что такое «вэпэдэ»?

— А? Временно покинутые дома. ВПД. Временно, хм, как же! Сейчас половину домов снеси, все равно жилья выше ноздрей. Вот. И метро долго никому не понадобится. Я им говорю: дайте мне пару станций, да ребят крепких десяток — всю Москву и область грибами обеспечу, а они смеются ничего, говорят, дед, не волнуйся, в случае чего нам Африка грибами поможет. Какая, говорю, к черту Африка, нет вашей Африки, и поможет она разве что гробами, а они смеются: ты, говорят, дед Эжен, еще внукам нужен, а я говорю, какой я вам дед, я, во-первых, вам Евгений Николаевич, во-вторых, доктор экономических наук и лауреат кейнсианской премии, а в-третьих, амикошонства не терплю и требую адекватной реакции, а они все равно смеются, ну, говорят, ты бы, дед Эжен, еще чего-нибудь вспомнил, а то скучно.

Саркис чуть не заснул под убаюкивающее журчание старика, вздрогнул и крепче ухватился за поручень. Дед Эжен ему понравился. Мало того что он накормил их до отвала и напоил чаем, ко всему еще предложил подбросить чуть ли не до Лужников. И на имя короткое не обижается. В Лицее только Уля с коротким именем, он говорит, что все это глупости, и вовсе жизнь не укорачивается, если имя сокращать, но многие верят в это.

Уже в первые минуты знакомства, сидя за столом в маленькой уютной каморке, Саркис решил, что все, что было тайной наверху, перестает быть тайной внизу. Раз там никого нельзя было посвящать в тайну, даже знакомых, то здесь, наоборот, первому же незнакомцу следовало рассказать все. Что он и сделал.

Старик выслушал его, хлопнул по плечу и непонятно обозвал новым Калле Блюмквистом.

Одна стена представляла собой большую дверь, обитую пластиком. В углу на гвозде висели респираторы. Когда старик, откинув засов, скрылся во мраке, оттуда пахнуло знакомым резким запахом сырости. Вскоре он вернулся с коробом грибов.

А после того, как они наелись и помогли ему загрузить ящики на платформу, он велел двоим лезть за ящики, а Саркиса пристроил рядом.

Впереди замигал фонарь. Дед Эжен притормозил, и они подобрали высокого человека с большим мотком проволоки на плече. Он бережно приподнял Саркиса, уселся на его место и посадил мальчика к себе на колени.

— Держи крепче, а то уронишь, — буркнул дед.

Незнакомец спросил о здоровье, о внуках, пообещал на днях заглянуть. Время — как песок между пальцев, пожаловался он, ничего не успеваю.

— Ты давно обещаешь зайти, — сердито ответил старик. — А вот твой брат гостит у меня чуть ли не каждый день! Хороший собеседник. Правда, заносит его…

— Знаю, — попутчик рассмеялся. — На великие дела потянуло братца. Ищет свет истины с завязанными глазами.

— А ты не ищешь?

— Кажется, я уже нашел, — задумчиво протянул незнакомец.

— Э-хе-хе, — вздохнул дед Эжен. — Ладно. Что там сегодня крутят?

Они немного поговорили о новом сериале «Огненные братья против Свинцового Замка». Старик ругал переводчика, но ему, как и Саркису, нравился бой одноглазого Гриффитта с хозяином замка на горящих балках. Немного погодя он ругнул телевидение, которое вперемешку с бодрыми заявлениями о скором возвращении жизни в прежнее русло, крутит в обилии псевдосредневековую муру. «Эскапизм, новые стереотипы», — непонятно бормотал он.

Платформа въехала на станцию и медленно покатила вдоль арочных проходов. Часть проходов была заварена листами гофрированного металла, из щелей пробивался яркий свет, слышались голоса, громкий смех.

Саркис хотел спросить, что там, но дед Эжен прижал палец к губам. Когда они снова нырнули в тоннель, старик вздохнул и сказал, что часть станции днем сдают в аренду какому-то движению, хотя, какие сейчас движения, смерть вымела почти все движения, партии и объединения, остались бледные тени — правда, тени очень шумные и даже агрессивные.

— Все это игрища! — сказал попутчик. — Суета и блекотание.

— Воняет от этих игр, — буркнул дед. — Взрослые же люди!..

— Ну и пусть играют.

— Я бы оставил игры детям. А вообще, даже в самую лихую годину дети будут играть, и даже в самой невинной игре зародыш других игр или отголосок древних. Детям без тайн неинтересно, — здесь старик Эжен назидательно вздел палец, — взрослым их тайны кажутся ерундой, зато им тайна взрослых — сущая труха!

6

Так они ползли, ползли и, наконец, доползли до «Спортивной». Попутчик ловко вернул Саркиса на место и спрыгнул на рельсы. Махнул рукой на прощанье и исчез.

Большая толстая женщина в оранжевой куртке без рукавов встретила их сердитым басом: «Долго я вас ждать буду?»