Филип К. Дик

«Лейтесь, слезы…»

УДК 82/89 ББК 84(7Сое)6

Д 45

PHILIP К. DICK

Flow My Tears, The Policeman Said

Перевел с английского M. К. Кондратьев



Издательство выражает благодарность литературному агентству P. R. Permissions Rights за содействие в приобретении прав

Защиту интеллектуальной собственности и прав издательской группы «Амфора» осуществляет юридическая компания «Усков и Партнеры»

Дик, Ф.

Д 45 Лейтесь, слезы: роман / Филип Дик; [пер. с англ. М. Кондратьева]. — СПб.: Ред Фиш. ТИД «Амфора», 2005. — 319 с.

ISBN 5-483-00044-7

«Лейтесь, слезы» — это роман из эпохи расцвета творчества Филипа Дика — расцвета, не замеченного читателями и повлекшего за собой глубочайшую депрессию, с которой писатель боролся несколько лет. Лишь после смерти Дика, когда общественная мысль вдруг обнаружила, что мир лишился незаурядного мыслителя и философа, читатели начали возвращать Дику то, что задолжали…



ISBN 5-483-00044-7



© Philip К. Dick, 1974

© Кондратьев М., перевод, на русский язык, 2005

© Издание на русском языке, оформление. ЗАО ТИД «Амфора», 2005

Лейтесь, слезы…

Часть первая

Flow my tears, fall from your springs! Exiled forever let me mourn; Where night’s black bird her sad infamy sings, There let me live forlorn.[1]
Глава 1

В тот вторник, 11 октября 1988 года, «Шоу Ясона Тавернера» окончилось на тридцать секунд раньше. Техник, наблюдавший за шоу из пластикового купола аппаратной, тормознул финальные титры на видеосекции, а затем яростно помахал руками Ясону Тавернеру, который уже собрался было уходить со съемочной площадки. Техник сперва похлопал себя по запястью, после чего указал на свой разинутый рот.

Тогда Ясон, повернувшись к ближайшему микрофонному журавлю, ровным голосом произнес:

— Гоните все фанфары и анонсы дальше, ребята. И держите настройку на «Приключения Скотти, необычайного пса».

Техник улыбнулся; Ясон улыбнулся в ответ — а затем и аудио, и видеосистемы отключились. Их часовая эстрадно-музыкальная программа, вторая по рейтингу среди телешоу этого года, подошла к концу. И все получилось как нельзя лучше.

— Где мы потеряли полминуты? — спросил Ясон у специальной гостьи этого вечера, эстрадной звезды Хильды Харт. Промашка его озадачила. Он привык точно рассчитывать свое шоу по времени.

— Брось, лапочка, — сказала Хильда Харт. — Все в порядке. — Затем она приложила прохладную ладонь к его чуть влажному лбу, нежно погладила песочного цвета волосы.

— Тебе самому-то понятно, какой властью ты обладаешь? — спросил у Ясона Эл Блисс, их общий агент, подходя ближе. Как всегда — слишком близко. — Сегодня вечером тридцать миллионов человек видели, как ты застегиваешь ширинку. Типа рекорд.

— Я каждую неделю ширинку застегиваю, — заметил Ясон. — Это мой фирменный знак. Ты что, раньше не видел?

— Но тридцать миллионов, — сказал Блисс; его круглую, багровую физиономию сплошь усеивали капельки пота. — Ты об этом подумай. А ведь есть еще гонорар за повторы.

— Я раньше подохну, — отчеканил Ясон, — чем получу гонорар за повторы моего шоу. И слава богу.

— Подохнуть ты можешь прямо сегодня, — подхватила Хильда. — Когда там на улице столько твоих фанатов толпится. Только и ждут, чтобы порвать тебя на ма-ахонькие клочки — каждый не больше почтовой марки.

— Некоторые из них — ваши фанаты, мисс Харт, — как-то по-собачьи проскулил Эл Блисс.

— Черт бы их побрал, — выругалась Хильда. — Почему бы им не отвалить? Разве они не нарушают никакого закона? Наверняка это можно подвести под тунеядство или что-нибудь в таком духе.

Ясон взял ее за руку и сильно сжал ладонь, привлекая внимание раздраженной подруги. Он никогда не понимал, почему Хильда так ненавидит фанатов; для него они составляли питательную среду его общественной жизни. А эта общественная жизнь, его роль всемирно известного артиста, была для Ясона самой жизнью — и точка.

— Не следовало тебе идти в певицы, — сказал он Хильде, — раз ты так к этому относишься. Уходи из шоу-бизнеса. Устройся соцслужащей в исправительно-трудовой лагерь.

— Там тоже люди живут, — мрачно отозвалась Хильда.

Два полицейских охранника плечами проложили себе дорогу к Ясону Тавернеру и Хильде.

— Мы расчистили коридор, как только смогли, — пропыхтел тот, что был пожирнее. — Идемте сейчас, мистер Тавернер. Прежде чем студийная публика просочится к боковым выходам. — Он подал знак трем другим полицейским охранникам, и те тут же выдвинулись к жаркому, людному коридору, противоположный конец которого выходил на ночную улицу. А там во всем блеске роскоши и дороговизны стоял на приколе градолет «роллс-ройс», чей хвостовой ракетный двигатель пока что подрагивал вхолостую. Наподобие, подумал Ясон, механического сердца. Сердца, что билось исключительно для него, Ясона Тавернера, звезды телеэкрана. Впрочем, если уж развивать мысль, билось оно и в ответ на потребности Хильды.

И Хильда это заслужила: сегодня вечером она замечательно пела. Почти так же хорошо, как… Ясон мысленно улыбнулся. Ладно уж, без обиняков, подумал он. Ведь не затем эти тридцать миллионов включают свои трехмерные цветные телевизоры, чтобы увидеть звездного гостя программы. Добрая тысяча таких звезд рассеяна по всей поверхности Земли. Есть немного и в марсианских колониях.

Нет, подумал он, они включают телевизоры, чтобы увидеть меня. И я всегда на месте. Ясон Тавернер никогда не разочаровывал и не разочарует своих фанатов. Что бы там Хильда ни думала про своих.

— Они тебе не нравятся, — бросил он, пока они, виляя, пихаясь и пригибая головы, пробирались по душному, провонявшему потом коридору, — потому что ты сама себе не нравишься. Втайне ты считаешь, что у них дурной вкус.

— Они тупые, — проворчала Хильда и негромко выругалась, когда ее большая шляпа с низкой тульей слетела с головы и исчезла в брюхе кита — в толпе напирающих отовсюду фанатов.

— Они нормалы, — шепнул ей в самое ухо Ясон, частично погрузив лицо в копну блестящих рыжих волос.

В знаменитый каскад прически, столь тщательно копируемый во множестве салонов красоты по всей Земле.

— Не произноси это слово, — проскрипела зубами Хильда.

— Они нормалы, — повторил Ясон, — а стало быть, дебилы. Потому что… — он ущипнул зубами мочку ее уха, — потому что именно это и значит быть нормалом. Верно?

Хильда вздохнула:

— О господи, мне бы сейчас лететь в градолете куда-нибудь в пустоту. Вот о чем я тоскую — о бесконечной пустоте. Без человеческих голосов, человеческих запахов, человеческих челюстей, вечно жующих синтетическую жвачку всех цветов радуги.

— А ты их и впрямь ненавидишь, — сказал Ясон.

— Да. — Хильда кратко кивнула. — И ты тоже. — Она на миг приостановилась, поворачиваясь к нему лицом. — Ты знаешь, что твоему проклятому голосу уже крышка; знаешь, что держишься только на волне прежней славы, которой тебе уже не видать. — Затем она улыбнулась. С неожиданной теплотой. — Разве мы не стареем? — спросила она громче, перекрывая гул и взвизги фанатов. — Вместе? Как муж и жена?

— Сексты не стареют, — возразил Ясон.

— Да-да, — сказала Хильда. — Конечно-конечно. Еще как стареют. — Протянув руку, она тронула его волнистые волосы. — Давно ты их подкрашиваешь, милый? Год? Три года?

— Забирайся-ка лучше в градолет, — быстро сказал Ясон, направляя ее вперед и выводя из здания на тротуар Голливудского бульвара.

— Заберусь, — буркнула Хильда, — если ты мне сейчас как надо верхнее си возьмешь. Вспомни, когда ты последний раз…

Ясон буквально затолкал ее в градолет, втиснулся следом и повернулся помочь Элу Блиссу закрыть дверцу. Считанные мгновения спустя они уже летели прямо в сплошь затянутое тучами ночное небо. В гигантское светящееся небо над Лос-Анджелесом, яркое, будто в полдень. А вот как все выходит для нас с тобой, подумал Ясон. Для нас обоих, в любой момент прошлого, настоящего и будущего. Все всегда будет так же, как теперь. Потому что мы сексты. Мы двое. Неважно, знают об этом где надо или нет.

А ведь там не знают, подумал он, наслаждаясь слабой иронией этой мысли. Знание, которым они вместе обладали, оставалось неразделенным. Ибо так все и было задумано. Так все и оставалось — даже теперь, после того как выяснилось, что дело не выгорело. Дело обернулось скверно — по крайней мере, с точки зрения разработчиков проекта. Великих ученых мужей, которые, казалось, продумали все как надо — и все ни к черту. Тогда, сорок пять прекрасных весен тому назад, когда мир был юн, а капли дождя еще липли к недавно сгинувшим японским вишням в Вашингтоне, что в округе Колумбия. Когда запах весны витал и над благородным экспериментом. Недолго, впрочем, витал.

— Давай слетаем в Цюрих, — вслух предложил Ясон.

— Я слишком устала, — отозвалась Хильда. — По крайней мере, то местечко меня утомляет.

— Наш дом? — Ясон даже не поверил. Хильда сама его для них выбрала, и многие годы они временами там укрывались — в особенности от фанатов, которых Хильда так ненавидела.

Хильда со вздохом сказала:

— Дом. Швейцарские часы. Хлеб. Булыжные мостовые. Снег на холмах.

— На горах, — поправил Ясон, все еще испытывая некоторую обиду. — Ну и черт с тобой, — добавил он. — Без тебя поеду.

— Еще кого-то снимешь?

Ясон никак ее не понимал.

— Ты что же, хочешь, чтобы я еще кого-то снял? — поинтересовался он.

— Будь ты проклят с твоим магнетизмом. С твоим шармом чертовым. Ведь ты любую девчонку на планете можешь в ту большую латунную кровать затащить. Только не потому, что ты такой герой, когда там оказываешься.

— Господи, — вымолвил Ясон с отвращением. — Опять двадцать пять. Вечно у тебя эти выкрутасы. Причем за самые сумасбродные ты больше всего и цепляешься.

Повернувшись к нему лицом, Хильда серьезным тоном произнесла:

— Ты сам знаешь, как выглядишь — даже теперь, в твои годы. Ты красив. Тридцать миллионов людей едят тебя глазами по часу в неделю. И вовсе не твое пение их интересует — нет, твоя неисправимая физическая красота.

— То же можно сказать и про тебя, — язвительно заметил Ясон.

Он вдруг остро почувствовал усталость и затосковал по покою и уединению, что лежали там, неподалеку от Цюриха, безмолвно дожидаясь, пока они с Хильдой снова туда вернутся. Порой казалось, их дом хочет, чтобы они в нем остались — и не на одну ночь или даже неделю, а навсегда.

— Я не выгляжу на свой возраст, — сказала Хильда.

Он взглянул на нее мельком, затем присмотрелся внимательнее. Копна рыжих волос, бледная кожа с редкими веснушками, выразительный римский нос. Крупные и глубоко посаженные фиалковые глаза. Хильда была права — она не выглядела на свой возраст. Конечно, в отличие от него она никогда не подключалась к видеофонной сети транссексуального контакта. Да и сам Ясон делал это редко. Так что на крючок он еще не попал, и последствия в виде мозговых нарушений и преждевременного старения его пока что не ожидали.

— Ты чертовски привлекательная особа, — проворчал он.

— А ты? — спросила Хильда.

Этим его было не пронять. Ясон знал — вся его харизма по-прежнему при нем. При нем та сила, что была вложена в его хромосомы сорок два года назад. Да, волосы заметно поседели, и он их подкрашивал. Тут и там появились несколько морщинок. Тем не менее…

— Пока у меня есть голос, — сказал Ясон, — все у меня будет в порядке. Я буду иметь все, что захочу. Ты ошибаешься на мой счет — это из-за твоей секстовой отчужденности, твоей заветной индивидуальности. Так называемой индивидуальности. Ладно, если не хочешь лететь в тот дом под Цюрихом, куда ты тогда вообще хочешь отправиться? К себе домой? Или ко мне?

— Я хочу выйти за тебя замуж, — отозвалась Хильда. — Чтобы не было твоего дома и моего дома, а был наш общий дом. Я брошу петь, рожу трех ребятишек, и все они будут похожи на тебя.

— Даже девочки?

— Все трое будут мальчики, — сказала Хильда.

Ясон нагнулся и поцеловал ее в нос. Хильда улыбнулась, взяла его за руку и тепло похлопала по ладони.

— Сегодня вечером мы можем отправиться куда хочешь, — сказал он глубоким басом — уравновешенным, уверенным, почти отеческим; обычно ничто не действовало на Хильду так успокаивающе, как этот тон. И все-таки, подумал он, я от тебя уйду.

Хильда этого боялась. Порой во время ссор, особенно в цюрихском доме, где никто не мог их услышать и вмешаться, Ясон подмечал на ее лице этот страх. Мысль о том, чтобы остаться в одиночестве, давила на Хильду — это понимали и она, и Ясон. Страх этот постоянно присутствовал в их совместной жизни — но только не в жизни публичной. Подлинно профессиональные артисты, в той жизни они всегда и полностью держали себя в руках, всецело руководствуясь разумом. Какое бы раздражение и отчуждение они друг к другу ни испытывали, подобно двум хорошо отлаженным машинам они действовали в мире очарованных ими зрителей, авторов восторженных писем, шумных поклонников. Даже откровенная ненависть не способна была этого изменить.

Впрочем, настоящей ненависти между ними быть не могло. Слишком уж много между ними было общего.+

Слишком многое они друг у друга черпали. Даже такой чисто телесный контакт, как сидение бок о бок в градолете марки «роллс», дарил им счастье. До тех пор, по крайней мере, пока этот контакт не был ничем нарушен.

Потянувшись во внутренний карман своего сработанного по спецпошиву пиджака из настоящего шелка — одного, быть может, из десяти во всем обитаемом мире, — Ясон достал оттуда упаковку подлинных государственных банкнот! Громадная сумма, спрессованная в толстенькую пачечку.

— Не таскал бы ты с собой столько наличных, — сразу придралась Хильда. Придралась тоном, которого Ясон особенно не переваривал, — самоуверенно-материнским.

Тогда Ясон сказал:

— Вот с этой вот штукенцией… — он подкинул пачку на ладони —…мы выкупимся из любой…

— Если только какой-нибудь безксивный студент, этим самым вечером выскользнувший из своей берлоги под кампусом, не рубанет тебе по запястью и не ускользнет обратно — и с твоей рукой, и с твоими деньгами. Ты всегда был пижоном. Крикливым пижоном. Взгляни хоть на этот галстук. Ну же, взгляни! — Теперь Хильда повысила голос и, судя по всему, не на шутку обозлилась.

— Жизнь коротка, — резонно заметил Ясон. — А период благополучия еще короче. — Тем не менее он аккуратно положил пачку банкнот во внутренний карман пиджака и разгладил складку, придавая одежде прежний безупречный вид. — Честно говоря, хотел тебе что-нибудь на это купить, — сказал он затем. Впрочем, если уж совсем честно, эта мысль пришла ему в голову только теперь; на самом деле он хотел взять эти деньги в Лас-Вегас и сесть с ними за стол блэкджека. Будучи секстом, Ясон мог — и никогда не упускал случая — выигрывать в блэкджек. Ему не составляло труда обставить любого сдающего. Да что там сдающего, с хитринкой подумал Ясон, даже распорядителя.

— Врешь, — отрезала Хильда. — Ничего ты мне покупать не собирался. Ты никогда ничего мне не покупаешь. Ты эгоист и всегда думаешь только о себе. Эти деньги ты собирался потратить на баб; опять хочешь купить себе блондинку с во-от такими сиськами и затащить ее в постель. Причем в нашем цюрихском доме, который, как тебе известно, я уже четыре месяца не видела. А на меня тебе плевать — как будто я беременна.

Ясона поразила последняя фраза. То, что из всех возможных реплик, способных заплыть в болтливый разум Хильды, она выбрала именно эту. Впрочем, в Хильде было многое, чего он не понимал. Даже с ним, как и со многими ее менее близкими любовниками, она многое держала в секрете.

Однако за все эти годы Ясон и узнал про нее немало. К примеру, то, что в 1982 году Хильда сделала аборт — это также держалось в строгом секрете. Знал он, что одно время она состояла в нелегальном браке с лидером студенческой коммуны, а один год даже жила в кроличьих норах под бывшим Колумбийским университетом вместе с вонючими, патлатыми и бородатыми студентами, которых не выпускали на поверхность бдительные полы и нацы. Полиция и национальная гвардия — те, что взяли в кольцо все кампусы, оберегая общество от того, чтобы в него, подобно множеству черных крыс, бегущих с тонущего корабля, не пробрались безксивные студенты.

Еще он знал, что год назад Хильду арестовали за пристрастие к наркотикам. И только ее богатое и могущественное семейство сумело тогда ее выкупить; когда подходило время конфликтов с полицией, ни деньги Хильды, ни ее очарование, ни слава уже не работали.

Все, обрушившееся тогда на Хильду, несколько ее напугало; впрочем, теперь Ясон точно знал, что она в полном порядке. Подобно всем секстам, у нее была колоссальная способность к восстановлению. Как и у Ясона, как и у всех них. Помимо многого, многого другого. Даже того, про что Ясон, в свои сорок два года, всего не знал. И с ним тоже много чего приключилось. Правда, в основном приключения эти касались главным образом мертвецов — останков тех артистов, которых он растоптал на своем долгом пути к вершине.

— Пижонские, говоришь, галстуки… — начал было он, но тут телефон в градолете зазвонил. Ясон взял трубку и поздоровался. Наверняка это был Эл Блисс с рейтингами сегодняшнего шоу.

Но это оказался вовсе не Эл Блисс. Ясон расслышал скрипучий голос девушки, почти надрывавший его слух.

— Ясон? — громко проскрипела девушка.

— Ага, — подтвердил он. Прикрывая микрофон, он обратился к Хильде: — Это Мерилин Мейсон. Интересно, какого черта я дал ей номер градолета.

— Что еще, черт побери, за Мерилин Мейсон? — поинтересовалась Хильда.

— Потом расскажу. — Он отнял ладонь от микрофона. — Да-да, дорогая; это самый натуральный Ясон, душой и телом, аккурат после реинкарнации. А что стряслось? У тебя жуткий голос. Тебя снова выселяют? — Подмигнув Хильде, он криво усмехнулся.

— Пошли ее подальше, — порекомендовала Хильда.

Снова прикрывая ладонью микрофон, Ясон сказал ей:

— Именно это я и пытаюсь сделать; ты что, не видишь? — В телефон он сказал: — Ну, давай, Мерилин. Давай всю подноготную; я как раз созрел.

Уже два года Мерилин Мейсон была, так сказать, его протеже. Тем или иным способом она хотела стать певицей — стать знаменитой, богатой, любимой поклонниками. Совсем как он. Как-то раз она забрела в студию во время репетиции — тут-то Ясон ее и приметил. Напряженное озабоченное личико, коротковатые ноги, совсем короткая юбка — все это он, при его-то практике, охватил одним взглядом. А неделю спустя организовал для нее прослушивание на «Коламбия Рекорде», познакомил с тамошними спецами и шефом по репертуару.

За ту неделю много чего произошло, но к пению это отношения не имело.

Мерилин провизжала ему в ухо:

— Нам надо увидеться. А то я покончу с собой, и вся вина падет на тебя. На всю оставшуюся жизнь. И еще скажи этой бабе Хильде Харт, что мы все это время с тобой спали.

Ясон мысленно вздохнул. Черт бы их всех побрал. Он и так уже устал, до упора износился на своем часовом шоу — сплошные улыбки, улыбки и улыбки.

— Этим вечером я лечу в Швейцарию, — твердо сказал он, словно обращаясь к истеричному ребенку. Обычно, когда Мерилин ударялась в это свое полубезумное состояние с бесконечными обвинениями, это срабатывало. Но только, естественно, не теперь.

— На твоем роллсовском градолете в миллион долларов ты сюда за пять минут доберешься, — прозудела ему в ухо Мерилин. — А на весь разговор мне надо пять секунд. Надо сказать тебе кое-что важное.

Наверное, она беременна, сказал себе Ясон. В один прекрасный день она намеренно — или ненамеренно — забыла принять нужную таблетку.

— Интересно, почему бы тебе сейчас за пять секунд не сказать мне то, чего я еще не знаю? — огрызнулся он. — Давай, скажи прямо сейчас.

— Мне нужно, чтобы ты был здесь, — со своим обычным безрассудством заявила Мерилин. — Ты должен прилететь. Я уже шесть месяцев тебя не видела и за это время успела много о чем про нас с тобой передумать. В частности, насчет того последнего прослушивания.

— Ладно, — с горечью и сожалением согласился Ясон. Да, подумал он, именно это ты получаешь, если пытаешься сделать какой-нибудь бездарности карьеру. Бросив трубку, он повернулся к Хильде и сказал: — Рад, что ты никогда с ней не сталкивалась. Она просто…

— Прекрати, — перебила Хильда. — Я никогда с ней не сталкивалась по одной простой причине. Ты слишком хорошо об этом заботился.

— Пусть так, — сказал Ясон, выполняя нужный поворот градолета. — Я устроил ей даже не одно, а два прослушивания, и она блистательно провалила оба. Но чтобы сохранить остатки самоуважения, ей пришлось обвинять в собственном провале меня. Ты же видела ее фотографию.

— Ну, сиськи у нее что надо, — заметила Хильда.

— Да, еще бы. — Ясон рассмеялся, и Хильда тоже. — Ты же знаешь мою слабость. — Но свою часть сделки я выполнил — устроил ей прослушивание. Даже два прослушивания. Причем последнее было месяца два назад, но будь я проклят, если она до сих пор не пыхтит паром и не вспоминает о нем. Интересно, что она хочет мне сказать.

Ясон набрал контрольный код для установления автоматического курса к многоквартирному дому Мерилин с небольшим, но удобным посадочным полем на крыше.

— Наверное, она тебя любит, — сказала Хильда, пока Ясон парковал градолет, выпуская посадочный трап на крышу.

— Как и сорок миллионов других, — добродушно подметил Ясон.

Поудобней устроившись в мягком сиденье градолета, Хильда сказала:

— Не задерживайся надолго, или я без тебя снимусь.

— Чтобы я тут с Мерилин застрял? — спросил Ясон. Они оба рассмеялись. — Скоро буду. — Он вышел к лифту и нажал кнопку.

Едва войдя в квартиру Мерилин, он увидел, что она лишилась рассудка. Все ее лицо как-то сжалось и то и дело судорожно подергивалось; тело усохло так, будто она пыталась сама себя переварить. И глаза. Особенно глаза. Мало что в этой женщине и во всем окружающем так заставило Ясона почувствовать неловкость как ее глаза. Совершенно круглые, с расширенными зрачками, они пристально наблюдали за ним, пока Мерилин молча стояла со сложенными на груди руками. Буквально все в ней было какое-то железное и негнущееся.

— Давай, говори, — предложил Ясон, пытаясь перехватить инициативу. — Обычно — а вообще-то, всегда — он мог управлять ситуацией, когда имел дело с женщиной. Это, можно сказать, составляло его специальность. Но тут… он чувствовал неловкость. И Мерилин по-прежнему молчала. Лицо ее, под слоем косметики, сделалось совершенно бескровным, как у ходячего трупа. — Хочешь еще прослушивание? — спросил Ясон. — Ты за этим меня позвала?

Мерилин молча покачала головой.

— Хорошо, так скажи, в чем дело, — сказал он нарочито устало, но напряженно. — Ясон изо всех сил пытался придать своему голосу уверенность; он знал, что достаточно опытен и скрытен, чтобы не дать Мерилин почувствовать его неловкость. В противоборстве с женщиной все процентов на девяносто основывается на блефе — причем с обеих сторон. Все зависит от того, как ты это делаешь, а не что делаешь.

— Я тут кое-что для тебя припасла. — Мерилин прошла на кухню. Ясон последовал за ней.

— Ты все еще винишь меня в провале обоих твоих… — начал было он.

— Вот тебе, — сказала Мерилин. Вынув из столика под раковиной пластиковый мешочек, она еще какое-то мгновение постояла, держа его в руке. Лицо ее по-прежнему оставалось бескровным и застывшим, а глаза выпученными и немигающими. Наконец она резко развернула пакет и бросила его Ясону.

Все произошло слишком быстро. Он машинально попятился — но слишком медленно, слишком поздно. Желеобразная вертогубка с Каллисто стремительно присосалась к нему всеми своими пятьюдесятью питательными трубками — якорем прилепилась к его груди. И Ясон уже чувствовал, как питательные трубки неотвратимо просасываются в его грудь.

Ясон мигом подскочил к возвышающимся у него над головой кухонным шкафам, вытащил оттуда наполовину опорожненную бутылку виски, стремительно отвинтил крышку и вылил виски на желеподобную тварь. В голове его воцарилась ясность, даже слишком яркая ясность; Ясон не паниковал, а стоял и лил виски на инопланетную гадину.

Какое-то время ничего не происходило. Ясону по-прежнему удавалось держать себя в руках и не ударяться в панику. А затем тварь пошла пузырями, сжалась в комок и отвалилась от его груди — упала на ковер и подохла.

Чувствуя страшную слабость, Ясон сел за кухонный стол. Напрягая последние силы, он боролся с обмороком; некоторые из питательных трубок все еще были живы и все еще оставались у него в теле.

— Классная работа, — сумел выдавить из себя Ясон. — Да, сука вонючая, ты чуть было меня не достала.

— Вовсе не «чуть было», — ровно и без эмоций проговорила Мерилин Мейсон. — Часть питательных трубок так и остались в тебе, и ты это знаешь. У тебя это на лице написано. А бутылкой виски их оттуда не выманить. Их вообще ничем оттуда не выманить.

В этот миг Ясон лишился сознания. Смутно он видел, как серо-зеленый пол неторопливо движется ему навстречу, а затем осталась только пустота. Абсолютная пустота, где не было даже его самого.



Боль. Ясон открыл глаза и машинально дотронулся до груди. Его пошитый по спецзаказу шелковый костюм исчез; одетый в хлопчатобумажный больничный халат, он плашмя лежал на каталке.

— Боже, — хрипло вымолвил Ясон, пока двое санитаров стремительно катили его по больничному коридору.

Хильда Харт, встревоженная и потрясенная, поспевала за каталкой, склоняясь над Ясоном. Впрочем, она, как и он, держала себя в руках.

— Я сразу почувствовала, что что-то неладно, — быстро проговорила она, пока санитары закатывали Ясона в палату. — И не стала дожидаться тебя в градолете; почти сразу же спустилась за тобой.

— Наверное, ты решила, что мы с ходу уляжемся в постель, — слабо съязвил Ясон.

— Доктор говорит, — сказала Хильда, — еще пятнадцать секунд — и тебе бы не миновать соматической интервенции, как он это называет. Вторжения той твари в тебя.

— Ту тварь я прикончил, — отозвался Ясон. — Но мне не удалось справиться со всеми питательными трубками. Было слишком поздно.

— Знаю, — сказала Хильда. — Доктор мне говорил. Они планируют операцию как можно скорее; возможно, что-то и удастся сделать, если трубки не проникли слишком глубоко.

— Я хорошо держался в этой передряге, — проскрипел зубами Ясон; закрыв глаза, он терпел боль. — Но недостаточно хорошо. Мне чуть-чуть не хватило. — Открыв глаза, он увидел, что Хильда плачет. — Неужели все так скверно? — спросил он; потом потянулся и взял ее за руку. Когда Хильда сжала его ладонь, он почувствовал ее любовь. Потом он уже ничего не чувствовал. Кроме боли. Все остальное исчезло — и Хильда, и больница, и санитары, и свет. И даже звуки. Наступил какой-то момент вечности, и эта вечность поглотила его с головой.

Глава 2

Свет снова просачивался в мир, покрывая закрытые глаза Ясона пленкой светящейся красноты. Он открыл глаза и приподнял голову, чтобы оглядеться. Поискать Хильду или доктора.

В комнате он был один. Больше — ни души. Туалетный столик с треснувшим зеркалом, убогие старые лампы, торчащие из обильно покрытой сальной грязью стен. А еще — где-то поблизости ревел телевизор.

Нет, подумал Ясон, это не больница.

И Хильды не было рядом; он резко переживал ее отсутствие — а из-за этого и отсутствие всего остального. Господи, подумал он, что же такое стряслось? Боль в груди исчезла, как и многое другое.

Ясон с трудом отпихнул от себя грязное шерстяное одеяло, сел, машинально потер лоб и, как мог, собрался с силами.

Это номер отеля, решил он. Паршивой, кишащей клопами ночлежки для алкашей. Ни занавесок, ни ванной. В таких отелях он, бывало, жил много-много лет назад, в самом начале своей карьеры. Еще когда он был никому не известен и сидел без гроша в кармане. В те самые черные дни, которые он, как мог надежнее, стирал из памяти.

Так, деньги. Ощупав свою одежду, Ясон понял, что на нем уже не больничный халат, а снова сшитый по спецзаказу шелковый костюм — правда, донельзя мятый. А во внутреннем кармане пиджака оказалась пачка немалого достоинства банкнот — те самые деньги, которые он намеревался забрать с собой в Вегас.

По крайней мере, у него хоть это осталось.

Ясон быстро огляделся в поисках телефона. Нет, здесь его, конечно же, нет. Но телефон непременно должен быть в вестибюле. Так, кому бы позвонить? Хильде? Элу Блиссу, его агенту? Мори Манну, продюсеру его телешоу? Адвокату Биллу Вольферу? Или, может быть, всем им по очереди?

Не слишком уверенно, но Ясон все же сумел подняться; стоя и качаясь, он проклинал, сам не зная что… Теперь им двигал животный инстинкт; Ясон готовил себя, свое сильное тело секста, к нешуточной драке. Но противни-на впереди не проглядывало, и это его пугало. И, впервые за все время, какое он мог припомнить, Ясон понял, что близок к панике.

Сколько уже времени прошло? — спросил он себя. Понять этого он не мог; не мог ни так, ни сяк это почувствовать. Похоже, все-таки день. Судя по тому, что в небе за грязным оконным стеклом то и дело проносится шустрец. Ясон взглянул на часы. Они показывали десять тридцать. Ну и что? Могла пройти тысяча лет — откуда ему знать? Нет, часы ему помочь ничем не могли.

Впрочем, должен был помочь телефон. Выбравшись в залепленный такой же сальной грязью коридор, Ясон нашел лестницу и стал, придерживаясь за перила, спускаться ступенька за ступенькой. Наконец он оказался в угнетающе пустом вестибюле со старыми и жалкими, слишком мягкими стульями.

К счастью, там у него появился шанс. Ясон опустил золотую долларовую монетку в щель и набрал номер Эла Блисса.

— «Агентство талантов Блисса» слушает, — немедленно послышался голос Эла.

— Слушай, Эл, — сказал Ясон. — Я не знаю, где я. Ради Христа, приезжай и помоги мне. Забери меня отсюда и отвези куда-нибудь. Понимаешь, Эл? Сделаешь?

Гробовое молчание в трубке. А затем далеким, отчужденным голосом Эл Блисс спросил:

— Простите, с кем я говорю?

Ясон буквально прорычал ответ.

— Простите, мистер Ясон Тавернер, но я вас не знаю, — снова сказал Эл Блисс самым своим нейтральным, безразличным тоном. — Вы уверены, что не ошиблись номером? С кем вы желаете говорить?

— Да с тобой! С тобой. С Элом Блиссом, моим агентом. Что там стряслось в больнице? Как меня сюда занесло? Ты, часом, не в курсе? — Паника и гнев улеглись, когда Ясон силой взял себя в руки; он вовсю старался, чтобы его речь звучала разумно. — Можешь разыскав мне Хилвду?

— Мисс Харт? — спросил Эл и хихикнул. И не ответил.

— Слушай, ты, шваль, — свирепо проговорил Ясон. — Ты больше не мой агент. Все, абзац. И мне плевать, что там у тебя за проблемы. Ты уволен.

Эл Блисс снова хихикнул ему в самое ухо, а затем телефон щелкнул и отключился. Эл Блисс повесил трубку.

Убью сукиного сына, пообещал себе Ясон. Порву жирного подонка на мелкие кусочки — от сальной лысины до вонючих носков.

Интересно, какой номер он пытался со мной выкинуть? Не понимаю. Что он такое вдруг против меня заимел? Что я, черт возьми, такого ему сделал? Ведь он битых девятнадцать лет был моим приятелем и агентом. И раньше ничего подобного не приключалось.

Попробую-ка я вызвонить Билла Вольфера, решил Ясон. Он всегда у себя в конторе или поблизости от телефона; можно будет взять его за жабры и выяснить, что такое творится. Ясон бросил второй золотой доллар в телефонную щель и опять по памяти набрал номер.

— Адвокатская контора «Вольфер и Блейн», — пропищал ему в ухо голос секретарши.

Мне надо поговорить с Биллом, — сказал Ясон. — Это Ясон Тавернер. Вы меня знаете.

Секретарша с запинкой сказала:

— Мистер Вольфер сегодня в суде. Не затруднит ли вас поговорить взамен с мистером Блейном? Или мне следует попросить мистера Вольфера позвонить вам позднее, к вечеру, когда он вернется в контору?

— Вы что, не знаете, кто я такой? — поинтересовался Ясон. — Не знаете, кто такой Ясон Тавернер? Телевизор никогда не смотрите? — В этот миг голос почти ему изменил; Ясон словно со стороны услышал, как он хрипнет и поднимается в тоне. С великим усилием он снова взял себя в руки, но пальцы все же дрожать не перестали; да и все его тело тоже тряслось.

— Прошу прощения, мистер Тавернер, — сказала секретарша. — Но я действительно не могу позвать мистера Вольфера, а также…

— Так вы смотрите телевизор? — спросил Ясон.

— Да.

— И никогда про меня не слышали? Про «Шоу Ясона Тавернера», в девять вечера по вторникам?

— Прошу прощения, мистер Тавернер. Вам следует поговорить непосредственно с мистером Вольфером. Дайте мне номер телефона, по которому вы звоните. Я обязательно скажу, чтобы он вам перезвонил.

Ясон повесил трубку. Я сошел с ума, подумал он. Или она сошла с ума. Она и Эл Блисс. Этот сукин сын Эл Блисс. О господи. Ясон неуверенно отошел от телефона и уселся на истертую обшивку одного из слишком мягких кресел. Хорошо так было сидеть; закрыв глаза, он дышал медленно и глубоко. И размышлял.

У меня пять тысяч в ценных государственных купюрах, сказал он себе. Так что не такой уж я беспомощный. И та тварь совсем ушла из моей груди, вместе с питательными трубками. Наверное, хирурги как-то справились с нею в больнице. Итак, я по крайней мере жив; можно хоть этому порадоваться. Но не случился ли провал во времени? — спросил он себя. Где тут, интересно, газета?

На соседнем диване Ясон нашел «Эл-Эй тайме» и посмотрел дату. 12 октября 1988 года. Значит, никакого временного провала. Следующий день после его шоу и того дня, когда Мерилин спровадила его, умирающего, в больницу.

Тут Ясона осенило. Он взялся просматривать все разделы газеты, пока не нашел развлекательный раздел. В последнее время он ежевечерне появлялся в Персидском зале голливудского «Хилтона» — по сути, все последние три недели, хотя по вторникам не всегда, из-за своего шоу.

Реклама о его появлении на вечеринке, которую хилтонская администрация давала последние три недели, почему-то на странице отсутствовала. Ясон обалдело подумал, а не перенесли ли ее на другую страницу. Тогда Он тщательно прочесал весь тот раздел газеты. Сплошные рекламы про разных артистов, но о нем — ни слова. А ведь его физиономия уже лет десять красовалась на рекламных страничках той или иной газеты. Без исключения.

Попытаюсь-ка еще разок, решил он. Позвоню Мори Манну.

Выудив из кармана бумажник Ясон стал искать там листок на котором был записан номер Мори. Бумажник оказался подозрительно тонок.

Все его удостоверения личности пропали. Удостоверения, которые давали ему надежду остаться в живых. Которые проводили его через кордоны полов и натов целым и невредимым — не расстрелянным и не брошенным в исправительно-трудовой лагерь.

Без моих УДов мне и двух часов не прожить сказал себе Ясон. Я даже не осмелюсь выйти из вестибюля этого занюханного отеля и пройти по общественному тротуару. Там решат, что я безксивный студент или педагог, сбежавший из какой-нибудь берлоги под кампусом. И остаток жизни я проведу, занимаясь рабским ручным трудом. Я теперь из тех, кого зовут «нелюдьми».

Так что первая моя забота, подумал он, это остаться в живых. К черту Ясона Тавернера как всемирно известного артиста; об этом я, если смогу, позабочусь как-нибудь после.

Ясон уже чувствовал, как у него в голове начинают собираться в фокус мощные составляющие его секст-сущности. Я не такой, как все, подумал он. Я выберусь из этой передряги, чем бы она ни вызвана. Выберусь любым способом.

К примеру, сообразил он, со всеми этими купюрами, что у меня остались, я могу добраться до района Уотте и купить себе фальшивые УДы. Целый их бумажник. Как я слышал, там должна быть добрая сотня умельцев, фабрикующих такие штуковины. Вот только никогда я не думал, что хоть раз в жизни придется их услугами воспользоваться. Нет-нет, кому угодно — только не Ясону Тавернеру. Не всемирно известному артисту с аудиторией в тридцать миллионов.

Интересно, подумал он, есть среди этих тридцати миллионов хоть одна шваль, которая меня помнит? Если «помнит» — подходящее слово. Я сейчас говорю так, будто я глубокий старик, бывшая знаменитость, кормящаяся от старой славы. А ведь это вовсе не так.

Ясон вернулся к телефону и нашел там номер контрольного центра по регистрации рождений в Айове. Угробив еще несколько золотых монет и кучу времени, он наконец смог туда прозвониться.

— Меня зовут Ясон Тавернер, — сказал он чиновнику. — Я родился в Чикаго в больнице «Мемориал» 16 декабря 1946 года. Не будете ли вы так любезны удостоверить и выдать мне копию моего свидетельства о рождении? Я сейчас устраиваюсь на работу, и мне это крайне необходимо.

— Да, сэр. — Чиновник отложил трубку. Ясон стал ждать.

Наконец чиновник снова взял трубку.

— Мистер Ясон Тавернер, родились в округе Кук 16 декабря 1946 года?

— Да, — подтвердил Ясон.

— У нас не зарегистрировано такой персоны, родившейся в данное время и в этом месте. Вы уверены, сэр, что не напутали факты?

— Вы хотите сказать, что я не знаю собственного имени и где и когда я родился? — Голос Ясона снова вышел из-под контроля, но на сей раз он не стал с ним бороться; паника целиком охватила его. — Ладно, спасибо, — рявкнул он и повесил трубку, дико трясясь. Трясясь и телом, и душой.

Я не существую, сказал он себе. Нет никакого Ясона Тавернера. Никогда не было и никогда не будет. Черт с моей карьерой; теперь я просто хочу жить. Если что-то или кто-то желает покончить с моей карьерой, на здоровье. Пожалуйста, кушайте ее с маслом. Но позволят ли мне теперь существовать? Интересно, а я вообще когда-то рождался?

Тут что-то зашевелилось у него в груди. С ужасом Ясон подумал: «А точно ли из меня вынули все питательные трубки? Быть может, некоторые из них по-прежнему растут и кормятся от меня?» Вот сука вонючая! Бесталанная тварь! Чтоб она кончила уличной шлюхой на вокзале по гривеннику за раз!

И это после всего, что я для нее сделал. После того, как я добился для этой твари двух прослушиваний. Напряг кучу народу. Но, черт возьми, я ведь и впрямь от души ее трахал. Где и сколько хотел. Пожалуй, теперь мы квиты.



Вернувшись в свой номер отеля, Ясон долго и вдумчиво разглядывал себя в покрытом мушиными точками зеркале на туалетном столике. Внешность ничуть не изменилась — не мешало бы, пожалуй что, побриться. Старше не стал. Морщин не прибавилось. Плечи и бицепсы что надо. Лишенная даже признаков жира талия, на которую никогда не грех было натянуть современную формозаполняющую мужскую одежду.

Да, Ясон, это важно для твоего имиджа, сказал он себе. Чтобы ты мог носить такие костюмчики с затяжками у талии. У меня их, наверное, штук пятьдесят, подумал он. Вернее — было штук пятьдесят. Где они теперь? — задумался он. Птичка певчая спорхнула, на каком лугу щебечет. Или как там, мать ее, эту птичку? Что-то стародавнее, еще со школьных времен. До сего момента забытое. Странно, подумал Ясон, какая только ерунда не выплывает из твоей памяти, стоит тебе лишь оказаться в незнакомой и зловещей ситуации. Порой — такая чушь, что только диву даешься.

Будь мечты конями, запорхал бы и нищий. Всякая такая белиберда. И ее вполне достаточно, чтобы враз свихнуться.

Тут Ясон задумался, сколько КПП полов и нацов находятся между этим вшивым отелем и ближайшей подпольной лабораторией по подделке УДов в Уоттсе. Десять? Тринадцать? Два? Для меня, решил он, хватит и одного. Одна произвольная проверка, произведенная мобильным пунктом с командой из трех человек. С их чертовой радиоаппаратурой, всегда дающей связь с центральной базой данных пол-натов в Канзас-Сити, хранятся все досье.

Ясон закатал рукав и осмотрел свое предплечье. Да, вот он — его личный вытатуированный УД-номер. Соматическое лицензионное клеймо, которое ему предстояло носить на себе всю жизнь, да еще и забрать с собой в свою столь желанную могилу.

Итак, полы и наты на мобильном пункте запросят его УД-номер в Канзас-Сити, и тогда… что же тогда? Там ли еще его досье, или оно тоже исчезло, подобно свидетельству о рождении? А если досье там нет, то что для пол-натовских чиновников это будет означать?

К примеру, чиновничья ошибка? Скажем, кто-то засунул упаковку с микрофильмом, в котором содержится досье, не в тот файл? Это обязательно выяснится. Но не раньше, чем я проведу десять лет жизни в каменоломне на Луне, доблестно орудуя кайлом. Если же досье там нет, размышлял далее Ясон, они предположат, что я беглый студент, ибо только на беглых студентов нет пол-натовского досье, хотя самые важные из них, вожди, тоже туда записаны.

Я на дне жизни, понял Ясон. И даже не могу проделать путь наверх просто к физическому существованию. Это я, я, человек, только вчера располагавший аудиторией в тридцать миллионов. В один прекрасный день, мытьем или катаньем, я непременно туда вернусь. Но не сейчас. Сейчас надо заняться совсем другим. Надо позаботиться о самом скелете моего существования: у меня даже его нет. Но я обязательно его добуду; секст — это не простой смертный. Ни один простой смертный не смог бы ни духовно, ни физически пережить то, что случилось со мной. Перебороть страх и замешательство, как это сделал я.

Секст, вне зависимости от внешних обстоятельств, всегда все преодолеет. Недаром именно так путем генетических опытов нас тщательно улучшали.

Ясон снова вышел из номера отеля, спустился вниз и подошел к конторке. Сидевший там мужчина средних лет с тонкими усиками читал очередной номер журнала «Бокс». Взгляда он даже не поднял, но сказал:

— Слушаю, сэр.

Ясон вытащил из кармана свою внушительную пачку банкнот, положил одну купюру на прилавок перед клерком. Клерк кинул на нее взгляд, потом еще раз посмотрел, повнимательней, а потом еще раз, уже с горящими глазами. Наконец он с осторожным вопросом заглянул в лицо Ясону,

— Мои удостоверения личности похитили, — сообщил ему Ясон. — Эта пятисотдолларовая банкнота будет ваша, если вы сумеете связать меня с тем, кто сумеет мои УДы заменить. Если вы намерены взяться за это дело, беритесь прямо сейчас; ждать я не намерен. — Ждать, чтобы тебя забрал какой-то пол или нат, подумал он. Причем забрал здесь, в этом вшивом, захудалом отеле.

— Или сцапал на тротуаре прямо у выхода, — добавил клерк. — Я немножко телепат. Да, верно, этот отель не бог весть что, но вшей у нас нет. Как-то раз мы поймали марсианских песчаных блох, но вшей — никогда. — Он взял пятисотдолларовую банкноту. — Я свяжу вас кое с кем, кто сумеет вам помочь, — сказал он. Затем, внимательно взглянув в лицо Ясону, помедлил и сказал: — По-моему, вы знамениты на весь мир. Что ж, у нас тут всякие бывают.

— Идем, — резко сказал Ясон. — И немедленно.

— Да-да, сейчас, — отозвался клерк, протягивая руку за своим блестящим пластиковым плащом.

Глава 3

Медленно и шумно ведя свой допотопный шустрец вдоль по улице, клерк непринужденно обратился к сидевшему рядом с ним Ясону:

— Я ловлю у вас в голове множество всяких странностей.

— Подите к черту из моей головы, — поспешно и неприязненно отозвался Ясон. Никогда не любил он любопытных, рыщущих у тебя в голове телепатов, и этот случай не стал исключением. — Уберитесь из моей головы, — повторил он, — и поскорей доставьте меня к человеку, который мне поможет. Между прочим, не нарвитесь на кордоны пол-натов. Если, конечно, намерены жить дальше.

— Я намерен жить дальше, — смиренно ответил клерк. — И вам ни к чему это говорить. Я знаю, что случится с вами, если нас задержат. Поверьте, я уже делал это много, много раз. Для студентов. Впрочем, вы не студент. Вы знамениты и богаты. И в то же время — нет. В то же время вы никто. С официальной точки зрения вы вообще не существуете. — Он испустил негромкий, писклявый смешок а затем сосредоточил взгляд на потоке движения впереди. Он ведет машину, как мнительная старуха, подметил Ясон. Обе руки клерка крепко вцепились в рулевое колесо.

Теперь они уже въехали в самые трущобы Уоттса. Крошечные темные магазинчики по обе стороны кишащей всяким отребьем улицы, переполненные мусорные бачки, тротуар, загаженный осколками битых бутылок, давно выцветшие вывески с кока-колой крупно и названием лавчонки помельче. На перекрестке престарелый негр, спотыкаясь, с трудом пересекал улицу, буквально нащупывая себе путь, словно слепой от рождения. Увидев этого негра, Ясон испытал странное чувство. И немудрено — теперь, после билля благородной стерилизации Тидмана, принятого Конгрессом еще в те жуткие дни Мятежа, в живых осталось так много негров. Клерк до предела притормозил свой дребезжащий шустрец и даже остановился — только бы не зацепить этого престарелого негра в мятом, расползающемся по всем швам буром костюме. Очевидно, он почувствовал то же, что и Ясон.

— Вы понимаете, — спросил клерк у Ясона, — что, задави я его своей машиной, мне грозила бы смертная казнь?

— И поделом, — отозвался Ясон.

— Они теперь как последний клин с гиканьем улетающих журавлей, — поэтично выразился клерк, запуская свой шустрец вперед, когда престарелый негр достиг другой стороны тротуара. — Защищены тысячью разных законов. Над ними нельзя насмехаться; нельзя ввязываться с любым из них в кулачную драку. Уголовное наказание — десять лет тюрьмы. И все-таки мы заставляем их вымирать. Именно этого хотел Тидман и чего, как я прикидываю, хотело большинство Молчаливых, но все-таки… — он махнул рукой, впервые отрывая ее от руля, — …я скучаю по их детишкам. Помню, когда мне было лет десять, я играл с одним негритянским мальчуганом… между прочим, недалеко отсюда. А этот негр, ясное дело, стерилизован.

— Но тогда у него уже был один ребенок, — заметил Ясон. — Его жена обязана была сдать свой купон на рождение, когда их первый и единственный ребенок появился… и все-таки этот ребенок у них был. Кроме того, миллионы всяких законов защищают их безопасность.

— Два взрослых, один ребенок, — сказал клерк. — Так черное население ополовинивается в каждом поколении. Весьма изобретательно. Вам следует воздать хвалу Тидману — он решил расовую проблему. Все в лучшем виде.

— Что-то надо было делать, — сказал Ясон. Он сидел неподвижно в кресле шустреца, внимательно оглядывая улицу впереди, выискивая хоть какой-то намек на КПП или кордоны пол-натов. Пока ничего такого не наблюдалось, но сколько им еще предстояло ехать?

— Мы почти на месте, — спокойно сказал клерк. Он повернул голову, чтобы бросить краткий взгляд на Ясона. — Мне не по вкусу ваши расистские взгляды, — сказал он затем. — Даже если вы платите мне пятьсот долларов.

— По мне, черных и так достаточно, — сказал Ясон.

— А когда умрет последний?

Ясон резонно заметил:

— Вы можете читать мои мысли; мне совсем не обязательно обо всем вам рассказывать.

— О господи, — промолвил клерк и переключил внимание на уличное движение впереди.

Они резко свернули вправо, в узкий проулок, по обеим сторонам которого располагались запертые деревянные двери. Никаких вывесок. Только душная тишина. И груды древнего мусора.

— Что там, за этими дверьми? — поинтересовался Ясон.

— Люди. Такие же, как вы. Которые не могут выйти в открытую. Правда, в одном они от вас отличаются. У них нет пятисот долларов… и еще многих долларов и многого, если я правильно вас читаю.

— Многие доллары мне очень понадобятся, — заметил Ясон, — чтобы добыть себе УДы. Как знать, может, на это уйдет все, что у меня есть.

— Лишнего она с вас не возьмет, — сказал клерк, паркуя шустрец одним колесом на тротуаре переулка. Выглянув наружу, Ясон заприметил полуразгромленный ресторан — свисающие доски, разбитые стекла. Внутри — полная темень. Паршивое местечко, подумал он, но оно, скорее всего, ему и необходимо. Придется с этим смириться; при его нуждах придется быть разборчивым.

А кроме того — они избежали все КПП и кордоны; клерк и впрямь выбрал нужный маршрут. Так что, если разобраться, жаловаться Ясону не приходилось.

Вместе с клерком они подошли к открытой, болтающейся на петлях, совсем разбитой двери ресторана. Оба молчали, вовсю стараясь увернуться от торчавших во все стороны ржавых гвоздей, а также кусков фанеры, прибитой, похоже, на место выбитых стекол.

— Держитесь за мою руку, — предложил клерк, протягивая ее Ясону в той мутной полутьме, что их окружала. — Я знаю дорогу, а здесь темно. Электричество в этом квартале выключили года три назад. Власти хотели заставить людей покинуть эти здания, чтобы потом их сжечь. Здания, конечно, а не людей, — уточнил он, а потом добавил: — Но большинство людей так здесь и остались.

Влажная и холодная ладонь гостиничного клерка провела Ясона мимо всевозможных столов и стульев, а также всякой всячины, густо оплетенной паутиной и засыпанной какой-то зернистой грязью. В конце концов они наткнулись на черную, неподвижную стену. Тут клерк остановился, отнял руку и стал в непроглядном мраке с чем-то таким ковыряться.

— Не могу открыть, — сказал он. — Эта штука должна открываться только с той, с ее стороны. Сейчас я просто подаю знаки, что мы пришли.

Затем часть стены со скрипом скользнула в сторону. Ясон, вглядываясь во все глаза, не разглядел ничего, кроме еще более густого мрака. И жуткой запущенности.

— Ступайте внутрь, — сказал клерк и подтолкнул его вперед.

Стена, после некоторой паузы, скользнув обратно, наглухо закрылась за ним.

Вспыхнул свет. Мгновенно ослепленный, Ясон прикрыл глаза рукой, а потом, приспособившись хорошенько оглядел помещение.

Мастерская оказалась невелика. Но там, по крайней мере на его малоискушенный взгляд, располагалось сложное и высокотехнологичное оборудование. У дальней стены стоял верстак. Вдоль всех стен были аккуратно разложены по местам сотни всяких инструментов. Под верстаком стояли коробки, очевидно заполненные всевозможными бумагами. Еще там находился небольшой печатный станок, работавший от генератора.

И еще там была девушка. Она сидела на высоком табурете, вручную набирая текст. Ясон отчетливо различил светлые волосы — красивые, но не слишком густые, лежавшие у нее на спине поверх хлопчатобумажной рабочей рубашки. Девушка носила джинсы, но при этом никакой обуви. На вил как прикинул Ясон, ей было лет пятнадцатъ-шестнадцатъ. Грудей — почти никаких, но зато замечательные длинные ноги. Да, именно такие ноги ему и нравились. Никакого макияжа, что придавало ее лицу бледный, слегка пастельный оттенок.

— Привет, — сказала девушка.

Клерк сказал:

— Ну, я пошел. Постараюсь эти пятьсот долларов в одном месте не тратить. — Нажав кнопку, он снова сдвинул часть стены в сторону; стоило ему это сделать, как весь свет в мастерской отключился, снова оставляя их всех в полной темноте.

Даже не поворачиваясь на своем табурете, девушка сказала:

— Меня зовут Кати.