Филип К. Дик

«Наркотик времени»

Об авторе

Филип Киндред Дик (1928-1982) — выдающийся американский фантаст. Принадлежит к так называемой «новой волне» американской фантастики (Роджер Желязны, Харлан Элаисон, Самюэль Дилэни), для которой характерна подчеркнутая интеллектуальность и интерес к самым различным философским, культурным и социальным явлениям. Ф. К. Дик автор большого количества рассказов и тридцать одного романа:

«Человек в высоком замке» (премия «Хьюго» за 1963 год), «Мечтают ли андроиды об электроовцах?», «Убик», «Стигматы Палмера Элдрейча», «Солнечная лотерея», «Лейтесь слезы,— сказал полицейский» (премия Кемпбелла за 1974 год), «Помутнение» и другие. По его произведениям поставлены знаменитые кинофильмы «Бегущий по лезвию бритвы» и «Вспомнить все».

В США учреждена литературная премия его имени, присуждаемая ежегодно.

По мнению С. Лема Ф. Дик — единственный американский фантаст, заслуживающий внимания. Девять романов и несколько рассказов Ф. Дика переведены на русский язык.

«Наркотик времени»

Посвящается Нэнси Хакетт^{1}
...Идти за Солнцем вслед — и стать светлей Его лучей! Генри Воган^{2}
I

Когда внизу показалось знакомое сероватое здание, Эрик Свитсент резко снизился и ловко приземлился на отведенном ему крошечном пятачке. «Восемь часов утра, — уныло подумал Эрик. Его шеф, мистер Вирджил Л. Акерман, уже открыл офис корпорации ТМК. Подумать только, что мозг человека может что-то соображать в такую рань. Это же против всех законов природы. Да, хорошенький мир они приготовили для нас, впрочем, война оправдывает любые чудачества людей, даже престарелых».

Размышляя таким образом, он направился ко входу, но не успел сделать и несколько шагов, как был остановлен окриком:

— Послушайте, мистер Свитсент, подождите минутку, сэр! — гнусавый и жутко неприятный голос, голос робота. Свитсент нехотя остановился, и теперь эта тварь приблизилась, энергично орудуя руками и ногами. — Мистер Свитсент из корпорации „Меха и красители“ из Тиуаны?

— Доктор Свитсент, к вашим услугам.

— У меня здесь чек, доктор. — Существо извлекло из металлического контейнера аккуратно сложенную бумагу. — Ваша жена выписала его три месяца назад на счет фирмы «Старые добрые времена для всех». Шестьдесят пять долларов плюс шестнадцать процентов пени. Видите ли, мы не можем нарушать закон. Мне очень жаль, что приходится вас отвлекать, но она не имела права этого делать.

Все время, пока Эрик нехотя извлекал из кармана чековую книжку, робот настороженно провожал взглядом его руку.

— И что же она купила? — мрачно спросил он, выписывая чек.

— Это была пачка „Лаки Страйк“, доктор. Настоящая, с зеленой полосой. Примерно сороковой год, незадолго до второй мировой войны, когда упаковка поменялась. Помните «Зеленая „Лаки Страйк“ ушла на войну»? — робот хихикнул.

Он был ошарашен; что-то здесь было не так.

— Но послушайте, разве эти счета не должна оплачивать компания? — попытался он возразить.

— Нет, доктор, — заявил робот. — Нет никаких сомнений, что покупка была сделана миссис Свитсент исключительно в личных целях.

Здесь робот вздумал влезть с пояснением, которое было откровенной ложью. Непонятно только, кто из них, робот или Кэти, придумал эту штуку — этого он решить не мог, по крайней мере сейчас.

— Миссис Свитсент строит „Питс-39“, — благоговейно произнес робот.

— Зараза. — Он швырнул роботу заполненный чек и, злорадно взглянув на отчаянно пытающегося поймать порхающий кусочек бумаги робота, двинулся к лифту.

«Пачка „Лаки Страйк“. Да, — подумал он уныло, — Кэти опять сорвалась. Страсть к творчеству, которая находит выход только в том, чтобы тратить, тратить и тратить. И всегда больше, чем зарабатывает — хотя зарабатывает она, надо признать, побольше него. Пусть так, но зачем скрывать? Такие покупки...

Ответ, к сожалению, очевиден. Сам чек с прискорбной прямотой указывает на него. Еще пятнадцать лет назад я бы сказал, что нашего с Кэти совместного заработка вполне довольно для обеспеченного существования двух взрослых людей. Даже с учетом военной инфляции.

Но все идет не так. Идет и будет идти всегда — где-то в глубине сознания он был в этом уверен».

Оказавшись в здании ТМК, он направился в свой офис, подавив желание подняться этажом выше в кабинет Кэти для разговора, — «Позже, — решил он. — После работы, лучше за ужином. Господи, и как назло еще столько дел» У него сегодня нет сил да и никогда их не было, чтобы выносить эти бесконечные ссоры».

— Доброе утро, доктор.

— Привет. — Эрик кивком поздоровался с мисс Перс, своей секретаршей. На этот раз она была одета в нечто головокружительно голубое. Блестящие фрагменты одеяния искрились под светом люстры. — А где Химмель? — Ни малейшего следа присутствия инспектора по контролю качества продукции, хотя если судить по заполненности стоянки, все сотрудники уже были на месте.

— Брюс Химмель просил сообщить, что публичная библиотека Сан-Диего подала на него в суд, и поэтому он, возможно, задержится. — Мисс Перс обворожительно улыбнулась, показав при этом безупречные зубы из искусственного черного дерева. Склонность к кокетству она прихватила с собой, когда иммигрировала из Амарилло, Техас, около года назад. — Полицейские ворвались вчера в его квартиру и нашли больше двадцати библиотечных книг, которые он стянул — вы же знаете Брюса и эту его манию прикарманивать всякие вещи... как это по-гречески?

Он прошел дальше и оказался в своем личном кабинете; Вирджил Акерман настоял, чтобы у него был личный кабинет для повышения престижа — вместо повышения жалования.

И здесь, в его кабинете, у его окна, всматриваясь в суровый пейзаж Калифорнийского залива с его пожухлыми коричневыми холмами, с сигаретой в руке стояла его жена Кэти. Он не виделся с ней с утра; она встала за час до него, оделась, позавтракала и улетела на собственном дисколете.

— В чем дело? — спросил Эрик.

— Входи и закрой дверь. — Кэти повернулась, но смотрела мимо него; выражение отрешенности на ее лице не изменилось.

Он закрыл дверь.

— Спасибо за приглашение в мой собственный кабинет.

— Я знала, что этот чертов робот заявится к тебе сегодня, произнесла Кэти безучастным тоном.

— Почти восемьдесят зелененьких — вместе со штрафом...

— Ты заплатил? — Первый раз за весь разговор она взглянула на него; только легкое подрагивание ее ресниц выдавало беспокойство.

— Нет, — ядовито выпалил он. — Я дал этому роботу пристрелить меня тут же, на стоянке. — Он повесил пиджак в шкаф. — Конечно я заплатил. Это стало обязательным с тех пор, как Мол отменил всю систему покупок в кредит. Понимаю, что это тебе не слишком интересно, но если ты не оплачиваешь покупку в течение...

— Пожалуйста, — попросила Кэти, — не читай мне лекций. Что он сказал? Что я строю „Питс-39“? Это неправда. Я купила зеленую упаковку „Лаки Страйк“ в подарок. Я никогда бы не стала строить Страну детства, не сказав тебе; в конце концов, она была бы и твоей...

— Только не „Питс-39“. Я никогда не жил здесь ни в тридцать девятом, ни в любое другое время. — Он уселся за стол и нажал на клавишу. — Я здесь, миссис Шарп, — доложил он секретарше мистера Вигнла. — Как поживаете сегодня, миссис Шарп? Нормально добрались прошлым вечером домой после розыгрыша этих военных облигаций? Надеюсь, никто из этих никчемушных пикетчиков не хватил вас по голове? — он отпустил клавишу. — Люси Шарп обожает мирить всех и вся, — объяснил он Кэти. — Я думаю, это очень благородно со стороны фирмы, что она разрешает своим служащим участвовать в политической борьбе. Но еще более приятным является тот факт, что это не стоит вам ни цента — политические митинги бесплатны.

— Но на этих митингах приходится молиться и петь, проговорила Кэти, — а они нужны им только для того, чтобы продать побольше облигаций.

— Для кого ты купила эту чертову упаковку?

— Для Вирджила Акермана, для кого же еще? — Выпустив две аккуратные струйки дыма, она добавила: — Или ты думаешь, что мне все равно, где работать?

— Конечно, лишь бы тебе хорошо платили...

— Что бы ты ни думал, Эрик, — поколебавшись секунду, сказала Кэти, — удерживает меня здесь не только высокое жалование. Мне кажется, что своей работой здесь мы приближаем победу.

— Здесь? И как же?

Дверь кабинета отворилась; в дверях стояла мисс Перс, среди неясных очертаний ее тела на фоне дверного проема явственно проглядывалась почти горизонтальная линия ее высокой груди.

— Извините за беспокойство, доктор, пришел мистер Джонас Акерман — внучатый племянник мистера Акермана из формовочного.

— Как дела в формовочном, Джонас? — приветствовал гостя Эрик, протягивая ему руку. Внучатый племянник главы фирмы приблизился, и они обменялись рукопожатиями. — Кто-нибудь вылупился в ночную смену?

— Если кто и вылупился, — парировал Джонас, — то он притворился рабочим и спокойно ушел через главный вход. — Заметив Кэти, он произнес: — Доброе утро, миссис Свитсент. Кстати, я видел ваше новое приобретение, которым вы обзавелись для нашего Вашин-35, — машину, которая так похожа на жука. Кажется, „фольксваген“ или что-то вроде этою.

— „Крайслер“, — отозвалась Кэти, — это была хорошая машина, но с одним недостатком — слишком слабые рессоры для такого количества металла. Из-за этого ее никто не брал.

— Да, — вздохнул Джонас, — быть в чем-то профессионалом, это великолепно. Хотя бы паршивый ренессанс — я имею в виду настолько глубоко овладеть предметом... — Заметив помрачневшие лица обоих Свитсентов, он запнулся. — Я, кажется, помешал?

— Дела фирмы прежде всего, — заявил Эрик. Он был рад любому вмешательству, пусть даже этого младшего отпрыска разветвленного родового клана. — Ступай, Кэти, — обратился он к жене, даже не пытаясь придать своему тону видимость шутливости. — Мы поговорим за обедом. Я слишком занят сейчас, чтобы тратить время на выяснение способности механических сборщиков налогов лгать. — Он проводил жену до дверей; на этот раз Кэти не пыталась сопротивляться. Спокойно и безучастно она дала себя проводить. Эрик сказал: — Похоже, весь мир задался целью над тобой насмехаться. Все клевещут и сплетничают. — Он захлопнул за ней дверь.

Помолчав, Джонас Акерман пожал плечами и заявил:

— Ничего не поделаешь, это и есть брак. Узаконенная ненависть.

— Что ты хочешь этим сказать?

— О, это сквозит в вашей беседе, это чувствуется ясно, как дыхание смерти. Следовало бы издать приказ, запрещающий мужьям работать в одной фирме с женами. Пожалуй, даже в одном городе, — он улыбнулся, при этом его молодое лицо мгновенно потеряло последние остатки серьезности. — И все-таки она хороша, это верно. Вирджил постепенно уволил всех своих сборщиков старья, с тех пор как Кэти устроилась на эту должность... она ведь говорила тебе об этом...

— Много раз. «Почти каждый день», — с горечью подумал он про себя.

— Почему бы вам не развестись?

Эрик пожал плечами — жест, призванный показать глубокие философские основания. Он от души надеялся, что это ему удалось. Видимо, не совсем, поскольку Джонас спросил:

— Хочешь сказать, что тебе это нравится?

— Я хочу сказать, — проговорил он задумчиво, — что я уже был один раз женат и все было не лучше. Если я разведусь с Кэти, мне снова придется жениться, потому что я так устроен, устроен таким образом, что я вижу себя только в одной роли — роли мужа и отца, домочадца и кормильца семьи, и следующий брак будет таким же из-за моего характера. Он поднял голову и посмотрел на Джонаса взглядом, в котором попытался продемонстрировать возможно большую долю мазохизма.

— Что, собственно, ты хотел, Джонас?

— Небольшая экскурсия, — отрывисто произнес Джонас. — На Марс. Поедут все, и ты в том числе. Конференция. Мы с тобой можем выбрать места подальше от старикана, так что нам не надо будет рассуждать о делах фирмы, войне и Джино Молинари. А поскольку полетим мы на большой ракете, у нас будет по шесть часов в каждый конец. И ради Бога, чтобы не стоять всю дорогу на Марс и обратно, давай позаботимся о билетах.

— Сколько времени это продлится? — ему совсем не улыбалось потерять на поездку кучу времени — слишком много работы здесь.

— Наверняка вернемся завтра или послезавтра. Слушай, у тебя есть прекрасная возможность отдохнуть от жены: Кэти остается здесь. Смешно конечно, но я заметил, что старикан не выносит присутствия в своем Вашин-35 экспертов по древностям... он обожает погружаться, так сказать, в очарование этого уголка... и чем старее он становится, тем сильнее. Когда тебе тоже стукнет сто тридцать, ты начнешь понимать... может начну и я. Как бы то ни было, нам надо ехать, — он добавил, уже серьезнее: — Ты, наверное и сам знаешь это, Эрик, ты ведь его врач. Он никогда не умрет; он никогда не найдет в себе силы принять тяжелое решение — как это называют — не важно, что откажет и что надо будет заменить у него внутри. Иногда я завидую его оптимизму. Его любви к жизни. Тому, что он считает ее такой важной. А мы — жалкие смертные. В нашем возрасте, — он взглянул на Эрика, — в несчастные тридцать или тридцать три.

— Я тоже большой жизнелюб, — откликнулся Эрик. — Я всегда был в порядке. И я еще долго не собираюсь сдаваться. — Он извлек из внутреннего кармана счет, который оставил ему механический сборщик. — Припомни-ка, примерно три месяца назад, не наталкивался ты на пачку „Лаки Страйк“ с зеленым в Вашин-35? Подарок Кэти?..

После продолжительной паузы Джонас Акерман сказал:

— Жалкий ревнивый нытик. И это все, о чем ты способен задуматься? Послушай, доктор, если ты не можешь сосредоточиться на своей работе, с тобой все кончено. Два десятка хирургов-трансплантаторов ждут — не дождутся удобного случая, чтобы попасть на работу к такому человеку, как Вирджил с его весом в бизнесе и в военной программе. Тебе просто-напросто повезло. — Это выражение — странная смесь сочувствия и осуждения — немедленно возымело эффект, подстегнув Эрика. — Лично и, если мое сердце выйдет из строя, чего при нашей жизни, скорее всего, недолго осталось ждать, не буду особенно стараться, чтобы попасть к тебе. Ты слишком поглощен своими личными делами. Ты живешь только для себя, а не для нашего межпланетного союза. Боже мой, разве ты забыл, что идет война не на жизнь, а на смерть?! И мы проигрываем эту войну. Нас могут стереть в порошок в любую минуту, черт бы тебя побрал.

— Все верно, — отчетливо осознал Эрик. — И в довершение всего нами руководит совершенно больной ипохондрик. И тиуанская корпорация по производству искусственных мехов и красителей — одна из опор, поддерживающих этого больного лидера, который едва — едва держится в споем кабинете! Без этой дружеской поддержки со стороны Вирджила Акермана Джино Молинари давно был бы или мертв, или на пенсии в старом особняке своих родителей. Все так. И все-таки личная жизнь должна продолжаться. В конце концов, я вовсе не собираюсь полностью погрузиться в домашнюю жизнь, застряв в боксерском клинче с Кэти. Если ты думаешь, что я на это способен, то только из-за твоей патологической молодости. Тебе еще не удалось перейти от юношеской свободы в ту страну, в которой я обитаю. Я — человек, женатый на женщине, которая экономически, интеллектуально и даже сексуально превосходит своего мужа.

Перед уходом Эрик заскочил в формовочную, рассчитывая отыскать Брюса Химмеля. Он действительно уже был здесь. Рядом с громадной корзиной для отбракованных Ленивых Собак.

— Брось их обратно в раствор, — обратился Джонас к Химмелю, швырнув ему бракованный шар, только что сошедший с конвейера вместе с экземплярами, вполне пригодными для того, чтобы их вставили в управляющую систему межпланетного корабля. — Ты знаешь, — сказал он Эрику, — если взять десяток этих анализаторов, причем не бракованных, а тех, которые идут в приборы для армии, окажется, что по сравнению с прошлым годом или даже с прошлым полугодием их скорость отклика замедлилась на несколько микросекунд.

— Ты хочешь сказать, — ответил Эрик, — что наши требования к качеству понизились?

Это казалось невероятным. Продукция ТМК была жизненно важна. Вся разветвленная система военных операций целиком зависела от бесперебойной работы этих небольших, с человеческую голову, шаров.

— Именно, — по-видимому, это мало беспокоило Джонаса. — Дело в том, что раньше мы отбраковывали слишком много блоков. Мы почти не получали дохода.

— Иногда мне х-хочется вернуть время, когда мы занимались гуано марсианских летучих мышей, — заикаясь, произнес Химмель.

Когда-то корпорация занималась сбором помета марсианских мышей-хлопушек. Со временем, встав на ноги, фирма получила возможность воплотить в жизнь более перспективный проект по использованию другого представителя марсианской фауны — марсианской матричной амебы. Этот уникальный одноклеточный организм выжил благодаря своей способности копировать другие формы жизни, а именно те, которые сколько-нибудь соответствовали его размерам. И хотя эта особенность забавляла земных астронавтов и официальных лиц из ООН, никто из них не додумался до промышленного использования матричной амебы, пока Вирджил Акерман, выросший на мышином гуано, не выступил на сцену. За несколько часов он предложил матричной амебе один из дорогих мехов своей тогдашней любовницы; амеба доверчиво скопировала его, после чего к удовольствию Вирджила и девицы у них оказалось два норковых манто вместо одного. К сожалению, матричной амебе скоро надоело быть мехом, и она решила Снова стать сама собой. Это решение оставило у ее хозяев чувство неудовлетворенности.

Решение проблемы, поиски которого заняли несколько месяцев, заключалось в умерщвлении амебы во время ее периода мимикрии и помещении трупа в бассейн с фиксирующими химическими веществами, обладающими способностью сохранять нужную форму. Эти изделия были долговечны и представляли собой точную копию оригинала. Исследования еще велись, а Вирджил Акерман уже оборудовал посадочное поле в Тиуане, Мексика, и принимал грузы с искусственным мехом всех сортов с заводов на Марсе. И почти сразу же искусственные меха вытеснили натуральные с рынка.

Война все изменила.

Кто мог подумать тогда, когда подписывался Договор о Мире и Сотрудничестве с Лилистар, что дела пойдут так плохо? Ведь по утверждениям Лилистар и ее министра Френекси, Лилистар являлась самой могущественной военной державой в галактике; ее враги — риги — и в военной, и во всех других областях были гораздо слабее. Война, безусловно, обещала быть короткой.

«Война сама по себе плоха» — размышлял Эрик, — но ничто так не заставляет задуматься и попытаться, заново оценить прошлые поступки и решения — например, о Мирном договоре — как поражение. И об этом задумываются теперь большинство землян. Но их мнения никто не спрашивает — ни Мол, ни правительство, ни сама Лилистар. А между тем уже никто не сомневается, и об этом открыто говорят в барах и в уединении гостиных, что даже мнение самого Мола теперь уже мало что значит».

Как только начались военные действия, тиуанская корпорация „Меха и красители“ перешла от торговли искусственными мехами к военным заказам, как, впрочем, и все крупные промышленные компании. Сверхъестественная точность копирования главных анализаторов для космических кораблей — монад Ленивая Собака пришлась как нельзя более кстати для рода деятельности, которой занималась ТМК: конверсия прошла легко и почти незаметно. И вот теперь, задумчиво стоя перед корзиной с бракованными изделиями, Эрик задавал себе вопрос, который рано или поздно приходил на ум каждому в фирме: как можно использовать эти нестандартные, но законченные и сложные изделия. Он выбрал одно и повертел в руках. По весу напоминает бейсбольный мяч, по размеру — грейпфрут. Похоже, из этих отбросов на самом деле ничего не сделаешь. Он повернулся, чтобы швырнуть шар в утробу контейнера, который вернет застывшему пластику привычную органическую форму.

— Подожди, — хрипло произнес Химмель, Эрик и Джонас уставились на него.

— Не надо его растворять, — сказал Химмель. Его всего перекосило от смущения, он не находил места рукам, длинные узловатые пальцы судорожно сжимались. Глотая воздух открытым ртом и как бы задыхаясь, он пробормотал: — Я... — я больше не делаю этого. Видите ли, сырье для одного блока стоит только четверть цента. Весь этот ящик стоит не больше доллара.

— Ну и что? — спросил Джонас, — их все равно надо отправлять, чтобы...

— Я куплю его, — забормотал Химмель. Он полез в карман брюк, стараясь отыскать бумажник. После долгих усилий ему наконец удалось ста извлечь.

— Зачем тебе это? — потребовал Джонас.

— Я все устроил, — выдавил Химмель после мучительной паузы, — я плачу пол-цента за каждую бракованную Ленивую Собаку, в два раза больше, чем она обходится компании, она даже имеет с этого прибыль. Что в этом плохого? Его голос сорвался.

Пристально глядя на него, Джонас сказал:

— Да никто не против, мне просто интересно, для чего тебе все это нужно. Он искоса посмотрел на Эрика, как будто желая спросить, что он обо всем этом думает.

— Хм... они мне нужны, — ответил Химмель. Он уныло повернулся и зашаркал к ближайшей двери. — Но они все мои, я заплатил за них вперед из моего жалования, — пробурчал он через плечо, открывая дверь. Весь напрягшись, с лицом, побелевшим от возмущения и искаженным тревогой, он шагнул в сторону. По всей комнате, служившей, по-видимому, складом, на колесах, размером с серебряный доллар, сновало около двадцати игрушечных тележек, искусно избегая столкновений и ни на минуту не прерывая своего стремительного движения.

На каждой тележке Эрик заметил вмонтированную Ленивую Собаку, управляющую се движениями.

Немного опомнившись, Джонас почесал нос, хрюкнул и спросил:

— Чем они питаются? — Наклонившись, он ухитрился поймать одну из них, когда она катила мимо его ноги. Он поднял тележку, ее колеса не переставали отчаянно крутиться.

— Просто дешевая А-батарейка на десять лет, — сказал Химмель, — еще полцента.

— И ты сам сделал все эти тележки?

— Да, мистер Акерман. — Химмель взял у него тележку и поставил ее обратно на пол; она опять деловито покатила по своему маршруту. — Эти пока слишком новые, чтобы их отпускать, — объяснил он. — Они должны потренироваться.

— А потом, — вставил Джонас, — ты отпустишьих на свободу.

— Верно. — Химмель кивнул своей куполообразной лысой головой, при этом его роговые очки сползли на нос.

— Зачем? — спросил Эрик.

Главный вопрос был задан. Химмель покраснел, жалко дернулся, однако ответ прозвучал гордо и слегка вызывающе.

— Потому, что они заслуживают ее.

— В этой протоплазме ведь не осталось жизни, — сказал Джонас, — она погибла, когда фиксировалась в растворе. Ты знаешь это. Это просто электронная схема, такая же мертвая, как, скажем, робот.

— Но я считаю их живыми, мистер Акерман, — ответил с достоинством Химмель, — и только то, что они ущербны и не могут вести космический корабль в пространстве, еще не означает, что они не имеют права на свою скудную жизнь. Я отпущу их, и они будут себе раскатывать, может быть, лет шесть, а может быть больше. Это дает им то, для чего они предназначены.

Повернувшись к Эрику, Джонас произнес:

— Если бы старикан узнал об этом...

— Мистер Вирджил Акерман знает, — сразу же откликнулся Химмель. — Он одобряет. Или, скорее, он позволяет мне, — поспешил поправиться Химмель. — Он знает, что я возмещаю убытки. И я делаю тележки ночью, в мое свободное время. У меня есть конвейер, конечно, достаточно примитивный, прямо у меня дома. Я работаю каждый день до часа ночи.

— Что они делают после того, как ты их отпускаешь, просто скитаются по городу?

— Бог их знает, — ответил Химмель.

Очевидно, эта сторона дела его не касалась. Его работа ограничивалась постройкой тележек и установкой на них Ленивых Собак. И, похоже, в этом он был прав, едва ли он мог сопровождать каждую тележку, оберегая ее от всех опасностей большого города.

— Вы артист, — заметил Эрик со смешанным чувством забавности происходящего и возмущения. Во всем этом деле было слишком много сумасбродства, доходящего до абсурда. Этот Химмель, постоянно занятый здесь на работе и в своем жилище, вечно озабоченный, чтобы изгои производства нашли свое место под солнцем, а что дальше? И это в то время, когда все вокруг задавлены гнетом величайшей нелепости — глупой войны. С этой точки зрения Химмель не выглядел настолько смешным. Такое время. Сумасшествие затаилось в самой атмосфере, начиная от Мола и кончая этим несчастным служащим отдела контроля качества. Спускаясь с холма с Джонасом Акерманом, Эрик заявил:

— Он придурок. В настоящий момент это выражение показалось ему наиболее сильным из всех имеющихся в его распоряжении.

— Безусловно, — сказал Джонас, отстраняя от себя неприятные мысли. — Но все это позволяет нам по-новому взглянуть на старого Вирджила, ведь он терпит вес это вовсе не потому, что это даст ему прибыль, совсем нет. Честно говоря, я рад. Я думал, что Вирджил более жесткий. Я бы, скорее, ожидал от него, что он вышвырнет этого бедолагу куда-нибудь в трудовую армию на Лилистар. Страшно представить, какая жизнь могла ожидать этого парня. Он просто счастливчик.

— Чем, по-твоему, все ото кончится? — спросил Эрик. — Ты думаешь, что Мол подпишет сепаратный мир с ригами и вытащит нас из всего этого, оставит Лилистар воевать одних, как они того и заслуживают?

— Он не может, — безразлично сказал Джонас. — Секретная полиция Лилистар набросится на нас здесь, на Земле, а из него сделает кровавый бифштекс. Выбросит его из кабинета и за ночь заменит его кем-нибудь более воинственным. Кем-нибудь, кто любит воевать.

— Но они не могут этого сделать, — воскликнул Эрик, — мы его выбирали, не они. — Говоря это, он отчетливо сознавал, что Джонас прав. Джонас просто реалистично оценивал, на что способны союзники.

— Лучшее, что мы можем сделать, — проговорил Джонас, — это просто проиграть. Медленно и неотвратимо, что мы и делаем, — он понизил голос до шепота: — Я не люблю этих пораженческих разговоров...

— Не беспокойся. Джонас продолжил:

— Эрик, это единственный выход, даже если представить столетие оккупации в качестве наказания за выбор неподходящего союзника в ошибочной войне и в неподходящий момент. Наш первый опыт вступления я в межпланетную политику, и как же бездарно мы его проделали, как Мол его проделал! — он поморщился.

— А мы выбрали Мола, — напомнил Эрик. — Так что ответственность в конечном счете ложится на нас. Впереди показалась легкая хрупкая фигура, высохшая и почти невесомая, и тут же направилась к ним, издавая слабые и вместе с тем пронзительные звуки:

— Джонас! И вы, мистер Свитсент, пора отправляться в Вашин-35. Тон мистера Акермана был слегка раздраженным. В своем преклонном возрасте Вирджил стал почти гермафродитом, совмещая черты мужчины и женщины в одном бесполом, высохшем и все-таки живом организме.

II

Достав старинную пустую пачку из под сигарет „Кэмел“, Вирджил Акерман смял ее и шутливо спросил:

— Крестик, нолик, змейка или угол. Что выбираете, Свитсент?

— Крестик, — ответил Эрик.

Старик всмотрелся в значки, показавшиеся на пропитанной клеем внутренней поверхности ставшей теперь двумерной пачки:

— Змейка. Подставляйте нос. — С ликующей улыбкой он похлопал Эрика по плечу, при этом его искусственные зубы под слоновую кость хищно блеснули. — Я совсем не хотел вас обидеть, доктор, ведь мне в любой момент может понадобиться новая печень... прошлой ночью я чувствовал себя отвратительно в думаю — вы конечно проверите, — что это опять токсимия.

Со своего кресла рядом с Вирджилом Ахерманом доктор Эрик Свитсент сказал:

— Во сколько вы вчера легли и чем занимались?

— Да, доктор, это была женщина. — Вирджил сардонически ухмыльнулся своим родственникам — Харви, Джонасу, Ральфу и Филис Акерман, сидящим рядом в салоне космического корабля, мчавшегося от Земли к Вашин-35, Марс. — Должен я продолжать?

Праправнучка Вирджила, Филис, строго сказала:

— Ради Бога, дед, ты слишком стар для таких; вещей. Твое сердце может отказать тебе в самый неподходящий момент. Представь, в какое положение ты ее поставишь, кто бы она ни была. Непристойно. умирать во время не буду говорить чего. — Она осуждающе посмотрела на Вирджила.

Вирджил проскрипел:

— Тогда маленький приборчик у меня в кулаке который я держу специально для таких случаев, вызовет мистера Свитсента, он примчится и прямо здесь же, не беспокоя даму, извлечет мое старое разбитое сердце, заменит его новеньким, и я, — он хихикнул, достал из нагрудного кармана аккуратно сложенный льняной платок и вытер с нижней губы и подбородка набежавшую слюну, — и я продолжу. — Его худое тело, через которое просвечивали кости и отчетливо проглядывали контуры черепа, содрогнулось от удовольствия помучить своих родственников, не имеющих доступа в этот его мир, мир которым он наслаждался даже сейчас, в дни лишений военного времени.

— Mille tre, — кисло процитировал либретто Да Понте Харви. — Это про тебя, старая развалина, хотя ты и не а ладах с итальянским. Надеюсь, что когда я буду в твоем возрасте.

— Ты никогда не будешь в моем возрасте, — перебил его Вирджил, в его глазах забегали лукавые огоньки, — забудь об этом. Забудь и возвращайся к своим финансовым отчетам, ты, ходячие счеты. Тебя никогда не найдут мертвым в постели с женщиной. Тебя найдут мертвым с... — Вирджил на секунду задумался — с, гм... чернильницей.

— Прекрати, — попросила Филис, отвернувшись и вглядываясь в черное небо космоса за окном.

Эрик обратился к Вирджилу:

— Я хочу кое-что спросить у вас. О пачке зеленых „Лаки Страйк“. Месяца три назад...

— Ваша жена любит меня. Да, она купила их для меня. Просто подарок. Так что остыньте. Конечно, это может вызвать некоторые осложнения. Женщины для меня не проблема. Хирурги по трансплантации — пожалуй... — он помедлил, — да, пожалуй, и в них у меня нет недостатка.

— Все, как я и говорил тебе сегодня, Эрик, — сказал Джонас.

— Эрик мне нравится, — продолжал Вирджил. — У него уравновешенный характер. Взгляни на него. Высокомерно-рассудительный, всегда спокоен и хладнокровен. Много раз наблюдал, как он работает, Джонас. Я-то знаю И готов помочь в любую минуту и днем и ночью. Таких людей не много.

— Ты ему платишь, — резко сказала Филис. Она была как всегда неразговорчива и погружена в себя. Симпатичная правнучка Вирджила, член совета директоров корпорации, обладала, наподобие своему деда, правда без свойственного ему оттенка эксцентричности одним важным свойством. Для Филис все и делилось на две категории — бизнес или не стоящая внимания ерунда. Эрик понимал, что она не потерпела бы чудачеств Химмеля. В се мире не было места пустякам. Филис немного напоминала Эрику Кэти. И,подобно Кэти она тоже сексуальна. Ее волосы морской волны были собраны в пучок; уши украшали беспрестанно вращающиеся кольца. Довершало облик девушки из высших кругов буржуазии вступившей в пору половой зрелости, очаровательное кольцо в носу. Последнее, впрочем, не вызывало у Эрика особенного восторга.

— Какой смысл во всей этой поездке, — спросил Эрик Вирджила Акермана. — Может быть, для экономии времени имеет смысл обсудить все это сейчас? — Он не скрывал раздражения.

— Приятная прогулка, — сказал Вирджил. Есть повод отдохнуть от надоевших дел. У нас будет гость в Вашин-35; возможно он уже нас ждет. У него нет проблем с билетами. Я предоставил ему мою Страну детства — это первый человек, кроме меня, удостоился такой чести.

— Кто это? — требовательно спросил Харви. — В конце концов, официально это собственность компании и мы имеем право знать.

Джонас ядовито заметил:

— Вирджил наверное, проиграл этому субъекту все свои подлинники фильмов из серии „Ужасы войны“. Так что ему ничего не оставалось делать, кроме как открыть для него все двери.

— Я никогда не рисковал моими фильмами, — сказал Вирджил. — Кроме того, у меня есть дубликат „Наводнения в Панайе“. Этот тупоголовый Итон Хамбро, председатель совета директоров Маннфрекс Энтерпрайзес, подарил его мне на день рождения. Я думал, всем известно, что у меня есть полный набор. Оказалось, что Хамбро этого не знал, не удивительно, что парни Френекси управляют сегодня шестью его фабриками.

— Расскажи нам лучше о Ширли Темпл в «Маленьком мятежнике», — устало сказала Филис, не отрываясь от панорамы за бортом корабля. — Расскажи нам, как она...

— Ты же все это уже видела, — недоверчиво сказал Вирджил.

— Да, конечно, но мне это никогда не надоест, — ответила Филис. — Этот фильм захватывает меня всегда, весь до последнего дюйма. Где твоя зажигалка? — повернулась она к Харви.

Медленно поднявшись со своего места, Эрик направился в комнату отдыха и, расположившись за столиком, принялся изучать список напитков. В горле все пересохло; перебранки между членами клана в Вашин-35 Акерманов всегда вызывали у него желание выпить чего-нибудь освежающего. По-видимому, это неосознанная жажда первородного молока жизни — Urmilch des Lebens. «Я тоже заслуживаю своего кусочка Страны детства», — подумал он наполовину в шутку. Но только наполовину.

Для всякого, кроме Вирджила Акермана, Вашингтон, округ Колумбия, 1935 год был пустым звуком, но только не для Вирджила, который сохранил в воспоминаниях тот далекий город, то время и все то, что его окружало и так давно прошло. В мельчайших деталях Вашин-35 повторял замкнутый кусочек детства который Вирджил знал. Этот мир постоянно совершенствовался, пополняясь стараниями специалиста по древностям — Кэти Свитсент — все новыми настоящими образчиками из того времени. И вместе с тем этот мир никогда по-настоящему не изменялся, сохраняя аромат умершего прошлого. Но для Вирджила это была жизнь, по крайней мере, ее корни. Здесь он расцветал. Здесь он черпал энергию и затем возвращался в настоящий мир, мир — в котором он жил которым он управлял, но в котором никогда не чувствовал себя дома.

Эта обширная страна — Страна детства — стала модой. Другие бизнесмены и финансовые воротилы, разбогатевшие на войне в меньших масштабах, на сколько позволяли средства, стали создавать модели своих детских воспоминаний. Вирджил перестал быть единственным. Ни одна из этих моделей не могла сравниться со Страной Вирджила по сложности и по абсолютной подлинности; грубые или искусные подделки реальных вещей, существовавших в то время а не сами вещи, пережившие годы, служили лишь грубым приближением подлинной реальности. Эрик осознавал конечно, что никто в мире не обладал таким количеством денег и технических знаний, чтобы позволить себе такое грандиозное по стоимости и вместе с тем совершенно бесприбыльное предприятие. И это в пучине ужасной войны.

«Все это остается, однако, совершенно безвредным, хотя и эксцентрическим занятием. Что-то вроде, — размышлял Эрик, — химмелевских тележек. Что-то совершенно отличное от того, чем поглощена вся нация — священной войны против существ с Проксимы.»

На Земле для борьбы со шпионажем, как будто шестирукое, похожее на муравья, существо, шести футов ростом, могло незаметно разгуливать по Нью-Йорк-стрит.

На этом месте размышления Эрика были прерваны неприятным воспоминанием. На Земле, в столице ООН Чийене, Вайоминг, находился, вдобавок к обычным лагерям для военнопленных, лагерь, используемый военной администрацией для демонстрации публике захваченных в плен ригов. Граждане получили наконец возможность поглазеть на этих существ с шестью конечностями, позволяющими им передвигаться довольно быстро в любом направлении на двух или четырех ногах. У ригов отсутствовали голосовые связки, они общались между собой посредством сложного подрагивания чувствительных усиков. Для общения с землянами использовали механический транслятор, посредством которого зеваки получали возможность задавать своим униженным врагам разные вопросы. Однако до недавнего времени вопросы отличались поразительным однообразием. Теперь мало-помалу на первый план стал выдвигаться один весьма зловещий, по крайней мере для администрации, вопрос. В виду этого общение с пленниками было приостановлено на неопределенный срок. Как мы можем прийти к соглашению? У ригов, как ни странно имелся ответ. Он сводился к следующему: живите сами и дайте жить другим. Экспансию землян в систему звезды Проксима следует прекратить, а риги не будут, как и никогда раньше, претендовать на систему.

Но это не относилось к Лилистар. Риги не могли здесь дать ответа, потому что они не знали его сами. Лилистарцы были извечными врагами ригов, и не было никакой возможности выбраться из этого конфликта мирным путем. Как бы то ни было, лилистарские советники успели уже основать резиденцию на Земле для борьбы со шпионажем... как будто шестирукое, похожее на муравья, существо, шести футов ростом, могло незаметно разгуливать по Нью-Йорк-стрит.

Присутствие советников не бросалось в глаза, поскольку, несмотря на значительные психосоматиче-ские различия морфологически лилистарцы ничем не отличались от землян. Для этого были все основания. В доисторические времена флотилия лилистарцсв из империи Альфа Центавра мигрировала в Солнечную систему, колонизировала Землю и часть Марса. Между переселенцами произошло столкновение, за которым последовала долгая разрушительная война, которая отбросила обе культуры к дремучему варварству. Из-за климатических катастроф марсианская колония полностью вымерла. Земляне, однако, нашли в себе силы снова начать строительство цивилизации. Отрезанная от Альфа Центавра конфликтом метрополии с ригами земная колония распространилась по всей планете, перешла к строительству и запуску сначала орбитальных спутников, затем спутников Луны, потом кораблей с человеком на борту и, наконец, получила возможность снова связаться со своей родной системой. Удивление с обеих сторон было безграничным.

— Проглотили язык? — обратилась Филис Акерман к Эрику, усаживаясь рядом с ним. Она улыбнулась, и улыбка сделала на мгновение ее тонкое правильной формы лицо на удивление красивым. Закажите чего-нибудь выпить. Это поможет мне вынести всех этих Джин Харлоу, баронов фон Рихтофен, Джо Луисов и как бишь его? — она прикрыла глаза, роясь у себя в памяти. — Совершенно вылетело из головы. Ах, да. Том Микс! И его Ральстон Страйтшутер. И Ранглер. Этот чертов Ранглер! И эта каша. И эти вечные боксерские бои, будь они прокляты. Вы ведь знаете, зачем мы здесь? Очередная встреча с Сироткой Анни и ее любимым декодером... Нас опять заставят слушать эти номера и расшифровывать их — чтобы узнать, что делала Анни в понедельник. Боже! — Она наклонилась, чтобы дотянуться до своего стакана, и он не смог отказать себе в удовольствии заглянуть за вырез ее платья, обнаживший плавную линию ее маленькой белой груди.

Это зрелище вернуло ему хорошее расположение духа, и он сказал игриво, но вместе с тем достаточно осторожно:

— Когда-нибудь мы запишем эти номера, которые нам диктует фальшивый громкоговоритель по фальшивому радио, расшифруем их с помощью Сиротки Анни, и... «Сообщение будет звучать так, — подумал он мрачно, — заключайте сепаратный мир с ригами. Немедленно».

— Я знаю, — подхватила Филис и закончила за него:

— Земляне, сопротивление бесполезно. Сдавайтесь. Говорит король ригов. Слушайте сюда. Мы проникли на радиостанцию в Вашингтоне, округ Колумбия. Мы вас уничтожим. — Она отхлебнула из высокого запотевшего стакана.

— Это не совсем то, что я собирался сказать. Но чертовски близко, — раздраженно Эрик произнес: — Как и у всех в вашей змеиной Семье, в вас сидит ген, который заставляет вас перебивать...»

— Какой Семье?

— Так вас называют, вас — Акерманов.

— Продолжайте, продолжайте, доктор, — в ее серых глазах сверкнуло любопытство. Высказывайтесь.

— Ладно, не обращайте внимания, — сказал Эрик. — Кто этот наш гость?

Никогда глаза женщины не казались ему настолько большими, настолько подавляющими. Они приказывали с безграничной внутренней уверенностью. Уверенностью и спокойствием, происходящим из абсолютного и неизменного знания всего того, что следует знать. Подождем — увидим. И сразу же, совершенно независимо от неизменяющегося выражения глаз, ее губы начали дразнящий и игривый танец. Мгновение спустя что-то новое мелькнуло в ее глазах, и выражение ее лица полностью изменилось.

— Дверь, — заговорщически шепнула она. Ее глаза блеснули, рот перекосился в довольной усмешке. — Дверь открывается, и на пороге стоят делегаты с Проксимы. Ну и зрелище. Грязный паршивый риг. Совершенно секретно и почти невероятно из-за снующих повсюду агентов Лилистар. Он прибыл для ведения переговоров о... — Она остановилась и закончила тихим монотонным голосом, — сепаратном мире между нами и ими. — Глядя прямо перед собой потухшим и отрешенным взглядом, она допила коктейль. — Да, это будет большой день. Я отчетливо его себе представляю. Старый Вирджил сидит и посмеивается, как обычно. И наблюдает, как все его военные заказы, вплоть до самого мелкого» превращаются в пустые бумажки. Опять к фальшивым норкам. Опять в эпоху мышиного дерьма, — когда вся фабрика провоняет насквозь. — Она отрывисто рассмеялась. — Это может произойти в любую минуту, доктор. Это точно.

— Парни Френекси, — сказал Эрик, тоже впадая в мрачное настроение, — как вы правильно заметили, будут в Вашин-35 в ту же минуту.

— Я знаю. Это просто фантазия. Несбыточная мечта. Порождение напрасных надежд. Так что даже если Вирджил и захочет организовать такую встречу, из этого вряд ли выйдет что-нибудь хорошее. Слишком мало шансов на успех — один из миллиона. Можно попытаться, но результат будет плачевный.

— Жаль, — сказал Эрик, погруженный в свои мысли.

— Предатель! Вас следует отправить на исправительные работы.

Пораженный до глубины души, Эрик запротестовал:

— Я хотел...

— Вы сами не знаете, чего вы хотите, Свитсент. Каждый неудачливый муж теряет подсознательную способность знать, чего он хочет — эта способность уходит от него. Вы беспомощны и жалки в своих попытках сделать хоть что-то правильно. Вы обречены на неудачу, потому что ваше израненное сердце не интересуется ничем, кроме своих страданий. Даже сейчас вы ухитрились отодвинуться от меня.

— Неправда!

— Теперь мы не соприкасаемся ничем. А ведь как трудно ужаться таким образом в этой тесноте» не правда ли? И все-таки вам это удалось, мы не касаемся даже бедрами.

Чтобы перевести разговор Эрик спросил:

— Я слышал по телевизору, что этот профессор с такой забавной бородой, Вальд, вернулся вчера из...

— Да нет, Вирджил пригласил не его.

— Может быть Марм Хастингс?

— Этот таоистский полудурок? Вы пытаетесь шутить? Вы всерьез думаете, что Вирджил потерпит у себя этого ничтожного шарлатана, который... — она сделала почти неуловимый жест большим пальцем и усмехнулась, показав свои ровные белые зубы. — Возможно, — сказала она, — это Иан Норс.

— Кто он такой? — Он где-то слышал это имя; он отчетливо осознавал, что, спрашивая се об этом, он делает тактическую ошибку и все-таки задал вопрос. В этом и заключалась его слабость в отношениях с женщинами — он давал себя увести куда им хотелось. Иногда. Но так бывало неоднократно, причем на важнейших поворотах судьбы.

Филис вздохнула.

— Фирма Иана делает все эти блестящие чистотой новые искусственные органы, которые вы так искусно вставляете в умирающих Вы имеете в виду, доктор, что не знаете имени человека, которому обязаны своей профессией?

— Я знаю, — с досадой ответил Эрик. — Просто я так занят, что мгновенно забываю все то, что не касается работы.

— А может быть это будет композитор. Как во времена Кеннеди; может быть это будет Пабло Казалс. Боже, какой же он, наверное, старый! А может Бетховен. Гм... — Она сделала вид, что пытается вспомнить. — Да, я действительно припоминаю, что он говорил что-то в этом роде. Людвиг ван Какой-то; только вот не помню был это Людвиг ван Кто-нибудь или еще кто-то...

— Ради Бога, — сказал Эрик, — прекратите это.

— Не забывайтесь. Вы не настолько важная шишка. Просто столетие за столетием не даете умереть одному отвратительному старикашке. Она усмехнулась своей неторопливой располагающей и доверительной усмешкой, полной почти восторженного веселья.

Эрик ответил, попытавшись придать своему тону как можно больше значительности:

— Я обслуживаю, кроме него весь штат ТМК, а это почти восемьдесят тысяч человек. И, кстати, я не могу делать это с Марса. Вся эта поездка меня возмущает. «И ты в том числе», — подумал он про себя.

— Великолепно, — воскликнула Филис. — Один хирург на восемьдесят тысяч человек! Один к восьмидесяти тысячам! А разве в вашем распоряжении нет целой бригады роботов? Возможно, они пока обойдутся без вас?

— Дело роботов заниматься грязной работой, — сказал Эрик.

— А дело хирургов по трансплантации — унижаться, — ответила Филис.

Эрик сердито посмотрел на нее. Она сделала очередной глоток и отвернулась. Он был бессилен у нее слишком много психической энергии.



Центральная часть Вашин-35 — пятиэтажное кирпичное здание, в котором мальчишкой жил Вирджил, содержало и вполне современную часть со всеми удобствами, доступными жителям 2055 года. Несколькими кварталами далее находилась Тикут-авеню с магазинчиками, которые Вирджил помнил с детства. Тут была лавка Гаммаджа, в которой он столько раз покупал комиксы и дешевые леденцы. За ней виднелось здание аптеки, в которой старик купил как-то зажигалку и химикалии для своей стеклодувной установки под названием «Набор Гильберта номер 5».

— Что у нас сегодня в загородном театре? — произнес про себя Харви Акерман, когда их корабль продвигался вдоль Коннектикут-авеню, так что Вирджил мог вдоволь наслаждаться дорогим сердцу видом. Харви присмотрелся и застонал — Джин Харлоу в „Ангелах ада“. Все они видели это, по меньшей мере, дважды.

— Ты не забыл эту чудесную сцену, — обратилась к нему Филис, — в которой Харлоу говорит: «Пойду-ка я одену что-нибудь поудобнее — и возвращается. — Знаю, знаю, — раздраженно перебил ее Харви, — замечательная сцена.

Корабль свернул с Коннектикут-авеню на Мак-Комб-стрит и остановился перед зданием под номером три тысячи тридцать девять с аккуратным газоном за чугунной оградой. Однако, когда люк откинулся, Эрик ощутил вместо городского воздуха давно ушедшей столицы горьковатую и разреженную холодную атмосферу Марса. Почти задыхаясь и тщетно пытаясь вздохнуть полной грудью, он стоял и чувствовал себя разочарованным и больным.

— Я распоряжусь подать побольше воздуха, — сказал Вирджил, спускаясь с трапа в сопровождении Джонаса и Харви. Однако сам он, похоже, не испытывал в этом большой нужды. Он оживленно зашагал к дверям.

Группа роботов, искусно замаскированных под маленьких мальчиков, вскочил на ноги; один из них радостно закричал:

— Эй, Вирж, где ты был?!

— Моя мама посылала меня в город, — закудахтал Вирджил с просветлевшим от восторга лицом. — Как поживаешь, Эрл? У меня есть отличные китайские марки, мой папа подарил их мне, у него в конторе их много. Смотри, тут есть одинаковые, я могу по-меняться с тобой, — он полез в карман, стоя на пороге.

— Эй, а знаешь, что у меня есть, — пронзительно закричал второй мальчишка-робот. — Кусочек сухого льда! Я разрешил Бобу Роджи поиграть моим мячом за этот кусок. Можешь потрогать, если хочешь.

— Меняю на книжку, — сказал Вирджил, вынимая из кармана ключ. — Как насчет «Бака Роджера и кометы смерти»? Страшно интересная вещь.

Когда вся компания наконец спустилась на землю, Филис сказала Эрику:

— Попробуй предложить детям свежий календарь 1952 года с обнаженной Мерилин Монро на обложке. Посмотрим, что они за него дадут.

Дверь в здание не успела распахнуться, а навстречу гостям уже спешил один из охранников из штата ТМК.

— О, мистер Акерман, мы не ожидали вас так рано. — Охранник проводил их в холл.

— Он уже здесь? — с заметной озабоченностью спросил Вирджил.

— Да, сэр. Отдыхает в своей комнате. Он просил не беспокоить его несколько часов. — Охранник тоже нервничал.

— Сколько с ним человек?

— Он, помощник и два человека из Службы безопасности.

— Ну кому стаканчик холоднющего охладителя? — Обернувшись через плечо и как бы очнувшись, спросил Вирджил.

— Мне, мне, — откликнулась Филис, передразнивая воодушевленный тон Вирджила. — Мне хочется искусственного малинового лимона. А тебе, Эрик? Как насчет лимона с джином и виски или шотландской вишневой водки? Или в 1935 они не знали таких букетов?

Харви сказал Эрику:

— Найти бы тихое место, где можно лечь и отдохнуть. Этот марсианский воздух делает меня слабым котенком. Почему он не построит колпак, чтобы иметь здесь нормальный воздух?

— Возможно, он делает это сознательно, — ответил Эрик. Это не дает ему остаться здесь навсегда, заставляет возвращаться на Землю.

Подойдя к ним, Джонас заявил:

— Лично мне нравится весь этот анахронизм. Это настоящий музей. Ваша жена выполнила громадную работу по восстановлению этого периода. Прислушайтесь к этому — как это называется? — радио, играющему в этом помещении. Все покорно прислушались. Это была опера «Бетти и Боб» — старинна; опера, пробившаяся сквозь давно ушедшее время. Да же Эрик почувствовал себя тронутым; голоса касались живыми и абсолютно реальными. Здесь были именно они, а не их далекое отражение. Как Кот; удалось этого добиться, было непонятно.

Стив — громадный, мужественный негр, или, скорее, его копия-робот, подошел к гостям, куря трубку и сердечно кивая каждому из них.

— Доброе утро, доктор. У нас на днях здорово похолодало. Скоро деткам можно будет кататься на санках. Мой сынок Джордж ведь тоже копит на санки, так он сказал мне недавно.

— Я добавлю один доллар тридцать четвертого года, — сказал Ральф Акерман, доставая бумажник Вполголоса он спросил Эрика: — Или может папа. Вирджил считает, что цветным детям не положены санки?

— Не беспокойтесь, мистер Акерман, — уверил его дворецкий. — Джордж, он заработает свои санки. он не хочет чаевых, он хочет честно заработать.

Медленно и с чувством собственного достоинств; чернокожий робот-дворецкий удалился.

— Чертовски правдоподобно, — сказал Харви по еле короткого молчания.

— На самом деле, — согласился Джонас. Его передернуло: — Боже, подумать только, что оригинал уж добрую сотню лет как мертв. Трудно себе представить что мы на Марсе, даже не на Земле, в нашем собственном времени. Мне это не нравится — я люблю вещи, которые кажутся тем, что они есть на самом деле.

— Но ты же не против стереозаписи симфонии, которую слушаешь вечером у себя дома, — высказал Эрик неожиданно пришедшую ему в голову мысль.

— Нет, — ответил Джонас, — но это совершенно разные вещи.

— Да нет, — не согласился Эрик. — Нет больше оркестра, звук давно рассеялся и утих, концертный зал погружен в молчание; все что у тебя сеть — это двенадцать сот футов ленты, намагниченной определенным образом... та же иллюзия, что и здесь. Только эта более закончена.

Поднимаясь по лестнице, он продолжал размышлять. Иллюзии постоянно живут рядом с нами. «Иллюзии вторглись в нашу жизнь уже тогда, когда первый бард пропел свою сагу о прошедших битвах. „Илиада“ настолько же фальшива, как эти дети-роботы, меняющиеся марками на пороге. Люди всегда стремились удержать прошлое, сохранить его как можно отчетливее, и в этом чет ничего порочного. Без этого нет преемственности, есть только мгновение. А лишенное связи с прошлым мгновение, — настоящее — не имеет никакого смысла.

Может быть в этом причина моей неудачи в семейной жизни. Я не могу вспомнить наше совместное с Кэти прошлое; не могу восстановить в памяти дни, когда мы добровольно жили вместе... теперь мы вынуждены это делать.

И никто из нас не понимает этого. Никто не задастся вопросом о значении или причинах прошлых поступков. Будь у нас память получше, мы могли бы повернуть события в нечто новое, более соответствующее нашим желаниям. Возможно, все это просто первый звонок приближающейся во всем ее безобразии старости. И это в мои-то тридцать четыре!»

Филис немного задержалась на лестнице, поджидая его.

— Вы не хотите переспать со мной, доктор?

Вздрогнув от неожиданности, Эрик сжался. Вихрь самых разнообразных чувств захлестнул его. Тут было; и возбуждение, и надежда, и страх, почти ужас, и чувство вины, смешанное с симпатией, и он сказал:

— Ни у одного человека я не видел таких замечательных зубов, как у вас.

— Отвечайте прямо.

— Я... — он лихорадочно подыскивал ответ. Разве можно словами ответить на такое? Но разве вопрос не был выражен словами? И быть испепеленным Кэти, от которой ничего не утаишь? Он физически ощущал на себе пристальный взгляд огромных распахнутых глаз Филис. — Хм... — произнес он, чувствуя себя ничтожеством.

— Вам же хочется этого, — сказала Филис.

— Умм... — выдавил он, поникнув под этим непрошеным женским вторжением в самые потаенные уголки его души. Она докопалась до нее, до его души, и теперь пробует ее на вкус. Черт бы се побрал Она видит его как на ладони; она права — он хочет ее и вместе с тем он ненавидит ее. И это она знает — читает на его лице своими ненавистными невообразимо большими глазами, глазами, которые не могут принадлежать смертной женщине.

— Без этого вы погибнете, — сказала Филис. — Без настоящей, стихийной и глубокой...

— Один шанс, — хрипло проговорил он, — из миллиона, что это сойдет мне с рук. — Ему удалось усмехнуться. По правде говоря, то что мы торчим здесь на этой проклятой лестнице вдвоем, просто глупо. — Да вам-то что до этого? — Он направился вверх мимо нее, не глядя по сторонам и не останавливаясь. «Что мне терять, — спрашивал он себя. А ведь пожалуй она справилась бы с Кэти так же легко, дергая и ослабляя те же нити, которыми она управляет мной».

Дверь личного кабинета Вирджила была открыта настежь. Вирджил двинулся внутрь. Все гости строго по порядку последовали за ним: впереди представители родового клана, за ними высокопоставленные служащие компании.

Эрик вошел и сразу увидел гостя.

Гость, человек, ради которого они прилетели сюда. Он сидел откинувшись; одутловатое лицо, лишенное всякого выражения, отвислые фиолетовые губы, глаза, устремленные в никуда — Джино Молинари, — законно избранный верховный правитель объединенной цивилизации Земли и верховный главнокомандующий се вооруженных сил в войне против ригов.

Его ширинка была расстегнута.

III

Когда подошло время обеда, Брюс Химмель, начальник отдела контроля качества головного отделения тиуанской корпорации „Меха и красители“, прервал работу и зашаркал по улицам Тиуаны по направлению к своему излюбленному кафе. Это кафе привлекало его дешевизной и непритязательностью. Маленькое деревянное здание, зажатое со всех сторон большими магазинами и кирпичными строениями, собирало в своих стенах в основном рабочих и особый тип мужчин, которые к своим тридцати годам не выбрали еще способа зарабатывать на жизнь. Они не трогали Химмеля, и это было все, что ему требовалось. В действительности это было то единственное, чего он хотел от жизни — чтобы его оставили в покое. И жизнь вполне предоставляла ему эту возможность.

Сидя в своем углу и ковыряясь в порции красного перца с ломтем бледного клейкого хлеба, Химмель заметил направляющегося к нему субъекта англо-саксонского типа с всклокоченными волосами, одетого в кожаный пиджак, джинсы, высокие ботинки и в перчатках, вынырнувшего, казалось, со всем своим одеянием из прошлого века. Это был Кристиан Плаут, водитель древнего турботакси; вот уже почти десять лет он скрывался здесь, в Нижней Калифорнии, от полиции, с которой у него были неприятности, связанные с распространением наркотиков. Он был слегка знаком Химмелю, потому что, как и тот, увлекался таоисткой философией.

— Salve, amicus, — произнес Плаут, протиснувшись к Химмелю.

— Привет, — обжигаясь горячим перцем, ответил Химмель. — Какие новости?

Колеся в своем такси по Тиуане круглые сутки, Плаут всегда был в курсе самых последних событий. Если что-нибудь происходило, он оказывался тут как тут и никогда не упускал случая извлечь для себя какую-нибудь пользу.

— Послушай, — сказал Плаут, наклонившись поближе и сморщив свое сухое песочного цвета лицо. — Видишь это? Разжав кулак, он выкатил на стол капсулу; почти мгновенно его ладонь накрыла ее, и капсула скрылась так же внезапно, как и появилась.

— Вижу, — спокойно ответил Химмель, продолжая жевать.

Дернувшись, Плаут прошептал:

— Хе-хей, это Джи-Джи-180.

— Что это за штука? — Химмеля охватило мрачное предчувствие. Ему захотелось, чтобы Плаут отстал от него и поискал других клиентов.

— Джи-Джи 180. — Плаут наклонился вперед и, едва не касаясь лица Химмеля, зашептал: — Это немецкое название наркотика, который только начинает продаваться в Южной Америке как фродадрин. Его невозможно достать в Америке, да его и здесь, в Мексике, не достанешь. — Он усмехнулся, обнажив свои неровные гнилые зубы.

Химмель с гадливостью заметил, что даже его язык имел какой-то неестественный оттенок. Чтобы подавить отвращение, он отвернулся.

— Мне всегда казалось, что здесь в Тиуане нет проблем с наркотиками, — сказал Химмель.

— Я тоже так думал. Именно поэтому меня и заинтересовал этот Джи-Джи 180. Я достал немного.