Филип К. Дик

«Мечтают ли андроиды об электрических овцах?»

1

Легкий бодрящий электрический импульс, посланный автоматическим будильником стимулятора настроения, разбудил Рика Декарда. Он с неизменным чувством удивления — каждый раз он удивлялся, осознав, что проснулся вдруг безо всякого предупреждения. — поднялся с кровати, не поправляя пижамы, и потянулся. В этот момент его жена Ирен, спавшая на другой кровати, открыла серые невеселые глаза, моргнула и, застонав, снова их зажмурила.

— Ты настраиваешь свой «Пенфилд» на слишком низкий уровень, — сказал он ей. — Давай я настрою его заново, ты проснешься и…

— Не прикасайся к моей настройке. — В се голосе прозвучали резкие нотки. — Я вообще не хочу просыпаться…

Рик присел на краешек ее кровати, наклонился и начал терпеливо объяснять:

— Если ты установишь достаточно высокий уровень импульса, то сразу обрадуешься тому факту, что проснулась. В этом все дело. На отметке «С» он преодолевает порог подсознания, как, например, у меня.

Он дружелюбно — регулятор его «Пенфилда» был поставлен на «D», и Рик чувствовал расположение ко всему окружающему миру — погладил ее по бледному обнаженному плечу.

— Убери свои кривые лапы, легавый, — буркнула Ирен.

— Я не легавый.

Теперь и он почувствовал раздражение, хотя не настраивал регулятор на недовольство.

— Ты еще хуже, — сказала жена, по-прежнему не открывая глаз. — Ты — убийца, нанятый легавыми.

— За всю свою жизнь я не убил ни одного человека!

Раздражение росло и переходило в открытую вражду.

— Да, только этих бедных анди, — сказала Ирен.

— Но я не заметил, чтобы ты хоть раз испытывала муки совести, тратя премии, которые я получаю. Тебе сразу хочется что-нибудь приобрести.

Он поднялся и направился к пульту своего стимулятора.

— Мы бы давно могли купить настоящую овцу вместо электрической подделки, которая стоит там, наверху, если бы откладывали деньги. У нас всего лишь электрическая овца, и это при том заработке, которого я добился за эти годы!

Стоя перед пультом, он колебался, не зная, что выбрать. Ручка таламуса погасила бы чувство гнева, но, может быть, следует усилить действие, чтобы победить в споре?

— Если ты усилишь интенсивность, я сделаю то же самое, — неожиданно произнесла Ирен. Теперь она открыла глаза и следила за ним. — Я поставлю на максимум, и ты получишь такой скандал, по сравнению с которым все наши прежние ссоры — просто чепуха. Ну давай набирай, набирай, попробуй.

Она быстро вскочила с постели, подбежала к пульту своего стимулятора и остановилась, не отводя от мужа яростного взгляда и ожидая, что он предпримет.

Вздохнув (угроза возымела действие), он сказал: — Я наберу то, что стоит у меня в расписании на сегодня.

Сверившись с расписанием, он увидел, что ему требуется деловое настроение.

— Послушай, если я наберу по расписанию, ты поступишь так же? — спросил он.

Имея достаточно опыта в разговорах с Ирен, он знал: нельзя что-либо решать, не получив ее согласия.

— Мое расписание включает шесть часов депрессии с уклоном в самобичевание, — ответила Ирен.

— Как? Зачем ты составила такое расписание?

— Это полностью сводило на нет само значение стимулятора.

— Я даже не знал, что его можно так настраивать, — сухо заметил он.

— Однажды я сидела перед телевизором, — объяснила Ирен, — и, само собой, смотрела Бастера Дружби с его Дружелюбными Друзьями. Только он объявил, что сейчас сообщит грандиозную новость, как вдруг передача прервалась рекламой, знаешь, которые я особенно ненавижу, — об этих свинцовых гульфиках фирмы «Скалистый Берег». Поэтому я выключила на минутку звук и услышала… все это здание. Я услышала… — Она сделала движение рукой.

— Пустые квартиры, — заключил за нее Рик.

Иногда ночью он тоже слышал тишину. По шкале плотности населения многоквартирный дом, наполовину занятый, ценился очень высоко. В районах, которые перед войной составляли пригороды, то и дело можно было встретить совершенно пустые здания. Во всяком случае, до него доходили такие слухи.

Как и большинство других людей, он обычно довольствовался информацией из вторых рук, но хотел проверить ее сам.

— В тот момент, — продолжала Ирен, — когда я включила звук телевизора, я была в настроении номер триста восемьдесят два. Я выбрала его незадолго до передачи. Сначала я ощутила прилив благодарности — как хорошо, что мы можем позволить себе стимулятор «Пенфилда». Но потом поняла, насколько это неестественно и противоречит здоровой реакции — никак на реагировать на отсутствие жизни вокруг. Ты понимаешь меня? Наверное, нет. Когда-то отсутствие ощущений считалось симптомом психического заболевания. Поэтому я не стала включать звук, а села к пульту и, поэкспериментировав, нашла комбинацию для отчаяния.

На ее смуглом лице отразилось удовлетворение, как будто она действительно добилась чего-то дельного.

— Я вставляю эту комбинацию в свое расписание два раза в месяц. Думаю, этого вполне достаточно: испытать в разумных пределах безнадежное отчаяние. Ведь мы остались на Земле, тогда как все нормальные люди с головой на плечах уже давно эмигрировали. Ты согласен со мной?

— Но в таком настроении, — ответил Рик, — можно пребывать долго и даже не пытаться набрать другую комбинацию. Ведь отчаяние способно длиться неограниченное время.

— В мое расписание введена автоматическая перенастройка каждые три часа, — сказала жена. — Четыреста восемьдесят один — открытые для меня в будущем новые возможности, новая надежда…

— Я знаю, что такое четыреста восемьдесят один, — он сам не раз набирал эту комбинацию и очень доверял ей.

— Послушай, — продолжил он, присев на постель, взял ее за руки, обнял. — Даже с автоматическим переключателем очень опасно подвергать себя депрессии любого рода. Забудь о своей настройке, а я забуду о своей. Мы оба наберем сто четыре, вместе насладимся, потом я запрограммирую себе обычное деловое настроение, проведаю нашу овцу и отправлюсь на работу, зная, что ты не сидишь мрачно у телевизора.

Он отпустил ее длинные узкие пальцы, встал и вышел из просторной спальни в гостиную, где еще сохранился запах выкуренных вчера вечером сигарет. Наклонившись к телевизору, чтобы включить его, он услышал голос Ирен из спальни:

— Я не переношу телевизора натощак.

— Набери себе восемьсот восемьдесят восемь, — ответил Рик, пока телевизор нагревался. — Это — желание смотреть телевизор, независимо от того, что передают.

— Мне вообще не хочется что-либо набирать, — сказала жена.

— Тогда набери тройку.

— Я не могу настраивать стимулятор на возбуждение коры мозга. Это вызовет желание набирать новые комбинации. А если я вообще ничего не хочу набирать? Даже не хочу прикасаться к пульту! Набирать комбинации сейчас — самое худшее, что я могу придумать! Я хочу просто сидеть в кровати, не поднимая головы!

В ее голосе прорезались тоска и безнадежность.

Он все-таки включил телевизор, и в комнате, заполняя ее, загудел голос мистера Бастера Дружби.

— Ха-ха, парни! Теперь пора коротенько рассказать о погоде на сегодня! Спутник «Мангуста» докладывает, что радиоактивные осадки достигнут максимума к полудню, а затем их уровень начнет понижаться. Так что, ребята, если кто из вас собирается отправиться нарядом с Риком появилась Ирен, шурша волочащимся по полу подолом ночной рубашки. Она выключила телевизор и выпалила:

— Хорошо, сдаюсь. Я наберу все, что ты захочешь. Экстатический сексуальный порыв… Мне так плохо, что я даже такое готова выдержать. Какая, к черту, в конце концов разница?

— Я поставлю стимулятор для нас обоих, — предложил Рик и повел ее обратно в спальню; там он набрал на пульте се стимулятора пятьсот девяносто четыре: радостное принятие первенства мудрого мужа в решении вопросов любого рода. На собственном пульте он накрутил нестандартный и творческий подход к работе, хотя в этом едва ли была необходимость. Он всегда относился к своей работе именно так, даже не прибегая к помощи стимулятора.

После спешного завтрака — он потратил на споры слишком много времени — Рик в полном облачении для выхода из дома, не забыв свинцовый гульфик модели «Аякс» фирмы «Скалистый Берег», поднялся на крышу, где «паслась» его овца. Это чудо техники со стимулированным удовольствием пощипывало траву, втирая очки остальным жильцам дома.

Конечно, у некоторых соседей животные тоже были электрическими, хотя внешне это не было заметно, но Рик никогда не совал нос в чужие дела, и остальные соседи не слишком интересовались, какая у него овца.

Было бы верхом бестактности спросить: «У вас настоящая овца?» Даже хуже, чем усомниться в натуральности зубов, волос или внутренних органов соседа.

Запах утреннего воздуха, загрязненного радиоактивной пылью, заметно ослаблявшей солнечный свет, поразил обоняние Рика, и он громко чихнул, избавляясь от этого запаха смерти.

«Ну, это слишком сильно сказано», — подумал он, пробираясь к собственному участку почвы на крыше, которым он владел вместе с чересчур большой для него квартирой. Последствия Мировой войны значительно сузили для переживших ее область возможностей и желаний. Те, кто на смогли пережить пылевые сумерки и радиоактивные осадки, умерли много лет назад и давно забыты.

Теперь поредевшая пыль в атмосфере сражалась с выжившими, сумевшими ей противостоять. Она воздействовала на сознание и наследственный генетический код.

Несмотря на свинцовый гульфик, эта пыль наверняка попадала в его организм, добавляя каждый день — поскольку он все еще не решился эмигрировать — новую порцию смертоносной грязи, хотя до сих пор все медицинские обследования относили Рика к разряду «регуляров» — людей, имеющих право воспроизводить свой род в рамках существующих достаточно снисходительных законов. Но в любой момент такая проверка, проводимая врачами Департамента полиции Лос-Анджелеса, могла показать обратное — из-за всепроникающей радиоактивной пыли у регуляров продолжали рождаться «специалы». И самым популярным лозунгом момента, благодаря рекламе, звучащей с экранов телевизоров, кричащей с плакатов, был такой: «Эмигрируй или дегенерируй! Выбирай сам!»

«Очень правильно сказано», — подумал Рик, отпирая калитку, ведущую на его личный маленький лужок. Он подошел к своей овце. «Но из-за моей работы я не могу эмигрировать», — ответил он себе.

Его приветствовал сосед по дому, владелец ближайшего пастбища Билл Барбур.

Он, как и Рик, был одет в рабочий костюм, но остановился по дороге на работу посмотреть, как поживает его животное.

— Моя лошадка, — сияя объявил он, — забеременела!

Сосед показал на крупного першерона, задумчиво уставившегося в пространство.

— Что вы на это скажете?

— Скажу, что скоро у вас будут две лошадки, — ответил Рик.

Он подошел к овце. Та лежала, пережевывая жвачку, не спуская с Рика внимательных глаз на случай, если он вдруг принес ей лакомый кусочек. Эта модель овцы имела специальный встроенный контур, так что при виде овса в любом виде она бы очень натурально вскочила и поспешила к хозяину.

— А от чего она забеременела? — спросил Рик Барбура. — Ветром надуло?

— Я специально купил порцию спермы самого высокого качества, какую только смог достать в Калифорнии, — сообщил Барбур, — через моих друзей в Департаменте животноводства. Помните, как на прошлой неделе ветеринарный инспектор приходил осматривать Джуди? Все очень хотят получить жеребенка. Джуди у меня — высший класс!

Барбур с любовью потрепал лошадь по шее, и она наклонила к нему голову.

— Вы не хотите продать ее? — спросил Рик.

Боже, как ему хотелось иметь лошадь или вообще какое-нибудь настоящее животное! Владеть подделкой и ухаживать за ней — это постепенно деморализует человека. Он понимал, что по своему социальному положению не может владеть настоящим животным и ему приходилось довольствоваться электрическим. Но если ему и было бы все равно, оставалась еще жена, для которой очень важно, какое у них животное.

— Продать лошадь, — выпалил Барбур, — аморально.

— Тогда продайте жеребенка. Иметь двух животных еще более аморально, чем ни одного.

Озадаченный Барбур ответил:

— Почему? Очень многие имеют по два, по три и даже по четыре животных, а вот у Фреда Ушборна, владельца завода хлореллы, — вообще пять. Вы не читали в «Хронике» статью про его утку? Считается, что это самая большая и упитанная утка на всем Западном побережье!

Глаза Барбура заблестели, как только он вообразил себе такое сокровище. Он постепенно погружался в транс.

Порывшись в кармане плаща, Рик вынул помятый и зачитанный чуть не до дыр экземпляр «Каталога животных» Сидни и Фаула. Он заглянул в указатель, нашел в слове «Жеребенок» отсылку на слово «Лошадь» и проглядел цены по всей стране.

— Жеребенка першерона у Сидни можно купить за пять тысяч долларов, — громко изрек он.

— Нет, не купите, — сказал Барбур. — Обратите внимание, название напечатано курсивом, значит у них нет сейчас ни одного свободного экземпляра. А цена — это на случай, если они появятся.

— Допустим, — предложил Рик, — я бы платил Вам по пятьсот долларов каждый месяц. Десять месяцев — и полная стоимость по каталогу.

Барбур возразил с жалостью:

— Декард, вы ничего не понимаете в лошадях. Почему у Сидни нет на продажу першеронов? На то есть причина. Жеребята першеронов не меняют владельцев, даже по цене, указанной в каталоге. Они слишком редкие, пусть и не слишком хороших кровей. — Он облокотился на изгородь, разделяющую их участки. — Джуди у меня уже три года, и за все это время я не встречал жеребенка першерона равных с ней достоинств. Чтобы купить ее, я летал в Канаду и сам вез домой. Привезите такое животное куда-нибудь в Колорадо или Вайоминг — и вас живо пристукнут, а животное уведут. И знаете почему? Перед последней Мировой войной имелись буквально сотни…

— Однако, — прервал его Рик, — если у вас будут две лошади, а у меня ни одной, это разве не будет противоречить всем теологическим и моральным основам учения о сострадании?

— У вас же есть овца! Черт побери, если бы у вас не было овцы, в вашей позиции еще имелась бы какая-то логика. Само собой, если бы у меня было два животных, а у вас ни одного, я бы тем самым лишал вас истинного слияния с Сострадающим. Но в этом доме у любой семьи — их примерно пятьдесят, каждая третья квартира занята — есть какие-нибудь животные. У Грейсона — цыпленок. Вон он. — Барбур указал на север. — Сукс и его жена владеют большой рыжей собакой. Она постоянно лает по ночам. — Барбур задумался. — По словам Эда Смита, у него есть кот, которого он держит в квартире и никому не показывает. Хотя, возможно, он просто врет.

Рик подошел к овце, наклонился и начал перебирать ее густую шерсть, пока на нашел то, что искал — замаскированную контрольную панель. На глазах Барбура он рывком открыл ее, обнажая механизм.

— Видите? — спросил он. — Теперь вы понимаете, почему мне так нужен жеребенок?

После длительного молчания Барбур проронил:

— Эх, бедняга… И так вы все время?

— Нет, — ответил Рик. Он снова закрыл панель своей электрической овцы и обернулся к соседу. — Сначала у меня была настоящая овца. Нам ее отдал свекр, когда собрался эмигрировать. Потом, примерно год назад, — помните, я возил ее к ветеринару, вы как раз стояли наверху — я вышел на крышу и увидел, что овца лежит на боку, не в силах подняться.

— Да, я помню, вы подняли ее и поставили на ноги, — подтвердил Барбур, кивая, — но, сделав пару шагов, она снова упала.

— У овец странные болезни, — сказал Рик. — Точнее говоря, у овец множество болезней, но их симптомы одинаковые. Овца не может подняться, и трудно определить, насколько серьезно заболевание: растянута ли связка на ноге или она умирает от столбняка. С моей случилось последнее.

— Здесь? — удивился Барбур. — На крыше?

— Сено, — объяснил Рик. — Я не снял с охапки всю проволоку, и Груччо — так я звал ее — поцарапала ногу и заразилась столбняком. Я отвез ее к ветеринару, и там она умерла. Я долго думал о случившемся, а потом отправился в одну из мастерских, отдал им фотографию Груччо, и они изготовили вот это.

— Он показал на эрзац-овцу, которая продолжала трудолюбиво пережевывать, поглядывая на хозяина и все еще не теряя надежды найти что-нибудь овсяное. — Отличная работа. Я трачу на нес почти столько же времени, сколько и на Груччо, но… — Рик пожал плечами.

— Это совсем не то, — закончил за него Барбур.

— Да. Ведь за ней тоже нужно ухаживать столь же внимательно, как и за настоящей, потому что такие животные ломаются, и соседи могут узнать. Эту я возил в починку шесть раз — правда, в основном были мелкие неполадки. Но, например, однажды что-то произошло с магнитной лентой, и овца начала блеять без остановки: сразу можно было определить, что сломался механизм, а не что-то произошло с живым существом. Вы, конечно, понимаете, что мастерская имеет соответствующую вывеску: такая-то клиника для животных. На водителе белый халат, как на настоящем ветеринарном враче. — Он бросил взгляд на часы, вспомнив про время. — Мне пора на работу. Увидимся сегодня вечером.

Рик отправился к своему кару, а Барбур поспешно крикнул ему вслед:

— Я никому ничего не скажу!

Остановившись, Рик хотел поблагодарить его, но потом какое-то безразличие и отчаяние, от которых страдала Ирен, коснулось и его; он пробормотал:

— Не знаю. Возможно, это не имеет никакого значения.

— Но они все будут смотреть на вас сверху вниз. Не все, но некоторые. Вы же знаете, как люди относятся к заботе о животных. Не иметь животного — это считается аморальным и антиэмпатическим. Правда, юридически это не преступление, как было сразу после войны, но общественное мнение на сей счет сохранилось до сих пор.

— Боже! — воскликнул Рик.

Он в отчаянии взмахнул руками.

— Но ведь я хочу иметь животное. Я стараюсь купить что-то подходящее, но на мое жалованье простого государственного служащего…

«А вдруг, — подумал он, — мне снова повезет, и я смогу отправить на покой четырех анди за этот месяц. Знал бы тоща, что Груччо умрет… Ведь два года назад мне удалось взять четверых…»

Но это было еще до появления злосчастного двухдюймового куска проволоки, похожего на обломок иглы шприца, до столбняка.

— Вы могли бы купить кота, — предложил Барбур, — кошки недорогие, проверьте по каталогу.

— Мне не нужен комнатный зверек, — тихо промолвил Рик. — Я уже сказал, что мечтаю иметь большое животное. Овцу или корову, если удастся собрать денег, или лошадь, как у вас.

Он вдруг осознал, что премия за пять уничтоженных анди позволила бы ему осуществить его мечту. «По тысяче долларов за штуку сверх моего жалованья. Потом где-то и у кого-нибудь я бы раздобыл то, что мне нужно, пусть даже в каталоге Синди они и значатся курсивом. Пять тысяч долларов. Но, — подумал он, — пятерым анди нужно сначала добраться до Земли с одной из колонизированных планет. Это от меня не зависит. Я не могу заставить пятерых андроидов бежать сюда и даже если бы мог, то ведь есть и охотники из других полицейских агентств. Анди нужно было бы устроить резиденцию в Северной Калифорнии, и старшему охотнику за андроидами в этом регионе Дейву Холдену пришлось бы либо умереть, либо уйти на пенсию».

— Купите сверчка, — шутливо посоветовал Барбур, — или мышку. Слушайте, за двадцать пять долларов вы можете купить взрослую мышь.

— Ваша лошадь тоже может умереть, как Груччо, — сказал Рик. — Вы придете домой с работы, а она лежит на спине, всеми четырьмя ногами вверх, словно жук или сверчок, которого вы только что назвали.

Рик зашагал прочь, сжимая в руке ключ от аэрокара.

— Извините, если обидел вас, — нервно произнес ему вслед Барбур.

Рик Декард молча открыл дверцу кара. Ему больше нечего ответить соседу. Его мысли уже были заняты работой, наступающим рабочим днем.

2

В пустой комнате заброшенного гигантского многоэтажного дома, где жили раньше тысячи людей, один телевизор продолжал работать.

До последней Мировой войны эта ныне не принадлежащая никому руина была ухоженным, оберегаемым и любимым многими людьми домом.

Тогда здесь был пригород Сан-Франциско; до самого города легко добирались монорельсовым экспрессом.

Весь полуостров пел и шумел жизнью, словно усаженное птицами дерево, но ныне жители его или умерли, или эмигрировали на одну из планет-колоний.

Люди исчезли, потому что война обошлась слишком дорого, несмотря на залихватские прогнозы Пентагона и его самодовольного научного вассала, корпорации Рэнд, которая к тому же находилась неподалеку от этих мест. Как и владельцы квартир, корпорация, чтобы спастись, переехала в другое место. Ни одна живая душа по ней не скучала.

Теперь уже никто не помнил, почему началась война, и кто, если вообще кто-нибудь, одержал победу. Пыль, заразившая всю атмосферу планеты, возникла как бы ниоткуда, и ни один из противников на предполагал, что она может появиться.

Сначала, как это ни странно, вымерли совы. Тогда такое событие казалось почти забавным — толстые, в белом пуху перьев птицы валялись тут и там, во дворах и на улицах. Обычно они вылетали из своих убежищ только после наступления темноты и редко попадались на глаза людям. В Средние века эпидемии чумы появлялись так же — сначала погибали крысы. На этот раз чума спустилась сверху.

За совами последовали остальные птицы, но к тому времени загадка уже была решена. Программа колонизации планет потихоньку разрабатывалась еще до последней войны, но теперь, когда солнечные лучи больше не падали на зеленую поверхность, колонизация вступила в новую фазу. Поэтому новейшее орудие войны, Синтетический Борец за свободу, было переконструировано.

Способный функционировать в условиях другой планеты гуманоидный робот — иными словами, андроид из органических материалов — превратился в мощный двигатель всей программы колонизации. По принятому ООН закону, каждый эмигрант автоматически становился владельцем андроида, тип которого он выбирал сам. Разнообразие андроидов превзошло всякие разумные пределы, подобно разнообразию моделей автомобилей в Америке 60-х годов XX века.

Это было лучшим стимулом эмиграции — слуга-андроид в качестве пряника и радиоактивные пыль и осадки в качестве кнута. ООН позаботилась о том, чтобы эмигрировать стало легко, а оставаться — трудно, если вообще возможно.

Промедление с переселением означало угрозу для наследственности человеческой расы. Если на гражданине закреплялся ярлык «специал», он, даже добровольно приняв стерилизацию, выпадал из истории. По существу он больше уже не был частью человечества. И все же то тут, то там кое-кто отказывался эмигрировать. Данный факт даже для профессионально занимавшихся этой проблемой оказался непостижимой иррациональностью.

Рассуждая логически, все нормально мыслящие люди должны эмигрировать. Но, очевидно, даже в искалеченном обличье Земля оставалась слишком привычной, чтобы от нее можно было так легко отказаться.

Или, возможно, оставшиеся надеялись: смертоносный пылевой чехол постепенно рассеется.

Во всяком случае, тысячи людей продолжали оставаться на Земле, по большей части они скапливались в больших городах, где могли видеть друг друга и находили в этом поддержку. Они были в общем-то относительно здравомыслящие индивиды.

Однако, в покинутых пригородах стали селиться всякие необычные типы.

Один из них — Джон Исидор, который как раз брился в ванной комнате, а телевизор в пустой квартире продолжал вопить и стонать в пустоту.

Джон забрел в эти места еще в первые послевоенные дни, да| так и остался. В те мрачные времена никто толком не знал, что делать. Все пришло в движение: толпы, сорванные с насиженных мест, люди в одиночку и группами скитались из однойместности в другую. В тот период радиоактивная пыль выпадала нерегулярно и неравномерно. Некоторые штаты были от нее почти свободны, а другие уже просто задыхались. Сорванное с насиженных мест население кочевало в соответствии с выпадениями радиоактивной пыли. Полуостров к югу от Сан-Франциско был сначала почти свободен от пыли, и многие спешили поселиться здесь. Когда появилась пыль, некоторые умерли, остальные уехали. Джон Р. Исидор остался.

Телевизор не умолкал.

— …воссоздавая безмятежную атмосферу южных штатов послевоенных и предвоенных лет! В качестве личного слуги или неутомимого помощника в работе, сделанный по индивидуальному заказу андроид, приспособленный специально для ваших личных, уникальных нужд, для вас и только для вас, вручается вам по прибытии совершенно бесплатно, в качестве подарка, полностью экипированный в соответствии с вашими указаниями, отданными перед отлетом с Земли. Он станет вашим верным спутником, разделит трудности величайшего и отважнейшего приключения, на которое человечество отважилось впервые за всю свою историю…

Телевизор продолжал в том же духе нескончаемо.

«Не опоздал ли я на работу», — думал Исидор, скребя подбородок. У него не было исправных часов. Обычно он сверял часы с сигналами времени по телевизору, но сегодня, судя по всему, был День планетного праздника. Во всяком случае, как утверждали дикторы, наступила пятая — или шестая? — годовщина основания Новой Америки, главного американского поселения на Марсе, а неисправный телевизор Джона Исидора принимал только один канал, национальный правительственный, национализированный в дни войны и оставшийся без изменений по сей день.

Таким образом, Исидор был вынужден регулярно слушать официальную программу правительства в Вашингтоне, посвященную успехам колонизации ближайшей к Земле планеты Солнечной системы.

— Послушаем миссис Мегги Клюгмен, — предложил Джону диктор на экране.

Но Джону гораздо больше хотелось узнать, который час.

— Миссис Клюгмен, совсем недавно эмигрировавшей на Марс, в записанном на пленку в Нью-Йорке интервью был задан следующий вопрос: «Миссис Клюгмен, как вы считаете, сильно ли отличается жизнь на зараженной радиацией Земле от жизни здесь, на новой планете, открытой для любых перспектив?»

Последовала пауза, потом прозвучал усталый, хриплый голос женщины средних лет:

— Меня и нашу семью из трех человек больше всего поразило… достоинство.

— Достоинство, миссис Клюгмен? — переспросил диктор.

— Да, — ответила миссис Клюгмен, новосел Марса. — Это трудно объяснить. Иметь слугу, на которого можно положиться в эти беспокойные времена, — я нахожу, что это очень ободряет.

— А на Земле, миссис Клюгмен, в прошлом, вы не опасались оказаться в числе классифицируемых как… «специалы»?

— О, мы с мужем страшно беспокоились, просто ужасно. Конечно, сейчас, когда мы эмигрировали, все эти волнения позади и, к счастью, навсегда.

«И для меня они исчезли навсегда, — кисло подумал Джон Исидор. — Мне даже не понадобится эмигрировать». Он числился в специалах уже более года, и не только вследствие генных нарушений, которые он носил в своем теле.

Он не справился с тестом на минимум умственных способностей, что причислило его, говоря простыми словами, к недоумкам.

В результате на Джона Исидора низверглось презрение трех обитаемых планет; несмотря на это, он все еще существовал.

У него была работа — он водил фургон фирмы по ремонту искусственных животных «Ваннессовская ветеринарная лечебница». Его мрачный молчаливый босс Ганнибал Слоут относился к нему как к нормальному человеку, за что Джон был ему очень благодарен. «Жизнь полна сомнений, не вызывает их только смерть», — любил иногда говорить мистер Слоут. Исидор, хотя и слышал это неоднократно, смутно понимал смысл. В конце концов, если недоумок способен разбираться в латыни, то он перестает быть недоумком.

Сам мистер Слоут признал истину, когда ему было указано на данное обстоятельство.

А кроме того имелось множество куда более глупых недоумков, чем Джон Р. Исидор, вообще не способных работать и постоянно обитавших в специальных закрытых заведениях с причудливыми названиями вроде «Американского института особых трудовых навыков». Слово «особых», как обычно, намекало на характеры обитателей заведения.

— …но ваш муж не чувствовал, — говорил диктор на телеэкране, — что, одевая дорогой и неудобный свинцовый гульфик, он надежно предохраняет себя, не так ли, миссис Клюгмен?

— Мой муж… — начала миссис Клюгмен.

В этот момент, завершив бритье, Исидор вошел в комнату, где стоял телевизор, и выключил его.

Тишина навалилась на него со стен, потолка, поломанной мебели. Она смяла его всей своей ужасной мощью, словно питаемая гигантским генератором безмолвия. Она поднималась от пола, от серого вытертого ковра, покрывавшего весь пол от стены до стены. Ее выпустили на волю поломанные кухонные принадлежности, мертвые предметы бытовой техники, которые не работали уже тогда, когда в квартире впервые появился Джон Исидор. Негоревшая лампа-торшер в гостиной тоже источала тишину, которая смешивалась с тишиной, спускавшейся с потолка. Тишине удавалось излиться из любой вещи, словно тишина подменяла собой все материальные предметы.

Поэтому тишина атаковала не только уши, но и глаза Исидора. Стоя рядом с безмолвным телевизором, он не только слышал, но и видел тишину. Он и раньше подобным образом ощущал ее присутствие — когда тишина приходила, она врывалась сразу, без церемоний, явно не собираясь ждать. Безмолвие мира не в состоянии было совладать с собственной жадностью, больше не было сил терпеть, когда оно практически победило.

«А другие, — спрашивал себя Исидор. — те, которые тоже остались на Земле, как они воспринимают пустоту? Или здесь все дело в особенностях моей биологической структуры, в недостатках моего сенсорного аппарата? Это интересный вопрос». Но с кем бы он мог поговорить?

В этом слепом и глухом доме с тысячей незанятых квартир он жил один как перст, чувствуя, что дом, подобно своим собратьям, день за днем превращается в безмолвную и безнадежную жертву тени мировой энергии — энтропии. В конечном счете и дом, и все его содержимое превратятся в однородную безликую массу, в пудинг из бесполезного хлама, который заполнит все комнаты от потолка до пола, а потом и сами побежденные дома превратятся в бесформенную массу, погребенную под всепроникающей пылью.

К тому времени он сам, конечно, умрет. Это тоже было довольно интересным с точки зрения развития явлением, которое занятно было предчувствовать, стоя в пустой гостиной один на один с мертвой, всепроникающей тишиной.

Наверное, лучше было бы снова включить телевизор, но вся эта реклама, предназначенная еще оставшимся нормальным людям, вызывала у него чувство страха. Она напоминала о путях и возможностях, закрытых для него, специала. Он никому не нужен. Он не смог бы эмигрировать, даже если бы и захотел.

Так зачем все это слушать? К черту их всех вместе с колонизацией! Хоть бы там, в колониях, началась война! Теоретически такое возможно. Тогда там все кончится, как и на Земле. Все эмигрировавшие станут специалами.

«Ладно, — подумал он. — Я иду на работу».

Он толкнул дверь. Перед ним открылся неосвещенный коридор. И тут же Рик отпрянул назад, лишь бросив взгляд на безмолвную пустоту, в которую был погружен дом. Да, эта сила, которую он явно чувствовал, ждала его в засаде. Она заполняла и его квартиру. «Бог мой!» — подумал он и захлопнул дверь. Он еще не подготовился к долгому путешествию по гулким лестницам на пустую крышу, где его не будет ждать животное и где навстречу ему раздастся только эхо собственных шагов, эхо пустоты.

«Пора взяться за рукоятки», — сказал он себе и прошел в гостиную к черному эмпатическому ящику.

Включив его, он почувствовал запах озона, распространяющийся от блока питания. С радостью вдохнув его, он ожил. Ожил и прибор. Засветилась катодная трубка, на экране появился казавшийся беспорядочным узор цветных полос, линий и фигур.

Пока рукоятки свободны, узор не имел никакого смысла. Джон вздохнул и ухватился за рукоятки эмпатического генератора.

Перед ним возникло изображение: он вдруг увидел перед собой знаменитый пейзаж — коричневый склон старой горы, уходящий вверх. Высохшие скелетообразные стебли бурьяна вытягивались к сумрачному, бессолнечному небу. Вверх по склону поднималась одинокая фигура, похожая на человека, в балахоне такого же унылого цвета, как и небо.

Этот человек, Вилбур Сострадающий, потихоньку двигался вперед. Сжимая рукоятки, Джон Исидор мало-помалу ощущал, что образ гостиной, в которой он находится, постепенно исчезает. Старая мебель и стены отодвинулись в никуда; он больше не воспринимал их. Как всегда, он оказался в другом мире, с унылым серым небом и грязно-коричневой землей. Он перестал быть зрителем карабканья старика — теперь его собственные ноги медленно переступали по гравию и камням. Теперь он чувствовал под ногами острые грани камней, вдыхал едкую дымку местного воздуха, неба этого чужого мира, который с помощью эмпатического ящика охватил его восприятие.

Он перенесся туда привычным и в то же время загадочным путем. Произошло его физическое и ментальное слияние с Вилбуром Сострадающим. Это случилось со всеми, кто сейчас держался за рукоятки своих эмпатических генераторов на Земле или одной из колонизированных планет. Джон Исидор ощущал присутствие всех этих людей, и в его сознание влился поток их мыслей.

Их — и, разумеется, его — занимала одна единственная цель — слияние сознаний. Слияние направлялось сценой на склоне холма, подъемом и его необходимостью. Шаг за шагом, почти неощутимо, но путь к вершине преодолевался. «Выше и выше, — думал Джон, а под ногами шуршал гравий. — Сегодня мы поднялись выше, чем вчера, а завтра…» Он, составная часть Вилбура Сострадающего, поднял голову, измеряя взглядом оставшееся расстояние. Конца не видно, нет, это слишком далеко. Но вершина будет покорена.

Брошенный в него камень ударил в руку, и он почувствовал боль. Он повернулся; мимо пронесся еще один камень, не попав в него. Камень ударился о другой камень, и звук заставил его вздрогнуть. Кто это? Он всматривался назад, в пройденный путь, стараясь отыскать обидчика.

Старый противник постоянно держался на краю его поля зрения. Он, или они, преследует его и до самой вершины не оставит в покое.

Он вспомнил вершину, неожиданно выровнившуюся тропу. Кончился подъем, началась другая часть пути.

Сколько раз это уже бывало с ним? В памяти сливались прошлое и будущее. Все, что он уже успел испытать, и все, что в конечном счете испытает, — все сливалось и превращалось в момент настоящего, когда он стоял и потирал ссадину на руке. «Боже, — устало подумал он. — Разве это справедливо? Почему я должен стоять здесь и меня что-то мучит, а я не могу понять, что или кто это?»

В следующий момент всеобщий хор голосов внутри него, всех тех сознаний, что слились с ним, развеял ощущение одиночества.

«Вы тоже почувствовали», — подумал Джон.

— Да, — ответили голоса. — Камень ударил нас по левой руке. Было чертовски больно.

— О\'кей, — сказал он. — Надо подниматься вверх.

Он снова двинулся вперед, и все присоединились к нему. Джон вспомнил: когда-то, задолго до проклятия, в первой, счастливой жизни все было по-иному. Его приемные родители, Френк и Кора, обнаружили его плавающим на резиновом спасательном плотике у берегов Новой Англии. Или это было на побережье Мексики у города Тампико? Сейчас он не помнил таких подробностей.

Детство его было безмятежным. Он любил животных, и одно время даже мог оживлять мертвых зверюшек. Он жил в окружении жуков и кроликов. Было ли это на Земле или в колониях — Джон забыл. Но он помнил убийц, они арестовали его как урода, отклонившегося от нормы больше, чем любой специал. После этого все изменилось.

Местное законодательство запрещало использовать способность возвращения жизни. Они предупредили его об этом, когда ему исполнилось шестнадцать. Он еще целый год втайне занимался этим, заходя в еще сохранившиеся леса, пока какая-то старуха, которую он даже не знал и никогда не слышал о ней, не выдала его.

И они — убийцы — без согласия родителей облучили радиоактивным кобальтом уникальное образование в его мозгу, и он погрузился в другой мир, о существовании которого и не подозревал. Это была глубокая яма, заполненная трупами и костями, и у него ушли годы, чтобы выбраться оттуда. Исчезли ослики и лягушки, самые милые ему существа, остались только расчлененные трупы: здесь — безглазая голова, там — обрывок руки.

Наконец, птица, попавшая в тот мир умирать, объяснила ему, где он находится. Он погрузился в мир мертвых и не сможет выбраться оттуда, пока все останки вокруг не станут вновь живыми — животными и людьми. Джон стал частью круговорота веществ этого мира, так что пока они не воскреснут, ему тоже не выйти отсюда.

Сколько времени длилась эта часть круговорота, он не знал. Собственно, ничего не происходило, потому что время измерять было нечем. Но в конце концов на костях наросла плоть, пустые глазницы заполнились хрусталиками глаз.

Защелкали восстановившиеся клювы; у новых ртов, глоток и пастей прорезался голос.

Возможно, причиной тому был он сам.

Вероятно, восстановился экстрасенсорный узел его мозга, быть может, шел какой-то естественный процесс. Теперь он вместе со всеми начал путь наверх, но потерял их из виду и теперь бредет один.

Но одновременно он ощущал их присутствие в себе; как — этого он не мог понять.



Исидор сжимал рукоятки генератора эмпатии, испытывая незабываемое ощущение: будто в свое тело он вобрал все живые существа. Потом он нехотя отпустил рукоятки. Как всегда, «это» должно было кончиться. К тому же рука болела и кровоточила — камень оставил глубокую ссадину.

Он осмотрел руку и неуверенным шагом направился в ванную, чтобы промыть ее. Исидор уже не впервые получал раны, находясь в слиянии с Вилбуром Сострадающим. Некоторые люди, особенно пожилые, даже умирали, достигнув вершины холма. «Смогу ли я еще раз пережить все это? — спросил он себя, промывая ссадину. — Может случиться сердечный приступ. Лучше бы я жил в центре города, там есть доктора и эти электрические машины, а здесь, в пустынном месте, слишком рискованно».

Но он знал, что снова пойдет на испытание. Так всегда бывало и раньше. Так поступали почти все люди, даже пожилые и слабые физически.

Он вытер ранку бумажной салфеткой и вдруг услышал приглушенный звук включенного телевизора.

«В доме есть кто-то еще», — испугался Исидор. Это было настолько дико, что он не мог поверить. «Но это чужой телевизор, я ясно чувствую вибрацию пола, а мой выключен. Телевизор стоит на нижнем этаже. Я больше не один».

Джон Исидор осознал, что в доме появился новый жилец, занявший одну из пустующих внизу квартир совсем близко к той, в которой жил сам, — второй или третий этаж, не ниже. Он начал лихорадочно размышлять.

Что нужно делать, когда появляется новый жилец? Зайти как бы случайно и что-нибудь спросить? Он не мог припомнить ничего похожего, с ним такого еще никогда не случалось. Люди уезжали, эмигрировали, но никто никогда не приезжал!

Джон решил, что нужно ему что-нибудь отнести: стакан воды или еще лучше молока, да — молока или муки, а хорошо бы яйцо, точнее его заменитель.

Заглянув в холодильник, он отыскал пачку маргарина сомнительной свежести и, захватив ее, испытывая радостный подъем, ощущая, как лихорадочно бьется сердце, направился вниз. «Надо сохранять спокойствие, — убеждал себя, — чтобы никто не догадался, что я недоумок. Если он увидит, что я ненормальный, то не станет со мной разговаривать. Так было всегда. Интересно, почему?»

Он быстро зашагал по коридору.

3

По дороге на работу Рик Декард вместе с толпой остановился поглазеть на витрину одного из самых крупных в Сан-Фран- циско зоомагазинов. В центре застекленной витрлны длиной в целый квартал, в прозрачной клетке с подогревом содержался страус. Рик смотрел на страуса, а страус глядел на него. Табличка свидетельствовала, что птица недавно прибыла из зоопарка в Кливленде. Это был единственный страус на Западном побережье.

Полюбовавшись на страуса, Рик еще несколько минут мрачно изучал ценник, а потом продолжил путь к зданию Дома Правосудия на Ломбард-стрит и обнаружил, что опоздал на работу на четверть часа.

В тот момент, когда он отпирал дверь своего кабинета, его окликнул инспектор полиции Гарри Брайант, его начальник, рыжеволосый, с оттопыренными ушами, в плохо сидящей форме, но всегда замечающий все вокруг, что имело хоть какую-то ценность.

— Встретимся в девять тридцать в кабинете Дейва Холдена. — Одновременно он пролистал пачку скрепленных зажимом листков тонкой бумаги.

— Холден, — сообщил он, — лежит в госпитале «Маунт Сион». — Он снова зашуршал бумагами. — Ему пробило позвоночник выстрелом лазера. Парень будет лежать там, по крайней мере, месяц, пока не приживется органопластическая секция позвоночника.

— Что же с ним случилось? — воскликнул пораженный Рик.

Еще вчера главный охотник за андроидами из их департамента был абсолютно здоров и в конце рабочего дня, как всегда, помчался на аэрокаре домой, в престижную густонаселенную часть города в районе Ноб-хилла.

Брайант что-то пробормотал насчет сбора в полдесятого в кабинете Холдена и ушел, оставив Рика у двери.

Войдя в свой кабинет, Декард услышал голос секретарши, Энн Марстен.

— Мистер Декард, вы знаете, что случилось с Дейвом Холденом? Его подстрелили! — Вслед за Риком она вошла в душный маленький кабинет и включила кондиционер.

— Да, — рассеянно подтвердил он.

— Должно быть, это один из тех сверхумных анди, которых начала выпускать компания Розена, — продолжала мисс Марстен. — Вы читали брошюру и информационную листовку? Мозг типа «Узел-6», который они устанавливают в этих моделях, способен осуществлять выбор между двумя триллионами вариантов, а это десять миллионов независимых нейронов. — Она понизила голос. — Вы пропустили звонок по видеофону сегодня утром. Мне рассказала мисс Вилд. Ровно в девять его транслировали через общий коммуникатор.

— Звонили к нам? — спросил Рик.

— Нет, от нас, — сказала мисс Марстен. — Мистер Брайант звонил в Россию, в их Главное управление милиции, и спрашивал, согласятся ли русские поставить подпись под совместной жалобой на руководство компании Розена. Мы пошлем это послание их представителям в нашем полушарии, а они — в своем.

— Гарри все еще требует, чтобы «Узел-6» убрали с рынка? — Он не был удивлен. С того момента, когда появилась первая информация об испытаниях и характеристиках этой модели в августе 1991 года, большая часть полицейских отделений, имеющих дело с андроидами-беглецами, подняла шум. — Русские не могут ничего сделать, что не можем мы, — сказал он. — С юридической точки зрения производители андроидов с мозгом типа «Узел-6» подчиняются законодательству колоний, поскольку их головное предприятие размещается на Марсе. Нам лучше примириться с этим фактом. Так было всегда, когда на рынок выбрасывали новый тип мозга. Я помню, какой поднялся крик, когда парни Сандермана выставили напоказ свой старый Т-14, — это произошло еще в восемьдесят девятом. Не было такого полицейского управления в Западном полушарии, которое не утверждало бы, что ни один тест не поможет установить истинную природу такого мозга в случае нелегального проникновения андроида на Землю. И надо признать, тогда они были правы.

Насколько он мог вспомнить, более пятидесяти андроидов типа Т-14 тем или иным путем проникли на Землю, и им удавалось в течение года оставаться необнаруженными.

Но потом Павловский институт в СССР разработал тест на эмпатию, и ни одному из Т-14 не удалось проскочить через него.

— Хотите знать, что ответили русские? — спросила мисс Марстен. — Я специально узнавала.

Ее веснушчатое лицо сияло.

— Мне рассказал Гарри Брайант, — ответил Декард.

Внутридепартаментские слухи его раздражали, потому что правда всегда оказывалась прозаичнее. Усевшись за стол, он принялся демонстративно рыться в ящике, ожидая, пока мисс Марстен не поймет намек и не выйдет из кабинета.

Он извлек из ящика старый потертый конверт из плотной коричневой бумаги, откинулся на спинку кресла новейшей модели и принялся перебирать содержимое конверта, пока не отыскал нужные ему данные по устройству мозга типа «Узел-6».

Потребовалось лишь несколько минут, чтобы слова мисс Марстен получили подтверждение. Эта модель действительно обладала более чем двумя триллионами элементов плюс способностью выбирать из десяти миллионов возможных вариантов деятельности мозга. За сорок пять сотых секунды оснащенный таким мозгом андроид мог бы выбрать и принять одну из четырнадцати базовых реакций.

Нет, тест на умственные способности такого анди не расколет. Уже многие годы андроиды успешно преодолевали тесты на умственные способности, начиная с семидесятых годов, когда исследователи перестали пользоваться неуклюжими, примитивными моделями первого поколения.

Рик был убежден, что андроид с мозгом такою типа, как «Узел-6», даже превосходил по умственным способностям некоторых людей-специалов. Другими словами, андроид с подобным мозгом, если исходить в оценках из прагматических и деловых соображений, уже превзошел своими возможностями пусть и не самую выдающуюся часть человечества. Хорошо это или плохо, но слуга уже стал в некоторых отношениях совершеннее господина. Теперь же появились новые критерии оценки мозга, например, эмпатическая шкала Войта-Кампфа. Любой, даже самый одаренный андроид неспособен понять то слияние, которое происходило во время эмпатических сеансов у всех последователей Сострадающего, что легко удавалось человеку, хотя бы и недоумку.

Рика, как и большинство людей, занимал вопрос — почему андроид проваливает любой тест на измерение эмпатии. Эмпатия — сопереживание, сочувствие — присуща только человеку, в то время как проблески интеллекта легко обнаружить в той или иной степени у любого живого существа — скажем, у пауков. Очевидно, эмпатйя связана с чем-то вроде группового сознания. Одиночная же особь, вроде паука, в ней не нуждалась; более того, такое качество только уменьшило бы шансы особи на выживание — ведь эмпатия вынуждала бы его сознавать, что он выживает за счет жертвы. В результате осознания данного факта все хищники, включая и высокоразвитых, пожалуй, умерли бы от голода.

Когда-то Рик сделал для себя вывод, что эмпатия должна ограничиваться только травоядными или, по крайней мере, всеядными существами, которые способны обходиться и без мясной пищи, иначе размывалась бы грань между охотником и его жертвой, между победителем и побежденным. В слиянии с Сострадающим все вступившие в эмпатический контакт поднимались к вершине, а потом, завершив очередной цикл, погружались смиренно в загробный мир. В итоге дар эмпатии оказывался своего рода биологическим предохранителем, хотя и обоюдоострым. Если одно существо испытывало радость, то и для всех остальных существ это было возможностью получить свою долю радости. Однако, если какое-либо существо страдало, то и остальные не могли избежать таких же страданий. Стадное, или общественное, существо вроде человека получало тем самым дополнительные возможности для выживания. Сова или кобра погибли бы, имей они аналогичный инстинкт.

Гуманоидный робот представлял собой тот самый случай одинокого хищника.

Рик предпочитал судить об андроидах именно в таком ключе. Это делало его работу более терпимой. Отправляя на покой, то есть попросту убивая андроида, он не нарушал Закона Жизни, провозглашенного Вилбуром Сострадающим. «Ты должен убивать только убийц», — сказал им Сострадающий в тот первый год, когда эмпатические генераторы появились на Земле.

По мере того, как чувство сострадания перерастало в логическое учение, до крайности усложнилось понятие убийства убийц. В теории сострадания это считалось абсолютным злом, цепляющимся за жалкий плащ старого человека, взбирающегося по склону, поскольку никогда не удавалось понять, что это или кто это — представляющий зло. Сострадающий только чувствовал присутствие зла, но не осознавал его природы. Иными словами, Сострадающий ощущал присутствие убийц везде, где это казалось ему вероятным.

Для Рика Декарда бежавший андроид, убивший своего хозяина, обладающий искусственным интеллектом, превосходящим интеллект многих людей, равнодушный к животным, лишенный способности испытывать совместную радость или делить горе с себе подобными, — такой робот символизировал убийство и зло.

Размышляя о равнодушии анди к животным, Рик вспомнил о страусе, которого он видел сегодня в витрине магазина. Он отодвинул в сторону документацию на «Узел-6», взял немного нюхательной соли «Сидоне», принадлежавшей мисс Марстен, втянул ее носом. Сверившись с часами и прикинув, что у него еще есть немного времени, он поднял трубку настольного видеофона и сказал секретарше:

— Соедините меня с зоомагазином «Счастливый пес» на Саттер-стрит.

— Сейчас найду номер, сэр, — сказала мисс Марстен, раскрыв телефонный справочник.

«Нет, — подумал Рик, — не могут же они просить такую сумму за страуса. Наверняка они должны сбавить. Так было всегда, особенно в старые времена, когда торговали подержанными машинами».

— Зоомагазин «Счастливый пес», — объявил бодрый и жизнерадостный мужской голос. На видеоэкране Рика появилось веселое лицо говорившего. Слышно было, как лает собака.

— Этот страус, которого вы выставили, — сказал Рик, играя стоящей перед ним керамической пепельницей. — Сколько я должен внести за него сразу?

— Одну минуту, — ответил продавец зоомагазина. Он приготовил карандаш и бумагу. — Сразу выплачивается одна треть. — Он начал считать. — Позвольте спросить, сэр, вы собираетесь покупать?

Рик ответил сдержанно:

— Я еще не решил.

— Допустим, мы заключим тридцатимесячный контракт, — продолжал продавец, — с очень низким комиссионным процентом — всего шесть процентов в месяц. Тогда ваш месячный взнос после разумного аванса составит…

— Вы должны снизить цену, — прервал его Рик. — Сбавьте две тысячи, и я вношу все наличные сразу.

«Дейв Холден сошел со сцены, — размышлял Рик. — Это может означать очень многое, если иметь в виду, сколько заданий будет у меня в этом месяце».

— Сэр, — воскликнул продавец, — наша цена и так на тысячу долларов ниже указанной в каталоге Синди. Проверьте по вашему экземпляру, я подожду. Я хочу, чтобы вы сами убедились — мы запрашиваем справедливую цену.

«Боже, — возмутился Рик, — они и не думают уступать». Ради интереса он вытащил каталог и отыскал раздел «Страусы». Страус, запятая, самка — самец, молодой — старый, больной — здоровый, бывший в употреблении — новый. Рик сверил цены.

— Не бывший в употреблении, самец, молодой, здоровый, — сказал продавец. — Тридцать тысяч долларов. Наша цена на тысячу меньше каталожной. Итак, ваш первый взнос…

— Я подумаю, — отрезал Рик, — и перезвоню вам.

Он хотел уже повесить трубку, но продавец с готовностью продолжил разговор:

— Ваше имя, сэр?

— Френк Мерривел, — назвал Рик.

— Ваш адрес, мистер Мерривел, на случай, если меня здесь не будет, когда вы позвоните.

Рик назвал вымышленный адрес и повесил трубку. «Такие деньги», — подумал он. — Однако люди покупают. У некоторых, видимо, имеются такие суммы». Он снова поднял трубку и сердито произнес:

— Дайте мне город, мисс Марстен. И не подслушивайте! Это секретный разговор. — Он свирепо посмотрел на нее.

— Да, сэр, — сказала она. — Прошу вас, набирайте.

Мисс Марстен отключила свой видеотелефон, оставив Рика лицом к лицу с реальностью мира.

Он набрал по памяти номер магазина, где покупал свою электрическую овцу. На маленьком экране появился человек, одетый в белый врачебный халат.

— Доктор Мак-Ре, — представился он.

— Это Декард. Скажите, сколько стоит электрический страус?

— Гм, я сказал бы, что можно подобрать приличного страуса долларов за восемьсот. Когда его вам доставить? Нам пришлось бы сделать его специально — не так много заказов поступает на…

— Я позвоню вам позже, — перебил его Рик.

Бросив взгляд на часы, он увидел, что уже девять тридцать. Надо было спешить.

Рик опустил трубку, поднялся и вскоре уже стоял перед дверью кабинета инспектора Брайанта. Он прошел мимо первой секретарши, молодой и привлекательной, с серебристыми косами до талии, потом миновал вторую, далеко не молодую, а скорее напоминающую чудовище из болот юрского периода. Ни одна женщина не заговорила с ним, и он молча прошел дальше. Открыв дверь, он кивнул своему начальнику, занятому разговором по видеотелефону. Присев, он вытащил документы по мозгу «Узел-6», которые предусмотрительно взял с собой, и еще раз перечитал их, пока инспектор разговаривал.

Рик чувствовал растерянность.

Неожиданное исчезновение со сцены Дейва вызывало у него одновременно и радость, и настороженность.

4

«Возможно, — думал Рик Декард, — меня беспокоит, что со мной может случиться то же, что и с Холденом. Достаточно сообразительный анди, умеющий обращаться с лазером, может с таким же успехом разделаться со мной». Но, пожалуй, дело все же было не в этом.

— Я вижу, ты притащил документацию на этого нового андроида? — спросил инспектор Брайант, кладя трубку.

— Да, — ответил Рик, — до меня уже дошли слухи. Сколько же здесь замешано анди и как далеко продвинулся Дейв?