— Думаю, да. Пока к ним не подтянутся подкрепления из других районов.

Потом мама сказала, что развела их с отцом не ее влюбленность в Хавьера. Сказала, что последние несколько лет с отцом были вообще-то самыми простыми. С Хави она была счастлива, и это пронизало всю ее жизнь, включая брак. А вот когда Хави начал умирать, стало невозможно. Своим отчаянием – как до этого счастьем – она с моим отцом поделиться уже не могла.

Тассо установила затвор на место, закрыла механизм пистолета и провела по дулу пальцем.

Последовало несколько недель, когда в холодильнике у нас стояла приносная еда в кастрюльках и лазаньи, мужчины у нас в гостиной наливали отцу выпить. Когда это закончилось, он слегка расклеился, рыдая над полуфабрикатными ужинами, которые я ему разогревала. Я тогда училась в девятом классе – первый год в старшей школе, где он преподавал. Два класса учил математике и тренировал в зависимости от сезона футбольную, баскетбольную и бейсбольную команды у мальчишек. Гольф со мной был спортом после школы и по выходным. Теперь, когда матери рядом не стало, он добавил в мое расписание еще больше тренировок и соревнований, в тот год мы начали ездить и по колледжам, чтобы я знакомилась с тренерами и играла раунд-другой с местной командой. Иногда слышала, как он разговаривает с тренером, вываливает ему всю историю, как его жена сбежала с умирающим священником, хотя Хави был просто фолк-певцом и агностиком. Но из-за священника байка у отца смотрелась лучше. Я боялась, что он этим своим слезливым сюжетом портит мне шансы, но к осени десятого класса мне уже пообещали полную халяву в Дьюке.

— Нам повезло, — пробормотал Хендрикс.

— Да, очень повезло.

В тот год к нам домой по вечерам стали захаживать игроки из его команд, старшеклассники, я их стеснялась. Отец раздавал им пиво, и они вместе смотрели спорт по телику, из своей комнаты я слышала, как нарастают и затихают их крики ликования и стоны. В школе я время от времени спускалась в кабинет к отцу, в подвал, и в перерывах делала там домашку у него на диване, но теперь там болтались они, целой ватагой, басили и отпускали сардонические шуточки. А бывало, когда, я точно знала, он не преподает и не тренирует, дверь к нему в кабинет оказывалась заперта, чего раньше никогда не случалось, а изнутри – ни звука. Иногда на тренировке по гольфу после школы он бывал рассеян и вял, терял счет моим ударам или тащился где-то сзади, хотя раньше несся вперед, и я гадала, уж не накуривается ли он в школе с теми мальчишками.

— Спасибо за то, что ты спасла меня.

За несколько недель до того, как мама вернулась на восток, я спустилась как-то раз к отцу в кабинет, мне в тот день нездоровилось. Ушла с баскетбольной тренировки, надо было прилечь где-нибудь. Дверь в кабинет была закрыта, но не заперта. Внутри полумрак, свет я не включала. Улеглась на диван, провалилась в щель под спинкой. Спать не получалось – слишком шумно. По соседству располагалась девчачья раздевалка – основной состав выходил, а запасной и третий возвращались, все вопили, плескались и хлопали железными дверцами. Я решила, что отец уже в зале с командой. Поблизости слышались какие-то голоса, приглушенный смех. Через несколько минут я уловила, как дверь в подсобку за диваном открылась. Трое мальчишек, уже облаченные для тренировки, прямиком направились к выходу. Отец появился последним. Прокашлялся, застегнул ремень и вышел из комнаты. Все двигались быстро. Меня не заметили. Я слушала, как они удаляются по коридору и толкают тяжелую дверь в спортзал. Встала и зашла в подсобку. Дальняя стена испускала тоненькие лучики света. В ней было просверлено несколько дырок, маленьких отверстий, – с прекрасным видом на девочек.

Тассо ничего не ответила. Она смотрела на майора, и в глазах ее отражались огоньки костра. Хендрикс попытался шевельнуть рукой и понял, что пальцы его не слушаются. Казалось, что у него отнялась половина тела. Внутри была сплошная тупая боль.



— Как ты себя чувствуешь? — спросила Тассо, глядя в лицо Хендрикса.



— Чертовски плохо. Рука совсем не слушается. И еще вот здесь...

— Бедняжка! В бою следует вести себя проворнее...

Когда мама вернулась, я ни единой ночи больше не провела в доме у отца. Показала заведующему спортподготовкой те дырочки в стене раздевалки, и весной отец объявил о своем раннем выходе на пенсию. Я перестала участвовать в соревнованиях, но Дьюк свое слово сдержал и меня взяли, хотя после того, как в первую же неделю ушла из команды, я осталась без стипендии. Понимала, что помогать с оплатой учебы отец не будет, раз я не играю в гольф, а потому нашла себе работу в барбекю-ресторане и взяла свой первый кредит, на нем нарос сложный процент, который я и тащу за собой до сих пор. Но в гольф вернуться не могла. Достаточно было взяться за клюшку – и становилось худо.

Хендрикс промолчал.



— А знаешь, майор, если бы я не вытащила тебя тогда, ты был бы уже мертв, — не унималась Тассо.



— Я это знаю.

Среди полученной почты вижу страховую карточку “Кембриджского пилигрима”. На логотипе у них здоровенная черная паломническая шляпа с белой пряжкой. Срисовываю и отправляю Калебу. После колледжа он несколько лет прожил в Бостоне и считал забавным, до чего же затаскали местные предприниматели этих Пилигримов – скопидомов и зануд. Под рисунком пишу: “Совсем скоро я буду здорова, как пилигрим! Средняя продолжительность жизни – тридцать четыре года”.

— И тебе, наверное, хочется узнать, почему я это сделала?

Но полученной карточкой горжусь и с облегчением понимаю, что мне теперь удастся уладить хоть что-то. У меня есть родинка, поменявшая оттенок, и месячные стали гораздо обильнее и болезненнее, чем раньше. Врача я навещала последний раз пять лет назад, в магистратуре, когда у меня еще была страховка.

— Почему, Тассо?

Сперва меня отсылают к терапевту за направлениями.

— А потому, что нам надо поскорее уносить ноги отсюда. Люди больше не смогут жить в этом мире. Когда «когти» получат подкрепление, у нас не останется ни одного шанса. А они будут здесь уже часа через три, а то и раньше.

Все заостренное. Заглядывает мне в глаза и говорит, что глазные яблоки у меня заостренные. Заглядывает в уши и говорит, что и изгиб слухового канала у меня заостренный.

— И ты думаешь, что я могу тебе в чем-то помочь?

– Чувствую себя плохо нарисованной карикатурой, – говорю я потом Гарри.

— Да, я верю, что ты вытащишь нас из этого ада.

Далее – дерматолог, у которого кожа цвета кварца, ни единой веснушки, ни родинки. Не понимаю, как ему удается вести настолько бессолнечную жизнь. За свою кожу мне делается стыдно, я ее жарила и жгла с религиозным пылом каждое лето в старших классах, убежденная, что загар принесет мне по осени парня, но тот ни разу не приносил. Гольф тоже без толку – столько времени под мощным солнцем Джорджии или Калифорнии, в безрукавках и без козырька. Терпеть не могла козырьки.

— Но почему ты думаешь, что я смогу это сделать? Почему?

— Да потому, что иначе нам каюк. На рассвете они будут здесь. Решайся, майор!

Думала, просто покажу ему родинку на руке, но он укладывает меня на живот под несколько жарких ярких ламп. Задирает на мне голубую больничную сорочку до самой шеи. Осуждения своего не скрывает. Пыхтит, цокает и щелкает языком. Ковыряет что-то у меня на лопатке, подносит свой увеличительный цилиндр прямо к тому месту. Еще немножко поковыряв, двигается дальше, по спине и ногам, попутно ковыряет и скребет без устали. Велит перевернуться. Вновь заголяет меня. Длится это довольно долго – его осмотр моего переда. Прикладывает прибор мне ко лбу, к виску, к груди, к рукам. Приглядывается в упор к той странной родинке и сколько-то времени проводит с ней, затем перебирается к животу и ногам, с громадным интересом относится к моим икрам и даже к большому пальцу.

Хендрикс задумался.

Читает мне лекцию о СЗФ⁷⁷ и о том, что мне никогда в жизни больше нельзя выходить на солнце незащищенной. Рассказывает, что надо было слушаться маму, когда была помладше. Все, что знаю о том, как жарить себе кожу при помощи детского масла и света, отраженного от фольги, знаю я от мамы, но ему об этом не сообщаю.

— Любопытно, — наконец выдавил он.

Он говорит, что ему нужно сделать биопсию трех родинок, и выходит в коридор позвать ассистента.

— Что здесь любопытного?

– Сегодня? – спрашиваю я, когда он возвращается.

— Ты думаешь, это так просто?

Но он уже выкладывает в лоток скальпели.

— Ты можешь устроить наш полет на Лунную Базу?

Его кабинет я покидаю с тремя ямками на теле, зашитыми жесткой черной проволокой. К пятнице у него будут результаты, он мне сообщит.

— Что? На Лунную Базу? Каким образом? — Хендрикс покачал головой. — Нет. Это невозможно.



Тассо промолчала. На какое-то мгновение ее спокойный взгляд вспыхнул. Она упрямо мотнула головой и отвернулась.



— Еще кофе?

Из-за двух выемок у меня на лопатках лежать перед гинекологом на спине больно. Врач в распечатке значился как Фрэн Хьюберт, и я решила, что это женщина, однако в имя вкралась опечатка. На самом деле врача зовут Фрэнк. Неудивительно, что у “Пилигримов” не очень-то богатый выбор врачей-женщин.

— Нет.

Врач вставляет зеркало, сплошь обмазанное холодным гелем. У врача блестящая лысина с громадными родинками смутного оттенка, от которых д-р Дерматолог бы опешил.

— Как хочешь, а я выпью.

– Так вы, значит, писатель. – Он раздвигает зеркало, покрутив какой-то там винт, и ощущается это как внезапная резь от месячных. Заглядывает внутрь. Чувствую себя автомобилем, который поддомкратили для смены колеса. – Что уже издали?

Тассо пила молча. Хендрикс лежал на спине и старался сосредоточиться. Думать было очень тяжело, голова разламывалась от боли.

– В общем, ничего. Рассказик в небольшом журнале пару лет назад.

— Впрочем, один способ, кажется, есть, — неожиданно сказал он.

Он на самом деле не слушает. Достает из упаковки длинную ватную палочку, вводит и ее.

— О?!

– У вас заостренная шейка матки.

— Сколько времени осталось до рассвета?

Блядские пилигримы.

— Два часа.

Вытаскивает палочку, сует ее в пластиковую пробирку.

— Где-то здесь поблизости есть корабль. Я никогда не видел его, но знаю, что он существует.

– Значит, Великий Американский Роман собираетесь написать?

— Что за корабль? — резко спросила Тассо.

Я устала от этого вопроса.

— Ракетный крейсер.

– Вы, значит, рак яичников намерены вылечить?

— И мы сможем попасть на Лунную Базу?

Вытаскивает зеркало, нутро у меня сдувается.

— Для этого он и предназначен. Пользоваться им разрешено только в случае крайней необходимости...

Усаживается обратно на свой вертящийся стул и впервые смотрит мне прямо в глаза.

Он потер виски.

– Ваша взяла.

— Что с тобой? — забеспокоилась Тассо.

Говорит, результаты мазка будут готовы через несколько дней. Об обильных менструальных кровотечениях и болях упомянуть забываю.

— Голова. Очень трудно сосредоточиться. Никак не могу привести свои мысли в порядок. Эта граната...



— Где находится этот корабль? — Тассо совсем близко придвинулась к нему. — На каком расстоянии отсюда?



— Я стараюсь вспомнить.

Накрыв к ужину в “Ирисе”, Тони заказывает еду в “Китайском драконе”, и мы с Гарри отправляемся ее забрать. В “Драконе”, пока ждем у кассы, играет “Дюран Дюран”, и мы немножко танцуем, Гарри крутит меня, я морщусь и рассказываю о ранах у себя на плече, спине и ноге.

Она вцепилась пальцами в его плечо.

– Бедная ты лапушка, – говорит он и бережно обнимает меня.

— Поблизости? — в ее голосе звучали металлические нотки. — Может быть, он спрятан под землей?

На обратном пути орем “Меня зовут Рио”⁷⁸, а на верхушке лестницы Маркус вручает мне бумажку, на которой написано: “Звонил Оскар”. Без номера. Его записку я оставила дома.

— О, я вспомнил! Он находится в специальном хранилище.

– Он не сказал, перезвонит ли?

— Но как же тогда мы сможем его найти? Это место где-нибудь обозначено?

– Нет.

Хендрикс мучительно пытался вспомнить.

Направляюсь в зал, и тут Маркус зовет меня вернуться. Почему-то думаю, что он скажет мне что-нибудь насчет Оскара – что Оскар сказал или, может, какой он, Оскар, предупредит, чтоб держалась подальше или, наоборот, чтоб брала быка за рога. Вместо этого он произносит:

— Нет.

– Что б у тебя там ни происходило, это нужно скрыть. Это отвратительно. Объявляю тебе официальный выговор за неопрятность.

— Так как же?

У официантской станции Гарри делает лицо и объясняет, что от вазелина, которым мне нужно мазать ямки, у меня на блузке жирные пятна и через них видно две кровавые раны и черные швы. Дерматолог сказал мне, что заклеивать их пластырем нельзя, и мы подкладываем мне под блузку салфетку, присобачиваем ее скрепками и уходим есть свою китайщину на террасу. Время полпятого, солнце высокое, теплое, но уже чувствуется, как оно слабнет, отступает от нас. В это время дня мы здесь, помнится, обычно искали тень.

— По некоторым приметам.

Томас распахивает французские двери.

— Каким?

– Кейси, вторая линия.

Хендрикс не ответил. Пальцы Тассо больно сжали его плечо.

Гарри разражается трелью, Тони:

— Какие приметы?

– Что?

— Я... я не могу сосредоточиться. Подожди.

Гарри:

— Хорошо. Она отпустила его плечо и поднялась. Хендрикс вытянулся на земле и закрыл глаза.

– Она вынудила одного мужчину за собой бегать.

Тассо отошла от него. Она поддела носком ботинка попавший ей под ноги камень и стала смотреть на небо. Чернота ночи уже стала переходить в серую мглу. Приближалось утро.

Я:

Глава XII

– Нет, не вынудила, – и пытаюсь замедлить свой бег к двери.

Тони:

На рассвете стало совсем холодно. Где-то вдали ночная птица издавала неясные звуки. Хендрикс зябко поежился и открыл глаза.

– Да она сто мужчин уже успела вынудить за собой бегать.

— Уже светает?

Когда рядом нет Даны, он вообще другой пацан.

— Да.

Подхожу к телефону у барной стойки.

Он приподнялся на локте.

— Ты хотела кое-что узнать, Тассо.

Это д-р Дерматолог. Две из трех родинок – предраковые. Третья – плоскоклеточная карцинома, и хоть он все вырезал, лучше бы мне прийти и вырезать еще немного, чтобы уж наверняка. Это такой тип рака кожи, говорит он, какой обычно обнаруживается у гораздо более пожилых людей. Повторяет, что мне больше нельзя подставлять кожу солнцу без защиты. Говорит:

— Ты вспомнил?

– Я понимаю, что вы опьянены молодостью и бессмертием, но умрете вы вот так.

— Да.

Пересказываю Гарри, и он бережно обнимает меня еще раз. Позднее какой-то старик за угловой двойкой у Гарри жалуется на его легкомысленные замашки, Гарри отвечает, что он просто опьянен молодостью и бессмертием. Старик, уходя, доносит на Гарри Маркусу, и у Гарри теперь тоже официальный выговор.

— Ну? — она придвинулась к нему.



— Я...



— Да говори же!

На следующий день решаю позвонить Оскару. Работаю двойную смену и таскаю его письмо с номером телефона у себя в кармане фартука, но в обед так и не собираюсь с духом. В перерыв иду в “Боб Слейт”⁷⁹ за пачкой печатной бумаги – последнюю главу я сегодня утром набила в компьютер и изготовилась распечатать все целиком, – а когда возвращаюсь, Маркус уведомляет меня, что звонил Оскар.

— Колодец, разрушенный колодец. Хранилище расположено как раз под ним.

Гарри приходит на вечернюю смену, выплескивает мой кофе и наказывает Крейгу налить мне бокал красного вина.

— Понятно, — она взглянула на часы. — В нашем распоряжении около часа, майор. Ты думаешь, мы сможем его найти за это время?

– Пьешь вот это – и звонишь.

— Дай мне руку, — попросил Хендрикс.

Но алкоголь такого воздействия на меня не оказывает. Я от него сначала уставшая, потом грустная, а следом блюю.

— С радостью, голубчик, — Тассо отложила пистолет и помогла американцу встать на ноги.

Пока пью, звонит телефон. Если прислушаться, телефон в “Ирисе” звонит безостановочно. День и ночь люди звонят и заказывают столики. Иногда на год вперед. Люди со своим планированием с ума посходили. Откуда им известно, где они будут жить на будущий год – и будут ли вообще живы? Я слишком суеверна, чтобы вот так планировать. Сроду не водилось у меня ни органайзера, ни еженедельника. Все держу в голове.

Они шли мимо каких-то развалин, перевернутых бетонных панелей, кирпичных стен, цементных фундаментов. Неожиданно из-под ног у них метнулась крыса. Тассо в испуге дернулась и Хендрикс чуть не свалился на землю.

– Маркий Маркус на одиннадцать, – говорит Гарри.

— Когда-то здесь был поселок, — вспомнил он, — довольно невзрачный городишко. Так, провинция. Но она была знаменита своими виноградниками.

Задвигаю бокал за компьютер.

Они шли по поросшей травой улице. Мостовая была вся покрыта трещинами. То и дело попадались торчавшие из развалин куски арматуры.

– Кейси. Телефон. Опять.

— Осторожнее! — предупредил он ее.

Принимаю звонок на аппарат в кондитерском цехе. Здесь только Элен, раскладывает ложкой мусс в очаровательные горшочки.

Перед ним зияла воронка — развороченный взрывом фундамент. Они прошли мимо дома, свернутого на бок взрывом, возле него валялись соломенные кресла, осколки посуды.

Сердце у меня несется вскачь. Вино не помогло.

Посредине улицы зиял провал, заполненный обгоревшей соломой, битым кирпичом, трупами.

Это д-р Гинеколог – объясняет, что у меня тяжелая дисплазия шейки матки и я должна явиться, чтобы мне там поскребли. Говорит, его медсестра позвонит мне утром и назначит время приема.

— Здесь, — прошептал Хендрикс.

Возвращаюсь на официантскую станцию.

— Прямо здесь?

– Все бы им скрести, а?

— Правее.

– Не была б ты такой заостренной, – говорит Гарри.

Они прошли мимо обломков тяжелого танка, поднятого ядерным фугасом. Счетчик на поясе Хендрикса зловеще затрещал.

– Чувствую себя куском сыра. – Забираю графин с водой, чтобы нести его столику, который Фабиана для меня усаживает. – Страховка – херня.

Колодец был забит мусором. Майор нерешительно подошел к нему.

Далее у меня ни минуты на звонок Оскару, пока не делается слишком поздно звонить мужчине с двумя маленькими детьми.

— Вы уверены, что это то самое место? — спросила она.

Дома оказываюсь ближе к полуночи, вымотанная, кожа зудит. Снимаю рабочую одежду, принимаю душ, намазываю вазелин на лунки от родинок. От черной проволоки они похожи на пауков. Звонит телефон. Врачи у меня кончились.

— Уверен!

– Некто по имени Гарри со вкрадчивым и игривым акцентом выдал мне ваш домашний номер, – говорит он. – И заверил меня, что звонить все еще не поздно. И… – говорит он, раз я молчу, потому что горло у меня жжет от того, до чего хороший у меня друг – Гарри, – он, кажется, что-то знает обо мне, и я принял это за добрый знак. Вы здесь?

Хендрикс сел на край колодца. Он тяжело дышал, сердце покалывало. Оттерев пот со лба, он объяснил:

– Здесь, – отзываюсь я, собираясь с мыслями.

— Были приняты меры для обеспечения эвакуации старших офицеров при возникновении особых условий. Например, в случае захвата нашего командного бункера.

– Хорошо. Мама сказала мне, что клеить женщин при детях не годится, а мини-гольф нам рановат. Не сомневаюсь, это ужасное разочарование. – Удивляюсь его уверенности. – А потому я подумал, что, может, прогуляемся по-взрослому в дендрарии в субботу. Вы же взрослая, верно? В смысле, выглядите несколько юно. Не студентка то есть или как-то.

— То есть, этот корабль предназначался для эвакуации на Луну именно тебя, майор? Я правильно поняла?

– Если колледж, то пиши пропало?

— Да.

Молчание.

— Но где же он?

– Да. Да, пиши.

— Ты стоишь над ним.

– Мне тридцать один.

Хендрикс провел рукой по камню. Замок хранилища открывается только от моего прикосновения. Предполагалось, что этот корабль будет моим...

– Слава богу. – По голосу – настоящее облегчение.

Раздался резкий щелчок. Потом они услышали лязг откуда-то из глубины колодца.

– Сколько вам?

— Отойди назад! — приказал Хендрикс.

Еще пауза.

Целая секция земли отошла в сторону и, поднимая пепел и различный мусор, забивший колодец, медленно показался металлический корпус. Движение прекратилось лишь тогда, когда корабль полностью вышел на поверхность.

– Сорок пять.

— Вот он! — гордо сказал Хендрикс.

Старше, чем я думала.

Корабль, правда, оказался не слишком впечатляющим из-за сравнительно небольших размеров. Целая лавина пепла обрушилась в пропасть, откуда только что вынырнул этот крейсер, и первое время было очень трудно из-за пыли различить элементы конструкции. Когда сажа улеглась, Хендрикс подошел к своему кораблю и отвинтил люк. Внутри показался пульт управления и гидрокресло.

– Пиши пропало? – спрашивает он.

– Смотря что пишем.

Тассо подошла к Хендриксу и стала рядом, заглядывая внутрь корабля.



— Я не умею управлять этой штуковиной, — нерешительно сказала она.



— А зачем тебе управлять? — удивился Хендрикс.

Оскар ожидает у ворот дендрария, при нем – несчастный бассет-хаунд. Собака напоминает мне игрушку, какая была у меня в детстве, – пластиковую собачку со шнурком, и если тащить ее за собой, у нее опускались и поднимались уши.

— Но там же всего одно место, майор. Так что я полечу без тебя.

Проезжаю мимо него до дорожного знака, чтобы пристегнуть велосипед.

У Хендрикса перехватило дыхание.

– Это вы? – спрашивает Оскар. Судя по виду, он не очень этому рад.

— Ты все равно не сможешь взлететь, майор. Тебя ведь здорово контузило, ты просто загнешься при взлете.

– Это я. – Медленно разматываю провод замка. Не уверена, что хочу здесь быть.

— Оригинальная точка зрения, Тассо. Но ты понимаешь, что только я знаю, где расположена Лунная База? Ты будешь летать вокруг Луны несколько месяцев подряд и не сможешь обнаружить ее. Учти, у нас хорошие специалисты по маскировке. Не зная, где следует ее искать...

Чувствую его у себя за спиной.

— Но я должна лететь, и ты объяснишь мне все, что для этого необходимо, майор. На карту поставлена твоя жизнь.

– У вас волосы, – говорит он. – Раньше были вроде как вверх.

— Каким образом?

– Ресторанные правила. – Смыкаю концы замка, кручу циферки. – У вас собака.

— Если я отыщу Лунную Базу своевременно, то смогу убедить американцев выслать сюда корабль, чтобы он подобрал тебя. Если я быстро найду базу, ты будешь спасен, майор. Если же мне это не удастся... У тебя не будет никаких шансов. Ну что?...

– Это Боб. Пес Боб.

Хендрикс резко рванулся, но рука подвела его. Тассо пригнулась, отпрянула в сторону, и Хендрикс увидел занесенную рукоятку пистолета, удар пришелся по голове, как раз над ухом. Ошеломляющая боль пронзила все его тело, и он без чувств рухнул на землю.

Что делать после того, как велосипед оказывается пристегнут, я не знаю, а потому сажусь на корточки, глажу собаку по макушке. Она немножко сальная. Пес, как кошка, жмется головой к моей ладони.

– Мы не в лучших отношениях. Буду в этом откровенен, – говорит он.

Глава XIV

– Хочешь порезвиться, пес Боб?

Нога в тупоносом армейском ботинке пнула его в бок.

– Боб не резвится.

— Проснись!

– А что Боб делает?

Он открыл глаза и застонал от ужасной боли. Тассо стояла над ним.

– Он симулирует.

— Слушай, янки, — она присела на корточки и направила ему в лицо пистолет, — я тороплюсь, в моем распоряжении совсем немного времени. Корабль готов, я могу лететь. Ты должен снабдить меня всей необходимой информацией!

Я выпрямляюсь, бегу к входным колоннам и разворачиваюсь.

Хендрикс молчал.

– Ко мне, Боб! – Боб повертывает голову, но телом незыблемо обращен к улице. Вновь сажусь на корточки и хлопаю ладонью по мощеной дорожке. – Давай, мальчик! – Собака еще крепче вцепляется когтями в тротуар.

— Живее! — закричала Тассо. — Она была на грани истерики. — Где Лунная База, как мне ее найти? Что я должна делать?

Хендрикс молчал.

Оскар изучает меня. Уже принимает решения. Я это чувствую. Между нашим вчерашним разговором по телефону и нынешним днем он уже отговорил себя от меня и теперь возвращается. Сижу на корточках и думаю о том, что женщину с ранних лет натаскивают улавливать, как ее воспринимает окружение, в ущерб тому, как женщина воспринимает людей сама. Иногда первое и второе ужасно перепутываются, и расплести очень трудно.

— Отвечай мне сейчас же, болван!

Боб бросается ко мне. Оскар держится за поводок, и его дергает следом. Позволяю Бобу обнюхать мне ухо. Встаю, и мы начинаем гулять.

— Извини, но я все забыл.

– Так, – говорит Оскар.

— Майор! Корабль набит жратвой я проверила. Я могу летать долго. В конце концов я все же сама отыщу Базу. А ты себя угробишь, единственная возможность для тебя спастись... — она внезапно умолкла.

– Так. – Смотрю на него. Не очень высокий мужчина, глаза у нас почти на одном уровне. К этому я не привыкла.

У развалин что-то зашевелилось в куче пепла. Тассо быстро прицелилась и выстрелила. Взметнулся столб огня. Что-то бросилось прочь, катясь по пеплу. Она выстрелила снова. «Коготь» разорвался на куски.

– Вот, пожалуйста. – Глаза у него сегодня еще светлее, с темной каймой. – Выгуливаем Боба.

— Видишь, — закричала Тассо, — это был разведчик. И поверь мне, что основные силы не заставят себя долго ждать!

Пес что-то унюхивает, голова просела между лопаток, нос исследует квадратный дюйм асфальта. Мы идем, и Оскар наблюдает за мной. Он куда свободней, чем при детях или за столиком для автографов. Смотрит весело, будто я говорю что-то смешное, будто у нас с ним есть общее прошлое всяких шуточек.

— Но ты поможешь мне, ведь так, Тассо? Ты скажешь, чтобы они немедленно выслали за мной корабль?

– На всякий случай предупрежу: я немного боюсь деревьев, – говорит он.

— Конечно. Как можно скорее.

Тут деревья повсюду. Это дендрарий. На каждый ствол прибита маленькая латунная табличка с названием. Мы в кленовой роще: корейский клен, японский клен, клен мелколистный.

Хендрикс поднял глаза и внимательно посмотрел на женщину.

– Это у вас экспозиционная терапия такая, что ли?

— Ты говоришь мне правду? Поклянись! Поклянись, что ты вернешься за мной!

– В основном из-за дупел. Однажды в детстве я сидел на ветке дуба и заметил дупло, сунулся посмотреть в него – и вот уже лежу на земле. Бум. Заглядываю… – делает лицо, как у Джеспера, – и дальше уже гляжу прямо в небо, а из дома вопит мама. Не бежит ко мне, ничего такого. Просто вопит.

— Клянусь, что я доставлю тебя на Лунную Базу, янки. Но скажи, наконец, где она? Время не ждет.

– Что случилось?

— Хорошо. — Хендрикс ухватился за камень, подтянулся и с большим трудом сел, — смотри...

– Сова мне всадила клюв в лоб. – Останавливается показать. Чуть ниже линии волос глубокая впадина.

Он принялся чертить на песке схему. Тассо присела рядом, внимательно следя за движением его руки. Хендрикс с трудом выводил примитивную карту лунной поверхности.

– Господи.

— Вот это Апеннины. Это кратер Архимеда. Лунная База находится в двухстах милях от оконечности Апеннинского хребта глубоко под поверхностью Луны. Где, точно, я не знаю, и никто на земле этого не знает. Но, когда будешь лететь над этими горами, подай условный сигнал. Одну красную вспышку и одну зеленую, после которой снова две красные с короткими промежутками между ними. Монитор Базы примет твои сигналы, и тогда они проведут тебя вниз с помощью магнитных захватов.

Притрагиваюсь к впадине, он улыбается.

— А управление? Я ведь не умею управлять этим кораблем, майор! — в нетерпении воскликнула Тассо.

Идем дальше.

— Не беспокойся, оно полностью автоматизировано. Все, что тебе придется сделать, — это подать опознавательный сигнал в нужное время.

– Кейси… кто? – спрашивает.

— Отлично!

– Пибоди.

— Сиденье амортизирует перегрузки. Состав воздуха и температура регулируются автоматически. В ста милях от поверхности Луны корабль перейдет на окололунную орбиту и будет кружить по ней, пока ты не подашь сигналы и тебя не заметят.

– Ах. Как изысканно, – говорит. – Очень майски-цветочно. Пибоди. Из таких фамилий, которые рождаются на губах. Пибоди. – Произносит быстро, подчеркивает взрывные звуки. – В отличие от Колтона – эта фамилия зарождается целиком в горле.

Тассо забралась в кабину. Поручни кресла автоматически защелкнулись. Она провела рукой по пульту управления.

Произношу обе фамилии и смеюсь. Он прав.

— Оставь мне пистолет! — крикнул Хендрикс.

Рассказывает, что у них с сыновьями есть пополняющийся список таких вот названий мест, которые взрываются на губах. Перечисляет несколько: Пепперелл, Биддефорд, Маттапойсетт, Синнабон⁸⁰.