Александр Иванович Куприн
Константин Петрович доканчивал свой утренний туалет. Сегодня он проснулся в отличнейшем расположении духа. Он сидел перед дорогим зеркалом, в котором отражалось его выхоленное, правда, несколько обрюзглое лицо; но ведь и не мудрено – ему под пятьдесят, и он любит пожить. Кое-где пробивается седина, в общем, вид очень внушительный, а главное, особенно сегодня, он чувствует себя молодым назло годам. Константин Петрович человек богатый, с положением, со связями; от него зависят судьбы других маленьких людей, и все блага жизни к его услугам, он это сознает и очень ценит. О, он давно уже отлично понял, что за хорошая штука жизнь и как хорошо можно устроиться в этом лучшем из миров! Надо только уметь пользоваться тем, что посылает судьба.
И Константин Петрович пользовался: на службе он с самым внушительным видом подписывал бумаги; если же у кого-нибудь из его друзей оказывались родственники, для которых нужна была вакансия, Константин Петрович всегда умел как-то особенно ловко создавать ее, помня, что всякая услуга обязывает друзей и что рука руку моет. Затем Константин Петрович любил комфортно жить, вкусно кушать и еще любил этих милых грациозных созданий, называемых женщинами, и в этой области он так удачно устраивал свои дела, что его доверчивая, добросердечная жена ничего не знала наверно, хотя, кажется, кое-что подозревала и, может быть, страдала от этого; но о страданиях других людей Константин Петрович не привык думать – это мешает жить.
Рассматривая себя в зеркале, Константин Петрович напевал какой-то веселенький мотив и игриво улыбался. Кстати он вспомнил, что у них в доме семейная радость: вчера молодой Н., к которому его дочь неравнодушна, просил ее руки и получил согласие. Еще бы – такая прекрасная партия! – молодой человек со средствами и с блестящей будущностью. А у него тоже есть вкус к жизни! Константин Петрович усмехнулся: и собою не дурен, недаром у девочки закружилась головка! Слава богу, это дело устроено! Ведь дочерей нелегко выдавать замуж, подыскивать хорошую партию, а с ним девочка будет счастлива.
Окончив туалет, Константин Петрович в том же игривом настроении направился в столовую, где жена и дочь ожидали его к утреннему завтраку. Лакей широко распахнул двери столовой, и не успел он войти, как его дочь Лида весело подбежала к нему. Отец приподнял за подбородок ее хорошенькое личико и поцеловал в розовые губки.
– Итак, мы невеста! – проговорил он шутливо. Сияющее личико молодой девушки слегка вспыхнуло, и она засмеялась.
Константин Петрович поцеловал руку жены и солидно уселся за завтрак, продолжая шутить с дочерью.
«Да,– думал он про себя, глядя на дочь,– совесть моя может быть покойна, я сделал для Лиды все, что нужно: она прекрасно воспитана, она прожила весело и беззаботно свои восемнадцать лет и пользовалась всеми удовольствиями, доступными для молодой девушки. Теперь она делает прекрасную партию, и я дам ей приданое, которое навсегда обеспечит ее».
Впрочем, Константин Петрович вообще чувствовал полное спокойствие совести, относясь очень снисходительно к своим грешкам.
Окончив завтрак, Константин Петрович отправился к себе в кабинет, намереваясь заняться делами. В это время лакей доложил ему, что его хочет видеть по делу какая-то просительница. Константин Петрович слегка поморщился; просители довольно часто являлись к нему, да и не мудрено: мало ли бедного люда, нуждающегося в покровительстве влиятельного лица? Константин Петрович терпеть не мог этих визитов, но сегодня он был в таком благодушном настроении, что велел просить посетительницу. Через минуту в кабинет робко вошла молодая, очень хорошенькая девушка; она казалась сильно смущенной, очевидно, роль просительницы была ей непривычна. Увидав прелестное, нежное личико молодой девушки, Константин Петрович весь просиял и уже не раскаивался, что принял ее.
– Садитесь, пожалуйста,– заторопился он, придвигая ей кресло и садясь против нее у своего роскошного письменного стола, заваленного бумагами.– Чем могу служить? – проговорил он, впиваясь в посетительницу загоревшимся взглядом. Девушка робко оглядывала роскошный кабинет, тяжелые, дубовые шкафы, наполненные книгами, и стыдливо отводила глаза от соблазнительной картины, висевшей на стене. Ласковый голос хозяина немного ободрил ее. «Я расскажу ему все; когда он узнает, в каком мы безвыходном положении, неужели он не пожалеет нас? Не может быть!» – подумала молодая девушка и, все более ободряясь, начала свой рассказ, не подымая, впрочем, глаз на Константина Петровича. Она пришла просить места в правлении; там открывается вакансия, и от него зависит дать ей это место; а они так нуждаются – больная слабая мать и младший брат, за которого надо платить в гимназию; мать шьет, но много ли заработаешь этим? А она все время тщетно искала уроков, и это место осчастливило бы их всех.
Константин Петрович рассматривал в лорнет молодую девушку и думал: «Так, так… бедна и красива, черт возьми!.. А какая дурочка – да это же прелесть!.. Мне положительно везет!.. И как робеет… с такой-то красотой!.. А ресницы?.. В жизни не видал таких ресниц!»
В это время молодая девушка окончила свой рассказ и подняла на Константина Петровича свои большие глаза, полные мольбы и надежды. Константин Петрович как-то заерзал на стуле.
– О, я готов, сударыня! – заговорил он необыкновенно слащаво и даже пришепетывая от волнения.– Мало того, место, вы говорите, у вас есть маленький брат; его можно на казенный счет; все это я устрою.
Он на минуту приостановился, любуясь на засиявшее благодарностью личико молодой девушки.
– Только вот что, – промямлил он еще слаще, – зачем вам все это? Ну, место можно… для виду. А только с вашей наружностью – это вздор! Вы можете быть богатой!
Он замолчал, внимательно следя за тем впечатлением, какое произведут его слова на молодую девушку.
– То есть как это? – спросила она удивленно.
– А очень просто, mademoiselle! Вы так прелестны… у вас будет хорошенькая квартирка, ну и все такое прочее… а я буду навещать вас… и вашего брата мы пристроим… хе, хе, хе!
Молодая девушка, казалось, все еще не понимала и глядела на Константина Петровича, широко раскрыв глаза, с каким-то растерянным видом.
– Право, так будет лучше! – проговорил он, придвигая свое кресло и намереваясь взять ее за руку.
Но она наконец поняла и вскочила, как ужаленная; лицо ее покрылось ярким румянцем, а в глазах заблистали слезы гнева и обиды.
– Что вы сказали? Боже мой! как вы могли?..– голос ее оборвался, губы задрожали.
– Ну, ну, полно! – заговорил Константин Петрович взволнованно, едва владея собой и любуясь ее растрепавшимися локонами.– Никто не узнает… и что ж тут дурного? Разве меня нельзя полюбить? Разве я уж так стар? или ваше сердечко занято? Какой-нибудь студентик… С милым рай и в шалаше! Но ведь со мною лучше, право! И меня еще можно полюбить!
В это время за дверью послышался звонкий голосок:
– К тебе можно, папа? Он пришел и принес мне подарок; я хочу показать тебе. Дверь немного приотворилась, и в ней показалась головка Лиды.
– Извините! – проговорила она, кидая мимолетный, но любопытный взгляд на другую такую же, как она, молодую девушку и инстинктивно дружески, весело улыбаясь ей.
Дверь снова затворилась, шаги замолкли. Константин Петрович был сильно смущен и сердито нахмурился.
– Послушайте,– проговорила, задыхаясь, юная просительница,– это ваша дочь! Вспомните, ведь я такая же девушка, как она, если бы ей кто осмелился сказать это? А вы оскорбили меня.
И она быстро направилась к дверям.
– Ну, моя дочь… тоже… вот вздор!– проворчал Константин Петрович.– Однако, mademoiselle, позвольте! Я вовсе не хотел оскорбить вас! – прокричал он ей вслед.– Вы подумайте, я все-таки буду ждать вас!
Но молодая девушка уже скрылась в дверях.
– Как, однако, Лида некстати; надо сделать замечание. А та – просто прелесть!.. Как разгневалась, и это очень ей идет… Надо будет для нее что-нибудь сделать. Константин Петрович с улыбкой развалился в кресле и закурил душистую гаванку.
Молодая девушка (звали ее Леля) быстро шла, не замечая ни улиц, ни прохожих, взволнованная и глубоко оскорбленная. Слезы стояли в ее прекрасных глазах, а лицо то бледнело, то вспыхивало. Она была еще молода и очень неопытна; как надеялась она на свой гимназический диплом по окончании курса, с какою самоуверенностью вступила она в жизнь, как мечтала помогать матери! «Лишь бы была охота, а работа всегда найдется!» – думала она. Но в последние месяцы ей пришлось пережить много горьких разочарований – уроков нигде не было; предложение всегда превышало спрос; все места были заняты, и, несмотря на полную готовность трудиться до упаду, работы не было. Сегодня исчезла последняя надежда. Правда, Леля привыкла уже получать отказ, но ее еще ни разу не оскорбляли.
«Что скажу я маме?– думала она с тоскою.– Где теперь взять денег заплатить за брата? Пожалуй, исключат! А теплая одежда к зиме? Господи, да что же это такое?»
В этих грустных размышлениях, с тяжестью на сердце, Леля не заметила, как дошла до дому. Еще в прихожей услыхала она стук машины, на которой с утра до вечера шила ее мать, зарабатывая гроши. Когда она вошла в комнату, мать, взглянув на ее бледное, убитое лицо, не сказала ни слова.
Леля села возле матери и тихо, горько заплакала; бедная женщина оставила работу, но не пыталась утешить дочери – тяжелые думы одолевали и ее.
«Да, средств нет! Младший сын дурно учится, и его не хотят освободить от платы за учение. Нанять репетитора нет средств, а ведь тоже хочется вывести сына в люди. Вот и дочь молода, а сколько у бедняжки заботы».
– Ну, полно плакать, голубка! – попыталась она утешить молодую девушку.– Перебьемся как-нибудь, авось бог даст! я схожу тут к одной даме, она знала меня еще в девушках, давно это, правда, было, но бог не оставит нас!
Леля прильнула к плечу матери, удерживая слезы. «Нет, я ни за что не скажу ей, как он оскорбил меня! – думала Леля.– К чему прибавлять бедной маме еще это горе? все равно!»
Мать и дочь молча задумались о том, отчего так тяжело жить на свете? Отчего никому не нужен их труд? И плохо верилось им в помощь и сочувствие той дамы, которая знала Лелину мать еще в девушках. Что-то будет с ними впереди?