Александр Зорич
Пилот-девица
Глава 1
Трапперы и дикари
Февраль, 2621 г.
Деревня Красноселье.
Планета Таргитай, система Дена, держава Большой Муром.
К появлению чужаков деревенские готовились не один день. И все равно: флуггеры выскочили из-за медно-зеленой дубравы совершенно неожиданно.
На внешней подвеске обеих машин чернели контейнеры ЭМГП, электромагнитных гипнопарализаторов. Флуггеры шли на предельно малой высоте — трапперы не были уверены в радиусе действия парализаторов и решили перестраховаться.
Поначалу всё сработало именно так, как рассчитывал главарь отряда, датчанин со смутными норвежскими корнями, Свен Халле.
Первый же импульс парализаторов повалил на землю все триста с лишком голов деревенского стада.
Из штурманского блистера «Малаги» — небольшого транспортника, собранного в середине прошлого века трудолюбивыми марокканцами — Свену было прекрасно видно, как заодно с овцами вырубило четырех пастушьих собак, коротконогих и куцехвостых, и двух тщедушных пастухов в лохматых черных шапках.
— Если кто не понял, джентльмены, сегодня вечером у нас на «Бульдоге» барбекю из первосортной свежатины! — смакуя слова, объявил Свен. — Баранина отменная, отсюда вижу!
— А стопочку поднесут? К баранине-то? — надтреснутым голосом привычно страдающего похмельем человека поинтересовался по рации Анатоль, русский пилот второго флуггера, вместительной «Кассиопеи».
Анатоль, а по документам Анатолий Харин, был человеком немолодым и знал: ко всему хорошему надо готовиться заранее. Тогда получишь в два раза больше удовольствия — заранее и потом, когда радостное событие совершится.
— Стопочку? Если группа Чака Гренадера отыщет бражку у этих дикарей, — Свен имел в виду, конечно, деревенских, муромчан, — то налью, отчего не налить. А если нет у них бражки, будете запивать баранину растворимым спиртом, как всегда.
— Да им крыс травить можно, этим вашим растворимым спиртом, — страдальчески простонал Анатоль. Но продолжать мысль не стал — пора было заходить на посадку.
Садились, как и в предыдущие разы, на широкой гравелитовой отмели местной реки, слегка занесенной песком, и в это время года, при низкой воде — полностью сухой. Безымянная для трапперов, у деревенских река называлась Красной.
Если бы на Таргитае жили современные, цивилизованные люди, они наверняка оборудовали бы на отмели пляж с зонтиками, лежаками и удавами для фотографирования.
Но дикари и визоров-то, считай, не смотрели. А зонтиками не пользовались даже во время дождя, потому что у них — ретроспективная эволюция, а значит такие тараканы в голове, что не до пляжей. Это Свен Халле знал совершенно точно.
Первой, подняв фонтаны песка, села старушка «Малага».
Уступом вправо от нее усадил свою более тяжелую «Кассиопею» Анатоль. Это было нелегко — учитывая размеры машины.
Сам Анатоль никогда бы не додумался сажать в подобном месте тяжелую «Кассиопею». Да «Кассиопею» он на такое дело и не взял бы. Но Свен велел задействовать самый представительный флуггер, чтобы в него поместились и два багги, и как можно больше краденых баранов. А слово Свена в отряде — закон.
Слава Богу, Анатоль был пилотом с тридцатилетним стажем. Его квалификация компенсировала все минусы посадочной площадки.
Оба флуггера раскрыли грузовые ворота в корме и опустили аппарели.
Первым делом по ним сбежали на речной песок автоматчики — по два человека на флуггер.
Это была типовая охрана, которую трапперы привыкли выставлять сразу после посадки на любую планету — мало ли что.
Вслед за автоматчиками из тесного транспортного отсека «Малаги» выкатился багги ДИР-1200, то есть вездеход производства фирмы «Дитерхази и Родригес», с двигателем мощностью 1200 лошадиных сил.
Ну а вместительное брюхо «Кассиопеи» покинули два мобиля: такой же багги ДИР-1200 и шестиколесный сверхпроходимый крепыш ЗАЗ «Гаял».
На багги у Свена Халле, бывшего шеф-механика сети экстремальных отелей «Сахара», была легкая задвижка, он считал их идеальным наземным транспортом про всякую нужду (что было правдой отнюдь не всегда).
Именно на эти машины трапперы собирались грузить захваченные бараньи туши. Во время первых набегов на деревенские пастбища трапперы обязательно вооружали каждый багги двумя пулеметами MG-27, опасаясь гнева местных дикарей.
Однако оба налета прошли настолько гладко, что трапперы расслабились.
В этот раз только экипаж шестиколесного багги под началом Тото Красавчика не поленился установить пулемет на турель.
Весь вечер накануне Тото и трое его бомбил возились с установкой этой самой турели. Тогда как остальные обитатели «Бульдога», расхаживая вокруг с кружками какао, растворимого спирта и спирта с какао, упражнялись в остроумии на их счет.
«Смотрите как бы местные дикарки не приняли ваш пулемет за хер! Тогда нам точно не уйти! Застрянем в ихней деревне на полгода!»
Настроение было таким благостным, что даже личное оружие не все удосужились зарядить.
Зачем?
Деревня от пастбища далеко, сориентироваться и добежать до своих баранов никто не успеет. На лугу кроме пастухов никого нет, а пастухов вырубили парализаторы. Еще вопрос, поднимутся ли они когда-нибудь на ноги, ведь человек не баран, которому от парализатора ничего страшного не делается, психика у человека посложнее. Могут на больничку отправиться, а то и умереть от какого-нибудь микроинсульта. Впрочем, потеря для человечества небольшая, считал убежденный социал-дарвинист Свен.
Поблизости — ни одной живой души. Ну, может, в роще исполинских дубов какая-нибудь баба собирает в лукошко грибы. Ну даже пусть две бабы, четыре. И что? Вряд ли они прибегут с дубинами трапперов от стада отгонять!
Все три багги отъехали от флуггеров, забравшись в самую гущу полегшего стада. Выскочившие из них трапперы принялись, кряхтя и ругаясь, грузить в машины бараньи туши.
— Еще раз всем повторяю, — строго сказал в рацию Свен, который остался дежурить на борту «Малаги», — берем только ягнят и баранов, мужиков. Овцы, в смысле бабы — они невкусные. Смысла с ними возиться нет.
— А как их друг от друга отличишь? — осведомился подручный Тото по имени Крепыш Гручо. Он родился и вырос на отдаленной орбитальной станции, где даже микробы были наперечет, а детвора никогда не видела живых зверей крупнее морской свинки.
— Ты что, совсем дурак, Гручо?
Все заржали.
— Чего это баб, в смысле овец, не брать? — спросил парижанин Пьер. — Жалко бросать их тут! А если место останется?
— Ну если место останется, возьмем, — пожал плечами Свен.
Он знал по прежнему опыту, что его не шибко спортивные, отягощенные многочисленными дурными привычками компаньоны уже через двадцать минут, вдоволь наработавшись на погрузке туш немалого веса, запросятся домой к мамочке. Так что дай им бог хотя бы всех ягнят собрать, крутанам…
С первых же секунд приземления флуггеров за трапперами пристально следили пять пар внимательных недобрых глаз.
В густых кронах дубов, растущих в излучине реки Красная, были оборудованы гнезда для снайперов-«кукушек».
Двое «кукушек» — Ветеран и местный селянин Илья Беличья Гроза — и впрямь были отменными стрелками, опытными охотниками, бьющими соболя в глаз.
Остальные стрелки уже второе лето ходили у Ильи в учениках, а случалось даже, били дичь в местах, кишмя кишащих зверьем. Да, им никогда не доводилось бывать в серьезных передрягах — как Ветерану. Но всё-таки эти подмастерья стрелкового дела были хоть чем-то на прискорбном фоне прочих деревенских пацифистов.
Дело в том, что огнебойную охоту в деревне Красноселье не больно жаловали. Занимались в основном разведением скотины, а если что и промышляли регулярно, то двухметровых осетров ниже по течению реки. Бить кабанов с косулями из огнестрела считалось занятием неправильным, недобрым. А вдруг матушка Земля и батюшка Лес обидятся на такую жадность? Обидятся — и ка-ак взыщут!
Однако горечь и досада от последних трапперских налетов, ополовинивших деревенское стадо, были такими сильными, что заставили сельских парней взяться за контрабандные карабины и пойти в ученики к ворчливому, нелюдимому Илье.
Каждый стрелок-«кукушка» располагал карабином-полуавтоматом «Соболь-4», рацией, безбликовым биноклем и десятью загодя снаряженными обоймами.
А Ветеран и Илья Беличья Гроза сверх того имели московитские лазерные дальномеры «Френель». Эти устройства были нужны, чтобы, как объяснял Ветеран, «измерить расстояние до важнейших целей с точностью до метра».
«Важнейшими целями» смекалистый Ветеран назначил автоматчиков, охраняющих флуггеры.
Их требовалось снять в первую очередь, чтобы ватага Воеводы, сидящая в камышах (Ветеран именовал ее мудрено, «группой захвата и удержания взлетно-посадочной полосы»), могла без фатальных потерь пробежать стометровку по открытой местности между зарослями и трапперскими флуггерами.
Ветеран снял расстояние до обоих часовых, вальяжно растянувшихся на песочке у носовой стойки шасси «Кассиопеи», и переслал информацию по рации Ратиславу, снайперу, что обосновался в соседнем гнезде.
По уговору, в это же время Илья Беличья Гроза должен был замерить дистанцию до автоматчиков возле «Малаги».
Илья, хоть и был из местных и никогда не покидал родной деревни, с заданием справился играючи. Но вот беда — доложиться по рации забыл.
Ветеран вызвал Илью и встревоженным полушепотом спросил:
— Ну что там у тебя, брат? Готов стрелять?
— Да отчего ж не стрелять-то? — искренне удивился Илья. — Условились же об том!
— А чего молчишь тогда? Ведь я просил!
— Да запамятовал я, не серчай, — извинительно пробасил Илья.
Ветеран вздохнул. Ну что с них взять? В армии никто не служил. Понятия о дисциплине имеют самые приблизительные. Хотя стараются, ничего не скажешь.
— Ну ты хоть не запамятовал расстояние в прицел ввести? — осведомился он на всякий случай у Ильи.
— Обижаешь. Грамоте ученый, цифры разбираю… Ввел!
— Хорошо, — Ветеран прижал на рации кнопку общего вызова и сказал уже совсем по-военному четко:
— Внимание всем. На счет «три» стреляем. Р-раз… Два… Три!
Выдохнув «три!», Ветеран помедлил еще полторы секунды, чтобы завершить цикл дыхания — его тело должно было слиться с винтовкой в единое целое, как когда-то учили.
Затем нажал на спусковой крючок.
Жизнерадостно урчали двигатели багги, гудели вспомогательные силовые установки флуггеров и звуков стрельбы поначалу никто не услышал.
Даже предсмертный вскрик часового, бдящего близ аппарели «Малаги», утонул в этом шуме.
Ветеран самолично убил двоих автоматчиков, истратив на них для верности всю обойму.
Еще одного автоматчика завалил умница Ратислав, лучший из учеников Ильи.
А вот с последним — аргентинцем по имени Альфонсо — вышла незадача. Он получил только легкое касательное ранение плеча и успел спрятаться за колесо шасси. Там, в укрытии, Альфонсо нашарил в кармане рацию и поднял тревогу.
Поначалу никто из парней не хотел верить якобы раненому часовому, который, к тому же, не в состоянии сообщить ничего внятного. «Какое „стреляют“? Кто?» «Я не знаю, мадонна рамера! У меня дыра в плече!» «В заднице у тебя дыра, брат.»
Индус Зегдев вообще был убежден, что это — розыгрыш в исполнении записного весельчака с борта «Бульдога», Свистуна Хэнки. Тот любил всякие экстремальные приколы и голоса у них с раненым Альфонсо были почти неотличимы. И только когда Тото Красавчик, блюя алой кровью, как-то очень по-цирковому вывалился из кузова багги на землю с простреленной навылет грудью, до Зегдева дошло: не розыгрыш.
— Народ, они в камышах! Дикари в камышах! — закричал Свен по рации. — Бегут к нам, твари!
И впрямь, теперь не заметить «дикарей» было невозможно: толпа перепачканных грязью бородачей, одетых на охотничий манер, мчалась к флуггерам!
— Что у них, черт возьми, в руках?! — визгливым от страха голосом спросил Анатоль у Свена, который, хоть и был вожаком, сегодня исполнял обязанности пилота «Малаги» вместо слегшего от дизентерии Попрыгунчика Мэта. — Копья, что ли?
Вопрос Анатоля был непраздным. У аборигенов на вооружении состояли крайне странные штуки: трехметровые деревянные жерди с загадочными черными утолщениями на конце, а еще — вилы с добела наточенными зубьями.
Два самых рослых «дикаря» — а это были дюжий бортник по имени Млад и главный богатырь деревни Алеша — размахивали громадными деревянными молотками-киянками, казалось бы совершенно неуместными в век огнестрельного оружия.
Еще более необычными предметами экипировки дикарей являлись продолговатые штуковины, болтающиеся в заспинных кожаных чехлах.
Ну и наконец, загадку составляло содержимое вместительных деревянных ведер, которые волокли самые молодые бойцы отряда.
— Кажется, нас ждали. Это засада! — проявил сообразительность Анатоль.
В его голосе прозвучала неожиданная теплота. По правде сказать, и в предыдущие разы Анатолю, русскому по крови, было жаль наивных муромчан, остававшихся без стада, и он в каком-то смысле был даже рад, что в этот раз местные не сплоховали. К его счастью, эта теплота ускользнула от внимательного обычно Свена. Ему было не до тонкостей психологии.
— Какая, к дьяволу, засада! — зло прошипел Свен. — Мы позавчера сюда лететь решили. Откуда им знать то, чего мы сами не знали?!
Свен был уверен, что обнаглевшую деревенщину немедленно положат в четыре ствола часовые. Он еще не знал, какая судьба постигла несчастных стараниями «кукушек».
Вместо четырех стволов заговорил один — это был автомат Альфонсо, схоронившегося за колесом «Малаги».
Увы, даже его одного хватило, чтобы произвести в рядах нападающих заметное опустошение.
Вот упал на землю Влад Бычья Голова. Через секунду неестественно растянулся на песке его племянник, Гоемысл Златобрад. Будь на Таргитае современные реанимационные комбайны, умелые хирурги и лютые антибиотики, шансы пережить этот сумасшедший день у Гоемысла с Владом были бы.
Но всего этого на Таргитае не водилось.
Флуггеры были уже настолько близко, что многие из «дикарей», не сговариваясь, выхватили из заспинных чехлов четырехствольные самопалы и вжарили картечью по последнему уцелевшему часовому с автоматом — да так, что резину на колесе изорвало в лоскуты, а сам Альфонсо принял быструю, хотя и крайне болезненную смерть.
Если бы прямо в эту секунду Свен вместо того, чтобы лихорадочно тыкаться в панель управления «Малаги», спеша закрыть аппарель, схватил оба автомата «Алтай» (свой и положенный второму пилоту) и открыл огонь по дикарям, то, скорее всего, у него еще были бы виды на спасение.
Но драгоценные мгновения были упущены.
Волна атакующих на полной скорости расплескалась о шасси обоих флуггеров.
Самодельные дымовые гранаты легли под ветер. Вчера их полночи снаряжали деревенские бабы, макая связанное пучками сено в смесь селитры и древесной смолы (рецепт сообщил им всезнайка Ветеран).
Не все дымовухи занялись. Но тех, которые все-таки сработали, оказалось достаточно для нужного эффекта. Благо ветер был крепкий и удачный, его в деревне Красноселье называли ласково — «мордодуем».
Через минуту экипажи всех трех багги перестали четко различать, что творится близ флуггеров — серый жирный дым стоял непроглядной стеной.
Ветеран, наблюдая диспозицию из своего «кукушкиного гнезда» в ветвях дуба, одобрительно ухмыльнулся.
Это тоже было очень важной частью его плана. Только так, дымом, можно было оградить своих от опустошительного пулеметного огня с борта багги.
Теперь трапперам на пастбище, чтобы реализовать свое огневое преимущество перед деревенскими, у которых совсем не было современного автоматического оружия, требовалось вначале прорваться сквозь стену тяжелого низкого дыма.
Были, конечно, в этой уловке и минусы. Ветер дул так, что белесые дымные хвосты, растянувшись вдоль правого края пастбища, перекрыли снайперам обзор и теперь они помочь своим прицельным огнем не могли.
— Сувай покрепче, поглубже ему в гузно, чтоб струей не вышибло, — наставлял богатырь Алеша своего друга.
— Сую на совесть, как учили, — басил ему в ответ Гостибор, что есть мочи вталкивая в очередную днищевую дюзу «Малаги» массивный чоп из пакли. Чоп кое-как держался на длинном деревянном шесте и охотно оторвался, оставшись в дюзе, под первым же ударом деревянной киянки Алеши.
Ветеран очень гордился этой придумкой с чопами, хоть и не был ее автором.
Когда-то, еще школьником, он видел такой трюк в приключенческом фильме «Враг Объединенных Наций». Но, казалось Ветерану, его заслуг это не умаляло. В конце концов, одно дело знать ловкий прием, а другое дело — самому его применить!
Тем временем вторая команда в составе бортника Млада и его подручных — Дурилы, Корчмаря, Афанасия — заколотила чопы в носовые тангажные дюзы «Кассиопеи».
Согласно плану, они должны были законопатить все восемь днищевых дюз. Но когда они собирались приступать к кормовым, из дыма в считаных метрах от них показалось размалеванное под хищную акулью пасть рыло первого багги ДИР-1200.
За рулем машины сидел Бродяга Пит, траппер с двадцатилетним стажем. Во рту его дымила вонючая сигара из гидропонного табака.
Рядом с Бродягой Питом на сиденье выжидательно скрючился вооруженный всережимной винтовкой салага Шон Каролина. А за его спиной истерично поливал пространство перед собой из автоматического пистолета кореец Сенг.
Реакция у Шона была отличная. В доли секунды оценив обстановку, он осыпал пулями Дурилу с Корчмарем.
Дурила застонал и зажал рукой рану на животе — он схлопотал две оперенных пули-стрелы. Ох и больно же ему было!
К счастью, специальная группа гренадеров, выделенная Ветераном — в нее возле одной только «Кассиопеи» входили шестеро бойцов — ждала такого оборота событий.
В багги полетели самодельные зажигательные гранаты.
Корпус каждой гранаты — стеклянный поплавок от сети для ловли осетров. А внутри у них пузырилась густая адская смесь — близкая, но куда более зловредная и высокотемпературная родственница старинного «коктейля Молотова».
Почти все, конечно, с первого раза промахнулись.
Но даже одного удачного попадания хватило, чтобы вывести из строя обоих трапперов с переднего сиденья. Третий на ходу выскочил из запылавшего мобиля.
Потерявший управление багги промчался в каких-то сантиметрах от раненого Дурилы и с размаху плюхнулся в реку.
— Жалость-то какая! — откомментировал гибель багги Корчмарь, мужик хозяйственный и рачительный. Он-то уже мысленно присовокупил ценную машину к нищенскому автопарку деревни, насчитывающему одну легковушку, один трактор и два моторных велосипеда.
Но сражение с трапперами еще рано было считать выигранным.
Шестиколесный багги с пулеметом MG-27 и второй ДИР-1200, подскакивая на тушках невинно сновидящих баранов, тоже преодолели полосу дыма, после чего рывком остановились между «Малагой» и «Кассиопеей».
Сидящие в багги головорезы были полны решимости прийти на помощь своим коллегам на борту флуггеров.
После опустошений, произведенных в трапперских рядах снайперами, на каждом из этих багги оставалось по двое боеспособных мужчин. Не так много. Однако высокотемпный пулемет MG-27 стоил десятерых бойцов с обычными автоматами…
— Ложись! Ложись, я сказал! — скомандовал по рации Ветеран. — Весь огонь концентрировать на пулеметчике! Слышите? Весь!
Сам он со своего дуба еле различал спину пулеметчика сквозь клочья дымовой завесы. Ветеран выстрелил несколько раз, но расстояние было слишком большим — всё мимо, мимо. Увы, он не мог замерить точную дистанцию до цели — из-за того же проклятого дыма!
Но Ветеран надеялся, что Алеша, более опытный и сметливый, чем его товарищи, сможет поразить супостата метким броском зажигательной гранаты или, если повезет, картечью из самопала.
Увы, надежды Ветерана не оправдались. Алеша был занят раненым, своим внучатым племянником Жужей, а остальные мужики поспешили истратить гранаты на второй четырехколесный багги — эта цель оказалась ближе к ним и представлялась более соблазнительной.
И Ветеран, и Илья Беличья Гроза, и несколько деревенских с самопалами вели по пулеметчику беглый огонь. Но тот был будто заговоренный!
Словно бы чувствуя, что ему уже не уйти живым с этого зловредного пастбища, Ганс Мюльде — так звали пулеметчика — обрел несгибаемую решимость дорого продать свою никчемную жизнь.
Ему некуда было возвращаться — траппер не мог похвастаться ни семьей, ни домом. Однако Ганс был убежден: это так неправильно, так не по-пацански — умереть от рук неграмотных, вонючих дикарей из леса!
Преисполняясь возмущением и ненавистью к обстоятельствам, которые привели его сюда, Ганс давил и давил на спусковой крючок, благо лента была трехсотзарядная.
Пули высвистывали над песчаной отмелью роковую песнь смерти. И не было никого, кто решился бы в те мгновения приподнять голову над землей. Казалось, только пошевелишься — и всё, всё…
— Ну что же вы, ребята?! Ну сделайте же что-нибудь! — кусая ногти от досады и бессилия, ныл Ветеран в своем «кукушкином гнезде».
Но никто не отваживался вступить в единоборство с непобедимым MG-27.
Исход боя решили тщедушные пастухи Аврыло и Чиж, о которых все и думать забыли.
Это их, дикарей в черных лохматых шапках, презирал, снижаясь на флуггере, Свен Халле.
Это они сделали вид, что пали под воздействием парализующего импульса с борта флуггеров, чтобы усыпить бдительность трапперов («Где это видано? Стадо — и без пастухов!»).
На самом же деле обморок обоих пастухов был плодом чистого, хоть и небескорыстного артистизма.
У каждого под мерлушковой папахой имелся защитный шлем, набранный из нескольких слоев густой металлической сетки. Ее выдрал для них из воздушного фильтра потерпевшей крушение авиетки всезнающий Ветеран. Именно эти самодельные шлемы сделали парализующий импульс бессильным!
Меж тем, и Аврыло, и Чиж тоже располагали настоящими пистолетами. Они были вручены им накануне Ветераном и происходили из его личных оружейных запасов.
В пистолете Чижа было три патрона. В пистолете Аврыло — пять.
Много для самоубийства, мало для боя.
Но, как оказалось, вполне достаточно для Ганса Мюльде.
Аврыло хоть и был пастухом, но, заслышав торжествующую песнь вражеского пулемета, сразу смекнул: дело плохо, надо ребятишкам подсобить.
Едва не за шиворот волоча за собой семнадцатилетнего Чижа, оторопевшего от звуков боя, он побежал через пастбище, давясь кашлем и разгоняя дым.
В правой руке Аврыло сжимал пистолет, который, к чести своей, не забыл снять с предохранителя.
Внезапно из сплошной пелены дымзавесы показались задний бампер багги и широкая спина озверевшего пулеметчика.
Тот стоял, широко расставив сильные ноги. Не обращая внимания на стоны раненых и умирающих товарищей по бесславному грабежу, он щедро заливал свинцом всё, что видел перед собой.
— Гляди, вот он, — зачем-то сказал Чиж.
— Да вижу я, не слепой, — огрызнулся Аврыло и нажал на спусковой крючок.
Все пять пуль, что были в его обойме, попали в спину Ганса Мюльде. Но лишь одна из них нанесла ему смертельное ранение, чудом проскользнув в щель между пластинами его щегольского бронежилета немалой цены.
— Шайзе! — ахнул Ганс, с лихим удивлением констатируя, что мир из серого стал вдруг красным.
Пока работал пулемет Ганса, у трапперского вожака Свена Халле еще теплилась надежда, что ополоумевшие дикари вот-вот рассеются как ночной кошмар.
По крайней мере, за годы его трапперской карьеры он практически нигде не встречал со стороны пейзан сопротивления. Ну, хоть сколько-нибудь длительного сопротивления.
Но когда Ганс, раскинув руки, упал на спину, посылая небесам последнее «прости», Свен понял, что надеяться больше не на что. А ждать больше некого.
Даже если кто-то из ребят на пастбище ранен не смертельно, ему, Свену, все равно не выходить его в одиночку. Да и вообще, ничто так не улучшает карму, как вовремя предпринятый драп.
Свен привычным движением переключил реактор из холодного режима в теплый, подал высокое напряжение на контур маневровых дюз и включил воздухозаборники на продув.
Его решение было незамысловатым как кодекс чести трапперов: улетать к чертовой матери с этой поганой, заросшей лесом и заселенной сумасшедшими дикарями планетки, к своим, туда, где на орбите ждет его звездолет «Бульдог».
А те, кому удалось пережить эту мясорубку и сориентироваться в дыму — пусть эвакуируются «Кассиопеей». Вот она стоит, цела-целехонька.
В холодном высшем смысле его даже подлецом не назовешь. Он просто Свен, малыш Свен, который всегда гуляет сам по себе. И сматывается первым из любой заварухи. Потому что это правильно, джентльмены.
— Это Зегдев! Помогите! Умоляю! Заклинаю вас всеми вашими богами! — истерично вопил трапперский эфир.
Свен поморщился и выключил рацию — его успели достать эти вопли. Как бабы, честное слово.
«Малага» задрожала мелкой дрожью. Это включились обе ВСУ, вспомогательные силовые установки.
Они привели во вращение компрессоры воздухозаборников. Те погнали горячий воздух напополам с дымом по трактам системы маневрово-ориентационных дюз. В космосе их схема действия была иной, но в атмосфере они использовали в качестве основной массы рабочего тела обычный забортный воздух.
Всё шло вроде бы штатно. Свен даже позволил себе вспомнить о баклажке отменного стаута, что дожидалась его в холодильнике каюты на борту «Бульдога». То-то он попирует, когда вернется!
Если бы Свен не выключил рацию, в эти секунды он бы услышал встревоженный голос русского пилота Анатоля, который с борта «Кассиопеи» предупреждал его о том, что дюзы «Малаги» наглухо забиты всякой посторонней дрянью, которую напихали туда проклятые дикари. Но рация Свена… да, рация молчала.
— Поехали! — рявкнул Свен и дал тягу на все днищевые дюзы. Только так, с режима чисто вертикального взлета, можно было начинать маневры на этой сомнительной взлетно-посадочной полосе.
Струи раскаленного газа хлынули из камер сгорания к расширяющимся патрубкам, легированным тугоплавким хризолином, и в тот же миг силы хаоса овладели старушкой «Малагой».
Пять чопов из восьми были успешно выбиты струями газа. Однако еще три — задержались в дюзах из-за расплавления включенных в них мотков оловянной проволоки.
Из-за возникшей асимметрии тяги двухсоттонная машина мгновенно завалилась на левый борт.
Законцовка левой консоли рубанула по воде и глубоко ушла в ил. Так глубоко, что в следующий миг ее вырвало с мясом.
Флуггер продолжило нести влево, и уже в следующую секунду он накренился настолько, что сбоку от себя обезумевший от ужаса Свен увидел фары полузатонувшего багги.
Тут же оставшиеся чопы были наконец выбиты реактивными струями. «Малага», сохраняя крен в девяносто градусов, со скоростью гоночного болида понеслась над рекой, вспарывая водную гладь остатками левого крыла.
Затем последовал удар о высокий глиняный обрыв противоположного берега. В баках взорвалось топливо. Флуггер разнесло на куски.
«Эх, вместо стаута надо было эль брать…» — подумал перед смертью Свен.
Странным образом катастрофа «Малаги» отрезвила пилота Анатоля.
Он понял, что попытка бежать на «Кассиопее» обречена. Ведь ее дюзы тоже наверняка забиты.
Но что же делать? Сдаваться? Если бы вокруг него сужали кольцо альгвасилы где-нибудь на Цандере — он бы, конечно, так и сделал.
Отдать жизнь за пиратские идеалы он не подписывался. Но в том-то все и дело! Сдаться селянам было по-человечески страшно. Анатоль был уверен, что те, разгоряченные кровью, просто забьют его живьем на месте своими топорами, или что там у них в руках?
В общем, Анатоль решил, что с места побоища надо бежать на своих двоих. А дальше — будь что будет.
Он отбросил вверх пустовавшее сиденье второго пилота. Выворотил из углубления рюкзак с неприкосновенным авиационным запасом. После этого вынул четыре шпильки и ударом ноги свернул нижнюю часть кресла набок.
Под креслом открылся узкий люк аварийно-технологического лаза.
Через пятнадцать секунд подошвы ботинок Анатоля опустились на один из титановых подкосов носовой стойки шасси.
Труп автоматчика-охранника и обильно залитый кровью песок были в двух метрах под ним.
— Господи помилуй… — по-русски, с просительной интонацией нашкодившего ребенка прошептал Анатоль.
К счастью, ни одного из косматых врагов пока видно не было. Это придало почти пятидесятилетнему Анатолю юношеской прыти.
Он спрыгнул вниз и побежал к броду, который приметил скучающим взглядом еще в самом начале — когда всё было идеально и мысли всей трапперской шайки вертелись вокруг вечернего барбекю с местной бражкой.
Совершенно незамеченным он добежал до закраин дымовой завесы. Благо всеобщее внимание было отвлечено небывалым по местным меркам зрелищем — горящей «Малагой».
Лишь когда он пересек осушную отмель и захлюпал по зеленому речному мелководью, на него обратил внимание Илья Беличья Гроза.
Илья вскинул карабин и сделал несколько выстрелов. Промахнулся. Еще три выстрела…
Когда Анатоль уже карабкался на спасительный противоположный берег, очередная пуля Ильи наконец настигла его и проделала изрядную дыру в его бедре.
Завывая от чудовищной, выжигающей сознание боли, он, однако, не остановился.
Адреналин придавал ему сил.
Пилот так и видел себя распятым на частоколе этой растреклятой деревни — они ведь могут специально оставить его висеть там, живым, истекающим кровью, на сутки, на двое… В назидание другим ворам…
У них тут, в Большом Муроме, не добренькие Объединенные Нации. Здесь действует Губное Право, разрешающее органам деревенского самоуправления определять собственные меры пресечения за преступления против общины. Проще говоря: губить преступников так, как посчитает нужным деревенский сход.
Подгоняемый подобными правовыми размышлениями, Анатоль превозмог боль и поковылял в самую чащу леса, не забывая при том распылять на землю и кусты аэрозоль из спецбаллончика — средство, начисто отбивающее запах беглеца.
Пилот даже не бросил рюкзак, хотя нести его, с таким-то ранением, было ой как нелегко!
Не то чтобы его так волновал спальный мешок. Или аптечка с медикаментами, в которых он вообще не разбирался, не отличая аспирин от сенокса.
Просто он знал: там, в НАЗе, должна быть фляга спирта. А спирт — это счастье и радость. Или радость и счастье, порядок слов не столь важен.
Да, русский пилот Анатоль, а по паспорту Анатолий Степанович Харин был обычным алкоголиком.
Глава 2
После боя
Февраль, 2621 г.
Деревня Красноселье.
Планета Таргитай, система Дена, держава Большой Муром.
Победа была добыта. Славная победа — по любым меркам! Хоть по деревенским таргитайским, хоть даже по армейским московитским.
Но долго и вдумчиво, в соответствии с местным обыкновением, радоваться своей трудной победе деревенские не имели возможности.
Нужно было срочно заметать следы побоища, пока товарищи погубленных лиходеев-трапперов, висящие на орбите в звездолете «Бульдог», не хватились и не выслали за пропавшими пяток-другой флуггеров.
Конечно, не будь с селянами Ветерана, никто и не подумал бы о какой-то там орбите, «Бульдоге», флуггерах.
Большинство жителей деревни Красноселье было уверено, что ноздреватый и лесистый блин таргитайской тверди плывет по волнам предвечного моря-окияна, который, в свою очередь, налит в хрустальную бадью, каковую за ручки держит дюжина выносливых ангелов.
Но Ветеран был мужиком опытным.
И — по местным меркам — подкованным в вопросах стратегии и тактики. Не зря же он двенадцать лет прослужил в армии Российской Директории и еще девять — в новообразовавшемся войске Большого Мурома, откуда и ушел в отставку в чине хорунжего!
Ветеран, в отличие от наивных, хотя и добрых сердцем сельчан, бывал не только на орбите, но и на других планетах. Не говоря уже о местной метрополии — Новгороде Златовратном, столице Большого Мурома.
Какая у трапперов организация, какие повадки — всё это Ветеран представлял себе отнюдь не только по московитским сериалам «Найти и уничтожить» и «За гранью добра». Нравы этого жестокого и алчного отребья были ведомы ему по собственному опыту службы на разновсяческих фронтирах.
— У них там, у лиходеев, корабль на небе, — пояснял Ветеран красносельским мужикам. — Оттуда, с корабля, они всё видят, что тут, на земле происходит. Ну, не «всё-всё»… Но многое. Особенно то, что касается их собственных машин. Поэтому сейчас мы должны сделать так, чтобы они там, на небе, думали, будто флуггер этот, — Ветеран показал на целехонькую «Кассиопею», — сам взял да и разбился, когда взлететь пытался. В точности как тот, который сейчас под обрывом догорает.
— А что если лиходеи нам не поверят? Если самолично проверить захотят? — мрачно вопрошал реалист Аврыло; недавний подвиг придавал его словам веса. — Мы же никак выстоять не сможем против орды такой! Мы и этих-то едва заломали!
— На случай, если они все-таки мстить прилетят, мы всех баб с детьми и скотиной в дальний лес отправим, в землянки. Да и сами, окончив приготовленья, с ними уйдем, — отвечал рассудительный Ветеран. — Но только есть у меня надежда, что когда лиходеи из космоса на закопченный флуггер посмотрят, у них всякая охота сюда соваться пропадет.
— А где это он «закопченный»? — полюбопытствовал богатырь Алеша, который хоть и был силен как буйвол, особой догадливостью не блистал.
— «Закопченным» мы его с вами, други мои, сейчас сообща сделаем. Благо дурацкое дело это нехитрое. Это чистить трудно. А пачкать — эх!.. Сейчас вы, — Ветеран указал на группку мальчиков-подростков, — бежите за лестницами и смолой. И этой смолой начинаете с лестниц флуггер поливать. Да не как попало, а я покажу как именно! Чтобы в наилучшем виде изобразить, будто машина горела и от того на ней густая копоть полосами осталась.
Названные Ветераном отроки тотчас бросились в сторону деревни, исполнять приказание.
— А вы, — продолжал Ветеран, обращаясь к своим бойцам Илье Беличьей Грозе, Ратиславу, Младу и другим, — идете со мной, сейчас копать будем, флуггер заваливать. Надобно сделать так, словно бы он взлететь пытался, да носом клюнул.
Мужики согласно закивали. Мол, копать так копать.
Пока все возились с выполнением поставленных задач, Ветеран проделал тот же путь, что пилот брошенной «Кассиопеи» Анатоль получасом ранее. Только проделал его в обратном направлении.
Он вскарабкался с земли по носовой стойке шасси и подкосам через технологический лаз в пилотскую кабину и методом слепого тыка после нескольких неудачных попыток разблокировал все шлюзы и люки флуггера.
В конце концов «Кассиопея» облегченно вздохнула и на песок опустилась аппарель.
Порадовавшись удаче, Ветеран раскрыл и левый пилотский люк, который у «Кассиопеи» выглядел как двустворчатая дверь, чьи половинки откидывались вверх и вниз.
По мысли Ветерана эту деталь должны были обязательно заприметить трапперы из своего космоса. Заприметить — и окончательно увериться в том, что пропавший флуггер действительно сильно горел, а пилот был вынужден спасаться бегством. Потому что при открытых люках никак нельзя было предположить, что внутри «Кассиопеи» заперлись несколько выживших.
Также распахнутые створки были призваны свидетельствовать: всё разграблено и унесено в леса. Партии спасателей с орбиты не достанется даже ржавого консервного ножа — все ножи уволокли алчные аборигены!
Ветеран сел в пилотское кресло, подпер подбородок кулаком и задумался. Если с флуггером всё было более-менее ясно, то вот с трупами тех, кто на нем прилетел, ясность отсутствовала.
С одной стороны, было бы недурно оставить голубчиков рядом с «Кассиопеей». Пусть наблюдатели со своей верхотуры увидят и сосчитают потери. После чего поймут, что спасать некого.
С другой стороны, выложить трупы рядом с флуггером — довольно-таки вызывающе.
Такое деяние намекает, что некто — тот, кто выложил трупы — бросает трапперам открытый вызов.
И хотя жители деревни Красноселье действительно такой вызов трапперам бросили, он, этот вызов, открытым не был. А тайным, как бы вынужденным. Потому что все деревенские понимали: лицом к лицу, без засад и военных хитростей, им против шайки головорезов не выстоять. Посему: зачем обострять? Уже ведь и так обострили донельзя!
Исходя из этих обстоятельств, демонстративности при обращении с телами погибших следовало всячески избегать.
Мол, куда делись трапперы?
А кто ж его знает куда!
Но явно куда-то делись. Кое-куда.
Иначе сидели бы возле шасси, пускали сигнальные ракеты и хрипели в рацию: «Спасите наши души! SOS!»
В кустах трупы супостатов тоже не бросишь. Волки и, что страшнее, поселковые собаки враз начнут дармовое мясцо жрать, а жрать падаль — значит, не приведи Велес, болеть, а болеть — значит болезни разносить по деревне и окрестностям… Тьфу!
В общем, как ни рядил Ветеран, всё выходило, что трупы трапперов надо похоронить в обычной человеческой могиле.
Братской, конечно.
Кто с ними по отдельности возиться-то будет? Чай не родичи! Зарыть, а сверху поставить чего-нибудь. Может, крест, а может обычный камень. Просто для памяти, мол, зарыли туточки.
— Ветеран, а Ветеран. Там бараны встают! — вывел его из задумчивости по-мальчишески звонкий голос Егорки, младшего сына бочкаря, назначенного посыльным.
Импульс флуггерного парализатора, как и надеялся Ветеран, был именно парализующим. То есть он обездвиживал животных на время, а вовсе не приносил им смерть.
Трапперов это очень даже устраивало — они именно воровали стадо, так сказать, противозаконно переселяли его себе на корабль, а потом на базу, но не занимались чистым браконьерством. В космосе свежатинка особенно целилась!
— Ась? — переспросил Ветеран, растирая усталые глаза костяшками пальцев.
— Ну, бараны. Очухались. Мекают.
— Ну пусть мекают. Мне-то что?
— Отец интересуется, что с ними делать?
— Пусть Аврыло с Чижом их сразу в лес гонят, — распорядился Ветеран. — Только не через Савельев брод, а через дальний. Там пески, а не глина, следы легко заметем.
Тем временем мужики закончили возиться с ямой, расковыривать податливый гравелит. «Кассиопея», подавшись чуть вперед, ухнула вниз на полдлины передней стойки шасси и ткнулась носом в песок. Непристегнутый в кресле пилота Воевода ударился подбородком о приборную панель.
— Мать вашу за ногу! — крикнул он мужикам в открытый люк. — Вы бы хоть предупредили! Чуть язык себе из-за вас не откусил!
— Да оно как-то само… окаянное, — виновато прогундосил Млад, утирая со лба крупные капли пота.
Чтобы полюбоваться на результаты смоляного труда отроков, Ветеран не поленился вернуться в свое снайперское гнездо на вершине дуба.
— Со всех сторон велелепно, — заключил он.
Казалось, «Кассиопея» и впрямь нажралась землицы при попытке взлета.