Джаспер Ффорде

«Неладно что-то в нашем королевстве, или Гамбит Минотавра»

Посвящается Мэдди, Рози, Джордану и Александру С искренней любовью Апрель 2004


Я попыталась вообразить целую комнату Шекспиров, колотящих по клавишам…

Содержание

Действующие лица

Глава 1. Критский Минотавр в Небраске

Глава 2. Нет места лучше дома

Глава 3. Уклонись от ответа

Глава 4. Город, похожий на Суиндон

Глава 5. Принц с сыром

Глава 6. ТИПА

Глава 7. Литтективы

Глава 8. Время не ждет

Глава 9. Общество анонимных утратотерпцев

Глава 10. Миссис Ухти-Тухти

Глава 11. Величие святого Звлкикса

Глава 12. Кол и Синди

Глава 13. Мильтон

Глава 14. Голиафовский Покаянариум™

Глава 15. Встреча с Голиафом

Глава 16. В тот же вечер

Глава 17. Император Зарк

Глава 18. И снова император Зарк

Глава 19. Охота на клонированного Уилла

Глава 20. Химеры и неандертальцы

Глава 21. Виктория на «Виктории»

Глава 22. Роджер Хлоппок

Глава 23. Бабушка Нонетот

Глава 24. Снова дома

Глава 25. Практические сложности поствосстановительного периода

Глава 26. Завтрак с Майкрофтом

Глава 27. Странная жуть на М4

Глава 28. Автозаправка Даунтси

Глава 29. Кот, ранее известный как Чеширский

Глава 30. Неандертальцы как нация

Глава 31. Военный совет

Глава 32. Сектор 21: Элан

Глава 33. Шагспиф

Глава 34. Святой Звлкикс и Синди

Глава 35. Что Четверг делала потом

Глава 36. Ган против Нонетот

Глава 37. Перед матчем

Глава 38. Финал МКЛ Суперкольцо-88

Глава 39. Конец игры

Глава 40. Вторая персона номер один

Глава 41. Смерть ей к лицу

Глава 42. Объяснения

Глава 43. Выздоровление

Глава 44. Финальный занавес

Благодарности

Действующие лица

Четверг Нонетот. Бывший оперативник Суиндонского отделения литтективов ТИПА-27. В настоящее время глава беллетриции — службы поддержания порядка внутри литературы в целях охраны стабильности печатного слова.

Пятница Нонетот. Сын Четверг, двух лет от роду.

Бабушка Нонетот. Проживает в голиафовском доме престарелых «Сумерки». Ей сто десять лет, и она не может умереть, пока не прочтет десять самых занудных классических произведений.

Среда Нонетот. Мать Четверг. Живет в Суиндоне.

Лондэн Парк-Лейн. Муж Четверг. Не существует с тех пор, как в 1947 году был устранен корпорацией «Голиаф» с целью шантажа мисс Нонетот.

Майкрофт Нонетот. Дядя Четверг, изобретатель. По последним сведениям, удалился на покой и поселился в предыстории рассказов о Шерлоке Холмсе. Изобретатель Прозопортала и, кроме всего прочего, устройства раннего оповещения о сарказмах. Муж Полли.

Полковник Нонетот. Отец Четверг. Странствующий во времени рыцарь, устранен Хроностражей (чем-то вроде темпоральной полиции). Несмотря на это, до сих пор где-то существует и время от времени навещает дочь.

Кот, прежде известный как Чеширский. Бывший обитатель Зазеркалья, ныне обербиблиотекарь Великой библиотеки. Агент беллетриции.

Пиквик. Домашний дронт весьма невеликого ума.

Безотказэн Прост. Коллега Четверг по Суиндонскому отделению литтективов.

Виктор Аналогиа. Глава Суиндонского отделения литтективов.

Брэкстон Хикс. Руководитель Суиндонской сети ТИПА.

Дафна Фаркитт. Романистка, чей талант обратно пропорционален коммерческому успеху ее книг.

Корпорация «Голиаф». Огромная беспринципная международная организация, стремящаяся к духовному и материальному мировому господству.

Командор Траффорд Брэдшоу. Популярный персонаж увлекательных приключенческих романов 1920-х годов для детей и юношества, давно уже не переиздающихся. Достойный агент беллетриции.

Мелани Брэдшоу (миссис). Горилла, замужем за командором Брэдшоу.

Миссис Ухти-Тухти, император Зарк, Красная Королева, Фальстаф, Вернхэм Дин. Высококвалифицированные оперативные агенты беллетриции.

Хоули Ган. Политик из партии вигов, медиамагнат. Также канцлер правого толка, вскоре собирающийся стать диктатором Англии. Литературный персонаж, заклятый враг Четверг Нонетот.

Президент Джордж Формби. Восьмидесятилетний президент Англии, находящийся в жесткой оппозиции к Хоули Гану и всему, что тот собой олицетворяет.

Уэльс. Социалистическая республика.

Леди Эмма Гамильтон. Супруга адмирала Нельсона, алкоголичка. Обеспокоена необъяснимой гибелью мужа в начале Трафальгарской битвы. Проживает в гостевой комнате у миссис Нонетот.

Гамлет. Принц датский. Склонен к уходу от прямых ответов.

ТИПА. Тективно-интрузивное правительственное агентство. Государственный орган, занимающийся тем, что не по зубам обычной полиции, начиная с путешествий во времени и заканчивая правилами хорошего тона.

Бартоломью Брекекекс. Больше известен как Брек. Неандерталец, результат генно-инженерной реконструкции, возглавляет Суиндонское ТИПА-13 — отделение, отвечающее за возрожденные существа, как то: мамонты, дронты, саблезубые тигры, химеры и другие.

Химера. Так называется любая неэволюционная форма жизни, сконструированная генетиками-любителями. Создание химер противозаконно, и они подлежат безжалостному уничтожению.

Святой Звлкикс. Святой тринадцатого столетия, чьи «Откровения» противоестественным образом сбываются.

Суперкольцо. Финал Мировой крокетной лиги. Игра обычно очень жесткая, результат всегда спорный.

Лола Вавум. Актриса. В данном романе не участвует, но должна появиться в качестве драматического персонажа, следуя обязательствам по контракту.

Минотавр. Получеловек-полубык, сын Пасифаи, царицы Крита. Удрал из заключения, в настоящее время является книгобежцем. Местонахождение неизвестно.



Книга снабжена Специальными Приложениями, включающими: создание словоментария, сцены, вырезанные из всех четырех книг, дополнительные материалы и многое другое. Для получения всех этих бесплатных бонусных приложений обращайтесь на www.jasperfforde.com/ specialtn4.html и введите пароль.

Глава 1

Критский Минотавр в Небраске


Беллетрицией называется орган охраны порядка, действующий внутри книг. Пользуясь информационными возможностями Главного текстораспределительного управления, оперативники прозоресурса неустанно трудятся на ниве поддержания целостности повествования в пределах страниц всех написанных книг. Порой это весьма неблагодарная работа. В основном агенты беллетриции вертятся как белки в колесе, пытаясь примирить желания автора с ожиданиями читателей в жестких и зачастую бессмысленных бюрократических рамках, установленных Советом жанров. Я возглавляла беллетрицию более двух лет, и меня всегда поражало разнообразие задач: сегодня я уговариваю невероятно робкого Дарси выйти из туалета, а назавтра пресекаю очередную попытку марсиан вторгнуться в «Барнаби Радж».[1] Эта работа увлекательна и полна причудливых поворотов. Но когда нетривиальности и откровенные странности становятся обычным делом, начинаешь тосковать по банальному.
ЧЕТВЕРГ НОНЕТОТ.
Беллетрицейские хроники


Минотавр наделал шуму куда больше, чем предполагало его место в литературе. Во-первых, он удрал из фэнтезийного романа-резервации «Меч зеновийцев», а во-вторых, проскакал по большей части прозы и при этом не попался ни в одну из расставленных нами ловушек. Мифического получеловека-полубыка, сына критской царицы Пасифаи, последний раз видели во «Всадниках багряного шалфея»[2] спустя месяц после побега. Нам до сих пор очень хотелось взять его живьем, и мы выстрелили в него капсулой с небольшой дозой фарсажа. Теоретически теперь, чтобы найти этого получеловека-людоеда, оставалось только отслеживать по всей литературе набившие оскомину потасовки с киданием торта в физиономию или тупые наезды на фонарный столб. Правда, идея была экспериментальной и, к сожалению, потерпела полный крах. За исключением знаменитого упоминания торта у Лафе во «Все хорошо, что хорошо кончается»[3] и дурацкого эпизода с четырехколесным фаэтоном в «Записках Пиквикского клуба» обнаружить ничего не удалось. Либо фарсаж изначально оказался слабоват, либо быстро выдохся из-за природного отторжения визуальных эффектов Книгомирьем.

Тем не менее мы в течение двух лет упорно прочесывали жанр вестерна, особенно тамошние стада, где без труда мог затеряться Минотавр. Именно по этой причине мы с командором Брэдшоу прибыли на семьдесят третью страницу невнятной халтуры под названием «Смерть на ранчо „Два креста“».[4]

— Ну, что скажешь, старушка? — спросил Брэдшоу, чей пробковый шлем и костюм для сафари как нельзя лучше подходили для жаркого лета Небраски.

Существенно уступая мне в росте, в плане жизненного опыта командор превосходил меня лет на сорок. За много лет, проведенных в колониальной африканской прозе, солнце выдубило его кожу почти дочерна, а роскошные усы напоминали белизной снега Килиманджаро. Он являлся главным героем двадцати трех приключенческих романов для детей и юношества, публиковавшихся в начале тридцатых и последний раз раскрытых читателем в начале шестидесятых годов прошлого века. Многие популярные персонажи норовят задрать нос, но только не командор Брэдшоу. Прожив полную приключений и совершенно литературную жизнь, отстояв Британскую Южную Африку от полчищ самых невероятных врагов и подстрелив почти всех зверей, какие только водятся в саванне, он теперь наслаждался заслуженным отдыхом и был весьма востребован в беллетриции. Бесстрашие под пулями и непревзойденное знание Книгомирья сделали его одним из лучших агентов нашей организации.

Сейчас он указывал на потрепанную вывеску, согласно которой менее чем в полумиле впереди находился городишко с оптимистическим названием Провиденс и населением в две тысячи триста восемьдесят семь человек.

Я заслонила ладонью глаза от солнца и огляделась. Во все стороны, вплоть до гор, видневшихся не более чем в пяти милях от нас, расстилался ковер зверобоя. Рисунок желто-зеленого покрова с завидной периодичностью повторялся, свидетельствуя о литературных корнях растительности. Хаотичность реального мира, дарующая нам покатые волны холмов и случайный узор леса и кустарника, внутри беллетристики сменяется пейзажем, основанным на повторении исходного авторского описания. В том романе, где поселилась я, лес состоял из деревьев лишь восьми типов, на берегу попадались только пять видов гальки, а в небе плавало ровно двенадцать разновидностей облаков. Поначалу это не слишком меня угнетало, но, прожив два года внутри литературы, я затосковала по миру, где каждое дерево, камень, холм и облако неповторимы. А еще закаты. Их не хватало сильнее всего. Даже самое лучшее описание не идет ни в какое сравнение с настоящей картиной. Мне снова смертельно захотелось увидеть тонкие переливы оттенков неба, когда солнце опускается за горизонт, — от оранжевого к розовому, от розового к голубому, темно-синему и черному.

Брэдшоу искоса взглянул на меня и вопросительно изогнул бровь. Как Глашатай, глава беллетриции, я могла вовсе не выезжать на операцию, но меня уже тошнило от бумажной работы, а взять Минотавра следовало во что бы то ни стало. Он убил одного из наших товарищей и подлежал аресту.

За последние несколько недель мы обшарили шесть эпических романов о гражданской войне, три романа о фронтире, двадцать восемь высококачественных вестернов и девяносто семь книжонок сомнительного качества и теперь оказались в «Смерти на ранчо „Два креста“», у нижней границы того, что можно счесть литературным произведением. Мы потерпели неудачу во всех книгах. Никакими минотаврами там даже и не пахло, а уж поверьте мне, воняет от них будь здоров.

— И какова вероятность? — спросил командор, щурясь на потрепанный указатель.

— Сейчас посмотрим, — ответила я, надевая черные очки и сверяясь со списком возможных убежищ Минотавра. — Если опять пустышка, то сначала пообедаем, а уж потом полезем в «Парня из Оклахомы».[5]

Брэдшоу кивнул и передернул затвор. Калибр оружие имело вполне подходящий, вот только патронами заряжалось необычными. Служба в полицейском литагентстве обеспечивала нам законный доступ к вымышленным технологиям. Один выстрел ластиковой пулей из винтовки Брэдшоу — и Минотавр рассыплется на составные части литературного существования. Набор букв и голубоватый туман — все, что остается, когда рвутся нити, связывающие текст в единое целое. И обвинения в жестокости тут начисто лишены смысла хотя бы потому, что, согласно данным последней Чудовищной переписи, в сотнях книг и комиксов, на фресках и греческих вазах, в целости и сохранности проживает более миллиона практически одинаковых минотавров. Наш в корне от них отличался: мы имели дело с беглым преступником. Книгобежцем.

Когда мы подъехали ближе, нас окружили звуки оживленного небраскского приграничного городка. Строился новый дом, и стук молотка, вгонявшего гвоздь в дерево, отмерял такт цокоту копыт, позвякиванию уздечек и грохоту тележных колес по плотно утоптанной земле. Металлический звон кузнечного молота мешался с отдаленными переливами хора из дощатой церкви, и отовсюду слышался гул деловых разговоров. Мы доехали до угла конюшен Икли и осторожно выглянули на главную улицу.

Провиденс, по-видимому, пребывал в безмятежной предыстории, спокойно ожидая появления главного героя через две страницы. Мы не собирались вмешиваться в повествование и, поскольку Минотавр избегал основных сюжетных линий, дабы не светиться, рассчитывали наткнуться на него именно в подобных местах. Но если по какой-то причине мы подберемся вплотную к основному действию, я получу предупреждение: карманный детектор сюжетного приближения — полезная вещь. В случае чего он запищит, и мы спрячемся, пока эпизод не минует.

Мы ступили на скрипучий деревянный настил, ведущий ко входу в салун. Мимо прорысила лошадь. Я остановила Брэдшоу как раз в тот момент, когда двери заведения распахнулись и на дорогу вылетел какой-то пьянчуга. За ним, вытирая руки льняным полотенцем, неторопливо вышел бармен.

— И не возвращайся, пока не заплатишь! — прорычал он, с подозрением покосившись на нас.

Я предъявила трактирщику свой беллетрицейский жетон, Брэдшоу бдительно следил за окружающей обстановкой. Область вестерна просто кишит вооруженными бандитами. Даже видавший виды Совет пришел в некоторое замешательство, когда во время инаугурации жанра увидел цифру на бланке заказа. При работе в здешних краях порой насчитываешь до тридцати перестрелок в час.

— Беллетриция, — представилась я. — Это Брэдшоу, я — Нонетот. Мы ищем Минотавра.

Бармен холодно посмотрел на меня.

— Сдается мне, вы не в тот жанр завернули, ребята.

Все персонажи или генераты внутри книги определяются по классам от А до D, от первого до десятого разряда. A-генераты — это всяческие Гэтсби и Джен Эйр, D-генераты — это рядовые, создающие уличные сценки и толпу в комнатах. Бармен располагал отдельными репликами, а значит, скорее всего, являлся генератом класса C-2: достаточно разумен, чтобы отвечать на вопросы, но для широты суждений сообразительности маловато.

— Он может скрываться под именем Нормана Джонсона, — продолжила я, показывая ему фото. — Высокий, тело человека, голова быка, любит пожирать людей.

— Ничем не могу помочь, — медленно покачал головой трактирщик, глядя на снимок.

— А как насчет вспышек фарсажа? — влез Брэдшоу. — К примеру, боксерская перчатка, выпрыгивающая на пружине из коробки, или падающие на человека тысячепудовые гири?

Бармен рассмеялся.

— Чтоб на кого гири сыпались, не видел, но, говорят, шерифу в прошлый четверг заехали по морде сковородкой!

Мы с Брэдшоу переглянулись.

— Как найти шерифа?

Следуя указаниям бармена, мы двинулись по деревянному тротуару мимо парикмахерской и двух седоватых старателей, оживленно толковавших о чем-то на характерной для фронтира тарабарщине. Когда мы добрались до переулка, я придержала командора за рукав. Из-за угла доносилась перестрелка. Вернее, доносилась бы, не возникни у сторон разногласия по поводу времени, отведенного на демонстрацию сил. Обе партии стрелков — двое в светлом, двое в темном, с низко висящими поясами, отягощенными рядами блестящих патронов, — спорили, чья очередь стрелять и по сколько, в то время как две совершенно одинаковые дамочки встревоженно наблюдали за ними. В перепалку вмешался мэр городка и велел немедленно прекратить склоку, а не то обе партии потеряют свое время на стрельбу и им придется возвращаться сюда завтра. Стрелки неохотно согласились бросить монетку. Победители жеребьевки выскочили на главную улицу, а мирные жители послушно побежали в укрытие. Противники встали в двадцати шагах друг против друга, положив руки на рукояти «кольтов» сорок пятого калибра. И понеслось: грохнули два выстрела, один из темных стрелков упал в пыль, а победитель мрачно обвел переулок взглядом — выстрел противника лишь эффектно сбил с него шляпу. Затем герой с торжествующим видом сунул пистолет в кобуру, а его пассия бросилась к нему с распростертыми объятиями.

— Ну и чушь, — фыркнул Брэдшоу. — Настоящий Запад совсем не такой был!

Написанная в тысяча восемьсот семьдесят пятом году «Смерть на ранчо „Два креста“» увидела свет рампы в тысяча девятьсот восьмом. Казалось бы, описание столь недавних событий должно отличаться исторической достоверностью, но ничего подобного! Большинство вестернов склонны живописать сильно приукрашенную версию Дикого Запада, какой на самом деле не существовало. На настоящем Западе перестрелки случались крайне редко, а уложить человека из короткоствольного «кольта» сорок пятого калибра можно было только с очень близкого расстояния — порох семидесятых годов позапрошлого века давал огромное количество дыма. Два выстрела в людном салуне, и все примутся кашлять и тереть ослепшие от дыма глаза.

— Дело не в этом, — возразила я, когда мертвого стрелка отволокли прочь. — Легенды всегда гораздо читабельнее, к тому же не забывай: мы сейчас вообще в халтуре. Плохая проза попадается куда чаще хорошей, и надеяться, что наш рогатый приятель спрячется в романе Зейна Грея или Оуэна Уистера, — беспочвенный оптимизм.

Мы как раз миновали отель «Мажестик», когда мимо нас, вздымая клубы пыли, прогрохотала почтовая карета; возница щелкал кнутом над головами коней.

— Туда, — показал Брэдшоу на дом напротив.

Кирпичное строение резко выделялось на фоне своих обшитых досками соседей. Над дверью теснились неровные буквы: «Шериф». Мы быстро перешли дорогу. Наша привычная одежда смотрелась довольно неуместно среди длинных платьев, капоров, брюк, сюртуков, пыльников, жилетов, патронташей и шнуровок. Только постоянные резиденты беллетриции в вестернах утруждают себя подбором аутентичного гардероба, к тому же многие из патрульных являются персонажами соответствующих книг, так что им и не надо специально одеваться.

Мы постучались и вошли. После яркого солнца внутри было темновато, и мы долго моргали, пока не привыкли к полумраку. На стене по правую руку от двери висела доска объявлений, вся залепленная листками «разыскивается», касающимися не только Небраски, но и всего Книгомирья. Например, желтый листок обещал награду в триста долларов за указание местонахождения Большого Мартина. Под доской на чугунной плите стоял выщербленный эмалированный кофейник, слева у стены притулился ружейный ящик. На большом бюро растянулся полосатый кот. Дальнюю стену образовывали решетки камер, в одной из которых на нижних нарах переливисто храпел пьяница. Посреди комнаты располагался большой стол, заваленный бумагами: циркулярами законодательного собрания штата Небраска, поправками к повествовательным законодательным актам Совета жанров, информационными бюллетенями Общества звонарей, а поверх всего лежал раскрытый на странице «Модные товары» каталог Сирса-Ройбака. Также на столе лежала пара сапог, в коих присутствовала пара ног, а те в свой черед вели к шерифу. В его одежде преобладал черный цвет, и к тому же ей требовалась основательная стирка. На жилетке тускло поблескивала жестяная шерифская звезда. Из-под низко надвинутого стетсона торчали усы. Хозяин кабинета спал, рискованно балансируя на задних ножках стула, поскрипывавшего в такт его храпу.

— Шериф!

Никакой реакции.

— ШЕРИФ!!!

Человек в черном мгновенно проснулся и начал вставать, но качнулся чересчур сильно и завалился на спину. При этом он тяжело грохнулся об пол, попутно ударившись об угол бюро, где как раз стояла банка с водой. Банка опрокинулась и вылилась на упавшего, отчего тот испуганно взревел. Разбуженный шумом кот с дурным мявом прыгнул на занавеску, карниз не выдержал, и вся конструкция с грохотом полетела на плиту, опрокинув кофейник. По занавеске побежал огонь. Я бросилась его тушить, зацепилась за стол и уронила заряженный пистолет стража закона. «Кольт» выстрелил и перебил веревочную петлю, на которой висела набитая опилками голова лося, и та незамедлительно рухнула на Брэдшоу. Впечатляющая троица: я тушу пожар, шериф сидит весь мокрый на полу, а Брэдшоу тычется в мебель, пытаясь снять с себя лосиную голову. Именно это мы и искали — самопроизвольную вспышку совершенно неуместного фарса.

— Извините, мне ужасно жаль, что так вышло, — причитала я, сбивая пламя, снимая лосиную голову с Брэдшоу и помогая мокрому служителю закона подняться на ноги. Он был выше шести футов ростом, на обветренном лице блестели ярко-синие глаза. Я показала свой жетон. — Я Четверг Нонетот, глава беллетриции. А это мой напарник, командор Брэдшоу.

Шериф расслабился и даже выдавил бледную улыбку.

— Я думал, вы тоже из Бакстеров, — сказал он, отряхиваясь и вытирая волосы полотенцем с логотипом «Бордели Доусон-Сити». — Страшно рад, что это не так. Беллетриция, стало быть? Сколько себя помню, никогда ваших тут не встречал. Заткнись, Хоуэлл.

Пьяница, Хоуэлл, проснулся и потребовал похмелиться.

— Мы ищем Минотавра, — объяснила я, показывая шерифу фотографию.

Он задумчиво поскреб щетину и покачал головой.

— Не припомню, чтобы видел эту тварь, мисси Нонетот.

— У нас есть основания полагать, что он не так давно побывал у вас в конторе. Его пометили фарсажем.

— Ага! — воскликнул шериф. — А я-то все кумекал, что за дурь такая? То-то мы с Хоуэллом последнее время спотыкаемся да бьемся обо все углы. Правда, Хоуэлл?

— Чтоб тебя, — буркнул пьяница.

— Он мог изменить внешность и взять псевдоним, — рискнула предположить я. — Вам ничего не говорит имя Норман Джонсон?

— Ох не скажу, мисси Нонетот. У нас тут двадцать шесть Джонсонов, но все они B-генераты седьмого класса, не такие важные птицы, чтоб имя им давать.

Я наскоро пририсовала на фотографии ковбойскую шляпу, пыльник, жилет и патронташ.

— О! — воскликнул шериф. — Так вы про этого мистера Джонсона!

— Вы знаете, где он?

— Да уж конечно. Всего неделю назад сидел у нас в кутузке — конокрада сожрал.

— И?

— Заплатил бабки и был отпущен. В штате Небраска нет закона, чтобы не жрать конокрадов. Минуточку.

Снаружи послышались выстрелы и вопли перепуганных горожан. Шериф проверил «кольт», распахнул дверь и вышел. Посреди улицы напротив конторы стоял молодой человек с весьма серьезным выражением лица и дрожащими руками сжимал пистолет. Изящная тисненая кобура последнего была привязана к ноге хозяина — явный признак очередной перестрелки.

— Ступай домой, Эйб! — крикнул шериф. — Неподходящий нынче день, чтобы умирать.

— Ты убил моего папочку, — затянул юнец, — и папочку моего папочки! И папочку его папочки. И моих братиков Джетро, Хэнка, Хосса, Реда, Перегрина, Марша, Джуниора, Диззи, Люка, Перегрина, Джорджа и остальных! Я вызываю тебя, законник!

— Ты назвал Перегрина дважды.

— Он был особенный!

— Абель Бакстер, — прошептал шериф, почти не шевеля губами, — один из этих несносных братцев Бакстеров. Они возвращаются регулярно, как по часам, и я с такой же регулярностью их приканчиваю.

— И скольких вы уже пристрелили? — тоже шепотом поинтересовалась я.

— По последнему подсчету десятков шесть. Ступай домой, Эйб, второй раз предупреждать не стану!

Юнец заметил нас с Брэдшоу и осклабился:

— Новые помощнички, шериф? Они тебе понадобятся!

Мы вдруг заметили, что Абель Бакстер не один. Из конюшни напротив вышли четверо сомнительного вида персонажей. Я нахмурилась. Как-то не вязались они со «Смертью на ранчо „Два креста“». Для начала, никто из них не носил черного, на груди у них не перекрещивались кожаные двойные патронташи и пистолеты не блестели. Шпоры не звякали на ходу, простые кобуры висели высоко на бедре, а в руках они держали по «винчестеру». Я с содроганием разглядела, что у одного на потертом жилете не хватает пуговицы, а подметка на носке сапога отстает. Вокруг их мрачных немытых рож роились мухи, шляпы были покрыты пятнами пота. Это были не B-2, генераты-задиры из халтурки, а тщательно выписанные A-9 из высококачественного романа, и если они стреляют так, как задумал автор, то мы серьезно влипли.

Шериф тоже почуял неладное.

— И откуда же твои дружки, Эйб?

Один из них поднял винтовку, положил ее на сгиб локтя и ответил, растягивая слова на южный манер:

— Нас послал мистер Джонсон.

И тут они открыли огонь. Не выжидая, без лишних слов, без повествовательной раскачки. Мы с Брэдшоу очнулись одновременно: стоять расправив плечи перед стрелком с винтовкой, может, и эффектно, но уж больно непрактично с точки зрения выживания. К сожалению, шериф осознал это слишком поздно. Доживи он, как положено, до страницы 164, словил бы пулю, дважды перекатился в пыли и после двухстраничного нагнетания обстановки еще успел бы немногословно попрощаться со своей милой и тихо угаснуть у нее на руках. Увы. «Смерть на ранчо „Два креста“» посетила нежданная гостья — реалистичная жестокая смерть. Тяжелый свинец вошел шерифу в грудь и вышел с другой стороны, оставив отверстие величиной с блюдце. Бедняга неуклюже рухнул вперед и затих, выбросив одну руку под очень неудобным углом — живые так не лежат — и придавив телом вторую. К тому же он не растянулся во весь рост, а упал на колени и ткнулся лицом в пыль, подняв зад к небесам.

Как только мишень опрокинулась, стрелок тут же опустил ружье. Но Брэдшоу, чей охотничий инстинкт никогда не подводил, уже взял убийцу на мушку и выстрелил. Раздался громкий хлопок, мелькнула короткая вспышка, и на мгновение все заволокло дымом. Ластиковая пуля нашла цель, и ковбой исчез на полушаге, рассыпавшись текстом по главной улице. Голубоватый туман смысла пару секунд висел над землей, а затем рассеялся.



Ковбой исчез на полушаге, рассыпавшись текстом по главной улице.



— Что вы наделали? — зашипела я, раздосадованная его поспешностью.

— Либо он, либо мы, Четверг, — мрачно ответил Брэдшоу, опуская «мартини-генри»[6] для перезарядки. — Либо он, либо мы.

— Вы видели, сколько текста на него пошло? — сердито возразила я. — Почти целый абзац! Такое описание полагается только персонажам первого плана, а значит, где-то недосчитаются одного из главных героев!

— Но я же не узнал бы этого, пока не выстрелил, правда? — удрученно отозвался командор.

Я покачала головой. Может, Брэдшоу и не заметил недостающей пуговицы, пятен пота и оторванной подошвы, но я-то видела. Стирание ведущего персонажа подразумевало такую гору бумажной работы, что страшно подумать. Только на отчет по форме F36/34 (израсходование ластиковой пули) и форме В9/39 (замена одного из главных героев), не говоря уже о Р13/36 (оценка нанесенного повествованию ущерба), я убью два полных дня. Даже в реальности бюрократия кого хочешь с ума сведет, но здесь, в книжном мире, она пронизывала буквально все.

— И что теперь? — спросил Брэдшоу. — Вежливо попросим их сдаться?

— Я думаю, — ответила я, доставая комментофон и нажимая кнопку с надписью «Кот».

В литературе общение посредством сносок — обычное дело, но в такой дыре…

— Черт! Нет связи.

— Ближайший ретранслятор находится в «Виргинце»,[7] — напомнил Брэдшоу, заменив обойму и прищелкнув на место казенник, прежде чем выглянуть наружу. — А напрямую из халтуры в классику мы прыгнуть не можем.

Он был прав. Мы перебирались из книги в книгу уже дней шесть, и, хотя средства экстренной эвакуации у нас имелись, такой поворот дела обеспечил бы Минотавру более чем достаточно времени для побега. В данный момент положение складывалось не блестящее, но и не катастрофическое — пока.

— Эй! — крикнула я из конторы шерифа. — Надо поговорить!

— Да ну? — послышался звонкий голос снаружи. — Мистер Джонсон сказал, с разговорами покончено, разве что вы надумаете предложить ему амнистию.

— И об этом тоже!

И тут у меня в кармане запищало.

— Проклятье, — пробормотала я, глядя на детектор сюжетного приближения. — Брэдшоу, главное действующее лицо подъезжает с востока, расстояние сто пятьдесят ярдов. Страница семьдесят четыре, строка шесть.

Брэдшоу быстро открыл свой экземпляр «Смерти на ранчо „Два креста“» и прочел, ведя пальцем по строке:

— «Макнейл въехал в городишко Провиденс с пятьюдесятью центами в кармане и жаждой убийства в сердце…»

Я осторожно выглянула из окна. Так и есть: ковбой на гнедом коне медленно въезжал в город. Честно говоря, вздумай мы слегка изменить повествование, ничего страшного не произошло бы, потому как за последние десять лет роман открывали всего шестнадцать раз. Но принцип нашей службы гласил совершенно недвусмысленно: «Сохранять историю в таком виде, в каком ее задумал автор!» Это намертво вбили мне в голову в самом начале обучения. Один раз я нарушила этот принцип, и последствия долго мне аукались. Повторять опыт я не хотела.

— Мне нужно побеседовать с мистером Джонсоном! — крикнула я, не сводя глаз с Макнейла, который был еще далеко.

— Никто не говорит с мистером Джонсоном, пока он сам того не захочет. Но если вы не передумали про амнистию, он согласится и больше не будет есть людей.

— Четыре отрицания подряд! — с отвращением прошипел Брэдшоу. — Как же я это ненавижу!

— Никаких условий до встречи с мистером Джонсоном! — крикнула я.

— Тогда сделка не состоится! — донеслось в ответ.

Я выглянула наружу и засекла еще троих стрелков. Очевидно, за время своего пребывания в жанре вестерна Минотавр обзавелся широким кругом почитателей.

— Нам нужна поддержка, — прошептала я. Брэдшоу явно пришел к аналогичному выводу.

Он открыл свой Путеводитель и извлек оттуда штуковину, напоминающую ракетницу. Текстовый маркер применяется для подачи сигнала другим агентам беллетриции. Путеводитель амбивалентен в смысле измерений: на самом деле устройство куда больше, чем книга, в которой оно помещается.

— Коллеги в курсе, что мы находимся на задворках вестерна, они просто не знают, где именно. Я подам им знак.

Брэдшоу набрал на задней части ракетницы координаты текста, затем подошел к дверям, направил ствол вверх и выстрелил. Глухо бухнуло, ракета ушла в небо и беззвучно взорвалась в вышине. На мгновение на голубом фоне небес светло-серым шрифтом проступил текст страницы. Слова, конечно, были написаны задом наперед, однако, заглянув в экземпляр «Смерти на ранчо „Два креста“» Брэдшоу, я заметила, что в названии «ПроВИДенс» появились лишние заглавные буквы. Помощь скоро придет. Демонстрация силы поможет разобраться со стрелками. Вопрос заключался в том, сбежит Минотавр снова или станет драться до конца.

— Думаете нас шутихами запугать, мисси? — снова послышался тот же голос. — Сами выйдете или нам вас выкурить?

Я посмотрела на Брэдшоу. Командор улыбался.

— Что? — спросила я.

— Здорово, правда? — хихикнул он, будто школьник, пойманный в чужом яблоневом саду. — Куда забавнее, чем охотиться на слонов, бороться со львом или возвращать дикарям барахло, украденное бессовестными чужаками.

— Когда-то и мне так казалось, — прошептала я себе под нос.

За два года мне не раз довелось участвовать в подобных переделках, и они действительно увлекали и горячили кровь, но в них всегда присутствовали мгновения ужаса, нерешительности и паники, а ведь у меня еще имелся двухлетний сын, которому требовалось куда больше внимания, чем я могла ему уделить. Руководство беллетрицией уже давно тяготило меня, требовался отдых. Отпуск в реальном мире, и отпуск длительный. Я осознала это с полгода назад, сразу после приключения, известного как «Великое фиаско Сэмюэла Пеписа»,[8] но старалась не поддаваться этому ощущению. Теперь оно снова нахлынуло, и гораздо сильнее.

Где-то в вышине зародился низкий утробный гул. Стекла в рамах задребезжали, со стропил посыпалась пыль. По стене побежала трещина, чашка на столе задрожала, поползла к краю стола и упала на пол. Одно из окон разбилось, а на улицу пала тень. Гул все нарастал, начисто заглушив жалобные вопли детектора сюжетного приближения, и наконец сделался таким громким, что вообще перестал восприниматься как звук — просто вибрация, сотрясавшая контору шерифа так сильно, что у меня в глазах помутилось. Когда со стены сорвались и разлетелись вдребезги часы, до меня дошло, в чем дело.

— О нет!!! — в ужасе взвыла я, когда гул превратился в глухой рев. — Это все равно что кувалдой орехи колоть!

— Император Зарк? — уточнил Брэдшоу.

— А кто еще додумается пригнать заркийский боевой крейсер в низкопробный ковбойский роман?

Мы выглянули наружу, как раз когда космический корабль проплывал у нас над головами. Опущенные вниз векторные двигатели выбрасывали раскаленную энергию, взметая тучи пыли и мусора. Вспыхнули конюшни. Огромный корпус звездолета на мгновение завис над нами, выдвинул посадочные опоры и мягко приземлился… аккурат на Макнейла с его кобылой. Их расплющило в лепешку толщиной с полпенни.

Гора подлежащих обработке бумаг перед моим внутренним взором росла в геометрической прогрессии, и под ее тяжестью у меня поникли плечи. Горожане в панике разбегались, кони уносились прочь, а упрямые A-7 геройски палили по бронированной обшивке корабля. Безрезультатно, разумеется. Через мгновение звездолет выплюнул небольшую армию пехотинцев, вооруженных последними моделями заркийского оружия. Я застонала. В такие моменты император нередко сам покидал борт корабля. Архизлодей восьми романов серии «Император Зарк», самый страшный тиранический бог-император известной галактики, похоже, просто не понимал, что значит «границы допустимого».

Через несколько минут все закончилось. A-7 были перебиты либо разбежались по своим книгам, а заркийские десантники отправились на поиски Минотавра. Я могла избавить их от пустых хлопот. Он давно удрал. A-7 и Макнейла можно заменить, но всю книгу придется собирать заново, чтобы удалить боевой космический крейсер двадцать шестого века, нежданно-негаданно заявившийся в Небраску тысяча восемьсот семьдесят пятого года. Вопиющее нарушение Кодекса непересечения жанров, который мы изо всех сил старались соблюдать внутри книг! Я бы так не взбесилась, будь это единичный случай. Но Зарк слишком часто выкидывал подобные номера, чтобы смотреть на это сквозь пальцы. Когда император спустился с борта своего звездолета в сопровождении разношерстной свиты инопланетян и миссис Ухти-Тухти,[9] также работавшей на беллетрицию, я едва сдерживалась.

— Ты что это вытворяешь?!

— Ой! — воскликнул император, опешив от моей ярости. — Я думал, ты нам обрадуешься!

— Положение складывалось тяжелое, но не безнадежное! — прорычала я и обвела рукой город. — Посмотри, что ты тут наворотил!

Зарк огляделся. Из-под развалин начал выползать перепуганный народ. Ничего подобного в ковбойском жанре не случалось с тех самых пор, как из научной фантастики сбежал инопланетный мозгосос, задержать которого удалось только в «Плато Дикой Лошади».[10]

— Ты постоянно мне такое устраиваешь! У тебя что, вообще отсутствует представление о скрытности маневра и тактической хитрости?

— Честно говоря, да, — ответил император, нервно разглядывая собственные руки. — Извини.

Его инопланетная свита, не желая получить нагоняй за компанию, пошла, поползла или поплыла по воздуху назад в заркийский корабль.

— Ты же послала текстовый маркер…

— Ну и что? Неужели ты не способен войти в книгу, не сметая все на своем пути?

— Тише, Четверг, тише. — Брэдшоу успокаивающе положил мне руку на плечо. — Мы попросили о помощи, и раз уж старина Зарки оказался ближе всех, нельзя винить его за стремление помочь. В конце концов, если вспомнить, как он выжигал целые галактики, уничтожение одного-единственного ПроВИДенса, а не всей Небраски целиком — уже большое достижение… — Тут командор замялся и добавил: — Для него.

— А-а-а! — в отчаянии застонала я, схватившись за голову. — Порой мне кажется, что…

Я осеклась. Время от времени я выходила из себя, но редко набрасывалась на коллег, а когда такое случалось, все становилось только хуже. Поначалу работа была для меня грандиозным приключением, каковым она до сих пор и остается для Брэдшоу. Но в последнее время всякое удовольствие улетучилось. Дело плохо. С меня хватит. Пора домой.

— Четверг, — заговорила миссис Ухти-Тухти, обеспокоенная моим внезапным молчанием, — с тобой все в порядке?

Она подошла слишком близко и нечаянно уколола меня. Я ойкнула и потерла руку, а она отпрянула и покраснела от смущения. У шестифутовых ежиков свои представления об этикете.

— Все в порядке, — ответила я, отряхиваясь от пыли. — Просто земля так и норовит выскользнуть из-под ног.

— Что ты имеешь в виду?

— Что я имею в виду? Что я имею в виду?! Например, с утра я преследую мифическое чудище, наследившее тупыми шутками типа «торт в рожу» по всему Дикому Западу, а после полудня боевой крейсер двадцать шестого века садится в ПроВИДенсе, штат Небраска. Разве это не безумие?

— Но ведь это вымысел, — с невинным видом отозвался Зарк. — Тут как раз и положено происходить всяким странностям.

— Мне так не кажется, — решительно ответила я. — Я хочу, чтобы моя жизнь имела хоть немного общего с… реальностью.

— Реальностью? — переспросила Ухти-Тухти. — Это такое место, где ежики не разговаривают и не стирают?

— Но кто же станет руководить беллетрицией? — вопросил император. — Ты была самой лучшей!

Я покачала головой, развела руками и направилась туда, где земля была усыпана текстом стрелка A-7. Я подобрала букву «Д» и повертела ее в руках.

— Пожалуйста, подумай хорошенько, — увещевал меня командор Брэдшоу, следуя за мной по пятам. — Боюсь, старушка, ты слишком переоцениваешь эту самую реальность.

— Я недостаточно ее ценила, Брэдшоу, — пожала я плечами. — Порой место начальника не самое теплое.

— Да, нелегка ты, доля венценосца,[11] — пробормотал Брэдшоу, который, наверное, понимал меня лучше всех прочих.

Они с женой стали моими ближайшими друзьями в Книгомирье. Миссис Брэдшоу и мой сын были почти неразлучны.

— Я знал, что ты не останешься навсегда, — продолжал Брэдшоу, понизив голос, чтобы остальные не слышали. — Когда ты уезжаешь?

Я пожала плечами.

— Как только смогу. Завтра.

Взгляд мой блуждал по разрушениям, учиненным Зарком в «Смерти на ранчо „Два креста“».

Придется очень многое привести в порядок, заполнить гору бланков, к тому же Совет жанров наверняка впаяет мне административное взыскание, если пронюхает о случившемся.

— Полагаю, сначала надо разобраться с бумагами касательно этого разгрома, — медленно проговорила я. — Скажем, через три дня.

— Ты обещала подменить Жанну д\'Арк, пока она проходит курс переподготовки для мучеников, — напомнила миссис Ухти-Тухти, на цыпочках подобравшаяся ближе.

Об этом я успела позабыть.

— Значит, через неделю. Уеду через неделю.

Мы постояли молча. Я размышляла о своем возвращении в Суиндон, все остальные обдумывали последствия моего ухода — кроме императора Зарка, который, вероятно, прикидывал, не вторгнуться ли ему ради развлечения на планету Трааль.

— Ты окончательно решила? — спросил Брэдшоу.

Я медленно кивнула. К возвращению в настоящий мир меня побуждали и другие причины, более насущные, нежели деятельный идиотизм Зарка. У меня имелся муж, которого не было, и сын, который не мог провести всю жизнь внутри книг, словно в коконе. Я стала прежней Четверг, той, которая предпочитала черно-белую определенность надзора за литературой неоднозначным серым полутонам эмоций.

— Да, окончательно, — ответила я с улыбкой.

Я обвела взглядом Брэдшоу, императора и миссис Ухти-Тухти. Несмотря на все их недостатки, мне нравилось с ними работать. Все обернулось не так уж плохо. За время службы в беллетриции я повидала и сделала много такого, во что никогда не поверила бы, расскажи мне кто другой. Я наблюдала полет граммазитов над дворцом блаженных наслаждений в Ксанаду,[12] ощущала странность слушателей, мерцавших на темных лестницах. Скакала верхом на единороге по густым лесам Зеновии и играла в шахматы с Озимандией,[13] царем царей. Летала вместе с Бигглзом над Западным фронтом,[14] сражалась на абордажных саблях с Долговязым Джоном Сильвером и проходила там, где не ступала ангела нога, по зеленым Англии лугам.[15] Но, несмотря на все эти дивные и сладостные моменты, сердцем я тянулась домой, в Суиндон, и к человеку по имени Лондэн Парк-Лейн. Он был моим мужем, отцом моего сына, он не существовал, и я любила его.

Глава 2

Нет места лучше дома[16]


Я появилась на свет в Суиндоне, в графстве Уэссекс, в Англии. Там я жила, пока не уехала в Лондон служить литтективом. Спустя десять лет я вернулась и вышла замуж за своего бывшего возлюбленного, Лондэна Парк-Лейна. Потом он был устранен в возрасте двух лет корпорацией «Голиаф», которая пыталась этим меня шантажировать. Уловка сработала. Я помогла им, но мужа мне не вернули. Как ни странно, у меня от него родился сын, Пятница, — это один из тех причудливых темпоральных парадоксов, в которых разбирается мой отец, но ничего не смыслю я. Прошло еще два года, Лондэн по-прежнему был мертв, и мне следовало как можно скорее что-нибудь предпринять, иначе бы он остался в этом состоянии навсегда.
ЧЕТВЕРГ НОНЕТОТ.
Жизнь в ТИПА-Сети


Две недели спустя, ясным и солнечным июльским утром, я очутилась в Суиндоне на углу Брум-Мэнор-лейн, напротив дома моей матери, с малышом в прогулочной коляске, двумя дронтами, принцем датским, с тяжелым сердцем и чересчур короткой стрижкой. Совет жанров не слишком обрадовался моему заявлению об уходе. Честно говоря, они просто отказались его принять и вместо этого отправили меня в бессрочный отпуск, питая напрасные надежды на мое возвращение в случае, если у меня «не получится» актуализировать мужа. Они также надеялись, что я сумею разобраться с книгобежцем Хоули Ганом, с которым мне дважды довелось скрестить шпаги в прошлом.

Гамлет вписался в мои планы в последний момент. Его все больше и больше беспокоило то обстоятельство, что По Ту Сторону его ошибочно считают невротиком, поэтому он испросил позволения отправиться туда и увидеть все своими глазами. Обычно персонажей не волнует мнение читателей, но Гамлет славился способностью беспокоиться по поводу того, что ему не о чем беспокоиться о том, что ему не о чем беспокоиться, а поскольку он безусловно являлся звездой шекспировского канона и упустил титул «Самого волнительного романтического персонажа», в очередной раз уступив Хитклифу на Букверовской премии этого года, то Совет жанров решил воспользоваться подвернувшейся возможностью умаслить его. Кроме того, беллетриция давно уговаривала принца поработать стражем порядка в елизаветинской драме, поскольку сэр Джон Фальстаф удалился на покой «по состоянию здоровья», и мои коллеги вообразили, будто поездка на Ту Сторону убедит датчанина присоединиться к ним.

— Как странно! — прошептал принц, разглядывая солнце, деревья, дома и машины. — Сколько же пышных и изысканных слов мне понадобится, дабы воздать должное всему, что зрю я!

— Здесь вам придется говорить по-английски.

— Чтобы точно описать все это, — объяснил Гамлет, обводя рукой совершенно безобидную суиндонскую улицу, — потребуются миллионы слов!

— Вы правы. Именно так. В том-то и состоит чудо вымыслопередачи, — сказала я. — Для создания целостной картины хватает нескольких десятков слов. Но, честно говоря, основную работу выполняет читатель.

— Читатель? При чем тут он?

— При том, что любая интерпретация события, описание персонажа — все это уникально для каждого читателя, поскольку он пропускает авторское описание через собственное воображение, порожденное собственным жизненным опытом. Каждый персонаж на самом деле является для него составным образом из образов тех людей, которых он встречал, о которых читал или кого видел прежде. И образ этот куда более реален, нежели тот, что складывается из напечатанного на странице текста. Каждый читатель обладает неповторимым опытом, и каждая книга для каждого читателя уникальна.

— Из ваших слов следует, — задумчиво произнес датчанин, — что чем сложнее и противоречивее персонаж, тем больше возможностей для интерпретации?

— Да. Готова спорить, что одна и та же книга для одного и того же человека при каждом новом прочтении становится разной, потому что у человека накапливается опыт или он просто может оказаться в ином расположении духа.

— Теперь понятно, почему никто не в состоянии меня раскусить. За четыреста лет никому не удалось в точности уловить мои внутренние мотивы. — Он замолк на мгновение и печально вздохнул. — И мне самому тоже. Меня ведь можно счесть религиозным, поскольку я не хотел убивать дядю Клавдия за молитвой и все такое?

— Конечно.

— И мне так казалось. Тогда откуда эти совершенно атеистические строчки: «…нет ничего ни хорошего, ни плохого; это размышление делает все таковым»?[17]

— Вы хотите сказать, что не знаете?

— Я точно так же теряюсь в догадках, как и все остальные!

Я уставилась на Гамлета, и он пожал плечами. Я надеялась получить от него кое-какие ответы касательно отдельных нестыковок в пьесе, но теперь мои надежды пошатнулись.

— Возможно, — глубокомысленно изрекла я, — именно потому нам так нравится пьеса. У каждого свой собственный Гамлет.

— Ну, — недовольно фыркнул датчанин, — это для меня загадка. Как думаете, психотерапия поможет?