Джаспер Ффорде

Апокалипсис Нонетот, или Первый среди сиквелов

Крессиде, лучшей сестре в мире




Я пинком распахнула дверь, сбив Дэнверклон. Та на мгновение зависла в воздухе, но тут ее накрыла большая волна, и она оказалась позади быстро движущегося такси.

Содержание

Примечания автора

Глава 1. Завтрак

Глава 2. Мама, Полли и Майкрофт

Глава 3. «Ковры Акме»

Глава 4. Беллетриция

Глава 5. Учебный день

Глава 6. Великая библиотека и Совет жанров

Глава 7. Зонд в «Пиноккио»

Глава 8. Джулиан Стразз

Глава 9. Смыслонакопитель

Глава 10. Кладезь Погибших Сюжетов

Глава 11. Ремонт

Глава 12. Детки

Глава 13. Ложный критерий Льюиса

Глава 14. Хроностража

Глава 15. Снова дома

Глава 16. Сыр

Глава 17. Еще один завтрак

Глава 18. Аорнида Аид

Глава 19. Корпорация «Голиаф»

Глава 20. «Остин-ровер»

Глава 21. Холмс

Глава 22. Нонетот

Глава 23. Фортепианная проблема

Глава 24. Политуправление

Глава 25. «Парагон»

Глава 26. Четверг Нонетот

Глава 27. Запертая По Ту Сторону

Глава 28. Скромное обаяние Той Стороны

Глава 29. Век расшатался

Глава 30. Теперь зима

Глава 31. Как потратить Запас глупости

Глава 32. «Остин-ровер» отправляется в путь

Глава 33. Совершенно другое место

Глава 34. Спасение/Плен

Глава 35. Пчелы, пчелы

Глава 36. Сенатор Жлобсворт

Глава 37. Великое фиаско Сэмюэла Пеписа

Глава 38. Конец Времен

Глава 39. Женщина по имени Четверг Нонетот

Благодарности


Год 2002-й.
Прошло четырнадцать лет с тех пор, как Четверг чуть не умерла в финале Суперкольца-88, и жизнь начинает возвращаться в нормальное русло…


Примечания автора

Книга снабжена Специальными приложениями, включающими: создание словоментария, вырезанные сцены, альтернативные окончания и многое другое.



Для получения всех этих бесплатных бонусных приложений обращайтесь на www.jasperfforde.com/features.html и следуйте инструкциям.

Глава 1

Завтрак


Суиндон образца 2002 года радовал глаз. Оживленный деловой центр вкупе с великолепной инфраструктурой и тихими зелеными пригородами делал город почти таким же популярным местом, как и любое другое в стране. У нас имелся собственный крокетный стадион на 40 000 мест, свежеотстроенный собор Святого Звлкикса, концертный зал, два местных телеканала и единственная радиостанция в Англии, посвященная исключительно музыке марьячи.[1] Центральное положение в Южной Англии также делало нас узловым пунктом скоростных перевозок из переоборудованного транспортного узла Клэри-Ламар. Неудивительно, что мы называли Суиндон «Жемчужиной М4».


В то утро первой полосой «Совы» снова завладел опасно высокий уровень Запаса глупости. Причина кризиса была очевидна: премьер-министр Редмонд Почтаар и его правящая Партия здравого смысла исполняли свои обязанности с безрассудной ответственностью, граничащей с вдохновенной прозорливостью. Вместо того чтобы дрейфовать от кризиса к кризису и баюкать народ устойчивым потоком предсказуемых законодательных актов и обеспечивающих броские заголовки в прессе, но вполне бессмысленных инициатив, они решительно строили плот из обдуманных долгосрочных планов, замешанных на единстве, честности и взаимной терпимости. Это положение дел оплакивал мистер Альфредо Траффиконе, лидер оппозиционной партии «Носповетру», мечтавший вернуть страну на более безопасную почву невежественной глупости.

— Как они ухитрились настолько все запустить? — вопросил, входя в кухню, Лондэн, только что спровадивший дочерей в школу.

Естественно, они ходили туда сами: тринадцатилетняя Вторник очень гордилась возложенной на нее ответственностью за Дженни, которой сравнялось десять.

— Ты о чем? — отозвалась я.

При этом голова моя была забита другими делами, и в первую очередь неприятной перспективой того, что хохолок у Пиквик может не отрасти вовсе и бедняжке придется провести остаток жизни в образе полуфабрикатной курицы из «Теско».

— О Запасе глупости, — пояснил Лондэн, усаживаясь за кухонный стол. — Я целиком и полностью за ответственное правительство, но при подобных темпах накопления глупости рано или поздно непременно возникнут проблемы. Даже действуя разумно, правительство проявляет себя сборищем идиотов.

— В этой стране множество идиотов, — рассеянно откликнулась я, — и они не меньше других заслуживают представительства в парламенте.

Но Лондэн был прав. В отличие от предыдущих правительств, искусно пополнявших запасы нашей коллективной глупости круглый год, нынешняя администрация решила собрать ее всю, а затем разом спустить на нечто невероятно дурацкое, утверждая, что один крупный маразм раз в десять лет менее разрушителен, нежели еженедельная доза мелких политических глупостей. Сложность заключалась в том, что прибавка глупости достигла невероятного уровня, превысив даже отметку «монументальная тупость». Только грубая ошибка колоссальных масштабов могла устранить прибавку, и характер этого парализующего мозг акта идиотизма являлся предметом изрядных споров в прессе.

— Здесь говорится, — муж перешел в режим проповеди, поправляя очки и постукивая указательным пальцем по газете, — что даже правительство вынуждено признать: Запас глупости представляет собой гораздо, гораздо большую проблему, чем казалось поначалу.

Я приложила недовязанный полосатый дронточехол к розовому пупырчатому тельцу Пиквик, чтобы сверить размер, и она надулась в надежде выглядеть более внушительно, но без толку. Затем она возмущенно заплокала — единственный звук, какой когда-либо издавало это существо.

— Как думаешь, может, связать ей еще и праздничный? Ну, знаешь, такой черный, с открытым плечом и в блестках?

— Но, — продолжал Лондэн с пеной у рта, — премьер-министр облил презрением предложение Траффиконе сбагрить невостребованную глупость в страны третьего мира, которые будут только счастливы забрать ее в обмен на несколько мешков бабла и «мерседес»-другой.

— Он прав, — вздохнула я в ответ. — Экспорт идиотизма — грязное дело. Глупость — наша собственная проблема, и разбираться с ней надо по принципу индивидуального «отпечатка тупости». А захоронение определенно ничего не даст.

Я имела в виду катастрофу в Корнуолле, где в шестидесятых закопали сорок тысяч тонн полоумия, и всего двадцать лет спустя оно просочилось на поверхность, в результате чего тамошние жители начали делать необъяснимо глупые вещи, как то пользоваться электросбивалкой в ванне или расчесывать волосы на прямой пробор.

— А что, если, — задумчиво продолжал Лондэн, — все тридцать миллионов обитателей Британских островов в одночасье поведутся на электронное письмо-удочку из серии «сообщите ваши банковские реквизиты», или, не знаю, провалятся в люк, или еще что-нибудь?

— Во Франции уже ставили массовый эксперимент «впилиться в столб», ради смягчения La Dette Idiote,[2] — напомнила я, — но серьезность, с какой этот план был осуществлен, сделала его де-факто разумным, так что в итоге пострадали только гордые галльские лбы.

Лондэн глотнул кофе, развернул газету и, пробежав глазами оставшуюся часть передовицы, рассеянно заметил:

— Я воспользовался твоей идеей и на прошлой неделе послал издателю несколько набросков для книг о самопомощи.

— И кому предположительно ты будешь помогать?

— Ну… себе и, наверное, другим — разве не так это должно работать? По-моему, все предельно ясно. Как тебе такой заголовок: «Мужчины с Земли, женщины с Земли — просто смиритесь с этим»?

Он взглянул на меня и улыбнулся, и я улыбнулась в ответ. Я любила его не только за красивое колено, высокий рост и умение меня рассмешить, но еще и потому, что мы были двумя половинками одного целого и ни один из нас не представлял себе жизни без другого. Жаль, не могу описать это лучше, но я не поэт. В частной жизни Лондэн был мужем и отцом троих расчудесных детей, но по профессии он был писателем. К сожалению, полоса неудач после полученной в 1988 году литературной премии «Армитидж Шанкс»[3] за «Скверный диван» сделала его отношения с издателем немного натянутыми. Настолько натянутыми, что предложения свелись к написанию заведомо коммерческой документальной классики типа «Книжечка о хорошеньких домашних зверьках, которых очень хочется обнять» и «Самые ужасные детские высказывания». Когда он не работал над этим, то присматривал за нашими детьми и пытался оживить свою карьеру по-настоящему сильным романом — магнум опус. Это было нелегко, но он это любил, а я любила его, так что жили мы на мое жалованье, которое размерами напоминало мозг Пиквик, только поменьше и без надежды на увеличение.

— Это тебе, — сказал Лондэн и запустил по столу сверточек из розовой бумаги.

— Любимый, — я по-настоящему разозлилась и в то же время по-настоящему обрадовалась, — я не праздную день рождения.

— Знаю, — отозвался он, не поднимая головы от газеты, — так что тебе просто придется выполнить мой каприз.

Я развернула бумагу и обнаружила маленький серебряный медальон на цепочке. Я не фанат драгоценностей, но фанат Лондэна, поэтому подержала волосы, пока он застегивал замочек, затем поблагодарила и поцеловала его. Он чмокнул меня в ответ и, зная о моем отвращении к дням рождения, полностью закрыл эту тему.

— Пятница встал?

— В это время?

Пятница, следует заметить, старший из трех наших детей и единственный мальчик. К тому моменту ему исполнилось шестнадцать, и вместо того, чтобы готовиться к успешной карьере в элитном подразделении Временной промышленности, известном как Хроностража, он представлял собой образец вялого подростка — бурчащего, шумно вздыхающего в ответ на малейшую просьбу, валяющегося в койке до полудня, а потом слоняющегося по дому в полубессознательном состоянии, каковое сделало бы честь профессиональному зомби. Мы могли бы и не знать, что он живет в доме, если бы не грязные миски из-под хлопьев, загадочным образом возникающие на отдаленных подступах к кухонной раковине, приглушенное уханье хеви-метал из его спальни, благодаря которому, по мнению Лондэна, слизняки обходили наш сад стороной, и последовательно возникавшие на пороге столь же апатичные горемыки, бормотавшие: «Пятница дома?» — на что я, не в силах удержаться, отвечала: «Можно только догадываться».

— Когда ему снова в школу? — спросил Лондэн, который управлялся с подавляющей частью повседневных родительских обязанностей, но, как многие мужчины, с трудом запоминал конкретные даты.

— В следующий понедельник, — ответила я и пошла забрать почту, только что выпавшую из щели в двери. — Исключение из школы — это меньшее, что он заслуживал. Хорошо, что полиция не вмешалась.

— Он всего-то швырнул кепку Барни Плотца в грязную лужу, — задумчиво произнес Лондэн, — а потом наступил на нее.

— Да, но кепка в тот момент находилась у Барни Плотца на голове, — напомнила я, подумав при этом, что неплохо бы вывалять в грязной луже всю семейку Плотц. — Пятнице не следовало так поступать. Насилие никогда ничего не решает.

Лондэн вскинул бровь и взглянул на меня.

— Ладно, — кивнула я, — иногда решает, но не для него. По крайней мере, пока.

— Интересно, — оживился Лондэн, — а нельзя ли израсходовать излишки глупости, подбив всех подростков страны на грандиозный кутеж, где они смогут выплеснуть всю свою дурь?

— У нас излишки глупости, а не стереотипной тупости, — ответила я, выбирая наобум конверт и разглядывая марку.

Я по-прежнему получала ежедневно как минимум полдюжины писем от фанатов, даже при том что, согласно рейтингу Отдела по содействию развлечениям, течение времени милосердно сократило мою популярность до уровня Z-4. Подобные мне персонажи появляются в заметках типа «А что случилось с N?» и заслуживают отдельной колонки только в том случае, если попадают в тюрьму, разводятся, ложатся в клинику или (если редактору по-настоящему повезет) все это разом — либо же в какой-нибудь отдаленной связи с мисс Корби Старлеткой или какой-то другой очередной знаменитостью дня.

Фанатская почта состояла в основном из писем закоренелых поклонников, которых, к их чести сказать, рейтинг не волновал. Обычно они задавали невразумительные вопросы о публикациях моих многочисленных приключений, или рассуждали о том, насколько дерьмовый вышел фильм, или спрашивали, почему я оставила профессиональный крокет. Но по большей части писали поклонники «Джен Эйр», жаждавшие узнать, как могла миссис Фэйрфакс оказаться убийцей-ниндзя, действительно ли мне пришлось стрелять в Берту Рочестер и правда ли, что я спала с Эдвардом Рочестером, — три самых упорных и далеких от действительности слуха, окружавших небезупречную в плане фактов первую книгу о моих приключениях «Дело Джен, или Эйра немилосердия».

— Что там? — ухмыльнулся Лондэн. — Кому-то не терпится выяснить, будет ли Лола Вавум играть тебя в следующем фильме про Четверг?

— Больше никакого кино. Особенно после провала первого фильма. Нет, это от Всемирной федерации крокета. Они хотят, чтобы я вела презентацию видеофильма, озаглавленного «Пятьдесят величайших спортивных моментов в истории крокета».

— Твой пятидесятиярдовый на Суперкольце входит в первую десятку?

Я пробежала глазами список.

— Я у них на двадцать шестом месте.

— Пошли их на фиг.

— Они заплатят пятьсот гиней.

— Отставить «на фиг»! Скажи им, что почтешь за честь и с радостью приступишь.

— Это рекламная акция. А я не участвую в рекламных акциях. Во всяком случае, не за такие деньги.

Открыв небольшую бандероль, я обнаружила в ней третью из книг про меня, «Кладезь погибших сюжетов». Я продемонстрировала ее Лондэну, и тот скорчил рожу:

— Они еще продаются?

— К сожалению.

— Я там есть?

— Нет, дорогой. Ты только в пятом томе. — Я взглянула на приложенное к посылке письмо. — Автограф хотят.

У меня в кабинете лежала пачка стандартных писем, где объяснялось, почему я не подписываю книги: первые четыре тома цикла про Четверг имели такое же отношение к реальным событиям, как осел к репе, а моя подпись известным образом придавала им достоверность, чего мне вовсе не хотелось. Единственная книга, которую бы я подписала, — это пятая, «Великое фиаско Сэмюэла Пеписа», имевшая, в отличие от первых четырех, печать моего одобрения. Четверг Нонетот из «Великого фиаско Сэмюэла Пеписа» получилась куда более мягкой и дипломатичной, чем Четверг из четырех предыдущих книг, — та кидалась на все, что видит, пила, сквернословила, спала с кем ни попадя и вообще наводила ужас на все Книгомирье. Я хотела, чтобы цикл стал пробуждающей мысль игрой вокруг литературы, книгой для людей, которые любят истории, или историей для людей, которые любят книги. Этому не суждено было сбыться. Первые четыре тома являлись в меньшей степени хрониками моих приключений и в большей — вариациями на тему «Грязный Гарри встречает Фанни Хилл»,[4] только с преобладанием секса и насилия. Издатели ухитрились проявить не только фактологическую неточность, но и опасные клеветнические наклонности. К тому моменту, когда удалось взять цикл под контроль перед выходом «Великого фиаско Сэмюэла Пеписа», репутация моя уже серьезно пострадала.

— Ого! — воскликнул Лондэн, читая письмо. — Отказ от издателей. «Фатальные ошибки при прыжках с парашютом и как избежать их повторения» не совпадают с их представлением о книге практических советов.

— Полагаю, покойники в их целевую аудиторию не входят.

— Возможно, ты права.

Я вскрыла следующее письмо.

— Держись, — сказала я, задумчиво пробегая взглядом по строчкам. — Суиндонское общество любителей дронтов предлагает нам за Пики тридцать тысяч.

Я взглянула на Пиквик, выполнявшую свой излюбленный трюк «вот-вот упаду», который она проделывала, когда засыпала стоя. Я сконструировала ее сама, когда наборы для клонирования в домашних условиях были еще на пике популярности. В свои почти двадцать девять лет и при серийном номере Д-009 она являлась старейшим дронтом из ныне живущих. Как ранней версии 1.2, крыльев ей не досталось, поскольку соответствующую цепочку генов в тот момент еще не закончили, но и встроенного саморазрушения клеток ей тоже не полагалось. Похоже было, что она переживет… в общем, все. Так или иначе, ее ценность существенно возросла, когда интерес к вспыхнувшей в семидесятые годы революции домашнего клонирования исчезнувших видов неожиданно вошел в моду. Мамонтиха версии 1.5.6 семьдесят восьмого года сборки недавно сменила хозяина за шестьдесят тысяч, бескрылые гагарки даже в неважном состоянии могли стоить пять штук за экземпляр, а если у вас завалялся выпущенный до семьдесят второго трилобит любой марки, вы могли смело называть какую угодно сумму.

— Тридцать тысяч? — эхом отозвался Лондэн. — Они в курсе, что она слегка ущербна в области мозгов и хохолка?

— Я думаю, им без разницы. Мы могли бы покрыть ипотеку.

Пиквик внезапно полностью проснулась и взглянула на нас с выражением, означавшим у дронтов вздернутую бровь (впрочем, неотличимым от выражения дронта, понюхавшего сырую луковицу).

— И купить один из этих новых дизельно-паточных кабриолетов.

— Или в отпуск съездить.

— Сплавили бы Пятницу в суиндонский Дом вялых подростков, — добавил Лондэн.

— А Дженни получила бы новое пианино.

Для Пиквик это было уже слишком, и она хлопнулась в обморок прямо посреди стола.

— Не очень-то у нее с чувством юмора, а? — улыбнулся Лондэн, снова утыкаясь в газету.

— Что да, то да, — откликнулась я, разрывая на мелкие кусочки письмо от Суиндонского общества любителей дронтов. — Но знаешь, я уверена: для птицы с неизмеримо малым мозгом она понимает почти все, что мы говорим.

Лондэн взглянул на Пиквик, которая уже очухалась и теперь подозрительно таращилась на свою левую лапу, гадая, всегда ли она была на этом месте, а если нет, то зачем она к ней подбирается.

— Что-то не похоже.

— Как продвигается книга? — спросила я, возвращаясь к вязанию.

— Самоучитель?

— Магнум опус.

Лондэн подумал и признался:

— Скорее «опус», нежели «магнум». Никак не соображу, из-за чего все застопорилось: то ли это творческий клин, то ли прокрастинация,[5] то ли лень, то ли банальный непрофессионализм.

— Ну-у, — протянула я с невозмутимым видом, — при таком богатом выборе и впрямь сложно решить. А ты не обдумывал возможность комбинации всех четырех факторов?

— Черт! — Он хлопнул себя по лбу. — Может, ты и права!

Жигмытов Цокто, Цыбиков Ч

— А серьезно?

Он пожал плечами.

Хроники Земли Простой

— Дела так себе. История плетется потихоньку вперед, но в ней нет изюминки. Жизненно необходимо ввести новый сюжетный поворот или персонаж.



— Над какой книгой ты сейчас работаешь?

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

— «Бананы для Эдуарда».

УЧЕНИК ЛЕКАРЯ

— Ты что-нибудь придумаешь, любимый. У тебя же всегда получалось.

Я зевнула петлю в вязании, поймала ее, взглянула на настенные часы и уже потом сказала:

Любая история начинается с обстоятельств, которые можно назвать яркими лишь с некоторой натяжкой. Один лишь господь бог может себе позволить начинать историю с чего-нибудь по-настоящему эффектного. Взять хотя бы Большой взрыв. Мы же такими возможностями не располагаем, и хроники наши начинаются намного скромнее.

— Мама прислала мне сообщение.

— Она наконец научилась делать это?

Впрочем, это мы так лихо заявили — начинаются; здесь, на самом деле, тоже не без сложностей. Что считать началом истории? Какое событие стало тем камешком, который вызвал лавину? Где раздался тот самый хлопок стартового пистолета, после которого все герои припустили по дистанции, кто рысью, кто трусцой, а кто так вообще — кряхтя и спотыкаясь на каждом шагу… Впрочем, законы истории таковы, что вполне дозволяют поспешать не спеша, ибо не каждому герою надо быть первым на финише. Многим из них вполне достаточно в нужный миг оказаться в нужном месте, а уж как они туда доберутся — на белом коне, бряцая доспехом, или же принесут его туда без сознания и пьяного — это неважно.

— Там говорится: «ЛиДтиОбДСЛДЩ-ВСКР??»

Но всё-таки с чего начать? Может быть, с юноши, тайком покидающего родительский дом, и устремляющегося в большой мир? Или с описания гномьих владений, где в блистающих подземных чертогах принимаются решения, которым суждено изменить жизнь всего Возлеморья?

— Хм, — отозвался Лондэн, — при прочих равных одно из наиболее осмысленных. Скорее всего, здесь зашифровано: «Я забыла, как писать текстовые сообщения». Зачем она вообще пытается осваивать новые технологии в таком возрасте?

Или всё-таки, бог с ним, с пророчества?

— Ты ж ее знаешь. Я загляну к ней по пути на работу и спрошу, чего ей надо.

Например, такого.

— Не забудь про Пятницу и Хроностражную профконференцию нынче вечером: «Если у вас есть время для нас, то у нас есть время для вас».



— Забудешь тут, — вздохнула я, уже не первую неделю достававшая Пятницу по этому поводу.

\"…в час, когда известные державы окажутся на краю безвестности, когда действенные умения окажутся недейственны, когда сильнейшая сила окажется бессильна, а геройских деяний героев будет мало — явится тот, кто заявит о праве своём. И тогда в пламени войны старое переплавится в новое, и истинный герой станет Королём всего Возлеморья.

— У него долги по домашним заданиям, — добавил Лондэн, — а поскольку ты минимум в шесть раз страшнее меня, не возьмешь ли на себя первую фазу подросткопобудочной процедуры? Порой мне кажется, что он реально приклеен к постели.

Но лишь тот сможет предъявить свои права на этот титул, кто свершит четыре поступка, которые суть следующее.

— Учитывая текущий уровень его личной гигиены, — заметила я, — ты, вероятно, недалек от истины.

Поступок Первый есть убийство твари, страшней которой нет в этих землях.

— Если не встанет, — добавил Лондэн с улыбкой, — всегда можешь припугнуть его куском мыла и шампунем.

Поступок Второй есть взошествие на трон короля нелюди.

— И травмировать бедного мальчика? Как вам не стыдно, мистер Парк-Лейн!

Поступок Третий есть добыча звезды Востока.

Лондэн рассмеялся, а я пошла наверх, к Пятнице.

И, наконец, Поступок Четвертый есть….\"

Постучала в дверь, ответа не дождалась и открыла ее навстречу зловонному духу грязных носков и немытой юности. Тщательно очищенный и расфасованный, он мог бы послужить отличным репеллентом от акул, но вслух я этого не сказала: сыновья-подростки плохо реагируют на иронию. Комната была щедро оклеена плакатами с Джимми Хендриксом, Че Геварой и Уэйном Скунсом, соло-гитаристом и вокалистом «Урановой козы». На полу валялись разбросанная одежда, тетради с просроченными домашними заданиями и плоские тарелки с окаменевшими остатками бутербродов. По-моему, некогда в комнате имелся ковер, но уже не поручусь.

Здесь человек, читавший свиток, печально вздохнул и чтение прекратил.

— Ау-у, Пятница, — обратилась я к завернутому в пуховое одеяло неподвижному предмету, потом уселась на кровать и пощекотала крошечный участок кожи, который сумела разглядеть.

— Бред всё-таки все эти пророчества, — пробормотал он. Затем вынул кисет, машинально оторвал от свитка полоску, насыпал на неё табаку и свернул самокрутку. Прикурил от свечки и с наслаждением затянулся.

— Хрмпф, — донесся голос из глубин постели.

Прошло без малого сто лет, прежде чем последствия этого, прямо скажем, неблаговидного поступка сказались на судьбах многих людей. Примечательно, что ни человек, куривший самокрутку, ни люди, в чьи судьбы этот самый любитель самокруток вмешался, друг друга не знали и знать не могли…

— Твой отец сказал мне, что у тебя долги по домашним заданиям.



— Хрмпф.

Впрочем, нет, нет и нет!

— Да, конечно, тебя исключили на две недели, но реферат-то все равно писать надо.

Решено. Начнём с живописной картины.

— Хрмпф.

Итак, май, ночь, костёр.

— Который час? В данный момент девять, и я хочу, чтобы ты принял вертикальное положение и открыл глаза до того, как я выйду из комнаты.

Поехали!

В ответ раздалось очередное хрюканье и пуканье. Я вздохнула, снова пощекотала его, и вскоре нечто с немытыми темными волосами село и уставилось на меня из-под опухших век.

— Хрпмф, — сказало оно, — хрмпф-хрмпф.

Глава 1,

Меня подмывало отпустить ехидное замечание насчет того, как полезно открывать рот во время разговора, но я не стала, поскольку отчаянно нуждалась в его согласии. Хоть я и не умела объясняться на подростковом бмбрхрмпфе, но уж понимала-то всяко.

в которой встречаются маг и ученик лекаря, чтобы остаться вместе, отбить нападение и отправиться в замок Бленд; кроме того, глава содержит большое количество пояснений, описание геополитической обстановки и прочую информацию, совершенно необходимую для правильного восприятия этого дивного художественного полотна

— Как музыка? — спросила я, ибо подростков надо довести до определенной степени прояснения сознания, прежде чем выйти из комнаты и предоставить им вставать дальше самостоятельно. Не дотянешь всего два-три градуса до критического порога — и они задрыхнут еще часов на восемь, а то и дольше.



— Бмбр, — медленно произнес он, — я хрмпфбмбр собрал группу хрмпфа-шпчшщ.

Над Землёй Простой царила ночь.

— Группу? А название?

Такое начало очень многими почитается за простое, но очень эффектное. В самом деле, не так уж и много в мире вещей, способных сравниться с майской ночью. В Земле же Простой майская ночь особенно хороша.

Сын глубоко вздохнул и потер лицо. Бедняга знал, что не избавится от меня, пока не ответит хотя бы на три вопроса. Он взглянул на меня своими ясными умными глазами, засопел и заявил мятежным тоном:

Крупные звёзды, сверкающими россыпями раскиданные по чёрному бархату неба.

— Она называется «Дерьмовочка».

— Но так же нельзя!

Свежий ветерок, напоенный ароматом трав, лесов, полей и рек.

Пятница пожал плечами.

И тишина, разлитая над миром.

— Ладно, — пробурчал он небрежно, — вернемся к исходному названию.

Картина, безусловно, нуждающаяся в благодарном зрителе. И на наше с вами счастье, таковой у нас имелся.

— Какому?

На лесной поляне горел костёр. У костра сидел человек, с выражением лица сосредоточенным и серьёзным. У людей, наблюдающих за пламенем костра, подобное выражение лица встречается часто. Отчего так, объяснить, честно, не берёмся. Судя по массивному медальону, исполненному из серебра в форме песочных часов, висящему на довольно толстой и опять же серебряной цепи на груди этого человека, ночь у костра коротал маг клана Вентаны, пребывающий в академическом отпуске с целью повышения квалификации.

— «Задроты».

На этом описательную часть повествования мы вынуждены закончить, и приступить к действию.

— Ты знаешь, а по-моему, «Дерьмовочка» — потрясное название для группы. Хлесткое и при этом декадентское. А теперь послушай: я понимаю, что тебе не по нутру даже идея карьеры во Временной промышленности, но ты обещал. Я рассчитываю, что к моменту моего возвращения ты будешь свеж, бодр, чист и пушист и подберешь все школьные хвосты.



Я уставилась на сидящее передо мной воплощение безалаберного отрочества. Меня бы устроило «проснувшееся и/или вменяемое»… но я всегда целилась высоко.

— Хршомам, — выдохнуло оно без пробелов.

Кусты с треском раздвинулись, и из оных вывалился изрядно исцарапанный юноша, обутый в башмаки с золочёными пряжками. Авторы не случайно заостряют внимание читателя именно на этой детали, ибо более ничего на юноше не было. Юноша сквернословил на бегу, а в паузах, необходимых для набирания воздуха в легкие, ещё и успевал громко стучать зубами. Юноша сразу обратил внимание и на костёр, горевший на поляне, и на мужчину подле него. Для начала наш вторженец на мгновение замер, а затем, продемонстрировав незаурядную спонтанность в принятии решений, начал действовать, а именно подбежал к магу и попытался снять с него плащ. Говоря строго, своя логика в его поступке имелась; другое дело, что она, как и всякая логика люмпено-разбойничьего характера, шла вразрез с логикой добропорядочных граждан. Маг, оказавшийся готовым к чему-то подобному, успел вскочить, совершить два эффектных размашистых движения посохом, и, как только юноша оказался достаточно близко, наградил последнего весомым ударом посоха по лбу. Раздался глухой, неприятный стук, взор юноши помутился, он покачнулся, боком пошёл в сторону и против своей воли уселся возле костра.

Стоило мне закрыть дверь, как изнутри донесся хлопок упавшего обратно тела. Это не имело значения. Он проснулся, а остальное сделает его отец.



Особую антуражность всему происходящему придали ночь и отблески костра.

— Надо понимать, рвется в бой? — поинтересовался Лондэн, когда я спустилась. — Пришлось запереть его в комнате, дабы поумерить энтузиазм?

Маг совершил ещё пару шикарных движений — размашистых, на широкой амплитуде, венцом которых стало зажимание посоха под левой подмышкой — и чётко замер в живописной позе, выставив перед собой ладонь ребром вперёд и сосредоточив на ней свой взор так усердно, что даже немного окосел. Похоже, на юношу он не сердился. Мало ли что бывает в период формирования личности с перепою.

— Сгорает от нетерпения, — устало ответила я. — Объевшийся снотворного дохлый слизняк и тот реагировал бы живее.

— Что, дружок, похмелье? — спросил маг, присев. Дружелюбными интонациями он стремился скрасить последствия от удара посохом. Юноша посмотрел на мага мутноватым взглядом и ничего не ответил.

— Я не был таким вялым в его возрасте, — задумчиво проговорил Лондэн, передавая мне чашку с чаем. — Не пойму, где он этого набрался?

— Похоже, тебя кто-то ограбил, сынок? — ещё ласковей спросил маг.

— Современный образ жизни, но не переживай. Ему всего шестнадцать — перерастет.

Юноша снова посмотрел на мага и кивнул. Маг, однако, обратил внимание, как сжались при этом его ладони в кулаки.

— Надеюсь.

Маг сочувственно покивал головой.

В этом-то и состояла проблема. То были не просто обычные тревоги озабоченных родителей ворчливых и невразумительных подростков — он уже должен был перерасти. В прошлом я несколько раз встречалась с будущим Пятницей, и тот достиг заоблачных высот в виде чрезвычайно ответственного поста генерального директора Хроностражи, наделенного абсолютной властью над Стандартной Исторической Линией. Он не менее семисот пятидесяти шести раз играл ключевую роль в спасении моей и своей собственной жизни и всей планеты от уничтожения. К сорока годам заработал прозвище Апокалипсис Нонетот. Но всего этого еще не произошло. А с учетом текущих жизненных приоритетов Пятницы, как то «Урановая коза», поспать, Че Гевара, Хендрикс и еще поспать, мы начинали сомневаться, произойдет ли вообще.

— И кто же это так нехорошо себя ведёт?

— Не пора ли тебе на работу, дорогая женушка? Добрые граждане Суиндона погрязнут в тоске и растерянности, если ты не снимешь с них бремя принятия ковроукладочных решений.

Юноша опять посмотрел на мага. Глаза его скосились сначала влево, потом вправо. Он словно не был уверен — стоит ли отвечать на этот вопрос. Справедливости ради отметим, что маг особенно не стремился ответ получить. Ночью у костра скучновато, а тут собеседник. Сидит рядом, молчит, что ещё надо для хорошей беседы у костра?

Лондэн говорил дело: я опаздывала уже на десять минут. Я несколько раз поцеловала его, просто на случай, если стрясется нечто непредвиденное, способное разлучить нас на более долгий срок, нежели я планировала. Под «непредвиденным» я понимала те два года, в течение которых он пробыл устраненным по милости корпорации «Голиаф». Обширный международный концерн вернулся на деловой олимп спустя годы финансовой и политической депрессии, хотя пока еще не решался выкидывать фокусы, отличавшие наши отношения в прошлом. Надеюсь, они усвоили урок, но отделаться от ощущения, что новое столкновение не за горами, не получалось, поэтому я каждый раз старалась рассказывать Лондэну все, ничего не оставляя на потом.

Маг уселся у костра, положил посох, вынул из своей дорожной сумки кисет, достал трубку, и приготовился было поговорить на какую-нибудь приятную нейтральную тему, скажем, о погоде, но тут юноша заговорил.

— Тебя ждет насыщенный день? — спросил он, провожая меня до калитки.

— Гномы, — сказал он с горечью.

— Подгонка большого ковра в офисе новой фирмы в финансовом центре, а кроме этого, куча ответственных заказов плюс обычные. Думаю, нам с Колом придется укладывать лестничную дорожку в старом тюдоровском доме, а там ступеньки неровные — та еще работенка.

Маг привычно и вежливо сделал вид, что удивился, а через секунду удивился по-настоящему. Гномы редко лезут в дела рода людского, а чтобы ещё и грабить людей. Дело принимало странный оборот — если, конечно, допустить, что юноша говорил правду.

Маг внимательно посмотрел на своего нечаянного собеседника, и неожиданно для себя увидел на теле юноши нечто, что заинтересовало его неподдельно. Читатель, можете сделать первую пометку в своём читательском блокноте! — ибо приключение наше со ржавым, и, может быть, даже зловещим скрипом сдвинулось с места.

Лондэн остановился и прикусил нижнюю губу.

— Тебя ограбили гномы? — уточнил маг. Вполне деловито уточнил, без предыдущих сочувственно-идиотических интонаций.

— Хорошо, значит, не… не… не ТИПА-задание и иже с ними?

— Да, — сказал юноша. — Гады.

— Любимый! — Я обняла его. — Это все в прошлом. Нынче я занимаюсь коврами — это гораздо спокойнее, поверь мне. С чего ты вдруг вспомнил?

— Да так… Просто в районе Солсбери видели диатрим, и люди поговаривают, что бывших ТИПА-оперативников могут снова призвать на службу.

Здесь маг задумался и неожиданно поймал себя на том, что уже некоторое время слышит некий загадочный шум. Как если бы некое существо, например, слон, пыталось тихонько красться сквозь ночной лес. Слон может при этом очень сильно стараться, но возможности его в этом смысле невелики и вдобавок лес всё же не саванна. В подлеске что-то потрескивало, шуршало через неравномерные промежутки; иногда доносились какие-то шипящие звуки.

— Даже существуй шестифутовые плотоядные птички из позднего палеоцена на самом деле — в чем я лично сомневаюсь, — это была бы забота ТИПА-13,— заметила я. — Я служила в ТИПА-27. Литтективы. Вот когда экземпляры «Тристрама Шенди» начнут пугать старушек в темных аллеях, моим мнением могут и поинтересоваться. К тому же в наши дни никто уже не читает, так что я в глубоком резерве.

В тот же миг кусты снова затрещали и на поляну посыпались гномы из клана Белой Дивы. В отличие от юноши гномы были одеты, в руках они сжимали боевые топоры, и вид имели весьма решительный. Предводитель гномов, высокий (для гнома) и кудрявый (для гнома) тип с изображением белого молота на щите бежал впереди, громко крича на ходу: \"Плуг с Детонатором заходите слева, Бедраэдр, Бока и Армандо Хулиочавес Диго Де Плесси Кассельбоатль, о молот Магмы, ты когда-нибудь сменишь своё имя? — заходите справа! Бим и Бом за мной! Теперь он от нас не уйдет!!!\" Следует понимать, что поляна была довольно велика, раз он успел произнести это всё раздельно и связно.

— Что правда, то правда, — вздохнул Лондэн. — Вероятно, писательство, в конце концов, не такой уж великий подвиг.

Увидев гномов, юноша первым делом побледнел как смерть, затем вскочил на ноги и, проворно ухватив сук, кстати валявшийся на земле, изготовился к битве. Маг сноровисто укатился от костра в темноту, и оттуда стал наблюдать за развитием событий. Посмотреть было на что, ибо события развивались так, что дай бог всякому так развиваться! Громко вопили, подбадривая друг друга гномы, и подобно бешеной боевой свинье ортасков, метался по поляне юноша в плаще, защищая свое право на труд, жизнь и любовь. Впрочем, была в происходящих событиях какая-то странность, придававшая бою легкий налёт раздражающей театральности, ибо, несмотря на всю ярость, сквозившую в криках, издаваемых гномами, действовали они довольно осторожно. Маг уже несколько раз ловил себя на том, что непроизвольно дёргает сжатыми кулаками, мысленно завершая смертоносные комбинации, и в конце концов устыдился — и решился.

— Тогда пиши свой магнум опус для меня, — нежно сказала я ему. — Я буду твоей аудиторией, женой, фан-клубом, сексуальной кошечкой и критиком в одном флаконе. Сегодня я забираю Вторник из школы?

Сложив пальцы в замок, он изогнул кисти наружу и внутрь, разминаясь, затем начал с тщанием выполнять пассы одного из самых могущественных заклинаний Вентаны — заклинания Зависания. Результат не замедлил сказаться. Над поляной раздался громкий и мелодичный звук, и все гномы застыли в совершенно неестественных позах. Ещё не понявший, что случилось, юноша несколько мгновений метался по поляне, пока его не остановил голос мага.

— Ты.

— Не трать свои силы понапрасну, юноша! — торжественно молвил маг. — Они уже не опасны!

— А ты подхватишь Дженни?

Именно молвил. Рационально это объяснить сложновато, но хороший маг редко упускает возможность что-нибудь молвить. Юноша остановился и огляделся, тяжело дыша. Он увидел гномов, застывших в разнообразных позах, костёр, и мага, выходящего из тьмы ко свету.

— Не забуду. Что делать, если Пиквик снова начнет дрожать в этой своей безысходно-жалобной манере?

— У вас попить не найдётся? — спросил юноша.

— Сунь ее в сушилку. Я постараюсь закончить ей чехол на работе.

— Значит, день не настолько насыщенный?

— Пожалуйста, — сказал маг, порылся в своей дорожной сумке, вынул оттуда и аккуратно положил подле костра флягу. Юноше пришлось подойти к костру, чтобы утолить жажду, и маг получил прекрасную возможность ещё раз его рассмотреть.

Я поцеловала его еще раз и отчалила.

— Ага, — сказал маг неопределённым голосом. — Вот, значит, как. Ясно.

На лице его, однако, была сложная смесь выражений, одно из которых недвусмысленно говорило о том, что на самом деле всё обстоит с точностью до наоборот и ничего магу не ясно, а второе свидетельствовало о напряженных попытках мага что-то вспомнить. Самое отвратительное заключалось в том, что маг не мог сообразить даже, что именно он пытается вспомнить.

Глава 2

Бывает.

Мама, Полли и Майкрофт

Истратив ещё несколько мгновений на тщетные мысленные потуги, маг решил перейти к делам более насущным.