Арчер Джеффри

Отклонение

Об авторе

Герой этого рассказа, Септимус Корнуоллис – полная противоположность своему создателю, Джеффри Арчеру, чья судьба вполне подходит для сюжета бестселлера.

Джеффри Арчер родился в 1940-ом году. Он учился в Оксфордском университете, и при этом был незаурядным атлетом – Джеффри представлял Великобританию на соревнованиях по бегу на 100 метров в 1966-ом году. В 1969-ом году он был избран в Парламент, став самым молодым его членом в то время. Джеффри ожидала блестящая политическая карьера, но пять лет спустя денежные несчастья вынудили его удалиться от политики. Тогда он написал свой первый роман «Ни гроша больше, ни гроша меньше». Роман пользовался большим успехом в 17 странах; сейчас по этому роману снимается фильм. Его последующие произведения «Что мы скажем Президенту?» «Каин и Авель» и «Блудная дочь» нашли своего читателя во всем мире. Его называют лучшим рассказчиком Великобритании.

В 1980 году Джеффри Арчер выпустил сборник рассказов под названием «Колчан стрел» (Издательство «Ходдер энд Стоутон»), из которого мы перепечатали «Отклонение». Вот что писали критики об этом сборнике: «стилистически оригинальны, остроумны и всегда развлекательны» (Таймc), «захватывающие» (Таймс литерари сапплемент), «с детально разработанным сюжетом, серьёзны и трогательны» (Файнэншл таймc).

Отклонение

Септимус Горацио Корнуоллис не соответствовал своему имени. С таким именем ему бы следовало быть министром, адмиралом или, по крайней мере, настоятелем прихода. На самом же деле Септимус Горацио Корнуоллис работал клерком в отделе компенсаций известной страховой компании лондонского Сити.

В своем имени Септимусу следовало винить отца, слыхавшего краем уха о Нельсоне; мать, отличавшуюся суеверностью, и пра-пра-прадедушку, который, как утверждали, приходился седьмой водой на киселе знаменитому генерал-губернатору Индии. После школы Септимус поступил на службу в страховую компанию. Был он тогда худощавым, анемичным, преждевременно лысеющим юношей. В школе ему сказали, что для молодого человека с его квалификацией место в страховой компании просто идеально. Уже после, размышляя над этим советом, Септимус испытывал смутное беспокойство, ибо даже он понимал, что квалификации у него не было никакой. Впрочем, это не помешало Септимусу медленно, но верно подниматься по служебной лестнице, от мальчика на побегушках до старшего клерка (нельзя сказать, что поднимался он по лестнице стремительно, скорее, ему приходилось довольно подолгу отсиживаться на каждой ступеньке). В конце концов, он достиг едва ли не заоблачной высоты: Септимуса назначили заместителем заведующего отделом исков и компенсаций.

Весь рабочий день Септимус проводил за стеклянной перегородкой на седьмом этаже, разбирая иски и страховые выплаты, не превышающие миллиона фунтов стерлингов. Ему казалось, что если он ничем себя не запятнает (одно из любимых выражений Септимуса), то лет так через двадцать его назначат заведующим отделом исков и компенсаций. Тогда он отгородится настоящей непрозрачной стеной и ковёр у него будет не из маленьких квадратиков зеленоватых оттенков. Может быть, он даже удостоится чести и будет ставить свою подпись на чеках в миллион фунтов стерлингов.

Жил Септимус в городке Севеноукс[1] вместе с женой Нормой и двумя детьми, Уинстоном и Элизабет. Сын и дочь учились в местной государственной школе. Жизнь Септимуса протекала по раз и навсегда заведенному расписанию, подразделы которого были запрограммированы как на мини-компьютере; но сам себе он казался верным хранителем традиций и порядка. Что ещё у него было в жизни, кроме порядка и привычек? Если бы кому-то вдруг пришло в голову совершить покушение на жизнь Септимуса, то для этого понадобилось бы понаблюдать за ним всего лишь неделю; тогда заговорщики знали бы, что Септимус делает в любую минуту года.

Каждое утро Септимус вставал в 7.15 и надевал один из двух тёмных костюмов в крапинку. В 7.55 он выходил из дома 47 по Палмерстон Драйв, перед этим проглотив свой неизменный завтрак: яйцо всмятку, две гренки и две чашки чаю. На станции, на 1-ой платформе, Септимус покупал свежий номер «Дейли экспресс» и садился на поезд, отбывающий в 8.27 в Лондон. На пути к Кэннон Стрит, от которой было рукой подать до работы, Септимус читал газету и выкуривал две сигареты. В 9.07 поезд прибывал на Кэннон Стрит. Придя на работу, Септимус садился к столу за стеклянной перегородкой на седьмом этаже. В 9.30 принимался изучать первый иск. В 11.00 выпивал кофе и позволял себе выкурить ещё две сигареты, одновременно развлекая коллег рассказами о воображаемых успехах сына и дочери. В 11.15 вновь принимался за работу. В 13.00 Cептимус выходил из «Большого Готического Собора» (ещё одно любимое выражение) на часовой обеденный перерыв, который он проводил в пабе, где выпивал полпинты пива с каплей лимонного сока и съедал дежурное блюдо. После еды Септимус выкуривал ещё две сигареты. В 13.55 вновь усаживался за бумаги и не отрывался от них до 16.00. В пятнадцатиминутный перерыв выпивал чашку чая с традиционным ритуалом из двух сигарет. В 17.30, минута в минуту, Септимус брался за зонтик и чемоданчик бизнесмена типа «дипломат» с серебряными литерами «С.Г.К.» сбоку, и покидал помещение, дважды повернув ключ в замке своей стеклянной клетки. Проходя мимо машинисток, Септимус бросал с наигранным весельем: «До завтра в то же время, девочки» и, спускаясь в лифте, мурлыкал мелодию из популярного мюзикла «Звуки музыки». Влившись в поток клерков, запрудивших улицы Сити, Септимус, не отклоняясь, шагал к станции Кэннон Стрит. Его зонтик ритмично постукивал о тротуар. Он двигался плечом к плечу с банкирами, судовладельцами, нефтепромышленниками, маклерами, и Септимус не без удовлетворения думал о себе, как о частице великого лондонского Сити.

Дойдя до станции, он покупал свежий номер вечерки «Ивнинг стандард» и сигареты в киоске, и прятал всё это в чемоданчике, поверх бумаг. Обычно Септимус садился в четвёртый вагон. Его поезд отходил с 5-ой платформы в 17.50. В купе у него было своё любимое место – у окна с газетой «Файнэншл таймс» в руках, и напротив модной секретарши, которая зачитывалась толстыми душещипательными романами и жила где-то за Севеноуксом. Перед тем как сесть, Септимус извлекал из портфеля «Ивнинг Стандард» и новую пачку сигарет, клал их на подлокотник, а портфель и зонт водружал на сетку для багажа. Удобно усевшись, Септимус открывал пачку и выкуривал, читая газету, первую из двух, предназначенных на время пути сигарет. Таким образом, к вечернему поезду в 5.30 на следующий день у него оставалось восемь сигарет. Выходя в Севеноуксе, он бормотал своим попутчикам «Спокойной ночи» (единственная фраза за всю поездку) и шёл к своему особняку по Палмерстон Драйв. В 18.40 он подходил к дверям дома. Между 18.45 и 19.30 он дочитывал газету или проверял домашнее задание сына и дочери. Найдя ошибку, он издавал укоризненное «ца-ца-ца», или вздох, когда ему попадались совершенно непонятные задачи по математике. В 19.30 его «благоверная» (ещё одно любимое словцо) подавала ему на кухне блюдо, приготовленное по рецепту из женского журнала, или любимые рыбные палочки (три) с горохом и жареной картошкой. И поскольку рыбные палочки назывались «пальчиками» Септимус всегда повторял одну и ту же фразу: «Если бы Всевышний пожелал, чтобы у рыбы были пальцы, то он одарил бы её руками», смеялся, смазывал продолговатые рыбные «пальчики» томатным соусом и поглощал ужин под аккомпанемент жены, пересказывающей главные события дня. В 21.00 он смотрел по телевизору новости Би-би-си (коммерческое телевидение он не смотрел никогда) и в 22.30 ложился спать.

Распорядок этот соблюдался из года в год и нарушался разве что во время отпусков, которые Септимус тоже, естественно, проводил всегда одинаково. Рождество всё семейство отмечало либо у родителей Нормы в Вотфорде, к северу от Лондона, либо у сестры Септимуса в Эпсоме в графстве Суррей. Но пиком года был летний отпуск. Септимус покупал четыре путёвки и вместе со своей семьей проводил две недели в гостинице «Олимпик» на острове Корфу.

Септимусу не просто нравился налаженный ритм его жизни; любое, даже малейшее нарушение распорядка расстраивало его до глубины души. Казалось, ничто не нарушит его монотонного существования, от появления на свет до могильной плиты. Септимус был не из тех, о ком писатели пишут эпопеи. И всё же однажды рутинный распорядок жизни был не просто поколеблен, но потрясен до самого основания.

Как-то вечером, в 17.27 когда Септимус уже закрывал папку с последним иском, его непосредственный начальник, заместитель управляющего, пригласил Септимуса на короткую беседу. Из-за этого необдуманного шага Септимус вынужден был задержаться на службе до начала седьмого. Хотя машинистки уже ушли, Септимус, в силу привычки, махнул пустым столам и бросил безмолвным машинисткам неизменное «До завтра, девочки». Спускаясь в лифте, он, как всегда, мурлыкал знакомую мелодию. Едва Септимус вышел из «Большого Готического Собора», начался дождь. Септимус нехотя снял чехол с тщательно скатанного зонта и, подняв его над головой, стремительно зашагал по лужам к вокзалу. Он надеялся поспеть на поезд, отбывающий в 18.32. На вокзале Септимус простоял в очереди за газетой и сигаретами и, сунув их в чемоданчик, бросился на 5-ую платформу. Как будто назло, громкоговоритель, формально извинившись, объявил, что три других вечерних поезда отменены.

Наконец, Септимусу удалось протолкнуться сквозь вымокшую под дождем, напористую толпу к шестому вагону состава, который даже не значился в расписании. Оказалось, что вагон набит лицами, совершенно незнакомыми Септимусу. Но это было ещё не всё: в вагоне почти не оставалось свободных мест. Септимус с трудом отыскал место в середине вагона, спиной по ходу поезда. Забросив скомканный зонт с чемоданчиком на сетку для багажа, Септимус, скрипя зубами, втиснулся на своё место. Усевшись, он окинул взглядом пассажиров. Среди шести соседей по купе, не было ни одного знакомого лица. Какая-то женщина с тремя детьми буквально заполонила место напротив. Слева от него крепко спал пожилой мужчина. Справа, оперевшись локтями о дверь вагона, высовывался в окно молодой человек лет двадцати.

Взглянув на юношу, Септимус в первый момент не поверил своим глазам. На юноше была чёрная кожаная куртка и джинсы в обтяжку. Он насвистывал себе под нос. Его тёмные напомаженные волосы были взбиты спереди и зализаны по бокам. Во всей цветовой гамме его внешности лишь черная куртка и грязные ногти подходили друг к другу. Но что больше всего поразило чувствительную натуру Септимуса, так это надпись как бы из сапожных гвоздей на спине куртки: «А пошёл ты на…». «Куда катится страна, – думал Септимус. – Для таких типов нужно снова ввести воинскую повинность». Сам Септимус в свое время был освобожден от армии из-за плоскостопия.

Он решил не обращать никакого внимания на чудовище по-соседству. Потянувшись к золотистой пачке сигарет на подлокотнике, Септимус закурил и принялся читать «Ивнинг стандард». Пачку, как обычно, он положил назад на подлокотник: по дороге домой Септимус привык выкуривать две сигареты. Когда поезд, наконец, тронулся, парень, облаченный в черное, повернулся к Септимусу, оглядел его с ног до головы, взял сигарету из пачки, чиркнул спичкой и задымил как ни в чем не бывало. Септимус не верил своим глазам. Он уже было решил запротестовать, но вовремя вспомнил, что соседи вряд ли его поддержат: ведь рядом не было никого из привычных пассажиров. Подумав немного, Септимус пришёл к выводу, что благоразумие есть главная черта отважных (ещё одно любимое выражение).

Когда поезд остановился в Петс Вуд, Септимус отодвинул газету – впрочем, за это время он не прочел и строчки – и, как обычно, вынул вторую сигарету. Закурил, затянулся и собрался было вновь углубиться в газету, но парень потянул её к себе за угол, так что каждый из них остался с половиной «Ивнинг стандард». На этот раз Септимус в поисках поддержки осмотрелся по сторонам. Дети, сидевшие напротив, начали хихикать, а их мамаша демонстративно отвернулась, явно не желая вмешиваться. Сосед слева храпел. Септимус решил спрятать сигареты в карман, но парень схватил пачку, вытащил сигарету и, закурив, глубоко затянулся. Перед тем, как положить пачку на подлокотник, он нарочно выдохнул дым прямо в лицо Септимусу. В ответ Септимус гневно взглянул на парня, но его гневный взгляд заслонили клубы дыма. Скрипя зубами от ярости, он уставился в «Ивнинг стандард», но оказалось, что в доставшейся ему половине были разделы, к которым он не питал никакого интереса: вакансии, объявления о продаже подержанных автомобилей, спорт. Септимуса мстительно радовало лишь то, что этого невежу, должно быть, интересовала именно спортивная страница. Читать газету Септимус был явно не в состоянии. Его буквально трясло от выходок соседа.

Он обдумывал месть и постепенно в его мозгу вызрел план, который, безусловно должен был показать парню, что порой по внешности нельзя судить о достоинствах (вариант ещё одной любимой поговорки Септимуса). Он ухмыльнулся и, вопреки всем привычкам, вытащил третью сигарету, и с вызовом вернув пачку на подлокотник. Парень погасил окурок и, словно принимая вызов, взял пачку, достал новую сигарету, закурил. Септимус ни в коей мере не чувствовал себя побежденным. Затянувшись несколько раз, он погасил недокуренную сигарету, вытащил четвёртую и вновь закурил. Борьба продолжалась; в пачке оставалось лишь две сигареты. Пыхтя и кашляя, Септимус докурил четвёртую сигарету раньше парня. Нависнув над кожаной курткой, он погасил окурок в пепельнице под окном. В купе было накурено – хоть топор вешай. Парень все ещё лихорадочно попыхивал сигаретой. Дети кашляли, а их мамаша размахивала руками, как ветряная мельница. Септимус не обращал на неё никакого внимания. Украдкой поглядывая на пачку, он делал вид, что читает заметку о шансах команды «Арсенала» в розыгрыше кубка.

Септимусу вспомнилось выражение генерала Монтгомери о том, что неожиданность и выбор момента – главное оружие победы. Когда парень, выкурив очередную сигарету, раздавил окурок, поезд стал медленно подъезжать к платформе Севеноукс. Парень уже было поднял руку, но Септимус опередил его. Угадав намерение противника, Септимус схватил пачку. Он вытащил девятую сигарету, поднёс к губам, медленно, с удовольствием закурил, и глубоко затянулся, и, наконец, выдохнул дым прямо в лицо противнику. Парень был явно обескуражен. Тем временем Септимус вытащил последнюю сигарету и тщательно растёр табак между большим и указательным пальцем, так, чтобы мелкая табачная труха высыпалась в пустую пачку. Аккуратно закрыв её, Септимус торжественно водрузил золотистую пачку на подлокотник. Не давая противнику опомниться, он поднял со своего кресла спортивную страницу «Ивнинг стандард», разорвал её пополам, потом на четыре части, на восемь, наконец, на шестнадцать. Бумажные клочья он сложил аккуратной кучкой на коленях у парня.

Поезд остановился. Нанеся сокрушительный удар во имени молчаливого большинства, торжествующий Септимус снял с багажной сетки зонт и чемоданчик: когда он повернулся к выходу, чемоданчик зацепился за подлокотник и раскрылся, демонстрируя содержимое окружающим. Поверх деловых бумаг в портфеле лежал аккуратно сложенный номер «Ивнинг стандард» и нераспечатанная золотистая пачка сигарет.