Настройки шрифта

| |

Фон

| | | |

 

Юкио Мисима



Цветы щавеля

Он достал из кармана мячик — и забросил в высокое Небо.

Голубое Небо.

Небо приняло мячик, подняло к себе — и очень быстро вернуло.

Мальчик поймал мяч и снова забросил — так, будто бы он завладел этим Небом.

А потом он вдохнул в себя воздух, глубоко-глубоко. Никогда еще, ни в доме, ни на улице, он не мог так дышать: то была больше еда, чем дыхание. Набирая полный рот воздуха, он ощущал странный вкус и запах — голубое небо и белые облака… откуда пришли к нему эти запах и вкус — он не знал; только чувствовал, что все-таки знает источник.

Вновь его охватила радость.

От постижения Истины — источника вкуса и запаха. И он познал теперь суть земли.

Земля начала свой танец, схожий с биением сердца. Лес, все, что было в лесу, заиграли музыку к этому танцу. И он понимал все — музыку, танец. Пел лес, пело море зеленых полей к северу от холма, пели маленькие пичужки. В этот самый момент он смог бы даже заговорить с этими птахами.

Мальчик забрался в лес у подножия — и заблудился. Взошла луна. И внезапно — из тени леса вышел к нему человек.

— Куда вы идете?

— Я отправился в путешествие, но кое-что забыл дома…

— Дома? Вы — про тот серый брошенный дом на холме, что зовется «тюрьма»?

— Да, мой дом так зовется — «тюрьма»… — Так отвечал человек, удивившись.

— Вы, наверное, узник, и вы что-то забыли в своей тюрьме? А когда найдете, то снова выйдете?..

Мальчик поймал взгляд мужчины — и долго не отводил глаз. Глаза мальчугана походили на осеннее озеро — такое чистое, что можно было пересчитать все песчинки на дне. Пугала эта чистота. Пугала своим совершенством… Когда видишь чистейший жемчуг — долго-долго боишься прикоснуться к нему рукой: так пугает он тайнами своей чистоты.

— Да, все так, — промолвил в ответ мужчина.

Он еще бормотал это — а мальчик уже бросился к нему, и спрятал лицо в протянутых навстречу руках, и заплакал…

В тон ему заплакал и соловей на высоком дереве.

— Вы не должны оттуда выходить!.. Нам запретят играть здесь, на холме… Возвращайтесь обратно в свой серый дом.

Вздохнув, человек посмотрел на луну. Глаза его были так же чисты, как и глаза Акахико.

— У меня был ребенок; такой же маленький мальчик…

— Где же он сейчас?

— Сейчас он — чайка, и летает над морем. И когда он охотится, отыскивая серебро рыбьей чешуи среди волн, то окунает шею в воду. И говорит: «меня умертвили в сером вечернем море, мой убийца — на черном дне. И пока не поднимется он на поверхность, я обязан ждать здесь, зависнув над этим морем…»

— О чем вы?!

И человек продолжал:

— Дьявол, убивший ту бедную чайку, нашел себе путь на поверхность. И знаешь, кто показал ему этот путь? Ты… И я сделаю тебя счастливым. Я возвращаюсь в тюрьму.

На краю леса осужденный покидает ребенка — и взбирается по склону, возвращаясь в свой серый дом.

Год проходит.

И когда снова распускается щавель — из ворот тюрьмы появляется освобожденный. Мальчики, его друзья, уже ждут его.

Освобожденный выходит:

Много яркого света повсюду.

Дети бегут к нему и садятся вокруг на траву.

Блеск, сияние и повсюду — распустившийся щавель.

Дети смотрят вниз — и там, у подножья холма, вдруг замечают они, постепенно надвигается на них что-то большое и черное. Это — женщины. Мать Акихико. Мать Тосико. Три, четыре… Их шаги холодны и бесчувственны. Они приближаются — и хватают своих детей за руки:

— Ты трогал руками преступника? Какая дрянь!.. — И вытирают детские руки носовыми платками. Человек все следит, как мелькают, взлетая, их платки. Женщины в ярости начинают кричать на него. Молча человек наклоняется — и, сорвав цветы щавеля, дает детям: каждому — по цветку, и уходит прочь, не оглядываясь. У каждого из детей теперь в правой руке — по цветку.

— Брось это! Брось! — Колючи глаза матерей.

Цветы щавеля. Попадав на землю, все блестят и блестят в заходящем солнце.

Ах, цветы щавеля: красным жаром — в похолодевшей траве…