Марина и Сергей Дяченко
Лихорадка
На перевале автобусы двигались медленно: казалось, они переставляют колеса, будто ноги, нащупывая дорогу. Девчонки зажмуривались и слегка визжали. Парни, наоборот, липли к окнам; Руслан сидел с правой стороны, ближе к пропасти, и тоже поглядывал, хотя его тошнило.
Смотреть было не на что — пустота, туман, временами липкий дождь, превращавший мутное стекло в фасеточный глаз. Автобусы витали в киселе, едва угадывая камни шипастой резиной покрышек. Потом вдруг туман разошелся, открылись дальние склоны, белые и серые; казалось, в этом месте землю кромсали огромные челюсти, и она встала дыбом. Руслан никогда не видел таких холодных, злобных гор.
— Прошли перевал, — в микрофон сказала руководительница группы, и голос ее дрогнул от волнения. — Через несколько дней он закроется на всю зиму. А мы его уже прошли. Сядьте на места! Запрещено вставать! Пристегните ремни…
Из душной глубины салона прилетел комок жеваной бумаги. Загоготал хрипловатый голос — Джек, кто же еще. Руслан поежился.
— Джек, немедленно сядь! — рявкнула воспитательница в микрофон. — Мы проходим опасный участок трассы!
Дождь за окном сменился снегом. Мокрые снежинки бились о стекло, как медузы о набережную; Руслан откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Водитель включил музыку — по несчастному совпадению, это оказался саундтрек из фильма «Arizona Dream». Меньше всего Руслан хотел бы слышать это сейчас. Потому что ему сразу вспомнилось: машина, лето, он сидит на заднем сиденье, в центре, и через плечи родителей смотрит на дорогу. Видит ленту асфальта, помеченную пунктиром, тополя и цветущие липы на обочинах, чуть оттопыренное ухо отца, профиль мамы — она повернула голову и что-то говорит. Отец кивает и ставит вот эту мелодию…
A howling wind is whistling in the night
My dog is growling in the dark
Something’s pulling me outside
To ride around in circles…
Автобус повело на повороте. Завизжали девчонки, а Джек громко крикнул: «Упс!». Автобус выправился и покатил дальше, кто-то захохотал, как на аттракционе в парке, а песня в динамиках звучала, как ни в чем не бывало.
Автобус шел, все еще притормаживая, но двигаясь куда увереннее, чем минуту назад. Они в дороге четыре часа, и не меньше часа впереди. Так говорили: от перевала час езды, по плохой дороге полтора. В сетчатом кармане, пришитом к спинке кресла перед Русланом, болтались на дне пластиковой бутылки несколько глотков воды.
Он хотел, чтобы дорога закончилась и чтобы она не заканчивалась никогда. Часы, проведенные в душном и тесном салоне, были передышкой, безвременьем, с которым можно смириться. А там, в санатории, придется признать, что ты приехал и дальше некуда бежать. Ты «дома».
* * *
— Вот мы и дома!
Четыре автобуса выстроились на площадке перед двухэтажным корпусом. Здание казалось серым, как горы, и таким же старым.
— Всем сидеть! Выйдете из автобуса по команде! Джек, сидеть, я сказала! Порядок будет такой: первым делом берем из багажного отделения свои вещи. Потом складываем их под крыльцом, где укажет комендант. Потом отправляемся на обед и только потом… Артур, ты меня слышишь? Потом заселяемся в комнаты по шесть человек. Нет, не кто с кем хочет, а как укажет воспитатель! Выходим!
Руслан спустился по лесенке одним из последних. Перед корпусом собралась группа взрослых, их лица не понравились Руслану. Комендант — щекастый увалень, две поварихи с масляными улыбками, врач в неприятном белом халате, техник — мужичонка в синем комбинезоне. Воспитатели шумно работали — быстро и властно строили новоприбывших. Это были опытные люди с ухватками дрессировщиков, они прекрасно понимали, как «надо себя поставить». Начальник стоял в расстегнутом пальто, чтобы виден был костюм с галстуком. Может, он искренне считал, что костюм и в особенности галстук добавят ему авторитета. А может, человеку, надевшему партикулярное платье, нечего бояться мировых потрясений.
Из первого автобуса вышли семи- и восьмилетки. Из второго и третьего — школьники постарше, а в группе Руслана собрали подростков.
— Построились! Построились, быстро!
Дети озирались, сжимая в руках сумки и рюкзачки, толпились на мокром снегу, ежились от ветра, жались друг к другу. Руслан по своему обыкновению отошел чуть в сторону.
Старший преподаватель радушно поднял руки:
— Поздравляю, дети, вы дома! Санаторий «Перевал», ныне дом-интернат, не очень роскошный, зато здесь вы в безопасности! Никаких карантинных зон! Дети — наше будущее, поэтому мы стараемся для них. То есть для вас. Сейчас младшие возьмут вещи и пойдут поселяться в комнаты, а старшие — автобус номер четыре — вымоют руки и пойдут накрывать обед для всех. Здесь у нас слуг нет, все делаем сами! Позже установим порядок дежурства. А сейчас: первый, второй, третий автобусы — за мной!
Малышня широкой вереницей потекла к крыльцу. Колесики ярких чемоданов подпрыгивали и увязали в снегу. Кто-то сильно толкнул Руслана в бок. — Закрой варежку, — Джек приблизил злую веснушчатую физиономию. — И запомни, если кто-то спросит, — я припадочный, у меня порок сердца, мне работать нельзя.
* * *
Столовая показалась огромной, как заводской цех, страшно холодный и пустой. Руслану и Пистону велели резать хлеб. Пистон начал бодро: он был из многодетной семьи и работой по хозяйству не брезговал, но приятель Джек что-то сказал, проходя мимо, и наступил саботаж.
— Что-то нож тупой, — Пистон задумчиво разглядывал сизый тесак, чье лезвие хищно искривилось от многократной заточки. — А хлебушек вкусный. Он выудил из груды ломтей, нарезанных Русланом, горбушку и принялся смачно жевать.
— Тащите хлеб! — раздался из глубины зала повелительный голос поварихи. — Живее, сироты косорукие!
Руслан посмотрел на гору круглых краюх, которые предстояло еще нарезать, и на свою правую ладонь, натертую до лопнувших пузырей. В зале звенела посуда: девочки расставляли тарелки, парни разносили кастрюли с супом, и дико ржал над чем-то вездесущий Джек. Пахло едой — не аппетитной, не вкусной, но, безусловно, питательной, горячей, в меру жирной.
— Режь, — сказал Руслан Пистону. — Иначе не успеем.
— Поднажмешь, и успеем, — Пистон потянулся. — Ты работай, Валенок. А то придут зомби и сожрут тебя!
Руслана передернуло. Он до сих пор не понимал, как можно шутить на эту тему.
* * *
Коридоры, устланные тусклым линолеумом. Туалеты, облицованные синей и белой плиткой, душевые с деревянными мостками поверх ржавых стоков. Казенная, добротная, надежная обстановка. Это ведь не на всю жизнь, сказал себе Руслан.
Их группа формировалась наспех. Некоторые были сироты, всю жизнь мотавшиеся по детским домам и приемным семьям: эти были смелы, злы и всегда находили силы для веселья, причем посмешищем становился кто-то из «соплей». Руслану долгое время удавалось не попадать в число «сопливых», он все-таки был уверенный в себе, спортивный парень. Но именно его Джек в конце концов избрал любимой жертвой. Именно над ним издеваться было веселее всего.
Руслан категорически отказался поселяться в одной комнате с Джеком и компанией. Тогда комендант, ведавший распределением коек, склонил над ним толстое, испитое лицо:
— Ты, щенок, будешь жить там, где я сказал. Или пойдешь спать в сортире на полу. Попробуй вякни!
Вряд ли комендант собирался намеренно причинить Руслану как можно больше вреда. Просто у него не было времени входить в тонкости подростковых отношений: он распределял воспитанников по койкам, не глядя на лица, как расставляют пешки на шахматной доске.
Руслан бросил под кровать свой рюкзак. Не хотелось ничего распаковывать. За окном пошел снег — на этот раз настоящий, тяжелый, хлопьями. — Валенок, сгоняй в столовую за печеньем, — Джек развалился на койке, не раздеваясь.
— Там нет никакого печенья.
— А я видел, есть. На складе такой шкафчик… — Джек прищурился, — там они держат жратву для себя. Кофе. Чай. Печенье. Ну, сгоняй, Валенок, чего тебе стоит? Чайку заварим…
— Кипятильника нет.
— У меня есть, — Пистон вытащил из своего огромного рюкзака маленький электрический чайник. — Вон и розетка. Тут электричество, цивилизация, прикинь! — Я у тебя золотая рыбка на побегушках?
— Ладно, — после паузы мягко отозвался Джек. — Не хочешь — не надо… Хрустик, сбегай!
Хрустику не хотелось выполнять приказ, но и ослушаться он не посмел. От окна, из огромных щелей, тянуло холодом, но электрическая батарея в комнате была горячей, как уголь. За корпусом, в редком леске, работал дизельный движок: автономное жизнеобеспечение. Вот что ценится сейчас по всему миру — автономные базы, оторванные от мира уголки, где здоровые могут спрятаться от тех, кому не повезло.
Руслан лег, не раздеваясь, на серое вафельное покрывало. Его родители ухитрились в последний момент перевести крупную сумму на счет фонда «Здоровые дети». Руслана срочно забрали на медкомиссию, признали здоровым и занесли его имя в списки, может быть, выкинув оттуда кого-нибудь не столь удачливого. А Руслану, выходит, очень повезло. Родители были бы счастливы, коли бы узнали. Если они живы до сих пор.
За окнами быстро темнело, и горы, без того скрытые туманом, пропали вовсе. Здесь мы в безопасности, думал Руслан и повторял про себя эти слова, пока они окончательно не потеряли смысл. В безопасности — от чего? От тоски, от страха? Через шесть месяцев, когда перевал откроется после зимы, эпидемия, наверное, пойдет на спад. Никто не знает точно. Полгода назад тоже думали, что через шесть месяцев эпидемия пойдет на спад… Когда он в последний раз говорил с отцом по мобилке, тот бодрился и уверял, что карантинные меры вот-вот отменят…
Потом мобильники перестали работать.
Вернулся Хрустик, притащил пакет с печеньем и две пачки с чайными пакетиками.
— Молодец, — похвалил Джек. — А Валенку ничего не дадим. Он дров не носил, он печку не топил…
Руслан повернулся к ним спиной и закрыл глаза.
Он запретил себе думать о родителях. Делом чести было выжить, это был долг перед ними… долг, который надлежало исполнить любой ценой.
Джек, Пистон, Хрустик, молчаливый детдомовец Дима, еще один парень по кличке Попугай вскипятили чайник и принялись хрустеть печеньем на подоконнике. — Батареи жарят, — сказал Пистон.
— Нормально, — подхватил Хрустик. — Жратва есть в холодильниках, с голоду не подохнем.
— А выпивки нет?
— Выпивки не видел, — Хрустик виновато засопел. — Вот с этим плохо, тут не добудешь.
— В медпункте должен быть спирт, — предположил Пистон.
— Спирт — это здорово, — согласился Джек. — Иначе чего тут делать? Столько-то времени?
— Плеер есть, — заговорил Попугай. — Ди-ви-ди, в смысле, и экран неплохой. Я видел там, у них, в зале… Какие-то диски, кинище есть. Будем смотреть, значит.
— Тут и классы есть, — Пистон хохотнул.
— Да кто нас учиться заставит? И чему, главное, учиться, если все вот-вот накроется тазом?
— Не накроется, — не очень уверенно предположил Пистон.
— Тут девки в старшей группе, — пробормотал Джек. — Одна, Алиска, так у нее такие буфера!
— А даст? — жадно спросил Хрустик.
— Тебе — точно нет! — отрезал Джек. — А кому-то другому…
Он понизил голос и забормотал глумливо, и Руслану сразу же показалось, что говорят о нем. Все засмеялись — хором, и Руслану захотелось укрыться одеялом.
Поспать бы. Во сне хорошо. Может, приснится прежняя жизнь, родители. Время, когда не было эпидемии.
Он поднялся, пошатнувшись. Сунул ноги в ботинки.
— Ты куда? — сразу спросил Джек.
— На кудыкину гору.
— Ну, иди.
Руслан вышел. Коридор был пуст, из-за двери соседней палаты долетали возбужденные голоса. Сейчас все сбились в компании и утешаются, как могут: рассказывают анекдоты, пьют чай. Девчонки, наверное, прибирают в комнатах, расставляют фотографии в рамках, раскладывают игрушки, пытаясь прижиться, врасти, свить гнездо, маленькими ритуалами задобрить этот мир и стать в нем своими…
Он подошел к окну в конце коридора. Не увидел ничего, кроме своего отражения: высокий, когда-то плотный, а теперь исхудавший парень с выступающими скулами и ввалившимися глазами, очень коротко стриженный, чуть лопоухий. Уши у него от отца.
Он сложил ладони очками и прижался к стеклу. Увидел летящий снег и отраженный свет, падающий из окон. Через несколько секунд лампы под потолком притухли. Берегут энергию, подумал Руслан. Наверное, на ночь вообще отключат.
У него где-то был фонарь, но рыться в рюкзаке не хотелось. Сгорбившись, иногда касаясь рукой крашеной стены, он проковылял к двери в туалет. Из душа тянуло запахом влаги.
Он вымыл руки серым гостиничным мылом. Вытер единственным полотенцем, которое висело на крючке. По темному коридору проковылял обратно, постоял перед дверью в комнату, вошел. Его не заметили — как-то слишком демонстративно.
Он откинул одеяло на своей кровати. Простыня была полностью мокрой. На Руслана пахнуло характерным запахом свежей мочи.
— Спокойной ночи, сынок, — ласково сказал Джек за его спиной. — Ой, что это? Ты уже уписался?
* * *
Посреди ночи Руслан проснулся от холода.
Накануне он отыскал незапертый склад со всяким барахлом, где среди прочего нашелся продавленный, кое-где прожженный сигаретами диван. Снег к тому времени прекратился, вышла луна, и в окошко, забранное фигурной решеткой, падал широкий сноп света. Снаружи, на заснеженной площадке, стояли четыре автобуса, которые завтра с утра должны вернуться за перевал. Руслан долго смотрел на горы, на скрюченные сосны, росшие под окном и казавшиеся старухами в белых платках. Потом лег, укутавшись в свою зимнюю куртку, и почувствовал себя почти спокойным.
Здесь было даже уютно.
У дальней стены громоздились один на другом два конторских стола. Рядом стояли лыжи — старые, но на вид совершенно целые. Согнувшись пополам, как великан с желудочными коликами, возвышался скатанный в трубку ковер. Кажется, здесь раньше был санаторий для детей с легочными заболеваниями… Или сердечно-сосудистыми… Никогда бы не выходить из этой комнаты. Стать бы домовым, которого никто не видит.
Корпус жил поздней вечерней жизнью. Кто-то ходил по коридорам, громко стуча башмаками. Где-то смеялись, где-то еле слышно плакали. Начальственно взмывали голоса воспитателей. Хлопали двери.
Урчали водопроводные трубы. Здание недавно ремонтировали — видно по свежей плитке в местах общего пользования, по замененным кранам и розеткам. Канализация работает, вода уносится в стоки с немыслимой скоростью. Это надежное, даже комфортное убежище. Перевал вот-вот закроется, мы останемся в безопасности на шесть месяцев. Он повторил «мы в безопасности» десять раз и заснул, сбившись со счета. И вот проснулся среди ночи от дикого холода.
Из неплотно закрытой форточки несло морозом. Снаружи завывал ветер. Луна исчезла, но какой-то свет все-таки был: Руслан ловил очертания предметов расширенными до предела зрачками. Все окна надо утеплить, сказал себе Руслан. Странно, что до сих пор этим никто не занимался.
Он встал, чтобы согреться. Сделал несколько упражнений, ударился рукой о сломанный стул и зашипел от боли. В корпусе теперь было тихо, ни звука, кроме завывания ветра. И отдаленных шагов. Кто-то из дежурных воспитателей обходил коридоры.
Потом хлопнула входная дверь. Она была железная и запиралась на ночь. Значит, кому-то понадобилось ее отпереть.
Хлопнула вторая дверь — маленького тамбура. Идущий совсем не беспокоился о ночной тишине. Он шел через холл торопливо, почти бежал.
Шаги зазвучали совсем близко. Человек прошел — просеменил — по коридору, торопливо поднялся по лестнице. Руслан прижал ухо к двери.
Человек кого-то позвал — приглушенно, но все равно оказалось громко. Руслан не расслышал имени. В голосе, далеком и неразборчивом, было нечто такое, что у Руслана подтянулся живот.
Хлопнула дверь. Снова послышались шаги. Трое или четверо мужчин быстро шли по коридору и переговаривались на ходу — сдавленными голосами, то и дело переходящими от шепота к глухому крику.
— …Это точно, вот как я тебя вижу! Я вчера еще… за генераторной…
— Так что же молчал?!
— …проверить. Отказаться от всего, завалить проект…
— …мать твою?! Водители завтра…
— …и бежать отсюда, пока перевал…
— Если он открыт… Снег был…
— Заткнись!
Они остановились неподалеку. Теперь Руслан мог расслышать больше половины сказанных слов.
— …нас запрут. Когда вернемся с такими… Мы же контактные…
— Не успеют. Что творится на санитарном посту…
— …зато здесь мы точняк подхватим! За шесть месяцев! Останемся тут с мертвяками…
— Что ты паникуешь? — Руслан узнал голос коменданта. — Что ты паникуешь, как баба? Сколько их, ты знаешь? Может, один всего или два? Запремся, пересидим…
— Идиот! — рявкнул надтреснутый тенор, кажется, врача. — «Пересидим»! Если мертвяки захотят войти — они войдут, ты же не знаешь, придурок, что это такое!
— А ты знаешь? А хоть кто-то знает?!
Послушалось глухое сопение. Возня. Неразборчивые реплики. Резкий голос бросил: «Хватит!».
— Поднимать всех и уматывать…
— Ночью через перевал? Уж лучше сразу вниз головой…
— Водители пускай спят. Как только развиднеется…
— Заткнитесь оба! Надо думать, как остаться. Спалить их можно? Слить солярку…
— …иди, зажигай! Спалил один такой…
— …а не драпать в первую же…
— …дорога закроется!
— Не паникуй. Не паникуй! Есть шансы…
Теперь они удалялись, продолжая говорить. Руслан перестал разбирать слова.
Его все еще трясло: он не мог понять, от холода или предчувствия. Где-то снова хлопнула дверь, прошел по коридору кто-то тяжелый, сонный. Руслан выбрался из комнаты-склада и пошел, ведя рукой по стене, ему вдруг захотелось оказаться рядом с людьми.
В четверть накала горели лампы под потолком. За дверью женского санузла светилось ярко, весело. Щелкнула ручка, на линолеум упала полоска света. В коридор вышла девочка лет двенадцати, в домашнем махровом халате поверх пижамы. Руслан остановился — его поразил этот халат посреди казенной обстановки.
— Ты чего? — спросила она с опаской.
— Ничего. — Он отступил, чтобы ее не пугать. — Просто иду.
— У тебя губы синие, — сказала она, присмотревшись. — Ты замерз?
— Нет.
— У меня брат похож на тебя. — Она потерла нос указательным пальцем. — Был. Или есть. В карантине. У него губы синие, когда он мерзнет.
— Я уже согрелся, — соврал Руслан.
— Холодно, — она поежилась. — Идем к нам в комнату. Там тепло.
— Нельзя, — пробормотал он.
— Почему? Идем…
И она уверенно пошла по коридору. Он, поколебавшись, последовал за ней. Она была очень наивна для своих лет. Совершенно домашняя, какая-то нездешняя девочка. Глупая. А может, немножко святая. Надо быть святой, чтобы разгуливать вот так спокойно по этому корпусу, где существует Джек.
Руслан вдруг подумал, что огромное мужество заключается в этом ее халате, и пижаме, и готовности быть такой, как обычно, посреди сиротского быта, куда ее ни с того ни с сего забросила судьба. Посреди того, что творится с человечеством. Быть собой в спокойной уверенности, что если мир можно обустроить в отдельно взятой комнате, то и в глобальных масштабах все как-нибудь образуется.
— Только тихо. Все спят.
Она уверенно пригласила его внутрь. Как дома, наверное, позвала бы к себе в комнату — посмотреть книжки, или альбомы, или еще что-то. Руслан вошел, не смея отказаться. Комната была типовая, такая же, как у парней, и на пяти кроватях спали, натянув одеяла до ушей, неразличимые в темноте девчонки. Шестая койка пустовала.
Здесь было тепло, даже душно. Гораздо теплее, чем в коридоре, и несравнимо теплее, чем в комнате-складе. Щели в раме были забиты тряпками и заклеены газетными полосками.
Девочка указала ему на стул. Руслан сел, зажав холодные ладони между коленей. Девочка опустилась на кровать, и сетка скрипнула.
— Что-то случилось? — спросила она еле слышно.
Он подумал. Потом кивнул:
— Мы, наверное, уедем отсюда.
— Мы же только приехали!
— Кажется, — он заколебался, на этот раз не желая пугать ее, — кажется, кто-то из старших видел… здесь, за перевалом…
Он замолчал.
— Кого? — она явно не хотела сама додумывать худшее.
— Мертвяков, — признался Руслан.
— Не может быть, — она судорожно сжала край одеяла. — Здесь же никого не было… Только здоровые…
— Значит, кто-то был. Или пришел. Или приехал. Короче, их видели. А поскольку перевал вот-вот закроется, то…
Она поднесла ладонь к губам. Кто-то из спящих застонал и повернулся во сне.
— Но мы успеем, — сказал он, чтобы ее успокоить.
— Мы попадем в карантин, — сказала она безнадежно.
— Не обязательно. Но если мы останемся здесь, то наверняка попадем в карантин, само это место станет карантином, да и вообще…
— Я бы ни за что не осталась здесь с мертвяками, — ее передернуло.
Корпус понемногу наполнялся звуками. Где-то текла вода в жестяной поддон. На кухне включилась газовая колонка. Все чаще хлопали двери.
— Как тебя зовут?
— Зоя.
— Ты поаккуратнее с парнями. Здесь есть такие, что…
— Я знаю, — сказала она просто. — Думаешь, я не разбираюсь в людях?
— Не разбираешься, — сказал он грустно.
Она упрямо помотала головой:
— Разбираюсь… Ты, например…
Она не успела закончить фразу. В коридоре чихнул и затрещал динамик.
— Подъем! — рявкнул бессонный злой голос. — Подъем, всем вставать! В программе произошли изменения, мы уезжаем!
* * *
В столовой всем выдали сухой паек: пачку печенья, сырок и пару вареных яиц. Яйца, по-видимому, сварили еще вчера — они были холодными и тяжелыми, как булыжники.
Водители разогревали двигатели автобусов. Было еще темно, выхлопные хвосты сизо мотались в свете фонарей.
— В каждый автобус — по ящику воды! Сопровождающие групп, возьмите воду и стаканы!
Руслан зашел в свою комнату за рюкзаком и испытал минутное удовольствие от того, что эта палата, эта кровать, залитая мочой, и эти соседи больше не будут портить ему жизнь. Ни Джеку, ни Пистону не было до него дела — они висели на подоконнике, высматривая что-то в медленно сереющем мраке.
— Я вроде видел, — неуверенно сказал Хрустик. Джек тяжело глянул на него. Хрустик проглотил язык.
— Если ветер с той стороны, то может лихорадку принести, — пробормотал Пистон. — По ветру.
— До ветру! — зло рявкнул Джек. — Кретины косорукие, не могли выжечь пару мертвяков…
— Может, их не пара, — сказал Пистон. — Мы не знаем. Может, их пара десятков. Там вроде старая турбаза, ну, что от нее осталось…
Джек плюнул на пол.
— Уматываем отсюда, — сказал сквозь зубы. — Полгода сидеть взаперти с мертвяками… нафиг!
Они вышли, не глядя на Руслана. Тот вздохнул с облегчением, поискал на полке фанерного шкафа свою вязаную шапку и не нашел. Беззвучно застонав, заглянул под кровати; шапка нашлась у дальней стены, ею, кажется, играли в волейбол. Ничего страшного.
Он отряхнул шапку. Автобусы начали заунывно сигналить — Руслан не видел их, окно комнаты выходило на другую сторону. Сам собой погас свет: наверное, вырубили электричество по всему корпусу. В сереющем сумраке проступили лесок на склоне напротив и крыша генераторной — где-то там техник видел мертвяков.
Руслан бегом спустился по лестнице. Дверь туалета стояла распахнутой настежь. Руслан заскочил на секунду.
Туалет был просторный, кабинки разделялись фанерными стенками. Между стенками и полом оставалось сантиметров двадцать пять, чуть больше — между стенками и потолком. Как только Руслан закрыл за собой задвижку кабинки, в туалет вбежали, топая, несколько человек.
Тусклый свет проникал из высоких окошек, забранных стеклоплиткой. Послышалось сдавленное хихиканье, дверь кабинки чуть дернулась, и в щель между дверцей и полом Руслан увидел две пары ног в знакомых ботинках.
— Джек! — рявкнул он. — Пошел вон!
Дверь кабинки дернулась снова. Джек заржал, на этот раз не прячась, и ботинки исчезли. Надсадно гудели автобусы, снаружи выкрикивал что-то мужской голос. Руслан толкнул дверь и, как в кошмарном сне, понял, что она не открывается.
— Придурки! Идиоты!
Ничего нельзя было придумать глупее, когда все так взвинчены и напряжены. Когда сигналят автобусы. Когда над всеми нависла тень лихорадки Эдгара. Впрочем, Джек всегда так поступает.
Чем они ее заперли? Руслан ударил кулаком, потом навалился на дверь всем телом. Кабинка затрещала. Дверь не поддавалась. Защелка, наверное, уже бы отскочила… Что там, снаружи, как они ухитрились запереть?!
— Эй! Откройте! Сюда!
Сейчас вернутся и откроют, подумал Руслан. И будут мерзко ржать. Или придет комендант, злой до невозможности, и виноватым окажется Руслан. Задержатся из-за него минут на пятнадцать… Пока станут делать перекличку, пошлют кого-то искать…
— Сюда! Откройте! Придурки, откройте!
Он встал ногами на унитаз. Ухватился за верхний край перегородки, подтянулся, выглянул наружу. В туалете никого не было. Его рюкзак валялся под раковиной полуоткрытый. В мутном зеркале напротив Руслан увидел себя: он был похож на куклу над ширмой. Он покосился вниз и увидел, что внешние ручки двери связаны чьим-то облезлым шарфом, судя по расцветке, девичьим. Дотянуться до него сверху не получалось.
Громоздкая зимняя куртка мешала пролезть между стенкой и потолком. Руслан спрыгнул с унитаза, наспех стянул куртку, прислушиваясь к отдаленному шуму. Автобусы вроде бы перестали сигналить.
Нацепив куртку на крючок, Руслан снова вскарабкался наверх. Перебросил ногу через перегородку. Щель под потолком показалась страшно узкой. Он поцарапал ухо, протискивая голову. Перевалился, неуклюже спрыгнул на пол. Вот дрянь, теперь надо вызволять куртку, надо развязывать затянутый узел… А шарф еще и мокрый… Никто не шел за ним. Подождут, подумал Руслан. Он бросил дергать шарф, открыл рюкзак. Где-то тут был перочинный ножик. Где? Вот дрянь, завалился на самое дно… Он выловил ножик, с трудом открыл, распорол коротким лезвием ткань. Отбросил шарф, превратившийся в тряпку, распахнул дверцу, сорвал с крючка свою куртку… Теперь придется оправдываться, что-то объяснять. Провались они все, пропади пропадом этот Джек.
Подхватив рюкзак, он выбежал в пустынный холл. Распахнул одну дверь и вторую.
Площадка перед корпусом была пуста. Четыре прямоугольника обозначали места, где провели ночь автобусы. Снег был истоптан, валялся брошенный мусор, но никого не было, и автобусов не было, только след огромных колес тянулся по дороге в горы. К перевалу.
Руслан охрип.
Они, конечно, не могли уехать далеко. Они же только что были здесь. Нужно время, чтобы одну за другой вывести на трассу четыре большие машины… Они едут осторожно, на дороге снег…
Он кинулся бежать. Выскочил за поворот. Успел увидеть, как мелькнул в конце видимого участка трассы, поворачивая за каменную гряду, последний автобус. Метрах в трехстах.
— Стойте!
Так быстро он не бегал никогда в жизни. Визжал под подошвами снег. Автобусы скрылись, отпечатки их шин вели в никуда. Руслан бежал, задыхаясь, пока сильная боль в боку не заставила его остановиться.
Вот так скандал. Если они вернутся за ним с половины пути… Они же убьют его, они просто…
Они не вернутся.
Он отодвинул эту мысль, чтобы дать себе отдых. Дать время. Не сейчас; во всяком случае, гнаться за автобусом глупо.
Они не вернутся! Его отсутствия просто никто не заметил в суете отъезда. Спросили: все здесь? И Джек с Пистоном радостно ответили: все!
Но зачем? Им нравилось над ним издеваться. Но оставлять вот так… какой смысл?
Никакого. Они просто не думали. Они делали то, что казалось им забавным. Ничего личного, его не хотели убить. Просто так вышло.