Кнутъ Гамсунъ

Почтовая лошадь

Я усѣлся поудобнѣе въ запряженный для меня «Skyd» [1], взялъ въ руки возжи и сталъ поджидать моего возницу. У одного изъ оконъ второго этажа стояла бѣлокурая молодая дѣвушка и смотрѣла на меня. Меня кинуло въ жаръ отъ ея взгляда, и я пріосанился на своемъ сидѣньѣ съ важностью какого-нибудь вице-консула. Я постарался произвести впечатлѣніе совсѣмъ еще молодого человѣка, и мнѣ удалось совсѣмъ незамѣтно стряхнуть съ носа пенсне. Меня теперь злило то, что я не расписался лейтенантомъ въ почтовой книгѣ для проѣзжающихъ.

Въ послѣднюю минуту на лѣстницѣ появился хозяинъ почтовой станціи и объявилъ мнѣ, что моему возницѣ пришлось уѣхать съ цѣлой оравой англичанъ, а поэтому онъ проситъ меня доѣхать до слѣдующаго почтоваго перегона безъ кучера. Дорога хорошая, прямая, не можетъ быть и рѣчи о какомъ бы то ни было «несчастномъ» случаѣ. «Енсъ» — такъ звали лошадь, запряженную въ мою телѣжку — прекрасно сама знаетъ дорогу, и я вполнѣ могу положиться на нее.

«Собственно говоря, имѣешь болѣе импозантный видъ, когда рядомъ съ тобой сидитъ возница и правитъ лошадью», — подумалъ я. Но тутъ нечего было дѣлать, и мнѣ пришлось волей-неволей отправиться въ полномъ одиночествѣ. Я кинулъ порядкомъ-таки пламенный взглядъ на окно второго этажа и выѣхалъ съ почтоваго двора.

Было жарко, я разстегнулъ свою куртку и предоставилъ «Енсу» избрать какой угодно аллюръ. Мѣрное и безостановочное покачиваніе рессоръ совсѣмъ меня укачало; я наклонилъ голову, не желая, чтобы носъ мой слишкомъ загорѣлъ отъ солнца, и принялся мечтать о красивомъ дѣвичьемъ лицѣ тамъ, въ окнѣ второго этажа. — Кто знаетъ, — думалъ я, — не спустилась ли она внизъ и не заглянула ли въ почтовую книгу. Какъ глупо, что я не приписалъ себѣ какое-нибудь званіе, какой-нибудь титулъ. Развѣ я не могъ бы назвать себя негоціантомъ или даже рантье? Понятно, могъ бы. Вотъ что выходитъ, когда человѣкъ слишкомъ ужъ скроменъ.

Мы отъѣхали семь или восемь километровъ отъ почтовой станціи, когда «Енсъ» вдругъ остановился. Онъ стоялъ неподвижно и имѣлъ такой видъ, какъ будто что-то позабылъ. Я не хотѣлъ ему мѣшать — его частныя дѣла меня нисколько не касались, и онъ долженъ былъ самъ съ ними справляться. Да кромѣ того, стояла прекрасная погода, и передъ нами разстилалась очень хорошая дорога.

Такъ простояли мы неподвижно посреди дороги добрыхъ полчаса, — никто изъ насъ не хотѣлъ зарушать молчанія. Я закурилъ трубку, нисколько не стѣсняясь, поглядѣлъ на часы и принялся чистить штопоръ, который нашелъ у себя въ карманѣ,- однимъ словомъ, развлекался, чѣмъ ногъ. Кнутъ же я тщательно запряталъ подъ ноги.

Постоявъ еще немного, «Енсъ» вытянулъ впередъ одну ногу, затѣмъ другую, и мы опять покатили. Мнѣ показалось, что у него былъ нѣсколько сконфуженный видъ.

Жара усиливалась, я изнемогалъ, и меня все сильнѣе клонило ко сну. Машинально завязывалъ я узелъ за узломъ на возжахъ и опять сталъ мечтать все о той же молодой дѣвушкѣ съ почтовой станціи. У нея были большія бѣлыя руки и удивительно живой, быстрый взглядъ, сильно оживлявшій ея лицо. Я былъ, такъ сказать, весь полонъ ею. Зачѣмъ стояла она тамъ, наверху, и смотрѣла на меня? Навѣрно, я возбудилъ ея любопытство, и по всей вѣроятности, она въ эту минуту перелистываетъ почтовую книгу. Да, не можетъ быть сомнѣнія, что она поспѣшила узнать, кто я. Но я не сообщилъ о себѣ никакихъ свѣдѣній, а между тѣмъ мнѣ представлялся прекрасный случай присвоить себѣ какое угодно положеніе, и я не воспользовался этимъ случаемъ. Я просто написалъ тамъ свою фамилію. Всему виною моя скромность. Развѣ я не могъ и, пожалуй, совершенно основательно, назвать себя начальникомъ отдѣленія или архитекторомъ? Что же я на самомъ дѣлѣ?.. Я все больше и больше злился на себя и, въ концѣ концовъ, это прогнало мой сонъ. Я сидѣлъ теперь совершенно прямо и клялся себѣ, что могъ бы съ такимъ же, если не большимъ, успѣхомъ назваться естествоиспытателемъ или путешественникомъ-изслѣдователемъ неизвѣстныхъ странъ. Положительно, это было бы интересно изъ-за тѣхъ опасностей, которыя приходится переживать этимъ господамъ. Столько-то я уже зналъ объ этихъ профессіяхъ.

Я совсѣмъ пересталъ обращать вниманіе на «Енса». Тяжеловѣсно и равнодушно шагалъ онъ по дорогѣ, мѣрно ударяя копытами и безъ всякой необходимости поднимая пыль. Вдругъ онъ вторично опустилъ голову, нѣсколько разъ пожевалъ губами и опять остановился. Да, не могло быть ни малѣйшаго сомнѣнія, — онъ стоялъ, и безъ какого бы то ни было слѣда смущенія или неловкости.

Мои мысли были до того заняты молодой дѣвушкой, что я только спустя нѣкоторое время послѣ того, какъ телѣжка остановилась, замѣтилъ, что мы стоимъ. Но, замѣтивъ это, я даже привскочилъ на мѣстѣ: — Ты можешь благодарить твоего Творца, что я сижу и думаю о совсѣмъ иныхъ предметахъ, а не о тебѣ и дорогѣ,- сказалъ я громко, обращаясь къ нему. Мною овладѣла страшная досада, и я не могъ дольше сдерживать моихъ чувствъ. «Енсъ» продолжалъ стоять совсѣмъ тихо, не шевелясь, съ опущенной головой, точно онъ засунулъ палецъ въ носъ и надъ чѣмъ-то глубокомысленно размышлялъ. Я привсталъ, чтобы посмотрѣть: быть можетъ, какъ разъ подъ его ногами лежитъ ребенокъ или большой камень, или стволъ дерева. Я оглядѣлъ все самымъ тщательнымъ образомъ, но ничего не замѣтилъ. Тогда я поднялъ кнутъ и ударилъ «Енса». Онъ не тронулся съ мѣста, только откинулъ голову назадъ, какъ бы говоря: «берегись!» Это меня взбѣсило. — Самъ берегись! — отвѣтилъ я и ударилъ его вторично. Тогда онъ выставилъ впередъ одну ногу, принялъ такой видъ, какъ будто собирался высказаться передъ цѣлымъ собраніемъ, и издалъ какой-то звукъ, но затѣмъ не сказалъ больше ни слова.

Я не пожелалъ ему отвѣчать: я счелъ ниже своего достоинства вступать въ пререканія съ лошадью. Молча, но возмущенный до глубины души, я откинулся на спинку сидѣнья и ждалъ, что произойдетъ дальше. Я выѣхалъ изъ дому съ твердымъ намѣреніемъ не затѣвать ни съ кѣмъ ссоры: я положительно находилъ неумѣстнымъ горячиться изъ-за подобнаго вздора. Прошелъ цѣлый часъ, а мы все еще продолжали стоять на одномъ мѣстѣ. Мнѣ стоило большого труда удержаться отъ насильственныхъ мѣръ. Дважды привставалъ я въ телѣжкѣ, но каждый разъ заставлялъ себя опять сѣсть на мѣсто. Я молча переживалъ самыя сильныя душевныя движенія, но преодолѣвалъ ихъ, какъ мужчина. «Енсъ» велъ себя весьма осторожно: онъ не шумѣлъ, не шевелился, дышалъ почти безъ звука. Наконецъ, онъ поднялъ ногу, опустилъ ее и двинулся впередъ. И прежде чѣмъ я успѣлъ повѣрить своимъ глазамъ, телѣжка быстро покатилась дальше.

Я прямо-таки онѣмѣлъ и не давалъ себѣ отчета во всемъ происшедшемъ. Телѣжка катилась все быстрѣе и быстрѣе; я видѣлъ, что «Енсъ» выдѣлываетъ самыя невозможныя движенія: онъ прямо-таки скакалъ. Въ своемъ озлобленіи я хотѣлъ внушить себѣ, что мы все еще продолжаемъ стоять на мѣстѣ. — Мы стоимъ, мы стоимъ, ну, конечно, — говорилъ я себѣ,- чортъ возьми, мы стоимъ! Я закрьшалъ глаза, не желая видѣть, что мы дѣйствительно подвигаемся впередъ.

Такъ прошло довольно много времени, солнце склонилось къ западу, жара начала спадать. «Енсъ» опять шелъ самымъ медленнымъ аллюромъ. Онъ меня страшно возмущалъ, онъ нарушилъ мое радостное настроеніе, преднамѣренно заставилъ меня потерять столько времени. Оставалось еще добрыхъ полчаса пути до слѣдующей почтовой станціи, и врядъ ли мнѣ удастся застать тамъ моего возницу.

Когда мы взобрались, наконецъ, съ большими усиліями на вершину какого-то холма, я рѣшилъ хоть немного да наверстать потерянное время. Я прикрикнулъ и выставилъ кнутъ такъ, чтобы обратить на него вниманіе «Енса». Онъ поднялъ голову и съ недоумѣніемъ покосился въ мою сторону, какъ бы не понимая меня. — Ну, такъ я выражусь нѣсколько яснѣе, — сказалъ я и щелкнулъ бичомъ по его ляжкѣ.

Онъ тотчасъ же остановился.

Нѣтъ, положительно мое зрѣніе не обманывало меня: «Енсъ» въ третій разъ остановился.

Я покрѣпче сжалъ рукоятку кнута, приподнялся въ телѣжкѣ и твердо рѣшилъ разобрать это дѣло, такъ сказать, въ открытую, а тамъ будь, что будетъ. Въ послѣднюю минуту я, однако, одержалъ побѣду надъ собой и принудилъ себя къ сдержанности. Въ этотъ моментъ я не испытывалъ ни малѣйшаго страха: стой передо мной левъ, я бы пошелъ и на него. Но я одумался и опустилъ кнутъ.

Не выдавая ни однимъ словомъ своего намѣренія, я сошелъ съ телѣжки; у меня былъ при этомъ заранѣе обдуманный планъ. Не могло быть сомнѣнія, — что-то загородило «Енсу» дорогу. Я сжалъ кулаки, готовясь къ какой угодно встрѣчѣ, и подошелъ къ «Енсу». Но я не могъ ничего открыть: на дорогѣ ничего не лежало, ни стояло. Я испыталъ страшное разочарованіе и наклонился надъ дорогой, чтобы еще разъ основательно изелѣдовать: гравій — вездѣ только гравій! Единственно, что я открылъ, кромѣ гравія, былъ маленькій кусочекъ обгорѣлой спички. Я пошелъ обратно и снова сѣлъ въ телѣжку. Теперь наступилъ рѣшительный моментъ, когда надо было, что называется, согнуть или сломить его волю.

Я громко крикнулъ на «Енса», взмахнулъ кнутомъ и нанесъ ему сильный ударъ. «Енсъ» не шевельнулся, онъ продолжалъ стоять такъ же неподвижно, какъ и до того. Итакъ, значитъ, это не помогло. Пришлось опять сойти съ телѣжки. Я подошелъ къ «Енсу» совсѣмъ близко и заглянулъ ему прямо въ глаза. Онъ сдѣлалъ видъ, какъ будто не замѣчаетъ меня. Я опустился на колѣни, опять заглянулъ ему прямо въ глаза, стараясь прослѣдить направленіе его взгляда. Мнѣ хотѣлось знать, на что онъ такъ пристально смотрѣлъ. Я слѣдилъ и слѣдилъ — и что же! — онъ дѣйствительно уставился на этотъ кусочекъ обгорѣлой спички!

Мнѣ просто стало стыдно за него. Ну, не смѣшно ли, право, дѣлать столько шума изъ-за пустяка — изъ-за обгорѣлой спички. Я нѣсколько разъ обошелъ вокругъ телѣжки, обдумывая, какимъ образомъ убѣдить его въ этомъ.

Право, какъ ему не стыдно причинять мнѣ столько хлопотъ! Уговорились мы, что ли, останавливаться передъ каждой спичкой, которая попадается на нашемъ пути! Какъ онъ думаетъ, можетъ ли онъ взять на себя отвѣтственность за подобный поступокъ? Неужели у этого коня совсѣмъ нѣтъ чувства порядочности? Какъ онъ полагаетъ?

Но онъ даже не моргнулъ.

Я продолжалъ ему рѣзко выговаривать за его нспростителыній поступокъ, я издѣвался надъ нимъ, какъ надъ послѣднимъ дуракомъ. — Спичка! — говорилъ я презрительно, — что такое спичка? Товаръ, который я могъ бы раздаривать цѣлыми пачками! Понимаетъ ли онъ это? Бывали дни, когда у меня во всѣхъ карманахъ были спички, да, хотя я вовсе не имѣю вида богача. — Кинь спичку на землю, — говорилъ я ему, — и попроси меня поднять ее, и ты увидишь, подниму ли я.

Но онъ оставался безчувственнымъ ко всѣмъ моимъ словамъ, онъ только еще ниже опустилъ голову и продолжалъ стоять, уставясь въ землю глазами.

Это привело меня въ совершенную ярость, у меня явилась увѣренность, что онъ совсѣмъ не слушаетъ меня. Но въ такомъ случаѣ — что дѣлать, что предпринять? Я ходилъ взадъ и впередъ по дорогѣ, ругаясь, проклиная и гнѣвно пожимая плечами. Дрожащимъ отъ волненія голосомъ я принялся приводить ему самые вѣскіе аргументы. Неужели же это такая важная спичка? Не обозначена ли она, осмѣлюсь спросить, на всемірной картѣ? Не хочетъ ли онъ убѣдить меня въ томъ, что это нѣчто большее, чѣмъ обыкновенная почтенная спичка, съ которой очень пріятно познакомиться.

Я кричалъ все громче и громче и самымъ отчаяннымъ образомъ размахивалъ руками. «Енсъ», въ концѣ концовъ, все же взглянулъ на меня. Онъ, повидимому, смекнулъ, что дѣло становится весьма серьезнымъ. Я захотѣлъ воспользоваться благопріятной минутой, схватилъ возжи и сѣлъ въ телѣжку. Наконецъ-то я могу продолжать путь! Значитъ, надо было только добиться, чтобы онъ сдѣлалъ первый шагъ, — тогда все пойдетъ само собой. Итакъ, онъ сейчасъ подниметъ одну ногу, а за ней послѣдуютъ и остальныя. Ну, конечно, ту ногу, которую онъ самъ пожелаетъ поднять! Вѣдь ему предоставлена свобода выбора. Ну, что же!

Но «Енсъ» и не думалъ трогаться съ мѣста. Онъ опять опустилъ голову и снова на что-то уставился. И я сдался: право, я былъ совершенно надломленъ всѣмъ этимъ. Теперь мнѣ было рѣшительно все равно, чѣмъ это кончится; положительно, я не могъ ни за что ручаться. Я натянулъ на себя дорожное одѣяло и сталъ приготовляться спать. Я уже больше не разсчитывалъ на «Енса». Кто можетъ знать, какъ долго еще ему вздумается здѣсь простоять! И кто можетъ поручиться, что онъ вообще думаетъ о продолженіи пути? Даже чортъ, — какъ онъ ни хитеръ, — не могъ бы пронюхать, тронется ли онъ съ мѣста до разсвѣта или такъ и останется стоять. Во всякомъ случаѣ,- сказалъ я себѣ,- я сдѣлалъ все, что могъ; теперь ужъ я тутъ не при чемъ, поэтому я умываю руки…

И вдругъ я замѣтилъ внизу холма телѣжку, — она ѣхала прямо навстрѣчу намъ; даже «Енсъ» насторожилъ уши и тихо заржалъ. Это былъ тотъ возница, который по-настоящему долженъ былъ меня доставить на станцію. Онъ теперь находился на обратномъ пути. Съ удивленіемъ остановился онъ передъ нами и принялся насъ разглядывать. Тогда я выскочилъ изъ телѣжки и разсказалъ ему все, что случилось со мной. Онъ сейчасъ же повернулъ свою лошадь и предложилъ ѣхать впереди. — «Енсъ» страшно упрямъ, — сказалъ онъ, — и «Енсъ» можетъ итти только съ другой лошадью.

Я опять усѣлся въ телѣжку. Эта идея ѣхать съ проводникомъ, съ форейторомъ была положительно достойна человѣка съ извѣстнымъ положеніемъ и очень мнѣ улыбалась. Право, это было тоже самое, что ѣхать на парѣ. Я позабылъ и простилъ все то, что такъ злило меня передъ тѣмъ. Я пришелъ въ отличное настроеніе и принялся насвистывать какую-то пѣсню.

И деревья, и камни, и дома заплясали передъ моими глазами въ то время, какъ мы проносились мимо нихъ. И такимъ образомъ я пріѣхалъ на станцію на парѣ.



1905