– Ага, вижу.
– Я тебя на платформе встречу, – сказала Наталья, – дорогу покажу и хозяйке представлю. Есть еще кое-какие нюансы. На месте обговорим.
– В смысле? – опешила я. – Какие нюансы?
– Это не телефонный разговор. Давай сюда скорее. Не успеешь на шестичасовую – мне тут лишний час куковать придется. А успеешь – заодно и посидим где-нибудь. Давно не виделись.
Она говорила подчеркнуто ровно и доброжелательно. Я поняла, что она заранее старается меня успокоить. Сердце у меня упало. Мало ли что там окажется? Кажется, я поспешила обрадоваться…
– Наташа, какие еще нюансы? Не пугай меня.
Наталья вздохнула. В телефонной трубке ее вздох превратился в шуршание, но даже так в нем различалась досада.
– Вика, – голос Натальи стал холоднее, слова она произносила с расстановкой: – ты понимаешь, что такое в наше время найти квартиру? Да, все непросто. Иначе квартира бы тебя не ждала. Хочешь отказаться без обсуждений?
Я рухнула в кресло и зашипела. Откинулась назад, ударив затылком о подголовник. Кресло спружинило. Хорошо, что хотя бы у кресел в наше время нет собственной воли.
– Не хочу, – ответила я мрачно. – Собираюсь, буду.
Катя стащила наушники.
– Что-то случилось? На тебе лица нет.
– Говорят, мне нашли квартиру, – буркнула я и вернулась под стол.
– Я догадалась. А что вид такой похоронный?
– Квартиру нашли, – отозвалась я, – но есть нюансы, причем такие, что разговор не телефонный. Я боюсь этих нюансов. Что-то мне подсказывает, что жить в этой квартире на самом деле нельзя.
– Астра перестала расти, – напомнил Леша.
Я зарычала:
– Сама знаю!
Катя встала, обогнула свой стол и присела на корточки рядом со мной. Помогла мне свернуть зимнюю куртку и затолкать ее в пакет. У меня все валилось из рук. Слезы наворачивались на глаза. От того, что творилось вокруг в последние месяцы, даже мезозойский ящер превратился бы в неврастеника, а я не ящер. Теперь вот Наталья со своей помощью – сначала обнадежила, потом напугала… Раньше я жила на севере. И родители мои жили на севере. С тех пор, как город переродился и север отпал, я ночевала на работе, в Астре. Пока Астра росла, это было просто тягостно. Теперь стало опасно.
– Астра перестала расти, – повторила Катя. – Значит, она займется тем, что происходит у нее внутри. А она не жилой дом. Ей никогда не нравилось, что в ней живут. Один мой знакомый тоже жил в офисе, как ты сейчас. Пошел утром зубы чистить, а дом его кипятком обварил.
– Спасибо, Катя. Умеешь порадовать!
Катя встала.
Мне стало совестно, что я так на нее огрызнулась. Я поспешила извиниться.
– Ничего, – Катя дотронулась до моего плеча. – Я вправду боюсь, что завтра Астра уронит на тебя кирпич. Я буду кулаки держать, чтобы там твои нюансы не оказались совсем плохими.
Я вздохнула. Что-то рановато я принялась собирать вещи. Еще не факт, что я перееду сегодня. И что я вообще перееду… Мне так надоело спать в спальном мешке! Передать невозможно, как надоело.
Я подняла рюкзак.
– Спасибо. Завтра отчитаюсь, что и как.
* * *
Только кончился дождь. В лужах отражалось бледное небо.
Я спустилась на третий этаж и вышла на огромный балкон. С него Астра сбрасывала широкие лестницы до самой улицы. Балюстрады здесь были первым, что начало и закончило меняться: камень застыл в форме переплетенных драконов. Они казались живыми – исполненные в мельчайших подробностях, до последней чешуйки. Водосточные трубы тоже были драконами, только металлическими. Кирпичные стены Астры покрывал темный мох. На нем блестели капли дождя. Дальше, возле контрфорса, виднелись гроздья дикого винограда.
За улицу Астра спорила с НИИ стоматологии напротив. Астра, очевидно, считала, что улицы должны быть асфальтированными, а институт предпочитал брусчатку. Поэтому дорожное покрытие шло пятнами и выглядело лишайным.
До вокзала теперь можно было добраться, не покидая Астры. Но последний раз я ходила этим путем почти месяц назад. С тех пор внутренняя планировка наверняка изменилась, я рисковала заблудиться и опоздать. Так что я спустилась на улицу. Идти мне было несколько километров – сначала по прямой, вдоль разукрашенных стен Астры, потом по набережной, до моста. Раньше я бы поехала на метро. Но метропоезда оказались существами упрямыми и капризными, куда спесивее, чем обычные электрички. Поначалу машинистам еще удавалось уговорить их выйти на маршрут, но потом станции и туннели занялись самоизменением, и метро стало местом непредсказуемым и опасным. Людей оно видеть не хотело, и те оставили его в покое… Говорят, иногда метропоезда трогаются с места и идут куда-то – сами по себе или потому, что их кто-то упросил.
Раньше у меня был велосипед, но он остался на севере.
Я поправила на плечах рюкзак и зашагала по мокрому асфальту.
Я стараюсь не думать о том, что на севере остались люди. Много людей, которые не выбрались оттуда вовремя и которых с тех пор никто не видел. Я не одна такая. Катя не думает о своих родителях, а Леша – о жене и ребенке. Если думать, можно свихнуться.
Перерожденный город стал неописуемо красивым.
Мимо меня проехали несколько электромобилей – медленно, осторожно. Неведомо, что за нелегкая занесла сюда водителей, но они понимали, насколько рискуют, и очень старались не злить окружающие дома. Бензиновые двигатели в черте города не работали в принципе. У меня машины не было, а те, у кого была, клялись, что автомобили боятся. До кольцевой дороги довозят охотно, а дальше робеют. Кто-то из ребят ехал с дачи и умудрился просьбами и уговорами довести машину до самой Астры. У Астры-то она и заглохла навеки.
Но так не везде. Даже не во всех городах-миллионниках. Только там, где есть анклавы – вроде нашего севера.
В ясную погоду башни анклава видно даже из Астры. Они огромные. Кажется, одна из них раньше была Останкинской. Высотой они, наверное, в пару километров. Они похожи на острые белые иглы – совершенно гладкие, безо всяких внешних конструкций. Будто зубочистки, воткнутые в подложку вечнозеленого леса. Деревья в анклаве тоже огромные, раз в пять выше, чем им положено вырастать. Когда мы с ребятами надеялись, что кто-то еще выберется из анклава, то часто ходили к его границе. Потом перестали.
Я ускорила шаг.
Тут было неприятное место: пара сотен метров кирпичного коридора с гладкими стенами без окон и украшений. Астра и дом по соседству недолюбливали друг друга. Это чувствовалось. Напряжение билось между ними, как неслышимое эхо. Более мелкие постройки Астра поглотила или прогнала от себя. Мы видели, как отползает от нее маленький магазинчик – просто-таки с реактивной для дома скоростью, пара метров в сутки. С большими зданиями, вроде НИИ стоматологии или офиса РИА-Новости, Астра сохраняла вооруженный нейтралитет. А с этим домом она, похоже, что-то не поделила. Дом раньше был жилым, но всех выгнал и переродился во что-то непонятное.
В конце коридора я перешла на бег. Уж очень противное было чувство. Мне начало мерещиться, что стены потихоньку сходятся и норовят меня раздавить.
Но вот недруг Астры остался позади, я поравнялась с узорчатой башенкой контрфорса и выдохнула с облегчением. Посмотрела на часы и, помню, еще подумала: «Что бы ни делалось, все к лучшему». На шестичасовую электричку я успевала с запасом… Декоративную башенку обвивали плетистые розы. Они давно отцвели, но кое-где виднелись последние привядшие лепестки. Я потянулась и достала один – мягкий, бархатный на ощупь, нежно-малинового оттенка. Сладостью он уже не пах, но еще пах живыми соками. Растирая лепесток в пальцах, я обогнула башенку.
Меня увидели эльфы, пришедшие с севера.
Они очень редко выбирались так далеко на юг. Я никак не ждала, что могу напороться на эльфов, просто выйдя из Астры. Это даже звучало неправдоподобно. Но по теперешним временам только в хорошие новости веришь с трудом и после тщательной перепроверки. В плохие верится сразу.
С места я сорвалась в ту же секунду.
Рядом не было дверей. Ни одной проклятущей двери. Дом никогда не откроет дверь в сторону своего недруга. Я даже не могла сориентироваться. Астра вырастила себе слишком много украшений. Башенки, колонны, барельефы! Я понятия не имела, где среди них упрятан ближайший вход. Видела я только пышное крыльцо возле набережной, но до него оставалось еще более полукилометра.
На самом деле я не могла убежать. Хотя бы потому, что бежала на своих двоих и с рюкзаком, а эльфы были конными. Но что я должна была делать? Просто стоять и ждать, пока меня сцапают? Нет, спасибо. Я схватилась за лямки рюкзака, чтобы он меньше мотался, следила за ритмом дыхания и неслась так быстро, как позволяли ноги. Я смотрела на ступени крыльца и не оглядывалась. Перестук копыт говорил, что эльфийские кони тронулись и пошли рысью. То есть эльфы следовали за мной, но, возможно, не собирались меня ловить – и на это была единственная надежда.
Несколько секунд словно выпали из сознания. Только что меня от спасительного крыльца отделяли десятки метров, и вот я уже рву на себя тяжелую дверь… Дверь шла туго. Если бы меня хотели поймать, это было бы очень легко сделать. Но меня не поймали. Я юркнула в полутемный коридор и полетела вверх по лестнице. Были слухи о том, как эльфы искали кого-то на улицах, но я никогда не слышала, чтобы они заходили в дома.
Я даже знаю, почему. Когда дому что-то очень не нравится, это становится ясно сразу и всем. Золотой Астре очень не нравились эти эльфы. Дневной свет померк у нее внутри, будто в небе собиралась гроза. На самом деле это темнели оконные стекла. Витражи в дверях тоже перерождались: металл почернел, голубые и красные стекляшки налились сумрачно-синим… Дома очень редко меняются при дневном свете и еще реже меняются у кого-то на глазах. То, что я это видела, означало, что Астра пришла в ярость.
Я остановилась на лестничной площадке. Сердце колотилось в горле, под ребрами резало так, будто нож воткнули. С трудом переводя дыхание, я сбросила рюкзак на пол и осторожно выглянула в окно.
Эльфы остановились у крыльца, но не спешились. Наверняка они тоже чувствовали злобу Астры. В таком настроении, как сейчас, она вполне могла обрушить на них часть стены. И все-таки они не уходили. Ждали чего-то? Что я выйду? Выходить я, разумеется, не собиралась. Несколько этажей, пара переходов, и я доберусь до крытого моста над рекой, а там рукой подать до вокзала…
Я впервые видела эльфов так близко. Раньше только замечала издалека, пару раз, когда дежурила с ребятами у границы анклава. Блеклые силуэты и не больше того.
Лошади у них были странные. Высоченные – метра два в холке, стройные, как ахалтекинцы, изжелта-серой масти. По-настоящему удивительными были не стати, а то, как кони себя вели. Нормальная живая лошадь смотрит по сторонам, машет хвостом, дергает ушами, ищет, где перехватить травинку. Эльфийские лошади, неподвижные и равнодушные ко всему, казались то ли механическими, то ли мертвыми.
Сами эльфы напоминали своих же лошадей – высоченные, тощие, длиннолицые, похожие друг на друга. Даже волосы у них были того же оттенка, что лошадиная шерсть. Эльфы сидели неподвижно, глядя прямо перед собой, молча.
Я наконец отдышалась, подняла рюкзак и зашагала вверх по лестнице. Если я ничего не путала и если Астра не сильно изменила планировку, выход на мост был то ли с пятого, то ли с шестого этажа.
По пути мне подумалось, что Астра могла рассердиться из-за меня. Приятная, признаться, была мысль. Хорошо бы это оказалось правдой. Астра никогда не была жилым домом и потому действительно не хотела, чтобы в ней жили. Но в ней всегда работали. Давным-давно Астру построили как здание фабрики. Я работала в Астре и, значит, принадлежала ей. Астра встала на мою защиту… Я видела, как она успокаивается – медленно, но все-таки прямо на глазах. Стекла светлели, краска на стенах меняла оттенки.
Когда я вышла на мост, дождь пошел снова. Стеклянные перекрытия потеряли прозрачность. Мост был из стали и стекла. Издалека он напоминал хрустальную змею, перегнувшуюся над медленной рекой. Иногда он сверкал на солнце, иногда – нет. Наверно, это тоже что-то значило. Те, кто работал возле набережной, могли бы что-нибудь рассказать…
* * *
Я успела на электричку, но чуть не пропустила свою станцию. Адреналин схлынул. Я начала засыпать, привалившись к окну. Эльфы так напугали меня, что я перестала бояться квартиры с ее нюансами. Я могла думать только о том, что сниму эту квартиру – в добром доме, поросшем мхом, в десяти минутах ходьбы от платформы, – и успокоюсь наконец, и смогу отоспаться по-человечески.
Наталья стояла на платформе, заметная издалека. Высокая, полная, в зеленом дождевике, она была похожа на елку. Об этом я ей и сообщила, подойдя. Наталья засмеялась. Дождь еще моросил. Я протянула руку, собрав горсть капель, и умылась ими.
– Чуть не уснула по пути, – призналась я.
– Сейчас мы тебя кофе напоим, – пообещала Наталья. Потом она выпрямилась и глянула куда-то поверх моей головы. Я оглянулась.
– Смотри, прелесть какая, – сказала Наталья, разулыбавшись.
«Кому прелесть, а кому и не особо», – подумала я.
Электричке надоело работать, а может, ей не нравился дождь. Она закапризничала, начала пыхтеть, щелкать дверями и ездить вперед-назад: метр туда, метр обратно. Пассажиры сначала завозмущались, потом испугались. Машинист выскочил на перрон и принялся громко стыдить электричку и увещевать ее, точно лошадь. Наверно, невежливо было на него пялиться, но он так смешно разговаривал со своим поездом и так ласково его ругал. Он совсем не сердился. Смотреть на него было весело, и как-то становилось легче на душе.
Наконец, машинист запрыгнул в кабину, электричка тронулась, а мы пошли к спуску с платформы.
– Хозяйку зовут Валентина Петровна, – сказала Наталья, – она живет в двух кварталах от этого дома. А в квартире, которая сдается, раньше жила ее дочь. Она поехала на север навестить бабушку, мать хозяйки.
Наталья не закончила фразу. Я договорила про себя: «И осталась на севере». Мне не нужно было объяснять, о чем можно и нельзя говорить.
Улица так заросла, что мы шли словно через парк. Ветви деревьев почти смыкались над головами. Листья шелестели на ветру. Я заметила, как вдалеке проехала машина, и подумала, что здесь наверняка работают бензиновые двигатели. Как раньше…
– Наташа.
– Что?
– Может, расскажешь про нюансы? Или хочешь сделать сюрприз?
Наталья вздохнула:
– Есть хороший нюанс, есть плохой. С какого начинать?
– С плохого.
Она невесело усмехнулась:
– Узнаю Вику. Хозяйка хочет фотографию.
– Какую фотографию? – я нахмурилась.
– Фотографию дома, в котором жила ее мать. На севере.
Я остановилась. Наталья не смотрела на меня, и потому прошла еще пару шагов. Обернулась через плечо. Я не собиралась ее нагонять. Наталья покачала головой, но вернулась.
– Вика, – сказала она мягко, – не сердись.
– Я зря приехала. Зря надеялась. Как я могу не сердиться?
– Вика, не все так страшно. Я тебе помогу. Я же обещала. Я уже кое-что придумала, – она тронула меня за плечо. Я дернулась.
Я слишком устала, чтобы начинать ругань. Если честно, мне вообще не хотелось с ней разговаривать. Лицо у меня, наверное, было страшное. Наталья даже побледнела. Плечи ее опустились.
– Вика.
– Я правильно понимаю, что фотографии из архива и спутниковые съемки хозяйку не устроят?
– Да, конечно.
– Тогда о чем ты думала?
У меня вообще-то замечательный рюкзак. Легкий, очень удобный, никогда не натирал. Но сейчас лямки почему-то врезались в плечи. «Начало октября», – подумала я. На дворе начало октября. Скоро придут заморозки. Скоро Астра примется разбираться с людьми, которые в ней ночуют. Все общежития города переполнены. Все дома, согласные быть жилыми, переполнены. Те, кому повезло найти койку, может, и хотели бы приютить друзей. Но этого просто нельзя делать. Опасно. Если разозлить дом, в лучшем случае он выставит жильцов на улицу.
В худшем – убьет.
Я знаю, что Наталья думала об этом.
Она снова вздохнула. Она избегала смотреть мне в глаза. Тяжело повела плечами, и ее зеленый дождевик зашуршал.
– Вика, ты же меня знаешь, – теперь слова ее звучали почти жалобно. – Я обо всем подумала… все проверила. Нужный дом – рядом со станцией метро. Я навела справки. У меня есть знакомые, которые знают человека, который умеет уговаривать метро… – она запнулась.
– Наташа, – сказала я. – Сегодня возле Астры видели эльфов.
– И… что? – она растерялась.
– Они погнались за человеком и чуть его не поймали.
Наталья помолчала. Она понимала, что я имею в виду. Я сощурилась.
– Ладно, – сказала Наталья наконец. – Вика, ты сегодня обедала?
– Нет. Думала попозже сходить и не успела.
– Давай я тебя покормлю хотя бы. В качестве извинений.
Я хмыкнула:
– Спасибо.
– Только сначала, – Наталья взяла меня за рукав, – сходим все-таки к хозяйке. Она в квартире сидит и ждет.
Я закатила глаза:
– Наташа, ну зачем?
– Я прошу.
* * *
Дом и правда весь зарос мхом. От подвала до самой крыши, все пять его этажей укрывал зеленый ковер. По углам поверх мха тянулись вьюнки и дикий виноград, а двор перед домом напоминал джунгли. В зарослях играли дети. Скрипели качели. В лиственном гроте, будто под крышей, дремала женщина с коляской – то ли немолодая мама, то ли юная бабушка.
Мне стало грустно. Это был хороший, добрый дом. В нем наверняка жилось уютно… Но почти сразу мне пришла другая мысль: а почему эту квартиру до сих пор не сдали? Квартирный вопрос нынче суров как никогда. Хозяйка здесь не живет. Почему в квартиру просто не вселились самовольно?
Чуяло мое сердце, что нюансы еще не закончились. «Ладно, – подумала я. – Зато будет о чем рассказать».
– Первый этаж, – зачем-то пояснила Наталья.
Изнутри подъезд не выглядел привлекательным. Он напоминал пещеру. Было очень темно и холодно, даже холоднее, чем на улице. И повсюду рос мох. Стоячий воздух наполняли запахи перегноя. Наталья с удивительной ловкостью скользнула в какой-то закоулок и потянула меня за собой. Я нащупала ногой ступени. Чудилось, что мы идем по подземному ходу, точно какие-то спелеологи. Я даже удивилась, увидев наконец перед собой простую дверь в облупившейся рыжей краске.
Наталья вдавила кнопку звонка.
Отворили нам тотчас, словно хозяйка дежурила у двери. Может, и дежурила.
Она выглядела старше своих лет. Седая, неровно покрашенная, в заношенной одежде. За ее спиной горел тусклый желтый свет. То ли где-то лампочки не хватало, то ли сорокаваттные ввернули. Хозяйка робко заулыбалась. Она смотрела мимо Натальи, только на меня. У нее было такое лицо, словно она меня заранее боялась. Я подумала, что у меня, наверное, очень мрачный вид.
– Это вы Вика? – выговорила она.
– Да. – Я покопалась в памяти. – Здравствуйте, Валентина Петровна.
– Здравствуйте, здравствуйте… проходите, пожалуйста, не надо разуваться, тут не очень чисто, простите…
Наталья шагнула вперед. Я вошла следом.
– Проходите на кухню, пожалуйста… Я чаю налью.
Я пожала плечами – чаю, так чаю.
А хорошая была квартира. Пускай и маленькая, как нора. Ничего не имею против нор. Хорошо было бы сейчас влезть в берлогу и впасть в спячку… Мебели здесь исполнилось, должно быть, уже полвека. Кухонный шкаф выглядел антикварным. Холодильник – «ЗиС».
– Вы меня простите, – очень тихо сказала хозяйка, разливая чай в чашки со сколами. – Наталья сказала, что вы можете… помочь.
Помочь?
Я покосилась на Наталью. Та сидела прямо, сложив руки на коленях, и смотрела королевой.
– Наталья ведь вам рассказала… про ситуацию?
Я кивнула.
– Понимаете… – хозяйка встала возле плиты, руки ее судорожно стиснули подол длинной кофты. – Этот дом строил мой отец. Потом нам дали тут квартиру. Я… мы тут с самого начала жили. И потом, когда все поменялось… дом решил, что он наш. То есть… – она потупилась, – то есть мой и моей дочки. А всех остальных жильцов он принял, потому что я попросила… Но тут такое дело…
«Нюансы», – подумала я. Мне уже становилось интересно.
– Люба к бабушке уехала, – сказала Валентина Петровна. – А там… там – север. И дом… он очень скучает по ней. Он сердится, что ее так долго нет. А там – север… Я все искала, я хотела, чтобы оттуда кто-нибудь хотя бы какую-нибудь вещь привез… Хоть фотографию. Я сама не могу, а вы девушка молодая… Вы съездите, пожалуйста, расскажите мне, что там, как… а я дому расскажу… Сфотографируйте хоть, как там теперь. Мне вместо могилки будет.
Она умолкла и низко опустила голову. Всхлипнула, вытерла глаза, прикрыла рот рукой. Я подавила вздох. Мне было ее очень жалко. Но она хотела невозможного.
– Я вас хоть бесплатно поселю, – торопливо прибавила хозяйка. – Мне денег не надо, у меня пенсия… Дом бы только успокоить…
– Я понимаю, – сказала я. – Но там – север.
– А Наталья говорила… – хозяйка замялась и посмотрела на Наталью. Я тоже на нее посмотрела. Наталья облокотилась о стол и, казалось, чего-то ждала.
– Мне ведь не жалко! – порывисто воскликнула хозяйка и снова поникла и забормотала: – Дом сердится… Я сама не могу, а вы девушка молодая… Наталья сказала, у вас пистолет есть.
Я встала.
– Наташа, – сказала я, – пойдем выйдем. На два слова.
Что меня беспокоило, так это слышимость. В таких старых домах раньше было слышно каждое слово. Но домам это не нравится. Перерождаясь, они выращивают себе отличную звукоизоляцию. Я надеялась, что этот дом не стал исключением.
Я прошла в комнату и притворила дверь за Натальей.
– Наталья, – сказала я тяжело, – ты с ума сошла?
Она смотрела на меня как ни в чем не бывало. Но я видела – притворялась. Потом Наталья притворилась удивленной:
– Вика, но ведь у тебя в самом деле есть пистолет.
– Наталья. Наталья. Ты понимаешь, что если будешь на всех углах звонить про мой пистолет, однажды его у меня просто украдут? И хорошо, если меня саму из него при этом не застрелят. Или менты за ним явятся. Они эльфов боятся, а меня чего бояться?
Наталья покачала головой:
– Ты сама сказала, что Астра тебя еле терпит, – рассудительно возразила она. – Ты мой друг. Я решила тебе помочь.
Я нашла вариант. Это еще не все. Я нашла человека, который довезет тебя до Алтуфьево. Триста метров от метро. Одна фотография. И все твои проблемы решены.
Ее железобетонная уверенность просто вымораживала.
Это Наталья. Она умеет решать проблемы. Она решит твою проблему так, что ты будешь орать благим матом и биться головой о стены. Но чисто формально не придерешься – прежняя проблема действительно решена. Теперь у тебя новые, неизведанные.
– Если мне негде жить, это не значит, что я хочу умереть.
– Вика, ты преувеличиваешь.
– На этих метрах может быть триста эльфов. Предлагаешь всех расстрелять?
– Эльфы не спускаются в метро. Если ты заметишь опасность, то сможешь просто вернуться в метро. И уехать. Тогда я попробую найти другой вариант.
Некоторое время я молчала. У меня не было слов.
– Вика? – Наталья заглянула мне в лицо.
– Офигенно, – сказала я.
* * *
Я осталась ночевать в Веденино.
Постельное белье было чистым, но сильно пахло лавандой. Хозяйка клала в шкаф саше с травами. Она, должно быть, плохо чувствовала запахи. Я принюхалась и поняла, что ночью начну задыхаться, поэтому разложила постель и отворила все окна. Пока белье проветривалось, я собралась поработать. Открыла ноутбук, подключилась к сети. Но ничего не получалось. Я не могла переключить мысли. Они снова и снова возвращались к северу и эльфам.
Я проверила, плотно ли задернуты шторы. Потом погасила свет, чтобы снаружи не было видно силуэта, и достала пистолет.
…Обедать с Натальей я не пошла. Разговаривать с ней мне было тягостно. Я не хотела обидеть ее неблагодарностью. У меня просто не осталось сил. В последней попытке убедить ее, что ни на какой север за смертью своей я не поеду, я стала жаловаться, что у меня мало патронов. Это была чистая правда. Их осталось пятьдесят две штуки – одна полная коробка и два патрона в магазине.
И на что я только рассчитывала? Я ведь знала Наталью. Она даже обрадовалась.
– Я достану тебе патроны! – бодро пообещала она.
Я помолчала.
– Девять на девятнадцать.
– Что?
– Патроны девять на девятнадцать.
– А что это значит? – полюбопытствовала Наталья.
– Неважно. Просто запомни. И еще оружейную смазку.
И запасной магазин, если найдешь. Для Ярыгина.
У меня даже смазки не было. И я не тренировалась с тех пор, как началось изменение. Не хотела тратить патроны, берегла на черный день. Я не пыталась представить, как должен выглядеть этот черный день и от кого я буду отстреливаться.
– Хорошо, – сказала Наталья, – я запомню.
– И еще. Тому человеку, который обещал довезти до Алтуфьево, ты тоже раззвонила про пистолет?
– Нет, – она замотала головой.
– И то хлеб.
В дверь заскреблась хозяйка.
Когда она услышала о моем согласии, то обрадовалась до слез. Я почувствовала себя неловко. Хозяйка плакала и улыбалась одновременно, благодарила то меня, то Наталью, бормотала какую-то чепуху. Кажется, она собиралась испечь для меня пирожки. Я села на древний продавленный диван и молчала. Как вышло, что я решилась? Большая глупость. Самоубийственная глупость. Слишком уж я устала. От сильной усталости инстинкт самосохранения начинает сбоить. В конце концов я подумала, что так выйдет гораздо веселее. Какая у меня альтернатива? Дожидаться, пока Астра уронит на меня кирпич? Безуспешно искать койку в общежитии или угол у друзей? Замерзнуть на улице? Правда, никто не знает, что эльфы делают с теми, кого изловят…
Мы попрощались. Счастливая хозяйка передала мне ключи и предупредила, что верхний замок заклинивает. Наталья излучала оптимизм. Наверно, она уже просчитывала, за какие ниточки подергает и какие комбинации построит. Это у нее в крови.
…Я вытащила магазин, отвела затвор и заглянула в патронник. Потом прицелилась в лунный блик на стене и очень медленно отжала спуск.
Хорошо бы мне вообще не пришлось стрелять.
Перед тем, как лечь спать, я снова подключилась к сети и открыла спутниковые карты. Карты были старые, снятые задолго до изменения. Вполне возможно, сейчас они уже не отражали действительности. Дома могли разрастись или передвинуться. Несколько минут я смотрела на дом, который пообещала сфотографировать. Даже провела пальцем по монитору, обозначая маршрут. Потом померила его встроенной в карту линейкой. Наталья почти не лукавила – вышло триста двадцать метров по улице.
Хорошо бы все обошлось.
Утром, собираясь на работу, я видела, как хозяйка разговаривает с домом. Она ходила под окнами, одетая в ту же затрапезную кофту, и то и дело притрагивалась ладонями к стенам. Губы ее шевелились. Неожиданно я осознала, что чувствую настроение дома. До сих пор мне казалось, что царящая здесь атмосфера покоя и уюта – это просто тишина маленького городка. Сейчас дом откликался хозяйке. Его чувства и мысли текли и вздымались вокруг теплыми волнами. Дом был добрым, скромным и ласковым, совсем не похожим на властную и суровую Астру. Дом воспринял обещание и поверил, что оно будет выполнено.
Я вздохнула.
* * *
Наталья отзвонилась мне в то же время, что и вчера, – около пяти часов. Голос ее звучал бодро и немного взбудораженно.
– Вика! – потребовала она. – Тут написано «Барнаул», но по-английски! И еще «картриджи». Такие годятся?
Я поморщилась и зашипела. Леша покосился на меня.
– Наталья, секунду.
Я вышла из комнаты и закрылась в туалете.
– Алло?
– Тут написано «Барнаул» по-английски! – повторила Наталья. Почему-то этот факт ее взволновал.
– Да, – сказала я. – Это картриджи из Барнаула. Там есть обозначение «девять на девятнадцать»?
– Такая красно-зеленая коробка. Тяжелая!
Мне захотелось удариться лбом о стену.
– Наталья. Там есть обозначение «девять на девятнадцать»?
– Сейчас посмотрю… а, да! Есть!
– Значит, годятся.
– Сколько брать?
– Сколько унесешь.
В трубке зашуршало, Наталья замялась.
– Они очень тяжелые, – сказала она наконец. – Я пять коробок возьму.
Мы поговорили еще немного и выяснили, что Наталья принесет банку чистящей смазки, а запасного магазина добыть не смогли, вернее, добыли какой-то, но он оказался бракованным. Я провела ладонью по лицу и подумала, что отделалась малой кровью.
– Вика, – сказала Наталья напоследок, – я созвонилась с Мишей. Он свободен в воскресенье и будет ждать тебя возле Боровицкой. Телефон его я тебе эсэмэской сброшу.
– Спасибо.
Раньше, до того, как все изменилось, мне нравилась фразочка «перед смертью не надышишься». Я повторяла ее к месту и не к месту. Когда Наталья отключилась, я подумала, что теперь-то прочувствую значение этой фразы сполна. Четверг, пятница, суббота – достаточно времени, чтобы сойти с ума в ожидании.
Но как-то не вышло.
Наверное, дело было в доме Валентины Петровны. Он искренне поверил мне и приютил меня с любовью и теплотой. И Астра перестала на меня сердиться. Я перевезла вещи, хорошо спала, решила пару старых рабочих проблем. У меня не получалось чувствовать опасность. Я и не стремилась о ней думать. Какой в этом смысл? Через три дня мне понадобится вся моя выдержка. Глупо было бы потратить ее заранее.
* * *
…Мишу, повелителя метропоездов, было видно издалека. Он курил возле вестибюля станции, разглядывая меня, пока я подходила быстрым шагом. Рюкзак у него оказался точно такой же, как у меня, только другого цвета: у меня – синий, а на плече Миши висел зеленый. И весь Миша был зеленый и пятнистый – в полевой форме и берцах «Англия». Выглядел он внушительно – косая сажень в плечах, почти два метра роста. Голубоглазый блондин. Он посмотрел на меня сверху вниз и поздоровался.
– Привет, – сказала я, глядя на его ботинки. – Не промокают?
– А я их влагооталкивающей, – сказал Миша.
– Это правильно.
– Ну, поехали? – Миша кинул окурок в урну.
– Ага.
Когда он развернулся, я заметила под курткой милицейскую дубинку. «Интересно, – подумалось мне, – это в метро ездить опасно или он собирается выйти вместе со мной?» Миша шел быстро, не оглядываясь. Я подумала, что я ему, похоже, не нравлюсь. Но в этот самый момент Миша присел на корточки возле запертой стеклянной двери, развернулся и подмигнул мне. Я невольно улыбнулась.
Мягким движением Миша приложил ладонь к замку – так же, как Валентина Петровна притрагивалась к стенам своего дома. Взгляд Миши расфокусировался, он приоткрыл рот и тихо-тихо зашипел. Просто выдохнул: «Ш-ш-ш-ш…» Я услышала, как щелкнул замок – так, как щелкает пистолет при холостом спуске. Миша поднялся и с видом джентльмена отворил передо мной дверь. Он выглядел донельзя довольным собой.
– Спасибо, – сказала я. – А поезда ты так же уговариваешь?
Миша хмыкнул.
– Это же просто замок, – ответил он. – Поезда все непростые. Ломаются как целки… Извини, – он ухмыльнулся.
Я пожала плечами.
В вестибюле царила полная тьма. Миша достал фонарик и посветил в сторону эскалаторов, словно приглашал в свое царство. Я пригляделась и поморщилась. Станция отрастила себе какие-то противоестественные подземные джунгли. Разве могут растения жить в такой темноте? Выгнутые, перекрученные стволы и ветви слегка покачивались под лучом фонарика. Они были мутно-белесыми и осклизлыми.
– Нас здесь не съедят? – спросила я.
– Не должны, – весело отозвался Миша. – Осторожно на ступеньках. Очень скользкие.
По соседнему эскалатору струился ручей. Часть плафонов раздавили лианы. Я вдохнула сырой воздух. Что-то здесь казалось мне странным. «Офигенно, – подумала я с сарказмом. – Здесь же все странное, вообще все». Но что-то было неестественным даже в контексте. Спустя минуту я поняла. В мрачном подземелье должно пахнуть гнилью и затхлостью. А пахло в метро так же, как всегда пахло в метро. В смысле, так же, как раньше.
Мы прошли уже половину эскалатора, почти на ощупь. В густой темноте впереди прыгал луч Мишиного фонарика. Я потянулась в сторону и потрогала скользкий побег.
– Миша, – окликнула я, – а что это за лианы? Это ведь не растения. Это такие грибы?
Он остановился и посветил фонариком в мою сторону. Я увидела, что он улыбается.
– Нет, – сказал Миша. – Ни то, ни другое. Это пластик. И резина.
– Офигенно! – Я почувствовала что-то вроде восхищения. – Само метро настолько изменилось?
– Да. Пошли быстрее. Ты сейчас еще раз удивишься.
– Куда уж дальше-то?
Миша засмеялся.
Я успела решить, что пластиковые джунгли заполняют метро целиком. Но они быстро закончились. Миша объяснил, что для огромного организма метро они – что-то вроде ресничек для беспозвоночных. С их помощью метро прислушивается и принюхивается к тому, что происходит снаружи. Из-за того, что с виду эти выросты похожи на щупальца, ходят слухи, будто они могут кого-то схватить и утащить. Но это чистейшее вранье и выдумки. Если метро захочет убить, то поступит так же, как дома наверху, – обрушит своды. Может ударить током. А реснички у него нежные.
Внизу, на станции, было сухо. Я потянула носом воздух: похоже, вентиляция работала.
– А теперь, – сказал Миша, – сюрприз. Фонарь сейчас выключу, не пугайся.
– Ага.
Стало темно. Я улыбнулась. Миша явно гордился своими умениями и радовался, что их есть кому показать. Меня и правда одолевало любопытство. Почему-то было совсем не страшно.
Я услышала шаги: Миша удалялся. Потом он вдруг заорал во всю глотку:
– Э-э-эй! Лапа-а-а! Я пришел!..
И вспыхнул свет. Я зажмурилась от неожиданности. Свет показался слишком ярким, я даже заслонила глаза рукой. Проморгавшись, я увидела счастливого Мишу: он стоял впереди, широко раскинув руки. Он снова заорал, окликая «лапу», и в ответ донесся далекий вой и негромкий перестук колес. Я вспомнила, как машинист в Веденино уговаривал электричку, и подумала: «Вот, значит, кто – лапа». Миша оглянулся, и я подмигнула ему.
– На самом деле, – сказал он, расплывшись в улыбке, – я вчера прогнался на ней.
– Что?
– Я вчера подготовил все. Лапа не любит далеко от кольца уезжать. Я ее долго уговаривал.
– Спасибо.
Станция изменилась, но не сильно. Переродились только материалы. Пол, кажется, стал металлическим и чуть ли не золотым. Его покрывал тонкий и отчетливый орнаментальный узор. Бронза, вроде, должна была окислиться? Золотой пол ясно мерцал, отражая свет. Я подняла взгляд: барельеф на дальней стене стал смутным, лица исчезли. Стилизованное дерево выглядело теперь просто деревом, темно-алым на золоте. Опоры арок истончились и вытянулись, овалы проходов сильнее прогнулись внутрь. Белый потолок остался белым, но цвет его приобрел глубину и радужный отлив, как у лунного камня.
Подъехавшая Лапа фыркала и сопела на Мишу. Миша хлопал ее по синим бокам, приговаривая: «Ну ты моя хорошая, ну ты красавица». Потом позвал меня.
– Поговори с ней, – посоветовал он.
Лапа вздохнула, как умеют вздыхать поезда, и открыла двери.
– Я не умею, – сказала я смущенно. – У меня никогда не получалось с ними разговаривать.
– Да что тут уметь? Ну представь, что с собакой говоришь.
Я помотала головой. Так непривычно! Астру я никогда не сравнила бы с животным, и дом Валентины Петровны тоже. Дома были существами самодостаточными и самоуверенными – даже те из них, кто хорошо относился к людям. А Лапа, похоже, хотела общаться.
– Лапа, – сказала я, – Лапа…
Я осторожно дотронулась до стекла в окне. Свет внутри вагона загорелся ярче.
– Привет, Лапа. Поедем на север?
Электричка щелкнула половинками дверей.
– Поедем, – радостно перевел Миша, – поедем!
Я улыбнулась.
– Ты же сам сказал, – напомнила я Мише, – что они капризные. И метро не работает, потому что их невозможно уговорить. Как же у тебя получается?
Миша смешно сморщил нос.
– Уговорить ее работать нельзя, – ответил он. – Они не хотят работать. Но мы и не работаем. Я сказал Лапе, что это приключение.
Приключение. Вот как.
Я вспомнила эльфов на крыльце Астры. Их одинаковые невыразительные лица и прямые спины. Их неподвижных лошадей. На душе стало скверно. Я зябко повела плечами.