Настройки шрифта

| |

Фон

| | | |

 

Лесли Чертерис

Святой закрывает дело

Все отрицательные персонажи в этой книге – вымышленные и не имеют никакого отношения к действительно существующим людям.

Вступление

Говорят, что в наше полное лихорадочного напряжения время не существует сенсаций, способных приковывать к себе внимание публики более чем на неделю; поэтому журналисты, газетчики быстро стареют, лысеют, становятся раздражительными, и никакие лекарства им не помогают. Новые сенсации должны поставляться день за днем, и каждая должна затмевать предыдущую, пока в словаре не останется превосходных степеней, а воображение окажется не в состоянии решить задачу поиска или придумывания для завтрашнего дня сенсации достаточно фантастической и огромной, чтобы занять место вчерашнего шедевра.

Тот факт, что отъявленный авантюрист, известный как Святой, приковывал к себе внимание публики более трех месяцев с момента появления, побив таким образом все рекорды, объясняется исключительно его энергией и предприимчивостью. Измученные ловцы сенсаций с Флит-стрит приняли его с распростертыми объятиями. На какое-то время лихорадочная охота за новостями получила передышку. Святой сам сделал все, о чем мог лишь мечтать самый требовательный газетчик, – если не считать того, что он не достиг сенсационной кульминации, а именно: своего ареста и суда. Но каждая очередная его авантюра была более дерзкой по сравнению с предыдущей, и он никогда не допускал, чтобы интерес, вызванный его последней выходкой, угас до того, как он выкинет на глазах у изумленной публики нечто еще более впечатляющее.

И это отчаянное беззаконие продолжалось более трех месяцев, в течение которых он триумфально совершил более двадцати нападений на разного рода злодеев и их имущество.

Здесь необходимо отметить: в этот период имя Святого окружала аура почти сверхъестественного обожания и ужаса, и некоторые люди, годами хваставшиеся тем, что им закон не указ, начали жить с опаской. А предупреждение Святого – нелепый и смешной маленький человечек с нимбом вокруг головы, похожий на детский рисунок, – доставленное кому-нибудь в обычном конверте, воспринималось как приговор, вынесенный Верховным Судьей. Именно этого-то и добивался Святой. Это его очень развлекало.

По большей части действовал он тайно и незаметно, его жертвы не могли сообщить полиции ничего такого, что Можно было бы рассматривать как улику и что помогло бы его выследить. Однако после происшествия становилось ясно: потерпевший, вероятно, знал Святого. Самой примечательной чертой этой мистерии было угрюмое молчание потерпевшей стороны. Тил – старший инспектор Скотленд-Ярда – после нескольких безуспешных попыток получить показания от жертв Святого понял их безнадежность.

– Это все равно что пытаться заставить запищать глухонемую устрицу в банке с хлороформом, – сказал он комиссару полиции. – Либо Святой к данному делу не имеет никакого отношения, за исключением недоказуемого шантажа, либо он умеет так запугать человека, что тот помнит об этом и на следующий день, и всю оставшуюся жизнь.

Теория эта была достаточно тонкой и логичной, но она могла бы стать еще более тонкой и логичной, если бы мистер Тил обладал большим воображением; однако он мало верил в то, чего нельзя было увидеть и пощупать, кроме того, он пока еще не видел Святого в действии.

Все-таки бывали случаи, когда Святому не было необходимости прибегать к шантажу или угрозам, чтобы заставить молчать тех, в чью жизнь он вмешивался.

Например, дело некоего Голтера – анархиста и неисправимого смутьяна, который гордился тем, что его знают в каждой тюрьме Европы. Он не принадлежал ни к одной политической группировке, и, очевидно, двигала им не вера в какую-либо идею, а лишь мания разрушения. Словом, это был безвредный тихий псих.

Голтер являлся лидером тайного общества, известного под названием «Черные волки», общества, почти каждый член которого в то или иное время отсидел изрядный срок за преступление на политической почве, чаще всего за попытку преднамеренного убийства, обычно с помощью бомбы.

Причины возникновения подобных тайных обществ и состояние психики их членов всегда давали широкий простор для размышлений психиатрам; но бывают случаи, которые перестают быть предметом абстрактного интереса ученых и становятся практической проблемой тех, кому надлежит обеспечивать мир средствами закона.

Закон просыпается и тут же с тревогой осознает, что «Черные волки» существуют: за неделю в Северной Англии на двух фабриках произошли взрывы, было много жертв, однажды пуля необнаруженного снайпера задела спину министра внутренних дел, когда он, выйдя из палаты общин, садился в свой автомобиль.

Закон нашел Голтера, но следивший за ним сыщик каким-то образом упустил его в тот день, когда находившийся в Англии с визитом наследный принц одной из европейских держав проезжал по улицам Лондона: лорд-мэр давал завтрак в его честь.

Предполагалось, что процессия проследует \"по Стрэнду и Флит-стрит к Сити. Из крохотного офиса, специально арендованного на Саутгемптон-роу, о котором полиции не было известно, Голтер мог легко попасть на крыши домов северной стороны Флит-стрит. Там он и находился, устроившись более или менее комфортабельно среди каминных труб, откуда хорошо видел улицу. А в это время десятки вооруженных людей в поисках его прочесывали Лондон, и обеспокоенный комиссар полиции приказал удвоить число полицейских в штатском на пути следования процессии.

Голтер – человек осторожный и думающий – был фундаментально знаком с основными законами динамики. Он знал с точностью до дюйма, на какой высоте от земли он находится, рассчитал с точностью до секунды, сколько времени бомба будет лететь до земли, и установил соответственно запалы в гранатах Миллса. Внизу на Флит-стрит ближе к Стрэнду он замерил расстояние между двумя фонарными столбами. С помощью секундомера он сможет засечь время, за которое головной автомобиль пройдет этот отрезок пути, а потом, пользуясь специально подготовленной таблицей, он сразу точно узнает, не производя расчетов, в какой момент необходимо бросить вниз бомбу, чтобы она попала прямо на заднее сиденье открытого автомобиля наследного принца, когда он будет проезжать мимо. Голтер гордился научной точностью, с которой все рассчитал.

Он выкурил сигарету, слегка постукивая каблуками по свинцовой кровле. Процессия должна была прибыть в эту точку минут через пятнадцать, если верить официальному расписанию, и улица внизу уже заполнялась густой толпой, запрудившей тротуары и даже выплескивающейся на мостовую. Голтер подумал, что сверху эти людишки кажутся муравьями. Горожане – насекомые. Он с удовольствием представлял себе, какая паника начнется в этом муравейнике, когда взорвутся три его бомбы.

– Да, интересно будет посмотреть на этот спектакль.

Голтер резко обернулся, словно его дернули за невидимую нить.

Он не слышал, как появился сзади человек, чей мягкий тягучий голос прервал размышления не хуже любого взрыва. Голтер видел высокую, стройную, подтянутую фигуру в сером великолепно сшитом костюме, в мягкой шляпе серого фетра, широкие поля которой оставляли веселые голубые глаза в тени. Этот джентльмен мог позировать для любой рекламы модного и изящного мужского костюма, если бы удалось убедить его расстаться с автоматическим пистолетом, который обычно не рассматривается как необходимое дополнение к рекламе «вот что будут косить в этом сезоне хорошо одевающиеся мужчины».

– Исключительно интересно, – продолжал неизвестный, задумчиво устремив голубые глаза на толпу в ста футах внизу. – С точки зрения чистого искусства, просто жаль, что мы не сможем наблюдать этот спектакль.

Правая рука Голтера скользнула к оттопыренному карману. Незнакомец быстро отреагировал на это движение, приставив пистолет к животу Голтера.

– Доставай свои игрушки, красавчик, – промурлыкал незнакомец, – и передай их мне. Ну вот, умный мальчик!

Одну за другой Голтер отдавал бомбы, тот брал их левой рукой, и кто-то, кого Голтер не видел за каминной трубой, принимал их.

Прошла минута. Голтер стоял с пустыми руками и выжидал момент, когда можно будет перехватить пистолет, который незнакомец держал с показной небрежностью. Но момент так и не наступил.

Вместо этого из-за каминной трубы вытянулась рука с бомбой. Незнакомец взял бомбу и протянул ее Голтеру.

– Положите себе в карман! – приказал он.

Туда же отправились вторая и третья бомбы, а Голтер в перекошенном от тяжести бомб пиджаке стоял уставившись на незнакомца, который, по его разумению, наверное, был детективом, но вел себя совершенно непонятно.

– Зачем вы это сделали? – подозрительно спросил Голтер.

– На это у меня есть свои причины, – спокойно ответил незнакомец. – А теперь я покину вас. Не возражаете?

Подозрение, страх, недоумение – все эти чувства промелькнули на щетинистом лице Голтера. Потом его тусклые глаза оживились.

– Так вы не сыщик!

Незнакомец улыбнулся:

– К несчастью для вас – нет. Возможно, вы слышали обо мне. Меня называют Святой...

Его левая рука молниеносно скользнула в карман, и вот уже Голтер, охваченный внезапным ужасом, как загипнотизированный смотрел на Святого, рисовавшего мелком на каминной трубе свой фирменный знак.

Потом Святой заговорил опять:

– Вас нельзя отнести к роду человеческому. Вы разрушитель, безумный убийца, вами движет лишь жажда крови. Если бы вы действовали хоть по каким-нибудь мотивам, я, возможно, передал бы вас в руки полиции, которая в данный момент прочесывает Лондон, ищет вас. Не мне судить других людей за их убеждения. Но вам оправдания нет...

Когда Голтер, недоумевая, обернулся, на крыше, кроме него, никого не было. Святой умел исчезать именно так.

Процессия приближалась. Голтер слышал, как нарастал гром приветственных криков, словно шум воды, рвущейся из открытого шлюза. Он посмотрел вниз. Ярдах в ста показался головной автомобиль процессии, медленно пробирающийся через толпу людей-муравьев.

Он пытался понять: «Зачем приходил Святой? Появился, обвинил меня – и ушел, вернув бомбы». Голтер готов был принять все это за галлюцинацию. Но рисунок мелом на каминной трубе доказывал: это ему не пригрезилось.

Судорожным движением он попытался затереть рукавом рисунок и вытащил из кармана секундомер и хронометражную таблицу. Головной автомобиль достиг первого из намеченных им фонарных столбов. В каком-то оцепенении он наблюдал за этим.

Наследный принц следовал в третьей машине. Голтер узнал его военный мундир. Принц приветствовал публику. Когда Голтер достал из кармана первую бомбу и выдернул чеку, руки его дрожали, но бросил он бомбу именно в тот момент, который был вычислен с помощью секундомера и хронометражной таблицы.

Истинный ход событий, – написала «Дейли рекорд» спустя несколько дней, – скорее всего никогда не прояснится, если только Святой не пожелает в один прекрасный день объявиться и объяснить, что же произошло. До тех же пор любопытство широкой публики будет вынуждено удовлетвориться выводами комиссии экспертов Скотленд-Ярда: \"Каким-то образом Святому удалось так установить запалы на бомбах Миллса, подготовленные для покушения на жизнь наследного принца, что они взорвались в момент, когда Голтер выдернул чеку, и его разнесло на кусочки... И что бы ни говорилось о высокомерии джентльмена, берущего закон в свои не подчиняющиеся закону руки, нельзя отрицать, что в данном случае вмешательство Святого спасло жизнь нашему коронованному гостю; и мало кто станет отрицать, что правосудие свершилось, – хотя, возможно, и несколько излишне романтическое правосудие, которое не может быть признано в качестве прецедента...

И вот таким сенсационным событием, в результате которого имя Святого было на устах у всего цивилизованного мира, завершился определенный этап его жизни.

Сенсация умерла, как умирают самые потрясающие сенсации, за недостатком продолжения. В опубликованном во всех европейских газетах открытом письме наследный принц приносил неизвестному благодарность и обещал, что этот долг не будет забыт, если когда-либо Святому понадобится помощь высших эшелонов власти. Британское правительство вслед за этим предложило отпущение всех прошлых грехов при условии, что Святой предстанет перед общественностью и поклянется впредь направлять свою энергию и изобретательность на более законные цели. Единственным ответом было посланное во все ведущие информационные агентства вежливое письмо с благодарностью и отказом.

К сожалению, – писал Святой, – я, как и мои друзья, убежден; что прекращение нашего дела в тот момент, когда оно начинает оправдывать себя, – это отражается в криминальной лондонской статистике и (что еще более важно) в уменьшении количества мелких проступков против нравственных заповедей, которые даже не учитывает статистика, – было бы с нашей стороны, в первую очередь с моей, актом неоправданной трусости. Обещание нашей безопасности не может заставить предать те убеждения, которые нас объединили. Игра больше игрока... Что касается лично меня, то я нахожу респектабельную жизнь невыносимо скучной. В наши дни нелегко свернуть с проторенной колеи: нужно быть бунтовщиком, и скорее всего мы закончим свой путь на кладбище для бедных, а не в Вестминстерском аббатстве. Но я более чем уверен в правильности выбранного пути. Ценности универсальны и просты. Справедливость – добро, если она осуществляется непреклонно. Борьба – добро, если то, за что вы боретесь, благородно и достойно любви. Опасность – добро, если она пробуждает вас и заставляет жить в десять раз интенсивнее. А открытая схватка может быть лучше всего, если она идет за ваши убеждения, за высшую веру в романтику, над которой смеется цивилизация, называя ее обманом и западней... Поскольку нелепые законы этой страны запрещают мое дело, я отказываюсь им повиноваться и буду сам судить о мере ответственности людей, нанесших обиду...

Но, как ни странно, очень жадная до сенсаций публика ожидала, что Святой немедленно начнет действовать в соответствии со своим потрясающим заявлением. День проходил за днем, а ничего не происходило. Те, кто начал ходить с оглядкой в ожидании кары от всеведущего Неведомого, подняли головы и стали чувствовать себя увереннее, заявляя, что Святой просто струсил.

Прошло две недели, месяц – и Святой быстро превратился в нечто подобное расплывчатой легенде о давно ушедших временах.

А затем в один июньский день на улицах Лондона вопящие мальчишки-газетчики начали продавать специальный выпуск газеты «Ивнинг рекорд», и мужчины и женщины сбились в нетерпеливые группы на мостовой и читали самую потрясающую историю о Святом, когда-либо преподносившуюся прессой.

Теперь история, пересказанная уже сотни раз, пересказывается снова, но под другим, более интимным углом зрения, с некоторыми подробностями, о которых ранее не говорилось.

Это история о том, как Саймон Темплер, многим известный как Святой (возможно, из-за инициалов, но скорее из-за его «безгрешной» манеры совершать отнюдь не святые поступки), случайно обнаружил ниточку, приведшую к самому поразительному приключению в его жизни. Это также история о Нормане Кенте, его друге, и о том, как в некий момент он держал в своих руках судьбу двух наций, а может быть, и всей Европы, как он справился с этим и как в один тихий летний вечер в доме на Темзе, без героики и мелодрамы, сражался и погиб за идею.

Глава 1

Как Саймон Темплер отправился на автомобильную прогулку и увидел странное зрелище

Саймон Темплер редко читал газеты, а когда все-таки читал, то с максимальной быстротой просматривал страницы, мгновенно отбирая нужные ему сведения. Информация, полученная за медяки, в основном не представляла для него интереса. Он нисколько не интересовался политикой; сообщение о том, что жена печатника из Уолтмстоу разродилась четверней, его не трогала; статьи, подобные таким, как «Место мужчины в доме» (написана Анастасией Гаук, блестящим автором «Страсти в Пимлико»), оставляли его совершенно безучастным. Но однажды вечером в газете, которую он купил, чтобы ознакомиться с результатами скачек, его внимание привлекла заметка на четверть колонки с фотографией.

Два совпадения привели его от этой случайной информации к горячему следу, всегда привлекающему внимание Святого.

Первое совпадение произошло на следующий день, когда он, находясь на Ладгейт-Серкус, решил заглянуть в пресс-клуб в надежде повстречать кого-нибудь из знакомых журналистов. Он встретил Барни Мэлоуна из «Клариона» и был немедленно приглашен на ленч, что полностью соответствовало его желаниям. Святой всегда с предубеждением относился к ленчу в одиночестве.

Во время ленча разговор шел обо всем и ни о чем, если не считать маленькой интерлюдии.

– Чего-нибудь новенького о Святом не слышно? – с невинным видом спросил Саймон, и Барни Мэлоун покачал головой:

– Похоже, он удалился от дел.

– Я только в отпуске, – заверил его Святой. – После штиля – шторм. Подождите до следующей сенсации.

Саймон Темплер всегда говорил о Святом в первом лице, как если бы он лично и был этим изгоем с сомнительной репутацией. Барни Мэлоун, хорошо знакомый с эксцентричным чувством юмора Темплера, склонен был считать эту аффектацию совершенно невинной.

Спустя полчаса, за кофе, Святой вспомнил о заметке, привлекшей его внимание, и попросил прокомментировать ее, добавив:

– Вы можете быть совершенно откровенны с дядюшкой Саймоном. Ему известны все штучки-дрючки в вашей профессии, и он не разочаруемся, если узнает, что эту заметку сочинил старший помощник младшего редактора, чтобы в последний момент заткнуть образовавшуюся дыру.

Мэлоун улыбнулся:

– Как ни странно, но вы ошибаетесь. Научные открытия под кричащими заголовками, о которых вы читаете, как правило, чепуха. Но если бы вы были чуть более образованны, вы бы слышали о К. Б. Варгане. Он, конечно, совершенно сумасшедший, но он ученый. И хорошо известен в Королевском научном обществе.

– Так вы полагаете, за этим что-то скрывается? – поинтересовался Святой.

– Может быть, да, а может, и нет. Эти изобретения имеют тенденцию чудесным образом терять свои качества, как только их пытаются использовать не в лаборатории, а в более широком масштабе. Например, уже давно изобретены «лучи смерти», убивающие мышь на расстоянии двадцати ярдов, но я никогда не слыхал о том, чтобы лучами пытались убить быка на расстоянии полумили.

Барни Мэлоун смог рассказать о некоторых подробностях изобретения Варгана, вычеркнутых из заметки синим карандашом дежурного редактора, как абсолютно непонятные широкой публике. И Саймону Темплеру, чье обучение научным дисциплинам остановилось задолго до появления Эйнштейна, они тоже были непонятны, но он внимательно слушал.

– Удивительное совпадение, что вы упомянули об этой заметке, – сказал Мэлоун, – ведь я сам брал интервью у этого человека сегодня утром. Он ворвался как сумасшедший в редакцию около одиннадцати часов и громко вопил, почему материал о нем не поместили на первую полосу. – И Барни весьма живописно изобразил это вторжение.

– Но что толку в таких изобретателях? – спросил Святой. – Новой войны теперь не будет лет сто.

– Вы так думаете?

– Так мне говорили.

Брови Мэлоуна взлетели на лоб именно в той сдержанно-высокомерной манере, в которой журналисты выражают отношение к невежде, вылезшему со своим мнением относительно международной политики.

– Если вы будете живы в течение ближайших шести месяцев, – сказал Мэлоун, – я увижу на вас военную форму. Или вы откажетесь от службы по моральным соображениям?

Саймон задумчиво постучал кончиком сигареты по ногтю большого пальца.

– Вы говорите серьезно?

– Я абсолютно серьезен. Мы, журналисты, ближе ко всему этому, чем остальная публика, и первыми замечаем, что происходит. А через несколько месяцев это заметит вся Англия. Надо сказать, что за последнее время произошло немало любопытных событий.

Саймон с неожиданным интересом ждал продолжения; и Барни Мэлоун, задумчиво пыхнув трубкой, продолжал:

– За последний месяц в Англии по обвинению в нарушении закона о государственной тайне были арестованы, преданы суду и посажены трое иностранцев. Иначе говоря – шпионаж. За это же время аналогичным образом в разных концах Европы поступили с четырьмя англичанами. Замешанные в скандал государства заявили, что осужденные нами люди не являются их гражданами, но поскольку все страны всегда отказываются признать своими гражданами провалившихся шпионов, им никто не верит. Аналогичным образом и мы отреклись от четырех англичан, и, естественно, нам никто не поверил. А я случайно знаю: это правда. Если вы цените тонкие шутки, обдумайте то что я вам сказал, посмеемся при следующей встрече.

* * *

Святой шел домой задумавшись.

Он обладал особым даром: взяв несколько заурядных фактов на первый взгляд совершенно не связанных между собой, сопоставить и найти в них ключ к разгадке тайны.

Неожиданные приключения выпадали ему только потому, что он их не избегал, и потому, что он их ожидал. Он верил: жизнь полна приключений и авантюр – и летел вперед на сверкающем гребне этой веры. О таких людях, как Саймон Темплер, говорят: «этот человек родился со звуками трубы в ушах». Он, так же как средневековый рыцарь, услышавший трубный призыв, мчался на зов с таким мощным романтическим пылом, что один из друзей назвал его, как бы в шутку, «последним героем».

– «От риска, схватки и внезапной смерти спаси нас, Господи!» – процитировал Святой однажды. – Как может живой мужчина просить об этом? Да это же плоть и кровь жизни, только ради них и стоит жить! В риск и схватку ввергни меня, Господи, по самые уши! Вот так бы я сказал...

Так говорил Святой – человек изумительной отваги и безрассудства, странного героизма и недостижимых идеалов. И он стал доказывать, как многие в его возрасте, что вдохновленный человек плащом и тростью может биться и побеждать подобно тому, как побеждали древние рыцари щитом и мечом. Он понимал, что современная острота может ранить не хуже средневекового копья и что настоящие доблесть и отвага добиваются успеха не столько оттого, в каком веке происходят события, сколько благодаря тому, кто носит эти качества в своем сердце.

Но даже он сам не мог предполагать, в какую странную историю втянет его дар сопоставлять факты и его убеждения, о которых говорилось выше.

По тем сведениям, которые он почерпнул из газет и рассказа Барни Мэлоуна, Святой мысленно выстроил башню из возможностей и вероятностей такой высоты, что, закончив, сам поразился. А потом, поскольку он умел превращать результаты своих размышлений в практические ценности, то сейчас запомнил эти сведения и больше о них не думал.

Иногда избыток святости становится опасным.

Саймон Темплер смущался своей фантазии. Это было единственное, чего он смущался, и, естественно, держал это в тайне, о которой никто не подозревал. Те, кто знал его; утверждали, что его бесстрашие иногда принимает формы чистой бравады, и они были весьма далеки от истины. Если бы Святой стал спорить по этому поводу, то сказал бы, что его стиль небезупречен прежде всего из-за большой осторожности. Но в данном случае осторожность улетела прочь, а воображение одержало триумфальную победу после второго совпадения.

Это случилось тремя днями позднее, когда утром Святой проснулся и обнаружил, что дожди, неделю лившие над Англией, уступили место безоблачному голубому небу и сияющему солнцу. Он выглянул из окна спальни и подозрительно потянул носом, но дождем и не пахло. Святой тут же решил, что делами вполне позволительно пренебречь, лучше взять машину и отдохнуть на лоне природы.

– Дорогая Пат, – сказал Святой, – было бы преступлением упустить такой денек.

– Но Саймон, милый, – запричитала Патриция Хольм, – ты же знаешь, мы обещали сегодня обедать у Хэннесси.

– Моя самая дорогая Пат, они, наверное, расстроятся, если узнают, что мы оба вдруг почувствовали себя плохо после Вчерашнего кутежа.

Итак, они поехали, и Святой наслаждался маленьким отпуском с чувством приятной убежденности в том, что он его заслужил.

В конце прогулки они пообедали в ресторанчике «Кобхэт», а потом долго сидели за кофе и сигаретами, разговаривая о сокровенном, чего им давно уже не удавалось сделать. Было уже одиннадцать часов вечера, когда Святой направил длинный нос своего «фьюрилака» на дорогу, ведущую домой.

Патриция чувствовала приятную усталость и положила голову на плечо Святому, но тот лихо управлял машиной одной рукой.

Когда до Эшера оставалось немногим больше мили, Святой увидел свет и, осторожно затормозив, остановил машину.

Проклятьем или благословением Саймона Темплера было неуемное любопытство. Если он сталкивался с чем-либо, хоть на полдюйма выходящим за пределы обыденного и нормального, его Немедленно охватывало желание выяснить причину странного явления. Тут следует отметить: свет, увиденный Святым, не был обычным.

Обыкновенный человек, наткнувшись на нечто загадочное безусловно, несколько дней будет подвержен смутному и раздражающему беспокойству, а потом забудет об инциденте. Саймон Темплер со всей рассудительностью и спокойствием рассмотрел возможные последствия того, что он будет действовать как обыкновенный человек, и пришел в ужас от перспектив, открывшихся ему.

Однако Саймон Темплер не был обыкновенным человеком, который не сует нос в чужие дела. Он плавно переключил скорость и подал машину назад ярдов на тридцать к аллее, начинавшейся на главной дороге.

Аллея вела к видневшемуся сквозь деревья дому с островерхой крышей, черневшей на фоне звездного неба. Именно в окне верхнего этажа дома Святой и увидел свет, проезжая мимо. Он ловко закурил сигарету одной рукой и всмотрелся в темноту аллеи. Свет не исчезал. Святой в молчании размышлял, недвижимый, словно индеец-часовой, до тех пор пока белокурая головка сонно не шевельнулась у него на плече.

– Что случилось? – спросила Патриция.

– Именно это я и хотел бы узнать, – ответил Святой и горящим концом сигареты указал на дом.

В окне верхнего этажа шторы были задернуты, но свет пробивался сквозь них – свет необычайной яркости, ослепительный белый свет, вспыхивающий через регулярные интервалы, словно ритмичные вспышки молний.

Ночь стояла тихая, и на этом участке дороги не было никакого движения транспорта. Святой выключил двигатель автомобиля, потом вслушался – а слух у него был необычайно чуткий – в тишину такую глубокую, что послышался шелест одежды Пат, когда она шевельнула рукой.

Но тишина не была полной, просто отсутствовали какие-либо отдельные звуки. А потом выделился звук, такой слабый и убаюкивающий, как тихое жужжание. Невнимательный человек мог принять его за колебание воздуха.

– Динамо-машина, – сказал Святой, открыл дверцу автомобиля и вышел на дорогу.

Патриция схватила его за руку:

– Куда ты, Саймон?

В темноте сверкнула белозубая улыбка.

– Собираюсь полюбопытствовать. Возможно, это просто обычный гражданин запустил динамо-машину, чтобы в доме было электричество, – хотя она звучит гораздо мощнее, чем динамо-машины в домашних электростанциях. Неужели обыватель использует динамо-машину для получения таких мощных электрических разрядов, чтобы доставить удовольствие своим деткам? В последнее время жизнь стала совсем скучной, но кто знает...

– Я пойду с тобой.

Святой нахмурился. «Патриция Хольм, – любил повторять он, – ежедневно с того самого дня, как мы познакомились, прибавляет мне два седых волоса в голове». Еще с той первой встречи в Девоншире и последующих напряженных дней, когда они вместе охотились за человеком по кличке Тигр, Святой вынужден был признать: уберечь эту девушку от неприятностей – занятие безнадежное. И сейчас он даже не пытался отговорить. Она сама была себе законом. Она обладала такой удивительной храбростью, о которой любая другая девушка и мечтать не могла, храбростью такой неистовой и прекрасной, что Святой считал: ей следовало родиться мужчиной, если бы она не была так парадоксально женственна. Словом, она была Патрицией Хольм, и все тут...

– Хорошо, детка, – беспомощно согласился Святой.

Она уже стойла рядом с ним. Пожав плечами, Святой сел на водительское место и отогнал машину на несколько ярдов с таким расчетом, чтобы ее габаритные огни не были видны из дома. Потом он присоединился к Пат, стоявшей в начале аллеи.

Они вместе пошли к дому. Тот стоял за забором в саду, густо засаженным деревьями. Святой осторожно обследовал калитку, нашел сигнальное устройство, опытной рукой отключил его, а потом отодвинул засов и впустил Патрицию. С этого места, глядя вверх, они могли видеть в окне верхнего этажа пробивающийся сквозь шторы странный холодный мерцающий свет.

Фасад дома оставался темным, а окна закрыты, к тому же они наверняка были оборудованы сигнализацией.

Святой не пытался вскрыть ни одно из окон, поскольку у него с собой не было инструмента. Относительно дверей он знал, что парадная несомненно прочна, а вот задние часто легкоуязвимы, ведь разумно мыслящий и добропорядочный домовладелец не мог и представить себе, что первоклассный грабитель решит воспользоваться ходом для прислуги. Соответственно, Святой направился вокруг дома, Патриция – за ним.

Они двигались по траве, все еще влажной как губка от дождей, непрерывно ливших последние шесть дней. Жужжание динамо-машины теперь слышалось отчетливо, одновременно стал слышен и шум мотора, ее вращавшего. На мгновение им показалось: шум идет откуда-то прямо из-под ног.

Потом они повернули за угол дома, и Святой остановился так неожиданно, что Патриция оказалась впереди на пару шагов.

– Интересно, – прошептал Святой.

При дневном свете все имело бы совершенно обычный вид. Во многих загородных особняках есть оранжереи, и вполне допустимо: садовод-энтузиаст пристроил к дому теплицу в двадцать пять ярдов длиной и такой высоты, что над головой даже у высокого человека оставалось фута четыре свободных.

Но оранжерея, ярко освещенная в половине двенадцатого ночи, – зрелище необычное. А проницательному человеку, такому, каким был Святой, случай представлялся еще более экстраординарным: дары природы, ради которых устраивалась столь яркая иллюминация, оказались сокрыты от глаз внешнего мира плотными занавесями, задернутыми за стеклом.

Саймона Темплера не нужно было уговаривать попытаться поглубже проникнуть в эту тайну. Он бесшумно приблизился к месту, где между занавесями светилась щель шириной дюйма в два. Девушка шла рядом с ним.

Вдруг он почувствовал, что Патриция Хольм сжала его руку своими слегка дрожащими руками.

В интерьере оранжереи отсутствовали горшки и вазы – четыре пятых ее пространства оставалось пустым. Пол был грубый цементный, по бокам приподнимавшийся фута на три, с желобом для стока воды. В дальнем углу оранжереи был привязан настоящий живой козел.

В другом конце помещения возвышалось нечто вроде подмостков на бетонных опорах, где стояло четверо мужчин.

Святой окинул их взглядом. Трое стояли вместе, группой: маленький толстяк, с лысой головой и в роговых очках, высокий худой мужчина лет сорока пяти, с высоким лбом и седой шевелюрой, и мужчина помоложе, в пенсне и с блокнотом. Четвертый находился в стороне от них у большого распределительного щита, на котором то там, то здесь вспыхивали маленькие лампочки, похожие на те, которые используются в радиоаппаратуре. Он был седоголовый, среднего роста, в возрасте от шестидесяти до восьмидесяти лет. В помятой и грязноватой одежде.

Однако при первом осмотре взгляд Святого ни на чем особенном не задержался.

Но там, на цементом полу, находилось еще что-то между четверкой людей и привязанным в противоположном конце оранжереи козлом. Оно медленно свивалось и клубилось на полу, совсем не подымаясь вверх, казалось, что внутри оно пульсирует и вихрится, как бы тщетно сопротивляясь громадной силе, давящей на него. Это было похоже на облако, но такого облака в небе никогда не увидишь – бледно-фиолетовое облако, облако, вылетевшее из ада. На его поверхности там и сям вспыхивали искры, словно маленькие кометы, и мелькали всполохи огня, появляясь и мгновенно исчезая. Облако двигалось и как бы фосфоресцировало изнутри. Оно не стелилось бессмысленно по полу, а, словно живое, нацеленно подкрадывалось.

Потом Святой описывал это облако как огромного отвратительного светящегося червя, ползущего боком. Вытянувшись в линию от стены до стены оранжереи, оно выгибалось вперед небольшими толчками и становилось все ярче и ярче до тех пор, пока не засверкало по всей поверхности режущим глаза светом.

Поначалу казалось: оно ползет медленно, но потом Святой понял, что это впечатление обманчиво. Облако двигалось со скоростью бегущего человека и нацеливалось на совершенно определенный объект. Им был привязанный у дальней стены козел, застывший от ужаса и вытаращенными глазами смотревший на облако, которое накатывалось на него с неумолимостью морского прилива.

Святой быстро взглянул на помост и понял, почему облако двигалось так осмысленно. Седоволосый человек держал в одной руке какой-то предмет из блестящего металла, похожий на небольшой электрический излучатель. И поводил им из стороны в сторону. Вероятно, из этого предмета исходила движущая облаком сила.

Святой перевел взгляд на облако. В этот момент оно краем коснулось окаменевшего животного.

Снаружи Святой не услышал никакого звука. Но вот выплеснулось огромное шипящее пламя – и вдруг то место, где стоял козел, опустело, только призрак животного, очерченный дрожащей линией, короткое мгновение как бы парил в воздухе. Потом, словно сила, породившая его, иссякла, призрак почернел. Еще секунду его было видно, а затем в воздухе осталась горстка черной пыли, да еще к потолку подымался синеватый дымок. Фиолетовое облако же медленно раскручивалось и растекалось по полу озерцом клубящегося тумана.

Вероятно, его сила исчерпалась – видно было, как тускнели огоньки, все еще словно невесомые светлячки вспыхивающие в нем. Это случилось, как только седоголовый человек опустил блестящий металлический предмет, который управлял облаком, и повернулся к трем мужчинам, наблюдавшим за ходом опыта.

На мгновение Святой окаменел.

Потом с каким-то странным тихим смешком он потянул Патрицию назад и сказал:

– Уходим отсюда. На сегодня мы видели достаточно.

Однако он ошибался, поскольку приключение на этом не завершилось.

Когда Святой повернулся, то чуть не врезался в гиганта, стоявшего за спиной, однако в данной ситуации он не собирался извиняться, а отреагировал молниеносно, чего гигант никак не ожидал. Когда один человек наставляет на другого револьвер, предполагается, что, прежде чем приступить к каким-либо действиям, произойдет обмен проясняющими ситуацию репликами, но Святой пренебрег условностями.

Более того, он считал, что, когда ему противостоит вооруженный человек чуть ли не вдвое крупнее его, нет нужды медлить и применение самых грубых боевых приемов оправдано. Левой рукой он толкнул руку гиганта с пистолетом в сторону и вдобавок мощно лягнул подкованным ботинком.

Секунду спустя они с Патрицией неслись к дороге.

Перед фасадом дома стоял автомобиль. Когда они шли к дому, Святой не заметил его за деревьями, но сейчас увидел, потому что знал: автомобиль должен быть. И это объясняло появление коренастой фигуры в бриджах и фуражке, которая попыталась преградить им путь к калитке.

– Извини, сынок, – искренне пробормотал Святой, с неожиданной силой сбив шофера с ног, и они помчались быстро по аллее.

Святой прыгнул в свою машину – одна нога на стартере, другая на педали сцепления.

Как только Патриция очутилась на сиденье рядом с ним, он хлестнул по всем девяноста восьми лошадиным силам, скрытым в двигателе этой скоростной машины.

Он выжимал максимум, пока не въехали в Путни и не убедились, что их никто не догоняет. Но и когда они уже спокойнее ехали по Лондону, он был непривычно молчалив. Патриция как никто другой знала: в таком состоянии лучше его не трогать. Она смотрела на напряженное лицо Святого словно впервые и понимала: никогда прежде не видела его настолько ушедшим в себя и в то же время обуреваемым какими-то яростными страстями. И она, знавшая его лучше всех, не могла даже предположить, что же теперь будет. Прежде ей неоднократно доводилось видеть его в неожиданных ситуациях, но она не знала, что на этот раз они попали в самое опасное за всю их жизнь приключение. Она молчала.

Только когда они уже поворачивали на Брук-стрит, она вслух произнесла то, что мучило ее последний час:

– Не могу отделаться от ощущения, что я уже видела раньше одного из этих мужчин – или, может, его фото...

– Которого? – несколько мрачно спросил Святой. – Молодого секретаря, или профессора К. Б. Варгана, или сэра Рональда Хейла, или мистера Лестера Хью Смита – военного министра в правительстве Его Величества?

Он повернулся, заметив ее изумление. Патриция Хольм была очень хороша и нравилась ему. А сейчас от ее очарования у него перехватило дыхание.

Он обнял ее за плечи одной рукой и привлек к себе.

– Святой, – сказала она, – ты на пороге больших неприятностей, я точно знаю.

– Даже более того, дорогая, – мягко ответил Святой. – Сегодня ночью мне было видение. И если верить этому видению, мне предстоит сразиться с чем-то более страшным и отвратительным по сравнению с тем, с чем я дрался раньше. И имя этого «чего-то» вполне может звучать так же, как имя самого дьявола.

Глава 2

Как Саймон Темплер прочел газеты и понял, о чем в них не сообщалось

Здесь будет уместно процитировать отрывок из экстренного сообщения в газете, появившегося на следующее утро.

\"Газету «Кларион» официально информировали о том, что вчера поздно вечером мистер Лестер Хью Смит, военный министр, и сэр Рональд Хейл, руководитель программы химических исследований для военного министерства, присутствовали при демонстрации профессором К. Б. Варганом «электронного облака». Демонстрация происходила в обстановке секретности, и подробности не описывались. Далее сообщалось, что сегодня утром должно состояться специальное заседание правительства, на котором будет заслушан доклад военного министра и, если это потребуется, определено отношение правительства к этому изобретению.

Саймон Темплер быстро просмотрел это сообщение, поскольку оно лишь подтверждало, что он уже знал, ничего не прибавляя.

Было десять часов утра – время необычно раннее для Святого, но он уже встал и оделся. Сегодня он нарушил свой привычный уклад жизни и поднялся рано, чтобы прочесть от первой до последней страницы все газеты, которые его слуга смог купить.

Совершенно неожиданно он проявил интерес к политике; помимо заметки в «Кларион» его внимание привлекло сообщение о том, что турист-англичанин по имени Пинхидл из Манчестера, путешествующий автостопом, был арестован в Висбадене за драку с полицейским. Что-то насторожило Святого, но что именно – он не успел осознать, помешало появление мрачного и сердитого Роджера Конвея.

– В какой точке Англии ты находился ночью? – требовательно спросил он голодом обвинителя.

– На сей счет, – промурлыкал Святой, – ходят разные слухи.

– А кто твой приятель – специалист в кроссе по пересеченной местности? – тихо спросил Роджер.

Святой в это время выглядывал в окно.

– Я его плохо знаю. Он некоторым образом примазался к нашей компании. Я расскажу всю историю через минуту. После звонка тебе я сразу же позвонил Норману, и он трепетно вступил в стены моего замка несколько секунд назад.

Раздался звонок, и Святой пошел впустить гостя. Мистер Кент принес с собой экземпляр «Ивнинг рекорд», и его первые слова показали, что он прекрасно понимал эксцентричные поступки Святого.

– Если бы я предположил, что прошлой ночью ты был где-то около Эшера...

– Ты и приглашен для того, чтобы выслушать доклад об этом, – сказал Святой и жестом пригласил Нормана садиться, а сам устроился на краешке захламленного стола, на котором Патриция время от времени пыталась навести порядок. Она встала рядом с ним, и он обнял ее за талию. – Вот как это было, – начал он и без всяких околичностей обо всем рассказал.

Времена, когда были необходимы предисловия, давно уже для этих четверых миновали. Ему не нужно было объяснять мотивы своих действий. В коротких, полных жаргонных словечек, спокойных, но выразительных фразах он поведал о виденном в оранжерее дома вблизи Эшера. Двое мужчин слушали его не перебивая.

Но вот он остановился, и наступило короткое молчание.

– Воистину непостижимое изобретение, – заметил наконец Роджер Конвей, приглаживая светлые волосы, – но что это такое?

– Дьявол.

Конвей моргнул.

– Как написала газета «Кларион», это невозможно описать простыми словами. Какой-нибудь ученый сделает вид, что понимает, но так ли это на самом деле – другой вопрос. В лучшем случае он объяснит нам, что так модифицировали структуру газа и он может нести огромный заряд электричества, как несет его грозовая туча, только это будет отнюдь не грозовая туча. Это похоже на луч, но тоже не луч. Если вам угодно, это не может существовать, но тем не менее существует. И дело еще в том, что этот газ образует в атмосфере как бы губку, а Варган умеет заполнять ее миллионами вольт и ампер концентрированной молнии.

– И когда козел попал в это облако...

– Он как бы налетел на сеть из проводов высокого напряжения. В долю секунды козел сгорел, словно пылинка угля в раскаленной топке, остался только пепел. Недурная идея, а?

Норман Кент, темноволосый и мрачный, перестал смотреть в потолок. Он слыл неулыбчивым человеком и говорил всегда мало и только по делу.

– Лестер Хью Смит видел этот опыт, – сказал Норман Кент, – и сэр Рональд Хейл. Кто еще?

– Ангелочек, – ответил Святой. – Ангелочек видел это. Наш друг мистер Тил полагает, что это был один из нас, но он не знает, как этот тип направил на меня кольт. Прелестное создание, похожее на помесь Примо Карнеры[1] и гориллы-переростка, но с недоразвитым пальцем, спускающим курок, – иначе меня бы здесь не было. Но на какую страну он работает, предстоит выяснить.

Роджер Конвей нахмурился:

– Ты думаешь...

– Да, – сказал Святой, – но чтобы до этого додуматься, мне не потребовалось повязывать голову мокрым полотенцем.

Он постучал концом сигареты по ногтю большого пальца и намеренно неторопливо закурил. В особо напряженные моменты с помощью этой нехитрой пантомимы он давал время, чтобы посеянные им семена сами проросли в сознании аудитории.

Первым заговорил Конвей:

– Если начнется новая война...

– Да кто хочет развязать войну? – спросил Норман Кент.

Святой взял газеты, которые читал перед их приходом, и раздал присутствующим. На многих страницах были пометки синим карандашом. Отмеченными оказались совершенно не связанные на первый взгляд между собой сообщения – заявление главы могущественной державы, речь французского делегата в Лиге Наций, внезапное падение акций нефтяного треста, в результате которого потребовались новые капиталовложения в размере двухсот миллионов фунтов стерлингов, слияние крупнейших химических монополий, последние перемещения боевых кораблей, восстание в Индии, спланированная игра на повышение курса акций металлургических концернов и многое другое, привлекшее внимание Святого, вплоть до сообщения об аресте туриста-англичанина из Манчестера по имени Пинхидл, путешествовавшего автостопом, за драку с полицейским в Висбадене. Роджер Конвей и Норман Кент прочли все газеты и отнеслись к сообщениям скептически.

– Но люди не хотят новой войны, – сказал Конвей. – Все страны разоружаются...

– Блефуя при этом нещадно и надеясь, что другие им поверят, – перебил Святой, – а на самом деле каждая страна боится других и готова мгновенно вооружиться. Народ никогда не хочет войны и не начинает ее – о войне ему неожиданно сообщают политики, за спиной которых стоят деловые круги. И кто-то уже пишет мелодию для духового оркестра \"мы – не – хотим – вас – терять – но – надо – идти – воевать\", и миллионы глупцов идут на героическую смерть, даже не понимая, что происходит. Это уже бывало. Почему же это не может повториться?

– Наверное, человек ничему не учится, – заметил Норман Кент.

Саймон нетерпеливо взмахнул рукой:

– Разве какое-нибудь поколение училось на опыте прошлого? А где люди достаточно молодые, чтобы научить наше поколение? Хотя в современной литературе есть множество книг об ужасах войны, думаете, уроки прошлого восприняты? Говорю вам: я до изнеможения слушал мыслителей нашего с вами возраста, обсуждавших эти книги и пьесы, и я знаю: прошлое ничему не научило. Сознание молодого здорового поколения слишком оптимистично. Оно жаждет славы и легко забывает об ужасах. Скажу вам больше... – И он рассказал то, что услышал от Барни Мэлоуна. – Я изложил вам факты, – продолжал Святой. – Теперь представьте себе, что вы видите бегущего по улице человека с искаженным лицом, пеной у рта, орущего во всю глотку и размахивающего огромным окровавленным ножом. Если вам нравится быть дураком, вы можете сказать себе, что лицо его искажено потому, что он пытался съесть тухлое яйцо, кричит потому, что кто-то наступил ему на любимую мозоль, пена у рта потому, что он проглотил кусок мыла, а нож окровавлен потому, что он недавно зарезал цыпленка на обед и спешит сообщить об этом своей тетушке. С другой стороны, спокойнее и надежнее предположить: перед тобой – маньяк-убийца. Если же вы предпочитаете оставаться дураками и не видите во всем этом смысла, можете отправляться домой.

Роджер Конвей закинул одну ногу на подлокотник кресла, задумчиво потер подбородок и сказал:

– Значит, наша задача – разыскать шпиона и позаботиться о том, чтобы он не украл изобретение, пока правительство решает, что с ним делать?

Святой покачал головой.

Впервые Роджер Конвей, знавший Святого лучше всех, не уловил ход его мыслей. А Норман Кент, этот отчужденный и молчаливый человек, облек в слова гениальное или сумасшедшее озарение, посетившее Саймона Темплера восемь часов назад.

– Кабинет, – произнес Норман Кент из-за густой дымовой завесы, – может понять: решение не за ним... и без вмешательства шпионов...

Саймон Темплер посмотрел на друзей, и на мгновение ему показалось: он видит их всех впервые. Патриция глядела в окно на голубое небо над крышами Брук-стрит, и кто мог сказать, что она там видела? Роджер Конвей, обычно живой и веселый, молча ждал, позабытая сигарета почти обжигала ему пальцы. Серьезный и сосредоточенный Норман Кент тоже ждал.

Святой посмотрел на картину, висевшую над камином, и начал говорить:

– Если нам удастся всего лишь остановить противника, Англия будет обладать оружием неизмеримо более мощным, чем все известные боевые средства. Если же мы уклонимся от этой проблемы, можно держать пари, что рано или поздно какая-нибудь другая страна создаст оружие еще более страшное и Англия окажется в трудном положении. – Он помедлил, а потом так же спокойно продолжал: – Но шпионов сотни, и мы не можем бороться со всеми. Такой секрет, как этот, долго секретом не останется. И если разразится война, мы можем с удивлением узнать, что противник готов применить против нас наше же собственное оружие. – Он опять помолчал. – Я думаю обо всех мужчинах, которым придется сражаться в следующей войне, и о женщинах, которые их любят. Если вы увидите тонущего человека, неужели вы не спасете его только потому, что вам известно: через несколько лет он умрет еще более ужасной смертью?

Опять наступило молчание. И в этом молчании Святой как бы выпрямился, и почувствовалась его, особая аура, заполнившая комнату. Сам он стал выглядеть как нелепо нормальный великан. Вот он снова заговорил, как всегда, мягким приятным голосом, но казалось, звучал трубный клич:

– Здесь собрались трое безупречных мушкетеров и – небесный ангел. Если не считать ангела, то каждый за свою недолгую жизнь уже нарушил половину заповедей Господних и гражданских законов большинства стран. И все-таки мы сохранили кое-какие, пусть нелепые, идеалы, которые, нам кажется, оправдывают наши грехи. И борьба – один из наших идеалов. Борьба – и мгновенная смерть. Мы, пожалуй, последние трое на земле, кто считает своим долгом помешать разразиться ужасной войне. Лично я считаю: мы должны были бы схватку приветствовать – нам бы она доставила только удовольствие. Но таких, как мы, – не много. Гораздо больше других людей, совершенно на нас не похожих. Которые не станут счастливыми воинами. Которые с криками и песнями красиво пойдут в бой. Нет, их погонят, как скотину на бойню, обманув фальшивыми героическими словами, чтобы они, в агонии провоевав несколько дней, подохли в грязи. Прекрасные молодые жизни, не принадлежащие нашему варварскому богу войны... Мы случайно узнали о будущих жертвах, частично благодаря случаю, а частично – собственной сообразительности. Вот так обстоит дело. Мы не намерены ни на грош считаться с какими-либо законами, ни взвешивать наши шансы. Вы, наверное, сочтете меня совсем сумасшедшим, если я скажу, что трое словно вырвавшихся из ада нарушителей законности могут с Божьей помощью...

Он не закончил предложение. Несколько секунд все молчали.

Роджер Конвей встрепенулся:

– Что ты сказал?

Святой посмотрел на него.

– Я сказал, – ответил он, – что наступает наш славный день. Мы всегда знали, вернее, предчувствовали смутно, в глубине души, приход этого дня. Дадим большое представление, теперь – наш выход. Все могло сложиться совершенно по-другому, но сложилось именно так.

Он прикурил новую сигарету и, усевшись на стол, оперся локтями на колени. Его полное боевого задора, любимое ими лицо стало сверхъестественно прекрасным, осветившись дьявольским весельем. Раньше они его таким не видели.

– Понимаю, мой рассказ звучит как сюжет дешевого авантюрного романа, но тем не менее это правда. Совершенно неожиданно в Англии и Америке происходят странные вещи в таких отраслях производства, как добыча нефти, металлургия и химия. В эти отрасли вложены такие капиталы, которых хватило бы для покупки всей остальной индустрии. Мы точно знаем, что истинные хозяева Уолл-стрит и Лондонской биржи, важные птицы с толстыми сигарами и фамилиями, оканчивающимися на «гейм» и «штейн», которые заправляют финансами в этом свихнувшемся мире, действуют по какому-то определенному плану. И обратите внимание, чем они оперируют. Сталь, нефть, химия. Три отрасли, необходимые для ведения широкомасштабной войны. Плюс сведения Барни Мэлоуна о шпионаже. Сегодня легко посеять недоверие между нациями. А недоверие со временем может перерасти в войну. Даже самый миролюбивый и благожелательный народ, постоянно обнаруживающий в своей стране чужих шпионов, подымет шумиху. До сих пор никто еще не додумался о таких действиях в широком масштабе – обычно стравливали две европейских державы, чтобы они вцепились друг другу в глотку из-за спровоцированного конфликта, – а идея грандиозно проста. И вот это произошло или происходит... А за всем этим может стоять только один человек в мире, у которого хватит ума, опыта и влияния, чтобы спланировать такой заговор и осуществить его. Вы знаете, кого я имею в виду. Человека, которого называют «Таинственным миллионером». Человека, который, как полагают, уже устроил с дюжину небольших войн в интересах высших финансовых кругов. Видите: каждый раз, когда его имя появлялось в газетах, я отмечал красным карандашом. Оно прекрасно вписывается в схему. Это – доктор Мариус Рэйт...

Норман Кент неожиданным щелчком отправил свою сигарету в камин.

– Тогда Голтер, возможно, связан...

– Но наследный принц... Ведь Мариус гражданин этой страны!

– Разве для такого человека, как Мариус, это что-нибудь значит? – мягко спросил Святой. – Может, это даже облегчает его задачу. А вдруг... – У Святого перехватило дыхание, а потом он опять заговорил со странной мечтательной интонацией в голосе: – А если предположить, что Мариус воззвал к тщеславию наследного принца? Король стар; поговаривают о том, что народ хочет молодого лидера. А принц – человек амбициозный. Что, если Мариус сказал ему: «Я могу дать вам оружие, с которым вы сумеете завоевать весь мир, с одним условием – оружие должно быть обязательно применено».

Они сидели ошеломленные и озадаченные. Хотелось отогнать мрачные видения, разрушить и уничтожить их, раздробить молотом рационального недоверия, но им нечего было возразить.

Часы отсчитывали секунды, уходящие в вечность.

– Но не мог же он... – задыхаясь, сказала Патриция.

– Мог!

Саймон Темплер вскочил на ноги, нелепо взмахнув правой рукой.

– В этом-то все и дело! – воскликнул он. – Здесь ключ к загадке. Нетрудно искусственными средствами подогреть недоверие между народами, но возбудить подлинную ненависть одной нации к другой – тут требуется нечто большее. А наследный принц с его амбициями и изобретение Варгана – вместе это может стать первой искрой, от которой начнется пожар. Вот козыри Мариуса. И он обязательно их выложит. Я знаю, что именно произойдет.

– А тот человек в саду, – прошептала Патриция, – был одним из людей Мариуса?

– Это был сам Мариус!

Святой схватил со стола газету и, сложив ее так, чтобы была видна фотография, показал Патриции.

И хотя освещение в тот момент, когда они столкнулись с этим человеком, было скверным, его нельзя было спутать ни с кем другим – это отвратительное, грубое, кошмарно неподвижное, словно рубленное из камня лицо языческого идола поражало.

– Это был Мариус...

Роджер Конвей вскочил с кресла:

– Святой, верю, что тебе это не пригрезилось прошлой ночью...

– Это правда!

– И у всех нас неожиданно не произошло размягчения мозгов от твоих легковесных и вопиющих предположений...

– Видит Бог, ни в чем в своей жизни я не был так уверен.

– Тогда...

Святой кивнул.

– Мы хотим добиться справедливости, – сказал он. – Что же для этого нужно сделать?

Конвей не ответил, и Святой, повернувшись, встретился с задумчивым взглядом Кента. Тут он понял: оба друга ожидали его окончательного решения.

Никогда они не видели Святого таким суровым.

– Это изобретение должно быть уничтожено, – сказал Саймон Темплер. – И мозг, создавший его, тоже должен перестать существовать. Таково мое решение.

Глава 3

Как Саймон Темплер вернулся в Эшер и решил снова посетить таинственное место

Это было двадцать четвертого июня – примерно через три недели после ответа Святого на предложение о полном помиловании.

Двадцать пятого числа ни в одной из утренних газет не появилось даже строчки о событиях, сведениями о которых были полны вчерашние вечерние газеты. С этого момента пресса не напечатала больше ни слова о непрошеных гостях на демонстрации изобретения профессора Варгана. Лишь мельком упоминалось специальное заседание кабинета правительства, последовавшее за этим.

Святой, проведший день и ночь в размышлениях, увидел в этой неожиданной сдержанности могучую руку официальной цензуры, а Барни Мэлоун, к которому он обратился, был так немногословен, что Святой утвердился в самых скверных предчувствиях.

Ему казалось: в атмосфере летнего лондонского сезона расползалось странное напряжение. Он знал, что это ощущение чисто субъективно, но не мог от него отмахнуться. Вчера он шел по улицам города беззаботно и весело, наслаждаясь свежим воздухом и предвкушением летних дней, среди счастливых и оживленных людей; сегодня же небо заволокли тяжелые тучи, приближалась страшная гроза и люди были испуганными и как бы крались.

– Ты должен поехать в Эшер, – сказал он Роджеру Конвею. – Денек, проведенный вдали от твоего любимого бара пойдет тебе только на пользу.

Они отправились в машине, взятой напрокат, и увидели кое-какие скверные предзнаменования.

Позавтракав в ресторанчике «Медведь», они пошли пешком к Портсмут-роуд, изображая любителей утренних прогулок. В начале аллеи, ведущей к дому профессора Варгана, стояли двое мужчин, которые оборвали разговор, когда Конвей и Святой, свернув с шоссе, прошли за деревьями мимо них. Третий мужчина слонялся около калитки, покуривая трубку.

Саймону Темплеру шестое чувство подсказало: и человек у калитки, и те двое проводили взглядами их до самой аллеи.

– Заметь, – пробормотал он, – как они стараются не суетиться. Меньше всего им хотелось бы привлечь к себе внимание. Они действуют под девизом: «Не шуметь!» Но если мы предпримем что-либо подозрительное, с их точки зрения, то нас тихо и аккуратно поместят в ближайшую каталажку. Это и называется эффективностью.

Пройдя еще ярдов двести, Святой остановился на углу, где его не было видно.

– Иди дальше столько времени, сколько тебе потребуется, чтобы сочинить лимерик[2], уместный в приличной гостиной, куда тебя никогда не пригласят, – приказал он. – А потом возвращайся назад. Я буду здесь.

Конвей послушно проследовал дальше, краем глаза видя, как Святой боком приблизился к дыре в изгороди, отделявшей аллею от поля. Мистер Конвей не был поэтом, но принял задание Святого и лениво перебирал возможные варианты относительно юной леди из Кента, свистевшей, не осознавая всей важности момента. Несколько минут он старательно сочинял маленький шедевр, а потом бросил и повернул назад. В этот момент через дыру в изгороди возвратился Святой, и странно было видеть этого элегантного человека вылезающим из дыры. Возвратился он с пунктуальностью, показывающей, сколь точно он оценивал поэтический дар мистера Конвея.

– На первых пяти ударах мне ни разу не удалось загнать мяч в лунку, – грустно сказал Святой и продолжал описывать вымышленную партию в гольф до тех пор, пока они не скрылись из поля зрения наблюдателей. Потом он перешел к делу: – Я хотел осмотреть заднюю часть дома, чтобы выяснить, велика ли охрана. Там был ангел-хранитель в жилетке весом килограммов в сто, который притворялся, что подрезает кусты, а еще – маленькая пушинка в складном кресле под деревом с газетой в руках. Милый старина Тил, должно быть, сидит в ванной комнате, замаскировавшись под дверной ключ. Они приняли все меры предосторожности!

– Получается, – сказал Конвей, – мы должны быть либо очень хитрыми, либо очень сильными.

– Что-то в этом роде, – ответил Святой и замолчал.

Пока они шли по шоссе к «Медведю», он обдумывал задачу, которую сам себе поставил.

Он должен ее выполнить, впрочем, выполнение трудных задач было ему не в диковинку. Тот факт, что между ним и объектом стояли представители властей, нисколько его не беспокоил. Если бы Святой пожелал профессионально заниматься боксом, он мог бы стать чемпионом мира в среднем весе. В любом случае, если дело дойдет до столкновения с полицией, он не сомневался в своем мастерстве и изобретательности, а вот к боевой выучке полисменов относился скептически! И в нерешительности он был не потому, что в его руках оказалась судьба государств: он уже в своей экзотически авантюрной жизни однажды в одиночку весьма успешно совершил революцию в Южной Америке и, если бы захотел, мог именоваться «ваше превосходительство» и носить опереточный мундир. Проблема заключалась в том, что в дело были вовлечены колоссальные силы и за один неверный шаг придется, возможно, расплачиваться миллионами жизней... От такой мысли Святой крепко сжал челюсти.

Но этим дело не кончилось.

Они на малой скорости въезжали в Кингстон. Поскольку прокатные машины большой скорости не развивают, то их без малейшего усилия обогнал желтый седан. Прежде чем он перестроился в их ряд, друзья увидели звериное, обезьяноподобное лицо, неподвижно смотревшее на них сквозь заднее стекло.

– Ну не красавчик ли? – восхитился Святой.

– Прямо арабский шейх, – согласился Конвей.

На губах Саймона мелькнула улыбка.

– Нам он известен как Ангелочек или Маленький Тим – на ваш выбор. Мир знает его как Мариуса Рэйта. Он узнал меня и увидел номер машины. В гараже, где мы ее нанимали, он справится о нас, и через двадцать четыре часа у него будут наши имена, адреса и все остальные сведения. Не могу не предположить, что в ближайшем будущем наша жизнь сильно осложнится.

* * *

На следующий день Святой в компании с Роджером Конвеем около полуночи возвращался пешком на Брук-стрит. Вдруг Святой неожиданно остановился, задумчиво уставился в небо, словно размышляя о чем-то.

– Затей-ка со мной спор, дружочек, – вдруг предложил Святой. – Спорь яростно, размахивай руками и постарайся выглядеть здорово разгневанным, но не повышай голоса.

Остававшиеся несколько ярдов до двери дома, в котором находилась квартира Святого, они преодолели, всем своим видом имитируя распрю. Мистер Конвей, понизив, как ему было указано, голос, безудержно критиковал недостатки последней модели «форда». Святой в ответ агрессивно жестикулировал, одновременно тихо произнося следующее:

– Полдня за мной таскался маленький человечек в котелке. Он и сейчас идет за нами. Я хочу его поймать. Сейчас он наверняка подойдет поближе, чтобы узнать, из-за чего мы ссоримся. Надо затеять драку, втянуть и его, а потом ты его скрутишь, пока я отпираю дверь подъезда.