Майкл Муркок
Финальная программа
ПРЕДВАРИТЕЛЬНАЯ ДАТА
В Камбодже, стране, расположенной между Вьетнамом и Таиландом на географической карте и между «n» и нулем на временной диаграмме, есть волшебный город Ангкор, где некогда проживала великая нация кхмеров. В девятнадцатом столетии французский исследователь открыл эту страну в джунглях, и впоследствии она была воскрешена археологами Франции. У потомков кхмеров, ведших простой образ жизни, существовали две гипотезы относительно города: одна говорила о том, что он был построен расой гигантов, вторая — что город возник сам при сотворении мира. В посвященной Ангкору статье в «Санди тайме» (10.1.65) Морис Виджин писал:
«Было ли у жителей Ангкора то будущее, которого они хотели? Едва ли. И все же, казалось, они были способны к адаптации, прагматически переходя от индуизма к буддизму, строя надолго («самые впечатляющие руины в мире»). Но великие короли кхмеров — пыль».
Выстроенный не просто надолго, но на века, стоит ангкорский «Хилтон», возвышаясь над огромными статуями и зиккуратами города. Учитывая простой образ жизни потомков великих кхмеров, он является главным доказательством второй гипотезы.
На крыше ангкорского «Хилтона» расположилась стеклянная не то оранжерея, не то обсерватория, не лишенная схожести со старинным Хрустальным дворцом. Похожая на оранжерею конструкция — частная собственность одного из традиционных клиентов гостиницы. Внутри нее — кровать, запирающийся на ключ металлический шкафчик, большой астрономический телескоп и военно-морской хронометр, изготовленный еще в восемнадцатом столетии. Великолепный хронометр, выполненный из стали и латуни, вполне вероятно, является одним из изделий, которые в тысяча семьсот шестидесятом году собственноручно сконструировал Джон Гаррисон-первый, которому суждено было создать действительно точный военно-морской хронометр. Часы стоят на шкафчике, а под ними, свисая с ручки, красуется календарь. Так выглядит существование старого хронометра в году тысяча девятьсот шестьдесят…
Хозяина этих вещей, Джерри Корнелиуса, в тот момент в обсерватории не было. Он бродил по травянистым тропинкам, которые извивались среди серых и бурых статуй, иногда убегая в сень густых ветвей больших деревьев, с которых таращились на него судачившие между собой обезьяны. На Корнелиусе была одежда, мало подходившая к месту и климату, и даже на Западе его вещи выглядели бы слегка устаревшими: например, эластичные ботинки на высоких каблуках не просто совсем не соответствовали моде; они не соответствовали ей вот уже несколько лет.
Корнелиус шел на свидание.
Вырезанные из древних каменных глыб, безоблачные лица Будд и три лика Ишвара смотрели с террас и из арок; огромные статуи и барельефы сошлись, может быть, в самом большом хаосе богов и дьяволов, когда-либо собиравшихся в одном месте. Ниже изображения до экстравагантности ожиревшего Вишну-Разрушителя- одного из трех ипостасей Ишвара- стоял крошечный транзистор; приемник принадлежал Корнелиусу. Он разносил по лесу звуки «Сюиты Цута», исполняемой «Биг Ролл Бэндом» Цута Мани.
Около радиоприемника в золотых и зеленых лучах послеобеденного солнца лениво восседал мужчина, уже привыкший к постоянно жужжащим москитам и несущим чушь гиббонам, перепрыгивающим с одной полувосстановленной террасы на другую. Прошел мимо буддийский священник, гладко выбритый и благоухающий шафраном; среди массивных статуй забытых героев играла группа коричневых малышей. Было приятное послеобеденное время, с легким бризом, несшим свежесть в джунгли. Самое подходящее время для праздной беседы, подумал Корнелиус, усаживаясь рядом с мужчиной и обмениваясь с ним рукопожатием.
Сидя в упавшей каменной ладони некоего малозначимого индийского божества, они продолжили разговор с того места, на котором остановились прежде.
Джерри Корнелиус был молодой человек с длинными и тонкими черными волосами, струившимися ниже плеч. На нем было черное двубортное полуформенное пальто и темно-зеленые брюки; высокий воротник белой рубашки охватывал черный шерстяной галстук. Этого худого молодого человека выделяли крупные темные глаза и большие руки с длинными пальцами.
Второй мужчина был низенький толстый индиец глуповатого вида, постоянно улыбавшийся без какой-либо видимой связи с тем, о чем он говорил, одетый в рубашку с короткими рукавами и хлопчатобумажные брюки.
Джеремия Корнелиус во многих отношениях был европейцем; индиец — брамин-физик с определенной репутацией — профессор Хира. Встретились они сегодня утром в городе и пали жертвой любви с первого взгляда.
Брамин-физик прихлопнул москитов, усевшихся ему на руки.
— Гностики понимают космологию во многих отношениях весьма схоже с индуизмом и буддизмом. Интерпретации, конечно, отличаются, но цифры очень близки.
— Какие цифры конкретно? — вежливо осведомился Джерри.
— Ну, например — махаюга. И индусы, и гностики указывают четыре миллиарда триста двадцать миллионов лет. Как-никак, а это интересное совпадение, а?
— А как насчет кальпы? Я думал, это ваше название временного цикла.
— Ах, нет, это — день да ночь Брахмы, восемь миллиардов шестьсот сорок миллионов лет.
— Так мало? — без малейшей тени иронии произнес Джерри.
— Махаюга делится на четыре юги, или периода. Нынешний цикл близится к концу. Этот период — последний из четырех.
— А что это за периоды?
— О, дайте подумать… Сатьяюга, Золотой Век; это относилось к первым четырем десятым цикла. Потом была Третаюга, второй Век, занявший восемьсот шестьдесят четыре тысячи лет. Третий Век — Двапараюга (вы улавливаете отголоски обычного языка древних?) длился лишь две десятых полного цикла. Я думаю, это правильно, как вам кажется? Как сильно мы в эти дни полагаемся на наши вычислительные машины! Калиюга — естественно, настоящий период. Начался он, как помнится, в полночь с семнадцатого на восемнадцатое февраля три тысячи сто второго года до нашей эры.
— А что такое Калиюга?
— Черный Век, мистер Корнелиус. Ха! Ха!
— И как долго он предположительно продлится?
— Всего лишь одну десятую Махаюги.
— Так у нас, значит, полно времени? — О, да.
— А потом, в конце манвантара, цикл повторится? Полностью вся история снова!
— Некоторые так считают; другие думают, что циклы слегка различаются. В основном здесь просматривается продолжение наших представлений относительно перевоплощения. Странная вещь: современная физика начинает подтверждать эти данные — в понятиях полного преобразования галактики и прочего. Я вынужден признать, что чем больше я читаю трудов, издаваемых в наши дни, тем большее сомнение меня охватывает по поводу выбора между тем, что я думал как индуист, и тем, что я познал как физик. Требуется самодисциплина, чтобы разделить эти понятия в моей голове.
— А почему вы думаете над этим, профессор?
— Старина, моя карьера в Университете пострадает, если я позволю мистицизму проникнуть в логику.
В голосе брамина чувствовался легкий налет язвительности, и Джерри не мог не улыбнуться.
— И все же космологические теории смешиваются и впитывают одна другую, — сказал он. — В Европе есть люди, которые считают доисторическую цивилизацию столь же прогрессивной или даже более перспективной, чем наша собственная. Это сплетается с нашим первым веком, не так ли?
— Некоторые из моих друзей тоже задавались этой задачей. Возможно, это и естественно, но невероятно. Изысканные параболы, мистер Корнелиус, и ничего более. Отнюдь не мифические отражения большой науки, я думаю. Может быть, приукрашенные отзвуки большой философии.
— Приятное преувеличение.
— Эта мысль вполне в вашем характере. Может, и не следовало бы мне так говорить, но иной раз в моей голове вдруг возникает вопрос: почему во всех мистических космологиях, даже в некоторых из современных так называемых паранаучных направлениях, наш собственный период всегда определяется как век хаоса и раздора. Вот объяснение того, почему логическая сторона моего мышления мучается в сомнениях относительно того, в силу каких причин люди обращаются к мистицизму. Прошлое всегда лучше.
— Детство — счастливейший период жизни, за исключением того времени, когда вы сами — дитя, — подсказал Джерри.
— Понимаю вас; это верно.
— В отличие от прекрасных метафор, произведенных на свет вашими философами, которые — кто знает? — может быть, и не были верны?
— Вы увлекаете меня слишком далеко; однако вы изучали Веды? Создается впечатление, что люди Запада больше изучают санскрит, чем мы; а мы — мы читаем Эйнштейна.
— Мы — тоже.
— У вас там больше времени для всяких занятий, старина. Вы ведь находитесь в конце вашего манвантара, да? А мы начали новый век.
— Удивительно!
— Я — как индуист — не говорю серьезно, но внутри веков имеются более короткие циклы. Некоторые из моих более метафизически настроенных знакомых предсказали, что мы стоим в конце такого цикла.
— Однако значимость наших забот снижается в сравнении с интервалом даже в четыреста тридцать две тысячи лет.
— Это — типичная мысль человека с Запада, мистер Корнелиус, — улыбнулся Хира. — Что есть время? Насколько длинны миллисекунда или тысячелетие? Если древние хинду были правы, то мы встречались прежде в Ангкоре и встретимся впредь, и дата всегда будет сегодняшняя: тридцать первое октября тысяча девятьсот шестьдесят… года. Интересно: в следующем манвантара что-нибудь изменится? Спустятся ли боги на Землю? Станет ли человек…
Джерри Корнелиус поднялся:
— Кто знает? Давайте тогда и сравним. Увидимся, профессор.
— В это время в следующем манвантара?
— Если хотите…
— Куда вы сейчас направляетесь? — Индиец тоже поднялся, передавая Джерри маленький транзисторный радиоприемник.
— Благодарю. Я собираюсь в аэропорт Пномпеня, а оттуда — в Лондон. Хочу заказать гитару.
Хира последовал за ним через руины, карабкаясь по каменным глыбам.
— Вы — в «Хилтоне» Ангкора, да? Почему бы не задержаться еще на ночь в отеле?
— Что ж, хорошо.
Ночью они лежали в постели рядом, курили и разговаривали. Тяжелая противомоскитная сетка закрывала кровать, однако сквозь нее и окно за ней они могли видеть безоблачное небо.
— Вас очень интересует, насколько близки мы к открытию главного уравнения? — Голос Хиры наполнял теплый воздух, подобно жужжанию насекомых. Джерри пытался уснуть. — Всеобщего уравнения. Окончательного уравнения.
Последнего уравнения, связывающего воедино всю информацию. Откроем ли когда?
— Климат, кажется, подходящий, — сонно пробурчал Джерри.
— В ваших понятиях сейчас — время для нового мессии, мессии века Науки. Я полагаю, это богохульство. А родился ли уже гений? Узнаем ли мы его, когда он придет?
— Вот это-то всех и интересует, да?
— Ах, мистер Корнелиус, какой все же непонятный, перевернутый этот мир!
Джерри повернулся на бок, спиной к профессору.
— Я не слишком уверен, — проговорил он. — Мир, кажется, наконец-то встал на прямой, открытый курс.
— Вот только: куда?
— В этом-то, профессор, и загвоздка.
— Она говорила об окончательном уравнении, та женщина, что я встретил в прошлом году в Дели. Она дала мне весьма интересную пищу для размышлений, эта мисс Бруннер, старина. Она, казалось, знала…
— Браво ей.
— Браво? Ну, да… Джерри Корнелиус заснул.
ФАЗА 1
1
Шел дождь.
Дом стоял в юго-восточном Лондоне, в Блэкхите, на некотором отдалении от основной дороги, неясным контуром вырисовываясь над окружившим его постаревшим садом. Подъездная дорога из гравия заросла сорняками, а сам дом нуждался в покраске. Некогда он имел розовато-лиловый цвет. Сквозь мрачные окна первого этажа Джерри Корнелиус мог различить пятерых человек, сидевших в большой, обставленной темной мебелью парадной комнате, тусклое освещение которой обеспечивал скорее камин, нежели стоявший в углу торшер. Лица всех присутствующих находились в тени. На каминной доске стояла выполненная в стиле барокко фигура Дианы, державшей два подсвечника; в каждом из них было по две свечи.
Дверь гаража хлопнула, но Джерри не сделал никакой попытки спрятаться, однако неуклюжий, одетый в твидовое пальто мужчина не заметил его, так как спокойно выжал воду из своей тяжелой черной бороды, снял шляпу и открыл дверь. Он вытер ноги и вошел внутрь. Джерри узнал в нем мистера Смайлса: ему принадлежал этот дом.
Через мгновение Джерри подошел к двери и достал связку ключей. Подобрав нужный ключ, он открыл дверь и увидел, как мистер Смайлс входил в парадную комнату.
В холле стоял легкий запах сырости, несмотря на радиатор вблизи полки для головных уборов; стены, покрашенные каждая в свой цвет (оранжевый, красный, черный и синий), были холодны, что Джерри и почувствовал, прислонившись сначала к одной стене, а затем — к другой.
Джерри был одет в свое традиционное черное пальто, темные брюки, ботинки с высокими каблуками, Его намокшие волосы падали не такси мягкой волной, как обычно.
Он сложил руки на груди и, устроившись поудобнее, стал ждать.
— Который час? У меня встали часы, — мистер Смайлс прошел в комнату, стряхивая капли дождя со своей шляпы в стиле «Робин Гуд» и все еще похлопывая по бороде. Он прошагал прямо к огню и встал там, поворачивая шляпу и так и эдак, чтобы просушить ее.
Ни один из пятерых ничего не ответил. Каждый, казалось, был погружен в собственные мысли и едва заметил его появление. Но вот один из них, звали его мистер Лукас, поднялся и приблизился к мистеру Смайлсу. Глаза его имели декадентски доброе выражение римского патриция. Этот сорокапятилетний мужчина с успехом владел казино; за исключением мистера Смайлса, которому было сорок девять, он был здесь самым старшим.
— Двенадцать сорок, мистер Смайлс. Он опаздывает. Мистер Смайлс сосредоточился на просушивании шляпы.
— Если это поможет: никогда не знавал за ним, чтобы он не выполнял своих обещаний, — ответил он.
— О, да, — отреагировала мисс Бруннер.
Мисс Бруннер сидела ближе всех к огню. На лице этой привлекательной женщины с острыми чертами выделялись глаза, смотревшие хищно. Она небрежно откинулась на стуле, скрестив ноги. Одной ступней она покачивала на весу.
Мистер Смайлс повернулся к ней.
— Он придет, мисс Бруннер, — он подарил даме сияющий взгляд. — Он придет, — добавил он самоуверенным тоном.
Мистер Лукас вновь взглянул на часы.
Ступня мисс Бруннер начала покачиваться энергичнее. — Почему вы так уверены, мистер Смайлс?
— Я знаю его так же хорошо, как мог бы знать любой из нас. Он надежен, мисс Бруннер.
Мисс Бруннер была программистом с определенным опытом и способностями. Вплотную к ней устроился Димитрий, ее раб, любовник, а иногда — против желаний — сводник. Она носила прямой желтовато-коричневый костюм, который дополняли туфли с кнопками. У него были точно такие же костюмы из темно-синего и коричневого твида. Ее длинные рыжего цвета волосы на концах завивались кверху, это были прелестные рыжие волосы, но они не шли ей. Он был сыном Димитрия Ойла — богатый, с чистой наивной мальчишеской внешностью. Лицемерие его было совершенным.
Рядом с мисс Бруннер и Димитрием в тени устроился мистер Крукшенк — агент эстрадных артистов. Мистер Крукшенк был очень высоким и очень полным. На среднем пальце его правой руки красовался тяжелый золотой перстень с печаткой, придававший владельцу налет простоты. Мистер Крукшенк был одет в шелковый костюм фирмы «Айви Лиг».
В углу напротив мистера Крукшенка, ближе к огню, ссутулившись в бесконечном невротическом поклоне, сидел смуглый мистер Повис. Он жил с комфортом за счет наследства, оставленного ему двоюродным дедушкой, владевшим шахтами. Мистер Повис пропустил рюмку виски фирмы «Белл», с большим вниманием уставившись на то, что пил.
Тепла от огня не хватало на то, чтобы согреть комнату; даже мистер Смайлс, на которого обычно холод не действовал, сняв пальто, зябко потер руками. Мистер Смайлс был банкиром, основным владельцем Смайлс Бэнк, который начал вкладывать деньги в торговлю льном с тысяча восемьсот тридцать второго года. Дела у банка шли неважно, хотя мистер Смайлс лично ни на что пожаловаться не мог. Он наполнил себе большой бокал виски «Тичер» и вернулся к огню.
Между собой присутствующие хорошо знакомы не были, разве что с мисс Брукнер, которую знали все и которая всех их и представила друг другу.
Мисс Брукнер поставила ноги прямо и поправила юбку, с неприязненной улыбкой посмотрев вверх на бородатого мужчину.
— Необычно встречать такое доверие в наши дни, — она сделала паузу и обвела взглядом остальных. — Я думаю… — она открыла свою сумочку и принялась рыться в ее содержимом.
— Что вы думаете? — резко спросил мистер Смайлс. — Когда я вначале доверил это дело вам, мисс Бруннер, вы не выражали уверенности в нем. Теперь же вам не терпится начать. Так что же вы все-таки думаете, мисс Бруннер?
— Я думаю, что нам бы не следовало включать его в наши планы. Давайте отправимся прямо сейчас, пока он ничего не ожидает. Он может спланировать что-нибудь вроде двойной игры. Мы рискуем потерять слишком много, тратя время на ожидание Корнелиуса. Я не верю ему, мистер Смайлс.
— Вы не доверяете ему, поскольку не встречались с ним и не тестировали его бруннеровским методом, так ведь? — мистер Лукас поддел носком ботинка полено, торчавшее из огня. — Мы не сможем попасть в тот дом без знаний Корнелиуса об этих дурацких ловушках его отца. Если Корнелиус не придет, мы будем вынуждены отказаться от всей этой затеи.
Мисс Бруннер вновь улыбнулась, продемонстрировав острые зубки.
— Вы стареете и становитесь осторожнее, мистер Лукас; да и мистер Смайлс при одном звуке о деле теряется. Что же касается моего мнения, вот оно: без риска здесь не обойтись.
— Ты — тупая корова, — Димитрий часто на людях бывал грубым с мисс Бруннер — он любил нагонять на нее страх: публичные оскорбления, наказания наедине. — Мы взялись за дело не только для того, чтобы рисковать; мы занялись им ради того, что старый Корнелиус спрятал в своем доме. И без Джерри Корнелиуса мы никогда этого не получим. Он нам нужен — в этом истина.
— Рад слышать это, — язвительно провозгласил Джерри, несколько театрально входя в комнату и закрывая за собой дверь.
Мисс Бруннер окинула вошедшего взглядом: очень высокий, а бледное лицо, обрамленное волосами, напомнило молодого Суинберна; черные глаза на этом лице вовсе не представлялись добрыми. На вид ему было около двадцати семи. Рассказывали, что он — иезуит; действительно, в его облике просматривалось что-то от декадентской, аскетичной внешности церковного интеллектуала. У него есть будущее, подумала она.
Джерри чуть уронил голову, повернувшись и направив на мисс Бруннер пристальный взгляд, полуукоряющий-полудовольный. Она скрестила ноги и вновь принялась покачивать ступней. Он же грациозно продефилировал в направлении мистера Смайлса и с некоторой степенью удовольствия обменялся с ним рукопожатием.
Мистер Смайлс вздохнул.
— Рад, что вам все удалось, мистер Корнелиус. Как скоро мы можем начать?
Джерри пожал плечами:
— Как только пожелаете. Мне нужен примерно день, чтобы закончить кое-какие дела.
— Завтра? — голос мисс Бруннер поднялся до несколько более высокого уровня, чем обычно.
— Через три дня, — Корнелиус сложил губы трубочкой. — В воскресенье.
Мистер Повис произнес из-за своего бокала:
— Три дня — слишком много, парень. Чем дольше мы ждем, тем больше вероятности, что появится кто-то, кто узнает, что мы планируем. Не забывайте: Саймонс и Харви оба отступили, а ведь Харви особенно не отличается тактом и дипломатичностью.
— На их счет не волнуйтесь, — ответил Корнелиус с интонацией законченности.
— Что вы сделали? — в голосе мисс Бруннер все еще чувствовалась резкость.
— Ничего страшного. Просто они отправляются в круиз на грузовом пароходе, берущем курс на Нью-Йорк. Поездка будет долгой, да и с командой они не смешаются.
— А как вы заставили их поехать? — мистер Лукас опустил взгляд, когда Корнелиус повернулся, услышав его вопрос.
— Ну, — протянул Джерри, — были одно-два дела, которых им очень хотелось. Я устроил эти дела — при условии, что они отправятся в поездку.
— Какие «дела»? — с интересом спросил мистер Крукшенк.
Джерри не отреагировал.
— То, что вы еще должны сделать, это так важно? — продолжала задавать свои вопросы мисс Бруннер.
— Я хочу навестить дом перед нашим путешествием.
— Почему?
— По личным причинам, мисс Бруннер.
Мистер Повис произнес, не поднимая своего задумчивого уэльсского лица:
— Если вы не против, мистер Корнелиус, мне хотелось бы знать: почему вы помогаете нам?
— Вы поймете меня, если я скажу, что это — ради отмщения?
— Месть? — мистер Повис часто-часто покачал головой. — О, да. Время от времени у каждого из нас возникают такие чувства, так ведь?
— Ну, тогда, значит, месть, — с облегчением проговорил Джерри. — Теперь я полагаю, мистер Смайлс сообщил вам мои условия? Вы, когда получите то, что хотите, должны сжечь дом до основания, но оставить невредимыми моего брата Фрэнсиса и мою сестру Кэтрин. Есть еще старый слуга, Джон; его тоже ни в коем случае нельзя трогать.
— Остальной персонал? — Димитрий жестом руки помог себе задать вопрос; жест оказался невежливым.
— Делайте, что хотите. Я думаю, вам потребуется помощь?
— Около двадцати человек. Мистер Смайлс устроил это. Он говорит, что их вполне хватит, — при этих словах мистер Лукас бросил взгляд на мистера Смайлса; тот кивнул.
— Должно хватить, — задумчиво проговорил Джерри. — Дом хорошо охраняется, но, конечно же, полицию они не позовут. Со специальным оснащением у вас должно быть все в порядке. Не забудьте сжечь дом.
— Мистер Смайлс уже напоминал нам об этом, мистер Корнелиус, — заверил Димитрий. — Так же, как и вы. Мы сделаем в точности все, что вы говорите.
Джерри поднял широкий воротник своего пальто.
— Правильно. Я ухожу.
— Будьте осторожны, мистер Корнелиус, — протяжно произнесла мисс Бруннер, когда он выходил.
— О, я думаю, так и будет, — ответил он.
После ухода Корнелиуса, оставшейся шестеркой было сказано немного. Лишь мисс Бруннер переместилась на другой стул. Она, казалось, была не в настроении.
2
Бойкая музыка наполняла «кадиллак» с открывающимся верхом, в котором Джерри Корнелиус ехал в сторону кентского побережья — «Зут Мани», «Ху», «Битлз», «Моуди Блюз», Манфред Манн и «Зэ Энималс»: Джерри прослушивал на встроенном магнитофоне только самое лучшее.
Громкость была включена до предела. В различных местах кабины были встроены три динамика, так что Джерри был просто не в состоянии уловить звук работающего двигателя; содержимое бокала, укрепленного на защелке около рулевого колеса, подплясывало в такт с ударами басов. Корнелиус время от времени дотягивался до бокала, пригублял вино и снова фиксировал сосуд в защелке. Разок он сунул руку в «бардачок» и вынул оттуда полную пригоршню пилюль. Он не спал большую часть недели, и пилюли больше не помогали ему бороться с раздражением; однако он все равно продолжал набивать ими рот, запивая каждую порцию из бокала. Немного спустя он достал полупустую бутылку виски «Белл» и вновь наполнил бокал.
Дорога перед ним была мокрая, дождь продолжал молотить в лобовое стекло. Две пары «дворников» очищали стекло, работая в такт музыке. Хотя печка и была включена, Джерри было холодно.
Сразу за Дувром он остановился на заправочной станции и в ожидании, пока ему заправят машину, скатал себе тонкую сигарету из лакричной бумаги и табака «Олд Холборн». Оплатив заправку и закурив сигарету, он поехал, выдерживая направление вдоль побережья, свернул на боковую дорогу и в конечном счете проехал по главной улице поселка при гавани Саутквей в воздушной подушке салона, наполненной звуками гитар, органов и высоких голосов. Море под хмурым небом казалось черным. Он медленно проехал вдоль пристани, перестукивая колесами по булыжнику, и выключил магнитофон.
На некотором отдалении от полотна дороги расположилась гостиница под названием «Яхтсмен». На вывеске гостиницы красовался улыбающийся мужчина в окружении яхтенной оснастки. Позади него простирался вид на гавань, как она смотрится из гостиницы. Вывеска слегка покачивалась на ветру. Подав «кадиллак» задним ходом во двор гостиницы, Джерри вышел из него, оставив ключи в замке зажигания. Он сунул руки в высокие карманы пальто и немного постоял около машины на прямых ногах, глядя поверх черной воды на замшелые лодки. Одна из них была его катером, который он переделал из современной спасательной шлюпки.
Джерри оглянулся на здание гостиницы, отмечая, что ни одна лампа не была зажжена и что никакого движения в гостинице, казалось, не было. Он прошел наискось к воде; металлическая лестница вела прямо в море. Джерри осторожно спустился на несколько ступенек, а затем спрыгнул на палубу своего катера. Остановившись на несколько секунд, чтобы установить равновесие на шаткой палубе, он направился прямо к ухоженному капитанскому мостику. Не включая света, он наощупь нашел пульт управления и запустил мотор на прогрев.
В ожидании этого он вернулся на палубу и отдал швартовы.
Вскоре он уже прокладывал курс из гавани в открытое море.
* * *
Лишь один человек в конторе управления гавани видел, как Джерри уходил в море. К счастью для Джерри, этот человек был почти столь же продажен, как и те шестеро в доме в Блэкхите. У этого же, как обычно говорят, была своя цена.
Выдерживая знакомый курс, Джерри направлял лодку в сторону побережья Нормандии, где его покойный отец построил себе копию «Ле Корбюзье шато» — старое здание, добротно возведенное еще перед второй мировой войной.
Выбравшись за пределы трехмильной зоны, Джерри включил радио и поймал позднюю станцию, «Радио к-9», носившую название «Радио с перчинкой». Передавали всякую всячину; звучание походило на смесь греческой и персидской музыки в отвратительном исполнении, вероятно, одной из новых групп, которую люди рекламы все еще тщетно пытались протолкнуть. Сами по себе парни не имели о музыке абсолютно никакого понятия; для них оставалось тайной, что одна группа должна быть популярной, другая — нет, однако они были убеждены, что новый звук принесет им славу и деньги. Все это — в прошлом, во всяком случае, на настоящий момент, подумал Джерри. Он переключал станции, пока не обнаружил сравнительно приличную.
Эхо музыки разносилось над водой. И хотя Джерри из осторожности не включал света, его можно было услышать в полумиле; но, различив слабые очертания берега, выключил и радио.
Некоторое время спустя стала видна и выстроенная отцом копия «Ле Корбюзье шато» — просторное шестиэтажное здание с тем причудливым, несколько устаревшим внешним видом, который имели все «футуристические» здания двадцатых-тридцатых годов. Это шато в придачу носило налет немецкого экспрессионизма в архитектурных решениях.
Для Джерри дом этот символизировал собой самый дух резкого изменения в жизни, и он наслаждался чувством, охватившим его при виде силуэта здания, так же, как иногда наслаждался, слушая шлягеры последнего года. Дом в соответствии со старой банальной традицией был поставлен на самом краю утеса, пирамидой возвышавшегося над ближайшей деревней, находившейся милях в четырех. На дом был направлен луч прожектора, придававший ему вид, схожий с нелепым военным мемориалом. Джерри знал, что дом был воздвигнут небольшой армией немецких наемников — людьми, которые были таким же достоянием прошлого, как и построенное ими здание, и все же во временном отношении отражали некий дух годов тысяча девятьсот семидесятых.
Однако шел ноябрь тысяча девятьсот шестьдесят…, когда Джерри запустил двигатель и медленно двинулся по курсу, который — он знал — приведет его к утесу под домом.
Утес оказался хуже, чем если бы был отвесным; он полого опускался около сотни футов и нес на себе груз предупреждающих знаков опасности. Он был не под силу даже знаменитому Вольфу. Очертания обрыва давали Джерри Корнелиусу преимущество, так как он скрывал его лодку от телевизионных камер наблюдения, установленных в доме. Радар прощупывал пространство недостаточно низко, чтобы обнаружить его судно, а вот телевизионные камеры были направлены на все места, где была вероятность чьей-либо высадки. В данном случае брату Джерри — Фрэнку не довелось узнать о тайном вторжении.
Джерри поставил лодку на якорь у утеса с помощью манжет с мощными присосками, которые взял с собой для этой цели. В конструкцию манжет входили металлические кольца, и Джерри привязал якорные канаты к этим кольцам. Сам он рассчитывал вернуться прежде, чем спадет прилив.
Часть утеса была выполнена из пластмассы. Корнелиус легонько постучал по ней и подождал несколько мгновений, пока она не подалась внутрь на несколько дюймов и испуганное худое лицо не уставилось на него. Лицо принадлежало долговязому шотландцу, старому слуге и воспитателю Джерри Джону Гнатбельсону.
— Ах, сэр!
Лицо отступило, освобождая вход.
— Она в порядке, Джон? — спросил Джерри, протискиваясь за пластиковую дверь в кабинку с металлическими стенками.
Джон Гнатбельсон отступил назад, затем подался вперед, закрывая дверь. Ростом он был около шести футов четырех дюймов, долговязый малый почти без скул, с пучками бакенбардов до подбородка. Он был одет в старый жакет того покроя, который носят в Норфолке, и вельветовые брюки. Кости его, казалось, едва подходили друг к другу, и двигался он расхлябанно, как плохо управляемая кукла.
— Думаю, она при жизни, сэр, — заверил Гнатбельсон. — Как мило снова видеть вас, сэр. Надеюсь, сэр, ваше возвращение на сей раз — добрый знак, чтобы выкинуть из нашего дома вашего братца, — он посмотрел блестящими глазами куда-то в пространство. — Он сделал… сделал…
Глаза старого человека наполнились слезами.
— Веселей, Джон. А что он теперь поделывает?
— Вот этого-то я и не знаю, сэр. Мне не разрешили видеть мисс Кэтрин последнюю неделю. Он говорит, что она спит. Только какой же это сон длится неделю, сэр?
— Может быть несколько видов, — достаточно холодно ответил Джерри. — Может быть, наркотики.
— Бог ведает, сколько их он сам употребляет, сэр. Он живет на них. Все, что он с некоторых пор ест, — это плитки шоколада.
— Я думаю, Кэтрин не стала бы по собственной воле употреблять снотворное.
— Никогда бы не стала, сэр.
— Она все еще в своих прежних комнатах?
— Да, сэр. Только у дверей охранник.
— Ты приготовился к этому?
— Я — да, только я боюсь.
— Конечно, боишься. А ты отключил управление этим входом?
— Не видел необходимости, сэр, но сделал, это.
— Береженого Бог бережет, Джон.
— Да, я тоже так считаю. Только опять будет делом времени, прежде чем…
— Все — дело времени, Джон. Давай отправляться. Если управление отключено, мы не сможем воспользоваться лифтом.
— Не сможем, сэр. Придется карабкаться.
— Тогда пошли.
Они вышли из металлической камеры и попали в другую, похожую на первую, лишь чуть больше. Джон освещал путь фонарем. Показалась в виду клетка лифта с уходящей вверх шахтой. Параллельно кабелям, рядом с ними, уходила в темноту металлическая лестница. Джон сунул фонарь за ремень брюк и отступил назад. Джерри добрался до лестницы и начал взбираться.
В молчании они продвигались вверх больше пятидесяти футов, пока не оказались на самом верху шахты. Перед ними было пять входов в коридоры. Они направились в центральный вход. Коридор долго кружил и петлял, образуя часть сложного лабиринта, и, несмотря на то, что оба мужчины были знакомы с ним, иногда они мешкались на поворотах и развилках.
Наконец с некоторым облегчением они вошли в белую, освещенную неоновыми лампами комнату, в которой размещался пульт управления. Шотландец подошел к панели и щелкнул выключателем. Красный свет над панелью погас, и зажегся зеленый. Стрелки на циферблатах задрожали, и несколько мониторов сфокусировали на экранах изображения участков маршрута, который они только что проделали. Виды комнаты у подножия шахты, сама шахта, коридоры в лабиринте, теперь ярко освещенные, появлялись и сменяли друг друга на экранах. Оборудование работало бесшумно.
На двери, ведущей из комнаты, имелся большой яйцевидный предмет салатового цвета. Джон прижал к нему ладонь. Распознав отпечаток ладони и откликаясь на него, дверь, отъехав в сторону, открылась. Они вошли в короткий тоннель, заканчивавшийся такой же дверью, которую Джон таким же образом и открыл.
Теперь они стояли в темном помещении библиотеки. Сквозь прозрачную стену справа они могли видеть море, подобное глыбе черного мрамора, прорезанного серыми и белыми прожилками. Большая часть остальных трех стен была занята полками из розового оргстекла. Полки были заполнены в основном книгами в дешевых бумажных обложках. Около полудюжины книг, переплетенных в кожу, с тиснеными золотом названиями, выделялись своим несоответствием. Джон направил на них луч фонаря и улыбнулся обеспокоенному Джерри:
— Они еще здесь, сэр. Он не часто сюда заходит; иначе он мог бы избавиться от них. Но не так уж это и страшно, так как у меня есть другой комплект.
Джерри вздрогнул и посмотрел на книги. Одно из названий гласило: «Временной анализ заката Запада», Джеремия Корнелиус, МАВШ; другая книга называлась «К окончательному парадоксу», а рядом с ней — «Моделирование этики». Джерри понял, что здесь было от чего прийти в замешательство.
Часть стены библиотеки, выглядевшая достаточно естественно, была тем не менее фальшивой. Она откачнулась, открывая белую металлическую дверь и клавишу. Джерри нажал клавишу, и дверь открылась. Показалась еще одна клетка лифта. Джон задержался и поднял небольшой ящичек, прежде чем они вошли внутрь и поехали вверх. Это был один из немногих лифтов в доме, который, насколько им было известно, не был подключен ни к одной панели управления в шато.
На шестом этаже лифт остановился, и Джон, открыв дверь, осторожно выглянул. Площадка была пуста. Они вышли из лифта, и дверь — роспись во всю стену, напоминающая Пикассо в его наиболее позднем и банальном виде, — скользнула на место.
Комната, которая была им нужна, находилась в коридоре за основной площадкой. Мужчины молча подошли к углу, выглянули за него и опять спрятались.
Они увидели охранника. В руке он держал собранную автоматическую винтовку. Это был высокий тучный немец с внешностью евнуха. Он смотрел очень бдительно, вероятно, в надежде получить возможность воспользоваться своим бельгийским оружием.
Тогда Джон открыл ящик, который принес с собой, вынул оттуда небольшой стальной арбалет, весьма современный и отлично выполненный, и протянул его Джерри Корнелиусу. Держа арбалет в одной руке, Джерри ждал момента, когда охранник отвернется. Вскоре внимание охранника привлекло окно в конце коридора.
Джерри шагнул из-за укрытия, нацелил арбалет и нажал спуск. Однако охранник услышал его и отпрыгнул. Стрела лишь слегка чиркнула его по затылку. У них была лишь одна стрела.
Когда охранник начал поднимать ружье, Джерри побежал на него и сгреб пальцы его правой руки, оттаскивая их от оружия. Один палец треснул. В горле у охранника булькнуло, рот его широко открылся, и стало видно, что он без языка. В тот момент, когда он брыкнул Джерри, вмешался Джон со своим ножом, но не попал в затылок — удар пришелся в левый глаз. Лезвие вошло почти на все шесть дюймов, пробилось сверху вниз и вышло чуть ниже левого уха. Получив такой удар, тело немца мгновенно застыло в параличе.
Оно обмякло, лишь когда Джерри опустил его на пол; он нагнулся, вытянул нож из лица немца и протянул его Джону, вялому, как труп.
— Уходи отсюда, Джон, — пробормотал Джерри. — Если я сделаю это, я увижу тебя в комнате в скале.
Когда Джон Гнатбельсон отодвинулся, Джерри дернул ручку двери. Но только повернув торчавший в замочной скважине ключ, Джерри открыл дверь; ключ он забрал с собой. Оказавшись в комнате, он тихо прикрыл дверь и снова запер ее.
Он стоял в женской спальне.
Тяжелые занавеси наискось закрывали большие окна. То место, в котором он оказался, было наполнено застоявшимся запахом мочи и боли. Джерри пересек знакомую комнату и, найдя лампу у кровати, включил ее.
Красный свет залил помещение. На кровати лежала прекрасная девушка в неброском платье. Ее великолепные черты напоминали его собственные. Черные волосы девушки спутались, маленькие груди вздымались и опадали судорожно и прерывисто, дыхание было частым, неглубоким. Состояние ее вовсе не было естественной формой сна. Джерри поискал метки на коже и нашел их на правой руке около плеча. Она явно не сама управлялась с иглой; это сделал Фрэнк.
Джерри тронул ее оголенное плечо.
— Кэтрин!
Он наклонился и поцеловал ее холодные мягкие губы, баюкая ее. Ярость, жалость к себе, отчаяние, страсть — все эти чувства проявились теперь, поднимаясь из глубины, и он впервые не стал их сдерживать.
— Кэтрин!
Девушка не шевельнулась. Джерри плакал, содрогаясь всем телом; попытки сдерживать дрожь были напрасными. Он схватил ее руку и ощутил как бы прикосновение к руке трупа. Тогда он сжал ее, будто надеясь, что боль пробудит девушку. Потом он разжал пальцы и встал.
— Дерьмо!
Раздвинув занавеси, он открыл окна. Ночной воздух вытеснил затхлый запах из комнаты.
На прикроватном столике девушки не было косметики, только пузырьки из-под наркотиков и несколько кожных мазей.
Ярлычки на пузырьках носили крошечные надписи, сделанные Фрэнком; он экспериментировал.
Снаружи кто-то вскрикнул и принялся дубасить в металлическую дверь. На секунду он уставился на дверь отсутствующим взглядом, затем подошел к ней и вставил в гнезда верхнюю и нижнюю задвижки.
Жесткий, холодный голос прервал крики:
— Что случилось? Кто-то оказался достаточно невоспитанным, чтобы войти в комнату мисс Кэтрин без ее разрешения?
Джерри узнал голос Фрэнка, который, вне всякого сомнения, подозревал, что в комнате находился его брат.
Раздались смущенные возгласы охранников, и Фрэнку пришлось возвысить свой голос:
— Кто бы ты ни был, ты ответишь за нарушение частных прав моей сестры, ты не можешь выйти оттуда, если ты как-нибудь обидел ее или помешал ей, обещаю, ты скоро умрешь. Да только ты и сам этого захочешь.
— Избито, как всегда, Фрэнк! — прокричал в ответ Джерри. — Я знаю, что ты понял: это я, и знаю, что ты уже наложил в штаны от страха. У меня здесь больше прав, чем у тебя. Дом принадлежит мне!
— В таком случае тебе следует остаться, а не передавать его мне и Кэтрин. Говорю, что думаю, Джерри!
— Отошли своих фрицев, войди, поговорим. Мне нужна только Кэтрин.
— Я не так наивен. Ты никогда не узнаешь, чем я накачал ее, Джерри. Только я могу разбудить ее. Это ведь, как волшебство, а? Она хорошо накачана. Но если б я ее сейчас разбудил, ты не храбрился бы так и не сиганул бы с ней в койку через десять минут. — Сказав это, Фрэнк засмеялся. — У меня здесь, за дверью, доза того, что потребуется тебе, прежде чем ты сможешь это, а потом ты больше этого не захочешь. Ты не можешь принять дозу и сделать это, Джерри!
Фрэнк был в хорошем настроении. Джерри заинтересовало, что такое тот нашел, что могло бы его взбодрить. Фрэнк всегда был нацелен на новые соединения и, как хороший химик, обычно каждый раз выходил с новенькой находкой. Та ли эта смесь, что текла сейчас в венах Кэтрин? Наверное, нет.
— Бросай сюда свою иглу и входи с чистыми венами, Фрэнк, — прокричал в ответ Джерри, подлаживаясь к сложившейся ситуации. Он достал из кармана то, что приготовил для встречи с Фрэнком, и ждал, однако тот, казалось, не собирался принимать его предложение. Нули начали грохотать в дверь. Вскоре, однако, по ту сторону двери вынуждены были остановиться, так как Фрэнк придавал очень уж большое значение рикошету. Они прекратили стрельбу.
Джерри прошел к кровати и поднял с нее свою сестру, но потом опять опустил: в этом не было никакого смысла; с ней у него не будет и шанса выбраться отсюда. Ему придется оставить ее и лелеять надежду, что мозг Фрэнка не дойдет до мысли об убийстве. Однако особых оснований для надежды не наблюдалось: медленная смерть была единственной стоящей вещью в книге судеб Фрэнка. Из кармана своего пальто Джерри вынул плоскую коробочку, похожую на табакерку, и раскрыл ее. В ней лежали два маленьких фильтра. Он вставил по одному в каждую ноздрю и, плотно сжав губы, запечатал их пластырем, взятым из другого кармана.
Затем он отодвинул задвижки на двери и, медленно повернув ключ, слегка приоткрыл дверь. Фрэнк стоял на небольшом отдалении, говоря что-то четверым штурмовикам. Кожа у Фрэнка была серая, натянутая на его почти бесплотный скелет, подобно безжизненной пленке из пластика. Они еще не заметили, что дверь открылась.
Джерри бросил в коридор гранату. Стоявшие заметили ее падение, но только Фрэнк благодаря своим познаниям в химии узнал в ней гранату с нервно-паралитическим газом и, ни секунды не медля, бросился вон из коридора, показывая охранникам пример.
Джерри поспешно шагнул из комнаты и плотно закрыл за собой дверь. Охранники попытались было ринуться к нему, но газ уже начал свое действие. Когда они задергались, подобно эпилептикам, и попадали на пол, подпрыгивая в конвульсиях, Джерри окинул их довольным, оценивающим взглядом.
Джерри Корнелиус двинулся следом за Фрэнком Корне-лиусом, обнаружил его у лифта, нажимающим кнопку вызова, но лифт ушел вниз, к библиотеке. Увидев Джерри, Фрэнк выругался и побежал в конец коридора, к лестнице. Джерри принял решение, что больше не хочет видеть Фрэнка в живых, и достал свой пистолет с иголками. Пневматический пистолет вмешал магазин с сотней разрывных пулек и обладал такой же эффективностью на коротких дистанциях, как и любой мелкокалиберный пистолет, он был оружием куда более точным и к тому же не пачкался. Единственным его недостатком было то, что его приходилось перезаряжать после каждого выстрела.
Джерри побежал за братом. Фрэнк явно был без оружия; он стремительно бежал вниз по винтовой лестнице. Прислонившись к перилам, Джерри прицелился в голову Фрэнка.
Но, когда он навел свое оружие, понял, что и сам надышался нервно-паралитическим газом: оружие в его руке два раза подпрыгнуло, и он непроизвольно нажал на курок. Иглы разлетелись веером, а Фрэнк пропал со ступеней на третьем этаже и был теперь вне поля зрения.
Джерри услышал голоса и шум шагов, и понял, что Фрэнк позвонил в другую секцию охраны. У него больше не было гранат с газом. Оставалось только уходить.
Он побежал обратно по площадке. Лифт ждал его. Фрэнк мог предположить, что лифт не работает, поскольку ему самому с лифтом не повезло. Джерри вошел в лифт и спустился вниз, в библиотеку; она была пуста. В библиотеке он задержался, чтобы взять с полки свои книги. Джерри открыл стеклянную дверь, шагнул на балкон, бросил книги в море, вернулся в библиотеку, аккуратно закрыл дверь и постучал у другого входа. Дверь открылась; за ней стоял Джон. Он все еще был бледен.
— Что случилось, сэр?
— Может быть, он никогда толком и не догадается, Джон, так что ты еще можешь выбраться из этого. Я думаю, он расстроен. Выбор сейчас за тобой, В воскресенье ты должен как-нибудь вызволить Кэтрин из этого дома и доставить в домик на краю деревни. Вероятно, будет много суматохи, и тебе удастся достаточно просто сделать это. Только не допусти ошибки. Вы оба нужны мне в том домике.
— Да, сэр, но…
— На детали нет времени, Джон. Сделай это. Не провожай меня.
Джерри Корнелиус прошел через помещение с пультом управления, и Джон опять выключил оборудование.
А потом Джерри был уже на обратном пути, с фонарем в руке пробираясь к лодке.
Через двадцать минут он снова смотрел вверх, на дом, из своей лодки, которая продвигалась к английскому берегу. Теперь дом был полон света и выглядел так, словно его обитатели устраивали вечеринку.
До рассвета оставался еще час. Он еще успевал вернуться в Саутквэй до того, как новый человек заступит на пост в конторе управления гавани.
3
В воскресенье утром мисс Бруннер и Димитрий выехали в Блэкхит. Она закрыла дверь своего дома в Голланд Парке и сунула записку для молочника в пустую бутылку на ступеньке лестницы. К тому моменту, как она, надев перчатки, изящной походкой двинулась по дорожке от дома, Димитрий уже завел «лотус-15».
Позже, когда они пережидали поток машин на Найтсбридж, чтобы, вклинившись в него, начать движение, мисс Бруннер решила, что вести машину будет она, и они с Димитрием поменялись местами. Меняться местами было их обычаем, удерживавшим их вместе в столь ненадежное время.
— Лучше было бы, чтоб мистер Корнелиус был там, — с нажимом произнесла мисс Бруннер, ведя машину по Слоун-стрит, меньше загруженной транспортом, чем это могло бы быть в рабочий день. Димитрий сидел сзади и курил. Он выдержал изнурительную ночь, и в этот раз был не так доволен собой, как обычно, в особенности из-за того, что мисс Бруннер все время настойчиво называла его Корнелиусом.
Пусть выдумывает, решил он про себя. И все-таки он, видимо, ревновал к Корнелиусу: ему потребовалось две чашки крепкого кофе, когда, поднявшись, убедился, что он — вовсе не Джерри Корнелиус. С другой стороны, было не так легко убедить в этом мисс Бруннер, и сегодня она была настолько плохой, какой не была с самого четверга.
Ну, что ж, в случае удачи к понедельнику все кончится, и они смогут приступить к следующей фазе их плана — фазе, куда более сложной, которая требовала и работы мысли, и немного энергичных действий.
Жаль, что нападение на дом было единственным путем; ему эта идея вообще не нравилась — с самого первого предложения; но, поразмыслив о деле, он уже наполовину желал этого. Просто сам факт был ему помехой.
Мисс Бруннер с откровенным удовольствием провела нервно подрагивавший «лотус-15» через вестминстерский мост и смело въехала в лабиринт улиц за мостом, а затем выехала на Старую Кентскую дорогу.
Она приняла решение, что должна овладеть Джерри Корнелиусом, и знала, что эта ситуация принадлежала к числу тех, в которых она должна действовать самостоятельно, не полагаясь на Димитрия. Островатый шик, думала она, этакий довольно пикантный шик. И она почувствовала себя лучше.
* * *
Мистер Крукшенк, агент эстрадных артистов, поцелуем попрощался с мисс Дэззл. Крохотная мисс Дэззл была основательно обнажена — так, как не появилась бы на сцене, разве что с той единственной целью, чтобы публика увидела, что она действительно обладает самыми изысканными мужскими гениталиями, какие ей, например, только приходилось видеть.
Мистер Крукшенк решил, что еще не настал момент открыть этот особый секрет; нет, не настал, пока в течение трех дней недели мисс Дэззл с каждым записанным ею диском очень ровно продвигалась к позиции первого номера в Десятке Лучших Девушек. Когда окажется, что пятое место — потолок для нее, тогда могут появиться слабые слухи. Потом, может быть, — женитьба, рассчитывал он, хотя ему была ненавистна сама мысль потерять мисс Дэззл.
Готовый к поездке «роллс-ройс» мистера Крукшенка, с шофером в салоне, ожидал его внизу у входного холла, ведущего к квартире мисс Дэззл в Блумсберри.
Шофер знал дорогу сюда.
Мистер Крукшенк включил встроенный приемник, когда машина легла на курс в направлении в Блэкфрайэр-бридж. Он покрутил ручку настройки и, по счастью, наткнулся на последний хит Крошки Мисс Дэззл, который давали на «Виг Бит Колле» — круглосуточной программе поп-музыки. Это была заводная песня, и мистер Крукшенк вполне завелся. Слова, казалось, адресовались ему:
Я — часть тебя, я — твое сердце, Хочу с тобой начать, и знаю…
Ритм поменялся с четырех четвертей на трети четверти, гитары обрушились в пятую, когда она запела:
И только: что это, И только: что это, И только: что это, Хочу я знать.
Он глянул из окна, когда машина ехала по Фаррингтон-стрит в направлении моста. Воскресные труженики все, казалось, двигались в том же направлении, как-будто над землей слышался голос лемминга. В несколько философском настроении мистер Крукшенк решил, что голос действительно слышался — по всей Европе.
* * *
Мистер Повис встал поздно, ибо обычно воскресенье было для него днем отдыха, и вообще он поднялся раньше обычного лишь потому, что знал: ему следовало быть этим утром в Блэкхите. Он вышел из своего маленького домика в Гайд-Парке с порезом после бритья на лице и во вчерашней рубашке. Он выгнал за угол гаража свой синий «Астон Мартин» и убрал в нем крышу в надежде на то, что сырой бриз окончательно разбудит его во время езды.
С той же целью он включил радио, хотя уже слишком сильно опаздывал, чтобы услышать в исполнении Крошки Мисс Дэззл «И только: что это». Вместо этого он наткнулся на самую середину песни «Хвостатых ребят» Длинного Тома «Сосунки того заслуживают». Если у мистера Повиса была своя судьба, то «Хвостатые» Длинного Тома пели сейчас ее мелодию — не то, чтобы это сразу открылось мистеру Повису, он это почувствовал потом. Единственное воздействие, которое произвела на него эта песня в тот момент, — это то, что в результате он почувствовал голод, хотя и не понял, каким образом. Мысль его вернулась к мисс Бруннер и Димитрию, которых — обоих — он знал весьма близко. Вообще было крайне маловероятно, что он согласился бы на это предприятие, если бы не знал их так хорошо.
Мисс Бруннер и Димитрий умели убеждать. За исключением моментов чрезвычайной серьезности, они обычно были неотделимы друг от друга в его памяти: мисс Брукнер и Димитрий.
Мистер Повис был несчастным, озабоченным человеком. Он проехал через парк, воздух в котором показался ему чище, и, свернув налево, въехал в район Рыцарского моста — легендарный квартал воров в Лондоне, где у каждого входа в магазин (или, чтобы быть точнее, в каждом магазине) следовало ожидать встречи с вором того или иного обличья. Он тоже выбрал Слоун-стрит, однако проехал через Бэттерси-Бридж и, лишь добравшись до Клэфом-Коммон, понял, что ошибся и теперь уже откровенно опаздывал по сравнению с прежними случаями,
К тому времени, когда машины пересекли реку, мистер Смайлс завтракал в своем доме в Блэкхите, удивляясь, как это он оказался в этом деле на первой роли. Его осведомленность об информации (возможно, на микрофильме), которую надо было найти в доме старика Корнелиуса, происходила от друга Фрэнка Корнелиуса — преуспевающего импортера наркотиков, который снабжал Фрэнка редкими химикалиями для его экспериментов. В некий момент легкого настроения у Фрэнка кое-что соскользнуло с языка, а мистер Харви — импортер — позже ляпнул то же самое мистеру Смайлсу, и тоже в состоянии благодушия.