— Мой друг Б… высокий… голова… красный… сапоги… желтый… серый… куртка… маленький ус… толстый… молода… где быть?.. была?.. кто видала?.. это место?..
— Не волнуйтесь, Чарльз, я сам разберусь с ним. Итак, Валера, чем вам не подошла Галатея?
Но — увы! — меня по-прежнему не понимали, и никто не пришел мне на помощь. Все только с идиотским недоумение переглядывались между собой, пожимали плечами и качали дурацкими головами.
— Я не покупаю шлюх по такой цене.
Я снова, с еще большей выразительностью, не переставая из всех сил теребить буфетчика за руку, повторил оптом весь свой запас скандинавских слов, рассчитывая, что хоть некоторые из них достигнут цели. Вообще очень добросовестно старался быть понятым.
Публика оживленно обменивалась мнениями по случаю разыгрывавшегося пред ней инцидента. Наконец один и зрителей, человек с более умной физиономией, хлопнул себя по лбу и, видимо сгорая желанием выяснить дело, бежал по залу, крича что-то, из чего я понимал только часто повторявшееся слово «норвежец». Через несколько минут он вернулся с довольной улыбкой на лице в сопровождении старого господина, очень добродушного вида, в белом костюме. Публика расступилась пред этим почтенным человеком, который, приближаясь ко мне, приветливо улыбнулся и заговорил со мной на настоящем норвежском языке. Так и чувствовалось, как он обрадовался воображаемой возможности поговорить с земляком.
— Вы назвали Галатею шлюхой?
Как нарочно, во всей его мягкой и, видимо, благожелательной речи я не понял ни одного слова, что должно было отразиться на моем лице и во взгляде. Говорил незнакомец очень быстро, а я мог понять по-норвежски из пятого в десятое только при условии очень тихой и ясной речи.
— Именно так, сэр.
Заметив мое смущение, белый господин с своей стороны окинул меня недоумевающим взглядом и спросил на своем родном языке, стараясь выговаривать слова как можно яснее:
— Та-а-ак. Вы заказывали идеальную любовницу, верную и преданную.
— Вы говорите по-норвежски?
Галатея застонала.
— Прости, дорогая, я скрывал это от тебя. Я хотел рассказать обо всем позже. Сначала мне нужно было убедиться, что ты любишь его, но заставлять тебя не собирался.
— Говорит… мал… очень мал, — пролепетал я.
— Мерзкие, гнусные мужчины, вы все! Я ненавижу вас! — крикнула она.
Он сделал негодующее лицо и принялся что-то изъяснять окружающим по-немецки. Те тоже стали делать негодующие лица.
Чем собственно я вызвал общее негодование — я не в силах был понять. Мало ли кто не знает по-скандинавски, так не вменять же им это в преступление! Я же все-таки знал несколько слов, а этим могут похвалиться далеко не все.
Чувствуя, что во мне закипает раздражение против так несправедливо отнесшейся ко мне публики, я повышенным тоном предложил старому господину свой сумбурный вопрос о Б. Старик, очевидно, понял меня; но это нисколько не помогло делу, и я находил, что его совершенно напрасно притащили ко мне.
Не могу теперь и приблизительно представить себе, чем бы окончилась вся эта история, если бы на мое счастье не явился на сцену тот самый, из-за которого я поднял весь этот кавардак, т. е. Б. Беспомощно оглядываясь кругом, я первый увидел его, как он входил в зал. Я бросился к чему в порыве такой сердечной радости, какая обыкновенно проявляется лишь со стороны того, кто желает занять денег у встречаемого им человека.
– Это то, для чего вы и приехали в Сайгон...
— Слава богу, вот, наконец, и ты! — крикнул я, чуть не обнимая его. — Ах, если бы ты знал, как я измучился без тебя! Ведь я думал, что потерял тебя по дороге!
Глава 2
— Да вы — англичанин?! — с приятным изумлением вскричал седой старик, услыхав, что я говорю на языке Шекспира и Байрона, на котором теперь заговорил и он, и притом нисколько не хуже меня.
– Мерзавцы! Мерзавцы!
Раздался треск: тяжелая стеклянная пепельница, которой Ричард Цански неистово стучал о стол, разлетелась вдребезги. На Малко смотрел невидящий глаз патрона ЦРУ, объятого гневом.
— Да, англичанин, — ответил я, нахохлившись, — и очень горжусь этим. Надеюсь, что уж против этого-то вы ничего не имеете возразить?
Малко с любопытством осматривал мебель в кабинете американца. После «Тет»-наступления, каждый ящик носил определенный номер, соответствующий очередности эвакуации. Вся мебель была стальная.
– Вы должны были встретиться с полковником Митчелом у меня сегодня утром, – медленно проговорил Цански после того, как сбросил осколки разбитой пепельницы в корзину.
— О, конечно, в особенности, если вы перестанете коверкать чужие языки, разыгрывая из себя бог весть кого, — наставительно произнес старик, приподнимая свою белую шляпу, и, удаляясь, добавил на ходу: — Я тоже англичанин.
Внезапно в ладонях Малко появилось неприятное покалывание. Все это напомнило ему тот день в Стамбуле, куда он прибыл как раз вовремя, чтобы увидеть проходящего под окном человека, с которым у него была назначена встреча.
Мэнрайт продолжал, как ни в чем не бывало:
Когда мы с Б. уселись, наконец, за кофе и я все ему рассказал, он серьезно проговорил:
А между тем, он чувствовал себя в безопасности здесь, в этом прохладном кабинете, защищенном от горячего и пыльного Сайгона.
— И теперь вы, Валера, утверждаете, что любовница — это шлюха. Откуда вдруг такая вспышка старомодной стыдливости?
— Знаешь, почему произошло все это недоразумение? Ты слишком многоязычен. Если ты не перестанешь щедро расточать здесь свои лингвистические богатства, то непременно погибнешь… По-санскритски или по-хаддейски знаешь?
– Поясните мне.
— Стыдливость тут ни при чем. Мне не нужна женщина, у которой были шашни с другими.
— Нет, эти языки мне совершенно незнакомы, — сознался я.
– Все эти желтые – мерзавцы! Все!
— Я должна остаться с этим человеком, потому что он мой хозяин и заплатил за меня?
— А по-китайски и по-еврейски?
Черты лица Ричарда Цански дышали ненавистью. Смерть полковника Митчела наложилась татуировкой на его мозг, и она будет существовать всегда, как и татуировка на его волосатых руках.
— Ни в коем случае, девочка. Подойди ко мне.
— Тоже не знаю.
– Уже несколько месяцев эти мерзавцы вмешиваются в наши дела, – проворчал он. – Они берут наши доллары, наши парни теряют здесь здоровье, а когда мы даем им советы, они отвечают, что, мол, находятся у себя дома...
Она бросилась прочь от Валера, но вдруг остановилась, заколебавшись. Клаудиа хотела было привлечь девушку к себе, но Галатея поразила всех: она подошла к Мэнрайту, который ласково обнял ее.
— Ни одного слова?
– У себя???
— Вот так, Валера, — объявил он, — а теперь забирайте своих вояк и катитесь отсюда. Утром получите свой чек.
Он горько рассмеялся.
— Ни единого.
— Нет уж, я не уйду, пока не узнаю, кто этот негодяй.
– Да нет больше Вьетнама, я это знаю, я это вижу! Нет больше ничего: ни экономики, ни администрации, никакой продукции. А они отказываются изменить расценки обмена.
— О чем вы?
— Ну и слава богу! — с видимым облегчением проговорил Б. — А я опасался, что ты знаешь и эти языки так же, как и норвежский, и начнешь приводить им в смущение простодушных немецких поселян.
– А кто эти мерзавцы?
— Я хочу знать, кто этот умелец, который переспал с ней.
Чем сильнее припекало утреннее солнце, тем утомительней становился переезд до Кёльна. В вагоне была невыносимая духота, так как все окна и двери были крепко заперты. Я уже давно заметил, что пассажиры железных дорог очень боятся свежего воздуха, предпочитая дышать отравленным дыханием друг друга. Даже вентиляторы всегда тщательно ими закрываются. Проникая сквозь стекла, солнце слепит нам глаза и жжет наше тело. Голова болит, все члены ноют от долгого сидения. Одежда, лица и руки покрываются слоем пыли и сажи, проникающих во все щели вагона.
— Как вы смеете?
Цански посмотрел на Малко и внезапно успокоился.
Мы, пассажиры, дремлем и лишь по временам пробуждаемся от какого-нибудь толчка или резкого свистка, а потом опять валимся друг на друга. Очнувшись на мгновение, я вижу на своем плече голову соседа. Мне жаль сбросить с себя эту доверчивую голову, но она так давит мое плечо, что я поневоле отталкиваю ее на плечо другого соседа, который тоже спит, уткнувшись лицом в стену вагона. Оттолкнутая мною голова и на новом месте продолжает покоиться так же безмятежно, как на старом.
— Прохиндей чертов, ты что же будешь отрицать очевидное? Твоя потаскуха спала тут с кем ни походя. Она беременна! Понимаешь, беременна. Я должен знать, кто он. Я ему устрою веселую жизнь!
– Президент и вице-президент, – ответил он. – Они стоят друг друга. К счастью, есть один хороший парень в их правительстве. Жесткий. Тип, который не отправляется каждую неделю в Гонконг с чемоданом, набитым пиастрами, и который не плюет нам в лицо. При нем все может измениться!
Поезд несется на всех парах. При каждом его толчке мы стукаемся друг о друга, а сверху из сеток сыплются на нас разные вещи. Кое-как водворив их на места и сонно поворчав на это беспокойство, мы снова впадаем в тяжелую дремоту. При особенно сильном толчке мой саквояж постоянно падает прямо на голову нашему с Б. единомышленнику в похищении чужих мест. Он испуганно вскакивает, в чем-то извиняется предо мною, сует саквояж обратно в сетку и тут же, прислонившись опять головою к плечу своего соседа, переселяется в мир сонных грез. Успев только кое-как отметить в своем отяжелевшем мозгу суть происшедшего, я тоже снова засыпаю.
В комнате повисло молчание. Наконец Мэнрайт спросил:
Малко начал кое-что понимать. ЦРУ вело некую игру, которую оно так долго практиковало в Центральной Америке: покупка и продажа правительств всякого рода.
— У какого психиатра вы наблюдаетесь?
– Все это не очень ясно, – сказал он. – Для чего я все-таки сюда приехал?
Временами мы стараемся стряхнуть с себя сонную одурь, приободряемся и таращим тусклые от сна глаза на открывающиеся пред нами виды немецкой страны: на плоскую, безлесную, истрескавшуюся от засухи землю; на ничем не отделенные друг от друга маленькие участки, на которых рядом мирно уживаются рожь и свекла, овес и картофель, но все в полном порядке, как в садах и огородах. Среди этих зеленых полос разбросаны маленькие довольно невзрачного вида кирпичные домики. На горизонте показывается шпиц колокольни. (Так оно и должно быть: ведь первый вопрос, который мы обращаем к другим народам, относится к тому, во что они верят, поэтому нисколько неудивительно, если они прежде всего стараются показать нам свои священные здания, а потом уж и верха фабричных труб; на первом плане религия, на втором — труд.) Постепенно на наш поезд надвигается море кровель, из которого, так же постепенно, начинают выделяться дома, фабрики, улицы. Поезд то и дело вздрагивает, переходя с одной рельсовой стычки на другую, потом входит под стеклянный навес и медленно останавливается. Это какой-то городок, но такой же сонный, как и мы.
— Не дурите. Я такой же псих, как ваша Галатея девственница.
Кто-то снаружи отворяет двери нашего вагона, заглядывает в них на нас, но, должно быть, мало заинтересовывается нами, потому что тут же снова захлопывает двери, и мы снова начинаем клевать носом.
Голубой ледяной глаз уставился в золотистые зрачки Малко, ища иронии в вопросе. Потом Ричард Цански нагнулся вперед, как будто стены имели здесь уши.
— Галатея беременна? Моя гордость, моя красавица. Я вижу, вы и в самом деле не в себе. Уходите.
— Значит, я сумасшедший? Хорошо. Только полный идиот не заметит, что она в положении. Пусть повернется к свету. А вы как следует посмотрите на ее лицо при искусственном освещении.
После небольшой остановки поезд снова пускается в путь, и по мере его дальнейшего передвижения окружающая нас страна начинает мало-помалу просыпаться. Там и сям на переездах терпеливо ожидают, за опущенными шлагбаумами, прохода поезда целые ряды своеобразных тележек, запряженных волами, а некоторые и коровами. Поля испещряются вышедшими на работу людьми. Из всех труб домов подымаются столбики голубоватого дыма и черного из труб фабрик. Платформы промежуточных полустанков полны в ожидании поезда публикою.
– Все очень ясно, – проговорил он. – В Сайгоне есть тип, которого зовут Ду Тук, полковник Тук. Он – генеральный директор безопасности. И он решил сбросить марионеточное правительство.
— Если я и сделаю это, только для того, чтобы избавиться от вас.
Еще несколько часов езды по плоской и безлесной равнине — и мы, около полудня, имеем возможность полюбоваться двумя длинными и острыми шпилями, эффектно сверкающими на глубокой лазури неба. Они кажутся близнецами по своему тесному сходству и с каждым поворотом колес наших вагонов все более и более вырастают пред нами. Я описываю их сидящему далеко от окна Б., и он говорит, что это шпили знаменитого Кёльнского собора. Мы все поднимаемся и распрямляем отекшие от долгого сидения члены и начинаем собирать свой багаж, стараясь подавить зевоту.
Малко тут же подумал, что номер первый ЦРУ говорит точно так, как пропагандисты Вьетконга. Странно!
Мэнрайт ободряюще улыбнулся Галатее и повернул девушку к свету.
Между тем поезд начинает замедлять ход и вскоре входит под длинный стеклянный навес.
— Извини, дорогая. Минутное неудобство. Я потревожу тебя в первый и последний раз, клянусь честью. Никто и никогда больше не…
– Так как он недостаточно известен, – продолжал Цански, – мы решили ему помочь, вернув из отставки генерала Тринк Ну. Это тоже хороший парень, но сам он слишком мягок, чтобы одному взять власть в свои руки. У него имеются политические контакты, есть то, чего не хватает Туку. Они составят хорошее руководство страной.
Слава богу, наконец-то мы в Кёльне!
Конец фразы срезало, точно гильотиной. В скользящих над бассейном бликах ультрафиолетовых ламп на лбу Галатеи отчетливо проступало темное пигментное пятно, напоминающее разводы на мордочке енота. Сомнений быть не могло. Мэнрайт сделал глубокий вздох и, как бы предупреждая смятенный возглас Галатеи, поднес руку к ее рту.
– Слепой и паралитик, – сказал Малко.
— Кончено, Валера. Уходите. Тут дело семейное.
Деятельность ЦРУ уже дала достаточное количество тиранов всякого толка, не считая просто каналий и мерзавцев, от которых впоследствии приходилось избавляться любой ценой. Зыбкое привидение усопшего президента Дьема прошелестело в прохладном кабинете...
Половина субботы 24-го и немного воскресенья 25-го
— Я требую ответа и не собираюсь уходить, пока сам не узнаю все. Кто этот мерзавец? Может ваш горбатый недоносок? Так и представляю себе, как они резвятся в постели.
– Не говорите глупостей, – оборвал его Цански, – «Большой Ну» достаточно популярен. Весь мир знает, что он живет на свои пятнадцать тысяч пиастров пенсии.
Затруднительность вести дневник. — Купанье вместо умыванья. — Немецкие постели. — Как нужно ими пользоваться. — Повадки и обычаи германского воинства. — Мысли без слов. — Странный обычай
Но Малко больше уже не хотелось шутить. Он ведь встречал многих Цански за время своих миссий. Все они были глубоко убеждены в правоте своих суждений, и спорить с ними было совершенно бесполезно. В сущности, восстановить парк в своем родовом замке сейчас было самым важным дня него, а что касается политики во Вьетнаме...
Хладнокровие Мэнрайта прорвалось вспышкой бешенства, яростной и внезапной. В мгновение ока он толкнул Галатею в объятия Клаудии, и в следующий момент Ларсен получил мощный удар коленом в живот. Вырвать лазерное ружье из рук скорчившегося телохранителя было нетрудно. Валера отшатнулся, но Мэнрайт с силой ударил его прикладом и подтащил президента к самому краю бассейна.
– Итак, – повторил Малко, – для чего я здесь?
Путаю дни, а потому запутывается и мой дневник. Это происходит от того, что я нахожусь в условиях, вовсе не подходящих для человека, желающего вести дневник. Ведь по-настоящему мне следовало бы спокойно усесться письменный стол, часов этак в одиннадцать вечера, последовательно записывать все, что происходило со мной течение дня. Но в продолжение моего путешествия я в это время или качусь с пассажирами в вагоне, или только продираю глаза после сна, или же, наоборот, собираюсь ложиться. В дороге нельзя выбрать определенные часы для спанья, а приходится пользоваться для этого как попало разными случаями. Ложиться тогда, когда есть в готовности постель и время.
– Чтобы заниматься Ну, – мрачно ответил Цански. – Все остановилось из-за него. Он согласился быть только порученцем полковника Тука, и только так. Вот уже в течение недели дело не двигается вперед. Он отказывается замочить свою репутацию, а без него нет операции «Санрайз».
— Давно я не кормил акул, — процедил он сквозь зубы. — Ну как, спустить тебя в бассейн или сам выкатишься отсюда?
– Почему же вы сами не пойдете к нему?
Американец пожал плечами.
Нынче, например, нам удалось поспать после полудня, а сейчас мы собираемся завтракать, и я положительно не могу сообразить, какой у нас сейчас день — вчерашний, сегодня или завтрашний.
После того как вся компания, не скупясь на угрозы, покинула дом, Мэнрайт выключил искусственные огни подсветки. Вместе с ними пропало и клеймо беременности, обезобразившее лицо Галатеи. Как ни странно, все успокоились.
– У меня же здесь есть официальный пост! Вы хотите, чтобы весь Сайгон говорил, что ЦРУ действует против законного правительства?
В виду всего этого, мне, разумеется, нечего и мечтать о правильном ведении дневника, и я буду записывать в него когда и как попало, только то, что может заинтересовать моих будущих читателей.
— Я не собираюсь устраивать судилище, — обратился к ней Мэнрайт, — но я все-таки должен знать, как это случилось.
Это было истинной правдой, потому что Ричард Цански официально был членом посольства в ранге «специального помощника».
И вот я начинаю (или, вернее, продолжаю) свои записи.
— О чем вы говорите?
– Полковник Митчел как раз и осуществлял все контакты с генералом Ну, – сказал Цански.
– А-а-а, – протянул Малко.
Попав в Кёльн, мы, прежде всего, имели удовольствие выкупаться в Рейне… Собственно говоря, мы рассчитывали лишь умыться в Кёльне (с того печального момента, когда мы покинули счастливую Англию, нам ни разу не представилось случая как следует умыться), но вместо того пришлось выкупаться.
— Дорогая, ты беременна.
Наступило молчание.
– Вы считаете, что...
— Нет! Нет! Нет!
Остановившись в первоклассной (как нас уверял проводник) гостинице, мы первым делом захотели умыться.
Ричард Цански откинул предположение, как осколки пепельницы.
– Никаких сомнений! Он просто не способен на такой трюк.
— У нас в доме такое невозможно. Клаудиа, может она тайно бегала на свидания?
– А полковник Тук?
Но, увидев то, что на этот случай было приготовлено в отведенном нам номере — игрушечный умывальный прибор и крохотное полотенчико, мы решили, что лучше и не пытаться употребить в дело эти игрушки: все равно ничего, кроме размазывания грязи, не выйдет. Скорее мог бы Геркулес вычистить запущенные конюшни царя Авгия простою метелкою, нежели мы почище вымыться при данных условиях.
– Еще менее. И кроме того, это единственный вьетнамец, к которому я питаю полное доверие.
«НЕТ»
– И который так забавлялся этим представлением? Если полковник Митчел стал для кого-то опасным, его нужно было убрать?
Американец отрицательно покачал головой.
Призвав звонком служанку, мы стали объяснять ей, что нам нужно хорошенько умыться, очиститься от дорожной пыли и копоти, а для этого недостаточно такого игрушечного умывального прибора, и мы просим снабдить нас «настоящим», большим, тазом, соответствующим количеством воды и двумя полотенцами «приличных» размеров. Служанка, степенная особа лет пятидесяти, сдержанно ответила, что, к сожалению, у них в гостинице других умывальных приборов и полотенец не имеется, и, вполне сочувствуя нашей потребности в «основательном» мытье, посоветовала нам отправиться прямо на реку, воды в которой, по мнению этой дамы, будет вполне достаточно для нас.
— Как вы смеете!
– Сразу видно, что вы совершенно не знаете вьетнамцев.
Неожиданная злоба ожесточила его единственный глаз, и он указал пальцем на Малко, как будто тот был в чем-то виновен.
— Повторяю: был ли у нее случай остаться наедине с мужчиной в обстановке, которую хотя бы с натяжкой можно назвать интимной?
Мне показалось, что служанка издевается над нами, но Б., более рассудительный в таких случаях, чем я, успокоил меня, объяснив мне, что служанка, очевидно, намекает на купальни на реке, и добавил, что находит этот намек вполне соответствующим данным обстоятельствам, а потому советует им воспользоваться. Я согласился с его доводами, и мы отправились купаться в Рейне, который, кстати сказать, был в это время особенно полноводен, после недавних весенних ливней.
– Я вам скажу, что произошло! Эти мерзавцы откуда-то узнали, что что-то готовится. Кто-то проболтался... И, естественно, узнали, на кого работает Митчел. И вот тогда они одним камнем убили двух зайцев: ликвидировав полковника Митчела, дали мне понять, что они в курсе моих дел и что намерены защищаться.
— Вы отвратительны!
Малко нахмурил брови.
Увидев вблизи эту знаменитую реку, я сказал своему спутнику:
– Почему же в таком случае президент просто не попросил выслать вас из страны?
«НЕТ»
Ричард Цански откровенно усмехнулся.
— Да, тут, действительно, вполне хватит для нас воды, если бы даже мы с тобою были еще запыленнее и закопченнее.
– Они же не сумасшедшие! Даже если бы Бункер принял мою отставку, на мое место тут же пришел другой человек с теми же инструкциями. Так что они предпочитают проделывать вот такие штуки, рассчитывая напугать меня, заставить отказаться от дальнейших действий.
— Редж, ну зачем это? Вы прекрасно знаете, что Галатея никуда не выходит одна, с ней постоянно либо один из нас, либо Клаудиа.
– И вы думаете, что люди достаточно высокопоставленные могут использовать такие грубые методы?
Я много наслышался и начитался похвал Рейну и был очень доволен представившейся возможностью лично убедиться в том, что эти похвалы вполне соответствуют действительности, по крайней мере, в той их части, которая касается обилия и свежести вод так прославленной германскими поэтами их родной реки.
— Вы думаете для этого много нужно? Да с таким наивным ребенком все может произойти в один момент, она и глазом моргнуть не успеет.
Он пожал плечами.
– В их распоряжении телохранители из Центрального разведывательного офиса, которые прикреплены к президенту и вице-президенту. И не только они, а еще и большие подонки.
— Но я никогда не была с мужчиной. Слышите? Никогда!
Ричард Цански, казалось, испытывал удовольствие, демонстрируя перед новичком свое знание войны в Азии, с ее пытками, убийствами, сведением счетов...
Впоследствии мне, однако, пришлось несколько раскаяться в том, что мы с Б. отполоскали с себя в этой реке всю грязь, насевшую на нас за время нашего переезда из Дувра в Кёльн. Раскаяться меня заставило следующее обстоятельство. Кое-кто из наших общих знакомых ездили после нас в Кёльн и, вернувшись оттуда, уверяли, что мы с Б. «испортили» Рейн, так сильно взбаламутив его своим купаньем. Не пострадало только торговое судоходство, а пассажирское совсем прекратилось. Взглянув на страшно загрязненные воды Рейна, никто даже из завзятых туристов не соглашался плыть по нему на пароходе, и все, точно сговорившись, стали продолжать путь по железной дороге. Даже обычные катанья прекратились по этой реке. Клятвенные уверения пароходных агентов, что Рейн в это время года всегда бывает таким мутным благодаря наносам с гор, среди которых он протекает, оставались гласом вопиющего в пустыне, и пароходные общества вынуждены были прекратить свою деятельность до лучших времен.
Даже если все это было и игрой, то она уже стоила жизни полковнику Митчелу и ставила под угрозу жизнь Малко.
— Любимая, ты в положении.
– Они мне за это еще заплатят, – угрожающе проговорил Цански. Но сначала мы должны пообедать.
Потом он продолжал уже спокойным тоном:
— Этого не может быть.
— Наносы с гор, действительно, всегда бывают весной, но одни они не могут так грязнить огромную реку, — возражали туристы. — Мы это отлично понимаем. Очевидно, в нынешнем году тут действовала какая-нибудь особенная причина. Река стала неестественно грязна, что внушает нам некоторые подозрения. Поэтому мы лучше не будем ездить по ней в этот сезон, а посмотрим, что скажет следующий, в будущем году.
– Нужно, чтобы вы как можно скорее увиделись с генералом Ну и узнали от него, что же идет не так. Полковнику Митчелу даже не удавалось встретиться с ним в последние дни. – Он заставил себя улыбнуться. – Будьте как можно осторожнее с мадам Ну. Кажется, у нее очень пылкий темперамент... И еще, официально вы являетесь консультантом по специальной политике. У вас будет кабинет и телефон на улице Во-тан, и никто не будет спрашивать у вас, что вы делаете в Сайгоне. Таким образом вы и познакомитесь с нашим другом Туком.
Малко нахмурился. Должность полицейского не воодушевляла его. Цански продолжал, словно ничего не замечая:
— Факт остается фактом, да, Чарльз?
– Мы решили действовать во время праздника Блуждающих душ, который начинается 15 августа. Возникнет очень много проблем, если придется отодвинуть эту дату.
И все это благодаря мне и моему спутнику, а вернее, коварному совету служанки, которому мы с Б. так легкомысленно поспешили последовать!
Другими словами, это означало, что убийства президента и вице-президента были уже конкретно запланированы. Малко начинал понимать, как нужно расшифровывать обязанности людей ЦРУ. Вот почему Дэвид Уайз выдал ему столько долларов для его поездки во Вьетнам...
— Галли, я очень люблю тебя, что бы там ни случилось, но Редж прав. Пигментные пятна — признак беременности.
Пересекая Атлантику, потом Россию, комфортабельно устроившись в кресле самолета Скандинавской авиалинии, дегустируя прекрасный обед и попивая свою любимую водку, он уже тогда предчувствовал, что скоро эти прекрасные вещи сменятся на менее приятные.
Выкупавшись, мы пожелали лечь спать, благо находились в таком учреждении, где полагаются постели. Однако наше благое намерение оказалось выполнимым далеко не так просто, как мы думали.
– Разве нет других способов изменить политику этой страны? – осторожно спросил он.
— Но я девушка!
Ричард Цански только усмехнулся такой наивности.
— Что скажешь, Клаудиа?
Дело в том, что спать на немецких постелях довольно мудреная задача для степенного англичанина, привыкшего всю жизнь пользоваться своею постелью. Прежде всего мы с Б., как ни оглядывались в нашем помещении, нигде не видели и признака постели. Заметили только в одном из углов нечто вроде корыта с наваленными в нем какими-то детскими подушечками, скатертями и салфетками. Нам казалось, что это корыто оставлено здесь случайно. По всей вероятности, его несли из прачечной в детскую, но ошиблись дверью и сунули сюда, а может быть, вышло и наоборот, хотя все, что было в корыте, блестело чистотой и белизной и едва ли нуждалось в стирке. Да к тому же, насколько нам было известно, в стирку принято отдавать одни наволочки, а не самые подушки, притом же белье переносится с места на место обыкновенно не в корытах, которые служат специально для стирки, а в корзинах… Впрочем, здесь, в Германии, очевидно, другие порядки, чем у нас в Англии.
– Местные кладбища полны людьми, питавшими подобные иллюзии. Мы находимся в стране жестокой и ведущей жестокую войну. Хотите пример? Не так давно один вьетнамец, у которого был политический вес, решил войти в коалиционное правительство. Это был человек прямой и порядочный, поэтому он сообщил о своем намерении вице-президенту. Последний принял его очень любезно и обещал предоставить полную свободу действий. Тот принялся за дело. И вот однажды он исчез. Я знал, где он находится и кто его забрал. Я уже хотел вмешаться, но меня вежливо предупредили, что дело это сугубо вьетнамское. А несколько дней спустя каждый из его коллег и соратников получил маленький пакетик, который содержал небольшой кусочек нашего идеалиста; была в пакетике и небольшая записка с объяснением, что нет больше места для предателей во Вьетнаме. Его жена получила голову. Все произошло тихо и скромно.
— «У НЕЕ ПРЕКР МС»
Малко смотрел на гладкую кожу сожженного лица. Он знал, что Цански говорит правду, но в то же время понимал, что сам он был способен сделать то же самое.
Точно такое же корыто оказалось и в другом углу комнаты.
– Я вам потом покажу виллу, на которой были изготовлены эти пакетики, – предложил американец. – Это около спортивного сектора, пристройки ЦРУ.
— Что еще там прекратилось?
– А бонза, который был ранен и подобран вьетнамцами? Что будет с ним?
С целью выяснить интересовавший нас вопрос, мы снова позвонили служанке, и я сказал ей:
Тонкие губы американца раздвинулись в некоей усмешке.
Корк тяжело вздохнул.
– Им займется полковник Тук. Но я не строю иллюзий: нам так и не удастся узнать, кто нанес этот удар.
Он снова указал пальцем на Малко.
— Должно быть, вы ошиблись номером? Нам нужно такое помещение, в котором были бы постели.
— О, Господи, Редж, как будто вы сами не понимаете.
– Это ведь в ваших интересах найти того мерзавца, который нас предал!
Ему не следовало говорить об этом Малко...
— Ах, вот оно что.
Служанка с удивлением посмотрела на меня, потом на моего спутника и, улыбнувшись, ответила:
– А вам не кажется, что вы требуете от меня слишком много? Ведь я приехал только сегодня утром!
Ричард Цански закурил сигарету.
— Я девушка, запомните это, вы, мерзкие, мерзкие мужчины!
— Да ведь этот номер и есть с постелями.
– Что-то произошло между пятью часами прошлого вечера и сегодняшним утром... Может быть, Митчел получил важную информацию? Или другие воспользовались подвернувшейся оказией?
Мэнрайт сжал в ладонях пылающее лицо Галатеи.
Он пододвинул к Малко связку ключей.
— А где же они? — продолжал я.
– Он жил в пристройке к «Континенталю», улица Ту-до, на четвертом этаже, дверь слева. Пойдите туда. И еще. Есть один парень, который может помочь вам. Приятель Митчела, один репортер из «Таймс», Чан. Вы его найдете или в «Континентале», или в баре напротив. У него бородка и он лжет, как дышит. И потом, я подозреваю его в контактах с Вьетконгом. Но он знает очень много полезных вещей и знаком со всеми.
— Дорогая, никто не собирается обвинять тебя. Тем более устраивать избиение младенцев. Но если несчастье все-таки произошло, я должен знать, где у меня вышла осечка. Итак, с кем ты была, когда и где?
Воодушевляющее знакомство!
— Да вот одна, — разве вы не заметили? — проговорила служанка, указывая на корыто в углу.
Цански подтолкнул к Малко лист бумаги, на котором написал номер телефона генерала Ну. Потом встал.
— Ни с кем я не была. Никогда и нигде.
— Так это называется у вас постелью?! — вскричали мы с Б. в один голос, изумленно вытаращив глаза. — Но как же на ней спать?
– У меня сегодня свидание с патроном, – сказал он таинственно. – Ему не понравилась сегодняшняя история.
— Так-таки ни разу?
Можно его понять...
Служанка, потупив глазки, объяснила, что ответить на этот вопрос обстоятельно не может, так как никогда не имела случая наблюдать спящих мужчин, да и не пыталась составить себе об этом ясного понятия. Однако полагает, что, вероятно, и мужчины спят на постели, улегшись на нее.
Малко пересек авеню Тонг-нут, чтобы побыть немного в тени. Невольно он остановился перед темным пятном на асфальте перед складскими помещениями. Это было все, что осталось от полковника Дерека Митчела из вооруженных сил Америки, прикрепленного к Центральному Разведывательному Управлению...
— Ни разу! Только во сне.
* * *
— Да разве возможно улечься как следует в этом ящике? — возразили мы. — Он чересчур короток и узок.
Задыхаясь и обливаясь потом, он достиг четвертого этажа. По всем стенам в погоне за мухами бегали ящерицы. Судя по запахам, какая-нибудь старая женщина в доме готовила суп по-китайски.
Мэнрайт рассмеялся.
Плотная стена из такси «хонда» и «ламбретт» заполняла улицу Ту-до в обоих направлениях. Почти каждый сайгонец имел велосипед или мотороллер, которые создавали страшный шум на улицах, но не имел машины.
Подумав немного, служанка заявила, что спали же на этой постели другие люди, и высказала предположение, что, быть может, они свертывались крендельками.
Вьетнамки оставались грациозными, несмотря на черные брюки и развевающиеся туники, двигаясь на своих мотороллерах.
Дверь апартаментов полковника Митчела была на замке. Малко отдышался и внимательно изучил замок. Ничего серьезного, он легко открыл его.
— Сны пусть остаются снами. Присниться может все, что угодно, я спрашиваю тебя не об этом, дорогая.
Б. уже видал виды и, чтобы прекратить спор, объявил, что попробует спать, также свернувшись в виде «кренделька». (Это при его высоком росте и полноте-то!)
В помещении было сумрачно. Раздался какой-то треск, и Малко мгновенно выхватил свой суперплоский пистолет, нашарил выключатель и зажег свет. Он находился в маленькой прихожей, в которую выходили две двери.
За несколько минут он все проверил и убедился, что в помещении пусто. Запустил кондиционер и, в первую очередь, осмотрел спальную комнату. Автоматический пистолет Мат-47 висел над кроватью, открытая книга – на столе. По-видимому, полковник Митчел собирался вернуться...
«РДЖ СПР»
Но я не желал так скоро сдаться и продолжал рисовать общую картину.
В рамке на столе Малко увидел фотографию: светловолосая женщина и две маленькие девочки.
— О чем спросить ее, Клаудиа?
Напротив кровати красовалось изображение великолепной чернокожей красотки, голой как червяк. Пройдя в ванную комнату, Малко увидел, что стены там оклеены фотографиями голых девиц из «Плейбоя». Полковник Митчел трудно, видимо, адаптировался во Вьетнаме.
Немного смущенный тем, что вынужден вторгаться в интимную жизнь умершего, Малко начал более внимательно все осматривать.
В самом деле, представьте себе такого путешественника по Германии, который никаких особенных видов еще не видывал и привык, чтобы вокруг него все было так, как дома. Такой путешественник непременно заявил этой номерной служанке, что он, пожалуй, попытается последовать ее доброму совету, но просит только приготовит постель как следует.
«ПУСТЬ РСК СН»
Через полчаса в изнеможении упал на кровать: ничего не нашел. Ни одной бумаги, ни малейшей зацепки.
Он запер дверь квартиры на ключ и спустился вниз. Движение по-прежнему было интенсивным. Перебежал улицу, едва увернувшись от большого «мерседеса», который отъезжал от тротуара у «Континенталя». Учитывая цены на машины во Вьетнаме, можно было предположить, что владелец «мерседеса», по меньшей мере, миллиардер.
— Пусть расскажет свой сон? Для чего, Клаудиа?
— Она уже готова, — получился бы ответ.
Малко мгновенно засек женщину, сидящую на заднем сиденье, лицо которой было скрыто темными очками. Какой контраст со старухой, которая неподалеку готовила суп, сидя на земле!
— Ну, хорошо, если ты настаиваешь. Расскажи мне, что тебе снилось, любимая.
Путешественник, привыкший к своим домашним порядкам, воззрился бы на служанку, думая, что не принимает ли уж она его за какого-нибудь дикаря с южно-океанских островов, не имеющего ни малейшего понятия о благоустроенных постелях, поэтому и позволяет себе насмехаться над ним. Потом, круто повернувшись, он подошел бы к «корыту», схватил бы с него нечто, похожее на продолговатую подушку в белой наволочке, и спросил бы у служанки:
— Нет. Сны это личное дело каждого.
Лифт в «Континентале» был неисправен, и он поднялся пешком.
— Не можете ли вы объяснить мне, что это за штука?
— Клаудиа просит тебя.
В номере Малко расстелил на комоде фотопанораму своего замка. Это в какой-то степени укрепляло в нем бодрость духа. Может быть, при небольшом везении ему все-таки удастся разбить там парк?
— Это перина, — невозмутимо серьезно поясняет служанка.
— Она единственная знает о них. Я не могу рассказывать такое.
Владелица соседних земель умерла, а ее наследники нуждались в деньгах. Необходимо шестьсот тысяч марок. Чтобы заработать их, он и прибыл в Сайгон. По сравнению с бюджетом ЦРУ в семьсот шестьдесят миллионов, эта сумма была лишь каплей в море!
Клаудиа изобразила на пальцах следующее: «Скажи ему, Галли. Это очень важно».
— Перина? — недоумевающе повторяет путешественник, не веря своим глазам и ушам. — Гм? А я думал, это колыбельная подушка или, быть может, что-нибудь еще в этом роде. Но если это, по-вашему, «перина», то с какой же стати она положена наверх?.. Что вы меня дурачите? Раз я мужчина и иностранец, вы воображаете, что и не знаю, какие бывают настоящие перины и постели?
Он снова вспомнил своих попутчиков в самолете. Те летели в чудесные страны, а его путь лежал к опасности и смерти.
— Нет!
Чтобы отвлечься от этих мыслей, встал под жиденький душ. Нужно было позвонить генералу Ну. Ужасное поручение!
— Постель эта вполне настоящая и сделана как следует; перина всегда кладется сверху всего остального, — продолжает поучать служанка.
«Галатея, ты собираешься ослушаться свою няньку? Я приказываю тебе».
Та пара из самолета, вероятно, уже греется под солнцем Пенанга. А он...
— Сверху? — снова повторяет путешественник с еще большим недоумением.
— Пожалуйста, нянюшка, не нужно. Это эротический сон.
Конверт торчал из его ящика, когда он отдавал ключи туземцу – администратору. Малко взял его и вскрыл. Всего несколько строк, написанных от руки:
«Приходите в четыре часа в кинематограф „Тиенг Джонг“, на улице Шолон. Садитесь в четвертом ряду наверху и ждите».
— Да, конечно, так, сударь.
«Знаю, дорогая, потому и говорю, что важно».
Никакой подписи. Сначала решил, что это шутка. Но чья? Он никого не знал в Сайгоне.
– Кто принес этот конверт? – спросил он у администратора.
— А где же одеяло?
Тот справился у грума.
Галатея собралась с духом и произнесла:
– Это была маленькая девочка, она спросила светлого блондина, который недавно приехал в отель. Разве это не вы?
— Внизу, под периною.
– Да, да, – ответил Малко. – А где эта девочка?
— Выключите свет. Совсем.
– Снаружи, я вам покажу ее.
Он вышел вместе с Малко. На улице с полдюжины девочек продавали ожерелья из цветов люмерия, цепляясь за ноги всех прохожих. Привратник указал на одну из них.
Корк, едва дыша от волнения, выполнил ее просьбу.