Альфред Бестер

Исчезновения

Ее не называли последней войной или войной во имя конца всех войн. Ее называли Войной за Американскую Мечту. Такое название придумал генерал Карпентер и неустанно повторял его.

Бывают генералы-вояки (они нужны армии), генералы-политики (они нужны государственному аппарату) и генералы — общественные деятели (они нужны в тылу для ведения войны). Генерал Карпентер был мастером по части общественной деятельности. Прямолинейный и непреклонный, он питал идеалы такие же высокие и всем доступные, как идеалы денежного мешка. В понятии американцев он воплощал в себе армию, управление, щит и меч и твердую руку нации. Его идеал был Американская Мечта.

— Мы сражаемся не за деньги, не за власть, не за мировое господство, провозгласил он на обеде, где собрались представители прессы.

— Мы сражаемся исключительно за Американскую Мечту, — заявил он на сто шестьдесят второй сессии Конгресса.

— Наша цель не агрессия, не порабощение народов, — сказал он на ежегодном ужине в честь выпускников Вест-Пойнтской военной академии.

— Мы воюем за суть цивилизации, — сообщил он клубу ветеранов в Сан-Франциско.

— Мы боремся за идеалы цивилизации, за культуру, за поэзию, за то единственное, что мы обязаны сохранить, — заявил он на Празднике Урожая в Чикаго.

— Это — война за самосохранение. Мы сражаемся не из корысти, а во имя нашей мечты, за лучшее, что есть в жизни и что не должно исчезнуть с лица земли.

Америка воевала. Генерал Карпентер потребовал сто миллионов человек. Армии дали сто миллионов человек. Генерал Карпентер потребовал десять тысяч водородных бомб. Десять тысяч водородных бомб были доставлены и сброшены. Враг тоже сбросил десять тысяч водородных бомб и разрушил большинство американских городов.

— Чтобы устоять против варварских орд, мы должны закопаться, — решил генерал Карпентер. — Дайте мне тысячу саперов.

Тысяча саперов явились, и под землей были созданы сто городов.

— Дайте мне пятьсот специалистов по санитарной технике и, двести по кондиционированию воздуха, восемьсот организаторов транспорта, сто руководителей городских самоуправлений, тысячу экспертов по связи, семьсот начальников кадров.

Список требований генерала Карпентера на технических экспертов был бесконечен. Америка просто не знала, как его удовлетворить.

— Мы должны стать страной специалистов, — заявил генерал Карпентер Национальной ассоциации американских университетов. — Чтобы выиграть битву за Американскую Мечту, каждый мужчина, каждая женщина должны стать специальными орудиями для специальной работы, орудиями, закаленными и отточенными вашим воспитанием и обучением.

Во время завтрака на Уолл-стрит по поводу кампании в пользу займов Карпентер сказал:

— Наша мечта, — это мечте кротких греков Афин, благородных римлян… э-э… Рима. Это мечта о самом лучшем в жизни. О музыке и живописи, поэзии и культуре. Деньги — только оружие, которым мы пользуемся в сражении за нашу мечту, честолюбие — это лишь лестница, по которой мы поднимаемся к ней, талант — это инструмент, который придает форму нашей мечте.

Уолл-стрит аплодировала. Генерал Карпентер потребовал сто пятьдесят миллиардов долларов, полторы тысячи преданных фанатиков идеи, которые согласились бы работать бесплатно, три тысячи специалистов по минералогии, петрографии, массовому производству, химическому оружию, авиационных диспетчеров. Все они были ему предоставлены. Страна работала на полную мощность. Стоило генералу Карпентеру нажать кнопку, как нужный специалист был тут как тут.

В марте две тысячи сто двенадцатого года война достигла максимального напряжения, и Американская Мечта осуществилась. Но произошло это не на одном из семи фронтов, где миллионы людей проливали кровь в ожесточенных боях, не в штаб-квартирах воюющих наций и не в производственных центрах, неустанно изрыгавших оружие и боеприпасы, а в Отделении Т военного госпиталя Соединенных Штатов, спрятанного под землей на глубине трехсот футов под тем местом, которое некогда называлось Сент-Албанс, штат Нью-Йорк.

Отделение Т было загадкой Сент-Албанса. Как и во всех других госпиталях, в Сент-Албансе были разные отделения, предназначенные для различного рода ранений. Ампутация правой руки производилась в одном отделении, ампутация левой руки — в другом. Ожоги от радиации, ранения в голову, поражения внутренних органов, отравление вторичными гамма-лучами и так далее — для всего этого было отведено в госпитале свое особое место. Армейский медицинский корпус установил семнадцать видов ранений, включавших всевозможные повреждения мозга и тканей. Они обозначались буквами от A до S. А что же было в отделении Т?

Этого никто не знал. Двери туда были наглухо заперты. Посетители не допускались. Больным не разрешалось покидать палаты. Люди видели только, как входят и выходят врачи. Их растерянные лица порождали самые фантастические толки, но врачи ничего не говорили. Медицинских сестер забрасывали вопросами, но и они были немы, как рыбы.

Все же наружу просачивались какие-то сведения, впрочем, противоречивые и неясные. Уборщица утверждала, что, когда она пришла убрать палаты, там никого не было. Буквально ни души. Двадцать четыре койки и больше ничего. Спал ли кто-нибудь на этих койках ночью? По-видимому, да; некоторые постели были измяты. Были ли признаки того, что палаты обитаемы? О, да; на столиках лежали разные личные вещи, но покрытые пылью, словно к ним давно никто не прикасался.

Общественное мнение пришло к выводу, что это — отделение призраков. Только для духов! Однако часовой доложил, что, проходя ночью мимо запертой палаты, он слышал пение. Какое пение? Похоже, что на чужом языке. На каком именно? Этого часовой не мог сказать. Некоторые слова были как будто знакомые: «Гавкни, дама, иди, дурь».[1]

Общественное мнение затряслось в лихорадке и определило, что это вражеское отделение: только для шпионов!

Сент-Албанс обратился к помощи кухонного персонала и обследовал доставку пищи. Три раза в день в отделение Т относили двадцать четыре подноса. И двадцать четыре подноса выносили обратно. Иногда они были пусты, но большей частью еда оставалась нетронутой.

Общественное мнение поднатужилось и решило, что отделение Т, несомненно, притон жуликов, своего рода неофициальный клуб, где веселятся мошенники и бандиты. Вот вам и «иди, дурь»!

По части сплетен госпиталь посрамил бы самых зловредных провинциальных кумушек из кружков кройки и шитья, но больные люди легко возбуждаются; достаточно пустяка, чтобы вывести их из равновесия. Не прошло и трех месяцев, как догадки и подозрения накалили атмосферу Сент-Албанса до предела. В январе две тысячи сто двенадцатого года он был солидным, хорошо управляемым госпиталем. В марте две тысячи сто двенадцатого года он пришел в состояние такой психической неуравновешенности и такого возбуждения, что это сказалось на статистических отчетах. Процент выздоровлений снизился. Появились симулянты. Участились нарушения дисциплины. Вспыхивали бунты. Произвели чистку персонала, но это не помогло. Отделение Т по-прежнему оставалось источником беспорядков. Произвели еще одну чистку, и еще одну, но волнения в госпитале только усиливались.

Наконец, по официальным каналам, вести дошли до генерала Карпентера.

— В нашей битве за Американскую Мечту, — заявил он, — нельзя пренебрегать теми, кто уже жертвовал собой. Прислать ко мне специалиста по управлению госпиталями!

Специалиста доставили. Он не смог исцелить Сент-Албанс. Генерал Карпентер прочитал отчет и прогнал специалиста.

— Жалость к больным — это первое условие цивилизации, — сказал генерал Карпентер. — Прислать ко мне главного врача!

Главного врача доставили. Но и он был не в силах разделаться с неурядицами в Сент-Албансе, и поэтому генерал Карпентер разделался с ним. Тем временем об отделении Т стали упоминать в официальных донесениях.

— Прислать ко мне заведующего отделением Т! — распорядился генерал Карпентер.

Сент-Албанс прислал доктора — капитана Эдзела Диммока. Это был полный и уже лысый молодой человек, который всего три года назад окончил медицинский институт, но имел превосходную характеристику как специалист по психотерапии. Генерал Карпентер любил специалистов, и Диммок ему понравился, Диммок же восхищался генералом как глашатаем культуры. Правда, до сей поры у врача не было времени приобщиться к культуре, так как из него готовили слишком узкого специалиста, но он надеялся насладиться ею полностью после победоносного окончания войны.

— Слушайте-ка, Диммок, — начал разговор генерал Карпентер. — Сегодня каждый из нас орудие, закаленное и отточенное для своей особой работы. Вы знаете наш девиз: работа для каждого и каждый на работе. В Отделении Т кто-то не выполняет своей работы, и его надо вышвырнуть. Так вот, прежде всего: что это за штука — отделение Т?

Диммок мялся и мямлил что-то невнятное. Наконец он объяснил, что это специальное отделение для особого вида контузий — боевого шока.

— Значит, в палатах есть пациенты?

— Да, сэр. Десять женщин и четырнадцать мужчин.

Карпентер помахал кипой донесений.

— Смотрите, больные утверждают, что в Отделении Т нет ни одного человека.

Диммок возмутился:

— Это неправда! — заверил он генерала.

— Ну, ладно, Диммок. У вас там двадцать четыре заморыша. Их дело выздороветь, ваше дело — их вылечить. Так какого дьявола в госпитале такая кутерьма?

— В-видите ли, сэр, вероятно, это происходит оттого, что мы держим пациентов взаперти.

— Отделение Т на замке?

— Да, сэр.

— Почему?

— Чтобы удержать пациентов в палатах, сэр.

— Удержать? Что это значит? Они пытаются удрать? Буйствуют?

— Нет, сэр, они не буйствуют.

— Вот что, Диммок. Мне не нравится ваше поведение. Вы хитрите и увиливаете от ответов. И еще кое-что мне не нравится: этот ваш разряд Т. Я запросил эксперта по документации из медицинского корпуса, и он сказал, что никакого разряда Т нет. Что вы там мудрите?

— В-видите ли, сэр, разряд Т мы изобрели. Он… они… это совершенно особые больные, сэр. Мы не знаем, что с ними делать, как их лечить. М-мы хотели молчать, пока не выработаем modus operandi.[2] Болезнь совершенно новая, сэр, совершенно новая. — Тут специалист в Диммоке взял верх над чиновником. — Это сенсация, Мы произведем переворот в медицине и войдем в историю! Честное слово, это будет величайшее открытие!

— О чем вы, Диммок? Выражайтесь точнее.

— Так вот, сэр. Наши больные поступили к нам с диагнозом шока. Невменяемое состояние, почти кататония.[3] Очень слабое дыхание, нитевидный пульс. Никаких реакций.

— Я видел тысячи подобных случаев шока, — проворчал Карпентер. — Что же тут необыкновенного?

— Вы правы, сэр. Пока все симптомы, о которых я говорил, подходят под разряды P и R. Необычно вот что: наши пациенты не едят и не спят.

— Совсем?

— Некоторые — совсем.

— Почему же они не умирают?

— Мы не знаем. Обмен веществ нарушен в сторону диссимиляции. Катаболизм продолжается. Иными словами, сэр, они выбрасывают ненужные организму продукты, но ничего не принимают внутрь. Они нейтрализуют яды усталости и восстанавливают изношенные ткани, но не спят и не едят. Бог знает, как это возможно! Какая-то фантастика!

— Тогда почему вы держите их взаперти? Может быть, вы подозреваете, что они таскают пищу и дрыхнут где-нибудь тайном?

У Диммока был очень смущенный вид.

— Н-нет, сэр, я не знаю, как вам сказать, генерал. Я… мы запираем их потому, что тут что-то таинственное. Они… ну, в общем, они исчезают.

— Что-о?

— Исчезают, сэр! Пропадают прямо на глазах.

— Что за чушь вы несете!

— Уверяю вас, сэр! Вы входите и видите: они сидят на койках или ходят по палате. Вот они перед вами, а через минуту их уже и нет! Иногда в Отделении Т все двадцать четыре человека, а иногда — ни одного. Они появляются и исчезают ни с того, ни с сего. Вот почему, генерал, мы держим палаты на запоре. Во всей истории войн и военных ранений подобных случаев не было. Мы не знаем, как их лечить.

— Приведите ко мне троих ваших пациентов, — распорядился генерал Карпентер.

Нейтен Райли съел яичницу с гренками, выпил две кружки пива, выкурил сигару, деликатно рыгнул и встал из-за стола. Он дружелюбно кивнул Джентльмену Джиму Корбету, и тот, прервав беседу с Джимом Брейди, по прозвищу Бриллиант, перехватил Райли на пути к кассовому окошку.

— На кого ты ставишь в этом году, Нейт? — спросил Джентльмен Джим.

— На Проныр, — ответил Райли.

— Но у них подача никуда не годится.

— Зато у них есть такие игроки, как Снайдер, Фурильо и Кампанелла. Они завоюют кубок этого года, Джим. Держу пари, что они станут чемпионами так скоро, как не удавалось еще ни одной команде. К тринадцатому сентября. Запиши и увидишь, что я прав.

— Ты всегда прав, Нейт.

Райли улыбнулся, заплатил по счету, вышел на улицу и остановил кэб, направлявшийся к Мэдисон-скверу. На углу Пятнадцатой улицы и Восьмой авеню он вышел из экипажа и поднялся в контору букмекера на втором этаже, над радиоремонтной мастерской. Букмекер взглянул на него, вынул из стола конверт и отсчитал пятнадцать тысяч долларов.

— Рокки Марчиано нокаутировал Роланда Ля Старца в одиннадцатом раунде, сообщил он. — Как ты умудряешься так здорово угадывать, Нейт?

Райли улыбнулся.

— Я же на это живу. Ты завел книгу предвыборных ставок?

— Эйзенхауэр — двенадцать против пяти. Стивенсон…

— Плевать мне на Эдлая. Я ставлю на Айка. Вот деньги. Запищи!

Райли положил на конторку двадцать тысяч долларов.

Выйдя из конторы, он отправился к себе домой в Уолдорф-Асторию, где его с нетерпением поджидал высокий, худощавый молодой человек.

— Ах, да, — сказал Нейтен Райли, — вы — Форд, не так ли? Гаролд Форд?

— Генри Форд, мистер Райли.

— И вы хотите, чтобы я финансировал производство машины, которую вы построили в своей велосипедной мастерской? Как она называется?

— Я называю ее «ипсимобилем», мистер Райли.

— Гм, это название мне что-то не нравится. Что, если мы назовем вашу машину «автомобилем»?

— Чудесное предложение, мистер Райли! Я им непременно воспользуюсь.

— Вы мне нравитесь, Генри. Вы молоды, талантливы, умеете приспосабливаться к обстоятельствам. Я верю в ваше будущее и верю в ваш автомобиль. Я вложу в это дело двести тысяч долларов.

Райли выписал чек и проводил Генри Форда до дверей. Взглянув на часы, он внезапно почувствовал настойчивое желание вернуться ненадолго в совсем иное место и посмотреть, что там делается. Он прошел в спальню, разделся, облачился в серую рубашку и широкие серые брюки. На карман рубашки были нашиты крупные синие буквы: ГСША. Райли запер дверь и… исчез.

Он появился вновь в Госпитале Соединенных Штатов в Сент-Албансе, рядом со своей койкой, одной из двадцати четырех коек, выстроившихся вдоль стен длинного стального барака. Не успел он перевести дух, как его схватили три пары рук. Он попытался вырваться, но в него вонзили шприц и ввели ему под кожу полтора кубических сантиметра тиоморфата натрия.

— Одного поймали! — объявил чей-то голос.

— Смотри в оба, — откликнулся другой. — Генерал Карпентер велел доставить троих.

После того как Марк Юний Брут покинул ее ложе, Лила Мэчен хлопнула в ладоши. В спальню вошла рабыня и приготовила ванну. Лила выкупалась, оделась, надушилась и позавтракала винными ягодами из Смирны и апельсинами. Она выпила бокал лакриме кристи и выкурила сигарету. После этого она приказала подать носилки.

Как всегда, у ворот ее дома толпились обожавшие ее воины Двадцатого легиона. Два центуриона отстранили носильщиков и понесли Лилу на своих могучих плечах. Она улыбалась. Внезапно из толпы вырвался юноша в сапфирово-голубом плаще и кинулся к Лиле. В его руке блеснул нож. Лила выпрямилась, чтобы достойно встретить смерть.

— Госпожа, — воскликнул юноша, — госпожа Лила! Он полоснул ножом по своей левой руке, и алая кровь, хлынув, обрызгала одежду Лилы.

— Эта кровь — наименьший дар, который я могу тебе преподнести! воскликнул юноша.

Лила нежно дотронулась до его лба.

— Глупый мальчик! — сказала она. — Зачем ты это сделал?

— Из любви к тебе, моя госпожа!

— Вечером в девять часов тебя проводят ко мне, — шепнула Лила. Он смотрел на нее так растерянно, что она рассмеялась. — Обещаю тебе. Как твое имя, красавчик?

— Бен-Гур.

— Так приходи в девять, Бен-Гур!

Носилки двинулись дальше. Возле Форума Юлий Цезарь горячо спорил о чем-то с Савонаролой. Увидев носилки, Цезарь резким жестом приказал центурионам остановиться. Он раздвинул занавески и пристально посмотрел на Лилу, окинувшую его холодным взглядом. Лицо Цезаря исказилось.

— За что? — хрипло пробормотал он. — Я. пресил, умолял, засыпал подарками, плакал, но ты неумолима. Почему, Лила, почему?

— А ты помнишь Боадицею? — спросила Лила.

— Боадицею? Королеву бриттов? Бог мой, Лила, что может она значить для нашей любви? Я не любил Боадицею. Я только победил ее в сражении.

— И убил ее, Цезарь!

— Она сама отравилась, Лила.

— Это была моя мать! — Лила обличительно указала пальцем на Цезаря. Убийца! Ты будешь наказан. Берегись мартовских ид, Цезарь!

Цезарь отпрянул в ужасе. Толпа почитателей, обступившая Лилу, издала возглас одобрения. Под ливнем розовых лепестков и фиалок она продолжала свой путь через Форум к Храму весталок. Там она рассталась с восхищенными поклонниками и вошла в святилище.

Она преклонила колени перед алтарем, произнесла нараспев молитву, бросила в пламя алтаря щепотку фимиама и сняла тунику. Она залюбовалась своим прекрасным телом, отраженным в серебряном зеркале, и вдруг почувствовала прилив тоски по родине. Она надела серую блузу и широкие серые штаны. На кармане блузы виднелись буквы ГСША. Стоя перед алтарем, Лила еще раз улыбнулась и… исчезла.

Она появилась вновь в Отделении Т военного Госпиталя Соединенных Штатов, где в нее с помощью пневматического шприца немедленно вкатили полтора кубических сантиметра тиоморфата.

— Вот и вторая, — сказал кто-то.

— Нужен еще один, — отозвался другой.

Джордж Ханмер сделал драматическую паузу и огляделся по сторонам. Он бросил взгляд на скамьи оппозиции, на спикера, восседавшего на мешке с шерстью, на серебряный жезл, лежавший на алой подушке перед спикером. Весь парламент, захваченный пламенной речью Ханмера, затаив дыхание, ждал продолжения.

— Мне нечего больше сказать, — проговорил наконец Ханмер. Его голос дрожал от волнения, лицо было бледно и серьезно. — Я буду бороться за этот билль до конца. Я буду бороться за него в городах и селах, на полях и в малых деревушках. Я буду бороться за этот билль до самой смерти, а если богу будет угодно, то и после смерти. Пусть совесть почтенных джентльменов решит, вызов это или молитва. Я уверен и убежден только в одном: Суэцкий канал должен принадлежать Англии!

Ханмер сел. Зал взорвался аплодисментами. Под восторженные крики и овации Ханмер проследовал в кулуары, где Глэдстон, Черчилль и Питт остановили его, чтобы пожать ему руку. Лорд Пальмерстон холодно взглянул на него, но Дизраэли отодвинул лорда плечом и, прихрамывая, подошел к Ханмеру, весь — энтузиазм, весь — восхищение.

— Поедем закусить в Таттерсол, — сказал Дизраэли, — автомобиль у подъезда.

Леди Биконсфилд ждала их а роллс-ройсе у здания парламента. Она приколола цветок к сюртуку Ханмера и ласково потрепала его по щеке.

— Далеко же ты, Джорджи, шагнул от того мальчугана, который, бывало, в школе дразнил Дизи! — сказала она.

Ханмер рассмеялся. Дизи запел «Gaudeamus igitur». Ханмер подтянул, и они пели эту старинную студенческую песню, пока не доехали до клуба. Там Дизи заказал индейку и рыбу, жаренную на рашпере, а Ханмер поднялся в клуб переодеться.

Ни с того ни с сего ему вдруг захотелось еще раз заглянуть в другой мир. Может быть, ему было жаль вконец порывать с прошлым. Он снял сюртук, нанковый жилет, брюки кофейного цвета, начищенные до блеска ботинки и белье. Надел серую рубашку, серые брюки и… исчез.

Он появился в отделении Т Госпиталя Сент-Албанса, где с помощью полутора кубических сантиметров тиоморфата натрия был немедленно приведен в бесчувственное состояние.

— Это третий, — сказал кто-то.

— Везем их к Карпентеру!

Они сидели в канцелярии генерала Карпентера: рядовой Нейтен Райли, сержант медицинской службы Лила Мэчен и капрал Джордж Ханмер. На них была больничная одежда. Они еще не совсем пришли в себя после тиоморфата.

Из канцелярии вынесли все лишнее, и она была залита светом. В креслах сидели специалисты из Разведки, Контрразведки, Бюро расследований и Бюро обследований. Когда капитан Эдзел Диммок увидел, что его и пациентов ждет эта компания безжалостных людей с каменными лицами, он испугался. Генерал Карпентер мрачно усмехнулся.

— Вам не приходило в голову, Диммок, что мы можем не поверить вашей сказочке про исчезновения?

— С-сэр?

— Я и сам специалист, Диммок. Можете не сомневаться. Дела на войне идут плохо, из рук вон плохо. Утечка военных тайн! Возможно, эта Сент-Албанская фантастика укажет на вас.

— Н-но ведь они в самом деле исчезают, сэр. Я…

— Мои специалисты желают побеседовать с вами и вашими пациентами по поводу этих исчезновений, Диммок. Они начнут с вас.

Специалисты обрабатывали Диммока с помощью новейших научных методов, воздействовавших на психику и волю человека. Они вводили ему пентотал «сыворотку правды» и применяли все способы физического и морального давления. Три раза они доводили отчаянно вопившего Диммока до такого состояния, когда он готов был признаться в чем угодно, но только ему не в чем было признаваться.

— Дайте ему передохнуть, — сказал Карпентер. — Принимайтесь теперь за пациентов.

Специалистам, по-видимому, не очень-то хотелось применять насилие к больным мужчинам и женщине.

— Ради бога не раскисайте, — неистовствовал Карпентер. — Мы ведем войну за цивилизацию. Мы должны любой ценой защитить наши идеалы. Приступайте!

Специалисты из Разведки, Контрразведки, Бюро расследований и Бюро обследований взялись за дело. И вдруг рядовой Нейтен Райли, сержант медицинской службы Лила Мэчен и капрал Джордж Ханмер потухли, исчезли, подобно огонькам трех догоревших свечей. Только что они сидели на стульях, окруженные злобными взглядами, а в следующий миг их не стало.

Специалисты разинули рты, а генерал Карпентер сделал великолепный жест. Он торжественно подошел к Диммоку и проговорил:

— Капитан Диммок, я приношу вам извинения. Полковник Диммок, вы повышаетесь в чине за важное открытие… Однако что все это значит, черт побери! Надо проверить.

Он прокричал в микрофон;

— Привести ко мне специалиста по шоку и психиатра!

Специалисты прибыли. Их кратко посвятили в суть дела. Они опросили свидетелей и погрузились в раздумье.

— Мы все в легкой форме страдаем шоком, — заметил первый специалист, нервное возбуждение, вызванное войной.

— Вы хотите сказать, что мы на самом деле не видели, как они исчезли?

Специалист по шоку покачал головой и взглянул на психиатра, который тоже покачал головой.

— Массовая галлюцинация, — заявил он.

В тот же миг рядовой Райли, сержант медицинской службы Лила Мэчен и капрал Джордж Ханмер вновь появились. Только что они были «массовой галлюцинацией», а теперь они опять сидели на своих стульях, окруженные растерянными взглядами.

— Усыпите их снова, Диммок, — крикнул Карпентер. — Дайте им галлон наркоза! — И он заорал в микрофон: — Всех специалистов сюда! Экстренное совещание в моей канцелярии!

В течение трех часов тридцать семь специалистов — все закаленные и отточенные орудия — исследовали находившихся без сознания больных шоком и совещались. Некоторые выводы были очевидны: существует какой-то новый, фантастический комплекс симптомов, вызванный новыми фантастическими ужасами войны. По мере развития военной техники реакции жертв этой техники меняются. Для каждого действия есть равное противодействие. Принято единогласно.

Новый комплекс симптомов включает в себя какой-то вид телепатии: власть разума над пространством. Очевидно, разрушая известные центры мозга, шок развивает другие, скрытые и ранее не известные ячейки. Принято единогласно.

Очевидно, пациенты способны возвращаться только в то место, откуда они исчезли, иначе они не возвращались бы в Отделение Т и уж тем более не вернулись бы в канцелярию генерала Карпентера. Принято единогласно.

Поскольку никто из пациентов не спит и не принимает пищу в Отделении Т, очевидно, они делают это там, куда уходят. Принято единогласно.

— Одно маленькое замечание, — сказал полковник Диммок. — По-моему, они все реже возвращаются в Отделение. Вначале они что ни день то появлялись, то исчезали. Теперь же пропадают неделями, а некоторые как будто и вовсе не собираются возвращаться.

— Это не важно, — заявил Карпентер. — А вот куда они уходят?

— Может быть, они проникают за линию фронта? — предположил кто-то из присутствующих. — Я имею в виду утечку военных тайн.

— Приказываю Разведке выяснить, — отрезал Карпентер, — известны ли подобные случаи у врага, скажем, с военнопленными, исчезающими из их концентрационных лагерей. Может быть, среди них есть наши пациенты из Отделения Т.

— А может быть, они просто уходят домой, — предположил Диммок.

— Приказываю Бюро расследований выяснить, — распорядился Карпентер. Покопайтесь в личной жизни и связях всех двадцати четырех исчезающих. Что касается наших мероприятий, то у полковника Диммока намечен план.

— Мы поставим в Отделение Т еще шесть коек, — пояснил Диммок. — Направим туда шесть специалистов. Пусть они там живут и ведут наблюдения. Они будут получать информацию от самих пациентов, но косвенным путем. Когда пациенты в сознании, они ведут себя, как кататоники, и обычно молчат, а под действием наркоза вообще не способны отвечать на вопросы.

Карпентер подвел итог:

— Джентльмены, это — величайшее потенциальное оружие во всей истории войн. Мне незачем говорить вам, что может значить для нас, если мы телепатически перекинем целую армию в тыл врага. Если мы овладеем тайной, которая известна этим поврежденным умам, мы в один день выиграем войну за Американскую Мечту. Мы должны победить!

Специалисты засуетились. Бюро расследований допрашивало, Бюро обследований опрашивало. В Отделении Т Госпиталя Сент-Албанс поселились шесть закаленных и отточенных орудий, но они очень медленно знакомились с исчезающими пациентами, которые появлялись в палатах все реже и реже. Напряжение росло.

Разведка доложила, что за последний год в Америке не зарегистрировано ни одного случая таинственных исчезновений. Контрразведка сообщила, что, по всем данным, у противника не наблюдается подобых случаев ни среди их собственных раненых, ни в лагере военнопленных.

Карпентер выходил из себя.

— Это совершенно новое явление. У нас нет специалистов в этой области. Необходимо создать новые орудия. Соедините меня с каким-нибудь колледжем, прорычал он в микрофон.

Его соединили с Йелем.

— Мне нужны специалисты по торжеству разума над материей. Создайте их!

Йель немедленно организовал три новые кафедры: деятельности чудотворцев, сверхчувственного восприятия и телекинезиса.

Первый шаг к решению задачи был сделан, когда специалисты из Отделения Т потребовали помощи еще одного эксперта: им нужен был гранильщик камней.

— На черта он вам понадобился? — полюбопытствовал генерал Карлентер.

— Наш специалист по кадрам уловил упоминание о каком-то драгоценном камне, — пояснил полковник Диммок — Между тем он эксперт только по личному составу и не знает ничего, что выходит за рамки его профессии.

— Так и должно быть, — одобрительно заметил Карпентер. — Работа для каждого и каждый на работе! Доставит мне гранильщика! — крикнул он в микрофон.

Гранильщик камней, вызванный из Воинского арсенала, получил приказ дать сведения, какой бриллиант называется Джим Брейди. У него таких сведений не было.

— Попробуем подойти к делу с другой стороны, — решил Карпентер. — Пришлите мне лингвиста!

Лингвист покинул свой пост в Отделе военной пропаганды, но не сумел расшифровать слова «Джим Брейди». С его точки зрения, это были просто имя и фамилия, не больше. Он посоветовал обратиться к специалисту по генеалогии.

Специалист по генеалогии получил однодневный отпуск из Комитета по выявлению предков неамериканского происхождения, но и он мог сказать только, что Брейди — самая обыкновенная фамилия, встречающаяся в Америке уже на протяжении пятисот лет. Он рекомендовал вызвать археолога.

Археолога отпустили из Отдела картографии Штаба по вторжению, и он мгновенно решил загадку: Джим Брейди, по прозвищу Бриллиант, был исторической личностью. Одно время имя его гремело в городе Старый Нью-Йорк, и было это в период между правлениями губернатора Питера Стюйвезанта и Фиорелло Ля-Гардия.

— Боже мой! — изумился Карпентер. — Да это же было в незапамятные времена! Откуда Нейтен Райли выкопал этого Брейди? Присоединитесь-ка вы к нашим специалистам в Отделении Т и выясните дело до конца.

Археолог отправился в Отделение Т, собрал сведения и написал доклад. Карпентер прочитал его и был потрясен. Он немедленно созвал экстренное совещание специалистов своего штаба.

— Джентльмены, — провозгласил он. — В Отделении Т наблюдается явление, по сравнению с которым телепатия-детская игрушка. Наши пациенты делают нечто гораздо более невероятное, гораздо более важное. Джентльмены, они путешествуют во времени!

Штаб недоверчиво заерзал в креслах, Карпентер настойчиво закивал головой.

— Да, джентльмены, мы имеем дело с путешествием во времени! Это открытие пришло не так, как мы ожидали. Не в результате научной работы квалифицированных специалистов. Оно пришло как чума, как зараза… Это военная болезнь, следствие боевых шоков, перенесенных обыкновенными людьми. Прежде чем продолжать, прошу вас просмотреть эти донесения.

Штаб ознакомился со стенографическими сообщениями. Рядовой Нейтен Райли… исчезает в Нью-Йорк начала двадцатого века. Сержант медицинской службы Лила Мэчен… посещает Рим первого столетия. Капрал Джордж Ханмер… путешествует в Англию девятнадцатого века. И так все двадцать четыре пациента спасаются от передряг и ужасов войны нынешнего, двадцать второго века, переносясь то в Венецию дожей, то на Ямайку к пиратам, то в Китай династии Хань, то в Норвегию Эрика Рыжего, словом, любое место на земном шаре и в любую эпоху.

— Мне незачем говорить вам об огромном значении этого открытия, — сказал генерал Карпентер. — Подумайте, что значило бы для хода войны, если бы мы могли послать нашу армию в прошлое время, в то прошлое, которое было неделю, месяц или год назад. Да мы бы выиграли войну и не начав ее! Не подвергая себя ни малейшей опасности, мы отстояли бы от варварства нашу Мечту — Поэзию, Красоту, Культуру Америки!

Штаб попытался освоиться с проблемой победы еще до начала войны.

— Положение осложняется тем, что люди в Отделении Т non compos.[4] Может быть, они знают, как им удается путешествовать во времени, а может быть, и не знают. Так или иначе, они не способны поделиться своими знаниями с экспертами, которые могли бы превратить это чудо в систему. Нам надо найти ко всему этому ключ. Сами пациенты нам не помогут.

Закаленные и отточенные специалисты растерянно озирались.

— Нам нужны эксперты, — заявил Карпентер.

Штаб оживился: это была знакомая тема.

— Нам нужны: специалист по физиологии мозга, кибернетик, психиатр, анатом, археолог и первоклассный историк. Они отправятся в Отделение Т и не выйдут оттуда, пока не сделают того, что от них требуется: не научатся путешествовать во времени.

Первые пять специалистов были без труда извлечены из разных военных учреждений. Вся Америка была набита закаленными и отточенными специалистами. Но найти первоклассного историка оказалось делом нелегким, пока на помощь не пришло Федеральное управление тюрем, которое по настоянию военных властей освободило доктора Брэдли Скрима, отбывавшего двадцать лет каторги. Скрим был человек язвительный и ершистым. Когда-то он занимал кафедру истории философии в одном из западных университетов. Но однажды он высказал свое мнение о войне за Американскую Мечту, и это обернулось для него двадцатью годами каторжных работ.

Скрим был по-прежнему прям и откровенен, но согласился принять участие в решении загадки Отделения Т.

— Только имейте в виду, что я не специалист, — сухо заявил он. — В нашей сумасшедшей стране экспертов я всего лишь последний веселый кузнечик, распевающий на муравейнике.

Карпентер схватился за микрофон.

— Энтомолога мне! — рявкнул он.

— Не утруждайтесь, — заметил Скрим. — Я переведу свои слова на обычный язык. Муравейник — это вы все; надсаживаетесь, лезете из кожи, специализируетесь… во имя чего?

— Во имя защиты Американской Мечты, — горячо заявил Карпентер. — Мы боремся за Поэзию и Культуру, за Образование и все лучшее в жизни.

— Иными словами, вы боретесь, чтобы защитить меня, — сказал Скрим, — Я посвятил свою жизнь тому, что вы сейчас назвали. А что вы со мной сделали? Посадили в тюрьму.

— Вы были осуждены за сочувствие врагу, — сказал Карпентер.

— Я был осужден за то, что верил в свою Американскую Мечту. Иными словами, меня посадили под замок за то, что я имел собственное мнение.

В Отделении Т Скрим был все так же прям и откровенен. Он провел там одну ночь, насладился хорошим трехразовым питанием, прочитал донесения, отбросил их и стал кричать, чтобы его выпустили.

— Мы даем работу каждому, и каждый должен быть на своей работе, — объяснил ему полковник Диммок. — Вы не выйдете, пока не разгадаете тайны путешествия во времени.

— Здесь нет тайны, которую я мог бы разгадать.

— Пациенты путешествуют во времени?

— И да и нет…

— Ответ должен быть определенным, а ив двусмысленным. Вы уклоняетесь…

— Послушайте, — усталым голосом перебил его Скрим, — вы в какой области специалист?

— В психотерапии.

— Где же вам разобраться в том, что я говорю. Это чисто философская концепция. Уверяю вас, тут нет тайны, которой могла бы воспользоваться армия или вообще какая-нибудь группа людей. Эта тайна может пригодиться только отдельной личности.

— Не понимаю.

— Где уж вам понять! Отведите меня к Карпентеру.

Скрима, похожего на худосочного рыжего дьявола, отвели в канцелярию Карпентера, где он, оскалив зубы, злобно усмехнулся в лицо генералу.

— Мне понадобится десять минут, — сказал Скрим. — Можете вы оторваться от своей коллекции специалистов и уделить это время мне?

Карпентер кивнул.

— Так слушайте внимательно. Я дам вам ключ к явлению, столь грандиозному и удивительному, что вам надо будет напрячь весь свой закаленный и отточенный ум, чтобы проникнуть в его суть.

Карпентер нетерпеливо ждал продолжения.

— Нейтен Райли возвращается во времени к началу двадцатого столетия. Он живет там жизнью своей заветной мечты. Он — крупный игрок, приятель Джима Брейди по прозвищу Бриллиант и других. Он ставит деньги на будущие события и всегда выигрывает, так как заранее знает их исход. Он выиграл, поставив на Эйзенхауэра в дни президентских выборов. Он выиграл пари, что боксер по имени Марчиано победит чемпиона Ля Старца. Он нажил большие деньги, финансируя автомобильную компанию Генри Форда. Вот вам ключ. Он что-нибудь значит для вас!

— Я буду это знать, посоветовавшись со специалистом по социологическому анализу. — И генерал Карпентер потянулся к микрофону.

— Подождите, я расскажу вам еще кое-что. Попробуем другие ключики. Возьмем, например, Лилу Мэчен. Она уходит в Римскую Империю и живет там жизнью своей мечты. Она — роковая женщина. Все влюбляются в нее: Юлий Цезарь, Савонарола, весь Двадцатый Легион, юноша по имени Бен-Гур. Вы видите несоответствия!

— Нет.

— А ведь при всем том она курит сигареты!

— Ну, и что? — помолчав, спросил Карпентер.

— Продолжаю. Джордж Ханмер спасается в Англии девятнадцатого века. Там он член парламента, друг Глэдстона, Уинстона Черчилля и Дизраэли, который катает его в своем роллс-ройсе. Вы знаете, что такое роллс-ройс?

— Нет.

— Это была марка автомобиля.

— А-а!

— Вы все еще не понимаете?

— Нет.

Скрим в волнении зашагал по комнате.

— Карпентер, это открытие более важное, чем телепатия и путешествие во времени. Может быть, в нем — спасение человечества. Думаю, что я не преувеличиваю. Двадцать четыре жертвы шока в Отделении Т были доведены атомными бомбардировками до состояния настолько необычного, что, разумеется, никакие ваши специалисты и эксперты не могут его понять.

— Какая штука может быть удивительнее путешествия во времени, Скрим?

— Слушайте, Карпентер. Эйзенхауэр баллотировался в президенты в середине двадцатого века. Нейтен Райли не мог быть другом Джима Брейди Бриллианта и в то же время заключать пари, что Эйзенхауэр победит на выборах… Они жили а разное время. Брейди умер за четверть века до того, как Айк стал президентом. Марчиано победил Ля Старца через пятьдесят лет после того, как Генри Форд основал свою автомобильную компанию. В путешествии Нейтена Райли множество таких анахронизмов.

Карпентер был озадачен.

— Бен-Гур не мог быть любовником Лилы Мэчен: он не жил в Риме. Он вообще никогда не жил. Это — герой литературного произведения. Лила не могла курить: римляне не знали табака. Видите? Опять анахронизмы. Дизраэли не мог катать Джорджа Хан-мера в роллс-ройсе, потому что Диэраэли умер задолго до того, как были изобретены автомобили.

— Что за безобразие?! — воскликнул Карпентер. — Вы хотите сказать, что они все это наврали?

— Нет. Не забывайте, что они не едят и не спят в госпитале. Нет, они не лгут. Они на самом деле путешествуют во времени. Они едят и спят в другом мире.

— Но вы только что сказали, что их рассказы — вранье, в них множество несоответствий.

— Да, потому что они путешествуют а прошлую эпоху, воссоздаваемую их воображением. Нейтен Райли создал в своем представлении картину Америки начала двадцатого века. Эта картина неверна, она полна анахронизмов, так как Райли необразованный человек. Но для него она реальна. Он там живет. То же происходит и с остальными.

Карпентер вытаращил глаза.

— Все это выше нашего понимания, — продолжал Скрим. — Эти люди научились превращать мечту в действительность. Они умеют уходить в реальный мир своей мечты, живут там и, быть может, останутся там навсегда. Бог мой, Карпентер, да ведь это же и есть ваша Американская Мечта, она творит чудеса, в ней бессмертие, божественное начало, торжество разума над материей. Ее надо исследовать, изучить, дать миру.

— Вы можете сделать это, Скрим?

— Нет, не могу. Я историк. Я не творю и потому это выше моих сил. Вам нужен поэт… художник, который умеет творить мечты. Тому, кто воплощает свои мечты на бумаге, вероятно, не так уж трудно сделать еще один шаг и претворить мечты в действительность.

— Поэт? Вы говорите серьезно?

— Конечно. Знаете, что такое поэт? Вот уже пятый год вы твердите, что война ведется ради спасения поэзии.

— Ну, ну, Скрим, что за шутки! Я…

— Пошлите в Отделение Т поэта. Он проникнет в тайну исчезновений. Только он и способен на это. Ведь для него мечты всегда наполовину реальны. Когда он узнает секрет, он поделится им с вашими психологами и анатомами. И тогда они научат нас. Поэт — единственный, кто может быть посредником между пациентами Отделения Т и вашими специалистами.

— Я думаю, вы правы, Скрим.

— Не медлите же, Карпентер. Больные все реже и реже возвращаются в палаты. Надо раскрыть их тайну, пока они не исчезли навсегда.

Карпентер крикнул в микрофон.

— Послать ко мне поэта!

Он ждал… ждал… ждал… Америка судорожно рылась в своем собрании анкетных данных о двухстах девяноста миллионах закаленных и отточенных специалистов, своих орудий, готовых защитить Американскую Мечту о Красоте, Поэзии и обо всем лучшем в жизни. Генерал ждал, когда же найдут поэта, и не понимал причины бесконечной задержки, бесплодных поисков. Не понимал он также, почему Брэдли Скрим так хохотал над этим последним, роковым исчезновением.