Кейт Лаумер
Земная кровь
Пролог
Приклеенное на облезлой, когда-то желтой, стене объявление гласило: «Продаются жизнеспособные гуманоидные эмбрионы настоящего земного происхождения».
— Это здесь, Белла, — возвестил Раф Корней — Господи, куда нас занесло!
Белла печально улыбнулась и прикусила губу. Яркая помада, увы, уже не способна была сделать ее лицом моложе. Она придвинулась к Рафу поближе и, бросив встревоженный взгляд в сторону темного лестничного проема, прикоснулась тонкими сероватыми пальцами к его крепкой загорелой руке.
— Раф, да, мы так далеко забрались от дома, — начала она, но тут же умолкла, потому что после двадцати лет совместной жизни им не требовалось слов, чтобы понять друг друга.
Раф поправил ремни, стягивавшие его налитые широкие плечи, и провел пальцами по выпуклости короткоствольного пистолета.
— Вот увидишь, Белла, с нами будет все в порядке.
Он ободряюще похлопал ее по тонкой руке и двинулся вперед по крутым ступеням, не обходя выбоины с маслянистыми лужами. Здесь царил запах тухлятины и чужеродной кухни, но было менее жарко и шумно, чем на площади. И вот наконец участки, огороженные переплетениями ржавой проволоки, остались позади, и они добрались до высокого узкого дверного проема, занавешенного грязными стеклянными бусами. Когда Раф их осторожно раздвинул, они мягко зазвенели.
Откуда-то из глубины лавки послышалось шуршание, тяжелый стук и костяное клацанье. Чудовищно высокая, сгорбленная фигура в цветастом разукрашенном тряпье и браслетах маленькими шажками просеменила навстречу из желтоватого полумрака, шевеля вылинявшими крыльями, совершенно непригодными для полета. Они жестко зашуршали, когда существо взгромоздилось на стул, направляя свои помигивающие водянистые глаза то на Рафа, то на Беллу.
— Что надо? — прошелестел рхеопс. — Это вам не богадельня.
— Послушай-ка, здесь леди, может, для начала, предложишь ей присесть? — резко произнес Раф.
— Ну так пусть садится.
Раф огляделся, но другого стула не обнаружил Он сердито глянул на хозяина. Ему бросилась в глаза бурая кожа на его шее и хищный нечистый клюв.
— Да, с такими, как ты, мне еще не приходилось встречаться, — сказал он. — Ты что, не знаешь, как себя вести в присутствии человеческой женщины?
— Человеческой? — рхеопс презрительно щелкнул клювом, уставившись на серую кожу йилианки.
— Не надо, Раф, — Белла мягко дотронулась до его руки. — Не обращай внимания. Ведь единственное, чего мы хотим, это ребенка.
Она чувствовала, что Раф с трудом сдерживает себя. Возможно, он и стар для официального усыновления, но по-прежнему крепок, как любой другой мужчина ста годами моложе его.
— У нас есть деньги, — выдавил из себя Раф. — Мы здесь по делу.
Глаза-плошки торговца бесстрастно мигнули.
— Сколько?
— Э-э… почти пятьсот кредитов. Существо на стуле смежило веки, потом снова распахнуло их.
— Я могу предложить вам кое-что из здоровых мутантов с гарантией коэффициента умственного развития в сорок баллов…
— Нет, — одновременно ответили Раф и Белла.
— Никакой дефектной родословной, — заявил Раф. — В объявлении внизу говорится о настоящем земном происхождении.
— Вообще-то, нежелательно иметь раба со слишком развитым интеллектом. Так вот, данная разновидность…
— Неужели ты в самом деле думаешь, будто мы собираемся из человеческого ребенка сделать раба? — перебил его Раф. — Ты что, ослеп? Не видишь, что, мы земляне? Во всяком случае, потомки землян, — добавил он, заметив, как глаза-плошки хозяина снова скользнули взглядом по нему и Белле.
Белла поежилась и плотнее закуталась в плащ.
Торговец презрительно щелкнул клювом.
— И за пятьсот кредитов вы собираетесь заполучить настоящего конкистадора? Может, вам еще патент предъявить?
— Сойдет и обычный ребенок, — сказал Раф. — Только чтобы он был нормальным. В земном смысле, конечно. Нам все равно, окажется он дальтоником или нет…
Торговец наклонил голову, настороженно разглядывая Рафа.
— Ваше гражданство?
— Что? Ну, мы свободные землевладельцы из Гфанфонта.
— Документы есть?
— Конечно. Иначе мы бы никогда…
Рхеопс развернулся вполоборота и издал пронзительный звук, из боковой комнаты выскочил маленький раб в болтающихся лохмотьях.
— Принеси-ка скамейки для моих дорогих посетителей и бренди. Флеон давней выдержки. — Он снова повернулся к Рафу, в его полуприкрытых глазах блеснуло что-то вроде мысли. — Флеон вобрал в себя запах дождя, солнца, серы, — начал он, — и…
— Хватит болтать, — оборвал его Раф. — Мы пришли сюда не на посиделки… — И тут он осекся… Не так-то просто оказалось окончить фразу и произнести: «Пришли купить человеческого мальчика… купить сына…»
— Да, но мне нравятся люди обеспеченные, я таким доверяю, — ухмыльнулся торговец. — Вы хотите наследника. Понимаю. Вы пришли вовремя Я могу предложить самый исключительный эмбрион мальчика, способного впоследствии сделать честь самому императору.
— Мы не императорской крови, — возразил Раф, — нам бы самого обыкновенного мальчугана…
— Так, — рхеопс взъерошил линялые перья на плечах, но вдруг от него повеяло безразличием. — Если вы хотите чего попроще, то я могу продать вам кое-что подешевле…
— Хорошо, сколько? — Держа руку на кредитном кодере, Раф поднялся со скамейки, принесенной рабом.
— Подожди! — воскликнула Белла. — Я хочу знать, что он имеет в виду… Что вы нам хотите предложить? — И она заставила Рафа присесть на скамейку.
Раб внес поднос с глиняным кувшином и стеклянными фужерами. Торговец сцепил паукообразные, по-птичьи голые пальцы, ожидая, пока раб разольет вино и уйдет. Он прищурился, глядя на Беллу.
— Дело в том, что я готов предложить высокую цену за ваше свободное гражданство…
— Ты спятил?! — выпалил Раф. — Как же мы тогда вернемся назад…
— Подожди, Раф, — остановила его Белла, взяв фужер.
Она не спеша пригубила вино и высоко подняла брови, демонстрируя свое восхищение.
— Продать гражданство! — не унимался Раф. — Да он нас принимает за деревенщину, Белла!
Рхеопс ссутулился на своем стуле, жесткие перья вздыбились венчиком вокруг головы. Он не отрывал глаз от Беллы.
— Именно сейчас в моей лаборатории, — произнес он торжественно, — есть высококачественный зародыш, предназначавшийся для личных нужд… самого высокого официального лица. Чудесная бластосфера, большая, жизнеспособная, и изумительный интеллектуальный потенциал.
— Так в чем же дело, почему высокопоставленное лицо не спешит его забрать? — поинтересовался Раф.
Глаза-плошки мигнули.
— Увы, шах… мертв, вместе со своими наследниками и правопреемниками. Один из этих бессмысленных бунтов. По великому счастью, мой агент… но это неважно. Я потерял двух ценных слуг, доставая этот эмбрион, который теперь, честно говоря, надо немедленно трансплантировать в подходящую искусственную плаценту, иначе он пропадет. Сами видите, насколько я вам доверяю.
— Белла, он просто набивает цену, — бросил Раф, — рекламирует товар, вот и все.
— Провинциальная проницательность — утеха для коммерсанта, — раздраженно парировал торговец.
Он пронзительно свистнул и прощебетал какие-то указания своему рабу. Раф и Белла ждали. Вскоре тот вернулся, шатаясь под тяжестью небольшого, инкрустированного камнями ящичка Повинуясь жесту хозяина, он вручил ларец Рафу. Тот взял его, и руки тотчас повело вниз под непомерной тяжестью.
— Вы держите позолоченный инкубатор, усыпанный брильянтами, предназначавшийся для привилегированного малыша, а торгуетесь и впрямь как толстоногая деревенщина. Цена ему две тысячи кредитов или два свободных гражданства.
— Это вдвое выше цены на черном рынке, — слабо возразил Раф, всецело поглощенный ларцом и его содержимым.
— Вы не на черном рынке. Я патентованный коммерсант, получивший разрешение от самого Садомита!
— Я отдам только одно гражданство, — быстро сказал Раф. — Свое. За несколько лет я смогу заслужить себе другое.
Торговец раздраженно щелкнул клювом.
— Да я лучше выплесну это сокровище в канализацию, чем сбавлю цену хоть на полкредита! Потомок царей заслуживает и большего!
— Раф, — произнесла Белла, в ее голосе звучала мольба.
— Откуда мы знаем, что он говорит правду, Белла?
— Мне дорога моя лицензия, чужестранец, — высокомерно заявил рхеопс. — Ты полагаешь, я стану рисковать своей репутацией ради ваших ничтожных претензий? Шах заплатил пятьдесят тысяч галактических кредитов слитками радия…
— Но если ты не продашь его немедленно…
— Я сказал свою цену. Соглашайтесь или нет, но в любом случае убирайтесь отсюда!
— Ну, — замялся Раф.
— Мы согласны, — решительно сказала Белла.
Они с трудом продирались сквозь шумящую толпу на площади. Раф прокладывал путь между торговыми рядами. Белла прижимала двухдюймовый стеклянный цилиндр к худой груди. Клубилась желтая пыль, поднятая порывистым пустынным ветром. На бронзово-темном небе почти у самого горизонта висело второе солнце.
— Мы не должны тратить все кредиты, — сказал Раф, — иначе нам не вернуться домой.
— Найдем способ, — спокойно возразила Белла — Но сначала мы должны отыскать врача-человека.
Раф остановился как вкопанный.
— Белла… ты не заболела?
— Мы должны трансплантировать ребенка… И немедленно, Раф.
— Белла, ты же знаешь, сейчас мы не можем себе этого позволить. Сначала нам надо добраться до Гранфонта, как мы и планировали…
— Но мы нее думали, что у нас будет время, Раф, а у нас его нет. Этот эмбрион никогда бы не продали так дешево, если бы не оставалось так мало времени… чудовищно мало.
— Но мы же собирались использовать млекопитающую искусственную мать из рода Лэн. Где мы сейчас ее найдем? К тому же нам придется ждать целых девять месяцев…
— Нам совсем не придется ждать, Раф. Я трансплантирую ребенка себе.
Пораженный услышанным, Раф словно потерял дар речи. Затем пробормотал:
— Белла, ты уверена? Я имею в виду, ты могла бы… он мог бы?..
Вместо ответа она только кивнула, а потом объяснила:
— Понимаешь, когда-то давно я спросила об этом врача. Он сказал… сначала провел уйму тестов… а потом сказал, что я могу.
— Белла, но ты же… ты не…
— Он знал, что я не чистокровная землянка, и все-таки сказал, что могу.
Ее глаза, вертикального разреза, живо заблестели на немолодом, но сохранившем пикантность лице.
— Я буду матерью нашего сына, Раф. А он — нашим человеческим мальчиком, рожденным мной…
Неожиданно Раф насторожился и, словно от чего-то ограждая, обнял жену за плечи.
— В чем дело, Раф?
— Белла, кто-то следит за нами.
— Следит… почему?
— Не знаю. Дай мне мальчика. Держись поближе.
Они свернули в переулок, освещенный грубыми фонарями, и стали проталкиваться сквозь толпу. Чужие руки цеплялись за их рукава, чужие глаза смотрели на них с неприязнью и любопытством, разные голоса умоляли, проклинали, просили и угрожали. Едкая горячая пыль застилала глаза.
— Сюда, — задыхаясь, позвал Раф.
Они нырнули в узкий проход между домами.
— Нам не следовало покидать главной площади, — сказала Белла. — Туристы сюда не ходят…
— Идем.
Раф пошел вперед. Футов через тридцать извилистая дорожка оборвалась у высоких стен тупика Пришлось повернуть обратно…
Две фигуры, закутанные в тяжелые, серого цвета, тоги, маячили у входа в тупик. Одна — приземистая, другая — высокая.
— Держись позади меня, — сказал Раф.
Он спрятал цилиндр в сумку на ремне, положил руку на рукоять пистолета под одеждой и двинулся вперед. Приземистое существо на толстых кривых ногах вышло ему навстречу. Не доходя футов десяти незнакомец остановился. Раф твердо взглянул в мертвенные глаза противника, бледное лицо которого было словно выточено из высушенной пористой древесины.
— Мы сильнее тебя, — проскрипел чужак. — Отдай нам королевского раба и уходи с миром.
— Убирайтесь с дороги, — грозно ответил Раф, доставая оружие.
Во рту у него пересохло. Голос сел. На некоторое время в проходе повисла гнетущая тишина.
— Хорошо. Мы заплатим, — сказал чужак. — Сколько?
— Я ничего вам не продам. Убирайтесь с дороги!
Раф слизнул бисеринки пота с верхней губы.
Стоявший сзади высокий налетчик подтянулся к своему низкорослому компаньону. Позади этой парочки в поле зрения появился тяжелый, ящероподобный каспоид с чешуйчатой кожей, аляповато раскрашенной кричащими тонами, а за его спиной показались еще несколько фигур.
Раф сделал шаг вперед. Оружие почти касалось пыльных складок тоги чужака.
— А ну, вон с моей дороги, а то я вас всех, к черту, перестреляю!
Мощная когтистая рука выхватила оружие. Упреждая нападение, Раф выстрелил. Вспышка голубого пламени… и оружие вылетело из рук. Тотчас чужак всем своим весом обрушился на Рафа. Раф кувыркнулся назад, успев, однако, вцепиться в когтистую руку напавшего. Крутанув ее изо всех сил и услышав, как захрустели кости, Раф отшвырнул от себя чужака и бросился на высокого. Но промахнулся — тот ловко увернулся Оружие валялось всего в двух шагах от них. Раф прыгнул за ним, но в ту же секунду огромная тяжесть снова обрушилась на него, словно взрывом вышибив воздух из легких. Он ощутил, сильный удар булыжником в лицо и обжигающую боль, волнами накатывающуюся от плеча. Откуда-то издалека доносилось завывание Беллы.
Раф перевернулся, с трудом пытаясь подняться на колени. И в тот же миг широкая ступня в поношенной сандалии пнула его прямо в лицо. Он схватил ее, рванул изо всех сил на себя, свалив нападавшего на землю, и услышал свой собственный надрывный крик от адской боли в плече А затем, ощутив власть над повергнутым телом, вцепился в него и, круша ненавистную плоть, чувствовал, как хрустят суставы под его кулаками. Когда же острые когти впились в его лицо, он только застонал, продолжая избивать чужака до тех пор, пока с ним не было покончено Не успел он опомниться, как чьи-то твердые, словно каменные, руки опрокинули его навзничь Слепо отбиваясь, он пытался перевернуться, чтобы защитить цилиндр и тело.
Докрасна раскаленные тиски сомкнулись на его ноге. Он попытался дотянуться до оружия, которое лежало совсем рядом, но запущенный в него булыжник осадил его, легкие, казалось, в то мгновение разорвались на тысячи маленьких кусочков. Его руки и ноги все еще двигались, однако он уже не понимал, куда и зачем ему надо ползти…
А потом перед глазами полыхнуло яркое пламя и медленно погасло. Раф чувствовал, как рушится и исчезает окружающий мир, погружаясь в непроглядную темноту.
Он лежал на спине и прислушивался к голосам налетчиков.
— Он дерется как настоящий дьявол!
— …у него не жилы, а стальные прутья!
— Добьем их…
Но сыпавшиеся на Рафа удары казались ему смягченными, словно били его через подушку. Избиение продолжалось так долго, что Раф даже не заметил, когда оно прекратилось. Он плавал в тишине, как в море расплавленного свинца. Но звуки вторглись и сюда, в спасительное для него беспамятство. Это было чье-то настойчивое озлобленное рычание и знакомый тонкий плач…
Белла!
Раф шевельнул рукой, ощупал израненное лицо и протер слипшиеся от крови веки. Сквозь красное марево он увидел Беллу, прижатую к стене налетчиком в плаще. Руки его энергично поднимались и опускались, снова и снова… Сделав над собой усилие, Раф пошарил рядом и нащупал твердую рукоять пистолета. Извиваясь от боли, как червяк на крючке, он попытался сесть и с трудом подтянул к себе оружие. Ему удалось поднять пистолет, сквозь кроваво-красный полумрак нацелиться на желтый плащ и выстрелить. Налетчик рухнул, как подкошенный. Но другой тут же схватил Беллу и прикрылся ею, как щитом.
— Мы убьем твою женщину, — угрожающе заявил он. — Отдай нам императорского раба и убирайся Мы сильнее вас!
Но Раф почти не слышал его — он не спускал глаз с Беллы. Она висела в лапах налетчика, маленькая и слабая. Но вот Раф заметил едва уловимое движение ее руки.
— К чему так сопротивляться, дурак? — продолжал скрежетать налетчик.
А Белла тем временем осторожно дотянулась до пояса. В полосе света блеснула сталь. Раф видел, как ее тонкая рука шарила, нащупывая уязвимое место между пластинками панциря; потом молниеносное движение — и прикрывшийся Беллой налетчик скрючился, захрипел, затем неуклюже свалился к ее ногам. Лезвие клинка еще раз вонзилось в его тело… За спиной Беллы метнулась темная тень. Раф поспешно выстрелил, но промахнулся. Однако и после этого чужак остался стоять на месте, что-то выкрикивая на странном языке. Раф поморгал слипающимися веками и снова прицелился, ориентируясь по голосу Это было рискованно — Белла стояла совсем рядом.
— Подожди, Раф, — остановила она его. Она торопливо и неразборчиво заговорила с чужаком. Тот ей ответил.
— Раф, это йилианин, как и я, — объяснила Белла. — Он дал мне пароль.
— Пароль, черт возьми! — с трудом выдавил Раф.
— Послушай, Раф, он нужен нам. Если мы сохраним ему жизнь, он будет нашим рабом. Это правда, Раф. Таков закон Йилии.
В этот момент оружие выпало из слабых рук Рафа. Он попытался поднять его, преодолевая свою проклятую слабость, но только тихо застонал.
До него доносились звуки незнакомого говора. Тонкий голос Беллы переплетался с рокотом йилианина. Раф сделал еще одну попытку…
— Белла…
— Да, да, Раф. Теперь все будет хорошо. Тхой-хой проводит нас…
— Возьми оружие, — задыхаясь, шептал Раф. — Убедись, что все мертвы… все…
— Раф, если мы сейчас же не уйдем отсюда…
— Ничего не бойся, Белла. Здесь нет никаких законов. Не оставляй им шанс… чтобы ни один раненый дьявол не сумел выследить нас, — не слушая ее, из последних сил прошептал Раф и снова впал в забытье…
Только позже, в смутном воспоминании, всплыли крепкие руки, которые несли его. Боль, точно огненное одеяло, окутавшее его, и неожиданно холодный порыв ночного ветра. А затем голоса, бряцанье ключей, наконец ложе из сваленных в кучу шкур… И — руки Беллы, ее теплое дыхание на его лице.
— Раф… бедный Раф…
Задыхаясь, он снова и снова пытался говорить:
— Наш мальчик… — сказал он. Это было так важно — объяснить Белле все, как есть.
— Наш мальчик куплен не просто за деньги, его жизнь оплачена и нашей кровью, Белла. Он теперь наш мальчик, наш…
Тяжело опершись на палку, Раф задумчиво смотрел на жену и новорожденного сына. Рядом Txoй-хой стирал тряпки в жестяной лохани, у самой двери.
— Я представлял себе все это совсем иначе, — с горечью продолжал Раф. — Не здесь, в этой лачуге на окраине гетто, не так. Но оказывается, и так бывает, Белла.
— Не горюй, Раф, — попробовала утешить его Белла, — вот поправишься и подремонтируешь домик, побелишь его, будет намного лучше. Ну а сейчас мы по крайней мере в безопасности, на другом конец Тамбула — далеко от базара, уж здесь они Роуна не найдут.
— Мой сын, — с нежностью произнес Раф, прикоснувшись к крохотному мягкому комочку — Как знать, может, уже в пятнадцать лет он станет взрослым человеком.
Глава первая
Топчась возле моющей посуду матери, Роун надоедливо канючил.
— Нет, — сказала Белла строго, — гулять мы сейчас не пойдем. Ты же видишь — у меня много работы: надо перемолоть овсяную крупу, начистить улиток, приготовить еду. Потом помыть кисточки, чтобы папа мог немного покрасить, когда вернется из города с работы. Ну, а тогда… Ну-ка, перестань! — закричала в отчаянии Белла, увидев, что Роун пытается приклеить кусочек бумажки к стене.
— А у папы получается, — захныкал он, так и не сумев приклеить бумажку.
Тут же у него потекло из носа, и он вытерся о край шторы.
— Ну, не о штору же! — вскипела Белла. — Я только что их постирала! У меня больше нет ни кусочка мыла!
Роун потянулся к солонке — если брать соль понемногу, то у нее просто восхитительный вкус! Но она тут нее вся высыпалась на пол.
— Соль! — хрипло вскрикнула Белла. — Это же последняя, папа работал целый день, чтобы купить ее для тебя, а ты высыпал ее на пол, и я не смогу ее всю собрать и очистить!
Роун снова принялся реветь — что бы он ни делал, все выходило наперекосяк.
— Ну хорошо, — наконец сдалась Белла. — Можешь немного погулять во дворе за домом. Только далеко не уходи и не трогай мясистые цветы, их сок не отстирывается.
С радостным возгласом Роун выбежал на солнце Не прикрытая одеждой его белая кожа легко впитывала в себя солнечные лучи.
О, что за чудесные мясистые цветы! Темнее, чем пурпурные плоды, краснее, чем кровь, зеленее, чем трава! Но их нельзя трогать.
Он побрел на другую сторону двора, туда, где под крепко сбитым, уже один раз покрашенным Рафом забором словно мозаика пестрели разноцветные пятна на земле. Роун любил здесь собирать комочки оставшейся старой краски. Однако сегодня кое-что поинтересней он усмотрел за оградой Там собралась компания крепких, худощавых грасильских ребятишек, увлеченных, кажется, чем-то очень занятным!
— Привет! — окликнул их Роун. — Эй! Вы! Давайте играть!
Среагировали на него не все.
— Ты не трехлетний грасил, — бросил кто-то.
— Трехлетние грасилы копают здесь, а не там.
— Я могу помочь, — с готовностью предложил Роун. — Помочь копать.
Он начал вскарабкиваться на забор, но задача оказалась совсем не из легких, в результате, зацепившись за торчащий край доски, он выдрал из рубашки целый клок. В конце концов он все-таки перевалился через забор и… пришел в замешательство, увидев, как трое грасилов очень быстро копают землю своими острыми когтями.
— Я тоже хочу! — неожиданно крикнул он и залез в нору одного из них.
Тот равнодушно оттолкнул его и продолжал копать, Роун залился слезами, но все же попробовал помочь другому. И снова получил пинок.
— Копай свою нору, — недобро огрызнулся на него третий.
Роун заметил, что этот слегка отличается от остальных. Одно его крыло так и не выросло, оставшись в зачаточном состоянии.
— У тебя нет одного крыла, — сказал Роун. — Где оно?
Грасил с детской непосредственностью распахнул здоровое крыло.
— А другое у меня еще отрастет, позже, — заверил он Роуна. — А вот у тебя вообще нет крыльев.
Роун попытался ощупать лопатки, но так ничего там и не обнаружил.
— Они у меня тоже вырастут, потом, — выпалил он возбужденно. — И тогда я смогу летать. Меня зовут Роуном.
— А я — Клане, — представился новый друг, но, заметив, что из-за разговоров он отстал от других грасилов, разозлился и крикнул Роуну — Заткнись и копай.
Роун принялся старательно рыть землю и очень скоро понял, что это не столь легкое занятие, как кажется поначалу. На поверхности земля была рыхлая, и она хорошо поддавалась рытью, а вот на глубине, несмотря на свою сырость, она сильно затвердела, и требовались неимоверные усилия, чтобы сладить с нею.
— Мама обрезала мне ногти, — пожаловался вслух порядком выдохнувший Роун, прекрасно понимавший, что и при своих необрезанных ногтях он все равно не смог бы копать так, как копали грасилы.
Тогда Роун отыскал острую палку и с ее помощью стал рыть намного быстрее. Сильным ударном он неожиданно пробил дыру, земля обвалилась, и сама собой образовалась большая полость. Замечательная, просторная… Роун тут же забрался в нее. Но появился грасил, ударил его и сказал:
— Копай свою собственную нору, ты, урод! Роун взял свою палку и принялся снова копать в другом месте.
— Ты делаешь это неправильно, — заметил грасил, продолжая углублять свою нору.
И вот когда Роун стал долбить землю уже в другом месте, она снова провалилась, и он очутился в другой норе, совершенно темной и прохладной. Роун пополз вглубь, вдоль входа, и неожиданно наткнулся на что-то мягкое и совершенно невидимое в этой кромешной тьме.
— Здорово! — воскликнул Роун и засмеялся, потому что этот кто-то коснулся его сознания.
ЗДЕСЬ ПРОСТО ЗАМЕЧАТЕЛЬНО: ПРОХЛАДНО И ТЕМНО, И НИКАКОГО ВЕТРА, ЗДЕСЬ ЖИВЕМ МЫ — ЗИСЫ, А ТЫ КТО?
— Я — Роун, — произнес мальчик.
Зис протянул мягкую лапку и пощупал Роуна.
ТЫ СОВСЕМ НЕ ТАКОЙ, КАКИМ ПРЕДСТАВЛЯЕШЬ СЕБЯ В СВОЕМ ВООБРАЖЕНИИ, — сказал Зис. — У ТЕБЯ НЕТ КРЫЛЬЕВ И КОГТЕЙ ДЛЯ РЫТЬЯ ЗЕМЛИ. СКАЖИ-КА МНЕ ЕЩЕ РАЗ, КТО ТЫ.
— Я — Роун, — повторил мальчик и снова рассмеялся.
А потом, пока неведомое существо знакомилось с ним, сознание Роуна погрузилось в тишину И он ждал, испытывая странные чувства.
С ТОБОЙ ЧТО-ТО НЕ ТО, — наконец сказал Зис. Роун физически почувствовал, как тот отпрянул — ТЫ НЕ МОЖЕШЬ СКАЗАТЬ, КТО ТЫ ТАКОЙ. В ТВОЕМ СОЗНАНИИ СКРЫВАЕТСЯ КАКАЯ-ТО ОГРОМНАЯ СИЛА… ЧУДОВИЩНЫЕ ТАЙНЫ И СТРАННЫЕ ВЕЩИ…
Роун почувствовал, как это загадочное существо мысленно содрогнулось и, отступив, исчезло. Он остался один. Один — в холодной темноте, наедине с какими-то ужасными тайнами, которые, оказывается, затаились в его голове… Один — на дне изрытой червями ямы, пахнущей омертвелостью и сыростью, где наверняка водятся хароны, пробирающиеся по подземным ходам и пожирающие мертвых… А вдруг они подумают, что я умер? Обуреваемый ужасом Роун пополз обратно, к выходу, желая только одного: поскорее вернуться к папе с мамой. Но страх его одолел. Роун сел и разревелся. Слезы градом катились из глаз, во рту скрипел песок, к тому же он вдруг понял, что он еще и мокрый! В отчаянии Роун заплакал еще сильнее, а потом стал кричать изо всей мочи, так, чтобы его услышали…
И вдруг он почувствовал руки — руки Рафа, которые вытаскивали его из норы. И хотя теперь Роун знал, что отец рядом, он по-прежнему продолжал реветь, все еще находясь в плену пережитого страха.
— Мальчик, мой мальчик, — нежно приговаривал Раф, успокаивая сына.
Вопли Роуна незаметно сменились его всхлипываниями.
— Мальчик, я повсюду искал тебя, — отец говорил нежно и радостно, он и сам испугался не меньше. — Но я все-таки сделаю то, чего раньше никогда не делал, — строго добавил он. — Я устною тебе хорошую взбучку.
Не обращая внимания на истерику Беллы, он уложил Роуна поперек колена и тут же всыпал ему по первое число. И к всеобщему удивлению — именно во время порки Роун перестал плакать, успокоился, в общем, окончательно пришел в себя. Он спокойно поднялся, немного размялся после отцовской экзекуции и, вытерев нос рукой, серьезно спросил родителей:
— Я — кто? Кто я?
— Ты — человеческий мальчик, — охотно ответил Раф. — И однажды станешь взрослым мужниной Ты — мальчик, настоящий землянин.
— Но у меня смешные уши, — сказал Роун, ощупывая ухо.
Ему и впрямь показалось, что все беды его именно из-за этих странных ушей — таких маленьких и таких круглых.
— А что такое землянин? — спросил Роун у Тхой-хоя, который старательно отмывал его теплой водой в деревянной лохани.
— Землянин? — эхом отозвался Тхой-хой. — Ну, земляне — выходцы с Земли.
— Дядя Тхой-хой знает песни с Земли? — с надеждой спросил Роун.
Хотя по говору Тхой-хоя уже было ясно, что знает. Эта особая манера, вроде распевной речи, словно он рассказывал истории на древнем, мелодичном языке Йилии.
— Да. И если ты будешь стоять смирно, пока я тебя мою, а потом съешь свой обед и пойдешь прямо в постель, я расскажу тебе эту историю.
— О, да! — восторженно выпалил Роун и радостно шлепнул рукой по воде. — Да! Да! Да!
Потом он действительно стоял спокойно. И Тхой-хой начал свое повествование.
— Давным-давно, так давно, что даже самое древнее существо в древнейшем мире не могло бы припомнить когда, существовал один мир и назывался он — Земля.
— А сейчас он есть?
— К этому мы еще подойдем. Так вот, очень давно и так далеко, что отсюда, из Тамбула, ты даже не смог бы разглядеть их Солнца, жил народ в этом самом мире по имени — Земля. И все эти люди выглядели ну прямо совсем как ты.
— Как я? — глаза у Роуна заблестели. — С такими смешными ушками?
— Твои ушки совсем не смешные, — заметил строго Тхой-хой, — во всяком случае для землянина Ну так вот, однажды эти земляне построили самые первые во всем свете космические корабли Что-то совсем новое, чего раньше никто никогда и нигде не строил. Только земляне могли делать их. Затем они прилетели в другие миры на своих космических кораблях, и через пять тысяч лет существа во Вселенной узнали, что мерцающие огоньки на небе — звезды, со множеством миров вокруг них. А раньше в каждом мире думали, что их звезда — единственная и есть только один Бог, тогда как на самом деле существует девять Богов.
И земляне научились жить в иных, чем Земля, мирах. Но некоторые из них со временем изменились. В других мирах их ожидала встреча с другими существами, не гуманоидами, хотя и не слишком отличавшимися от людей. И думали они во многом об одном и том же. Но люди знали больше.
Роун погрузился в теплую воду ванны, потому что, стоя на холодном воздухе, замерз и весь покрылся пупырышками.
— А ты не землянин, — заметил он, прикоснувшись к уху Тхой-хоя.
— Конечно, нет. Я — йилианин, насколько мне известно. Так вот, между планетами, населенными различными существами, очень скоро стали возникать войны, потому что каждый захотел стать самым сильным. И тогда люди с Земли решили управлять Вселенной, чтобы сохранить мир…
— А мне мыло попало в рот, — перебил Тхой-хоя Роун. — Тьфу, гадость!
Тхой-хой тщательно вытер Роуну рот влажной тряпкой и продолжал:
— А потом произошло что-то очень страшное. Пришли странные люди, издалека — с другой стороны Галактики или, быть может, даже из другой Галактики… и их оружие оказалось танки мощным, что они стали оспаривать право Земли на владение Вселенной. И они начали войну, которая длилась целую тысячу лет.
— Гадкие, — подражая тону Тхой-хоя, воскликнул Роун. — Очень гадкие!
— Да, действительно, — согласился Тхой-хой. — Этих плохих людей звали ниссийцами, и сила их была такова, что земляне не могли им противостоять.
— Они что, всех землян насмерть убили?
— Нет, ну что ты! Просто они создали вокруг Земли плотное кольцо из боевых ниссийских кораблей, так что земляне никак не могли покинуть свою планету. И никто не мог прилететь на Землю в течение пяти тысяч лет.
— А что такое пять тысяч лет? — с любопытством спросил Роун, выпрыгивая из лохани прямо в сухое полотенце, которое держал Тхой-хой.
Роун обожал вытираться этим чудесным теплым полотенцем, а потом ходить, завернувшись в него, пока Тхой-хой готовил ему чистую одежду.
— О, это очень долго, очень. Я, конечно, не могу объяснить тебе точно, но очень долго.
За обедом Роун набил себе полный рот, хватая еду руками. Все усилия Рафа и Беллы заставить его пользоваться ложкой были тщетны.
— Так едят земляне, — противился Роун, защищаясь. — Да, так делают земляне, — продолжал он упорствовать, снова набивая рот руками.
— Земляне не делают так, — строго сказал Раф. — И с сегодняшнего дня ты всегда будешь есть так, как действительно едят земляне.
Тхой-хой принялся было рассказывать Роуну, как земляне едят и что, но тот уснул, даже не стараясь дождаться конца этих долгих и нудных наставлений.
Глава вторая
Подошел черед Роуна. Остальные уже давно стояли на другой стороне. За исключением одного грасила, который сорвался и теперь, вероятно, был мертв.
Крылья у всех работали отлично — молодые розовые мембраны веером раскрывались на спине вдоль торса у всех, кроме Кланса. Он даже и не делал попытки взлететь — просто заглянул вниз, в ущелье, и в одиночестве ушел домой.
А грасилы стояли на другой стороне и смеялись Они радовались и веселились… и потому, что полет сам по себе так прекрасен, а кроме того, они смеялись над Роуном, который все еще колебался.
Это же так просто! Они гордились собой и потешались над тем грасилом, который упал на дно ущелья, так и не сумев справиться со своими крыльями. Впрочем, сметливостью тот никогда не отличался. Теперь же они с любопытством наблюдали за Роуном и подначивали его.
— Роун — семилетний болван, — распевали они. — Ду-ра-чок! Ду-ра-чок!
— Я все равно полечу, — отозвался Роун. — Вот увидите!
Но он все еще колебался — ведь у него не было крыльев! Зато его осенила идея связать несколько длинных виноградных лоз и с их помощью, взмыв в опьяняющую высоту, перемахнуть через ущелье и спланировать на другую его сторону.
Осторожно раскачавшись, Роун проверил прочность связанных ветвей, затем посмотрел на ущелье и прикинул на глаз расстояние, разделявшее его и семилеток грасилов. Розовое лицо Роуна повлажнело, рубашка прилипла к телу — от страха он весь вспотел.
Уцепившись за раскачивающиеся ветви, он вдруг подумал: «А что… если сейчас все бросить и убежать домой?» Мама спросит: «Что ты сегодня делал?» И он ответит: «Ничего». И этот день закончится так же, как и все остальные…
Но в этот миг до него донеслось со стороны грасилов: «Дурачок! Роун — болван!» Они все время так обзывали его, и Роун окончательно решил — этого больше не повторится! В конце концов, он сможет сделать такое, что им и не снилось, да и просто не под силу!
Роун заставил себя расслабиться, мускул за мускулом, как учила его мама, когда он злился или не мог уснуть. «Надо думать только об одном, — приказал он себе, — как перелететь на другую сторону и не смотреть вниз, на ущелье». И он еще раз, на глаз, мысленно прикинул, на сколько надо отвести сооруженный им канат.
Если повезет, все удастся сделать как надо.
С канатом в руках Роун отбежал как можно дальше, а затем, вцепившись в него изо всех сил, поджал ноги. В какую-то долю секунды он почувствовал себя частью огромного маятника. Раскачиваясь все сильнее и сильнее, он наконец заставил себя уловить ту наивысшую точку взлета, когда надо отрываться и лететь.
Ветер свистел в ушах, под ногами распахивало черную пасть бесконечное ущелье, но Роун видел только зеленую траву пастбища на другой стороне И когда он вновь достиг точки наивысшего взлета, то отпустил канат. А затем, не будучи уверенным, получится или нет, заставил себя расслабиться, готовясь к приземлению…
И снова свист ветра в ушах. Потом удар ногами о землю и падение. Инстинктивно перекувырнувшись, чтобы уменьшить силу толчка, Роун едва ли заметил, что зацепился ногой о какую-то выемку. Не обращал он внимания и на то, что внутри у него все клокотало, словно там работали кузнечные меха. Он видел лишь растерянные лица грасилов! И ликующе рассмеялся.
— Вот так-то, я перелетел через ущелье, и лучше, чем вы! — возбужденно выпалил он и вскочил, собираясь уйти. Подумаешь, ему ничего не стоит перепрыгнуть через какую-то там канаву!
— Вот так-то! — торжествующе еще раз повторил он и — упал, потеряв сознание.
Он приходил в себя медленно, с усилием прорываясь сквозь красные и зеленые вспышки боли, и ничего не мог разглядеть, кроме сверкающего солнца. Грасилы давно ушли, бросив его одного. Они решили, что он умер.
Но если это — смерть, то кто-то же должен о нем позаботиться. Кто? Да только папа с мамой, больше некому.
И Роун пополз, с трудом подтягиваясь на руках и помогая себе правым коленом. Его левая ступня пульсировала болью, волнами перекатывающейся по всей ноге до самого паха. Он с напряжением вглядывался в яркий солнечный свет, пытаясь определить направление пути. Нужно было проползти по раскачивающемуся мостику через ущелье, а затем миновать большую часть деревни, до самого дома.
Вниз и вверх по холмикам. Его покалеченная, напоминающая о себе нестерпимой болью нога беспомощно волочилась сзади. Роун хотел умереть дома. Или остаться жить, если папа сможет вылечить его. Только не лежать и ждать смерти там, где застала тебя беда, как это делали грасилы.
Ступня ударилась об острый камень, увитый колючим кустарником. Куст впился в волочившуюся ногу, как огромное насекомое. Как харон, впившийся в мертвую плоть погибшего грасила. Того грасила, что остался на дне ущелья. От одной мысли об этом Роуна затошнило и вырвало. Он хотел было отодрать колючий куст от ноги, но сил ему хватало лишь на то, чтобы ползти, ползти вперед…
Наконец он добрался до мостика. Здесь ползти стало труднее, намного труднее: ладони скользили по гладким, потертым доскам, опасность соскользнуть вниз была велика, если помнить еще и о том, что мостик постоянно раскачивался.
Дерево обдавало горячей сухостью, жгло ладони, а колючий куст, впиваясь все глубже, зловеще шелестел, скреб по доскам.
Целую вечность полз Роун сквозь горячий туман, его больная нога горела, словно в ней полыхал факел. И когда он наконец добрался до дома, вполз на крыльцо и позвал родителей, он снова потерял сознание. Но даже в полузабытьи он продолжал звать их на помощь.
— Выпей-ка это, — мама протягивала кружку с горячей жидкостью.
И Роун послушно выпил.
— Раф, — позвала Белла, — Он очнулся.
Появился папа, его фигура неясно вырисовывалась в проеме двери. Он всегда был таким большим, а теперь почему-то показался Роуну ниже мамы.
— Прекрати всхлипывать, Белла! — строго сказал он. — Я все сделаю как надо.
Роун почему-то больше обрадовался отцу. Может быть, оттого, что увидел он мать старой, морщинистой, как высохшие листья, которые гоняет ветер.
Раф тяжело сел, устраиваясь поудобней на стуле Его согнутые ноги неуклюже вывернулись назад, а лицо с добрыми голубыми глазами оказалось рядом с лицом Роуна.
— Не бойся, малыш, — успокаивающе произнес он. — Все в порядке.
— Я разбился, папа, — внезапно что-то осознав, сказал Роун. — Как ты, — и снова расплакался.
— О боги! — только и выдохнула мама.
— Выйди из комнаты, женщина, — строго приказал папа, наклонившись и похлопав Роуна по плечу. — Я тебя вылечу, малыш. Замолчи, Белла. Я все сделаю как надо.
Раф осторожно ощупал ступню Роуна. Тот вскрикнул от резкой боли.
— Конечно, питье немножко поможет, малыш, — сказал отец. — Но все равно будет больно. Другого выхода нет, надо потерпеть.