Кит Ломер

Похититель тел

1

Над дворцовыми садами ярко сияла луна. Сэр Лафайет О\'Лири крадучись удалялся от двери буфетной. Он беззвучно шел на цыпочках по гравийной дорожке, ведущей вдоль рододендроновой изгороди, окружающей королевский огород Артезии и огибающей птичий двор, в котором клохтала сонная курица, недовольная его появлением. У калитки на улицу он помедлил, чтобы оглянуться на темные башни, размытый силуэт которых вырисовывался на фоне ярких облаков. Слабый огонек светился в окнах его покоев на четвертом этаже. Там, наверху, его ждала Дафна, свернувшись калачиком между шелковыми простынями. Он отправил ее спать, сказав, что придет, как только внимательно прочитает еще одну главу из новой книги по гипнозу. Вместо этого он крался как вор в ночи на тайное свидание с неизвестным лицом или лицами, все из-за этой нелепой записки, найденной под салфеткой с послеобеденным напитком.

Он вытащил неряшливый кусок бумаги из кармана и перечитал при тусклом свете лампы стенного бра:

«Дарагой сэр Лафает.

Я нивидил вас сто лет, но многа думал о вас. Я пишу вам патаму што мне удалось дастать штуку с каторой мне без вас нисправица. Сичас я нимагу больше ничиво сказать а то кто нибуть можит все захватить. Но встричайти миня в полнач в Сикире и Драконе и я вас патключю Х (вместо подписи)»

«Наверно, это от Рыжего Быка, — думал Лафайет. — Никто больше так затейливо писать не может. Но к чему эти замашки „плаща и кинжала“? Можно подумать, что О\'Лири все еще зарабатывает на жизнь, срезая кошельки, а не является легендарным героем, заслужившим королевское помилование и Орден Дракона за службу короне. Похоже, он взялся за старые проделки. Вероятно, у него какой-нибудь сумасбродный план обмана соседей либо идея превращения неблагородного металла в золото. Будь у меня хоть капля здравого смысла, я бы сейчас же вернулся и забыл об этом».

Но вместо того чтобы вернуться, О\'Лири засунул записку в карман и без дальнейших колебаний вышел из калитки. Здесь, в узком переулке, ветер казался прохладней и доносил слабый запах дворцового свиного загона, где пара призовых китайских свиней ожидала завтрашнего пира. Когда Лафайет проходил мимо, он услышал грустное похрюкивание. В дальнем углу загона Жорж, четырехсотфунтовый хряк, толкался о стенку, как бы отступая от чуть менее грузной Джемимы.

«Бедный Жорж, — подумал Лафайет. — Наверно, тебя так же несправедливо проклинали, как и меня».

Тут Жорж, казалось, поймал его взгляд. Отчаянно подпрыгнув, он уклонился от амуров свиньи и продрался к Лафайету, издавая жалобное бормотание.

— Не повторяй моей ошибки, Жорж, цени то, что имеешь, пока не потерял все, — посоветовал Лафайет борову, который тщетно пытался перепрыгнуть через забор и наконец шлепнулся обратно в грязь с оглушительным шумом.

— Пойди к Джемиме, извинись и забудь о неизбежном празднестве, — Лафайет запнулся, так как Жорж бросился на забор Раздался зловещий скрип толстых досок. — Ш-ш-ш, — шепнул Лафайет. — Ты поднимешь дворцовый караул! Будь благоразумен, Жорж, живи, пока живется.

Но печальное похрюкивание преследовало его, пока он быстро удалялся по темной улице.

На фронтонах, нависающих над булыжной мостовой, редко светились окна со свинцовым стеклом: добропорядочные жители столицы в это время уже видели сны.

Лафайет подумал, что только такие авантюрные натуры, как он и тот, к которому он шел, могли в такой час очутиться на улице.

Вдалеке слышались окрики городского сторожа, делающего обход, лай собаки, звон колокольчика. Паровая машина прогромыхала мимо перекрестка; над ее задней дверцей болтался красный фонарь, а железные колеса грохотали по булыжной мостовой. Вдали виднелась вывеска со знакомой эмблемой: нос корабля викингов и боевая секира с длинным древком. Под ней — низкая дубовая дверь с железным переплетом и прочными скобяными петлями.

Вид вызывал пикантные воспоминания. «Секира и Дракон» — это первое, что он увидел, очутившись в Артезии. Несколько лет назад его внезапно перенесли из Колби Конерз, США, психические энергии, сфокусированные при помощи гипноза по методу профессора, доктора Ганса Иосифа Шиммеркопфа, описанному в толстом томе «Наука гипноза». Там же его сразу арестовали за колдовство королевские мушкетеры, так как он, не задумываясь, перелил несколько галлонов первосортного вина из литровой бутылки, Он добился помилования только отчаянным обещанием победить дракона. В конце концов дракона он убил, вернее, одного из них. А второй стал служить ему домашним любимым конем… Еще он истребил страшного двуглавого гиганта Лода, что было в какой-то мере стыдно: одна из его голов была совсем недурна. Лафайет на этом не остановился, он сверг узурпатора Горубла и восстановил правление принцессы Адоранны. С тех пор он и его очаровательная жена, бывшая горничная, Дафна — почетные граждане необычного королевства Артезии. Они занимают просторные покои в западном крыле дворца. У них самые дружеские отношения с Адоранной и принцем Аланом, ее супругом.

А теперь он снова на холодной темной улице, вновь приближается к двери, которая когда-то открыла перед ним такие приключения…

Но он твердо решил, что на этот раз приключений не будет. В прошлый раз он извлек хороший урок и просто жаждал спокойной жизни. За то что он вмешивался не в свое дело, Центральная, главное ведомство межпространственной службы, прислала ему безумное задание. В результате он чуть не остался навсегда в заброшенном параллельном мире в весьма затруднительном положении. Но на этот раз он будет осмотрителен. Он пришел сюда просто шутки ради. В принципе было довольно весело, поеживаясь от холода, вспоминать ушедшие денечки, когда он был чертежником без гроша в кармане, загнанным в пансион миссис Макглинт, и жил на сардинах, приправленных мечтами, но это только потому что его ждала уютная кровать во дворце. Он думал о том, как ужасно действительно оказаться каким-нибудь бездомным цыганом без крыши над головой в такой час, голодным и холодным, без всякой надежды на лучшее.

— Долой мрачные мысли, — решительно прервал он сам себя, подходя к двери таверны. — Через час я укутаюсь вместе с Дафной, а после активной прогулки по ночному воздуху это еще приятнее.

И в самом благодушном настроении он скинул плащ и шагнул в теплый пивной аромат «Секиры и Дракона».



Угли, тлеющие в огромном камине, тускло освещали длинную узкую комнату, ряды дощатых столов, винные и пивные бочонки. Казалось, никого не было, кроме молчаливого буфетчика за стойкой на опорах, пока из тени в дальнем конце комнаты не поднялась большая фигура.

— Сюда, дружище! — пробасил дружелюбный голос. — Отдохни немножко, и мы поднимем стаканчик-другой в память о былом!

— Рыжий Бык! — воскликнул Лафайет, нагибая голову под низкими, почерневшими от времени перекладинами. — Я так и знал, что это ты!

Он пожал загрубевшую руку богатыря, который смотрел на него, радостно улыбаясь. Небольшие глаза с покрасневшими веками сияли на массивном лице, покрытом шрамами. Лафайет отметил появление седины в густых щетинистых рыжих волосах над ушами, напоминающими цветную капусту. Больше судьба по доброте своей ничего не изменила в знакомом облике.

— Где ты скрывался? — спросил Лафайет, усаживаясь на предложенный стул.

— Я тебя здесь уже год, а то и больше, не видел.

— Послушай, я дам тебе дружеский совет, — грустно сказал Рыжий Бык, наполняя вином стакан О\'Лири. — Держись подальше от этих провинциальных тюряг.

— Уж не принялся ли ты за старое? — сурово потребовал ответа Лафайет. — Я-то думал, ты взялся за ум, Рыжий Бык.

— Теперь они повязали меня за то, что я сел на клячу, на которой было тавро какого-то другого раззявы. Ведь ты же знаешь, как все эти гнедые кобылы походят друг на друга на стоянке?

— Я тебя предупреждал насчет твоего беспечного отношения к праву собственности, — напомнил Лафайет. — В первый же вечер нашей встречи, прямо здесь, за этим самым столом.

— Ага, потому я и выбрал это местечко для сентиментальных воспоминаний, — признался великан и вздохнул. — Ты, приятель, верно рассудил, бросил срезать кошельки и пошел по прямой дорожке, и теперь…

— Ты опять подумываешь о старом? — грозно спросил Лафайет. — Я никогда не был карманником, не знаю, откуда у тебя такие мысли.

— Ладно, дружище, не бери в голову, — Рыжий Бык подмигнул, при этом каждая черточка его грубого липа пришла в движение. — Пусть это останется между нами, что ты бывал неуловимым разбойником, жутким привидением.

— Это все чушь собачья. Рыжий Бык, — прервал его Лафайет, пробуя вино,

— уже потому только, что, когда ты меня впервые встретил, на мне быка куртка из бордового бархата и бриджи из коричневой замши.

— Да, и они сидели всегда без морщиночки, правда? Прямо по бедрам. И у тебя была французская шляпа, заломленная на лбу, и кусок кружева у подбородка.

— Это имеет никакого значения, просто так вышло, что я вызывал… Я имею в виду, — спохватился он, сообразив, что чуть не усложнил дело: Рыжий Бык никогда не понял бы функционирования психических энергий. — Я имею в виду, что на самом деле я собирался надеть серый костюм и фетровую шляпу, во что-то не пошло, и…

— Да ладно, слышал я уже всю эту ерунду, приятель. Все равно я в газетах видел, что в ту ночь луна будет как призрачный галеон, и ветер разгонит тьму, и тому подобное, вот я и… ну…

— Давай, пожалуйста, к делу, — отрезал Лафайет. — Мне и в самом деле давно пора спать…

— Само собой, дружище. Пей вино, пока я тебя посвящаю. Дело, видишь ли, вот в чем. Тащусь я вдоль заставы из местечка, где мне дельце пришили; тут настигла меня ночь. Ну, я нашел приют в пещере, а утром — как же я удивился, что булыжник, который я держал за подушку, оказался аккуратненьким маленьким бочоночком, навроде сейфика для вкладов.

— Ну да?

— Ага. Ну, я его потряс маленько, дверки и отстали. Угадай, что внутри?

— Деньги? Драгоценности? — пытался угадать Лафайет, сделав еще глоток вина. Это была противная жидкость, слабая и кислая. Очень жаль, что Центральная наложила это ограничение, а то они могли бы запросто пить дворцовый Лафит-Ротшильд.

— Как бы не так, — ехидно заметил Рыжий Бык. — Там была какая-то фигня

— помесь консервной открывалки с набором для штопки. Только, похоже, она сломалась. Я уж хотел ее выкинуть, но засек, что на дне написано.

— Что там написано? — зевнул Лафайет. — «Сделано в Японии»?

— Глянь-ка сам, приятель. — Рыжий Бык запустил свою изрезанную шрамами пятерню в грязный кожаный камзол, вынул маленький приборчик, отдаленно напоминающий, как показалось Лафайету, патентованную кофеварку шестидюймовой высоты, а может, миниатюрный патефон-автомат. У вещицы было круглое донышко темно-красного цвета, на котором возвышался корпус из чистого пластика, сквозь который просвечивала путаница из проводков, колесиков, рычажков, шестеренок, крохотных кусочков цветного стекла и пластика.

— Что бы это могло быть? — заинтересовался Лафайет. — Это же похоже на конденсаторы и транзисторы, но это глупо. Никто еще не изобрел транзисторы в Артезии.

— Отлично, приятель! — воскликнул Рыжий Бык. — Я знал, что ты получишь прямую подсказку.

— Я не получаю подсказок, ни прямых, ни косвенных, — возразил О\'Лири. — Не имею ни малейшего понятия, что это за штука. — Нахмурившись, он повернул ее. — Для чего она, Рыжий Бык?

— Ха! До этого мне не допетрить, дружище. Но я тут подумал, что она делает что-то сногсшибательное, и стоит нам только догадаться, что именно, и дело — в шляпе!

— Чушь! — оттолкнул прибор Лафайет. — Рад был повидаться, Рыжий Бык, но, боюсь, ты попусту отнимаешь у меня время. Ты уверен, что не сам это состряпал? В жизни не видел, чтобы механические и электронные детали были перемешаны подобным образом.

— Кто, я? — возмутился Рыжий Бык. — Я бы не стал водить за нос тебя, приятель! Как я уже говорил, я нашел штучку в пещере, и…

— Фу, Рыжий Бык. — Лафайет допил вино, отодвинул кружку. — Я иду домой спать, там мое место. Забегай как-нибудь вечерком, и мы поболтаем о прошлом, когда я был бездомным простачком без друзей, без денег и надо мной навис смертный приговор.

— Эй, приятель, погоди! Ты же не видел, что написано на дне: я и не выбросил эту штуковину только когда увидел это!

Лафайет нетерпеливо хмыкнул, взял устройство и взглянул на дно с другой стороны. Он нахмурился, поднял его повыше к свету.

— Так что же ты мне сразу не сказал? — воскликнул он. — Это же может быть что-то важное! Где, говоришь, нашел?

— В пещере схоронили. И как только я увидел королевский герб, то сразу и смекнул, что нам подфартило, правда, браток?

— Личный картуш Горубла, — бормотал Лафайет. — Но, похоже, его вручную проштамповали на металле. Там еще что-то…

— Что там написано, браток? — Рыжий Бык нетерпеливо перегнулся через стол.

— Ты что, не читал? — изумился Лафайет.

— У-у, я не шибко-то посещая школу, когда был мальчуганом, — смутился здоровяк.

— Трудно читать при таком освещении, но я различаю: «Собственность Центральной лаборатории вероятностей». — Лафайет потер потускневшую поверхность пальцем — на ней проступили другие буквы: ГЛАВНЫЙ РЕФЕРЕНТ — ПЕРЕМЕННЫЙ РЕЖИМ (ПОЛНЫЙ РАДИУС ДЕЙСТВИЯ), МОДЕЛЬ МАРК III. ОСТОРОЖНО — ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНАЯ МОДЕЛЬ. ДЛЯ СЛУЖЕБНОГО ПОЛЬЗОВАНИЯ.

— Ух ты! — оценил Рыжий Бык.

— Боже мой! — сказал Лафайет. — Бьюсь об заклад, это часть добычи, которую двадцать пять лет назад привез в Артезию Горубл. Он утащил ее из Центральной службы управления! Никодеус, помню, рассказывал, что они обнаружили «Травелер» с грузом оборудования из лаборатории, которую он наспех смонтировал в катакомбах дворца, но отчеты показывают, что не все удалось найти. — Он помолчал. — Рыжий Бык, эта пещера, ты можешь ее найти? Там может быть целая прорва других деталей!

— Именно об этом я тебе и толкую, приятель, — обиженно ответил он. — Как только я смекнул, что напал на дельные вещи, я пошарил вокруг и нашел целую кучу чудных штуковин под настилом. Я не могу притащить все сразу, вот я их опять запрятал и поспешил к тебе рассказать обо всем.

— Бог мой. Рыжий Бык, этот клад — динамит! Если бы он попал в плохие руки…

— Верно, браток! Поэтому я и подумал о тебе! Ладно, насколько до меня доходит, я приношу по паре вещичек, так? И при помощи твоих старых связей с тех времен, когда ты был в игре, мы вскоре сможем сорвать куш.

— Куш! Ты что, с ума сошел? Это же экспериментальное оборудование из Лаборатории Времени, где проводятся эксперименты по вероятности, путешествиям во времени, отношениям между измерениями. Только ввяжись в это, и одному Богу известно, каких вероятностных потрясений ты наделаешь. Ты же можешь сместить половину Артезии в другую фазу существования, а то и хуже!

Рыжий Бык помрачнел:

— Что общего между моим предложением и расписанием времени? Уж кому-кому, а мне-то можно сделать послабление; пять лет в одной компании, и все, что мы делали…

— Ты не понимаешь, Рыжий Бык! Нам нельзя продавать это барахло. Оно принадлежит Центральной! Горубл его украл! Нам придется вернуть все сразу, пока не произошло что-нибудь ужасное!

— Послушай, приятель, — убеждал Рыжий Бык. — Будет хуже, если какой-нибудь другой сукин сын доберется до клада.

— Рыжий Бык, постарайся вбить себе в голову одну мысль, — строго сказал Лафайет. — Эта штука потенциально опаснее атомной бомбы, хотя ты не знаешь, что такое атомная бомба. Просто поверь мне на слово: необходимо передать все властям Центральной сразу… Если я смогу с ними связаться, — добавил он не столь уверенно.

— Не-е, приятель, — огромная ручища Рыжего Быка накрыла лежащий на изрезанном столе прибор. — Только передай прибор этим спекулянтам, и они прикарманят добычу себе. Нет уж, дудки! Если не хочешь в долю, я сыграю один.

— Нет, Рыжий Бык, ты так ничего и не понял! Слушай, я обещаю тебе хорошее вознаграждение, если отдашь это мне. Скажем, сотню золотых монет.

— А как насчет остального? — недоверчиво спросил Рыжий Бык, потирая огрубевшей рукой свой давно не бритый подбородок, щетина которого трещала, как сало на горячей сковородке.

— Нам нельзя ничего трогать. Я позвоню по особому телефону в старую лабораторию Никодеуса, чтобы связаться с Центральной и добиться командировки Инспектора по континуумам сюда. Он взял бы все в свои руки.

— Ты говорил о вознаграждении. Как насчет десяти тысяч долларов наличными на месте?

— Уверен, можно договориться. Нет проблем, Рыжий Бык. Я позабочусь, чтобы твои интересы были соблюдены.

— Что ж, это уже лучше. Жаль, конечно, мы с тобой могли бы славно поработать: мой ум и твои ловкие фокусы, вроде прогулок по небу или превращения в дым под самым носом у Джонов.

— Ты несешь чепуху, Рыжий Бык. Поверь мне, я позабочусь, чтобы ты на этом не проиграл. Теперь расскажи мне точно, где эта пещера?

— Ну… я не знаю, приятель, — неуверенно промямлил Рыжий Бык. — Ты честный простак и все такое, но это самая большая возможность преуспеть на моем пути. — Он поднялся. — Мне надо в уборную, — признался он. — Дай мне минутку обдумать дела.

Он важно прошествовал в глубь таверны. Лафайет взял модель Марк III и вгляделся в ее содержимое. Модель не напоминала ни один прибор из тех, которые он когда-либо видел.

Это было похоже на детали часов с восьмидневным заводом или переносного телевизора, тщательно перемешанные и упакованные.

С одной стороны около донышка была маленькая плоская кнопка, привлекавшая слабым свечением. Лафайет нажал ее.

Вселенная вывернулась наизнанку. Лафайет, прижимаясь к внутренней стенке обширной тверди, окружающей пустой пузырь, в который обратилась Земля, смутно сознавал, что его тело теперь заполняет пустоту бесконечного пространства, в то время как его глаза, находившиеся в самом центре реальности, воззрились друг на друга, исследуя бездонное небытие, которое закручивалось, расширялось…

Стены комнаты плыли мимо как замедляющая вращение карусель. Лафайет зажмурился от головокружения, нащупал свой бокал с вином, от души хлебнул и сел. Его сотрясала дрожь, и для восстановления дыхания он сделал несколько глубоких вздохов. В рассеянности он заглотил кусок пищи размером с крутое яйцо, отодвигаясь как можно дальше от невинного на вид приборчика, лежащего перед ним на столе.

— Да, О\'Лири, ты гений, — пробормотал он про себя, похлопывая карман в поисках платка, чтобы промокнуть со лба холодный пот. — Читаешь Рыжему Быку лекцию об опасности общения с экспериментальным оборудованием Лаборатории Времени, а сам тычешь в кнопку, и чуть… чуть… не делаешь, что же я чуть не сделал?!

Неожиданно со стороны аллеи за таверной послышался шум драки.

Бармен вышел из-за стойки с толстой дубинкой в руке. Он резко остановился, уставившись на Лафайета.

— У нас закрыто, ты! — грубо заявил он. — Как ты вообще сюда попал, а?

— Через дверь. Том, как всегда, — парировал Лафайет. — И что дальше?

— Выметайся со своими манатками, ты, гнусный мошенник! — Бармен показал толстым большим пальцем на дверь. — Вон!

— Что на тебя нашло. Том? — вспылил О\'Лири. — Пойди, вытри стакан или еще что-нибудь.

— Послушай, оборванец, я открыл кабак, чтобы мой старый кореш, Рыжий Бык, мог спокойно повидаться с важным человеком. Это не значит, что всякий уличный мерзавец может греться у моего камина.

— Да, стоящий камин, — огрызнулся Лафайет, — «Секира и Дракон» когда-то был недурным погребком по сравнению с другими забегаловками, но сейчас испортился. — Он поперхнулся, так как Том дал ему дубиной под дых, схватил за шиворот и пособил встать со скамьи.

— Говорят тебе, вон, бродяга, значит, вон!

Когда хозяин толкнул Лафайета к двери, он, спотыкаясь, схватился за один из столбов, которые поддерживали прогибающиеся балки, завернул за него и прямо в подбородок ударил бармена. Тот кубарем полетел на утоптанный земляной пол, угодив головой под стол.

— Благодарю вас, я как раз собирался уходить, — произнес Лафайет, хватая Марка III со стола, и заметил, что его голос стал хриплым и дребезжащим. И неудивительно после такого вероломного нападении старого знакомого.

— Думаю, тебе лучше отложить испытания посетителей. Том, Это разлагает твою личность. — Он задержался у двери, чтобы поправить пальто в отогнуть лацканы. Ткань оказалась необъяснимо сальной. Он посмотрел вниз, в ужасе уставился на грязные бридже, рваные чулки в истасканные туфли.

— Всего-то из-за одной небольшой потасовки? — вслух удивился он.

Хозяин с трудом выполз из-под стола.

— Погодите-ка, мистер, — невнятно бормотал он, — мы еще не расквитались. — Когда он встал, пошатываясь, Лафайет выскользнул на темную улицу.

Заморосил холодный дождь, подул порывистый ветер.

Рыжего Быка нигде не было.

— И куда же он запропастился? — вслух удивился Лафайет, собираясь обернуться плащом. Но тут обнаружил, что теплая вещь пропала.

— Проклятье! — выругался он, вновь оборачиваясь к двери таверны.

— Том, я кое-что забыл! — крикнул он, но, как только он заговорил, огонь внутри погас. Лафайет изо всех сил забарабанил кулаками, во все впустую. Дубовая дверь была крепко заперта.

— Хорошенькое дело! — зарычал он. — Теперь он на меня взъелся, а это был мой чуть ли не самый лучший плащ. Тот, что сшила Ларди, тетушка Дафны.

Лафайет поднял ворот пиджака, рассеянно отметив, что он из грубой шерсти; смешно, что он схватил пиджак в темном чулане. Только он не мог припомнить, чтобы в его гардеробе вообще имелись такие потрепанные вещи. Может, он принадлежит человеку, который приходил очистить трубу от ласточкиного гнезда…

— Но это все равно, — твердо решил он. — Главное — передать эту адскую машинку в нужные руки. Я закрою ее в подвале дворца, а потом попытаюсь связаться с Центральной, и… — От дальнейших размышлений его отвлек топот тяжелых сапог по плитам аллеи, проходящей между узкими зданиями на несколько ярдов вперед. О\'Лири отступил, инстинктивно хватаясь за рукоятку меча.

Но, увы, меча на месте не оказалось — он это понял сразу, как только пальцы сомкнулись на пустом месте. Много лет он не надевал меч, разве что по праздникам, и тогда только легкую модель, усыпанную драгоценностями и предназначенную для представлений. Кроме того, он давно не разгуливал один по полуночным улицам. Так что ему и в голову не пришло, подобно герою мелодрамы, нацепить старое лезвие, которое когда-то сослужило ему службу.

Пока он наспех прятал модель Марк III, из проема аллеи показались три человека, все в мягких шляпах с пером, жакетах в желтую и зеленую полоску

— цвета Адоранны; широкие алые шарфы, свободные мешковатые штаны над сапогами с отворотами — королевская городская стража.

— Эй, старина! Ребята, как я вам рад! — поприветствовал Лафайет всех троих. — Я уж думал, это грабители, а то и хуже. Послушайте, меня нужно сопроводить обратно во дворец, и…

— Стой, бродяга! — рявкнул первый мушкетер.

— К стене! Повернись и поставь на нее руки над головой, — да ты знаком с процедурой! — скомандовал второй стражник, держа руку на эфесе.

— Шутить не время, — строго перебил О\'Лири. — Я нашел краденую вещь из королевского подвала. Очень важная штука, Коротышка, — обратился он к невысокому пухлому сержанту с лихо закрученными усами, — ты иди впереди, а вы, двое, замыкайте.

— Не смей называть меня по кличке! — заорал сержант, выхватывая клинок.

— И мы тебе не ребята!

— Какая муха тебя укусила, Коротышка? — опешил Лафайет. — Неужели ты бесишься из-за того, что я выиграл у тебя в кегли со счетом два — пятьдесят вчера вечером? — У его горла тотчас очутился меч.

— Если ты не закроешь рот, Клайд, я приколю тебя к стенке! — Коротышка сделал резкий выпад. — Обыщите-ка его, парни. Я чувствую, что этот тип не простой бродяга.

— Вы что, все с ума посходили? — завопил О\'Лири, когда стражники грубо придавили его к стене и не более деликатно принялись ощупывать карманы.

— Коротышка, ты что, в самом деле не узнаешь меня?

— Эй, постойте, парни, — остановил мушкетеров Коротышка. — А ну, повернись, ты! — обратился он к Лафайету. — Ты утверждаешь, что я тебя знаю, да? — нахмурившись, он всматривался в лицо О\'Лири. — Ну, может, ты опустился с тех пор, как я тебя видел в последний раз. Но я бы не отвернулся от старого приятеля. Как, говоришь, тебя зовут?

— О\'Лири! — крикнул Лафайет. — Лафайет О\'Лири. Сэр Лафайет О\'Лири, если хочешь официально!

— Чудненько, — спокойно отреагировал Коротышка. — Не ту мишень выбрал, негодяй. Так уж выходит, что мы с сэром Лафайетом во как! — Он поднял два пальца вместе, изображая таким образом близость отношений. — Еще бы, ведь пять лет назад, когда сэр Лафайет в один прекрасный вечер впервые появился в городе, он оказал мне такую услугу… Я этого никогда не забуду, я и Гертруда тоже!

— Правильно! — воскликнул Лафайет. — Это было как раз перед тем, как меня всего затрясло, и я чуть не улетучился обратно в пансион миссис Макглинт. Но я застрял здесь ради ваших ребят, а то ведь вы не все смогли бы объяснить судейскому приставу?

— Ого! — удивился рядовой. — Глянь-ка, что я нашел, Сарж!

Он поднял толстые золотые часы в форме желтой репы.

— А-а… откуда они? — спросил Лафайет, заикаясь от недоброго предчувствия.

— А как насчет этого? — второй стражник достал драгоценный кулон из другого кармана О\'Лири.

— А это? — он выставил на обозрение лосиный зуб, инкрустированный серебром, богато отделанную табакерку с бриллиантовым гребнем и пригоршню безделушек помельче. — Похоже, твой старый приятель работал, Сарж!

— Это мае подстроили! — запротестовал в негодовании Лафайет. — Это мне кто-то подсунул!

— Брось прикидываться! — рявкнул Унтер. — Дурачка нашел, ишь ты! Посидишь на червивом хлебе да на тухлой воде с месяц-другой еще до суда, умник!

— Давайте только сходим во дворец! — кричал Лафайет. — Мы попросим Дафну, графиню Дафну, выйти к тебе, недоумок; она подтвердит моя слова. А когда все выяснится…

— Надень ему браслеты, Фред, — предложил Коротышка. — О-ля-ля, через десять минут смена дежурства.

— О нет! — прошептал Лафайет себе под нос. — Нельзя допустить, чтобы все обернулось одним этих идиотских фарсов, в которых все попадают из огня да в полымя только потому, что ни у кого не хватает ума выяснить обстоятельства. Нужно спокойно и уверенно поговорить с этими совершенно разумными блюстителями порядка, и…

Неожиданно из ближайшей аллеи послышалось шарканье кожаных подошв о булыжник. Коротышка резко обернулся, схватившись за рукоятку меча, когда замаячили темные фигуры. Раздался неясный звук, будто резко ударили битой по седлу. У Коротышки-сержанта свалилась шляпа с пером, и он, попятившись, упал. Клинки уже покинули ножны, и остальные три мушкетера, получив удар в челюсть, рухнули под звон стали, хлопанье перьев на шляпах и шелест шелковой ткани. Три высокие темные фигуры в отделанных драгоценностями кожах и ярких шелках, свидетельствующих об их принадлежности к банде «Племя путников», окружили Лафайета.

— Пошли, Зорро, — шепнул один из них, и хрипота его голоса явно указывала на пораженные голосовые связки, что подтверждал длинный рубец поперек смуглого горла, который не мог скрыть грязный шарф, завязанный на узел. Другой член шайки, одноглазый проныра с массивной золотой серьгой, быстро обшаривал карманы сбитых с ног караульных.

— Эй, подождите минуточку! — в замешательстве выпалил О\'Лири. — Что здесь происходит? Кто вы? Почему избиваете караульных? Что…

— Спятил, Зорро? — грубо оборвал его главарь. — У меня чуть ноги не подкосились, когда увидел тебя в лапах этих собак Роуми. — Он наклонился и коротким движением ножа длиною в один фут срезал с ремня ближайшего мушкетера кинжал в искусно сработанных ножнах.

— Скорее, — прохрипел главарь, — кто-то сюда идет. — Он схватил О\'Лири за руку и потащил к аллее, из которой несколькими минутами раньше выскочили налетчики.

— Парии, погодите! — пытался возразить Лафайет. — Послушайте, я пеню ваш поступок и все такое, но в этом нет необходимости. Я просто заскочу куда следует, все выложу, объясню, что это все недоразумение, и…

— Бедный Зорро, от удара по голове у него поехала крыша, Луппо, — посочувствовал маленький смуглый человечек с огромной бородой.

— Неужели вам непонятно! — решительно настаивал Лафайет, вынужденный бежать вдоль аллеи. — Я хочу в суд! Вы только хуже делаете! И перестаньте называть меня Зорро! Меня зовут О\'Лири!

Главарь шайки развернул Лафайета к себе лицом и внимательно посмотрел на вето. Его длинная — около семи футов — поджарая фигура возвышалась над О\'Лири.

— Хуже? Что это значит, Зорро? Ты что, не закончил свою большую ходку?

— Он тряхнул О\'Лири так, что у того хрустнули кости. — И ты решил, что, вместо того чтобы предстать перед бароном Шосто, ты чуток поболтаешься у Роуми в арестантской, так, что ли?

— Нет, чертова горилла! — крикнул Лафайет и со всего размаха врезал по мощной голени Путника.

Пока жертва вопила, потирая ушибленное место, Лафайет рывком высвободился, но, обернувшись, увидел полдюжины охотничьих ножей, зажатых в коричневых кулаках.

— Послушайте, парни, давайте поговорим, — начал было Лафайет, но в этот момент со стороны улицы, где остались лежать три мушкетера, раздался вопль. Лафайет открыл рот, чтобы ответить, но успел лишь заметить, как над его головой мелькнул плащ. Его завернули в кисло пахнущую материю, подняли, перекинули через костлявое плечо и унесли с места происшествия.

2

Завернутый в вонючий плащ и стянутый веревками, Лафайет лежал, судя по тарахтению необшитых колес по булыжникам и скрипу упряжи, на скамье фургона. Он пытался кричать, что ему душно, но в ответ получал лишь сильные тычки, после чего смирился и посвятил все усилия тому, чтобы не задохнуться. Теперь он лежал, не шевелясь, но ушибленные места пульсировали с каждым толчком громоздкой повозки.

Через некоторое время булыжники сменились более мягкой, немощеной поверхностью. Кожа заскрипела, когда накренилась скамья фургона, это свидетельствовало о том, что дорога пошла на подъем. Воздух становился прохладнее.

Наконец, накренившись в последний раз, фургон остановился. Лафайет попытался сесть, но его быстро схватили и передали через край фургона, где чьи-то руки сразу подхватили его под гортанные звуки голосов, говоривших на отрывистом диалекте. Веревки развязали, сняли удушливый плащ. Лафайет чихнул, сплюнул пыль, протер глаза и глубоко вдохнул холодный, пахнущий смолой воздух.

Он стоял на опушке леса. Ясный лунный свет струился сквозь ветки высоких сосен и освещал старые палатки и фургоны с высокими колесами и когда-то яркими экипажами. Теперь они облупились, выгорели и выглядели блекло. Пестрая толпа черноволосых мужчин, женщин и детишек с оливковой кожей серьезно рассматривала его. Все были разодеты в грязные наряды ярких, безвкусно подобранных тонов. Любопытные лица выглядывали из палаток и слабо освещенных окон фургонов. Стояла глубокая тишина, которую нарушал лишь мягкий шорох листьев деревьев, встревоженных дуновением ветерка, да стук копыт лошадей, перебирающих на месте ногами.

— Однако… — начал было Лафайет, но приступ кашля помешал ему выдержать возмущенный тон. — Полагаю, к-ха, вы меня похитили, к-ха, к-ха, с целью…

— Обожди, Зорро, не торопись, — обратился к нему одноглазый разбойник,

— тебе сейчас все объяснят.

Ряды заколебались, толпа расступилась. Подошел пожилой человек, все еще сохранивший величественную осанку, несмотря на убеленные сединой волосы и обветренное лицо. На нем была пурпурная атласная рубашка с розовыми нарукавными повязками, мешковатые штаны цвета шартреза поверх коротких красных сапожек с загнутыми носами. Толстые пальцы были унизаны кольцами. Шея, испещренная шрамами, была украшена нитью бус. Из-за широкого зеленого ремня из крокодиловой кожи торчали пистолет и нож с большим лезвием. В пластмассовой рукоятке ножа красовались фальшивые изумруды и рубины. Он остановился перед Лафайетом и оглядел его с ног до головы с неодобрительным выражением на давно не бритом лице цвета красного дерева.

— Ха! — заговорил он. — А мистер Большеротый Зорро не такой уж смельчак, как он о себе воображает. — Он ухватил длинный кудрявый волосок, торчавший из носа, вырвал его, поднял, посмотрел и перевел прищуренные глаза на Лафайета.

— Послушайте, я не знаю, чем занимается этот Зорро, — сказал О\'Лири, — но если вы в ответе за этот зверинец, то, может быть, не откажетесь выделить мне кого-нибудь для сопровождения обратно в город, пока ситуация не вышла из-под контроля. Я могу поправить дела, стоит только замолвить слово парню в отделе регистрации, и все будет шито-крыто, а…

— Довольно! — оборвал Лафайета старик. — Ты думаешь, что выпутаешься из положения, если притворишься, что у тебя не все дома? Бесполезно, Зорро! Это против древнего закона племени, а он еще действует!

Окружающие одобрительно зашумели. Раздались отдельные смешки, и только в первом ряду кто-то очень юный и черноглазый сдавленно зарыдал.

— Какое отношение имеет закон вашего племени ко мне? — горячился Лафайет. — Я спокойно шел по своим делам, когда ваша шайка головорезов схватила меня…

— Хорошо, я передам этой шайке, — перебил старик, свирепо сверкнув глазами и зловеще оскалив зубы. — Вчера вечером ты выпил несколько бутылок Старой Серной, и на тебя нашла большая дурь. Ты осмелился приставать к племяннице барона! По закону племени это предложение; оно не может остаться без внимания, даже если его делает такой пустоголовый болван как ты! Значит, так, бедный старина: барон Шосто дает тебе шанс! — Смуглый человек ударил себя в грудь.

— Слушайте, вы меня с кем-то спутали, — сказал Лафайет, — меня зовут О\'Лири, и…

— Но, само собой, чтобы получить право ухаживать за Гизель, ты сперва должен принести домой трофей. Ради этого ты пробрался в город под покровом тьмы. Я послал Луппо и еще несколько парней присмотреть за тобой. И — первым делом полицаи Роуми хватают тебя. Хорошенькое дело! Ха!

— Похоже, что это вы обознались, — вновь пустился в объяснения Лафайет.

— Я в жизни не видел вас раньше. Мое имя О\'Лири. Я живу во дворце с женой, графиней Дафной, и я не знаю, о чем вы думаете!..

— О? — коварно улыбнулся старый главарь. — О\'Лири, э? У тебя есть свидетельство?

— Конечно! — быстро выпалил Лафайет, щупая карманы. — У меня множество… документов… только… — Сердце у него упало, когда он увидел грязный красный носовой платок, который был в кармане его штанов. — Только, кажется, я забыл бумажник в другом костюме…

— Какая жалость! — покачал головой барон Шосто, коварно улыбнувшись своим помощникам. — Он забыл его в другом костюме, — улыбка сошла с его липа. — Ладно, давай посмотрим, что у тебя в этом костюме, похвались после ночной работы! Покажи нам трофей, который докажет ловкость твоих пальцев!

Все глаза устремились на Лафайета: он неуверенно порылся, нашел измятую пачку ядовитых на вид черных сигарет, перочинный нож с искусственным жемчугом на рукоятке, набор старых медных кастетов, еще один очень грязный носовой платок ядовито-зеленого цвета и обглоданную зубочистку слоновой кости.

— Я, к-кажется, схватил чужой пиджак, — попробовал объяснить он.

— И чьи-то чужие штаны, — прошипел барон Шосто. — И эти чьи-то штаны принадлежат Зорро! — Внезапно огромный нож появился в руке старика, принявшегося размахивать им перед носом О\'Лири. — Сейчас я вырежу тебе сердце! — зарычал он. — Только это слишком быстрая смерть!

— Минуточку! — Лафайет сделал шаг назад, но его схватили и крепко держали жаждущие крови добровольцы.

— Наказание за то, что не принес домой добычу, — смерть на Тысяче Крюков! — громко объявил Шосто. — Даю ночь на гулянье и выпивку, чтобы настроиться и сделать дело подобающим образом!

— Зорро! А как же потайные карманы? — раздался плачущий женский голос. Девушка, проявлявшая признаки беспокойства с самого прибытия Лафайета, вырвалась вперед и схватила его за руку, как бы пытаясь освободить его из рук мужчин. — Покажи им, Зорито! Покажи, что ты такой же вор, как и они!

— Гизель, иди, испеки пиццу! — гневно прикрикнул на нее старик. — Это не твоего ума дело! Эта трусливая свинья умрет!

— Но это та самая трусливая свинья, которую я люблю! — вопила девушка, всем своим видом выказывая непокорность.

— С меня хватит! — закричал Шосто. — Ты… и этот собиратель отбросов! Эта ядовитая змея на моей груди! Этот выскочка! Не видать ему тебя!

— Зорито! — девушка вновь, рыдая, обратилась к О\'Лири. — Неужели ты не помнишь, что я подшивала тебе потайные кармашки, а ты собирался набить их вещичками? Неужели у тебя нет ни одного подарочка после прогулки, чтобы показать им?

— Потайные кармашки? — недовольно переспросил Шосто. — Что еще за бред?

— В рукавах у него! — Гизель схватила Лафайета за манжету, отвернула ее и обследовала своими смуглыми пальчиками. С радостным возгласом она вытащила изящные серебристые часики, свисавшие с мерцающей цепочки.

— Видите? Зорито, мой герой! — Она обвила руками шею Лафайета, а Шосто схватил часы и уставился на них.

— Эй! — воскликнул мужчина по имени Луппо. — Можете считать меня олухом, если это не часы лорда мэра Артезии, из чистой платины!

— Где взял? — потребовал ответа Шосто.

— Что… я, ой… — заикался Лафайет.

— Да украл он, ты, негодяй, — крикнула Гизель. — Ты что думаешь, он их в ломбарде купил?

— Ладно, Шосто, похоже, на этот раз Зорро провел тебя, — высказался кто-то.

— Он не только часы лорда мэра стянул, он еще и комедиант-то какой! — восхитился другой член шайки. — Готов поклясться, у него не было общеизвестного окошка, чтобы это выкинуть, и ведь все это время он припрятывал кражу в подшивке своей куртки!

— Давай, Шосто, будь другом! — подзадоривал еще один. — Признай, что вы были заодно!

— Ну, может, я дам ему еще шанс. — Шосто наградил себя ударом в грудь, от которого человек послабее пошатнулся бы, и неожиданно оскалился в улыбке. — Три тысячи чертей, гром и молния на жестяной крыше! — заорал он.

— Это действительно повод для того, чтобы погулять! А ну, всем веселиться, не отменять же праздник! Жаль, что придется отказаться от удовольствия присутствовать на смерти на Тысяче Крюков, — добавил он с сожалением, глядя на Лафайета. — Но мы еще можем передумать, если он не угодит моей маленькой Гизель! — барон сделал величественный жест, и люди, державшие Лафайета, отпустили его.

Путники собрались вокруг него, хлопали по спине, трясли руку. Кто-то заиграл мелодию на концертино, другие присоединились. Появились кувшины и пошли по рукам. Как только Лафайету удалось освободиться, он воспользовался зеленым платком, чтобы вытереть пот со лба.

— Большое спасибо, — сказал он Гизели. — Я вам очень благодарен за участие, мисс.

Она порывисто сжала его руку и взглянула на него с ослепительной улыбкой. Глаза ее были огромные, темные с искринкой, носик приятно вздернут, губы очаровательно изогнуты, а щеки — с ямочками.

— Не думай об этом, Зорито. В конце концов, я же не могла отдать тебя им на растерзание, правда?

— Рад, что хоть кто-то здесь так думает. Но как же мне все-таки попасть домой? Не могли бы вы помочь мне нанять лошадь — только на ночь, конечно…

Взрыв смеха с галерки был ответом на вопрос. Гизель поджала губы и властно взяла Лафайета за руку.

— Ну и шутник же ты, Зорито! — сухо произнесла она, а потом улыбнулась.

— Но это все равно. Я тебя люблю несмотря ни на что! А теперь — праздновать! — Она схватила его за руку и закружила под звуки музыки.



Прошло три часа. В двадцатигаллоновой цистерне оставалось полдюйма пунша с осадком и кашицей; жареного вола ободрали до костей. Музыканты уже давно сползли под скамьи и храпели. Только несколько крепких выпивох еще хрипло орали старые песни Путников. Гизель ненадолго удалилась по своим делам. Действовать нужно было сейчас или никогда.

Лафайет поставил кожаную чашу, которую нежно держал, и молча скользнул в тень. Никто его не окликнул. Он пересек залитый лунным светом участок лужайки и притаился в тени деревьев. Пьяное пение не прекращалось. Лафайет повернулся и скрылся в лесу.

Сотня футов вверх по тропе — и вот уже затерялись звуки и запахи праздника в сочном аромате сосен и легком шепоте ветра в тяжелых ветвях. Лафайет остановился убедиться, нет ли погони. Никого не заметив, он сошел с тропы и прямым путем направился в столицу, которая, по его подсчетам, была милях в десяти к югу. Дальняя, конечно, прогулка, но она стоила того, чтобы избавиться от сборища маньяков. Маленькая Гизель была единственным здравомыслящим существом в лагере, но даже у нее наблюдались серьезные отклонения.

Ладно, он пошлет ей что-нибудь симпатичное на память, если доберется до города целым и невредимым. Бусы, например, или выходное платье. Если ее принарядить, то приятно было бы посмотреть. Он представил себе Гизель в официальном придворном туалете с драгоценностями в волосах, с накрашенными ногтями и надушенную за ушком.

Может, я даже приглашу ее на пир или бал, размышлял он. Ее чуть-чуть почистить, так она сенсацией будет. Может, даже найдется хороший молодой человек, который наденет кольцо ей на палец, и…

Наклонив голову под низкой длинной веткой, Лафайет остановился, недовольно уставившись на пару больших ботинок под кустом. Он перевел взор на ноги хозяина ботинок, затем на туловище и, наконец, на недружелюбное лицо Луппо. Тот стоял, подперев бока руками, и криво улыбался с высоты своего роста.

— Что-нибудь потерял, Зорро? — спросил он сиплым голосом.

— Я просто немного размялся, — ответил Лафайет, выпрямляясь и принимая достойный вид.

— Если бы я страдал подозрительностью, — ворчал Луппо, — я бы подумал, что ты хочешь напасть на мою сестру как грязная коварная крыса.

Пробормотав «хм», Лафайет повернулся и пошел назад по тропе. Большой разбойник иронически прищелкнул языком ему вслед.

Считая, что уже ушел на значительное расстояние от Луппо, Лафайет выбрал местечко, где подлесок был пореже, вновь сошел с тропы и подался влево. Густые заросли ежевики преградили ему путь. Чтобы их обойти, он, срезав угол, поднялся на холм, пролез под колючками, взобрался на выросшую из-под земли скалу, повернулся, чтобы взять свои пожитки, и увидел Борако, который, опершись о дерево, небрежно строгал палку. Путник посмотрел вверх и сплюнул.

— Еще один короткий путь? — полюбопытствовал он с хитрой улыбкой.

— Точно, — запальчиво ответил Лафайет. — Думаю, напал на редкую разновидность лысухи на этом пути.

— Не лысуха, — возразил Борако. — Я думаю — дикий гусь.

— Ладно, некогда мне тут болтать, — надменно прервал его Лафайет. — Гизель будет беспокоиться.

Он пошел назад в лагерь. Сзади Борако топал башмаками. Гизель ждала его у опушки.

— Зорито! Иди сюда! Пора готовиться к свадьбе.

— А что, у кого-нибудь будет свадьба? — спросил Лафайет. — Ладно, я думаю, будет весело, ценю предложение, но… — Возражение было оборвано сразу, так как Гизель обвила его шею руками. — Уф, Гизель! — начал было он. — Я должен тебе кое-что сказать…

— Зорито! Замолчи! А то как я тебя поцелую?

— Ты уверена, что знаешь меня достаточно хорошо? — Он замолчал, так как она прильнула к нему.

— Есть старый обычай племени, — проворковала Гизель, покусывая его ушко, — стащить небольшой образец перед покупкой…

— Покупкой? — Лафайет задержался. — Ты имеешь в виду кражу, да?

Гизель хихикнула:

— Само собой, ты понял, о чем я? Пошли! — Она поймала его за руку и потащила к своему фургону. Когда они приблизились к нему, из тени вышел верзила.

— Ну чего тебе надо, дубина ты здоровенная? — бойко вскинув голову, спросила Гизель.

— Древний Закон не говорит ничего о том, чтобы жертве давали сильное успокоительное перед свадьбой, — угрюмо заявил разбойник.

— А тебе-то что, Борако?

— Ты знаешь, ты меня допекла, Гизель!

— Сделай так, чтоб тебя искали, — вступил в разговор Лафайет. — Разве ты не видишь, что беспокоишь леди?

— Может, пройдемся по аллее, и ты повторишь, что сказал? — грозно наступал Борако.

— Нет! — крикнула Гизель, набросившись на него. Он грубо отшвырнул ее.

— Эй, ты! — воскликнул Лафайет. — Не смей!

— Посмотрим, как ты меня остановишь! — Борако сорвал с ремня широкий нож и пошел на Лафайета, припадая к земле.

Когда он размахнулся, Лафайет уклонился, поймал запястье противника сложным захватом двумя руками и, сорвав его с места, перекинул через бедро. Борако сделал сальто и, тяжело рухнув на челюсть, остался смирно лежать на месте. Нож с подскоком полетел по траве.

— Зорито! Мой герой! — взвизгнула Гизель, бросаясь на шею Лафайету. — Думаю, на некоторое время мы в безопасности! Но ты же защитил меня, рискуя жизнью! Ты в самом деле любишь меня, мой герой!

— Ты сделала то же самое для меня, — пробормотал Лафайет между поцелуями благодарной девушки.

— Это все от быстроты реакции, — произнес Лафайет с акцентом племени, но тут же повторил без него.

— Ага! Сбился! Забыл про свой поддельный акцент! — Гизель обняла его еще крепче. — По правде, я уж стала немного удивляться…

— Послушай, — сказал Лафайет, отстраняясь и держа ее на расстоянии вытянутой руки. — Посмотри на меня! Что, я действительно похож на этого самого Зорро?

— Ну и шут же ты, Зорито! — Гизель схватила его за уши и, шутя, покусала за щеку. — Конечно, ты похож на себя, глупый! Почему бы нет?

— Потому, что я — не я! Я имею в виду, что я не тот, кого зовут Зорито! Я Лафайет О\'Лири! Я — мирный Роуми, я просто случайно пробирался в темноте по своим делам и был пойман городской стражей, а Луппо со своими головорезами по ошибке спас меня! А теперь, кажется, все думают, что я — не я!

Гизель с сомнением смотрела на него:

— Никто не может быть так похож на моего Зорито и быть не Зорито… если только, может, у тебя есть брат-близнец?

— Нет, я не близнец, — твердо ответил Лафайет. — По крайней мере, не близнец, если не считать таких лиц, как Лоренцо и Лотарио О\'Лири, и, конечно, Лоэнгрин О\'Лири, и Лафкадио, и Ланселот, — он остановился.

— Но я тебя только с толку сбиваю. Их на самом деле нет, во всяком случае в этом континууме.

— Ты, конечно, порешь ерунду, Зорито, — сказала Гизель. — О! Я знаю! Сними одежду!

— А… ты думаешь, у нас есть время? — уклонился Лафайет. — Я имею в виду…

— У тебя родимое пятнышко на пояснице, — объяснила Гизель. — Дай посмотрю, скорей!

— Минуточку, кто-нибудь может прийти и не так понять! — протестовал Лафайет, но девушка уже схватила его рубашку, вырвала ее из-под ремня и стащила пояс, чтобы обнажить поясницу.

— Видишь? Именно так, как я помню! — Она, торжествуя, показала пятно в форме бабочки на оливковой коже. — Я знала, что ты дурачился все это время, Зорито!

— Это невозможно, — сказал Лафайет, уставившись на пятно. Он даже ковырнул его на всякий случай. — У меня в жизни не было родимого пятна. Я… — Его голос надломился, когда взгляд упал на кончик пальца. Это был длинный тонкий палец с грязным, здорово обгрызенным ногтем.

— Это, — сказал Лафайет, с трудом проглотив ком, подступивший к горлу,

— это не мой палец!



— Я в полном порядке, — успокаивал себя Лафайет, сосредоточившись на внутренней стороне век. — Пульс шестьдесят, кровяное давление и температура нормальные, сенсорные впечатления четкие, память отличная.

— Зорито, — сказала Гизель, — почему ты стоишь с закрытыми глазами и разговариваешь сам с собой?

— Я разговариваю не сам с собой, моя милая. Я разговариваю с тем, в кого я обратился, кто, я бы сказал, является объектом, имеющимся в наличии, понимаешь ли…

— Зорито, ты ни в кого не обращаешься, ты все равно — ты!

— Я понимаю, что у нас будут кое-какие недоразумения и неясности, — сказал Лафайет, чувствуя, что начинает впадать в состояние, над которым скоро потеряет контроль. Усилием воли он взял себя в руки.

— Я уже пробовал объяснить твоему дядюшке, что у меня важное дело в столице…

— Важнее твоей брачной ночи?