НЕБЕСНЫЙ ПОЛКОВОДЕЦ







ОТ СОСТАВИТЕЛЕЙ

Вы держите в руках очередной том библиотеки Клуб Любителей Фантастики и 2-ой том, подготовленный журналом «Измерения». Если первый сделанный нами сборник был тематическим и посвящался «космической опере», то в нынешнем мы постарались представить все многообразием жанров страны Фантазии, показать, сколь разнообразными могут быть произведения, собранные под заголовком ФАНТАСТИКА.

Имя Майкла Муркока в последние годы стало хорошо известно любителям «фэнтези» по длинным и красочным сказочным сериалам. Однако в данном случае крестный отец английской «новой волны» в фантастике предстает перед вами в иной ипостаси. Роман «Небесный полководец» кратко можно охарактеризовать как воздушные приключения в викторианском духе. Перед нами — прекрасная стилизация «под Уэллса», его «Войну в воздухе» и «Когда спящий проснется». Судите сами. Офицер английской колониальной армии Освальд Бастейбл благодаря козням ко парных тибетских жрецов попадает из 1902 года в год 1973, но не в наш с вами, а в некий параллельный мир, где без малого семьдесят лет не было ни войн, ни революций, где царствуют летательные аппараты легче воздуха, а о самолетах и слыхом не слыхивали. Итак, перед нами Утопия, но… Именно с этого «но» и начинаются злоключения бравого английского капитана в «прекрасном новом мире». Добавим, что в числе персонажей романа — известный террорист граф Гевара и дряхлый революционер Владимир Ильич Ульянов.

Сборник продолжает роман еще не известного у нас французского автора Поля Андреоты. «Сладкий вкус огня» сочетает в себе элементы психологического детектива, романтической любовной истории и мистического триллера.

Главный герой романа, тридцатилетний журналист из Парижа, отправляется но заданию редакции в отдаленную гасконскую деревню, чтобы сделать репортаж о черной магии, и словно попадает в иной мир. Неожиданно вся жизнь героя как бы раздваивается. С одной стороны — привычное существование, друзья, работа, любимая жена, с другой — колдовство, таинственный старый дом, сад с сумасшедшим садовником и девушка, дочь местного знахаря, в которую герой влюбляется столь же сильно, как в свою молодую жену. Необходимо сделать выбор. Внутренний конфликт обостряется, происходит ряд загадочных событий. Наконец, оказавшись на грани безумия, герой находит совершенно иррациональный выход.

Надо сказать, что и это произведение имеет своих предшественников, и, как ни странно, в классической русской литературе. Имеется в виду купринская «Олеся». И действительно — разве любовь модного парижского журналиста и девушки-колдуньи не напоминает сюжет рассказа Куприна? Но на этом сходство кончается. Автор искусно строит сюжет, предлагая читателю на выбор два толкования: мистическое и психоаналитическое. Красочность стиля, живость изложения, неожиданная развязка, а главное непередаваемое французское изящество выгодно отличают «Сладкий вкус огня» от «мистических» произведений большинства англоязычных авторов.

Имя Гарри Гаррисона не нуждается в представлении. Вниманию читателя предлагается его повесть «Свинопас» в жанре «твердой» научной фантастики.

Следующий автор Кейт Лаумер также неплохо известен русскому читателю. Рассказ «Король города» несомненно порадует любителей «крутого постъядера».

Лауреата премии Хьюго Джорджа Мартина критики относят к новому поколению американских фантастов. «Одинокие песни Ларена Дора» — один из его ранних рассказов, выдержанных в жанре романтической «фэнтези».

Издавна повелось на последних страницах печатать юмор. Не отошли от этой традиции и мы, завершив сборник фантастической шуткой Реджинальда Бретнора.

Увлекательного вам чтения и до новых встреч!

Редакция журнала фантастики «Измерения»

М. Муркок

НЕБЕСНЫЙ ПОЛКОВОДЕЦ

ПОСВЯЩАЕТСЯ ДЖУЛИИ
«Война бесконечна. Нам можно мечтать лишь о недолгих затишьях между великими битвами.» Лобковиц




ОТ ИЗДАТЕЛЯ

Я никогда не встречал своего деда, Майкла Муркока, и до кончины бабушки в прошлом году знал о нем очень немногое. Вручая мне шкатулку с бумагами, доставшуюся ему по наследству, отец сказал: «Это, скорее, по твоей части — ты ведь единственный писака в нашей семье.»

Архив деда состоял из дневников, незаконченных очерков и рассказов, довольно заурядных стихов в эдуардианском духе, а также отпечатанного на машинке большого произведения, которое мы (увы, с некоторым опозданием) предлагаем вам безо всяких комментариев

Майкл Муркок

Лэдброк Грэув

Лондон

Январь 1971

КНИГА ПЕРВАЯ

в которой рассказывается о том, как офицер английской армии попал в будущее, и о том, что он там увидел

Глава I

КУРИЛЬЩИК ОПИЯ НА ОСТРОВЕ РОУ

Весной тысяча девятьсот третьего года по совету своего врача я совершил морское путешествие на прелестный уединенный клочок суши посреди Индийского океана. В этой книге я буду называть его островом Роу.

В этом году я переутомился и приобрел недуг, именуемый современными шарлатанами «упадком сил» или «нервным истощением». Иными словами, я был выжат как лимон и нуждался в длительном отдыхе с переменой обстановки. Питая некоторый интерес к компании, промышлявшей на острове Роу добычей полезных ископаемых (кстати, это единственное занятие местных жителей, если не считать вершения религиозных обрядов) и, кроме того, зная, что климат там идеален, я решил совместить приятное с полезным. Недолго думая, я купил билет, упаковал багаж, распрощался с друзьями и поднялся на борт океанского лайнера, которому предстояло доставить меня в Джакарту. Совершив этот чудесный, хоть и не богатый событиями вояж, я пересел на один из сухогрузов упомянутой выше компании и вскоре высадился на Роу. На всю дорогу ушло меньше месяца.

Подробно описывать местонахождение острова я считаю излишним, так как поблизости от него нет ничего примечательного — попросту говоря, его не к чему «привязать». Остров совершенно неожиданно появляется перед вами, словно пик огромной подводной горы (каковым он и является) — этакий гигантский шип вулканической породы, окруженный морской гладью, сверкающий, как отшлифованная бронза или расплавленная сталь. Длина этого шипа — двенадцать миль, наибольшая ширина — пять; кое-где он покрыт джунглями.

Самое крупное поселение растянулось вдоль бухты. С виду оно напоминает процветающую рыбацкую деревню в графстве Девоншир. Но это лишь на первый взгляд, поскольку за обращенными к пристани фасадами гостиниц и контор прячутся ветхие малайские и китайские домишки. Бухта острова Роу достаточно просторна для того, чтобы в ней могли разместиться несколько крупных пароходов и множество парусников — в основном, рыбацких дау и джонок. Вдали на склоне горы виднеются отвалы шахт, где трудится большая часть населения. На берегу, вдоль пристани, теснятся склады и конторские здания «Велландской компании по добыче природных фосфатов». Над ними высится грандиозный отель «Ройал Харбор» с фасадом, расписанным золотом по белому. Он принадлежит минхееру Ольмейеру, голландцу из Сурабаи. Там же расположено великое множество христианских церквей, буддистских храмов, малайских мечетей и молелен не столь распространенных культов. Есть там несколько гостиниц рангом пониже «Ройал Харбора», но они ютятся среди складов и депо. Между шахтами и поселком пролегает коротенькая узкоколейка; по ней со склона горы на пристань свозят руду. В поселке есть три больницы, две из них — для туземцев. Слово «туземцы» я употребляю в общем смысле: тридцать лет назад, до прибытия основателей «Велландской компании», остров был совершенно необитаем. Все его нынешние жители — переселенцы с материка, преимущественно из Сингапура

К югу из бухты, на значительном расстоянии от поселка, стоят на склоне горы особняк бригадира Бланда — официальною представителя властей — и казармы маленького гарнизона местной полиции под командованием лейтенанта Олсопа, ревностного слуги империи. Над этим белоснежным ансамблем из оштукатуренного камня и гипса гордо реет «Юнион Джек», символ защиты и справедливости для всех жителей и гостей острова.

Если у вас нет пристрастия к бесконечным визитам в дома других англичан, в большинстве своем не способных говорить ни о чем, кроме религии и полезных ископаемых, то жизнь на Роу покажется вам скучной. Правда, там есть любительская труппа, ежегодно на Рождество дающая спектакль в особняке Бланда, и нечто вроде клуба, где можно поиграть на бильярде, если вы приглашены туда кем-нибудь из полноправных членов (однажды я был туда приглашен, но играл из рук вон плохо). Местные газеты — то есть, сингапурские, саравакские, сиднейские — почти всегда приходят с опозданием, если вообще приходят. Что касается британской периодики, то номер «Таймс», пока добирается до Роу, успевает состариться от четырех недель до шести, а иллюстрированные еженедельники и ежемесячники — минимум на полгода. Разумеется, для человека, которому надо подлечить нервы, такая нехватка свежих новостей — сущее благо. Едва ли можно покрыться испариной, читая об ужасах войны, закончившейся два—три месяца назад, или о падении курса ваших акций, который на прошлой неделе, быть может, резко пошел вверх.

Волей-неволей вы расслабляетесь, ведь вам не под силу повлиять на события, ставшие историей. Понемногу вы накапливаете энергию, как физическую, так и эмоциональную, — и тут скука дает о себе знать. Мною она целиком и полностью завладела через два месяца после прибытия на Роу, и должен признаться, в голове зашевелились недобрые мысля: вот бы что-нибудь случилось на этом проклятом острове! Взрыв в шахте, землетрясение или, на худой конец, восстание туземцев

В подобном расположении духа я отправился на берег бухты — поглазеть на загружающиеся и разгружающиеся корабли, на длинные цепочки кули, передающих друг другу мешки с рисом или катящих вверх по сходням тележки с фосфатом, чтобы опорожнить их над отверстыми трюмами. Меня всегда удивляло, что островитянки наравне с мужчинами выполняют работу, которую в Англии мало кто считает женской. Многие из них молоды, встречаются и миловидные. Когда один или несколько кораблей заходят в гавань, гвалт на берегу стоит неимоверный. Куда ни глянь — тысячи полуобнаженных тел, словно перемешанные коричневая и желтая глина, тел, исходящих потом на солнцепеке, который был бы убийственным, если бы не бриз.

Итак, я стоял на берегу и наблюдал за пароходом, распугивающим ревом гудка джонки и дау, что сновали между ним и пристанью. Подобно великому множеству судов, тянущих, образно говоря, лямку в этих морях, он был надежен, хоть и неказист. Борта нуждались в покраске, а экипаж, состоящий большей частью из индусов, наверное, чувствовал бы себя вольготнее на корабле малайских пиратов. На мостике я увидел капитана, шотландца в летах, — он ругался в рупор на чем свет стоит и выкрикивал неразборчивые команды, а его помощник, индиец средней касты, самозабвенно исполнял на палубе какой-то безумный танец. Пароход, на борту которого красовалась надпись «Мария Карлсон», вез на остров продовольствие. Наконец он причалил, и я стал проталкиваться к нему сквозь толпу кули в надежде получить письма и журналы, которые брат, уступив моим настоятельным просьбам, обещал присылать мне из Лондона.

Матросы затянули на кнехтах швартовы, бросили якорь и опустили сходни, а затем помощник капитана, в залихватски сдвинутой на затылок фуражке и кителе нараспашку, вразвалочку сошел на пристань, гортанно покрикивая на кули, что толпились у причала и размахивали клочками бумаги, полученными в конторе по найму грузчиков. Собрав бумаги, он завопил еще громче, указывая на пароход — надо полагать, инструктируя грузчиков. Я дотронулся до него набалдашником трости.

— Почта есть?

— Почта? Почта? — Его взгляд, полный ненависти и презрения, нельзя было расценить иначе как отрицательный ответ. Затем моряк взбежал по сходням и исчез за фальшбортом. Я остался на пристани, решив на всякий случай обратиться к капитану, но вскоре позабыл о почте. Мое внимание привлек появившийся у борта белый человек. Он остановился и беспомощно огляделся, словно никак не ожидал увидеть перед собой сушу. Кто-то толкнул его в спину; спотыкаясь, он сбежал по пружинящим сходням на пристань, упал и едва успел подняться на ноги, чтобы поймать небольшой матросский баул, сброшенный ему помощником капитана.

На незнакомце был грязнющий парусиновый костюм и туземные сандалии; ни рубашки, ни головного убора, Он был небрит и напоминал людей, которых я повидал немало: опустившихся, надломленных Востоком, чего не случилось бы, не покинь они благополучную Англию. Но, когда он выпрямился, меня удивило несоответствие полной опустошенности в глазах благородным чертам лица, вовсе не свойственным людям ею сорта. Взвалив баул на плечо, он побрел прочь.

— Эй, мистер! Вздумаешь снова подняться на борт — угодишь за решетку! — выкрикнул ему вслед помощник капитана. Но незнакомец, похоже, не услышал его. Он плелся по пристани, расталкивая алчущих работы кули. Заметив меня, помощник капитана замахал рукой.

— Нету почты! Нету!

Я поверил, но, прежде чем уйти, спросил:

— Кто этот парень? Что он натворил?

— Безбилетник, — последовал краткий ответ.

Недоумевая, какая причина заставила беднягу добираться зайцем до Роу, я направился вслед за ним. Почему-то я решил, что он — не просто отщепенец, и это пробудило во мне любопытство. Кроме того, я столь тяготился скукой, что стремился избавиться от нее любым путем. Во взгляде и поведении незнакомца я видел нечто необычное и надеялся, что история безбилетника, если мне удастся его разговорить, покажется интересной. А возможно, мне просто было жаль беднягу. Какова бы ни была истинная причина тому, я поспешил догнать незнакомца.

— Не сочтите за бестактность, сэр, но мне кажется, вам не повредит плотный обед со стаканчиком горячительного.

— Горячительного? — Тоскливые глаза впились в меня, будто увидели самого дьявола. — Горячительного?

— Вы неважно выглядите, сэр. — Я едва выдерживал его взгляд, столь велика была застывшая в нем мука. — Будет лучше, если вы пойдете со мной.

Он покорно дал довести себя до гостиницы Ольмейера. Индийская обслуга в вестибюле отнюдь не пришла в восторг, увидев меня рука об руку с явным бродягой, но не препятствовала нам. Мы поднялись в мой номер, после чего я вызвал коридорного и велел срочно приготовить ванну. Пока парнишка выполнял это поручение, я усадил гостя в лучшее из кресел и спросил, чего бы ему хотелось выпить.

Он пожал плечами.

— Все равно. Рому.

Я налил ему изрядную порцию рома. Осушив стакан в два глотка, незнакомец благодарно кивнул. Он мирно сидел в кресле, положив руки на колени, и неподвижно глядел на стол. На мои вопросы он отвечал вяло, отрывисто, но произношение выдавало в нем человека воспитанного, джентльмена, и это еще больше заинтриговало меня.

— Откуда вы приплыли? — спросил я. — Из Сингапура?

Он снова с тоской посмотрел на меня, затем потупился и пробормотал что-то неразборчивое.

В эту минуту из ванной вышел коридорный.

— Ванна готова, — сказал я. — Если вы соблаговолите ее принять, я дам вам один из моих костюмов. Похоже, у нас одинаковые размеры.

Гость поднялся как автомат, проследовал за коридорным в ванную и почти тотчас вернулся.

— Мои вещи…

Я поднял с пола и вручил ему баул. Он прошел в ванную и затворил за собой дверь.

Коридорный озадаченно посмотрел на меня.

— Сахиб, это… ваш родственник?

Я усмехнулся.

— Нет, Рам Дасс. Просто человек, которого я встретил на берегу.

Рам Дасс просиял.

— А! Знаменитое христианское милосердие! — Будучи новообращенным католиком (заслуга одной из здешних миссий), он стремился все загадочные поступки англичан объяснить доступными его пониманию христианскими терминами. — Стало быть, он — нищий, а вы — добрый самаритянин?

— Сомневаюсь, что я такой же альтруист, как тот библейский персонаж. Сделай милость, когда мой гость закончит мыться, помоги ему выбрать костюм из моего гардероба

Рам Дасс азартно закивал.

— И рубашку, и носки, и туфли? Все, что нужно?

— Все, что нужно, — подтвердил я, улыбаясь.

Незнакомец мылся довольно долго. Выйдя в конце концов из ванной, он выглядел значительно приличнее, чем раньше. Рам Дасс помог ему облачиться в мою одежду — она сидела немного мешковато, поскольку я был упитаннее. За спиной гостя Рам Дасс увлеченно размахивал бритвой, сияющей, как его улыбка.

— Сахиб, можно, я побрею джентльмена?

Передо мной стоял приятный на вид молодой человек лет тридцати с золотистыми вьющимися волосами, изящным подбородком и мягко очерченным ртом. Было в его чертах что-то такое, отчего он выглядел старше, но я не обнаружил в них ни одного признака слабоволия, характерного для бродяг. Из глаз незнакомца исчезла тоска, уступив место мрачноватой рассеянности. Разгадку столь быстрой смены настроения дал Рам Дасс, который многозначительно засопел, подняв трубку с длинным мундштуком, украшенную резным узором.

Вот оно что! Мой гость — курильщик опия! Он во власти пагубной привычки к наркотику, прозванному Проклятием Востока. Этим и объясняется знакомый фатализм, который мы считаем главной чертой Азии, фатализм, лишающий человека аппетита, желания трудиться, а также развлекаться в часы досуга.

Стараясь ничем не выдать жалости, овладевшей мной при мысли о печальной судьбе гостя, я сказал:

— Друг мой, надеюсь, вы не будете возражать против ленча?

— Как вам угодно, — безучастно ответил он.

— Мне показалось, вы голодны.

— Голоден? Ничуть.

— Ну, как бы то ни было, пусть нам чего-нибудь принесут. Рам Дасс, не откажи в любезности, распорядись насчет холодных закусок, что ли… И передай мистеру Ольмейеру, что мой гость, возможно, останется у меня ночевать. Нужно застелить вторую кровать, ну, и все такое.

Рам Дасс удалился. Не дожидаясь приглашения, незнакомец подошел к буфету, налил себе большую порцию виски, немного помедлил и плеснул в стакан содовой. Казалось, он забыл, в каких пропорциях надо смешивать эти напитки.

— Где вы собирались высадиться, если бы вас не прогнали с корабля? — спросил я. — Вряд ли вас интересовал Роу.

Потягивая виски, он повернулся к окну, выходящему на гавань.

— Это остров Роу?

— Да. Во многих отношениях — край света.

— Что? — Он с подозрением посмотрел на меня, и я снова увидел тоску в его глазах.

— Фигурально выражаясь, — пояснил я. — Видите ли, путешественнику здесь совершенно нечем заняться, лучше всего сразу плыть дальше. Кстати, откуда вы держите путь?

Он слушал меня, кивая.

— Понимаю. Да. Откуда? Кажется, из Японии.

— Из Японии? Надо полагать, вы находились там на дипломатической службе?

Он пристально смотрел мне в глаза, будто искал в моих словах скрытую издевку. Наконец сказал:

— А до того я был в Индии. Да, сначала в Индии. Я служил в армии.

— Как же… — Я был сбит с толку. — Как же вы оказались на борту «Марии Карлсон» — корабля, который доставил вас сюда?

Он пожал плечами.

— Боюсь, мне этого не вспомнить. С тех пор, как я покинул… с тех пор, как я вернулся, мне все кажется сном. Только опиум помогает забыться, будь он проклят. Навеваемые им сны не так страшны, как… — Он не договорил.

— Вы курите опиум? — Задавая этот лицемерный вопрос, я едва не покраснел.

— Всякий раз, когда удается его раздобыть.

— По-видимому, на вашу долю выпали суровые испытания, — заметил я, напрочь забыв правила хорошего тона.

Он засмеялся — похоже, не столько над моими словами, сколько над собой.

— Да! Да! И эти испытания свели меня с ума. Вот о чем вы подумали, верно? Между прочим, какое сегодня число?

Третий выпитый стакан сделал моего собеседника заметно общительнее.

— Двадцать девятое мая.

— Какого года?

— То есть? Тысяча девятьсот третьего, разумеется.

— Я знал, что это не сон! Знал! — Казалось, он оправдывается. — Конечно, сейчас девятьсот третий. Начало нового светлого века, возможно, последнего века этого мира. — Странная убежденность в голосе гостя помешала мне счесть его слова бредом наркомана. Я решил, что пора познакомиться.

Мой собеседник выбрал весьма своеобразную форму ответного представления. Он встал по стойке «смирно» и отчеканил:

— Перед вами Освальд Бастейбл, капитан пятьдесят третьего уланского полка. — Он улыбнулся своим мыслям и опустился в кресло у окна.

Через секунду, когда я пытался оправиться от изумления, он повернул голову и посмотрел на меня с веселой ухмылкой.

— Как видите, я не желаю скрывать свое безумие. Вы очень добры, — он отсалютовал стаканом, — и я благодарен вам. Наверное, я должен вспомнить приличия. Когда-то я мог гордиться своими манерами, и, отважусь предположить, они еще не до конца выветрились. Если угодно, я могу представиться как-нибудь иначе. Например, так: я — Освальд Бастейбл, воздухоплаватель.

— Вы летали на воздушных шарах?

— Я летал на воздушных кораблях, сэр! На кораблях, достигавших тысячи двухсот футов в длину и передвигавшихся со скоростью более ста миль в час. Видите, я и в самом деле безумен.

— Ну, я бы сказал, что вы изобретательны… или что-нибудь в этом роде. И где вам доводилось летать?

— О, почти везде.

— Должно быть, я совершенно не в курсе событий. Беда в том, что новости приходят сюда с большим опозданием. Боюсь, я ничего не слышал об этих кораблях. Когда состоялся ваш первый полет?

Стеклянные от наркотика глаза Бастейбла вдруг впились в меня. Я вздрогнул от неожиданности.

— Неужели это вас интересует? — тихо, холодно произнес он.

У меня пересохло во рту при мысли, что у него начинается приступ бешенства, и я невольно шагнул к шнурку звонка. Но Бастейбл, точно прочитав мои мысли, со смехом покачал головой.

— Не беспокойтесь, сэр, я вас и пальцем не троя}. Но теперь вы знаете, что я курю опиум, и что я безумен. Кто, как не сумасшедший, станет утверждать, что путешествовал на летательном аппарате, который обгонит самый быстроходный океанский лайнер? Кто, как не сумасшедший, станет утверждать, что это происходило в тысяча девятьсот семьдесят третьем году от Рождества Христова, то есть почти через три четверть века от нынешнего дня?

— Вы действительно в это верите? Но вас, должно быть, никто не хочет слушать. Не в этом ли причина вашего душевного упадка?

— Что? Нет. Да и с чего бы? Нет, самую тяжелую муку причиняют мне мыс пи о собственной глупости. Лучше бы я умер — это было бы справедливо. Но вместо этого я влачу жалкое существование, будучи не в силах отличить явь ото сна…

Я взял из его руки и снова наполнил стакан.

— Послушайте, если вы окажете мне одну услугу, я соглашусь выслушать вашу историю. А хочу я от вас сущего пустяка.

— А именно?

— Чтобы вы все-таки попытались съесть ленч и какое-то время воздержались от опиума Хотя бы до тех пор, пока вас не осмотрит врач. Еще я хочу, чтобы вы позволили мне взять над вами опеку и даже, быть может, возвратились со мной в Англию. Согласны?

Он пожал плечами.

— Возможно. Это будет зависеть от моего настроения. Признаться, у меня еще ни разу не возникало желания рассказать кому бы то ни было о воздушных кораблях и обо всем прочем. Все же не исключено, что ход истории можно изменить… Если я вам расскажу все, что знаю, Обо всем увиденном, о том, что случилось со мной… это многое изменит. А вы бы согласились записать мой рассказ и, если удастся, опубликовать, когда вернетесь?

— Когда мы вернемся, — мягко поправил я.

— Как вам угодно. — Он помрачнел. По-видимому, его слова имели скрытый смысл, которого я не уловил.

В эту минуту принесли ленч, и мы закусили холодным цыпленком с салатом. От еды настроение гостя заметно улучшилось, речь стала более связной.

— Попытаюсь рассказать все по порядку, — пообещал он. — С самого начала и до конца.

С собой у меня был большой блокнот и несколько карандашей. В молодости я зарабатывал на жизнь нелегким трудом парламентского корреспондента, и теперь знакомство со стенографией сослужило мне добрую службу.

Рассказ Бастейбла длился более трех дней, в течение которых мы редко покидали номер и мало спали. Иногда Бастейбл взбадривал себя какими-то таблетками, клятвенно уверяя меня, что это не опиум. Мне же не нужно было никаких возбуждающих средств, настолько захватила меня история гостя. По мере развития сюжета обстановка гостиничного номера становилась все менее реальной. Поначалу рассказ Бастейбла казался мне фантасмагорическим бредом, но к концу я твердо уверовал в его правдивость.

С глубоким почтением

Майкл Муркок,

Англия, гр. Суррей,

г. Митчем, ул. Трех Труб,

октябрь 1904 г.

Глава II

ХРАМ В ТЕКУ БЕНГА

— Не знаю, доведется ли вам посетить северо-восточную Индию, — начал Бастейбл, — но если доведется, вы поймете, почему я называю ее местом слияния древних цивилизаций. Там, где Индия граничит с Непалом, Тибетом и Бутаном, милях в двухстах севернее Дарджилинга и в ста западнее горы Кинчунмаджи, лежит страна Кумбалари, которая, по мнению ее обитателей, древнее, чем само Время. Форма правления в этой стране — так называемая теократия, крайняя разновидность жреческой власти, опирающаяся на мрачные суеверия и еще более мрачные мифы и легенды. Кумбаларийцы почитают всех богов и демонов, отдавая предпочтение тем, кто им наиболее выгоден. Это жестокий, коварный, нечистоплотный и спесивый народ, глядящий свысока на все остальные народы. Кумбаларийцев крайне раздражает присутствие англичан поблизости от их земель, и за последние две сотни лет они не раз доставляли нам хлопоты — правда, серьезными те заварушки не назовешь. К счастью, их отряды не решаются уходить далеко от своих границ, а, экономическая и военная мощь их государства весьма невелика из-за варварства, в котором погрязло население. Правда, время от времени, как в случае, о котором идет речь, там появляется сильный вождь, способный поднять нацию на джихад против Британии или опекаемых ею стран. Вождь внушает соплеменникам, что их тела неуязвимы для наших пуль, и тогда нам приходится учить их уму-разуму. Командование армией не принимает их всерьез, и несомненно, именно этому обстоятельству я обязан назначением в отряд, выступивший на Кумбалари в тысяча девятьсот втором году.

Впервые под моим началом оказалось так много солдат, и я в полной мере сознавал свою ответственность. Отряд состоял из эскадрона в полтораста лихих пенджабских улан и двухсот маленьких, но отважных и верных сипаев-гурков девятого пехотного полка. Я безмерно гордился своей маленькой армией и готов был вместе с нею завоевать хоть весь Бенгал. Разумеется, я был единственным белым офицером в отряде, но охотно допускал, что офицеры-туземцы — вояки весьма опытные, и без предубеждения пользовался их советами.

Мне было поручено провести демонстрацию силы, по возможности избежав кровопролития. Мы хотели только одного: чтобы у нахалов сложилось ясное представление об участи, которая их постигнет, если мы возьмемся за них всерьез. В то время их царем, а также архиепископом и главнокомандующим был старый религиозный фанатик по имени Шаран Канг. Он уже успел сжечь нашу заставу на границе и перебить два отделения туземной полиции. И тем не менее, мы желали не возмездия, а лишь гарантии, что подобные инциденты прекратятся.

В моем распоряжении было несколько довольно подробных карт и два вполне надежных проводника, состоявших в дальнем родстве с гурками из нашего отряда. Мы рассчитывали за два—три дня добраться до Теку Бенга — высокогорной столицы Кумбалари. Путь к ней лежал по нескольким ущельям. Поскольку мы были скорее дипломатической миссией, нежели карательной экспедицией, то пересекая кумбаларийскую границу, проходящую по заснеженным горам, которые обступали нас со всех сторон, мы держали на виду флаг парламентеров.

Итак, мы вступили в пределы Кумбалари и вскоре увидели местных жителей — нескольких коренастых желтокожих воинов в коже, овчине и раскрашенной стали, верхом на приземистых лошадях, карабкавшихся с уступа на уступ, как горные козы. Узкие глаза кумбаларийцев светились подозрительностью и злобой. Наверное, их предками были гунны Аттилы, а может, еще более древние завоеватели, сражавшиеся в этих ущельях за тысячу, а то и за две тысячи лет до того, как орды Кары Небесной ринулись на восток и запад, чтобы захватить и ограбить три четверти мира. Подобно их воинственным предкам, эти люди были вооружены луками, пиками и саблями, но у некоторых за плечами висели карабины, по всей видимости, русского образца,

Я вел солдат по ущелью, демонстративно не обращая внимания на соглядатаев, но когда наверху громыхнуло несколько выстрелов, и эхо раскатилось среди скал, я встревожился. Впрочем, проводник заверил меня, что это всего лишь сигнал, извещающий кумбаларийцев о появлении незваных гостей.

Мой отряд медленно продвигался по каменистой земле. Время от времени всадникам приходилось спешиваться и вести коней в поводу. Чем выше мы поднимались, тем холоднее становился воздух. Солдаты были счастливы, когда стемнело, и я приказал разбить бивак и развести костры.

В моем отряде конницей командовал Ризальдар Джехаб Сах, а пехотой — Субадар Дж. К.Бишт. Оба были ветеранами множества подобных экспедиций, но при всей своей опытности к кумбаларийцам они относились на удивление опасливо. Субадар Бишт даже посоветовал мне выставить на ночь удвоенный караул. Я так и поступил.

Субадару Бишту не давал покоя некий «запах ветра». Гурка что-то знал о кумбаларийцах, и когда он заговаривал о них, в ею глазах появлялся блеск, который я мог объяснить только страхом.

— Это хитрые и подлые людишки, сэр, — сказал он за ужином в моей палатке. — Они унаследовали древнее зло, существовавшее еще до того, как родился этот мир. На нашем языке «Кумбалари» — «Царство Дьявола». Не думайте, сэр, что для них что-то значит наш белый флаг. Они не тронут нас лишь в том случае, если сочтут это выгодным.

— Очень мило, — хмыкнул я. — Но я надеюсь на нашу численность и вооружение.

— Пожалуй, — с сомнением протянул Субадар Бишт. — Если только Шаран Канг не внушил им, что они защищены его колдовством и неуязвимы. Ходят слухи, что он пользуется благосклонностью богов и повелевает демонами.

— Ни один демон не устоит перед современным оружием, — возразил я. Гурка нахмурился.

— Ваша правда, капитан. Но в арсенале кумбаларийцев есть еще их знаменитое коварство Можно ожидать, что они пойдут на любые ухищрения, чтобы разделить наш отряд и уничтожить по частям.

— Разумеется, мы должны быть готовы ко всему, — согласился я — Но не думаю, что следует бояться колдовства.

Молчаливый гигант Ризальдар Джехаб Сах рассудительно произнес:

— Дело не столько в том, чего мы боимся, сколько в том, во что они верят. — Он пригладил черную лоснящуюся бороду. — Субадар прав. Нельзя забывать, что мы имеем дело с безумцами, безрассудными фанатиками, которые ни в грош не ставят собственную жизнь.

— Кумбаларийцы ненавидят нас, — добавил Субадар Бишт. — Они хотят драться. Очень подозрительно, что они не нападают в открытую. Не следует ли предположить, что нас заманивают в ловушку?

Я кивнул.

— Возможно. Но опять же, Субадар, надо допустить, что нас просто-напросто боятся. Ведь если с нами что-нибудь случится, могущественный британский раджа пришлет других слуг, которые очень жестоко накажут кумбаларийцев.

— А если они уверены, что их не накажут… если Шаран Канг убедил их в этом, наше положение безнадежно. — Джехаб Сах сумрачно улыбнулся. — Мы все погибнем, капитан.

— Пожалуй, надо подождать здесь, — сказал Субадар Бишт. — Путь они подойдут поближе, чтобы мы могли послушать их разговор, понаблюдать за их лицами. Возможно, мы поймем, что они затевают.

— Припасов нам хватит дня на два. Пока останемся здесь… Если в течение двух суток они не придут к нам, мы сами отправимся в Теку Бенга.

С этим решением оба офицера согласились. После ужина они разошлись по своим палаткам.

Итак, мы решили ждать.

На следующий день за поворотом тропы показалось несколько всадников, и мы приготовились к встрече. Но всадники, понаблюдав за нами часа два, исчезли. К вечеру беспокойство, охватившее солдат, усилилось.

На второй день в лагерь прискакал улан из разъезда и сообщил, что по тропе в нашу сторону движется более сотни кумбаларийцев. На всякий случай мы заняли оборонительный рубеж, но активных действий не предпринимали. Вскоре мы увидели медленно продвигающуюся колонну всадников. В бинокль я отчетливо разглядел несколько флагов, искусно сотканных из конского волоса. К древку одного из них было прикреплено белое полотнище. Знаменосцы ехали по бокам золотисто-алого паланкина, который несли на своих спинах два пони. Вспомнив предостережение Субадара Бишта, я скомандовал уланам «по коням». Вряд ли на свете найдется зрелище более впечатляющее, чем полтораста пенджабских улан, салютующих пиками в конном строю. Я протянул бинокль Ризальдару Джехабу Саху, сидевшему на коне рядом со мной Он несколько секунд рассматривал кавалькаду, а потом насупился.

— Похоже, с ними сам Шаран Канг, — сказал он. — В паланкине. Если это парламентеры, почему их так много?

— Может быть, демонстрация силы? — предположил я. — Но одной конной сотни для этого недостаточно.

— Все зависит от того, насколько велика их решимость погибнуть во имя веры, — проворчал Джехаб Сах. Он повернулся в седле. — Бишт, что ты думаешь обо всем этом?

— Собирайся Шаран Канг напасть, он не ехал бы во главе отряда. Жрецы Кумбалари не сражаются вместе со своими воинами. — В словах гурки звучало презрение — Но предупреждаю вас, сэр: это может быть ловушка.

Я кивнул, затем окинул взглядом свои войска.

Пенджабским кавалеристам и сипаям-гуркам явно не терпелось помериться силами с кумбаларийцами.

— Неплохо бы напомнить людям, что мы пришли сюда с миром, — заметил я.

— Без приказа они в бой не вступят, — пообещал Джехаб Сах. — Но уж если придется драться, мы покажем этим дикарям!

Кумбаларийцы остановились в нескольких сотнях футов от нашей линии обороны. Знаменосцы отделились от отряда и, сопровождая паланкин, направились ко мне и моим офицерам.

Окна золотисто-алых носилок были занавешены, Я вопросительно смотрел в лица знаменосцев, но они оставались бесстрастными. Наконец передние занавески раздвинулись, и я увидел самого верховного жреца в роскошном парчовом облачении, расшитом десятками крошечных зеркал, и высоком колпаке из раскрашенной кожи, с фестонами из золота и слоновой кости. Увидел сплошь изборожденное морщинами лицо коварнейшего из демонов.

— Приветствую вас, Шаран Канг, — торжественно произнес я. — Мы прибыли сюда по приказу великого короля-императора Британии, чтобы узнать, зачем вы вторглись в его владения и убили его подданных, в то время как он предлагал вам дружбу?

Один из проводников начал было переводить, но Шаран Канг раздраженно отмахнулся.

— Шаран Канг говорит по-английски, — услышал я непривычно высокий голос. — Точно так же, как и на всех остальных языках, ибо кумбаларийский — древнейший предок всех языков на свете.

Должен признаться, в тот момент по моей спине побежал холодок. Я склонен был поверить, что Шаран Канг — в самом деле великий волшебник.

— Если народ Кумбалари такой древний, следует ожидать от него мудрости. — Я с трудом выдерживал жестокий, проницательный взгляд жреца. — Мудрый народ не станет беспричинно сердить короля-императора.

— Мудрый народ понимает, что от волков надо защищаться. — Губы Шаран Канта скривились в усмешке. — А британский волк — самый ненасытный, не правда ли, капитан Бастейбл? Он хорошо покушал в южных и западных странах, а теперь устремил свой алчный взор на Кумбалари.

— Тот, кого вы принимаете за волка, на самом деле лев. — Меня поразило, что он знает мою фамилию, но я ничем не выдал изумления. — Лев, приносящий мир, безопасность и справедливость тем, кто зовет его на помощь. Лев, которому известно, что Кумбалари в его опеке не нуждается.

Беседа продолжалась в том же высокопарном стиле, пока явно не наскучила Шаран Кангу. Неожиданно он спросил:

— Почему вы привели в нашу страну столько солдат?

— Потому что вы сожгли наш пограничный форт и убили людей.

— Ваш так называемый «пограничный форт» стоял на нашей земле. — Шаран Канг неопределенно махнул рукой. — Мы, кумбаларийцы, народ не жадный. Нам ни к чему новые земли, которых постоянно алчут люди Запада, ибо мы знаем: земля ничего не стоит, коль скоро душа человеческая способна странствовать по Вселенной. Я дозволяю вам прийти в Теку Бенга, откуда правят миром все боги, и где вы получите от меня ответ этому выскочке, льву-варвару, награждающему себя громкими титулами.

— Вы согласны вступить в переговоры?

— Да. Но только в Теку Бенга, и только в том случае, если с вами приедет не более шести человек. — Он задернул занавески. Паланкин развернулся, и кавалькада двинулась обратно по ущелью.

— Это ловушка, сэр, — сразу предупредил меня Бишт. — Он хочет обезглавить отряд — тогда ему легче будет нас уничтожить.

— Возможно, Субадар, но тебе хорошо известно, что подобные уловки бессмысленны. Гурки не боятся драки. — Я оглянулся на сипаев. — Похоже, им не терпится задать кое-кому взбучку.

— Вы правы, сэр, мы не боимся смерти… чистой смерти в бою. Но меня тревожит не предстоящая схватка. Я нутром чую: должно случиться что-то очень плохое. Кумбаларийцы — опасное племя, о них ходит множество невероятных слухов. Я боюсь за вас, сэр.

Я положил руку ему на плечо.

— Субадар, я тронут твоей заботой. Однако я должен ехать в Теку Бенга. Мне приказано поладить с Шаран Кантом, если только это возможно.

— Если через сутки вы не вернетесь, сэр, мы подойдем к городу и потребуем доказательства тому, что вы целы и невредимы. И, если с вами что-нибудь случится, мы нападем на Теку Бенга

— Что ж, план не плох.

На следующее утро, сопровождаемый Джехабом Сахом и пятью его рубаками, я отправился в Теку Бенга. Наконец-то я увидел этот город посреди Гималаев, за крепостную стену которого тысячу лет не ступала нога чужеземца. Разумеется, меня ни на минуту не оставляли опасения насчет Шаран Канга. Я не мог понять, почему Шаран Канг все-таки позволил чужестранцу осквернить своим присутствием «священный город». Но мог ли я отказаться от его приглашения? Если верховный жрец заявил, что желает вести переговоры, мне оставалось только верить ему на слово.

Рассматривая здания, как будто вытесанные из гималайских утесов, я терялся в догадках, кто и как мог их воздвигнуть. Безумная архитектура Теку Бенга словно насмехалась над законом тяготения.

Крепостная стена обегала город вдоль обрыва, тут и там высились шпили и купола, что касается хижин, то они казались стаей птиц, когда-то вспорхнувших и осторожно рассевшихся по скальным выступам. Стены и кровли многих зданий украшали тонкая резьба, алмазы, драгоценные металлы, редкие породы дерева, благородный жадеит и слоновая кость. Из ниш в стенах, с крыш и постаментов на нас взирали каменные чудовища. Город был озарен призрачным светом и действительно выглядел древнее всех столиц, о которых я читал и которые видел собственными глазами. И все же, несмотря на пышность и величие, Теку Бенга показался мне до крайности обветшалым; с первого взгляда стало ясно, что он знавал лучшие времена. Я подумал, что его, скорее всего, построили не кумбаларийцы, а таинственный народ, исчезнувший тысячи лет назад. Кумбаларийцы же, как это нередко случается в истории, пришли на готовенькое.

— Ф-фу-у! Ну и вонища! — Ризальдар Джехаб Сах брезгливо прижал к носу платок. — Похоже, в этих дворцах и храмах держат коз и овец.

Пахло давно не чищенным скотным двором, и этот запах многократно усилился, как только мы под суровыми взглядами стражи въехали в главные ворота. На улицах, загаженных навозом и прочими нечистотами, кое-где сохранилась мостовая. По пути мы не встретили ни одной женщины — только мальчишек и одолеваемых скукой воинов верхом на пони. Улица полого спускалась между храмами к широкой площади, расположенной, по всей видимости, в центре города. Храмов здесь было несметное множество, но они производили отталкивающее впечатление — наверное, ученые назвали бы этот архитектурный стиль «упадком восточного барокко». Каждый квадратный дюйм каждой стены был украшен изображением бога или демона. Разглядывая роспись, я узнавал сюжеты из всех религий: буддистские, индуистские, мусульманские, реже — христианские; встречались сюжеты египетские (если я их ни с чем не спутал), финикийские, персидские, даже греческие; попадались и совершенно незнакомые, видимо, еще более древние. Ни одна из этих фресок не радовала мой глаз, но теперь я понимал, почему Теку Бенга называют «городом, откуда правят миром все боги». Каждому из них в отдельности можно было только посочувствовать — очень уж неприятная подобралась у него компания.

— Не нравится мне тут, — пробормотал Джехаб Сах. — Буду счастлив, если сумею унести ноги. Не хочется здесь умирать, капитан. Я очень боюсь за свою душу.

— Будем надеяться, что Шаран Канг сдержит слово.

— Что-то я не припомню, сэр, чтобы он давал слово, — мрачно произнес Ризальдар, останавливая коня и спешиваясь. Мы находились возле, причудливо украшенного здания, которое значительно превосходило размерами все остальные, построенные в том же стиле. Точнее, в смешении стилей, ибо чего здесь только не было: купола, минареты, спиральные колокольни, решетчатые стены, изломанные, как у пагод, крыши, резные колонны, фризы, по углам — мифические чудовища, ухмыляющиеся или скалящие зубы в беззвучном рыке. У каждого входа — изваяния слонов и тигров. Окраска здания была пестрой, преобладали зеленый и шафрановый цвета, но присутствовали также красный, синий, оранжевый и золотой. Крыша кое-где была выложена золотым и серебряным листом. Я почему-то сразу решил, что этот храм — самое древнее сооружение в Теку Бенга. Его шпили и маковки упирались в синее гималайское небо, кипевшее серыми и белыми облаками. От этого зрелища сердце мое наполнилось дурными предчувствиями, словно я находился рядом с чем-то сверхъестественным, созданным нечеловеческими руками.

Между тем из многочисленных дверей неторопливо выходили жрецы в шафрановом облачении, выстраиваясь на лестницах и галереях храма… или дворца — в тот момент я еще не знал предназначения этого необычного здания. Жрецы походили на кумбаларийских воинов разве что своей неопрятностью. В голову мне пришла мысль, и я поделился ею с Ризальдаром, что этот пренебрегающий землей народ воду, наверное, недолюбливает еще больше. В ответ сикх запрокинул голову и расхохотался, отчего глаза стоявших поблизости жрецов загорелись злобой и презрением.

В отличие от буддистских жрецов, тоже носящих шафрановые наряды, эти не были бритоголовыми. Напротив, у них были длинные волосы, спадающие на лица сальными космами, а у некоторых даже усы и бороды, впрочем, не более ухоженные, чем шевелюры. У многих за кушаки (или камербанды) были заткнуты мечи в ножнах.

Смотреть на эту толпу было жутко и противно но мы старались не прятать глаз и держаться как ни в чем не бывало. Кони беспокойно гарцевали под нами и всхрапывали, когда зловоние слишком щекотало им ноздри.

Наконец из входа, который я счел парадным, появился давешний красно-золотой паланкин, несомый четырьмя жрецами. Занавески раздвинулись, и я снова увидел Шаран Канга. Он ухмылялся.

— Шаран Канг, я приехал узнать, что побудило вас совершить набеги на землю короля-императора Кроме того, я хотел бы обсудить с вами взаимные уступки, которые позволят нашим народам жить в мире.

Растянутые в улыбке губы верховного жреца не дрогнули, чего, боюсь, нельзя сказать о моем голосе. Глядя в уродливое морщинистое лицо, я впервые в жизни ощутил близость абсолютного зла.

Выдержав паузу, Шаран Каш заговорил:

— Я должен обдумать ваши слова. А пока я приглашаю вас погостить в храме Грядущего Будды, который служит мне дворцом. Храм Грядущего Будды — самое древнее здание в Теку Бенга.

Немного нервничая, мы спешились. Четверо жрецов подняли и унесли в храм паланкин Шаран Канга. Мы направились следом и оказались и просторном зале. Там пахло ладаном, коптили фитили в чашах с маслом, подвешенных на цепях к потолку. Никаких изображений Будды я там не увидел, но объяснил это себе тем, что Грядущий Будда еще не родился

Мы брели за паланкином по коридорам, столь многочисленным, что храм казался настоящим лабиринтом, и наконец остановились в небольшой комнате. Мы увидели низкий стол, окруженный подушками и уставленный яствами. Носильщики опустили паланкин и удалились, оставив нас наедине с Шаран Кангом. Он жестом предложил усаживаться на подушки, что мы и сделали.

— Ешьте и пейте. Хорошее угощение располагает к задушевной беседе, — наставительно произнес верховных жрец.

Мы окунули руки в серебряные чаши с теплой водой и вытерли шелковыми полотенцами, после чего весьма неохотно приступили к трапезе. К немалому нашему облегчению, Шаран Канг ел то же, чем потчевал нас. Признаюсь, я был рад вдвойне, потому что на вкус пища показалась восхитительной

Я искренне поблагодарил верховного жреца за гостеприимство, и он достаточно благосклонно воспринял мои слова. Шаран Канг уже не казался мне таким злобным, признаться, он даже вызывал у меня симпатию.

— Впервые в жизни вижу храм, который одновременно служит дворцом, — заметил я. — Да и называется он как-то странно.

Шаран Канг улыбнулся.

— Кумбадарийские верховные жрецы — те же боги, им подобает жить в храме. А поскольку Грядущий Будда еще не пришел к нам, что зазорного, если я живу в его обители?

— Должно быть, вы уже давно ждете его пришествия. Сколько лет этому зданию?

— Некоторые его части построены от трех до пяти тысячелетий назад, а самые древние — намного раньше.

Разумеется, я решил, что верховный жрец преувеличивает, как это принято на Востоке.

— И ваш народ живет здесь все это время? — вежливо поинтересовался я.

— Мы поселились здесь очень давно. А раньше здесь жили… другие существа.

В его глазах мелькнуло нечто, весьма похожее на страх. Быстро взяв себя в руки, Шаран Канг улыбнулся.

— По вкусу ли вам угощение?

— Выше всяческих похвал, — ответил я, глядя на жреца, как младенец на доброго дяденьку. Затем посмотрел на своих спутников, и тут ко мне в душу закралась тревога, потому что у каждого из них на лице сияла глупая улыбка. Внезапно на меня навалилась сонливость. Пытаясь избавиться от нее, я потряс головой, затем неуверенно поднялся на ноги и схватил Джехаба Саха за плечо. — Ризальдар, как ты себя чувствуешь?

Он посмотрел на меня, хохотнул, потом вдруг стал серьезным и кивнул, будто услышал необычайно мудрое изречение.

Теперь я понимал, почему коварный старик вызывал у меня такую приязнь.

— Ты одурманил нас, Шаран Канг! Зачем? Неужели надеешься, что договор, который мы заключим с тобой в гаком состоянии, останется в силе, когда обман откроется? Или ты хотел загипнотизировать нас, чтобы мы привели солдат в западню?

Взгляд Шаран Канга снова стал колючим.

— Сядьте, капитан. Я вас не одурманивал. Вы же видели, я ел ту же пищу, что и вы.

— Ну и что? — Я пошатнулся и едва не упал — комната завертелась перед глазами. — Просто ты привык к этому зелью, а мы — нет. Что ты нам подсыпал? Опиум?

Шаран Канг расхохотался.

— Опиум? Ха-ха-ха! Опиум! С чего вы взяли? Вас клонит в сон только от сытной кумбарлийской еды — она явно пришлась по вкусу вам и вашим слугам. Ничего удивительного — вы привыкли к более скромной солдатской пище. Почему бы вам не вздремнуть?..

У меня першило в горле и слезились глаза. Шаран Канг невнятно бормотал и покачивался, словно кобра, готовящаяся к броску. Мысленно проклиная его, я расстегнул кобуру и достал револьвер.

Тотчас откуда ни возьмись появились десятки жрецов с мечами наголо. Я навел на Шаран Канга дрожащий ствол револьвера и сказал, с трудом ворочая языком:

— Если один из вас сделает хоть шаг, старик умрет!

Возможно, жрецы не знали английского, но все было ясно и так.

— Шаран Канг… — Мне казалось, что мой голос доносится издалека. — Завтра мои люди придут сюда. Если они не увидят меня живым и здоровым, то уничтожат город вместе со всеми жителями.

Шаран Канг улыбнулся.

— Не сомневайтесь, капитан, вы останетесь целы и невредимы. Более того, ваше настроение улучшится. Уверен в этом.

— А, черт! Ты не загипнотизируешь меня! Я английский офицер, а не твой глупый соплеменник!

— Ну, что вы, капитан! Должно быть, вы переутомились. Ложитесь, отдохните, а наутро…

Краешком глаза я уловил движение — два жреца бросились ко мне сзади. Я повернулся и выстрелил. Один упал, другой вцепился в мою руку, пытаясь вырвать револьвер. Я нажал на спуск и проделал в жреце изрядную дыру. Заверещав от боли, он разжал пальцы, скорчился и рухнул.

Пенджабцы уже стояли рядом со мной, поддерживая друг друга. Все они были одурманены ничуть не меньше меня. Джехаб Сах, запинаясь, сказал:

— Капитан, надо выбираться на свежий воздух. Это должно помочь. А если пробьемся к лошадям…

— Покинув эту комнату, вы совершите большую ошибку. — будничным голосом перебил его Шаран Канг. — Даже мы не знаем всех помещений храма Грядущего Будды. Это настоящий лабиринт. По слухам, не все его помещения находятся в нашем времени…

Мы попятились, держа Шаран Канга под прицелом. Все двери выглядели одинаковыми, и мы не сразу решились выйти в одну из них.

За дверью царил мрак. Блуждая в поисках выхода, я ломал голову, зачем верховному жрецу понадобилось одурманивать нас. Впрочем, мне так и не суждено было узнать замыслов старого негодяя.

Внезапно один из моих людей закричал и выстрелил во тьму. Словно ниоткуда на нас бросились трое, жрецов, безоружных, но явно невосприимчивых к пулям.

— Прекратить огонь! — прохрипел я, не сомневаясь, что мы имеем дело с оптическим обманом. — За мной!

Спотыкаясь, я спустился по короткой лестнице и ворвался через портьеры в комнату, где мы только что обедали. Неужели я все-таки угодил в паутину наркотического сна?

Я пересек комнату, пинком отбросил от стола подушку, раздвинул с десяток шелковых портьер и наконец обнаружил выход. Мои люди брели следом за мной.

Я прошел через узкую арку, спотыкаясь и больно ударяясь плечами о стены. И снова — лестница в один пролет, снова комната, почти в точности похожая на предыдущую. Опять выход и лестница, ведущая вниз. За ней — коридор со сводчатым потолком.

Не знаю, сколько времени длилось блуждание в потемках — наверное, целую вечность. Мы совершенно не ориентировались в лабиринте и утешали себя лишь предположением, что наши недруги прекратили погоню. Наверное, мы находились в самом центре храма Грядущего Будды. Здесь не пахло благовониями, воздух был холоден и неподвижен. Стены покрывали миниатюрные лепные барельефы и орнамент из благородных металлов и неотшлифованных алмазов.

Дурман еще не вышел из нас, но страх и напряжение ослабили его действие. Тяжело дыша, я остановился, безуспешно всматриваясь во мрак.

— По-моему, в этой части храма никто не живет, — заметил я. — Судя по количеству пройденных нами лестниц, мы глубоко под землей. Странно, почему не слышно погони? Может, подождем немного и попробуем вернуться незамеченными? Главное — добраться до коней, а там, возможно, мы сумеем вырваться из города и предупредить Субадара Бишта о западне. Что скажешь, Ризальдар?

Тишина.

Я достал из кармана спички, зажег одну и обнаружил только изображения на стенах — столь же древние, что и в верхних помещениях, но куда более омерзительные. Теперь я понимал, почему нас не преследуют. Я вздрогнул от страха и выронил спичку. Где мои люди?!

— Ризальдар! Джехаб Сах!

Тишина.

Я задрожал, начиная верить всему, что слышал о могуществе Шаран Канга. Потом, спотыкаясь, зашагал вперед, побежал, упал на каменные плиты, поднялся и снова побежал, обезумев от страха. Наконец, лишившись сил, рухнул на холодный как лед пол храма Грядущего Будды. Наверное, я ненадолго потерял сознание, поскольку следующее, что врезалось мне в память — это доносящиеся издали звуки. Несомненно, ’по был смех, но необычный, лязгающий. Шаран Каш? Пет.

Я попытался дотянуться до стены, но со всех сторон меня окружала пустота. «Это не коридор», — с дрожью подумал я. Наверное, я не заметил, как вбежал в зал. И снова этот жуткий смех!