Гордон Диксон

Прирожденный полководец

ПЕРЕЧЕНЬ ДЕЙСТВУЮЩИХ ЛИЦ

ДОНАЛ ГРИМ с Дорсая. Его удивительная судьба заключалась в том, чтобы оказаться лицом к лицу с самим собой.

УИЛЬЯМ с Сеты. То, что составляло его величие, одновременно сделало его угрозой всему живущему.

АНЕА МАРЛЕВАНА, избранная из Культиса. Ей суждено было стать тигрицей для целей человеколюбия.

ХЕНДРИК ГАЛТ, маршал Фриленда. Известный во всей Галактике, он явился к юному выскочке за советом.

АР-ДЕЛЛ МОНТОР с Нептуна. Заключив договор с дьяволом, он увидел спасительный пункт договора в бутылке.

ЛИ. Он сделал себя верным последователем истинного лидера.

МОМЕНТЫ ИСТИНЫ ПОКРОВИТЕЛЯ ГАЛАКТИКИ

Донал Грим родился на Дорсае, маленькой планете, главным предметом экспорта которой были хорошо обученные и бесстрашные солдаты-наемники. Ко дню совершеннолетия он был готов пуститься в путь к иным мирам и там создать себе имя. Но он задержался на мгновение, раздумывая над необычной, почти сверхъестественной силой, которая вела его к неизвестной судьбе.

Через шесть лет отчаянных подвигов Донал вновь ощутил эту неподдающуюся объяснению силу.

Но его время прошло. Великие миры обширной Галактики вели свою планетарную политику и теперь лагеря для военных были на краю фантастической и окончательной расплаты. И внезапно Донал узнал свою судьбу. Ибо он был среди звезд единственным человеком, который мог остановить механизм самоубийственной судьбы. Но чтобы сделать это, он должен был преодолеть невероятное и победить непобедимое.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

КАДЕТ

Юноша был странным. Он хорошо знал это. Много раз слышал он, как старшие — мать, отец, дядя, офицеры в Академии — говорили это друг другу, многозначительно покачивая головами. Он привык к этому за короткие восемнадцать лет своей жизни. Теперь, уединившись и миновав пустые взлетные поля в долгих желтоватых сумерках, перед ожидавшим его торжеством по случаю окончания Академии, перед возвращением домой, он вынужден был признать собственную странность — и не только в глазах других, но и в собственном мнении.

«Странный парень, — услышал он однажды, как начальник Академии говорил преподавателю математики, — никогда не знаешь, чего от него ждать».

Возвращаясь домой, где его ждала семья, он по-прежнему не знал пути, который выберет. Они, наверное, наполовину убеждены в том, что он выберет отказ от Ухода. Почему? Он никогда не давал им повода для сомнений. Он был дорсайцем с планеты Дорсай, его мать была из семьи Кенвик, а отец — Грим.

Обе эти фамилии так стары, что их происхождение терялось в предыстории материнской планеты. Храбрость его была несомненной, слово верным. Он лучше всех занимался в своем классе. Каждая капля его крови, каждая кость были наследием долгой линии профессиональных военных. Ни разу пятно бесчестия не касалось их семьи и ни один член ее не совершал поступка, из-за которого пришлось бы стыдиться. И тем не менее они очень сомневались.

Он подошел к ограде, окружавшей спортивную площадку с прыжковыми ямами и облокотился на нее: плащ кадета старшего курса свисал с его плеч.

В чем же проявляется эта странность — вот над чем размышлял он в ярком свете садящегося солнца. В чем его отличие от других?

Он попытался посмотреть на себя со стороны. Стройный юноша восемнадцати лет, высокий, но совсем не гигант по дорсайским стандартам, сильный, но средней силы по дорсайским стандартам. Его лицо было лицом его отца, резким и костлявым, с прямым носом, но без отцовской массивности в костях. Цвет его кожи был смуглым, как и у всех дорсайцев, волосы прямые и черные. Только глаза неопределенного цвета, оттенки которого менялись от серого к зеленому, от зеленого к голубому, отличали его от других членов семьи. Но разве цвет глаз сам по себе может создать репутацию странности?

Оставался характер. Он в полной мере унаследовал склонность к приступам холодной убийственной ярости, характерным для всех дорсайцев, приступам, из-за которых ни один здравомыслящий человек не стал бы задевать дорсайца без достаточно уважительной причины. Но это было общей особенностью дорсайцев, а если и сами дорсайцы считали Донала Грима странным, значит, была у него какая-то индивидуальная особенность.

Возможно, рассуждал он в косых лучах опускающегося солнца, это было то, что он даже в приступах ярости оставался расчетливым, всегда сохранял контроль над собой. И в этот момент вся его странность, вся его необычность обрушилась на него — он почувствовал таинственное освобождение от телесной оболочки, что случалось с ним с самого его рождения.

Это всегда наступало в подобные моменты, когда плечи его сгибались от усталости или какого-нибудь сильного чувства. Он вспомнил, как это случилось с ним на службе в церкви Академии, когда он был утомлен долгим днем, заполненным тяжелыми упражнениями и трудными занятиями, и когда он почти терял сознание от голода. Как и теперь, косые лучи опускающегося солнца падали сквозь большие окна на полированные стены с изображениями сцен из известных битв. Он стоял в строю своих товарищей, между рядами твердых низкий скамей — впереди младшие кадеты, сзади офицеры — и слушал глубокие торжественные ноты службы.

Холод пробежал по его спине. Его полностью охватили какие-то чары.

Далеко от него красные лучи умирающего дня заливали светом равнину. В небе черной точкой кружил ястреб. И сейчас, стоя у ограды, он почувствовал ту же стену, незримо отделявшую его от мира. Населенные миры и их солнца возникли перед его мысленным взором. Он слышал трубу, зовущую его к выполнению какой-то задачи, важнее которой нет ничего на свете. Он стоял на краю обрыва, и волны неизвестного лизали его ноги, и, как всегда, он хотел шагнуть вперед, в неведомое, но маленькая частица его самого удержала его от этого самоубийства и толкнула назад.

Затем, внезапно, — это всегда происходило внезапно — чары были нарушены. Он вернулся в обычный мир.

* * *

Мужчины из семейства Ичана Кана сидели за длинным столом в большой затененной комнате. Женщины и дети по традиции уже ушли, а мужчины остались выпить и поговорить. Присутствовали не все — если бы к столу пришли все мужчины семейства, это было бы настоящим чудом. Из шестнадцати взрослых мужчин девять несли службу среди звезд, один лежал после хирургической операции в госпитале на Форали, а самый старший, двоюродный дед Донала Камал, лежал при смерти в собственной комнате с кислородной подушкой у носа со слабым запахом сирени, который напоминал ему его жену с Мары, уже сорок лет как покойную. За столом сидело пятеро мужчин, и одним из них, начиная с сегодняшнего дня, был Донал.

Остальные, пришедшие приветствовать его совершеннолетие, были: Ичан, его отец, Мор — его старший брат, находящийся в отпуске и прилетевший с Френдлиз, его дяди-близнецы Ян и Кейси. Они сидели у конца стола во главе с Ичаном, слева — два младших брата.

— В мое время там были хорошие офицеры, — говорил Ичан. Он наклонился, чтобы наполнить стакан Донала, и Донал автоматически протянул свой стакан, внимательно слушая отца.

— Все фрилендеры, — сказал Ян, наиболее мрачный из близнецов. — Они склонны устанавливать жесткую дисциплину и мало кто осмеливается нарушить ее...

— Я слышал, их теперь много на Дорсае, — сказал Мор, сидевший справа от Донала.

Слева ему ответил глубокий голос Ичана:

— Они набирают гвардейцев. Я знаю об этом. Сэйона из Культиса хотел бы иметь образцовых телохранителей, но они окажутся совсем не готовыми к настоящей войне среди звезд.

— А тем временем, — подхватил Кейси с внезапной улыбкой, осветившей его темное лицо, — ничего не происходит. В мирное время солдаты ходят недовольные. Войска разошлись на маленькие группы, и всем в качестве украшения нужны дорсайцы.

— Верно, — сказал, кивнув, Ичан.

Донал рассеянно хлебнул из стакана, и разведенное виски обожгло ему кончик языка и горло. На лбу у него выступили капли пота, но он не обратил на это внимания, задумавшись над тем, что услышал. Все это говорилось ради него, и он знал это. Теперь он мужчина, и ему больше не должны указывать, что он должен делать. Выбор, где служить, принадлежит только ему, и они хотели помочь ему своими знаниями, своим опытом сделать верный выбор. {== пропущен текст ==} в исправности оружие и воевать: но она не всем нравится, даже на Дорсае. Не все на Дорсае Гримы.

— Френдлиз сейчас... — начал Мор и остановился, взглянув на отца: он думал, что перебил его.

— Продолжай, — сказал Ичан, кивнув.

— Я только хотел сказать, что там может найтись работа. Я слышал, что секты Ассоциации вступили в конфликт с Гармонией и там нужны телохранители...

— Они с радостью берут в личные телохранители, — сказал Ян, который, будучи не на много старше Мора, не боялся показаться невежливым, — но это работа не для солдата.

— Искусство войны — чистое искусство, — сказал Ичан со своего места во главе стола. — Я никогда не доверял людям, любящим кровь, деньги и женщин.

— Женщины хороши на Маре и Культисе, — заметил Мор.

— Не отрицаю, — весело подхватил Кейси. — Но все равно когда-то нужно возвращаться домой.

— Не всем удается это, — угрюмо сказал Ичан. — Я сам дорсаец, я Грим, но если бы наша маленькая планета нашла другой предмет для экспорта в чужие миры, а не кровь своих лучших сынов, я был бы доволен.

— Но разве ты сам остался, Ичан, — сказал Мор, — когда ты был молод и у тебя были обе ноги?

— Нет, Мор, — тяжело ответил Ичан, — но есть и другие занятия, кроме войны, даже для дорсайца. — Он посмотрел на своего старшего сына. — Когда наши предки сто пятьдесят лет назад заселяли эту планету, они делали это вовсе не для того, чтобы производить солдат для восьми Систем. Они лишь хотели найти планету, где никто не мог распоряжаться судьбой другого человека без его согласия.

— И наша планета такова, — сурово сказал Ян.

— Да, она такова, — подтвердил Ичан. — Дорсай — свободная планета, где каждый человек может делать все, что хочет, если он не нарушает при этом прав других людей. Ни одна система не может в этом справиться с нами. Но цена, цена... — он покачал головой и наполнил свой стакан.

— Это слишком тяжелый разговор для парня, который впервые отправляется из дома, — сказал Кейси. — В этой жизни есть достаточно прекрасного, даже в теперешней. Но, к сожалению, мы воюем не ради удовольствия. Чем еще мы можем торговать? У нас есть только орехи и немного зерна. А возьмите эти богатые новые миры, например, Сету и Тау Кита, или еще более богатые старые планеты типа Фриленда или Нептуна, или даже старушку Венеру. У них есть причины для беспокойства. Они готовы друг другу горло перерезать из-за лучших ученых, лучших специалистов, лучших медиков. Значит, там больше работы для нас, и это хорошо для нас.

— И все-таки, Ичан прав, — пробормотал на это Ян. — Они все мечтают собрать наших людей в кучу и потом угрожать ею, как дубиной, остальным мирам. — Он наклонился над столом к Ичану, и в неярком свете столовой Донал увидел белый шрам, извивающийся, как змея, по плечу и исчезающий в пустоте рукава его куртки. — От этой опасности мы никогда не освободимся.

— Кстати, об Экзотике, — вежливо сказал Мор.

— Да, да, — ответил Кейси.

— Мара и Культис — интересные миры. Но не заблуждайся в их оценке, Донал. Они жестоки, несмотря на все их искусство, роскошь и украшения. Сами они воевать не хотят, не знают, как нужно нанимать солдат. Они многого достигли, и не только в искусстве. Я знавал когда-то одного из их ученых.

— Они честны, — сказал Ичан.

— Верно, — согласился Кейси. — Но это совсем другой мир. Если бы я родился на другой планете...

— Я бы все равно стал солдатом, — сказал Мор.

— Это ты теперь так думаешь, — ответил Кейси и глотнул из стакана. Теперь ты думаешь так. Но это теперь, в год 2403, дикая цивилизация, расколовшаяся на дюжину различных культур и путей, а пятьсот лет назад средний человек и не мечтал покинуть Землю. И чем дальше мы идем, тем дальше мы отходим друг от друга.

— Но ведь венерианская группа впереди всех? — спросил Донал; его юношеская сдержанность исчезла в огне неразбавленного виски.

— Не думай так, — ответил Кейси. — Единственная дорога в будущее наука. Старая Венера, старый Марс, даже Нептун — их дни сочтены. Блейн богатый и влиятельный старик, но он не знает тех изобретений и усовершенствований, что сделаны на Марсе, Культисе, Френдлизе и Сете.

Никогда не решайте с первого взгляда, молодые, обязательно бросьте второй взгляд, когда будете среди звезд: в девяти случаях из десяти первый взгляд приводит к ошибке.

— Слушайте его, мальчики, — сказал Ичан, добавив:

— Ваш дядя Кейси мудр. Я хотел бы дать вам такие же хорошие советы, как он. Продолжай, Кейси.

— Ничто в мире не остается постоянным, — сказал Кейси, и с этими словами виски ударило Доналу в голову, стол и темные худощавые лица погрузились в полутьму, а голос Кейси долетал как бы с большого расстояния. — Все меняется, и это мы должны постоянно иметь в виду. То, что было справедливо вчера, может оказаться неверным завтра. Помните это и никогда не воспринимайте ничьи слова, даже мои, на веру, предварительно не проверив их. Мы размножились, как библейская саранча, и расселились среди звезд, разбившись на множество групп и идя разными путями. Мы стремимся вперед, но куда? Мы все ускоряем свой бег, но что ждет нас впереди? У меня такое чувство, что мы стоим в преддверии чего-то огромного, отличного от прошлого, и, может быть, ужасного. Сейчас особенно нужна осторожность.

— Я стану величайшим полководцем, — воскликнул Донал, не в силах удерживать громкие, но бессвязные слова. — Я покажу им! Они все увидят, каким может быть дорсаец!

Ему показалось, что все глядят на него, хотя лица их превратились в смутные пятна, кроме лица Кейси, которое по странному капризу было хорошо видно ему. Кейси глядел на него печальными, все понимающими глазами. Донал почувствовал на плече руку отца.

— Пора кончать, — сказал отец.

— Вы увидите... — начал Донал. Но все уже встали, подняли стаканы и повернулись к Ичану, который подал Доналу его стакан.

— Чтоб мы все встретились вновь, — сказал отец. Они выпили стоя.

Остатки виски из стакана, безвкусные как вода, прошли по языку и горлу, на мгновение все прояснилось, и Донал вновь увидел стоящих рядом с ним высоких мужчин. Они были высокими даже по дорсайским понятиям: даже его брат Мор был выше его на полголовы, хотя и стоял среди них как подросток.

Но тут Донал почувствовал к ним огромную жалость и нежность, как если бы он был взрослым, а они — детьми и нуждались бы в его защите. Он открыл рот, собираясь сказать один-единственный раз в жизни, как он их любит, как он всегда будет заботиться о них, но тут туман сомкнулся вокруг него и он смутно почувствовал, что Мор ведет его в комнату.

НАЕМНИК — 1

Донал расправил плечи под узким гражданским пиджаком и осмотрел себя в зеркале, висевшем на стене его маленькой комнаты. Зеркало отразило нечто незнакомое. Три морские недели сильно изменили его. Не то, чтобы он изменился — изменилась его самооценка. Он не узнавал не только свой костюм — куртка испанского стиля, узкая рубашка, узкие брюки, заправленные в сапоги, такого же черного цвета, как и весь костюм, — не узнавал он свое тело. К переоценке привели его встречи с обитателями других миров. Их относительно низкий рост сделал его высоким, их мягкость сделала его жестким, их нетренированные тела заставили его ощутить свою силу и уверенность в себе. Направляясь с Дорсая к Арктуру, окруженный другими пассажирами-дорсайцами, он не замечал этого постепенного изменения. Только в обширном космическом вокзале Нептуна, окруженный шумными толпами, он ощутил эту перемену, и теперь, пересев на другой корабль и приближаясь к Френдлизу, он оказался на огромном лайнере, где, вероятно, кроме него не было ни одного дорсайца. Он глядел на себя в зеркало и чувствовал, будто внезапно повзрослел.

Он вышел из каюты, двери которой захлопнулись за ним, и повернул направо по узкому коридору с металлическими стенками, он шел и вдыхал пыльный запах, поднимающийся от ковра, по которому шли тысячи ног. В молчании Донал миновал комнату отдыха и через тяжелую дверь, захлопнувшуюся за ним, прошел в коридор соседней секции.

Он остановился у перехода между секциями, у поперечного коридора, шедшего направо к умывальнику, он чуть не столкнулся со стройной высокой девушкой в коротком платье простого и несколько устаревшего покроя, стоявшей у питьевого фонтанчика.

Она отпрянула с настороженным видом в коридор, ведущий к женской умывальной комнате. Несколько мгновений они, застыв на месте, глядели друг на друга.

— Прошу прощения, — сказал Донал и сделал два шага дальше, но между этими двумя сделанными им шагами и третьим какое-то внезапное побуждение заставило его изменить свои планы: он повернул обратно.

— Разрешите, — сказал он.

— О, пожалуйста, — она вновь отодвинулась от питьевого фонтанчика. Он наклонился, чтобы напиться. Когда он поднял голову от фонтанчика и взглянул ей прямо в глаза, то осознал, что заставило его вернуться.

Девушка была сильно напугана: необычное чувство, составлявшее темный океан неизвестного в его странности, заставило его вернуться к девушке.

Он еще раз с более близкого расстояния рассмотрел ее. Она была старше, чем он вначале думал: вероятно, ей шел третий десяток. Но какое-то выражение незрелости в ее глазах намекало, что она достигнет полного расцвета своей красоты позже, чем обычные женщины. А теперь ее нельзя было назвать красивой, скорее — хорошенькой... Волосы ее были светло-коричневого цвета и покрыты тонкой сеткой, глаза широко раскрыты и такого чисто-зеленого цвета, что когда она взглянула на него, удивленная его внезапным приближением, он позабыл все остальные цвета. Нос у нее был прямой и ровный, рот несколько великоват, подбородок крепкий; и вообще, все в ее лице было настолько совершенно и уравновешено, что производило впечатление статуи, созданной великим скульптором.

— Что? — спросила она, задержав дыхание, и он заметил, что она отпрянула при его приближении.

Он улыбнулся. Мысли галопом неслись в его голове, и то, что он сказал, было совершенно неожиданным и для него самого.

— Расскажите мне все, — сказал Донал.

— Вам? — спросила она. Рукой она схватилась за горло под высоким воротником платья, потом, прежде чем он вновь начал говорить, он понял, что напряжение частично покинуло ее. — О, — сказала она, — понимаю.

— Что понимаете? — несколько резковато спросил Донал. Он бессознательно принял тон, к которому привык в разговорах с кадетами младших курсов за последние несколько лет. — Если вы расскажете мне, что вас беспокоит, я постараюсь помочь вам.

— Рассказать вам? — она беспомощно огляделась, как бы ожидая, что кто-нибудь придет ей на выручку. — Откуда я знаю, что вы тот, за кого вы себя выдаете?

Донал постарался обуздать свои галопом несущиеся мысли и оценить положение. Обдумав ее слова, он увидел в них какое-то несоответствие.

— Я не говорил вам, кто я такой, — ответил он. — Вообще-то я никто. Я проходил мимо и увидел, что вы встревожены, и я предложил вам помощь.

— Помощь? — Глаза ее расширились, а лицо внезапно побледнело. — О, нет... — пробормотала она и попробовала обойти его. — Пожалуйста, позвольте мне уйти, пожалуйста!

Он стоял неподвижно.

— Вы готовы принять помощь от человека, подобного мне, если только он удостоверит свою личность, — сказал Донал. — Вы должны рассказать мне все.

Его слова удержали ее. Она упрямо сказала:

— Я ничего не скажу вам.

— Кроме того, — иронически заметил он, — что вы ждали здесь кого-то, кто помог бы вам. Что вы не знали этого человека в лицо, знали только, что это мужчина. И что вы не слишком уверены в его добросовестности и в то же время очень боитесь утратить его. — Он услышал резкие нотки в своем голосе и постарался несколько смягчить тон. — Вы очень испуганы и не знаете, что делать дальше. Все это можно определить с помощью наблюдательности и логики.

Но она уже полностью овладела собой.

— Вы уйдете с моего пути и позволите мне продолжать его? — спокойно спросила она.

— Логика подсказывает также, что то, что вы собираетесь предпринять, незаконно, — продолжал он.

Она сникла от его слов, как будто он ударил ее; повернувшись к стене, она закрыла лицо руками.

— Кто вы, — обреченно спросила она. — Они послали вас захватить меня?

— Я уже говорил, — ответил Донал с легким оттенком раздражения. — Я всего лишь пассажир, случайно проходивший мимо и предложивший вам свою помощь.

— Я не верю вам, — сказала она, по-прежнему пряча свое лицо. — Если вы на самом деле никто... если никто не послал вас... вы разрешите мне уйти. И забудете, что видели меня.

— В этом мало смысла, — сказал Донал. — Совершенно очевидно, что вы нуждаетесь в помощи. Я могу оказать вам ее. Я — профессиональный военный. Дорсаец.

— А! — ответила она. Напряжение оставило ее. Она выпрямилась и взглянула на него. В ее взгляде Донал увидел нечто, похожее на презрение.

— Один из этих...

— Да, — ответил он, затем нахмурился. — А что вы имели в виду, когда говорили об этих?

— Понимаю, — ответила она. — Вы — наемник.

— Предпочитаю термин «профессиональный солдат», — ответил он в свою очередь с оттенком презрения.

— Значит, — сказала она, — вас можно нанять.

Он почувствовал, как в нем поднимается холодный гнев. Он слегка наклонил голову и отступил, освобождая ей дорогу.

— Я ошибся, — сказал он и повернулся с намерением уйти.

— Нет, подождите, — сказала она. — Теперь, когда я знаю, кто вы такой, у меня нет причин отказываться от вашей помощи.

— Конечно, нет, — ответил он.

Она сунула руку за вырез своего облегающего платья и извлекла оттуда маленький прямоугольник с печатным текстом и протянула его Доналу.

— Это нужно уничтожить, — сказала она. — Я заплачу вам. Сколько вы берете по обычным расценкам? — Глаза ее расширились от ужаса, когда он расправил клочок и начал читать. — Что вы делаете, вас не просили читать это! Как вы смеете?!

Она попыталась выхватить клочок, но он удержал ее одной рукой. Взгляд его не отрывался от текста. Глаза его расширились от удивления при виде факсимильного портрета ее самой.

— Анеа Марлевана, — сказал он, — избранная из Культиса.

— Ну, да, — воскликнула она. — Так что из этого?

— Только то, — сказал Донал, — что вам следовало бы быть более разумной.

Она открыла рот:

— Что вы хотите этим сказать?

— Только то, что вы глупейшая из женщин, с которыми мне приходилось встречаться, — он положил листок в карман. — Я об этом позабочусь.

— Правда? — Лицо ее на мгновение прояснилось, но потом оно вновь стало встревоженным. — Мне это не нравится. Вообще, вы мне не нравитесь.

— Понравлюсь, — ответил он, — если вы узнаете меня получше. — Он повернулся и открыл дверь, через которую пришел сюда несколько минут назад.

— Но... постойте, — догнал его ее голос, — а где я смогу найти вас, когда вы справитесь с этим? И сколько я должна заплатить?

Он отпустил дверь, которая сразу же захлопнулась, оборвав ее вопрос.

Через всю секцию Донал прошел в свою каюту. Здесь, закрыв за собой дверь, он более внимательно разглядел полученный клочок. Это было нечто иное, как пятилетний контракт, по которому она обязывалась находиться в свите принца Уильяма, президента торговой планеты Сета — единственного обитаемого мира у звезды Тау Кита. Контракт был очень выгоден, он предусматривал лишь постоянное сопровождение во всех его поездках и заседаниях. Но не либеральность контракта удивила Донала — избранных из Культиса трудно было привлечь к любой работе, кроме самой утонченной и интеллектуально-изысканной, — а тот факт, что она просила уничтожить контракт. Кража контракта у владельца — достаточно серьезное преступление, нарушение контракта — еще серьезнее, но уничтожение контракта влекло за собой на любой планете смертную казнь. Он подумал, что девушка, вероятно, сошла с ума.

Но в этом и заключалась ирония судьбы — будучи избранной из Культиса, она могла быть безумной не более, чем обезьяна могла превратиться в слона.

Наоборот, будучи продуктом тщательного генетического отбора на протяжении многих поколений на планете, достигшей чудес в развитии науки, она должна была быть совершенно нормальной! И действительно, при первом знакомстве с ней, в ней не оказалось ничего ненормального, за исключением этой самоубийственной глупости. Очевидно, ненормальность заключалась не в девушке, а в ситуации.

Донал задумчиво крутил контракт. Анеа не понимала, что делала, когда просила его уничтожить этот листок. Это было единое целое, даже слова и подписи были неразрывной частью единой гигантской молекулы, которая была почти неуничтожима и не могла быть изменена или испорчена никакими средствами. Донал был уверен, что на борту не найдется ничего, чем можно было бы разорвать, сжечь, растворить или другим путем уничтожить этот листок. Единственным законным обладателем этого листка был принц Уильям.

Донал расправил свой штатский пиджак, вышел из каюты и через длинные коридоры ряда секций прошел к главному залу отдыха. В узком входе толпа одетых к обеду пассажиров: глядя через их головы, он увидел стол и среди сидевших за ним эту девушку, Анеа Марлевану.

Остальные, сидевшие за столом, были: исключительно красивый молодой человек, офицер-фрилендер, как можно было заключить по его форме; неопрятный молодой человек, такой же рослый, как и офицер, но без воинских регалий, он полулежал в своем кресле. Еще — худощавый, приятного вида, человек средних лет с металлически-серыми волосами. Пятый человек за столом был несомненно дорсайцем — массивный пожилой человек в форме фрилендского маршала. Вид этого последнего побудил Донала к внезапному действию. Он пробился сквозь толпу, загораживающую вход, и направился прямо к столу. Подойдя, он протянул сжатый кулак маршалу-дорсайцу.

— Здравствуйте, сэр, — сказал он. — Я надеялся увидеть вас до старта корабля, но на это не было времени. У меня для вас письмо от моего отца, Ичана Кана Грима... Я — его второй сын, Донал.

Голубые глаза дорсайца, холодные, как вода в зимней речке, уперлись в Донала. Несколько мгновений положение было крайне напряженным: маршал, казалось, не знал, что предпочесть — дорсайский патриотизм вместе с любопытством или возмущение наглостью Донала. Затем маршал крепко пожал протянутый кулак Донала.

— Значит, он еще помнит Хендрика Галта? — улыбнулся маршал. — Я уже много лет ничего не слышал об Ичане.

Донал почувствовал, как холодок возбуждения пробежал по его спине.

Единственный человек из всех, с кем он хотел завязать знакомство, даже путем обмана, был Хендрик Галт, первый маршал Фриленда.

— Он шлет вам свой привет, сэр, — сказал Донал. — И... может быть, я принесу вам письмо после обеда, и вы сможете прочесть его.

— Конечно, — ответил маршал, — я расположился в каюте № 19.

Донал все еще стоял. Дальше разговор продолжать было трудно, но спасение пришло — впрочем, Донал ожидал чего-нибудь подобного — с дальнего конца стола.

— Возможно, — сказал человек с серыми волосами мягким и вежливым голосом, — наш юный друг согласится пообедать с нами, прежде чем вы уведете его в свою каюту, Хендрик?

— Это будет для меня честью, — быстро ответил Донал.

Он придвинул кресло и сел в него, вежливо кивнув остальным, сидящим за столом. Глаза девушки встретились с его взглядом. Выражение их было суровым, они сверкнули, как изумруды в скале.

НАЕМНИК — 2

— Анеа Марлевана, — сказал Хендрик Галт, знакомя Донала с сидящими за столом, — а джентльмен, пригласивший вас, — Уильям из Сеты, принц и президент правительства.

— Вы оказываете мне честь, — пробормотал Донал, кланяясь.

— ...это мой адъютант Хьюго Киллиен.

Донал и офицер-фрилендер кивнули друг другу.

— ...и Ар-Делл Монтор с Нептуна.

Развалившийся в кресле молодой человек вяло махнул рукой в знак приветствия. Его глаза, черные, особенно по контрасту со светлыми бровями и такого же цвета белыми волосами, на мгновение прояснились, взгляд стал резким, пронизывающим, но вот он вновь откинулся в кресле и погрузился в равнодушную неподвижность.

— Ар-Делл, — с усмешкой заметил Галт, — готовится к выпускным экзаменам на Нептуне. Его занятие — социальная динамика.

— Конечно, — пробормотал нептунианин с чем-то средним между фырканьем и смехом. — Конечно, да-да, конечно, — он поднял тяжелый стакан и погрузил нос в его золотистое содержимое.

— Ар-Делл, — сказал седовласый Уильям тоном мягкого упрека.

Ар-Делл поднял свое бледное испитое лицо, взглянул на Уильяма, снова то ли фыркнул, то ли рассмеялся и опять погрузился в бокал.

— Вы уже завербовались куда-нибудь, Донал? — спросил фрилендер, поворачиваясь к Доналу.

— Вы — настоящий дорсаец, — с улыбкой сказал Уильям со своего места за дальним концом стола, рядом с Анеа, — всегда готовы к действию.

— Вы льстите мне, сэр, — сказал Донал. — Но ведь возможность проявить себя чаще встречается на поле битвы, а не в гарнизонной службе, при прочих равных условиях.

— Вы слишком скромны, — заметил Уильям.

— Несомненно, — сказала вдруг Анеа, — до удивления скромен.

Уильям вопросительно взглянул на девушку.

— Анеа, постарайтесь сдержать свое высокомерное презрение к этому приятному молодому человеку. Я уверен, что и Хендрик и Хьюго согласны с ним.

— О, они согласятся, конечно, — ответила Анеа, бросая на них взгляд.

— Конечно, согласятся.

— Что ж, — со вздохом заметил Уильям, — и мы должны многое прощать избранным. Что касается меня, то я должен признать, что я в достаточной мере мужчина и достаточно дикарь, чтобы любить сражения. А... вот и еда, впрочем.

Наполненные до краев тарелки появились на поверхности стола перед каждым, кроме Донала.

— Сделайте заказ сами, — сказал Уильям. И, пока Донал нажимал кнопку коммуникатора перед собой и делал заказ, остальные взяли ложки и принялись за еду.

— ...отец Донала был вашим товарищем по школе? — спросил Уильям, когда был утолен первый голод.

— Он был моим ближайшим другом, — ответил маршал.

— О, — сказал Уильям, осторожно беря на вилку кусок нежного белого мяса. — Я завидую вам, дорсайцам, в этом. Ваша профессия позволяет вам дружеские отношения и эмоциональный контакт не смешивать с повседневной деятельностью. В сфере коммерции, — он махнул тонкой загорелой рукой, — никакая дружба невозможна.

— Возможно, это зависит и от человека, — ответил маршал. — Не все дорсайцы — солдаты, ты — принц, и не все жители Сеты — предприниматели.

— Я знаю это, — сказал Уильям. Взгляд его обратился к Доналу. — Что скажете вы, Донал? Вы — простой наемник, или у вас есть еще какие-нибудь стремления?

Вопрос был прямым, хотя и задан довольно деликатно. Донал решил, что искренность, слегка приправленная корыстолюбием, будет наиболее верным тоном ответа.

— Конечно, мне хочется стать известным, — сказал он, смущенно улыбнулся и добавил: — И богатым.

Он уловил намек на легкое облачко на лице Галта. Но сейчас ему было не до этого. Сейчас у него было более важное дело. Немного позже он сможет выяснить причину недовольства маршала. Теперь же главное для него поддержка возникшего к нему интереса Уильяма.

— Очень интересно, — вежливо сказал Уильям. — И как вы собираетесь достичь этого приятного состояния?

— Я надеюсь набраться опыта в чужих мирах, — ответил Донал. — В конце концов, мне удастся проявить себя.

— Боже, и это все? — спросил фрилендер и засмеялся, приглашая остальных присоединиться к нему.

Уильям, однако, не засмеялся, хотя Анеа присоединила свою презрительную усмешку к смеху адъютанта, а Ар-Делл фыркнул.

— Не будьте таким злым, Хьюго, — сказал Уильям. — Мне нравится позиция Донала. Когда я был молодым, у меня было такое же настроение. — Он улыбнулся Доналу. — После разговора с Хендриком вы должны поговорить со мной. Мне нравятся люди с большими притязаниями.

* * *

Донал и Галт шли по узкому коридору друг за другом. Скрытый за широкими плечами солдата, Донал с удивлением услышал:

— Ну, что вы о них думаете?

— Сэр, — сказал Донал. Колеблясь, он выбрал наиболее безопасный предмет для разговора. — Я несколько удивлен девушкой.

— Анеа? — спросил Галт, останавливаясь у двери с номером 19.

— Я думал, избранные из Культиса должны... — Донал запнулся, подыскивая необходимое слово, — должны... лучше держать себя в руках.

— Она совершенно здорова, нормальна и очень умна, но все это лишь возможности, — грубовато заметил маршал. — А чего же вы ожидали?

Он открыл дверь, пропустил Донала, вошел сам и отпустил сразу же захлопнувшуюся дверь. Когда он повернулся, его лицо стало жестким, а в голосе звучали резкие нотки.

— Ну, а теперь, — резко бросил он, — что за письмо?

Донал глубоко вздохнул. В течение всего обеда он пытался разгадать характер Галта, и теперь все зависело от того, как маршал воспримет его честный ответ.

— Никакого письма нет, сэр, — сказал он. — И мне кажется, мой отец никогда в жизни не встречал вас.

— Я тоже так считаю, — ответил Галт. — Тогда для чего все это? — Он пересек свою каюту, достал что-то из ящика, и Донал с изумлением увидел, что маршал набивает табаком древнюю трубку.

— Это из-за Анеа, сэр, — сказал он. — Никого глупее в своей жизни я не встречал. — И он рассказал кратко, но исчерпывающе, о происшествии в коридоре. Галт слушал, сидя на краю стола и пуская кольца дыма, которые тут же уносились вентиляционной системой.

— Понятно, — сказал он, когда Донал закончил. — Согласен с вами: она глупо поступила. Но почему вы вели себя как последний идиот?

— Я, сэр? — Донал был искренне удивлен.

— Конечно, вы, — ответил Галт, доставая трубку изо рта. — Кто вы такой, чтобы, только что выйдя из школы, совать свой нос в межпланетные конфликты? И что вы собираетесь теперь делать?

— Ничего, — ответил Донал. — Я только хотел смягчить нелепую и опасную ситуацию, в которой оказалась девушка. Я не собирался ссориться с Уильямом — он, очевидно, настоящий дьявол.

Трубка выпала из разжавшихся челюстей Галта, и он вынужден был удержать ее от падения одной рукой. Он с удивлением взглянул на Донала.

— Кто сказал вам это? — спросил он.

— Никто, — ответил Донал. — Но ведь это так?

Галт положил трубку на стол и встал.

— Но это вовсе не очевидно для 99% населения миров, — возразил он. — Что сделало это очевидным для вас?

— О любом человеке, — сказал Донал, — можно судить по тому, какими людьми он себя окружает. А у этого Уильяма свита состоит из сломленных и разбитых людей.

Маршал фыркнул:

— Вы имеете в виду меня?

— Конечно, нет, — ответил Донал. — И, в конце концов, вы — дорсаец.

Напряжение спало с Галта. Он улыбнулся угрюмо, вновь разжег трубку и затянулся.

— Ваша гордость нашим общим происхождением действует весьма успокаивающе, — сказал он. — Продолжайте. Значит, только поэтому вы определяете характер Уильяма?

— О, конечно, нет, — ответил Донал. — Но подумайте сами, ведь избранная из Культиса пытается порвать с ним. А инстинкты избранных являются врожденными. А Уильям кажется таким блестящим человеком, что затмевает и Анеа и этого Монтора с Нептуна, у которого, кажется, гораздо больше ума, чем у Уильяма и у всех остальных.

— Значит, по этому блеску вы распознали дьявола?

— Вовсе нет, — терпеливо объяснил Донал. — Но имея такие блестящие интеллектуальные способности, человек обычно сильнее склонен к добру или злу, чем средняя личность. Если он склоняется ко злу, он может хорошо скрывать это даже от окружающих его людей. Но тогда ему приходится изображать доброго человека, особенно для вновь прибывших. Если бы он действительно был добрым, ему не нужно было бы так настойчиво демонстрировать это.

Галт извлек трубку изо рта и издал протяжный свист. Он уставился на Донала.

— Вы случайно родом не с Экзотики? — спросил он.

— Нет, сэр, — сказал Донал. — Моя мать была родом с Мары, как и мать моей матери.

— Это умение, — Галт задумчиво ковырялся толстыми пальцами в трубке, — это умение... — повторил он задумчиво, — читать характеры вы унаследовали от матери или это ваше собственное достижение?

— Не знаю, сэр, — ответил Донал. — Мне кажется, что любой пришел бы к такому же выводу после минутного размышления.

— Но большинство из нас на это не способно, — сказал Галт. — Садитесь, Донал. Я рад вас видеть.

Они уселись в кресла друг против друга. Галт вновь принялся за трубку.

— Теперь слушайте, — почти шепотом сказал он. — Вы — самый странный юнец из всех, встречающихся мне. Не знаю, что и делать с вами. Если бы вы были моим сыном, я отправил бы вас в карантин, а затем домой, и раньше, чем через десять лет не выпустил бы вас к звездам, — он нетерпеливо поднял руку, заставляя умолкнуть уже открывшего рот Донала. — Да, я знаю, вы уже мужчина, и никто не может отправить вас вопреки вашему желанию. Но тот образ действий, который вы избрали со мной, имел лишь один шанс из тысячи на успех. Послушайте, мальчик, вы же ничего, почти ничего не знаете о мирах, кроме своего Дорсая.

— Почему же? — ответил Донал. — Существует 14 планетарных правительств, не считая анархических организаций земли Дунина и Коби...

— Правительство, черт возьми! — грубо прервал его Галт. — Забудьте эти глупости! Правительства в XXV веке — это всего лишь механизмы. Главное — люди, контролирующие эти механизмы. Блейн на Венере, Све Холман на Земле, Элдер Брайт на Гармонии и Сэйона из Культиса на Экзотике.

— Ну, а генерал Комал? — начал Донал.

— Ничто! — резко сказал Галт. — Как может дорсаец значить что-нибудь, когда каждая маленькая область Дорсая зубами и когтями цепляется за свою независимость? Нет, я говорю о людях, которые правят звездами... Одних я уже назвал, есть и другие. — Он глубоко вздохнул. — Теперь, как вы думаете, какое же место среди них занимает наш торговый принц и президент правительства Сеты?

— Наверное, он равен им?

— Наконец-то, — сказал Галт. — Наконец-то. Пусть вас не вводит в заблуждение, что он передвигается на обычном пассажирском корабле в сопровождении лишь этой девушки из Культиса. Он — владелец корабля, капитана экипажа, да и половины пассажиров.

— А вы и ваш адъютант? — несколько более резко спросил Донал.

Лицо Галта застыло, затем вновь расслабилось.

— Честный вопрос, — пробормотал он. — Но вам более следовало бы интересоваться вещами, касающимися вас. Но я отвечу. Я — первый маршал Фриленда, но все еще дорсаец, я — наемник, как и все, и ничего больше. Мы наняли пять дивизий для Первой Диссидентский Церкви на Гармонии, и я направляюсь проверить их подготовку и снаряжение. Контракт заключен через посредничество Сеты. Отсюда и Уильям.

— А адъютант? — настаивал Донал.

— Что вам до него? — спросил Галт. — Он — фрилендер, профессионал, неплохой малый. Он будет командовать частью наших сил, когда мы двинемся к Гармонии.

— Давно ли он с вами?

— Уже два года.

— И он действительно хороший профессионал?

— Конечно, черт возьми! Иначе бы он не был моим адъютантом. Почему вы так расспрашиваете о нем?

— Он вызывает у меня предчувствие, — сказал Донал. — Но сформулировать его я пока не могу.

Галт засмеялся.

— В вас сказывается характер ваших маранских предков, — сказал он. — Под каждой веткой видите змею? Верьте моему слову: Хьюго — солдат честный, может, ему несколько не хватает вкуса, но и только.

— Приходится согласиться с вами, — пробормотал Донал. — Но я прервал вас, вы что-то хотели сказать об Уильяме.

— Да, — сказал Галт. Он нахмурился. — И я скажу коротко и ясно. Девушка — не ваше дело. И Уильям — тоже. Оставьте их. Если у меня появится возможность, я найду для вас...

— Благодарю вас, — сказал Донал. — Но мне кажется, что Уильям сделает мне предложение.

— Клянусь адом, парень! — воскликнул Галт спустя секунду. — Почему вы так думаете?

— Еще одно мое предчувствие, — сказал он. — Оно несомненно основано на наследии моих маранских предков. — Он встал. — Благодарю вас, сэр, за предложение и предупреждение. — Он протянул сжатый кулак. — Смогу ли я вновь поговорить с вами, если понадобится?

Галт тоже встал и машинально сжал протянутый кулак.

— В любое время, — сказал он. — Но будь я проклят, если понимаю вас.

Донал взглянул на него с внезапно возникшей мыслью.

— Скажите, сэр, — спросил он, — я кажусь вам странным?

— Странным! — повторил он. — Странным, как... — и он напряг свое воображение. — Но почему вы меня об этом спрашиваете?

— Меня часто так называли, — ответил Донал. — Может, они и были правы.

Он встал и вышел из каюты.

НАЕМНИК — 3

Возвращаясь по коридорам на нос корабля, Донал позволил себе удивиться не без тоскливости тому странному злому духу, который делал его столь отличным от остальных людей. Он надеялся забыть об этом вместе с кадетским мундиром. Но этот дух остался с ним, все еще громоздясь у него на плечах. Так было всегда. То, что казалось ему таким ясным, для остальных было скрытым и запутанным. Он походил на незнакомца, идущего по городу. Пути его обитателей различны. Их язык беден, и он не может выразить того, что он видит среди них. Они говорят: «Враг» и «друг», «сильный» и «слабый», «они» и «мы». Люди эти строят тысячи произвольных классификаций и различий, которые он не может понять, так как видит, что все они — люди, разница между ними ничтожна. Нужно вести себя с ними, как будто они индивидуумы и всегда нужно сохранять терпение.

Вновь завернув в большой зал отдыха, Донал обнаружил, как он и ожидал, юного нептунианина Ар-Делла Монтора, развалившегося в кресле у бара. По-видимому, он сидел тут с тех пор, как были убраны обеденные столы. В зале было несколько небольших групп пассажиров, занятых выпивкой, но никто из них не подходил к Монтору. Донал направился прямо к нему.

Монтор, не двигаясь, поднял голову от своего бокала и следил за приближением к нему Донала.

— Разрешите? — спросил Донал.

Монтор ответил неуверенно и замедленно, как будто выпитое мешало ему говорить.

— Мне приятно поговорить с вами. — Его пальцы замерли на кнопках набора заказов. — Что будете пить?

— Дорсайское виски, — сказал Донал.

Монтор нажал кнопку. Через мгновение на поверхности стола появился полный бокал.

Донал взял его и осторожно пригубил. Ночь, когда он отмечал совершеннолетие, хорошо познакомила его с действием алкоголя. Он увидел, что нептунианин смотрит на него необычно ясным, трезвым и проницательным взглядом...

— Вы моложе меня и даже выглядите моложе, — сказал Ар-Делл. — Как вы думаете, сколько мне лет?

Донал внимательно осмотрел его. Лицо Монтора, несмотря на выражение усталости и пресыщения, было лицом юноши, лишь достигшего возраста возмужания, а этому выражению молодости противоречили растрепанные волосы и безвольная поза.

— Четверть стандартного столетия, — сказал Донал.

— Тридцать три абсолютных года, — поправил Ар-Делл. — До 29 лет я был школьником, монахом. Вы думаете, что я слишком много пью?

— Мне кажется, что в этом нет никакого сомнения, — ответил Донал.

— Согласен с вами, — сказал Ар-Делл с одним из своих внезапных полуфырканий-полусмешков. — Согласен с вами. В этом нет сомнений. Пожалуй, единственная вещь в этой богом проклятой вселенной, в которой нельзя усомниться. Но я хотел с вами поговорить не об этом.

— А о чем же? — Донал вновь отхлебнул из бокала.

— О храбрости, — сказал Ар-Делл, пристально глядя на него. — Вы храбры?

— Это необходимое качество солдата, — сказал Донал. — Но почему вы меня об этом спрашиваете?

— И никаких сомнений? Никаких сомнений?