– Боюсь, что нет. – Юноша судорожно сглотнул. От прикосновения Талей по его жилам будто разлился огонь. – Я слишком многим обязан Клотагорбу, а потому не могу покинуть старика, даже если бы мне – то есть нам – угрожала верная смерть.

– Ты сказал то, что мне хотелось услышать.

– Правда?

– Я испугалась, что ты мог утратить свое мужество, свою храбрость перед лицом опасности, ту тягу к справедливости, которая всегда сопутствовала тебе при столкновении со злом. Мне нужно было убедиться, что ты переменился не настолько. Я бы не смогла любить тебя, если бы ты вдруг сделался разумным.

– Что ж, спасибо на добром слове.

– Теперь я знаю, что мы должны освободить пертурбатор, который томится вон там. – Она указала на крепость безумного колдуна. – Я не покину тебя, даже если ты меня прогонишь. Меня использовали, понимаешь? Этот стервец дорого заплатит за свою проделку. Я из-за него чуть не погибла, тем паче – от твоей руки. Знаешь, Джон-Том, я терпеть не могу грязи, а он загнал нас в грязную ловушку. Мне нравится, когда чисто, а кое-кому не помешает как следует почиститься. – Талея прильнула к юноше, ее губы оказались совсем близко. Джон-Том подался вперед. – Если нам повезет, – прошептала девушка, – мы сами, вдвоем с тобой, нашинкуем его, как салат.

Джон-Том облизнулся, слегка отпрянул и взглянул в лицо Талее, на губах которой играла кровожадная усмешка. Сомневаться не приходилось – то была настоящая Талея во всей своей красе.

– Может быть. Давай походим?

– Давай. – Девушка поднялась, оттолкнула Джон-Тома, сделала несколько шагов. Чувствовалось, что ей тяжело, однако краткая передышка явно пошла на пользу. – Гораздо лучше. – Она отважилась подпрыгнуть. – Да, гораздо лучше.

– Я рад. – Джон-Том снова обнял девушку и, не колеблясь, поцеловал.

Наконец объятия разомкнулись, и Талея ткнула пальцем вправо.

– С лошачихой я знакома, но вот того жирного коротышку вижу впервые.

– Его зовут Колин, и он вовсе не жирный, а крепок как сталь. Он гадает по рунам, предсказывает будущее – когда получается. Мы с ним похожи: он гадает примерно так же, как я играю на дуаре.

– Настолько плохо? – пробормотала Талея, улыбнулась, заметив, что юноша нахмурился, и потрепала его по щеке. – Шучу, чаропевец. Кстати говоря, раз ты вооружен дуарой, может, одолжишь мне свой посох?

– Какой посох она у тебя просит, кореш? – Мадж скабрезно улыбнулся.

– Я давно собиралась свернуть этому мерзкому выдру шею! – процедила Талея сквозь зубы, подобрала один из клинков, во множестве валявшихся на земле, и устремилась за Маджем. Тот, хохотнув, легко увернулся и принялся дразнить девушку малоприличными жестами.

– Твоя невеста, похоже, поправляется, – заметил Ко-лин, который проверял, не ослабли ли узлы веревок, удерживающих поклажу на спине Дормас. – Вон как скачет.

– Они с Маджем старые друзья, – объяснил Джон-Том.

– Вижу.

– Когда-нибудь я заставлю выдра сожрать собственное дерьмо, – заявила запыхавшаяся Талея, вернувшись к Джон-Тому. Она откинула со лба прядь волос, а затем отшвырнула меч и обняла юношу. – Пообещай мне одну вещь, Джон-Том.

– Какую именно?

– Когда мы отыщем колдуна, позволь мне прикончить его. Он у меня узнает, почем фунт лиха.

– Талея, мне порой кажется, что ты чересчур жестока.

– Если тебе нужна плакса, которая только и умеет, что сюсюкать, тогда ты ошибся в выборе!

– Я люблю сильных женщин, но львица мне как-то ни к чему.

Между влюбленными установилось молчание. Неожиданно Талея бросила дуться и лучезарно улыбнулась.

– Говорят, противоположности сходятся, так?

– Вроде так, хотя, по зрелом размышлении, мне представляется, что эта фраза – полная чушь. Я знаю лишь, что люблю тебя всем сердцем, и если ты явишься на нашу свадьбу с мечом в руке, будь по-твоему. Но смотри не напугай того, кто будет нас венчать.

– Свадьбу? – задумчиво повторила Талея. – Ты же сказал, что не станешь меня торопить.

– Если кто вас и поторопит, – вмешался Клотагорб, – то лишь с тем, чтобы вы пошустрее поднимались по склону. Мы отдохнули достаточно.

Теперь приспела пора положить конец выходкам колдуна, иначе он положит конец нашим жизням. Я понятия не имею, что может ожидать нас за этими стенами. Талея не видела ничего сколько-нибудь важного, поскольку ей не разрешили увидеть. Полагаю, следует приготовиться к любым неожиданностям. Мы проделали долгий путь, но сейчас перед нами – самый опасный его отрезок. К тому же нельзя предугадать, когда произойдет следующая пертурбация. Так поторопимся же отыскать пертурбатор и выпустить его на свободу!

– Клянусь лапками любимой, я готов ко всему! – заявил Мадж. – Веди, упрямый старикан! Я пойду за тобой хоть в пекло! Пора и впрямь кончать с этим. Дамы ждут, чтоб их любили, вино – чтоб его выпили, а я устал блуждать по всяким горам, где и приткнуться-то толком негде.

– Мы все устали, водяная крыса, – откликнулась Дормас. – А что касается меня, я бы не хотела пропустить скачку, которая открывает сезон.

Ведомые Клотагорбом и Джон-Томом путешественники направились к двери, проем которой виднелся посреди полуразрушенной крепостной стены. Они предполагали столкнуться с ожесточенным сопротивлением; Колин и Мадж с восторгом предвкушали грядущую битву. Однако действительность опрокинула все предположения и предвкушения. Мадж первым достиг двери – двойной, изготовленной из не слишком хорошо высушенной дубовой древесины, высокой, но отнюдь не внушительной, – и положил лапу на дверную ручку. Он огляделся по сторонам, высматривая, должно быть, стражников, а когда убедился, что тех нет и в помине, сперва надавил, а затем ударил плечом. Дверь медленно приотворилась приблизительно на пару футов. Внезапно послышался громкий треск.

Путники напряглись, выдр поспешно отскочил назад. Но оказалось, что трещала дверь, которая сорвалась с верхней петли и встала торчком, под углом к косяку. Мадж заглянул в образовавшуюся щель.

– Ну? – справился Клотагорб.

– Чтоб мне сдохнуть, ваше чародейство, ежели тут не пусто, как в мавзолее!

Путешественники друг за другом проникли во внутренний двор, миновали его и очутились в холле здания, служившего приютом колдуну.

Там, как и во дворе, царило запустение: на полу валялись скамьи и обломки стульев, попадались канделябры, скрученные, что называется, в бараний рог. Повсюду были разбросаны лоскутья разодранных в клочки знамен. Уцелело лишь несколько – часть их свешивалась со сводчатого потолка, а другая часть громоздилась в углу, образуя нечто вроде грубого ложа. На двух кушетках, стоящих посреди залы, начисто отсутствовали подушки. Они обнаружились чуть подальше – распоротые и вывернутые наизнанку. Тут и там виднелись куски недоеденной пищи.

Мебель, пол и стены, на которых, равно как и на потолке, имелись продолговатые выемки непонятного назначения, украшали темные пятна, наводившие на нехорошие мысли. Правда, при ближайшем рассмотрении выяснилось, что это вино, а не кровь.

– Тем лучше, – пробормотал Джон-Том, глядя вперед, в коридор, который слегка изгибался вправо. Мадж, по всей видимости, держался иного мнения. Он презрительно фыркнул.

– Это почему? Что нам с того, что хозяин из нашего колдуна никудышный? По мне, радоваться пока нечему, – пробурчал выдр, настороженно поглядывая то на потолок, то в темные углы.

– Мне кажется, беспорядок доказывает, что колдун, пытаясь остановить нас, истощил свои силы, – ответил Джон-Том. – Может быть, он отчаялся справиться с нами и спрятался в каком-нибудь укрытии.

– Мне так не кажется, – возразил Клотагорб. – Посмотри вокруг. Ложе из знамен, стулья, которые сожгли на костре, – подобный образ жизни подходит только сумасшедшему, а безумец на то и безумец, чтобы ничего не бояться. Он весьма упорно защищал подступы к своему жилищу и вряд ли сдастся просто так или, тем паче, убежит. Я согласен, внутрь мы попали до смешного легко, но это – лишнее подтверждение того, что нам противостоит умалишенный. То, что мы видим, вовсе не последствия неудачного ведения хозяйства.

– Ты прав, старик, – произнес Колин. – Такое впечатление, что здесь шел бой. – Он указал на стены, выщербленные, по всей вероятности, ударами клинков. – Верные признаки схватки, однако нет ни крови, ни запаха смерти. Интересно, кто и с кем сражался? Может, – высказал коала догадку, которая была столь же очевидной, сколь и нечаянной, – кто-то опередил нас и потерпел поражение?

– Сомневаюсь, – проворчал Клотагорб. – Я не знаю никого, кто был бы способен определить местонахождение пертурбатора и явиться сюда раньше нас. То, что ты очутился в здешних краях в нужное время, подтверждает всего-навсего твои уникальные возможности гадать по рунам, не более того.

– Тогда кто же здесь сражался? – повторил коала, окидывая взглядом залу.

– Наш противник. Я подозреваю, что он – это достаточно часто случается с сумасшедшими – сражался сам с собой. Любопытно было бы узнать, как долго его одолевали незримые демоны воображаемых страхов?

– Хозяин, – воскликнул Сорбл, который парил под потолком, не желая карабкаться по дебрям обломков, – какой психопат нападал на нас всю дорогу, чтобы в конце концов бросить на произвол судьбы свой собственный дом?

– Это нам, в частности, и предстоит выяснить, ученик.

– Смотрите! – Дормас внезапно остановилась.

– Что? – спросил Джон-Том, недоуменно озираясь по сторонам.

– Что-что, – передразнила лошачиха. – Иногда я начинаю жалеть, что у меня нет рук. Попробовали бы, каково показывать копытом. Вон там, слева, что-то двигалось.

– Айда! – гаркнул Мадж, ринулся было в направлении, указанном Дормас, но тут же опомнился и пробормотал:

– Что я, совсем спятил, что ли?

Он подождал товарищей, пропустил вперед Колина с Джон-Томом и последовал за ними куда более размеренной походкой.

– Мы находимся в скале, – объявил Клотагорб, первым заметивший, что деревянный свод над головами сменился каменным. – Выходит, эта крепость значительно больше, чем выглядит снаружи. Интересно, кто построил ее и когда? Наружные стены воздвигнуты сравнительно недавно, однако сие сооружение восходит, насколько я могу судить, чуть ли не к доисторическим временам. То, что снаружи, для него – как маска.

– Хозяин, я что-то слышал, – сообщил Сорбл. Путешественники мгновенно приготовились к схватке.

– Сколько их там? – справился Мадж.

– Я слышал не шаги, – отозвался филин, – а что-то вроде песни.

– Куда? – спросил Джон-Том у Сорбла.

Коридор впереди раздваивался. Мрачный тоннель справа уводил вниз и производил не слишком благоприятное впечатление. Тот, что ответвлялся влево, был освещен одним-единственным факелом. Джон-Том испытал громадное облегчение, когда филин кивнул именно в ту сторону. Ведь с любым противником, каким бы он ни был слабым, легче биться на свету, тогда как в темноте приходится вдобавок сражаться с собственным страхом. Едва путники свернули в левый проход, тот звук, о котором упоминал Сорбл, стал отчетливо слышен всем. Даже Джон-Том и Талея с их несовершенным человеческим слухом различали его вполне отчетливо.

Впрочем, звук не столько слышался, сколько ощущался, проявлял себя скорее как вибрация. Юноша прикоснулся кончиками пальцев к стене. Да, камень вибрировал. По-видимому, звук порождало некое устройство, ибо ни одно живое существо на такое просто не было способно.

– Мы уже близко, хозяин! Совсем близко! – крикнул Сорбл, мечась под потолком от стены к стене.

Проход повернул, и к вибрации и шуму прибавились высокий, на пределе слышимости человека, свист и еще один звук, который сильно смахивал на усиленный микрофоном голос флейты. Джон-Том подумал о том множестве звуков, какое способен воспроизвести хороший синтезатор, вспомнил, сколь богатым выбором тональностей и ключей обладает его дуара, но все же вынужден был признать, что в жизни не слышал ничего подобного. Эта могучая и печальная музыка как будто возмущала самое структуру мироздания.

Внезапно безо всякого предупреждения коридор расширился, и путники оказались в просторном шестиугольном помещении. Стены покрывали панели из лазурита и яшмы, а сводчатый потолок сверкал граненым хрусталем, в котором отражалось существо, находящееся в помещении. От него исходил столь яркий свет, что становилось больно глазам. Этот свет легко поглощал блики развешанных на стенах факелов; казалось, он с той же легкостью затмит и десять тысяч подобных огней. Прикрыв глаза руками и лапами – у кого что было, – путешественники старались определить размеры существа, вернее, предмета. Порождаемые им шум и вибрации проникали, как чудилось Джон-Тому, в его естество. Он слышал песню – точнее, ощущал ее – костями ног и сухожилиями рук. Эта песня не воспринималась ни болезненно, ни неприятно, она просто пробирала до глубины души; мелодия как бы вопрошала о чем-то, противоречила сама себе, вздымалась и опадала, словно морская волна, и ее постоянно перекрывали свист и многократно усиленный голос флейты.

То был, естественно, пертурбатор. Джон-Том ожидал увидеть нечто, исполненное величия и мощи, нечто такое, по чьему виду сразу можно сказать: да, оно в состоянии изменить целый мир посредством межпространственной икоты. Он ожидал, что пертурбатор будет внушительных размеров. Что ж, по крайней мере в этом ожидания юноши сбылись. Пертурбатор занимал почти все помещение, он казался одновременно весьма тяжелым и невесомым, едва ли не воздушным.

Джон-Том никак не ожидал этого – что пертурбатор окажется настолько красив, воистину прекрасен. Он висел в застоявшемся воздухе залы и пребывал в постоянном движении: менялся, преображался, трансформировался, модифицировался, выглядел то как цепочка соединенных друг с другом додекаэдров, то как разноцветный залп фейерверка. Каждая новая форма была безупречной, совершенной, хотя существовала всего лишь несколько секунд. Вот пертурбатор превратился в скопище наэлектризованных флюоресцирующих лезвий, вот стал чередой концентрических, серебристых с золотым отливом сфер, которые затем уступили место причудливому скоплению треугольников и квадратов, а те, в свою очередь, обратились в мириады крошечных сверкающих торнадо.

Потом возникла спираль наподобие той, какой изображают строение молекулы ДНК; она вращалась со скоростью тысячи оборотов в минуту и разбрасывала вокруг голубые и зеленые искры. Вот спираль исчезла, и появился световой конус, внутри которого сновали сверху вниз полосы различных цветов; достигая вершины, они вырывались наружу и взлетали в воздух сгустками сочных красок. Пертурбатор то сжимался, то расширялся, то съеживался, то вспучивался и не переставал петь свою песню, аккомпанируя себе свистом, музыкой флейты и аккордами, схожими с теми, что срываются с синтезатора. Это была живая фуга цвета и звука.

– Разрази меня гром, – прошептал Мадж, – за этакое представление не жалко и бабки заплатить.

– В древних текстах, – проговорил Клотагорб, – мне попадались описания пертурбатора, но все они основывались скорее на предположениях, чем на достоверных свидетельствах. – Чувствовалось, что волшебник потрясен не меньше, нежели его спутники. – Увидеть пертурбатор воочию…

– Здорово, – произнесла Дормас. – Повесить бы такую штуку над входом в конюшни!

– Красив, но опасен, – сказал Колин. – Он не принадлежит нашему миру. Чародей, ты снова прав.

– Никак опять предсказываешь? – спросила Дормас.

– Нет. По-моему, все мы чувствуем одно и то же. Он пробыл здесь слишком долго. Ему хочется на волю.

– Он что, разумен? – поинтересовался Джон-Том.

– Мой мальчик, на свете великое множество определений разумности, равно как и бессчетное количество вариаций разума. – Клотагорб хотя и погрузился в созерцание чуда, но не настолько, чтобы забыть о происходящем и не прислушиваться к разговорам товарищей, – Дабы перечислить их все, нужен чародей, более моего сведущий в тайнах нашего ремесла. Однако я согласен с моим мохнатым другом. Пертурбатор жаждет, чтобы его освободили, жаждет покинуть свою холодную темницу и продолжить путь сквозь пространство и время.

– Как его освободишь? – хмыкнула Талея, которая умудрилась той же ладонью, какой прикрывала глаза, откинуть со лба челку. – Я что-то не вижу ни веревок, ни цепей.

– Путы видимы далеко не всегда, моя девочка, – отозвался Клотагорб с улыбкой, то бишь с той гримасой, которая заменяла черепахе улыбку. – Всякая попытка удержать пертурбатор тем способом, на который ты, как мне представляется, намекаешь, заведомо обречена на неудачу. Это все равно что пытаться загнать в бутылку звезду. Здесь требуется иной подход. Необходимо что-то крепкое и одновременно едва ощутимое, как та сила, что объединяет составляющие материи, что-то такое, через которое не сможет прорваться даже пертурбатор.

Чародей отвел лапу и теперь глядел в упор на плененное чудо. Он сейчас воспринимал пертурбатор своим особым, магическим чувством, впитывал свет и упивался красотой.

– Вы как хотите, сэр, – сказал Джон-Том, который попробовал последовать примеру волшебника, однако, к стыду своему, вынужден был не только вновь заслониться рукой от яркого света, но и отвернуться, – а я ничего не вижу.

– Точно, – поддержал Мадж, – коли тут и есть клетка, ее не различить.

– Совершенно верно, – изрек Клотагорб. – Сия клетка несубстанциальна, как злобная мысль, как здравомыслие, тонка, как грань между здоровым сном и кошмаром, и все же крепка, как воля к жизни или к смерти. Пертурбатор оказался запертым в клетке безумия, которое вдобавок питается ненавистью. Я вижу ее столь же ясно, как если бы она была из железа. Подумайте! Пертурбатор постоянно находится в движении, он непрерывно видоизменяется, однако в его действиях нет ничего нелогичного или иррационального. Каждая из Вселенных, сквозь которые он пролетает, зиждется на логике и согласованности, причем не имеет значения, насколько эта логика отличается от той, что принята у нас. Тем не менее опять-таки каждая Вселенная подвержена аберрациям, приступам нелогичности и безумия. Их пертурбатор старается избегать, что до сих пор ему удавалось. Но в нашем мире некто заключил его в сферу помешательства, иными словами, воздвиг единственную преграду, которую не в состоянии преодолеть. Он попал в плен, но продолжает изменяться, и любое его изменение означает пертурбацию, затрагивающую структуру мироздания. Большинство перемен столь незначительно, что мы их просто не замечаем. Красный жук становится желтым. Лист, который сорвался с ветки, летит не вниз, а вверх. Человек приобретает более темный загар, или, скажем, на хвосте выдры выпадает вся шерсть. – Мадж испуганно взглянул на свой хвост. – В обычных условиях пертурбатор – весьма редкий гость в том или ином мире, вот почему его влияние остается практически незамеченным. Пертурбаторы движутся слишком быстро, чтобы их можно было различить; впрочем, побочные эффекты поддаются определению посредством магии – не всегда, но довольно часто. – Джон-Том попытался провести аналогию со своим собственным миром, но не пришел к сколько-нибудь вразумительному заключению. Если верить Клотагорбу, получается, что космические лучи – пипи пертурбатора? Да попробуйте только заикнуться об этом специалисту по теории элементарных частиц! – Вот с чем нам предстоит иметь дело. Так или иначе, мы должны разрушить клетку безумия.

Джон-Том принялся рассматривать дверные проемы, тянувшиеся по периметру помещения.

– Кто же мог сотворить ее?

– Тот, кто окончательно спятил и обладает огромной колдовской силой, – ответил Клотагорб, который также обозревал проемы. – Необходимо и то, и другое.

– Чокнутый волшебник, – пробормотал Мадж. – Шикарно, ничего не скажешь. – Он передвинулся поближе к Джон-Тому. Так же поступила и Талея.

– По-вашему, я безумен?

Все резко обернулись. Тот, кто задал вопрос, появился из того же коридора, по которому пришли сюда путешественники. Он был один, однако впечатление производил весьма внушительное – высокий, приблизительно по плечо Джон-Тому, широкоплечий, словом, из таких, с кем обычно стараются не встречаться в темных переулках.

– Росомаха, – пробормотал Колин, стискивая обеими лапами рукоять сабли. – До чего здоров, мерзавец!

– И совсем выжил из ума, – прибавил Клотагорб.

Присмотревшись, Джон-Том различил в глазах росомахи нечто вроде отблеска того сияния, которое источал пертурбатор. Зверь глядел на путников в упор, но как будто не видел их, словно его зрение от болезни расфокусировалось. Он был облачен в лохмотья, которые, как можно было предположить по сохранившимся кусочкам, являлись когда-то роскошными одеждами из кожи и шелка. В одной лапе безумный колдун сжимал громадный боевой топор с четырьмя лезвиями. Джон-Том прикинул на глазок, что, пожалуй, не сумел бы даже поднять такую тяжесть, не говоря уж о том, чтобы воспользоваться топором по прямому назначению.

Как ни странно, колдун не нападал. Он, казалось, что-то высматривал за спинами путешественников, присутствие которых в помещении, по-видимому, несколько его озадачило.

– Я вовсе не безумен. Меня зовут Браглоб, я величайший среди волшебников Северных рубежей и нахожусь в здравом уме и твердой памяти. – Он простер в направлении путников свободную лапу и воскликнул; – Убирайтесь прочь! Проваливайте! Оставьте меня в покое, не то пожалеете! Больше предупреждать не буду. – Он потряс над головой своим огромным топором.

Мадж спрятался за Джон-Тома, чтобы без помех наложить на тетиву стрелу – а заодно и обезопасить себя на случай возможных неприятностей.

– Я Клотагорб из Древа, – заявил чародей, делая шаг вперед, – величайший из всех волшебников на свете. Знай, что мы не можем уйти, пока не исполним то, за чем явились.

Колдун сдвинул кустистые брови. Должно быть, он пытался уяснить, о чем ему толкуют. Джон-Тому подумалось, что этот Браглоб явно спятил, но не стал от того менее опасен – скорее наоборот.

– Вы меня слышали! – взревел Браглоб. – Я хозяин пертурбатора. Я заставлю его превратить всех вас в камни! Нет, не в камни, а в червяков, которые пойдут на корм рыбам! Вы еще раскаетесь, что не послушались моего совета!

– Ты не сделаешь ничего подобного, – возразил Клотагорб, – поскольку не сможешь; иначе сделал бы давным-давно. Ты раз за разом предпринимал попытки остановить нас, однако мы все же добрались до твоего убежища. Больше ты ни на что не способен. Я не верю, что ты подчинил себе пертурбатор. Да, его можно заключить в пространственно-временную клетку, но подчинить нельзя. Раньше я думал по-другому, но когда увидел пертурбатор и тебя, понял, что ошибался, ибо он куда более изумителен, нежели представлялось, а ты, не сочти за грубость, полное ничтожество.

– Врали, обманщики, лгуны, негодяи! – Колдун пригнулся, словно готовясь к прыжку.

Джон-Том насторожился и заслонил было Талею, но та, оскорбленная таким отношением к себе, громко фыркнула, обошла юношу и стала чуть впереди. Вот и рассуждай тут о рыцарстве, подумал Джон-Том; как быть, если женщина, которую ты жаждешь защитить, думает лишь о том, удастся ей или нет пустить в дело свой клинок?

Браглоб вновь уставился на путешественников невидящим взором. Да, размышлял Джон-Том, Клотагорб прав: этот тип явно чокнулся.

Удивительно, но факт – несмотря на тяготы долгого пути из Линчбени, несмотря на все испытания, выпавшие на долю путников по милости пертурбатора и его сумасшедшего владельца, юноша понял вдруг, что искренне сочувствует колдуну. Тот, если рассуждать о наружности с точки зрения телосложения, выглядел едва ли не образчиком мужественности, однако засаленные лохмотья и грязный мех изрядно портили впечатление. Судя по всему, Браглоб не мылся, не расчесывал шерсть и не ел как следует неизвестно сколько времени. Он принадлежал к числу тех противников, которых надо не бояться, а жалеть. Существо, враждующее с самим собой, воин, утомленный до изнеможения битвами с незримыми демонами, беглец, который спасается от страхов в толще скалы и не ведает, что те гнездятся в его собственном мозгу.

– Освободи пертурбатор, – потребовал Клотагорб, – и мы немедля покинем твой дом. Мы не хотим сражаться, не ищем схватки. В конце концов, между нами нет вражды, нас разделяет только сверхъестественный феномен. Отпусти его!

– Ни за что! – прорычал Браглоб, оскалив острые клыки. – Он мне нравится. С ним тепло и уютно.

– Видите, – обратился волшебник к своим слегка встревоженным товарищам, – он находит в пертурбациях успокоение, благо те убеждают его, что мир вокруг тоже сошел с ума.

– Сколько раз повторять? Я в своем уме! – взвизгнул колдун. – Это вы рехнулись, если хотите, чтобы я отказался от попытки изменить ваш тошнотворный мир, к которому вы привыкли! Поняли? Чокнутые вы, а не я!

– Браглоб величаво повел лапой. – Ничего, пертурбатор позаботится и о вас. – Неожиданно он лукаво усмехнулся. – Я не расстанусь с моей отрадой. Перемены станут происходить все чаще, скоро их нельзя будет остановить.

– Когда ты безумен, – произнес Клотагорб, – существует два способа поведения. Можно свести с ума мир или, – он дружеским жестом протянул лапу, – излечиться от безумия. Если ты позволишь, мы, вероятно, сумеем помочь тебе. Когда ты исцелишься, то поймешь, что нет никакой необходимости жить в безумном мире. Впрочем, долго ты не проживешь в любом случае, ибо пертурбатор рано или поздно доберется до солнца, которое взорвется, и тогда ты умрешь, погибнешь наравне со всеми остальными. Одумайся, товарищ мой по ремеслу. Умоляю тебя, одумайся!

– Не подходи ко мне, краснобай! – воскликнул колдун и попятился в коридор, одновременно угрожающе взмахнув топором. Клотагорб не обратил на угрозу ни малейшего внимания. Он продолжал медленно двигаться к Браглобу, выставив перед собой уже обе лапы.

– Послушай, ты ведь достаточно разумен, чтобы творить заклинания, значит, должен сознавать хотя бы краешком сознания, что серьезно болен. Почему ты отказываешься от нашей помощи?

– Стой на месте! – То была не угроза, а скорее испуганный вопль, замаскированный под нечто вроде воинственного возгласа. Колдун прижался к стене. Джон-Том поразился, заметив, что гигантская росомаха дрожит с головы до кончика хвоста.

– Разрази меня гром, – пробормотал Мадж, прислушиваясь одним ухом к уговорам Клотагорба. – Теперь ясно, отчего он спятил!

– Ты о чем, Мадж? – спросила Талея.

– Да вы что, ослепли? Протрите зенки! Эх вы, люди! Вечно вам приходится все растолковывать. Этот самый Браглоб, пускай он ростом под потолок и колдун из колдунов, – отъявленный трус. Уж кого-кого, а труса я отличу с первого взгляда. От трусости и чокнулся. Такой здоровый, умеющий колдовать – и трус. Че там говорить, даже я, пожалуй, слегка бы тронулся!

– Вот оно что, – проговорил Джон-Том. Юноша подивился собственной несообразительности: ведь поведение росомахи было весьма характерным для того, кто напуган до полусмерти. Значит, колдун боится их. Значит, все, чем он угрожал, – не более чем блеф. Однако не стоит горячиться и спешить с выводами. По крайней мере, пока колдун вооружен топором.

– Нет! – возопил Браглоб. – Не подходи! Не подходи! – Он отшвырнул топор в сторону, отвернулся и спрятал морду в лапах.

Каким он был колдуном, установить не представлялось возможным.

Однако не секрет, что безумие усиливает колдовские способности, равно как и увеличивает физическую силу. Про умалишенных рассказывают поистине невероятные вещи: они, дескать, разгибают прутья на оконных решетках, разрывают смирительные рубашки, дерутся одновременно с добрым десятком санитаров, и так далее, и тому подобное.

Сейчас происходило нечто приблизительно в том же духе. Клотагорба отнесло назад порывом чистой воды сумасшествия, питаемого трусостью и усугубленного страхом. Волшебник едва успел втянуть в панцирь голову и лапы, перед тем как врезался в стену, противоположную той, у которой скрючился Браглоб. Удар получился настолько сильным, что Клотагорб, похоже, на мгновение потерял сознание; тем временем Браглоб нацелил свою паранойю на остальных путников:

– Убирайтесь! Не трогайте меня! Прочь, прочь!

Внезапно поднялся ветер. Дормас изо всех сил уперлась копытами в пол и каким-то образом исхитрилась остаться на месте, а вот Колин, у которого центр тяжести располагался весьма низко, не устоял на ногах.

Он упал, но тут же вцепился в пол своими длинными когтями. Маджа повлекло неизвестно куда; если бы не врожденная ловкость, ему наверняка пришлось бы несладко, а так он сумел ухватиться за копыто Дормас и повис, трепыхаясь на порывистом ветру, словно мохнатый вымпел на шесте. Джон-Том, который заблаговременно перекинул дуару на грудь, заиграл еще до того, как на него обрушился исполненный безумия вихрь.

Музыка вынудила ветер разделиться на два потока, которые обтекали тело Джон-Тома, не причиняя ни малейшего вреда ни юноше, ни Талее – та предусмотрительно отступила за спину своего возлюбленного. Впрочем, порой сквозь невидимый щит, каким заслонился юноша, все же прорывались отдельные дуновения: они ерошили волосы Талей, как бы норовили сорвать с Джон-Тома одежду, швыряли ему в глаза пыль, но были не в состоянии повалить наземь.

– Ты! – воскликнул Браглоб, поворачиваясь к Джон-Тому, поскольку о прочих можно было не беспокоиться. – Почему ты здесь? Я хочу, чтобы ты убрался отсюда! – Он взмахнул обеими лапами. Порыв ветра заставил Джон-Тома пошатнуться, но не более того. – Почему ты не убираешься?

– Потому что я не из твоего мира и неподвластен безумию, которое владеет тобой.

– Что за чушь? – взревел колдун. – Еще одна ложь? – Его морду исказила злобная гримаса. – Так приготовься! Сейчас ты получишь такое, чего не смеешь и вообразить! Такое, чего я не сотворял никогда раньше, от чего тебе не спастись, как ни пытайся!

– Ну нет, – возразил Джон-Том, – хватит. Сдается мне, пора кончать.

Не только ради нас и спасения всего мира, но и ради тебя, Браглоб. Что бы ты ни предпринял, у тебя ничего не выйдет, ибо… – И юноша запел:

– \"Мы больше не потерпим, мы больше не потерпим, мы больше не потерпим ни за что!\" – Да, подумалось вдруг ему, Ди Снайдер со своими ребятами мог бы гордиться им.

Браглоб испустил душераздирающий вопль. Песня пертурбатора стала громче. Джон-Том, продолжая играть, почувствовал, что кто-то тянет его за рубашку. Это была Талея.

– Джон-Том, посмотри!

В залитом ослепительным светом помещении появились яркие искорки.

Гничии! Не один и не два, а целый рой; все они сверкали ничуть не тусклее пертурбатора. Внезапно юноша понял, что впервые за все это время, пока он подвизался на поприще чаропения, может глядеть на гничиев в упор, а не просто различать их краем глаза. Они кружились в воздухе, словно водили хоровод, и образовали наконец переливчатую спираль, которая обвилась вокруг пертурбатора. Казалось, гничии крадутся на цыпочках вдоль блистающего космического гостя, едва не касаясь его текучей, изменчивой поверхности. Привлеченные пением Джон-Тома, гничии, похоже, нежились в нестабильности, которую порождал пертурбатор. Юноша догадывался, что потихоньку проигрывает состязание с пришельцем из иной Вселенной. У него уже пересохло в горле, а тот пел все громче; музыка пертурбатора отдавалась в ушах, пронизывала тело и проникала в душу. Долго так тянуться не могло.

Тогда Джон-Том решил попытать счастья иначе. Он вознамерился набраться сил через резкий переход – столь хе резкий, как все те, которые совершал пертурбатор, – от дерзновенной баллады к самой сладкозвучной из всех песен, которую только знал. Браглоб не ожидал от юноши ничего подобного, а потому переход застал его врасплох. Он оторвался от стены и с немалым трудом, но выпрямился. Колдун менялся прямо на глазах. Выражение морды сделалось менее злобным, тело обмякло – должно быть, вследствие того, что расслабились напряженные мышцы; главным же было то, что взгляд Браглоба постепенно приобрел осмысленность: из него исчезли панический страх и безнадежное отчаяние. Браглоб моргнул – раз, другой – и улыбнулся Джон-Тому.

За спиной колдуна будто вспыхнула сверхновая. Вспышка была столь яркой, что Джон-Том, хотя и смотрел в другую сторону, на какое-то время ослеп. Гничии, подобные мириадам миниатюрных солнц, устремились прочь из залы. Всякий шум смолк перед басовитым вибрирующим звуком, похожим на тот, какой издает нижний регистр органа. Джон-Том заставил себя повернуться. К нему в какой-то степени вернулось зрение, и он увидел, что пертурбатор преобразился напоследок в совершенную геометрическую структуру, состоящую \"из множества кристаллов и настолько невообразимо прекрасную, что у юноши защемило сердце, а на глазах выступили слезы. JOH поспешно отвернулся, и тут произошел второй выброс энергии, мощнее даже, чем предыдущий. Сила света бросила Джон-Тома на пол, затем подкинула вверх, перевернула и швырнула о стену. Звук органа умолк в отдалении, свет погас, и Джон-Том погрузился в темноту.

Глава 14

Спокойствие… Когда он пришел в себя, ему было покойно и очень, очень хорошо. Юноша открыл глаза и прислушался. Тишина. Однако он до сих пор слышал будто наяву ту величественную прощальную ноту, ощущал, как фотоны подхватывают его и волокут по воздуху к стене. Впрочем, когда Джон-Том медленно поднялся и ощупал себя, он выяснил, что не получил ровным счетом никакие повреждений, если не считать пары-тройки синяков. Да же одежда, как ни странно, осталась в целости и сохранности. Юноша огляделся по сторонам и различил на полу знакомую фигуру. Та испустила рыдание. Он подковылял Поближе и опустился на колени.

– Талея?

Девушка лежала лицом вниз. Джон-Том перевернул ее на спину. Она вцепилась в него обеими руками с такой силой, что он от удивления заморгал, но потом узнала и ослабила хватку.

– Джон-Том?

– Ты в порядке?

– Пожалуй, – отозвалась Талея после паузы, словно мысленно проверяя свое состояние. – По-моему, я стукнулась головой о потолок; ни дать ни взять мячик. – Она села. – Да, я в порядке, разве что пелена перед глазами… Что случилось?

– Пертурбатор улетел. Думаю, он обрадовался. Уничтожив безумие Браглоба, мы сломали клетку. – Юноша посмотрел на середину помещения.

– Мне кажется, он попрощался с нами. А может, ничего такого и не было.

Вряд ли мы когда-нибудь узнаем, что произошло на самом деле.

Остальные тоже мало-помалу приходили в себя и один за другим поднимались с пола. Клотагорб, который, как всегда, при первых признаках опасности спрятался в панцирь, очнулся быстрее других и теперь сосредоточенно разглядывал потолок. Мадж отряхивался, Дормас старалась вырваться из объятий Колина, который плюхнулся на нее в миг исчезновения пертурбатора. Что касается Браглоба, тот также оправился от потрясения. Джон-Том оставил Талею и осторожно приблизился к колдуну, который сгибал и разгибал лапы. Во взгляде росомахи не было и намека на безумие.

– Как ты себя чувствуешь?

– Странно, человече, весьма странно. – Колдун ухватил пальцами подол своей одежды. – Почему я одет в обноски? Подожди… Кажется, я вспоминаю. Да, да! – Он уставился на Джон-Тома. – Что-то насчет мира… Я собирался изменить мир, чтобы не ощущать себя отверженным…

– Но ты больше не отверженный, правильно? И тебе уже не хочется свести с ума весь мир, потому что ты выздоровел, так? Ты исцелился, Браглоб. Твое безумие сгинуло заодно с пертурбатором. Вот что значит спеть удачное заклинание.

– Ну да, выздоровел, – прошептал Мадж на ухо Колину. – Ты тока посмотри, как они ухмыляются друг дружке. Сдается мне, они оба чокнутые.

– Ты прав, – изрек Браглоб, кивнув головой. – Я запамятовал, что именно делал и почему, помню лишь, что мне было страшно. Я всегда всего боялся, потому и покинул свой дом, семью и друзей. А когда обосновался здесь, то решил справиться со страхом и для этого изменить мир. Я должен был это сделать. У меня не оставалось выбора, понимаете?

Мои товарищи потешались надо мной, и тогда, чтобы избавиться от насмешек, я сбежал на край света. Вы не представляете, каково мне приходилось! Даже крошечные зверьки – крысы, мыши, белки – хихикали вслед и швыряли в меня чем попало! Я укрылся тут и принялся учиться, а потом сумел захватить пертурбатор. В некоторых книгах утверждалось, что сделать это невозможно. Но я, Браглоб, совершил невозможное. – Колдун поглядел за спину юноше. – Он улетел, верно?

– Да, – подтвердил Джон-Том, – исчез вместе с твоим безумием и страхом, который довел тебя до помешательства. Скажи мне, правда ли, что ты не мог ужиться со своими кошмарами, не мог вынести того, что росомаха оказалась вдруг трусливой, как заяц?

– Увы, правда. Но я больше не боюсь. Я чувствую, что стал самим собой. Страхи ушли все до единого, купно с болью, что терзала меня день за днем, вот тут. – Колдун показал себе на затылок. – Я нормален!

– Неожиданно он перестал улыбаться. – Однако я собирался изменить мир, а сейчас не смогу ничего сделать! Я собирался править миром… Скажи, человек, что лучше – быть здоровым и прозябать в глуши или стать безумным императором? – Браглоб потянулся за своим топором, что лежал чуть поодаль на полу. – Ты вернул мне рассудок, но украл мои грезы!

Джон-Том поспешно отступил и взглянул в глаза колдуну. Тот вел себя вовсе не так, как предполагал юноша. Вместо того чтобы рассыпаться в благодарностях, он явно замышлял что-то недоброе.

– Тебе следовало бы оставить меня в покое, чтобы я если и вылечился, то по собственной воле, – прорычал Браглоб.

– Да? Иными словами, тебе нравилось быть трусом?

– Разумеется, нет.

– Значит, ты наслаждался своим безумием?

– Нет! Но я не знал, что безумен. Я всего лишь собирался править миром, ибо догадывался, что обладаю силой, способной изменить его. А теперь я лишился ее, – колдун задумчиво взвесил в лапе топор.

– Зачем он тебе? Ведь ты выздоровел!

– Росомаха, у которой нет силы? О чем ты говоришь, человек? Ты украл у меня мою силу. Да, я стал собой, но где моя сила?

Джон-Том неожиданно сообразил, что с освобождением пертурбатора и излечением того, кто пленил космического странника, их трудности, к сожалению, не закончились. Сейчас им предстояло иметь дело с разъяренной гигантской росомахой, вооруженной вдобавок громадным топором. Браглоб обрел рассудок, но вместе с тем к нему вернулся темперамент, свойственный росомахам как особой разновидности семейства куниц.

– Охо-хо, – вздохнул Мадж, – ну, пошло-поехало. – Выдр положил одну лапу на рукоятку ножа, а другой ухватил лук. Дормас повернулась таким образом, чтобы в случае чего пустить в ход задние копыта.

– Не дури, – увещевал между тем Джон-Том. – Ты не ведаешь, что творишь. Не забывай, нас шестеро, а ты один.

– Подумаешь! – фыркнул Браглоб. – Да будь вас хоть десяток, я – росомаха!

Джон-Тому ни капельки не хотелось сражаться. И потом, из-за чего?

Пертурбатор, то есть причина, погнавшая их в путь, скрылся в дебрях пространства и времени, покинул навсегда затерянную среди гор долину, в которой находилось жилище Браглоба. Казалось поистине нелепым, что путешественники вынесли столько испытаний лишь для того, чтобы подвергнуться нападению кипящего злобой ими же исцеленного существа.

Нет, это было бессмысленно, просто-напросто бессмысленно! Вот бы еще убедить в том Браглоба…

– Я бы справился, – рычал колдун, – я бы свыкся. Мы, росомахи, всю жизнь ходим по краю безумия. А силу так трудно добыть, так тяжело сохранить! Зачем ты украл ее у меня?

Джон-Том лихорадочно пытался сообразить, что бы на это ответить, когда вперед выступил Колин.

– Твоя беда в том, – заявил коала, – что ты излечился не полностью.

– Ты о чем? – подозрительно осведомился Браглоб, вращая над головой топор.

– Разве непонятно? Ты по-прежнему боишься.

– Неужели? – Колдун выпучил глаза, его ноздри широко раздулись. – Я тебе покажу, кто из нас трус, мохнатый коротышка! Возьми свои слова обратно, не то я раздавлю тебя, как клопа!

– Ты боишься, – повторил Колин, делая рукой примирительный жест. – Не меня и не кого-либо из нас, а будущего. Ты не знаешь, что оно тебе уготовило, а потому испытываешь страх. Будучи безумным, ты не задумывался о том, что будет, но теперь обстоятельства изменились.

– Все мы страшимся грядущего, – прорычал Браглоб, – и ты – не меньше моего. То не трусость, а здравый смысл. Тут ничего не поправишь.

– Ты ошибаешься. – Колин извлек знакомый расшитый серебром узелок с рунами. – Я гадаю по рунам. Будучи колдуном, ты наверняка догадываешься, что отсюда следует. Я могу предсказывать будущее. Если хочешь, предскажу твое. – Он встряхнул узелок, чтобы Браглоб услышал, как стучат друг о друга камешки, косточки и деревяшки внутри.

– Никто не может предсказать будущее, – возразил колдун, однако чувствовалось, что он колеблется. – Все гадатели – обманщики, шарлатаны.

– Не все. Некоторые из них обладают даром предвидения. Разумеется, мне случалось давать маху, но в общем и целом я говорю правду.

– Не пудри мне мозги! Ты всего лишь стараешься утихомирить мой праведный гнев!

– Да провались ты вместе со своим гневом! Садись и смотри. Если тебе покажется, что я плутую, можешь раскроить мне череп. Но пообещай, что, если мое предсказание придется тебе по душе, ты отпустишь нас с миром, без кровопролития.

– Что ж, – проговорил Браглоб после продолжительной паузы и опустил топор, – идет. – Он махнул лапой в сторону. – Видишь, кроме того коридора, в котором я стою, отсюда ведет пять тоннелей. Лишь один из них выводит на волю, остальные четыре заканчиваются тупиками. – Колдун уселся на пол напротив Колина. – Мимо меня вам не проскользнуть, а вероятность того, что вы сразу отыщете нужный тоннель, поистине ничтожна. Так что вы – мои заложники и останетесь ими, пока я не решу, вознаградить ли медведя или стереть всех вас в порошок.

– Договорились, – откликнулся Колин.

– Слушай, приятель, – прошептал Мадж Джон-Тому, – давай мы с тобой навалимся на него. Он как раз развесил уши; мы с ним запросто справимся. – Лапа выдра легла на рукоятку ножа.

– Подожди, – прошептал Джон-Том в ответ. – Посмотрим, как пойдут дела у Колина.

– Ага, а если наш мохнатый дружок сядет в лужу? Брось, приятель, сейчас самое время напасть!

– Я сказал, подожди.

Выдр пробормотал себе под нос что-то весьма неприличное. Джон-Том так и вскинулся. Впрочем, он знал, что Мадж не имеет обыкновения нападать в одиночку и твердо придерживается принципа: сперва подкрепление, а там поглядим. Поэтому юноша притворился, будто не расслышал язвительного замечания выдра, но не мог не задуматься над тем, как поступить в случае, если гадание Колина не удовлетворит росомаху. Колдун достаточно быстр, чтобы вовремя загородить собой коридор, и, вне всякого сомнения, наделен чудовищной силой. Мимо него не пролететь даже Сорблу, ибо своим топором Браглоб легко достанет до потолка.

– Ну, чего ты возишься? – справился колдун. – Или забыл, как гадать?

– Ты же хочешь узнать правду, верно? Коли так, не торопи меня.

Сначала нужно подготовить площадку. – К один нагнулся и принялся сметать пыль с каменного пола. – Во всем необходим порядок, иначе гадание теряет смысл. – Из пыли, сметенной в кучку, коала выложил на полу овал. – Совершенство – залог удачного предсказания. – Он поместил в центре овала несколько загадочных, опять-таки нарисованных пылью, символов. – Взгляни сюда. Таким образом мы сможем получить наиболее точную картину твоего будущего.

– Я сведущ в символах, но этих никогда не видел, – произнес явно заинтригованный Браглоб.

– К ним прибегают крайне редко. И потом, пыль не тот материал, чтобы изобразить все как следует.

– Ты прав, – признал колдун, который наклонился так низко, что едва не уткнулся носом в пол. – Кажется, я все же узнаю их.

– Вот и хорошо. Пора приступать.

Коала крепко ухватил узелок обеими лапами и вдруг с быстротой, на которую вряд ли был способен даже Мадж, размахнулся и обрушил его на голову росомахи. Ну и чудеса, подумалось Джон-Тому; а он-то полагал, что руны имеют, так сказать, только метафизический вес! У Браглоба отвисла челюсть. Колин снова ударил. Колдун без чувств распростерся на полу. Узелок лопнул, руны разлетелись во все стороны.

– Отлично, чувак! – воскликнул Мадж. Выдр подбежал к Браглобу и заглянул тому в физиономию. – Ничего не скажешь, шикарный способ предсказывать будущее!

– Мне и впрямь показалось, что я предвижу для нашего гостеприимного хозяина довольно длительный отдых. Откровенно говоря, толковать руны через кожу трудновато. – Коала печально посмотрел на разорвавшийся узелок. – Чем бы его заменить?

– Плачу за штопку, – объявил Мадж, выказывая неожиданную щедрость.

– Эй, как насчет того, чтобы свалить отсюда и поискать швейную мастерскую? Конечно, самую лучшую? – С этими словами выдр взялся помогать Колину, который бродил по зале, собирая рассыпавшиеся руны.

– Может, мы перед уходом отучим его раз и навсегда связываться с нами? – Дормас выразительно кивнула на посох Джон-Тома. Юноша, который был вовсе не в восторге от подобного предложения, вопросительно поглядел на Клотагорба. К радости Джон-Тома, волшебник, по-видимому, разделял его чувства.

– Я предсказываю, что он не очнется до вечера. Мое предсказание основано, разумеется, на рунах Колина. – Глаза чародея озорно блеснули. – Когда Браглоб придет в себя, он вновь обезумеет, но то будет совсем другое, куда менее опасное безумие. Если он в чем и виноват, то лишь в том, что вел себя, как, собственно, и положено росомахе. Нам нечего опасаться, он не станет преследовать нас.

Росомахи вспыльчивы, но отнюдь не злопамятны; к тому же нашему другу предстоит освоиться с преобразившейся – для него – реальностью, а это весьма хлопотное занятие. Вдобавок росомахи не отличаются склонностью к затяжной погоне за добычей. Поэтому мне представляется, что он, вместо того чтобы погнаться за нами, вернется домой, в свой настоящий дом, который покинул когда-то из-за насмешек окружающих. Помимо всего прочего, я против неоправданной жестокости.

Мадж, которому, должно быть, надоело разыскивать по углам залы костяшки да камешки, внимательно прислушивался к рассуждениям Клотагорба. Наконец он не выдержал:

– Неоправданной? Этот хорек-переросток пытался изничтожить весь мир, а потом – извести нас, и мы должны пощадить его? Ну, ваше чудомудрие, чтой-то вы загнули!

– Мадж, ты слышал? – поспешил вмешаться Джон-Том. – Пожалуйста, никакого самоуправства.

– Ну да, знай свое место, образина поганая, кто ты такой, чтобы спорить с его препожлобием, верно? Я, конечно, не волшебник – так, любитель перекинуться в картишки, – но опыт научил меня золотому правилу: раз проиграл – плати. «Неоправданная жестокость», «росомахи незлопамятны»! Олухи вы оба, вот что! Я сыт по горло вашими бреднями!

Да как вы не поймете, что врагов надо убивать, на то они и враги?

Признайтесь честно, вам просто лень позаботиться о собственных задницах!

– Дормас, ты готова? – спросил Джон-Том. Лошачиха утвердительно кивнула. – Сорбл? – Филин, взгромоздившийся на гору поклажи, выразил свое согласие двигаться в путь довольным уханьем. – Тогда пошли.

Юноша и следовавший за ним Клотагорб шагнули в коридор, поперек которого распростерся оглушенный колдун.

– Валяйте, валяйте, – пробормотал Мадж, засовывая лапы в карманы штанов. – Пожалеете потом, что не послушались моего совета. – Продолжая ворчать, выдр поплелся следом за товарищами.

– Ты возвращаешься с нами в Линчбени? – справился Джон-Том у Талей, стараясь, чтобы его голос звучал ровно, и затаил дыхание в ожидании ответа. Девушка несколько минут молчала, глядя прямо перед собой, но в конце концов не сумела сдержать улыбки.

– Ну конечно! Какой ты глупый! А еще чаропевец! или, по-твоему, я останусь здесь, чтобы окончательно заледенеть в этой холодной пустыне?

– Может, – он сглотнул, – может, поживешь с нами? Я вовсе не стремлюсь к чему-то тебя принудить, не подумай ничего такого. Я знаю, как высоко ты ценишь свою независимость.

– Джон-Том, – ответила Талея, улыбка которой в тот миг, когда путешественники выбрались из тоннеля, словно прогнала с неба облака, – все когда-нибудь, рано или поздно, приедается, и независимость в том числе.

Юноша погрузился в сочинение замысловатой и всесторонне продуманной фразы и тут заметил краем глаза, что Клотагорб смотрит на него в упор.

Он мгновенно постиг суть того, что выражал взгляд волшебника. Чародей напоминал юноше, что не стоит углубляться в словесные дебри, дабы не пришлось мыкаться в поисках выхода. Порой обстоятельства складываются так, что вполне можно ограничиться одним-единственным словом. Джон-Том состроил гримасу, которая, как надеялся, придала его лицу выражение мудрости, и произнес:

– Понятно.

Талея, очевидно, сочла, что он откликнулся как нельзя более кстати, ибо приподнялась на цыпочки, крепко обняла Джон-Тома за шею и притянула к себе. Губы молодых людей слились в поцелуе. Наконец юноша вырвался, выпрямился, перевел дух и оглянулся на крепость, в стенах которой им столько всего пришлось пережить. В ушах Джон-Тома по-прежнему отдавался эхом прощальный привет пертурбатора. Юноша догадывался, что никогда не забудет диковинного зрелища, что воспоминания об этом будут вдохновлять его в минуты отчаяния. Господи, как же ему повезло – он видел воочию величайшее чудо Вселенной! И не только видел, но и приложил руку к освобождению космического странника!

Как то почти всегда случается с теми, кто возвращается домой, путники двигались быстро, преодолели к вечеру значительное расстояние и остановились на ночевку у дальней от крепости горловины горного прохода.

– Бедный Браглоб, – пробормотал Джон-Том. – Может, он все-таки сумеет стать счастливым и обретет покой.

– Счастливым он, может, и впрямь станет, – отозвался Мадж, почесывая ухо, – но вот насчет покоя я лично сомневаюсь. Росомахи вечно дергаются по поводу и без. Представляешь, занимаются любовью и все равно вопят друг на дружку. Хорошо, что их не так много. Наверно, это потому, что в постели они ведут себя не лучше, чем в приличном обществе.

Джон-Том повернулся к чародею. Клотагорб сидел напротив, прислонившись спиной к стволу поваленного дерева. Полуприкрыв глаза, он обозревал ночное небо, которое было буквально усыпано звездами; они образовывали созвездия, резко отличающиеся очертаниями от тех, к каким юноша привык с детства.

– Сэр, что, по-вашему, случилось с пертурбатором?

– А? – Волшебник недоуменно посмотрел на человека. – С пертурбатором? Он улетел в космос, проник из нашей Вселенной в соседнюю и помчался дальше. Между прочим, я размышлял о том, возможно ли управлять им, возможно ли заставить его вернуться. Сколько нового мы бы тогда узнали! Какие бы нам открылись виды, к каким высотам непознаваемого воспарил бы наш дух! – Клотагорб печально вздохнул. – Вот бремя, мой мальчик, которого не избежать и тебе. Ты тоже будешь страдать от собственногоневежества, терзатьсясвоей необразованностью, изнывать от желания выяснить, что же находится вон за тем холмом, но вскоре постигнешь, что таких холмов во Вселенной великое множество и покорить их все тебе не под силу, как ни упорствуй. Таково проклятие тех, кто ищет знания, проклятие вечной неудовлетворенности. В молодости, будучи учеником великого волшебника Джогахорда, я засыпал его вопросами, а он, утомленный моими приставаниями, говорил так: «Ты полагаешь, что на свете существуют ответы на все?» – «Да!» – восклицал я. Тогда он улыбнулся и изрек:

«Ученик, ты пойдешь далеко, если тебя, конечно, не убьют за излишнюю тягу к знаниям».

– Проклятие неудовлетворенности? – повторил Мадж. – Я сам от него страдаю, тока всякие глупости вроде знаний тут ни при чем.

– Нам прекрасно известно, куда ты клонишь, – произнесла Талея сухо.

– Можешь не утруждать себя подробностями.

– Откуда тебе знать, к чему я клоню, милашка? – удивился выдр.

– Да все оттуда же, водяная крыса. Ты при первой возможности сводишь разговор к одной теме.

– Верно, однако, согласись, до чего ж приятно поговорить о…

– Мадж! – процедил сквозь зубы Джон-Том.

– Ладно, приятель, ладно, – отозвался выдр. – Можешь не волноваться. Хотя жаль, что вам не по душе такие разговоры. Сами себя обделяете. Придется коротать вечер не пойми за чем, а могли бы и послушать, как я… Все, все, забыли. Я вовсе не собирался ничего рассказывать.

– Слушайте! – воскликнул вдруг Джон-Том. – Если Колин способен предсказывать будущее, может, он определит, попаду я когда-нибудь домой или нет?

– Возможно, мой мальчик, возможно. – Клотагорб пожал плечами – насколько это у него получилось. – В любом случае попытаться, мне кажется, стоит.

– Еще бы!

Джон-Том огляделся по сторонам. Дормас спала, звучно похрапывая; Талея свернулась в клубочек рядом с ним, обольстительно выгнув тело.

По лицу девушки, выражавшему трепетную невинность, никак нельзя было заподозрить истинную суть ее натуры. Мадж сидел у костра, заложив лапы за голову; тиролька его была сдвинута на нос. Однако где же гадатель?

И где, черт побери, Сорбл? Джон-Том встревоженно приподнялся, окинул взглядом стоянку, а затем пробормотал, обращаясь к чародею:

– Неужели Браглоб? Неужели он все-таки погнался за нами?

– Нет, мой мальчик, на сей счет можешь не беспокоиться. Мы бы его давным-давно заметили. Среди нас есть те, кто обладает острым чутьем, а запах росомахи достаточно силен. – Тем не менее Клотагорб последовал примеру Джон-Тома и осмотрелся. – Но ты прав, повод для тревоги несомненен. Интересно, куда подевались наш друг и мой беспутный ученик? Сорбл! Где ты, разрази тебя гром?!

– Колин! – крикнул Джон-Том, сложив ладони рупором. – Колин, отзовись!

Не докричавшись, они отправились на поиски. Долго идти не пришлось.

Двое пропавших членов экспедиции обнаружились под раскидистым хмельным деревом, что росло неподалеку от лагеря. Они сидели, обнявшись, и тихонько распевали песни о том, как одновременно хорошо и плохо жить на свете. Почти пустая бутылка, которую прижимал к себе Сорбл, служила достаточным объяснением внезапного исчезновения парочки и импровизированного концерта. Клотагорб отобрал бутылку и перевернул ее вниз горлышком. На землю пролилось несколько капель золотистой жидкости. Чародей накинулся на пьяного в стельку филина.

– Ты, мешок с перьями, олух безмозглый, мы ведь достигли поставленной цели! Ты помнишь уговор? Кто-то обещал, что он перестанет пить! То, что оставалось в бутылке, предназначалось на лечение!

– Да, хожаин. – Сорбл судорожно сглотнул, чувствовалось, что говорить ему крайне трудно. – Точно так. Мы и леч… ик!.. лечились. – Неожиданно он повалился на землю. – Не бейте меня, маштер…

– Отвратительно, – Клотагорб швырнул пустую бутылку в кусты. – И эта пьянь собирается стать волшебником! – Чародей повернулся и направился обратно в лагерь.

– И впрямь отвратительно, – согласился Мадж и наклонился к филину:

– Слушай, ты, придурок пернатый, тебе что, трудно было меня позвать?

– Мы не хо… хотели вам мешать.

– К тому же, – прибавил Колин, – на троих все равно бы не хватило.

– Друзья называется! – Мадж фыркнул, смерил парочку свирепым взглядом и последовал за волшебником, оставив Джон-Тома наедине с бражниками. Юноша опустился на колени рядом с медведем.

– Колин?

– А?

– Чего ты лежешь без ошереди? – пробурчал Сорбл, и оба – филин и коала – глупо захихикали.

– Колин, – произнес Джон-Том, встряхивая медведя за плечи, – послушай меня. Скажи, ты можешь прочесть мое будущее? Мне надо знать, смогу ли я когда-нибудь вернуться в мой мир?

– Почему бы нет? – торжественно изрек коала. – С нашим удовольствием. Только…

– Что? – Юноша ощутил на своем плече чью-то руку и обернулся. То была Талея. На залитом лунным светом лице девушки играла улыбка.

– Я сегодня не в состоянии гадать, – доверительно прошептал Колин на ухо Джон-Тому.

– Почему? Ты же гадал прошлой ночью.

– Знаю. Но сегодня не получится.

– Почему?

– Потому что мы с Маджем, – объяснил коала, приложив к губам палец, – выкинули руны в ту реку, через которую переходили недавно. – Медведь вновь расхохотался, и к нему тут же присоединился Сорбл.

– Что вы сделали? – Джон-Том решил, что ослышался.

– Выкинули их в реку. Честно говоря, они мне здорово надоели. Ни минуты покоя. Хочешь не хочешь, а изволь отвечать на всякие глупости, с какими к тебе пристают. Нет, с меня хватит! Я иду домой и нанимаюсь к шурину. У него собственное дело. Буду заниматься обработкой эвкалиптовых листьев. Сестра давно подзуживала, да и занятие это прибыльное и почтенное, не то что гадание.