Анна Жановна Малышева. Тело в шляпе
ТЕЛО В ШЛЯПЕ
Роман
Дорогой читатель!
Среди женских имен в потоке детективной литературы вы наверняка выделяете захватывающие романы Анны Витальевны Малышевой. Произведения звезды российского женского детектива отличает сплав женской мягкости, тонкости и мрачноватой эротики с житейским сюжетом и крутой детективной интригой.
Главные героини — молодые обаятельные женщины, склонные к рискованным авантюрам. Их путь проходит через опасные падения и головокружительные взлеты, нищету и роскошь, любовь и кровавые слезы.
Но вас ожидает сюрприз — у фаворита читательских симпатий Анны Витальевны Малышевой, выпустившей в издательстве «Центрполиграф» в серии \"Криминальный талант\" двенадцать романов, разошедшихся тиражом более миллиона экземпляров, появился собрат по литературному цеху, да к тому же однофамилец - Анна Жановна Малышева. \"Тело в шляпе\" — первое произведение молодой писательницы в серии \"Черный ворон\". Детективное расследование ведут профессионалы — сотрудники МУРа.
Что стоит за убийством владельца крупной компьютерной фирмы? Интересы бизнеса? Личная месть?.. Следствие в тупике. Журналистка Александра Митина в поисках острого сюжета для рубрики \"Срочно в номер\" пытается провести собственное расследование и невольно оказывается в центре драматических событий, последовавших за убийством бизнесмена.
Автор выражает глубокую благодарность консультанту по вопросам быта и нравов современного уголовного розыска Николаю Гастелло.
Глава 1. АЛЕКСАНДРА
Хочу спать. Но, похоже, право на сон у нас имеют только грудные младенцы. Только им достаются сладкие слова: \"Спи, деточка\", а вот мне никто никогда этого не говорит. За первым, кто скажет мне \"спи, деточка\", я пойду на край света. Право на сон? У меня есть только право на труд, и мой шеф готов подтвердить это под присягой. Глядя на его печальное и величественное лицо, на его, вместе же с тем, утомленное и измученное лицо, я понимала, что выспаться опять не удастся. Он тоже устал, Только я устала от работы, а он — от моей лени, тупости и нежелания сделать-таки что-нибудь приличное.
— Учись, — говорил он, демонстративно потирая виски, — учись читать милицейские сводки. Убивают же? Убивают. Грабят? Грабят. Насилуют? Насилуют. Ну так нарой что-нибудь хорошее.
Этот бесценный инструктаж он закончил выразительным взглядом — взглядом пожилого мичуринца, которому удалось-таки впрячь в одну телегу бультерьера и ньюфаундленда. Взгляд начальника был противоречив, как сломанный светофор, у которого горят все три глаза однако нас, нарушителей, этот сигнал стимулировал и звал в дорогу. Мы понимали, что тот, кто так смотрит, мог бы и загрызть (это от бультерьера), но воспитание не дает (а это от ньюфаундленда).
Искать что-нибудь хорошее среди убийств, изнасилований и грабежей я поехала к моему приятелю Васе, оперу из второго (по расследованию убийств) отдела МУРа. Вася был милым, шумным, толстым, невредным и с удовольствием брал меня на выезды. Во-первых, потому, что любил женское общество, а во-вторых, потому, что ценил рабский труд. По достигнутой в первые минуты знакомства с Васей договоренности, оперативники использовали меня для написания протоколов. В результате, как было отмечено на одном из совещаний с участием больших муровских начальников, процент орфографических ошибок в протоколах с мест происшествий резко снизился, и второй отдел получил Почетное звание \"самого грамотного подразделения\".
Но как только я потребовала дивидендов за собственный позитивный вклад в работу второго отдела, Вася ответил мне решительным отказом и попытался свести значимость моего участия в святом деле по борьбе с правонарушениями до нуля.
— Ошибки не могут испортить протокол, — объяснял мне Вася, почесываясь. — Скажу больше, протокол без ошибок и с запятыми — явление противоестественное. Исправлять «карова» на «корову» в протоколе — это все равно что брызгать духами на цветы. Да и как ты себе представляешь изготовление протокола без ошибок? В углу — труп, на диване — пьяный эксперт, на стуле — озверевший следователь, в дверях — перекошенные понятые. Составлять протокол без ошибок в такой обстановке просто неприлично.
Так что, как видите, опер Вася был философом, но никак не филологом. Вася говорил, что к философии он пристрастился в бытность свою омоновцем.
— Бросаешься, бывалоча, на бандита, вооруженного гранатометом, и такие философские мысли в голову лезут! Такие глубоко философские! При дамах не могу сказать.
В ОМОНе Вася дослужился до звания старшего лейтенанта, совершил какой-то подвиг, получил орден и как раз к тому моменту окончил юридическую академию. В академии он учился лет десять, не меньше, но выгнать его, как ни пытались, не смогли. Так что диплом со всеми тройками Вася бережно хранил в сейфе, который, под стать своему владельцу, был крепок, прочен и красив, а именно, представлял собой внушительную железную коробку, покрашенную коричневой масляной краской.
Странно, но в МУР я приехала очень вовремя — бригада отбывала на вызов по случаю падения с девятого этажа некоего Романа Гарцева. Вася был не в настроении и бушевал по поводу того, что его, старшего опера экстра-класса, посылают на какое-то фуфло, которое и убийством-то вряд ли окажется, и вообще при чем здесь МУР? Такой ерундой сам бог велел заниматься местному отделению.
— Наверное, потому, Вась, — заметила я, — что пострадавший — известный человек. Владелец ВИНТа как-никак.
- А что, владение винтом сейчас возведено в ранг особо примечательных явлений? У меня у самого что здесь (Вася постучал себя по голове), что в гараже…
— ВИНТ — крупнейшая компьютерная фирма, и если у человека здесь (я тоже постучала себя по голове) все хорошо, то странно, что он этого не знает.
Вася расстроился. Гибель известной личности всегда чревата пристальным вниманием к делу начальства, руганью в прессе и разборками с родственниками, которые не просто родственники, а родственники, вы ж понимаете, Его. Поэтому Вася, который поначалу был настроен весьма благодушно, ибо ехал на \"простого парашютиста\", резко озверел и произнес короткую, но яркую речь о прессе вообще (не рискну процитировать ни единого слова), а также обо мне в частности. Моя вина заключалась в том, что \"сроду ничего хорошего не скажешь, всегда припераешься с неприятностями\".
— Не исключено, — огрызалась я, — что ты бы все-таки узнал когда-нибудь про известность и богатство твоего «парашютиста». При чем тут я? Не я же его с балкона сбросила.
— Ну, это еще предстоит выяснить, — пообещал добрый Вася. — От себя могу добавить, что приложу все усилия…
И так далее, и в дальнейшем такой же злобный бред.
Погода между тем была чудо как хороша. Солнце не то чтобы светило, потому что оно опустилось уже ниже крыш домов, но явственно ощущалось и сочилось из всех возможных щелей и подворотен. Ветра не было, но мусор на тротуарах почему-то активно двигался — вероятно, пешеходы слишком активно дрыгали и скребли ногами. А главное — было тепло и зелено. Я уверена, что лучше Москвы в период ранней осени только Крым, но об этом как-нибудь позже.
На место мы приехали, разумеется, с опозданием, потому что был час пик и мы попали во все возможные пробки по дороге, из которых не могли выбраться даже с помощью милицейской мигалки. В одной из пробок Вася, отвратительно скрипя зубами, заметил, что \"женщина на корабле — стопроцентная гарантия катастрофы\", чем, естественно, спровоцировал ряд справедливых замечаний с моей стороны по поводу сомнительного сходства их вонючего газика с кораблем. Вася тоже молчать не стал, завязалась дискуссия… Короче, когда мы все-таки доехали, «Скорая» покойника уже увезла. То есть, когда «Скорая» его забирала, он был еще жив, но до больницы его живым довезти не удалось.
Отсутствие потерпевшего на месте преступления окончательно укрепило и расширило Васино плохое настроение, однако квартиру, откуда вывалился несчастный Гарцев, он нашел быстро.
В квартире была обнаружена девушка в состоянии тяжелой истерики. Девушку, судя по документам, звали Марина Вадимовна Грушина, 26 лет, не замужем, проживает в Москве. На вопросы она не отвечала, похоже, она их и не слышала, сидела, скрючившись, на краешке дивана, раскачивалась из стороны в сторону и бормотала что-то крайне невнятное. Соседи видели, как она входила в подъезд минут сорок назад. Самого падения никто не видел, и нашел Гарцева местный собачник, который выуживал из кустов своего добермана по кличке Зюган.
Опросив соседей. Васин напарник Леонид выяснил, что квартира, по словам соседей, была чужая, то есть в ней проживал не пострадавший Гарцев, а его компаньон и заместитель Иван Ку-сяшкин.
Квартира Кусяшкина произвела на меня странное впечатление. Она была скучна до омерзения — такая чистенькая казармочка. Все на местах и ничего лишнего. Удручающий порядок, как будто здесь никто не живет — ни книжки у кровати, ни чашки в раковине, ни рубашки на спинке стула — ни-че-го. Даже бутылка шампанского на кухонном столе не могла придать помещению жилой вид. Кошмар какой-то! Конечно, люди в таких условиях жить не могут, а будут гроздьями бросаться с балконов.
В принципе, на заметочку в ненавидимую всем прогрессивным человечеством рубрику \"Срочно в номер\" информации мне хватало, но усталое лицо любимого начальника стояло у меня перед глазами, и боязнь разбить его сердце написанием маленькой заметочки о таком известном человеке заставила меня совершить еще ряд телодвижений. Пока Вася своими грубыми кустарными методами пытался привести в чувство \"гражданку Грушину\", пока он призывал ее \"взять себя в руки\", советовал \"ну-ка быстренько успокоиться\" и приказывал \"тихо, я сказал!\", чувство долга заставило меня оторваться от этого захватывающего зрелища и поехать в офис фирмы ВИНТ, благо, рабочий день еще не кончился.
На прощание я посоветовала Васе причесаться, заверив его, что я бы на месте этой девушки ни за что не стала разговаривать с человеком, имеющим такую прическу. Вася не любил парикмахерских и с трудом и мукой находил для них время. Это приводило к тому, что он кромешно зарастал волосами и, чтобы не пугать убийц и убитых, собирал волосы на затылке в хвост. Васины волосы предмет моей жгучей зависти — были на удивление жесткими и прямыми, поэтому хвосту никогда не удавалось долго оставаться на одном месте, и он бродил по всей Васиной большой голове. Иногда перемещался к правому уху, реже — к левому, сползал на шею и так далее. В МУРе считалось, что Коновалов так хиппует, но я-то, встречая Васю с хвостом набоку, прекрасно знала, что его странный вид порожден его ленью, не более того.
Отойдя подальше к двери, я поделилась с ним своей версией происходящего: именно Васин внешний вид привел несчастную Марину в такое ужасное состояние. Прощальный взгляд опера Василия опять напомнил мне бойцовую собачку, только этот взгляд был абсолютно лишен противоречий, он был прост и понятен — чистый бультерьер. Загрызет обязательно.
Глава 2. РОМАН
А ведь он мог бы и не узнать об этой сделке, Как ловко они все концы запрятали! Прибыль от компьютеризации центрального офиса Нефтепрома должна была многократно превысить ту сумму, которую предлагал ему Кусяшкин за фирму. Если бы не проговорился, Роман просто остался бы в дураках. И ведь какая морда у Рехвиашвили была шкодливая, когда он проболтался! Умники! Ведь как старательно приучали его к тому, чтобы он не вмешивался в текущие дела, чтобы подмахивал платежки, не глядя… Не то чтобы денег жалко, хотя и это, но обидно, обидно ужасно. Ну, Рехвиашвили ладно, от своего коммерческого директора Роман мог ждать чего угодно, но от Ивана… Скотина неблагодарная! Испугался, это чувствовалось. Пусть теперь идет в задницу со своими предложениями, и не видать ему фирмы как своих ушей. Интересно, что он сейчас будет говорить в свое оправдание.
Роман вышел на балкон, посмотрел вниз — нет, Кусяшкин еще не подъехал, да и вряд ли он будет особо торопиться, ему еще надо собраться с мыслями, придумать толковые отговорки.
Роман вернулся в квартиру, прошелся по коридору. Квартира Ивана всегда казалась ему какой-то пустой. Пустые кухонные столы, пустые подоконники, пустая вешалка в прихожей. На вешалке болталась только шляпа — отвратительного болотного цвета, полученная Кусяшкиным в подарок от тещи. Почти все гости Ивана, увидев эту красоту на вешалке, задавали ему один и тот же вопрос:
— Вань, а чего ты ее не выбросишь? Кусяшкин обычно отвечал, что она ему нужна как нашатырь, чтоб вздрагивать и быть в тонусе и чтоб жизнь медом не казалась.
— Пока на свете есть такие шляпки и такие тещи, нас ничем не напугаешь и голыми руками не возьмешь.
Роман снял шляпу с вешалки, надел на голову и посмотрелся в зеркало. Гадость, действительно. Роман уже протянул руку, чтоб снять шляпу, и в эту минуту зазвонил телефон. Звонила Люся. С Люсей Романа связывали давние и непростые отношения, которые, как бы это сказать правильнее, несколько затянулись. Дело в том, что в далеком прошлом, будучи ребенком, Роман активно занимался общественной работой. Был членом совета дружины и членом районного пионерского штаба. Люся в те времена работала в райкоме ВЛКСМ и по комсомольской линии руководила пионерами. Она, как бы мы сказали сейчас, была шефом районного пионерского штаба, предводительствовала и воспитывала. Интересно, что в этой роли по отношению к членам штаба она пребывала и по сей день, и избавиться от ее опеки не было никакой возможности.
— Рома? Здравствуй, малыш.
Роман скрипнул зубами — нет, день определенно не удался; ему только Люсиных наставлений сегодня не хватало.
— Люсь, я ухожу, попозже созвонимся.
— Не придумывай, маленький, никуда ты не уходишь. Я прекрасно знаю, что к тебе едет твоя девчушка…
Роман действительно ждал свою приятельницу Ольгу — у них вот уже пять месяцев длились вполне интимные отношения, которые Люся сурово осуждала. И не потому, что придерживалась пуританских взглядов, а потому, что у Романа была невеста, милейшая девушка Марина Груши-на, регистрация брака с которой планировалась в конце октября. Стоит ли добавлять, что и Оля, и Марина тоже находились под плотной опекой Люси, потому что и они в детстве увлекались пионерской работой и посещали районный пионерский штаб.
Встреча с Олей сулила одну только приятность, и не стоило, наверное, отравлять предстоящее удовольствие скандалом с Иваном, но Роман просто не удержался, когда узнал о его предательстве, и потребовал приезда Ивана немедленно. \"Пусть, — думал он, — а Оля потом меня утешит\". Но Люся-то, Люся куда лезет?
— Хочешь рассказать мне, что это нехорошо, нечестно и безнравственно? А ведь нравственность в нашем кругу… Кстати, — Роман насторожился, — а откуда ты знаешь, что Оля должна приехать?
Люся пропустила вопрос мимо ушей.
— Да, Рома, это нехорошо. Но мне тоже сейчас некогда тебя воспитывать. Вместо того чтобы хамить, сказал бы спасибо. Я звоню тебя предупредить — кто-то позвонил Марише и рассказал ей о твоей встрече с этой…
— Спасибо, я понял. Давно она выехала?
— Только что. И имей в виду, она рвет и мечет. Обещала убить тебя, если все подтвердится.
— Вот было бы хорошо! — Роман швырнул трубку на рычаг и тут же стал набирать домашний телефон Оли — ему сегодня не хватало только бабских разборок.
— А-але, — пропела в трубку Олина мама.
— Алла Николаевна, это Роман, здрасьте. А Оля…
— Уехала, Ромочка, уехала, — дальше раздалось эдакое томное хи-хи, в том смысле\" наверное, что они ОБА знают, КУДА она уехала.
— Давно?
— Только что.
Та — только что, эта — только что. Он попытался прикинуть, кто доедет раньше. Хотя — какая разница, только бы не одновременно. И впервые за этот вечер Роман подумал о своем компаньоне Иване Кусяшкине без злости и даже с некоторой надеждой. Хорошо бы он приехал первым. Тогда можно было бы попросить его отловить Олю на ближних подступах и спокойно разобраться с Мариной. Роман опять вышел на балкон, откуда хорошо просматривался вход в подъезд. В крайнем случае, если Оля приедет первой, можно будет крикнуть ей прямо отсюда, чтобы она немедленно уезжала. Оля была прекрасна отсутствием предрассудков, о существовании Марины и о предстоящей свадьбе она знала и ничуть не расстраивалась по этому поводу. Ну, женится любовник, что тут такого? Пора уже, не мальчик. Вопрос: почему он женится не на ней, или вообще не приходил Оле в голову, или приходил ненадолго и безболезненно из нее уходил.
На балконе, который выходил на западную сторону, было жарко, к тому же юный меломан из квартиры этажом ниже запустил на полную громкость что-то металлическое. Да, сегодняшний поганый день должен был закончиться именно под такой аккомпанемент. Роман поморщился и повернулся было уйти с балкона… Нет, лучше уж караулить визитеров здесь, чем вздрагивать у входной двери. Он закурил и облокотился на перила. Перила были узкие, ржавые и грязные, вечернее солнце било прямо в глаза, а голова от взрывов металлической музыки раскалывалась. Он не услышал шагов за спиной. Сильный удар по голове не лишил его сознания, но оглушил настолько, что вытолкнуть его с балкона уже не составляло никакого труда.
Глава 3. ВИНТ
Название фирмы наложило неизгладимый отпечаток на лексикон ее служащих. Только ленивый и больной не игрался с производными от слова ВИНТ. Заместитель президента фирмы Иван Кусяшкин неизменно начинал рабочие совещания со слов \"от винта!\". Молодые хорошенькие сотрудницы на слишком настойчивое внимание со стороны немолодых и не всегда хорошеньких сотрудников неизменно отвечали «отвинтись», а плохое настроение начальства характеризовалось как \"завинчивание гаек\" или (крайняя степень раздражения) \"срыв нарезки\". Хорошая сделка называлась \"все винтом\", а плохая \"не завинчивается\", а сложную фамилию коммерческого директора Рехвиашвили сотрудники фирмы переделали в РехВИНТОшвили. Ну и так далее.
Саша появилась в ВИНТе за несколько минут до окончания рабочего дня, однако принесенное ею известие о гибели Гарцева заставило сотрудников забыть о спешных домашних делах и планах. Смешное удостоверение \"Добровольного помощника милиции\", сделанное Васей для Саши в минуту всплеска добрых чувств, вызванных алкогольной интоксикацией, не вызвало у служащих фирмы никакой иронии, и Саша приступила к опросу. Поскольку начальства не было — Гарцева по вполне понятным причинам, Кусяшкина — по неизвестным: \"вроде уехал куда-то на переговоры\", общение с коллективом Саша начала с секретарши Гарцева Алисы.
Алиса являла собой стопроцентно типичную секретаршу. Блондинка с волосами ниже пояса, с ногами чрезмерной длины, с ногтями темно-синего цвета и с голосом томным и глуховатым. Короче, то что надо.
Минут через пятнадцать, после ритуального и вполне понятного в таких обстоятельствах монолога о том, какой \"прекрасный человек был Роман Владимирович, нет, вы себе не представляете, такой умный, такой добрый…\", Алиса перешла, наконец, к сути дела. Оказалось, что секретаршей Гарцева она больше числилась, а на деле работала с Кусяшкиным.
— Знаете, Роман Владимирович фирму организовал, все наладил, а Иван Иванович, ну, они же друзья с детства и так доверяли друг другу, он расстроится, вы увидите, такой удар! Да, так вот, Иван Иванович — он как бы директор и в последнее время всем руководил, а Роман Владимирович, ну, они обсуждали все, наверное…
— Наверное?
— Ну, нам-то этого не рассказывали, но так повелось уже, что без Ивана Ивановича ничего не решалось, и он все время здесь, очень много работает. А Роман Владимирович, ну, он, что ли, не такой увлеченный. Он считал, что главное — все хорошо организовать, а там уж само пойдет, если рельсы правильно положены. Потом у него были какие-то другие проекты, и на фирме иногда ему было, ну, скучно, что ли. Говорят, он даже хотел продать ее Ивану Ивановичу, то есть не то что он хотел, а ему предлагали.
— Кто?
— Ну, все. Сам Иван Иванович, потом, наш коммерческий директор Сергей Алексеевич Рех-виашвили.
— И что?
— Он вроде бы, согласился. То есть он не всю фирму продавал, а контрольный пакет акций, но все равно оставался в совете директоров.
— Для вас это что-нибудь изменило бы?
— Нет, то есть я хочу сказать, что нас не касается, как делятся прибыли. Мы тоже получаем маленький процент от суммы продаж, ну, как стимул, что ли, лучше работать. А так Роман Владимирович к нам относился лучше, он добренький, спокойный, а Иван Иванович, наоборот, очень строгий, может и наорать, и даже часто орет. Но все равно последнее время всем руководит Иван Иванович, так что приходится терпеть его плохой характер.
— А Гарцев не работал?
— Нет, ну что вы, работал, конечно, но не так много. Ну, так вышло, что они сначала как бы делили работу пополам, а потому Иван Иванович все больше участков себе забирал, сам, не то что Роман Владимирович на него переваливал, просто Иван Иванович, он такой человек, он все должен контролировать, его раздражает, если он не знает чего-то, как он говорит, если у него не полная картина. Вам, наверное, скажут, ну, люди разные, знаете, не все доброжелательные, и некоторые говорят, что двум хозяйкам стало тесно на одной кухне.
Коммерческому директору Сергею Рехвиашвили гораздо больше подошла бы фамилия Иванов или Сидоров. Ничего грузинского в его внешности не просматривалось, скорее все было наоборот: копна соломенных волос, светлые глаза, маленький нос картошкой. О том, что Рехвиашвили был акулой капитализма, говорило не только название его должности, но и наглый оценивающий взгляд, жесткие, как будто вырубленные из камня, носогубные складки и тонкие крепко сжатые губы. Он изучал якобы милицейское удостоверение Александры с видимым удовольствием:
— Добровольный помощник? Надо же, как времена меняются. Раньше добровольных помощников никому не показывали, и уж тем более сами помощники этого не афишировали, а сейчас уже и ксивы выдают. Прелестно.
— Я… не в том смысле помощник, а наоборот… то есть я хочу сказать… Помощники бывают разные.
— Это конечно! Если я правильно понял, вы будете расследовать этот несчастный случай?
Саша, прекрасно понимая, что Рехвиашвили выбрал самое для нее невыгодное направление разговора и что, если так пойдет, через минуту-другую ее милицейский облик будет безжалостно развенчан злым коммерческим директором на глазах доверчивого коллектива ВИНТа, резко рванула одеяло на себя. Старательно изобразив на лице высокомерное недоумение, она перебила Рехвиашвили:
— Несчастный случай? — еще одна гримаса, и больше брезгливости, больше… — Вы полагаете?
— А вы предполагаете, что Романа убили? — и хотя тон коммерческого директора был все еще ехидным, Саша чуть не захлопала в ладоши: заглотил-таки наживку!
— Ну… не то чтобы. Просто, все надо прояснить.
— И кто же убийца, по-вашему?
— Как вы справедливо заметили, я не следователь, а только помощник. Следователь просил меня узнать, не было ли у вашего шефа врагов, недоброжелателей, конкурентов, которым он перешел дорогу. Ну, вы же знаете, сначала всегда ищут мотивы.
Рехвиашвили посерьезнел.
— Вам уже наплели здесь про Ивана? Ерунда! Если исходить из того, что люди, занятые бизнесом, теоретически должны хотеть убрать своих компаньонов, то нам никогда не понять, как это многие компании управляются коллегиально.
— Может быть, у этих людей просто руки до компаньонов не дошли.
— Ха. Может. Но к нашей фирме эта схема не очень применима.
— Это почему?
— Потому что, во-первых. Роман не очень-то мешал Ивану. Иван забрал себе все рычаги управления, и бухгалтерию в том числе, и имел все, что хотел. Во-вторых, они обо всем договорились к взаимному удовольствию.
— А если бы не договорились?
— Ну, если бы не договорились, то все было бы по-старому. Но, милая девушка, если игроки в процессе игры обнаруживают, что играют уже не в футбол, а в шашки, то они оговаривают правила новой игры. Так и у нас: жизнь изменилась, и, соответственно, назрела необходимость перераспределения полномочий.
— Я правильно поняла, что Гарцев в результате перехода к шашкам терял часть доходов?
— Не столько доходов, сколько власти. Но — вместе с головной болью.
— Но ведь Гарцев мог бы отказаться.
— Тогда Кусяшкин мог бы уйти. И фирма вряд ли пережила бы это, а Гарцев сейчас уже не смог бы, да и не захотел бы опять все на себя взваливать. То есть фирма не закрылась бы, но нас очень быстро бы оттеснили на далекие позиции конкуренты. У Гарцева и выбор-то был небольшой: либо рисковать фирмой и все равно терять деньги в результате, либо выгодно акции продать и доходы сохранить.
— То есть отношения у них были не очень хорошие?
— Почему?
— Ну, если встал вопрос \"или — или\".
— Дело не в отношениях, и вопрос этот встал не вдруг. Он вставал, если хотите, последние два года. Ненормально же, когда два руководителя и главный не тот, кто реально руководит. Отношения, строго говоря, здесь вообще ни при чем. Для бизнеса так было лучше. К тому же \"или — или\" — так никто не говорил. Все Понимали, что фирму основал Гарцев и отбирать ее у него было бы некрасиво. Но на чужом горбу в рай перманентно въезжать тоже нехорошо. Основные успехи фирмы и прибыли, соответственно, — это Кусяшкин, и только он. И Гарцев тоже это понимал. Кстати, Иван никогда не угрожал тем, что уйдет, но это как-то подразумевалось.
— И когда планировалась продажа этих акций?
— Акций, как вы себе это представляете, вообще нет. У нас закрытое акционерное общество. И не было торжественного подписания договора о том, что некто Гарцев некоему Кусяшкину продает часть фирмы. Они договорились, и все. Подобные дела так и делаются. Просто принимаются новые правила, и все участники процесса с этим соглашаются.
— И теперь Кусяшкин — владелец фирмы.
— У него 75 процентов.
— А было?
— А было 30.
— И Гарцев так спокойно отвалил ему свои 45?
— Не за так же! Иван должен был заплатить ему очень приличную сумму.
— Сколько?
— Это их дело.
— Вы не знаете?
— Я не знаю точно, они долго договаривались, передоговаривались. Спросите у Ивана, захочет — расскажет.
— Вы сказали, должен был заплатить. То есть не заплатил еще?
— Сразу таких денег у Ивана быть не могло, в любом случае это делается постепенно. Деньги в деле.
— Но свои 75 процентов он получил сразу, а не постепенно.
— А что — продавать по кускам по мере поступления средств, что ли? Сегодня деньги, завтра стулья — не всегда лучший способ расчетов.
— Мог Гарцев покончить с собой, как вы думаете?
— Нет, конечно. С чего? Для него продажа этих акций никакая не трагедия, обычная сделка. К тому же он скоро собирался жениться, так что и здесь все в порядке. Я думаю — несчастный случай, облокотился неудачно, что-то в этом роде. Я был у Ивана дома, там такие низкие перила на балконе…
— И когда вы видели Гарцева в последний раз, он не был ни расстроен, ни угнетен?
— Нет, не был.
— Кстати, когда это было?
Рехвиашвили задумался:
— Точно не помню, дней пять назад примерно. В последний год он в офисе редко бывал.
Рехвиашвили был единственным из обитателей офиса, кто, поговорив с Сашей, немедленно уехал. Остальные демонстрировали просто-таки бешеную готовность поделиться с \"сотрудником милиции\" наболевшим. И делились почти до девяти вечера. Ничего принципиально нового, правда, они не сообщили. В своих предположениях о причинах смерти хозяина сотрудники фирмы были достаточно единодушны: несчастный случай. Убийство и тем более самоубийство все отвергали с ходу. И Саша чем дальше, тем больше склонялась к тому, чтобы с ними согласиться. И согласилась бы, если бы в офисе ВИНТа неожиданно не появился новый персонаж. Произошло это в тот момент, когда сердобольная Алиса отпаивала Сашу кофеем после трудов праведных в приемной Гарцева-Кусяшкина. Туда-то и влетела милейшая девушка Юля, которая, по счастливой случайности, работала в ВИНТе секретаршей Рехвиашвили. Ее не было в офисе, когда пришла Саша, — по причине посещения зубного врача она ушла с работы раньше.
— Ключи забыла, — сообщила она Алисе, — а вы-то чего здесь делаете? Ночь уже практически.
— Ой, Юля, у нас такая беда, — Алиса опять вооружилась страдальческими интонациями, — Роман Владимирович, разбился!
— О господи! — Юля присела на стул рядом с ними. — Конечно, он был так расстроен сегодня, так огорчен. В таком состоянии вообще нельзя за руль садиться.
— Да нет, не на машине… — начала было объяснять Алиса, но Саша, у которой моментально открылось второе дыхание и охотничий азарт, не дала Алисе договорить.
— Огорчен? Сегодня? Вы его видели?
— Да, здесь. Он с моим начальником ругался, а потом с Иваном Ивановичем.
— С обоими сразу?
— Нет, по очереди. Сначала они ругались в кабинете у Сергея Алексеевича.
— Рехвиашвили?
— Да.
\"Интересно, — подумала Саша, — зачем это Сергею Алексеевичу Рехвиашвили потребовалось скрывать от меня факт встречи с покойным Гарцевым? Да и глуповато скрывать то, что они виделись сегодня, а не неделю назад. Он что, не понимает, что свидетелями их встречи с Гарцевым была половина служащих фирмы? Но раз врет, значит, есть причина\".
Однако Юля продолжала:
— А потом Роман Владимирович звонил Ивану Ивановичу из приемной — Иван Иваныча сегодня в офисе не было, — обвинял его в чем-то, вроде тот его как-то обманул. Говорил, раз так, то их прежние договоренности не считаются.
— В чем обманул?
— Не знаю. Разговор был очень коротким, но получалось так, что Роман Владимирович чего-то не знал раньше, а теперь узнал и сердится. Я вообще никогда не слышала, чтоб Роман Владимирович так с Иваном Ивановичем разговаривал, они же друзья, вы знаете? Он велел ему приехать и поговорить.
— Сюда приехать?
— Нет, где-то они встретиться должны были в другом месте. Вот, не сложилось.
\"Ну почему же, — подумала Саша, — как раз сложилось, судя по всему. Только не в пользу Романа Владимировича Гарцева\".
Глава 4. АЛЕКСАНДРА
Приятно собственными руками найти убийцу и подарить органам правопорядка. Мы добрые, нам не жалко. Я представляла себе раздавленного восторгом Васю, который долго будет жать мне руку и умолять не оставлять его своими заботами и впредь. Теперь оставалось только совместить мои интересы с интересами правоохранительных органов. Нехорошо будет, если Вася узнает о том, кто убийца, только из опубликованного материала. Поэтому лучше это сделать одновременно, то есть завезти Васе написанный материал, который планируется в послезавтрашний номер. Тогда он успеет и преступника задержать, и в глазах начальства свое сыщицкое достоинство не уронить.
Убийцу я нашла, теперь осталось набрать подробностей, этих, как их, штрихов к портрету. Типа \"дома он был нежным, заботливым отцом\". Мой шеф называет копание в личной и семейной жизни преступника \"вторым пластом\" и \"неожиданным ракурсом\". Его мало интересовали судебный процесс, протокол, материалы дела, зато он всегда готов был жизнь продать за информацию о том, какую кашку ел в детстве маньяк и каким было его первое любовное разочарование. Однажды я притащила ему бесценное, на мой взгляд, интервью с человеком, приговоренным к смертной казни. \"А чего ты с ним-то разговаривала? — удивился он. — Ты с матерью его поговори, с женой…\" Судя по всему, в юности Майонезу случайно попался учебник по семейной психологии, который велел искать причины всяких гадостей в детских переживаниях, в крайнем случае — в юношеских.
Кстати о шефе. Звали Александр Иванович Полуянов, редакционная кличка Майонез. Не потому, увы, что он был универсальной приправой ко всему. Странная кличка Александра Ивановича родилась в канун нового, 1992 года, когда отдел происшествий готовился отметить неумолимо надвигающийся праздник. Все было готово, салаты наструганы, колбаса порезана, водка охлаждена. И, как водится, в самый последний момент вспомнили, что заправлять салаты нечем — забыли купить майонез. Стажерка Оля Козлова была немедленно послана в ближайший гастроном за недостающим ингредиентом. Александра Ивановича в тот момент в отделе не было отлучился \"по делам\".
Гости прибывали, возбуждение присутствующих нарастало, всем хотелось срочно праздновать, но верноподданнические чувства заставляли ждать начальника, а привычка к вкусной и здоровой пище мешала приступить к поеданию салатов, не заправленных майонезом.
\"Сейчас, сейчас, — успокаивала всех референт Любочка, — сейчас придет Оля с майонезом, и мы сядем\".
Оля и Александр Иванович появились одновременно и были встречены шквалом аплодисментов. После чего праздник немедленно начался.
Через пару часов, когда Александр Иванович отлучился по очередным делам. Лева Мотькин, корреспондент соседнего отдела и новый человек в редакции, спросил у присутствующих, почему мы, собственно, называем Александра Ивановича майонезом. Присутствующие вопроса не поняли, потому как никогда ничего подобного себе не позволяли. \"Ну как же, — возразил Лева, — вот вы все время говорили: \"Сейчас придет Оля с майонезом, Оля с майонезом\", а потом пришла Оля с Александром Ивановичем. Значит…\"
В этот миг начальник отдела происшествий обрел свое новое имя.
Родом Майонез был из Хабаровска, чем чрезвычайно гордился. Все знали: факт рождения не где-нибудь, а именно в Хабаровске, является его персональной заслугой. Такое под силу только людям сильным и умным; тем же, кто своевременно не позаботился о выборе правильного места рождения, оставалось только кусать локти, рыдать по ночам и проклинать свою нерасторопность. Я, увы, родилась не в Хабаровске, а потому мне было суждено только замаливать свой грех непосильным трудом и терпеть презрительное отношение Александра Ивановича.
Спорить с Майонезом осмеливались только горячо ненавидящие себя мазохисты. Александр Иванович был человеком простым и грубым, но не этим он был страшен. Всеобщий дискомфорт достигался тем, что он активно, не страшась преград, внедрял в жизнь собственную философию, которую сам же и придумал. Майонез на полном серьезе полагал, что редакция газеты — это воспитательное учреждение, а на нем — Александре Ивановиче, как руководителе одного из подразделений редакции, — лежит святая обязанность делать из сырого материала (стажеров, корреспондентов и просто авторов) людей. Никому не было известно, что именно он подразумевал под «людьми» и какой продукт должен был получиться на выходе после майонезовской обработки, зато методы превращения в людей были известны всем. Мой шеф считал, что, если человека, то есть не человека еще, а молодого корреспондента, не возить с подкупающей регулярностью \"мордой об стол\", не объяснять ему, что он полная бездарность, дурак и невежда, из него никогда ничего не получится. Вот именно так: никогда и ничего.
Трудностей Майонез не боялся и с готовностью брался за любые, даже самые бесперспективные с воспитательной точки зрения варианты. Чем хуже, тем лучше. Что выдавало в нем истинного художника и профессионала.
У меня был приятель Саша Катамахин, который промышлял тем, что исправлял девушкам фигуры путем зверских физических упражнений. Так вот, если к нему приходила в целом нормальная девушка, недостатки фигуры которой никак нельзя было назвать дефектами, он за нее не брался. \"Что с тобой делать-то, вяло говорил он, — сама все можешь исправить, побегай месячишко вокруг дома, ешь поменьше плюшек, все само собой наладится\". Зато стокилограммовые девчонки с кривыми ногами и, желательно, горбом вызывали у Саши\'прилив творческих сил. \"Вот это — интересный экземпляр, — Катамахин потирал руки и облизывался, приступим немедленно\".
Так и Майонез — его мало интересовали взрослые мужчины родом из Свердловска или Тюмени (я уже не говорю про Хабаровск), которых \"жизнь уже, слава богу, воспитала\", зато \"слабоумные московские девочки\" подлежали длительной термической обработке. Я, разумеется, была из таких. И Майонез ежедневно зубилом и кувалдой вырубал из этой глыбы \"дури и амбиций\" настоящего журналиста, то есть, как я это понимала, забитого покорного типа, неуверенного в себе, сильно пьющего и с плохим цветом лица. При этом допускались, то есть не отрицались начисто, творческие способности.
А уж если воспитуемый умел найти \"неожиданный ракурс\" и набрать пару килограмм \"штрихов к портрету\", он мог не бояться выволочек и справедливых высказываний в свой адрес в течение целого дня.
Источник недостающих \"штрихов к портрету\" убийцы мне подсказал еще в ВИНТе Алексей Сунцов, директор по маркетингу. По его словам, исчерпывающей информацией о Кусяшкине владела его бывшая жена Ирина, которую на фирме знали хорошо и, как мне показалось, не любили. Хотя среди женского персонала у нее было полно приятельниц, с которыми она регулярно созванивалась и встречалась.
— Шпионит, — заверил меня Алексей Сунцов. — Ей нужна свежая информация об Иване.
— Информация какого плана?
— Прежде всего денежного, ну и амурные дела, конечно. Но тут у нее вечный облом. Иван принципиально на работе — ни-ни.
— А после работы? Сергей развел руками:
— Это его личное дело. Но Ирка даже нанимала частного детектива, чтоб следил за Иваном и ей докладывал. Но момент неудачный выбрала — конец года, финансовые отчеты. Короче, он здесь днями и ночами торчал, а через неделю засек этого детектива у себя в подъезде и с лестницы спустил. А потом перевербовал.
— Как?
— Так. Доплатил ему немного и послал следить за женой. И, представьте, удачно. Нет, это слово не подходит. Результативно, вот! С помощью детектива он ее застукал с любовником.
— Ужас какой!
— Не думаю. У меня есть основания полагать, что Ивану это пришлось как нельзя более кстати. У него в тот период, тоже завелась подружка, и все было очень серьезно. Так что с Ириной он развелся с видимым удовольствием.
— А она? Она-то как?
— Она — без удовольствия.
— Почему? Если у нее есть любовник, то логично предположить, что и она не очень дорожила этим браком.
— Я вас умоляю! Любовник — любовником, а богатый муж — богатым мужем. К тому же, как у нас говорят, ее любовник — это на гормональном фоне. В тридцать три года женщинам позарез нужно мужское внимание, а Иван ее… ну, как сказать?..
— Ну, скажите как-нибудь.
— Уставал он сильно на работе.
— До такой степени, что…
— Плюс романчик на стороне. Только вам это все ни к чему. Несчастный случай произошел с Романом, так что запутанные семейные дела Ивана вам вряд ли помогут.
— Не скажите. — Я понимала, что мой, нездоровый интерес к частной жизни известных бизнесменов следует хорошо обосновать. — Когда у органов внутренних дел есть основания подозревать убийство, интересно все, просто все.
— Да? Ну, пожалуйста. Хотя наши девушки вам наверняка лучше и подробнее расскажут про Ивана и его семью. У нас в ВИНТе семейная жизнь начальника уже третий год лидирует в списке душещипательных хитов.
— Девушки — само собой. Но и вы расскажите.
— Рассказываю. Но со слов тех же девушек. С Иваном, как вы понимаете, мы этого не обсуждали. Значит, он развелся с женой из-за большой любви.
— Вы же говорили, что из-за ее неверности.
— Это был повод. А так — Иван на старости дет влюбился, намерения имел серьезные, а жена ему чрезвычайно помогла своим… своим… как сказать?.. недостойным поведением.
— И что сейчас?
— Сейчас его девушка выходит замуж за Романа. А жена Ирина вскоре после развода родила третьего ребенка.
— Ух ты! Прямо мексиканский сериал.
— Круче.
— То есть он опять живет с женой?
— Отнюдь. С женой все порвато, хотя она надежды не теряет. Согласитесь, маленький ребенок — это серьезный аргумент для воссоединения семьи.
— А почему девушка-то выходит замуж за другого?
— Понятия не имею. Что-то не сложилось у них. Наши говорят, как раз Ирина постаралась. Поссорила их все ж таки. Не хочет Ивана никому отдавать и не отдает.
— Такая любовь немыслимая?
— К сытой жизни. Богатый муж, занятой, дома его не бывает — чем плохо? А может, и любовь, кто их разберет.
Ирине Кусяшкиной я позвонила скорее для очистки совести, мне как-то не верилось, что она будет со мной откровенничать. Начало разговора было именно таким, как я и предполагала. В нежном, почти детском голосе немедленно зазвенели металлические нотки:
— Милиция? Гарцев? А при чем тут Иван?
— Ни при чем.
— А я тут при чем?
— Мы предполагаем, что вы можете многое о нем рассказать, потому что он много лет был близким другом вашего мужа…
— Бывшего мужа.
— Ну да.
— Так у него самого и спросите.
— И у него спросим, одно другого не исключает. Ваша оценка может быть точнее.
— Почему это?
— Во-первых, вы женщина; во-вторых, немножко со стороны.
Она почему-то засмеялась:
— Ладно, приезжайте. Поговорим.
— Сейчас?
— Сейчас.
— Куда?
— Домой ко мне, конечно. Или вы хотите, чтобы я о Романе у вас в милиции рассказывала?
Мы этого не хотели. И я поехала.
Ирину, кажется, как ни кощунственно это прозвучит, гибель Гарцева очень развлекла и даже отчасти порадовала.
— Допрыгался! — констатировала она, встречая меня в прихожей. — Ну, рассказывайте.
\"Шпионит\", — вспомнила я Сунцова.
— Я думала, это вы мне что-нибудь расскажете.
— Я — потом. Так что случилось?
— Падение с девятого этажа — вот и все, собственно. То ли самоубийство, то ли несчастный случай, — я нещадно эксплуатировала версии сотрудников ВИНТа.
— Самоубийство?! — Ирина расхохоталась. — Да Рома так себя обожал, что дальше некуда. Не смешите меня.
Во время разговора с Ириной я не могла отделаться от странного чувства, что у меня не одна собеседница, а по крайней мере две, и очень разных. Шизофреническое раздвоение личности? Нет, это когда сам раздваиваешься. А когда раздваиваются окружающие — что это? Но Ирина определенно существовала в двух ипостасях: одна — злорадная стерва, испытывающая острую нехватку жутких сплетен о знакомых и готовая поглощать оставшийся от этих сплетен сухой остаток большой ложкой, и другая — очень домашняя женщина, с тихим голосом и хорошо развитым материнским инстинктом.
— Пашенька, солнышко, — кудахтала она над полуторагодовалым сыном, смотри, какая тетя У нас в гостях. Тетя Саша, скажи, Са-ша.
Пашенька, держа наперевес пластмассовую лопату, смотрел на меня злобно и браться за заучивание моего имени не хотел ни в какую. Я твердо знаю, что с чужими детьми, если ты оказываешься на территории их родителей, надо активно общаться, заигрывать и сюсюкать, причем делать это так, чтобы родителям казалось, что большей радости для тебя не существует. И я попыталась.
— А что же ты здесь копаешь? — спросила я, стараясь, чтобы в моем голосе было побольше сладости. — Покажи тете, как ты с лопаткой играешь.
Не показал. А я настаивать не стала.
— Что ты хочешь, солнышко? — продолжала между тем Ирина. — Что? Скажи маме.
Солнышко, видимо, хотело, чтобы тетя Саша побыстрее очистила помещение, однако выставить меня отсюда Пашеньке мешал сравнительно скромный словарный запас, состоящий из четырех слов.
— Представляете, — умирая от гордости, говорила Ирина, он уже умеет говорить \"дай, мама\", «баба» и «изя». \"Изей\" оказался не дядюшка из Витебска, что напрашивалось, а старшая дочка Кусяшкиных шестнадцатилетняя Лиза. Еще в четырехкомнатной квартире проживали средний их сын Алексей одиннадцати лет и мать Ирины Неля Павловна, которая «баба». Почему в лексиконе Павлика не был зафиксирован брат Алеша, оставалось только гадать.
Дети младшего дошкольного возраста вызывают у меня сложные чувства. Приличествующее их появлению умиление неизменно соседствует с желанием никогда больше этого умиления не испытывать, а жить себе спокойно в окружении грубых и испорченных взрослых. Что касается Паши, то его легко можно было бы использовать в качестве профилактического средства для молодых особ, подумывающих, а не обзавестись ли им здоровым потомством. Закралось подобное сомнение — покажите им солнечного Пашу, и все как рукой снимет. За те полчаса, которые Паша провел с нами (далее был отправлен спать, ибо режим, слава богу, превыше всего), он дважды описался, трижды плюнул на стол, опрокинул сахарницу, посетил санузел и обмотался туалетной бумагой, а также продемонстрировал, наконец, зачем ему лопата, использовав ее для избиения кота Барсика, которого, после окончательной расправы, видимо, планировал закопать здесь же, в углу кухни.
После отхода Павлика ко сну я испытала чувство, близкое к блаженству. Правда, вместе с Пашей был утрачен сладкий образ заботливой мамы Иры, и осталась одна обиженная на жизнь стерва. В процессе возни с сыном Ирина хорошела; переключаясь на меня, определенно дурнела. То есть лицо ее оставалось таким же красивым и холеным, но злоба придавала ему какое-то крысиное выражение.
— Роман ну о-о-чень себя любил. Посмотрите, он ведь ни разу женат не был, и все потому, что боялся лишних напрягов и того, что кто-то будет хозяйничать на его территории. Ведь он даже баб водил к Ивану, а то, не дай бог, кто-нибудь какую-нибудь тряпочку, которой Ромочка со стола вытирает, не на место положит! Он этого не выносил. Все себе, все для себя. Я ему говорила: ты для кого деньги гребешь, для кого квартиры покупаешь и дачи? А он: \"Для Ромочки\". Взрослый мужик так не должен рассуждать.
— Мне сказали, он собрался жениться, — напомнила я.
— Заставили. — Ирина криво ухмыльнулась. — Люська заставила. Она кого хочешь в бараний рог согнет. И то, мне кажется, он в последний момент сбежал бы. Да что там кажется — я уверена.
— Не хотел жениться?
— Не хотел. Но они так на него навалились, одна с соплями, другая с моралями.
— Одна — это Марина? — уточнила я.
— А другая — Люся. Вы про пионерский штаб слышали?
— Пионерский? — я удивилась. — Так сейчас же пионеров уже нет.
— Зато раньше были. Не слышали? Раньше были такие продвинутые активные пионеры, сборы и слеты проводили, в походы ходили, и так до старости. Их настолько сплотила пионерская юность, что расстаться они уже не могли. Иван, например, в этот штаб не попал в силу своей общественной пассивности, а Рома попал. Поэтому такой урод и получился. Они все там уроды. Ну, нормально, скажите, когда тридцатипятилетние тетки и дядьки прутся в поход на сто первый километр, жгут костер, поют песни, ведут бредовые разговоры о том, что есть и9тина, а потом трахаются друг с другом, не очень вдаваясь, кто с кем.
— Ну уж…
— Да-а, правда. То есть там у них случались и серьезные романы, но, во-первых, это им не мешало уделять внимание другим членам штаба, а во-вторых, они все время менялись возлюбленными.
Спасибо, Ира. Я подумала, что если все это правда, пусть даже несколько преувеличенная, то как тема для статьи вполне годится. Пикантный рассказ о том, как калечит судьбы заидеологизи-рованное прошлое бывших пионерских активистов. Какой журналист от этого откажется?
Я достала блокнот:
— Так у них там настоящее членство?
— Формально — нет, а по сути — да. Жесткая иерархия, общественное выше личного, мероприятия… — Ирина перечисляла внешние признаки пионерского штаба с выраженным отвращением.
— Сейчас-то какие мероприятия?
— Походы, я ж говорю. Да любая их встреча — это мероприятие. Они готовятся, распределяют обязанности, ставят пьески, учат роли. На дни рождения, допустим, они пишут дефективные стихотворения и читают их на десять голосов.
— А — зачем?
— Для приятности. Им это нравится. Покажи их нормальным людям засмеют. А друг для друга — все нормально. Они как бы любят друг друга, так что им не приходится бороться за любовь и уважение вне их круга. Все чувства для внутреннего штабного потребления.
— А кто это — Люся?
— Люся — это их куратор со стороны комсомольского штаба. Поэтому она у них начальница. Она благословляет их браки, если это вдруг случается, она руководит процессом. Рома, кстати, был довольно долго ее мальчиком, а потом она приняла волевое решение отпустить его, подобрала ему какую-то там другую девочку и начала приучать к ней.
— Приучать?
— Да, путем групповушки. На троих — Люся, рома и эта девочка.
Мне становилось все интереснее и интереснее.
— Зачем?
— У них все в обратном порядке — сначала решают, что ТАК ЛУЧШЕ, а потом начинают под это жизнь подгонять. Люся однажды решила, что нельзя Рому на себе зацикливать, она его на пять лет старше, он привыкнет, и потом его опасно будет на волю отпускать, погибнет вне зоопарка.
— А оставить себе навсегда нельзя?
— Значит, нельзя, раз она так решила.
— А почему сразу не отдать той, другой?
— Наверное, чтоб внешняя разница претенденток и, возможно, другая техника секса не испугали бедного мальчика. Постепенное привыкание лучше. Это она так говорила. Вот вам в одной койке новая девочка, и тут же под рукой привычная Люся: нога, рука, грудь.
— А Рома слушался?
— Выходит, слушался, он же в этом участвовал. Потом девочка надежд не оправдала, чем-то Люсю прогневила, и она нашла ему Марину.
— Тоже на троих?
— Нет. По-моему, нет. Во всяком случае, я об этом ничего не знаю. Было видно, что Ирине хочется сказать гадость, но не хочется грешить против истины.
— И Рома безропотно согласился на Марину.