Я швырнул ручку на стол.

Выслушав меня, Шандра кивнула:

— Расслабься. Просто скажи нам правду, и мы не станем докладывать ФБР.

— Эти переселенцы с Логреса… они ведь желали счастья своим детям и все решили за них… совсем как мой отец…

Ларч облизнул губы.

— Ладно… Все из-за футбола. Я болею за «Святых».

— Очень похоже, — согласился я. — Продлить свою жизнь через детей — один из главных человеческих инстинктов еще с той эпохи, когда жизнь измерялась шестью или семью десятилетиями. В нем нет ничего дурного, если предки не уродуют потомков, не подгоняют их физически и нравственно к своей системе ценностей… — Я криво усмехнулся. — Мой грех — противоположного свойства. Я породил тысячи потомков, но не воспитал ни одного из них. Точеные брови Шандры приподнялись, придав ее лицу тревожное выражение.

— Новоорлеанских «Святых»?

— Да. И еще за несколько других команд. Но в этом году они то и дело меня подводили. Вот и получилось, что я задолжал кучу денег. — Он снова облизнул губы. — Большую кучу денег. Одному парню по имени Рэй Перкинс. Ну, по крайней мере, он себя так называет. Кто его знает, как его по-настоящему зовут. Слухи про него ходят, что он во многих делишках замешан. Он хотел завести себе телохранителя и нашел парня вроде вас, бывшего НК-МЭМС. Ну, мы и заключили сделку. Я передал ему какое-то количество обыкновенных мух — Musca domestica, и мы договорились, что я буду поставлять новых по мере убыли роя. Перкинс за это пообещал… э-э… списать долг.

— Тысячи… Ты так часто женился? И твои браки были короткими?

— И куда ты передал этих мух?

У меня мелькнула мысль: а вдруг даже такой тип, как Ларч, сможет догадаться, что мой вопрос содержит в себе больше, чем просто профессиональный интерес. Но тревожился я напрасно.

— Браки тут ни при чем, девочка, мое потомство — продукт искусственного осеменения. Когда-то я считался знаменитостью, а женщины так тщеславны… Мой генотип был модным, и они желали растиражировать и увековечить его. Кажется, она почувствовала облегчение.

— В контору, расположенную в каком-то кондоминиуме в Чикаго. Адреса не знаю. Мы отправили им долгоживущие образцы, генно-модифицированные, разумеется, так что новых я должен был поставлять ему раз в шесть-восемь недель. Musca domestica — с удвоенной продолжительностью жизни. Естественно, стерильные, чтобы не засорять окружающий генофонд. Даже у вояк еще нет таких. Последняя разработка. Проходят бета-тестирование.

— Это совсем не похоже на естественный процесс… Я думаю, такие потомки не могут требовать твоего внимания и помощи. Но ты сказал, что считался знаменитостью… Разве ты уже не знаменитость, Грэм?

Люди с психологией торговцев подержанными машинами уверены, что если говорить достаточно долго, то собеседник забудет о том, зачем пришел.

— Увы, слава преходяща! Двадцать тысяч лет слишком большой срок, и теперь я сделался скорее историческим персонажем вроде Александра Великого, Нерона и Альберта Эйнштейна. Знаешь, меня вполне серьезно спрашивали, не доводилось ли мне встречаться с этой троицей, — и спрашивали не детишки! Ну, и кое-что еще… У меня масса клонированных органов, подвергнутых генетической коррекции, и хоть я не киборг, но, если разобраться, я уже не прежний Грэм Френч… Тебя это не смущает?

Лорел тоже это заметила.

— Счастлива узнать, что мы все-таки не впустую вкладывали в вас деньги и вы кое в чем продвинулись, — заметила она. — Скверно только, что ты решил передать эти ваши достижения уголовникам. Как это называется, Кип?

Искоса взглянув на меня, Шандра взболтала воду ногами.

Я понятия не имел, чего она хочет, поэтому вывалил все синонимы.

— Предательство? Шпионаж? Саботаж? Измена родине? Разглашение государственной тайны?

— Вовсе нет, Грэм! Ведь твои клонированные органы лучше старых! Только одно хорошее и ничего плохого.

— Слышал, Брюс? Ты не просто мух передал этому парню, ты передал ему сверхсекретных мух! Даю тебе самый последний шанс. Куда ты их доставил?

— Ну, если так… Но ты не беспокойся, детка, в настоящий момент я бесплоден. Ее глаза расширились.

— Я же сказал, не знаю адреса! — Он махнул в мою сторону, чуть не свалив при этом стоящую на столе фигурку Дарта Вейдера, выполненную в виде китайского болванчика с качающейся головой. — Спросите его. Он подтвердит, что я говорю правду.

— Ладно. — Лорел сняла с меня необходимость выкручиваться. Она развернула монитор компьютера в сторону Брюса. — Вот тебе сайт EarthMaps. И не рассказывай мне сказки, что не сумеешь с его помощью отыскать это здание.

— Насовсем?

— Помни, — добавил я, — нелегальное использование государственных секретов является уголовно наказуемым деянием.

— Конечно, нет! Это всего лишь мера предосторожности. Знаешь, на перенаселенных мирах не поощряется рождение детей, даже если их отцом стал знаменитый Кэп Френчи… Но мою способность можно вернуть. Я хорошо запомнил этот разговор — первую нашу беседу о детях. Если б я мог предвидеть, к чему это приведет! Ну, как говорится, человек предполагает, а Бог располагает…

Ларч рухнул в кресло. Но у него все же достало сил взяться за мышку и кликнуть загрузку. Выйдя в Паутину, он совершил головокружительный проход по городским пригородам. Наконец на экране возникло высокое строение, этажей в тридцать.

Шандра снова взбила воду и одобрительно заметила:

— Это здесь. И больше я ничего не знаю. Они встретили меня в вестибюле, а в лифте завязали мне глаза. Я ничего не видел, и можете поверить, я и не хотел знать, на какой этаж мы поднялись. Но, похоже, их главный снимает весь этаж — они не опасались встретить кого-то постороннего в коридоре. Все это время они не позволяли снять повязку. Так что я даже не знаю, как этот парень выглядит. Ну, запомнил, что говорил он в нос, как будто он из Нью-Йорка, или Бостона, или еще откуда-то вроде того.

— Это вообще-то разные города, — сказала Дениз.

— Знаешь, Грэм, ты очень рассудительный мужчина! Это мне нравится. Я боялась заполучить более страшного космического монстра… — Тут она хихикнула и заявила:

Ларч, похоже, только сейчас заметил, что нас трое.

— Извините. Я родился в округе Ориндж, Южная Калифорния. Все эти говоры Восточного Побережья для меня звучат одинаково.

— Ты говорил что-то о гимнастике… А как насчет плавания? Без купальных костюмов? Поучишь меня?

— А как насчет телохранителя? — спросила Лорел.

И мы занялись плаванием — конечно, без купальных костюмов, раз так пожелала моя леди.

— Я только знаю, что он бывший военный. Но, похоже, он находился в комнате: стоило мне открыть контейнер, я услышал, как мухи вылетают одна за другой. Похоже, он брал их под контроль. Он не произнес ни слова, но Перкинс называл его Джей или вроде того. Джейл? Как-то странно звучало, Джейлли?

— Джей Эль? — спросил я.

ГЛАВА 6

Ларч пожал плечами.

— Может быть. Я действительно не просекаю этот акцент Восточного Побережья.

Шло время. Мы направлялись к окраине системы Мерфи, откуда я собирался стартовать к Барсуму. Как всегда, наш полет состоял из трех стадий: разгон на маршевых ионных двигателях, свободный дрейф (чтобы удалиться от планеты на приличное расстояние), а затем прыжок в поле Ремсдена — или переход, как его еще называют. Во время прыжка мы двигались с околосветовой скоростью и покрывали огромные расстояния за считанные дни — разумеется, с нашей собственной точки зрения. Для обитателей планетарных тел проходили годы, а иногда десятки лет, но тут уж ничего не поделаешь, таков темпоральный парадокс теории относительности. Еще никто не научился перемещаться в пространстве быстрее светового луча, и я сомневаюсь, что такой фокус вообще возможен. Итак, шло время. Я вылечил Шандре кожу на руках и познакомил ее со всеми помещениями “Цирцеи”, кроме тесной каморки, прилегавшей к ториевому реактору и двигателю Ремсдена; она перестала называть столовую трапезной, спальню — опочивальней и уже уверенно командовала роботами. Гимнастика и плавание стали обязательной частью нашего дневного распорядка. Они приносили мне массу удовольствий — ведь куда веселее бросать мяч в Шандру, нежели тренироваться с роботом. Вскоре мы обнаружили, что эти забавы подхлестывают наше взаимное влечение, и маршрут из гимнастического зала в спальню сделался для нас традиционной предобеденной процедурой. Занятия сексом при пониженном тяготении имеют свою прелесть, но случалось, что мы не добирались до кровати — если Шандра атаковала меня на трамплине или в бассейне. В такие моменты она не очень беспокоилась насчет гравитации.



Я проснулся от собственного вопля.

Сказать по правде, ее сексуальные поползновения очень мне льстили, но я был достаточно стар и мудр, чтобы приписывать их своему мужскому очарованию. Она была страстной женщиной и обладала временем для любовных утех, но не одна лишь физическая потребность руководила ею — прежде всего она желала сделать меня счастливым, испытывая чувство огромной благодарности ко мне. Разве я не вырвал ее из лап Святого Арконата, пожертвовав солидный вес платины? Разве, выкупив ее, я не даровал ей свободу и не сделал своей законной женой? Разве я не проводил с ней все свое время, не заботился о ней, не холил ее? Разве я не учил ее многим и многим вещам, которые полагалось знать леди Киллашандре, хозяйке космического корабля “Цирцея”? Разве я не осыпал ее подарками, не увешивал греховными побрякушками, как сказал бы аркон Жоффрей? Да, я делал все это — фактически ради собственного удовольствия. Какой-нибудь педант или психоаналитик назвал бы это своеобразным проявлением мужского эгоизма, но я всегда плевал на мнение педантов — как, впрочем, и психоаналитиков. Подарки нравились Шандре, однако не приводили ее в телячий восторг1. Я не сомневаюсь, что она была бы довольна, позволь я носить ей тот самый розовый комбинезончик из моего челнока. Она носила бы его до тех пор, пока он не расползся бы по швам, и лишь обрадовалась бы, если б я предложил ей ходить по такому случаю голой. Во всяком случае, я уверен, что мои рассказы нравились ей гораздо больше подарков; рассказам она внимала с жадностью человека, сорок лет просидевшего на необитаемом острове. Но еще больше, чемслушать эти истории, ей хотелось помочь мне. После котлов непорочных сестриц никакое дело ее не пугало; она бы и бровью не повела, если б я предложил ей почистить ходовые дюзы в компании роботов.

Я снова сидел в овраге, и мое плечо опять не было похоже на нормальное. Я пытался дотянуться до него здоровой рукой, как это рекомендуется в наставлении по оказанию первой помощи, но мне что-то мешало, а бенладенцы приближались, чтобы прихлопнуть меня, однако я не мог ни подняться, ни сдвинуться с места, — это было плечо с татуировкой, и я ослеп, и лишился Восприятия, и мог погибнуть в любую минуту, и это было не понятно и не имело никакого смысла: ведь это всего лишь вывих, а не разрыв нервных окончаний, так почему я не могу понять, что происходит? И где мой рой? Смогу ли я уловить момент, когда террористы бросят в мое убежище гранату, взрыв которой разорвет меня в клочья, а мой рой разлетится и погибнет?..

«Телефон, — думал я, в то время как мои чувства разрывались между сном и явью. — Скорее позвонить ему…» Да только здесь не было телефона, и я проснулся не в своей квартире. Это был какой-то поганый аэропорт, и с десяток людей смотрели на меня как на полного психа. Каковым я на самом деле и являлся.

Впрочем, я нашел ей более интересное занятие. Мой бизнес заключается в основном в торговле идеями и демонстрационными образцами. Перевозить сырье — кроме самого дорогого, вроде благородных металлов, — бессмысленно; любой населенный мир столь же богат рудами и минералами, как праматерь Земля, и не нуждается в подобном импорте. Равным образом бессмысленно тащить за десятки светолет станки, компьютеры или глайдеры; в развитых мирах их легче воспроизвести по чертежам, а в отсталых они бесполезны — ввиду отсутствия запасных частей, источников энергии и опытных техников. Что же остается? Предметы искусства, необычные животные, странные растения, а также, само собой, идеи.

Двое из этого десятка были Дениз и Лорел.

— Ты в порядке? — кажется, это спросила Дениз.

Я кивнул. Говорить я был не готов, ибо из меня рвались слова, предназначенные после таких пробуждений безликому голосу в телефонной трубке. А еще я отлежал руку, на которую опустил, голову, когда проваливался в сон.

Идеи могут быть самыми разными; для меня в эту категорию попадают научные открытия, технологические новшества, спецификации всевозможных приборов или машин, серьезные труды и развлекательная литература, записи зрелищ и театральных постановок, рецепты странных блюд, музыка и, разумеется, мода. Мода — иными словами, платья, костюмы, белье и Эверест сопутствующих аксессуаров — важная часть моего бизнеса, хотя и несколько рискованная: не всякий мир воспримет обычаи, родившиеся за сотню парсеков, в другой галактической спирали. Но если вы все же намерены что-то продать, вам придется устраивать выставку — настоящее шоу с показом мод’, с аукционом, с выпивкой и закусками, в добром старом земном духе. Обычно я провожу такие мероприятия в главном салоне “Цирцеи” (для чего он, кстати, и предназначается) либо снимаю демонстрационный зал в одном из лучших отелей. Но перед этим шоу мне приходится изготовить образцы (то есть дать указания роботам), нанять агентов, изучить их рекомендации, разослать приглашения журналистам и местным законодателям мод, а главное, найти подходящих манекенщиц. Это не простая проблема; мои модели должны быть привлекательными, популярными и не безумно дорогими — во всяком случае, не настолько, чтобы пустить меня по миру. Иногда мне с ними не везло, иногда везло, а случалось, очень везло — когда эти девушки, закончив демонстрацию, скрашивали мое одиночество. Но теперь я был не одинок: я обладал женщиной, прекрасной во всех отношениях, с великолепной фигурой, с врожденной грацией, с тонкими чувствами и незаурядным умом. Вдобавок этой женщине было нечем заняться — кроме постели, спортзала и поучительных бесед… Вы понимаете, куда я веду?..

— Что случилось? Кошмар?

— Вроде того.

Словом, я показал ей голограммы всех предыдущих шоу, велел соорудить в большом салоне помост и перепрограммировал двух роботов, сделав их костюмерами. И пока мы удалялись от Мерфи с ускорением в две сотых “же”, Шандра занялась демонстрацией своего гардероба — с огромной пользой для себя и к моему непреходящему удовольствию.

— И часто это у тебя?

— Пару раз в неделю, — я выдавливал из себя слова. — Иногда чаще, иногда реже. Особенно когда начинаются всякие расстройства сна.

К тому времени, когда мы очутились в восьми астрономических единицах от Мерфи, мне пришлось признать, что наши труды успехом не увенчались. Шандра была очаровательна, изящна и прелестна, но я оказался бездарным режиссером; я понимал, что чего-то не хватает, а вот чего — о том ведал один Господь! Или Старина Ник, если угодно.

Вообще-то эти расстройства у меня постоянно, но не было смысла вдаваться в подробности.

— Когда мы были вместе, такого с тобой не случалось.

Мы просматривали ее голограммы, сравнивая их с записями профессиональных моделей, и я слышал, как Шандра вздыхает от разочарования. Постепенно мы оба приходили к мысли, что красота и прирожденный шарм — еще не все, что нужно манекенщице; в этом достойном занятии имелись свои тайны, но посвятить в них Шандру я не мог. В некотором роде я был виноват перед нею: я втянул ее в дело, оказавшееся, мне не по зубам. Она переживала свои неудачи без упреков и отыгрывалась ночью, когда я попадал в полную ее власть. Тут, в постели, она могла оседлать меня — в прямом и переносном смыслах — и выплеснуть свои эмоции в продолжительной яростной скачке, пришпоривая и понукая своего жеребца. Должен признать, что этот болеутоляющий рецепт был не из самых плохих, но временами мне приходилось туго.

Это было не вполне верно. Но тогда вспышки прошлого проходили по-другому. Пока Дениз находилась рядом, со мной все было в порядке. По ночам, даже ворочаясь во сне, я не позволял себе отдалиться от нее настолько, чтобы не иметь возможности к ней прикоснуться. Просто дотронуться пальцем до спины, плеча, бедра: само прикосновение — вот все, что меня исцеляло. Что такое рай? Это значит быть дома… и обладать Восприятием. Что такое чистилище? Это необходимость выбирать одно из двух. Ну, а в ад я попал, когда лишился и того, и другого. Я не силен в теологии, но про ад кое-что знаю. Ад — это бесконечная равнина, вымощенная всевозможными «если бы только». «Если бы да кабы» — так саркастически говорят об этом психиатры, самой интонацией давая понять, что следует по возможности избегать погружения в эти дебри. Если бы да кабы я отказался подключаться к Восприятию и отслужил свой срок обыкновенным морпехом? Но смог бы я это сделать?

В конечном счете я попросил тайм-аут.

Я вынырнул из объятий прошлого и посмотрел на Дениз. Впервые по-настоящему внимательно посмотрел на нее, с тех пор как… Знакомые складочки в уголках рта, углубляющиеся, когда она улыбается, но сейчас выдающие тревогу. Кожа уже не такая гладкая. Она на десять лет моложе меня. Далеко не девочка, но для своих лет выглядит прекрасно.

— Похоже, мы имеем дело с искусством, — сказал я, — а все его тонкости и нюансы нельзя освоить с помощью голограммы. Давай устроим передышку, милая. В мире полно важных вещей, более важных, чем помост, с которыми тебе необходимо ознакомиться. А что до помоста… Думаю, тут или там мы найдем мастеров, способных дать тебе у рок-другой.

— Один раз, если помнишь, все было еще хуже, — сказал я.

Она приложила пальцы к горлу.

— Почему ты тогда не объяснил?

Я показал ей, как пользоваться банками данных “Цирцеи”, и для начала подсунул “Экономику космического полета” Баслим-Крауза. Чтобы эта премудрость не иссушила ее вконец и легче укладывалась в ее хорошенькой головке, я извлек из своей библиотеки “Легенды Старой Земли”, прекрасный •труд Ван дер Паулссона, добавив к нему развлекательные романы — “Жизнь и мнения барона Мюнха”, “Грезы любви” и “Кентервилльский призрак”. Еще я клятвенно пообещал ей, что на Барсуме она сможет поучиться ремеслу у лучшей манекенщицы. Теперь наши дни были заполнены делами, и ночные порывы страсти начали стихать, сменяясь спокойным течением — как раз в том темпе и ритме, который подходит для человека в моем преклонном возрасте. Наконец наступил миг, когда местное солнце превратилось в яркую точку на усеянном звездами небосводе, и “Цирцея” отрапортовала, что можно включать двигатель Ремсдена. К такому событию нужно подготовиться, решил я; вызвал на экран популярную книгу Шефера и Джуса “Практика космического путешествия”, и мы с Шандрой прочли несколько глав. Разумеется, технические детали не вызвали у нее интереса, но какое-то представление о том, что ее ждет, моя прекрасная леди все-таки получила.

Я пожал плечами.

— Секретность. Подписка о неразглашении. — Это был не мой ответ — их. И узнай они об этом случае, загнали бы меня в Ре-адапт в течение часа. А с другой стороны, если бы у меня имелось время поразмыслить, то, возможно, я пришел бы к выводу, что мне плевать на секретность и национальные интересы. — Да если бы и объяснил, ты все равно сочла бы меня слишком опасным.

А я, по сути, таким и был. А еще был Джеррет…

Восприятие — или она? Если бы я снова мог выбирать, на чем бы остановился?

И тут я сообразил, что второй шанс мне уже выпадал, и на этот раз я выбрал иное. Там, в офисе Лорел, мне предложили вернуть то, о чем я грезил все эти годы, но я отказался. Ведь рядом была Дениз…

\"Поле Ремсдена связано непосредственно с метрикой пространства, — писали Шефер и Джус, — ибо является материальной основой Мироздания, порождающей все остальные формы излучений и разновидности микрочастиц. Первые попытки обнаружить эту неуловимую субстанцию были сделаны в двадцатом веке, и согласно научной традиции их приписывают Альберту Эйнштейну. Разумеется, речь шла о чисто теоретическом исследовании, поскольку в ту эпоху конвертер еще не был изобретен, а его прообразы, ускорители элементарных частиц, являлись слишком маломощными и ненадежными установками. Эйнштейн, однако, не смог вывести фундаментальных уравнений Единого Поля, которые описывали бы все типы известных взаимодействий: самое слабое и дальнодействующее — гравитационное, более мощное — электромагнитное и, наконец, ядерное, которое проявляется с огромной силой, но на небольших расстояниях, сравнимых с размером атома. Честь открытия Единого Поля досталась Кристоферу Ремсдену, гениальному физику двадцать первого века, который не только обосновал теоретически свои гипотезы, но также построил первый конвертер-преобразователь, выполнявший две основные функции: трансформацию массы в излучение и обратный переход излучения в массу. При этом был открыт так называемый Закон Тождественности; массы до и после двойного преобразования соответствуют друг другу с точностью до соотношения неопределенности Гейзенберга. Этот вывод равно справедлив для мертвой и для живой материи, и, следовательно, спроектированный Ремсденом конвертер открывал перед человечеством двери в Галактику. Любой объект, помещенный в поле Ремс-дена (например, космический корабль с экипажем), приобретал способность двигаться со скоростью света “С” — вернее, со скоростью, практически неотличимой от “С”; таким образом, расстояние в десять светолет можно преодолеть за немногие минуты относительного времени”. Дальше шла затейливая вязь уравнений. Шандра, как вы понимаете, не разбиралась в квантовой теории Единого Поля, и я не возражал, чтобы эти страницы были пропущены. Но в следующем разделе Шефер и Джус описывали историю космических путешествий, и вот тут-то моя леди была само внимание. Еще бы! Ведь тут говорилось о ее супруге, Старом Кэпе Френчи, чудовище из космоса! “Историю космических странствий нельзя рассматривать как триумфальную дорогу к звездам; она изобилует трагическими случайностями, и список кораблей, погибших или канувших в вечность, достаточно велик (смотри Приложение F). Практически единственной причиной всех этих трагедий являются расчетные погрешности или не правильная прокладка курса, в результате чего корабль “выныривает” из поля Ремсдена вблизи крупных тяготеющих масс, планеты или звезды. Их дестабилизирующее влияние было предсказано теоретически и подтверждено долгой и печальной практикой. Возможно, этих трагедий удалось бы избежать, но человеческий разум обладает некой инерцией, которая, вместе с надеждой на чудо, приводит временами к фатальным результатам. Прошло немало столетий, пока пилоты осознали: двигатель Ремсдена дает им шанс достигнуть любой звезды в Галактике, но этот шанс не равен ста процентам, ибо никакой компьютер не может точно рассчитать прыжок на сорок или пятьдесят парсеков. Чем больше расстояние прыжка, тем больше неопределенность финишных координат — а это значит, что повышается вероятность “вынырнуть” рядом с планетой или звездой.



Когда у тебя есть одна-единственная зацепка, то преимущество заключается в том, что нет никаких колебаний, какой шаг предпринять следующим. Нам требовалось установить, находится ли Перкинс все еще в той высотке. Если да, то Джеррет и Кора тоже должны быть где-то неподалеку.

Интересно отметить, что стратегия дальних космических полетов в полной мере отражает характер навигатора или владельца корабля. Одни из них — такие, как легендарный капитан Френч, великий навигатор, — преодолевают пространство сравнительно короткими прыжками, жертвуя скоростью ради надежности и безопасности; другие — например, Рокуэлл Шард — ловят выигрыш в смертельной рулетке, передвигаясь разом на пятьдесят или сто парсеков и рискуя очутиться в опасной близости от тяготеющих масс. Что подталкивает их к этому? Жажда славы или нездоровая склонность к риску? Рокуэлл Шард, владелец “Шаловливой красотки” и рекордсмен по дальности прыжков, отвергает оба этих обвинения. Вселенная вечна, констатирует он, а это значит, что со временем всякий корабль обратится в прах в дестабилизирующей гравитационной ловушке. С этой точки зрения у “Цирцеи” и “Шаловливой красотки” равные шансы пополнить список в Приложении F…”

Вопрос заключался в том, как это сделать. Здание представляло собой цилиндрическую башню из стальных конструкций и голубоватого стекла. Замучаешься обыскивать. Не говоря уже о том, что начни мы ломиться во все двери подряд, нас просто пристрелят.

Решение предложила Дениз.

Прочитав этот пассаж, Шандра побледнела, но я ее тут же успокоил поцелуем. Я знал, что и как возразить Шарду; и в любом случае я намеревался попасть в список F значительно позже его.

— Слушайте, — сказал она, — мы ведь знаем, что в его распоряжении целый этаж, так?

— Ну да, — кивнул я.

— Кажется, там говорится, — моя леди покосилась зеленым глазом на экран, — что ты должен умереть. Это правда, Грэм?

— И это старое здание. Относится к поздним восьмидесятым или ранним девяностым. Можно с уверенность сказать: оно построено не позже 1995 года.

Я пожал плечами:

— Тебе виднее.

— Поэтому наверняка оно не заполнено, и там имеется еще много мест, ждущих нанимателя. Можете мне поверить, я ведь именно этим занимаюсь. Постройки тех лет самый дохлый товар для торговцев недвижимостью. Все хотят иметь что-нибудь великое и суперсовременное. Или же наоборот, почтенную седую старину. С самим-то зданием все в порядке, такое нередко удается выгодно пристроить. Тем не менее тот факт, что наш парень именно здесь обосновался, многое о нем говорит.

— Всякому существованию приходит конец, девочка. Теоретически процедура КР сулит нам вечную жизнь, но лишь немногие прожили дольше трех-четырех тысяч лет. Старение не властно над нами, но кто защитит нас от несчастного случая, людской злобы, войн, стихийных бедствий? Рано или поздно они приводят нас к концу… Я прожил долгую жизнь, больше двадцати тысяч лет, но девять десятых этого срока я провел в поле Ремсдена, где понятие времени весьма и весьма относительно. Так что на самом деле я не могу сказать, сколько мне лет — двадцать тысяч или только две… Да и какое это имеет значение? Я ведь жив и собираюсь жить долго! Во всяком случае, пока не найду свой Рай, добавил я про себя. Что бы там ни утверждал Рокуэлл Шард, рекордсмен дальних прыжков, я буду придерживаться своей стратегии, которая — как верно отметили Шефер с Джусом — обеспечивает надежность и безопасность. Космос огромен, Вселенная расширяется, и в сравнении с ней пространство у звезд, где может произойти губительная дестабилизация, ничтожно мало. Разумеется, малы и шансы обратиться в прах. Я могу совершить ошибку в расчетах и пролететь мимо цели, могу вынырнуть в Магеллановых Облаках, в Плеядах или в другой галактике, но вероятность очутиться в опасном районе составляет одну миллиардную или еще меньше.

— И что же?

Дениз еще никогда не раскрывалась мне с этой стороны.

Но именно эта перспектива заставляет многих отказываться от космических путешествий, чего я никогда не понимал. Ведь никто не проживет вечность, никто не может предвидеть свой конец, и для большинства из нас смерть является своего рода трагическим сюрпризом… Однако многие отказываются! Быть может, потому, что иррациональность — неотъемлемое свойство человеческой природы, пустившее слишком глубокие корни в нашей душе, как бы мы ни возились со своими генами… Вот отчего люди испытывают страх перед,всем незнакомым и непонятным, который временами равносилен неосознанному самоубийству. Например, в начале эры КР было довольно много отдельных личностей и религиозных групп, не желавших подвергаться необходимым процедурам. Фактически они предпочитали неизбежность дряхления через полвека долгой жизни и случайному заключительному финалу… Какая глупость! К счастью, она изжила себя — все диссиденты вскоре вымерли.

— Всякое возможно, конечно, но мне представляется, что ему около сорока и он вырос в похожем месте, когда там все еще было новым, однако детство его счастливым не назовешь. Возможно, обосновавшись здесь, он подсознательно считал, что сумеет как-то все исправить, начать заново.

Как в моем случае с Корой, Дениз, конечно, вслух ничего не произнесла, но в ее взгляде читалось обвинение. Меня выручила Лорел.

Я продолжил свои рассуждения.

— И какое это имеет отношение к нашему делу?

— Касательно психологического портрета Перкинса — никакого, если, конечно, мне не придется ему что-нибудь продавать. Многое из того, чем я занимаюсь, можно отнести к прикладной психологии. Главное же в том, что здание не заполнено под завязку, я это гарантирую. Этажи, предлагаемые в аренду или выставленные на продажу, нас не касаются. Поэтому все, что нам нужно, это список пустующих этажей и помещений.

— Мы живы, девочка, и проживем еще много веков, если судьба не будет к нам слишком неблагосклонна… Надеюсь, мы увидим, как изобретут сверхсветовой двигатель, и тогда… О, тогда!.. Я куплю его, даже если придется заложить реактор и дюзы “Цирцеи”, и мы пустимся в самое дальнее из странствий! Мы облетим нашу Галактику, мы доберемся до Туманности Андромеды, мы… Шандра со снисходительной улыбкой выслушала мои фантазии.

К несчастью, достать его оказалось не так-то просто.

— Я останусь с тобой, если ты еще этого захочешь, — сказала она. — Мы будем неразлучны, как Том и Джерри, мой дорогой. Глаза у меня полезли на лоб.

Внутри здание выглядело вполне невинно. Кофейня «Старбакс» в вестибюле; страдающие от избыточного веса секьюрити за псевдомраморной конторкой. Ряды лифтов. Бутики; с одной стороны — ресторан и пивбар — с другой. Элитный оздоровительный клуб в тылах, зал которого через многочисленные окна так хорошо просматривался, что пользоваться им рискнули бы только люди с идеальной фигурой.

— Где ты отыскала эти древние фильмы? Этих историй нет в сказках Ван дер Паулссона!

На пластиковых вставках бронзовой доски объявлений можно было прочесть названия контор, размещавшихся в апартаментах на нижних этажах: ничего не говорящие имена и аббревиатуры. Джонс Смит, консультации, LLC. Эдейн Паппалардо, NACT. Ну, и в этом роде.

— Нет, — согласилась моя прекрасная леди. — Но я нашла другие сказки — Шаурля Перра, Асты Линрен и Боба Гарварда, а в них — столько всякого! Про Майти Мауса и Куклу Барби, про Бонди с двумя нулями и семеркой, про Карллсона, Который Живет на Крыше, про Кинг Конга и Конана Варвара, который расправился с ним!

Пока Дениз созванивалась с администрацией здания, я заскочил в магазинчик «Все для праздника», прикупить кое-какое снаряжение. Вернулся как раз к концу переговоров. Дениз, мельком взглянув на информационное табло, нажала кнопку вызова лифта и, оказавшись в кабине, без колебаний выбрала третий этаж. Через две минуты мы находились в кабинете управляющей по вопросам продажи/аренды — бледной темноволосой женщины, бейджик на груди которой подсказал нам, что зовут ее Хэйли Карлтон.

Дениз вручила ей свою визитную карточку.

Стоит ли удивляться, что я был горд ею? В этом очаровательном теле пылал дух настоящего исследователя! Теперь я уже не боялся ее провала в качестве манекенщицы, я был уверен, что занятие для нее найдется. Она приобщилась к самой великой армии всех времен и народов, к мирному воинству зрителей и читателей, а библиотека “Цирцеи” была поистине бездонна. Ведь только о Конане Варваре были написаны сотни увесистых книг!

— Нас интересуют квартиры с приятным видом на озеро или линию горизонта, — заявила она (отличный способ что-то произнести, не говоря ничего конкретного). — Ваше здание старовато, но расположено хорошо. У вас есть список пустующих помещений?

Хэйли улыбнулась.

— Конечно. Но с июля мы ничего не сдаем в аренду, только продаем, за исключением гостиничных этажей, разумеется. Мы находимся в процессе реорганизации.

Межзвездный двигатель был включен, и теперь мы неслись к системе Барсума подобно живому теплому фотону, затерянному среди ледяной космической тьмы. Непривычного человека в поле Ремсдена охватывает странное чувство — кажется, что ты шаг за шагом продвигаешься к вселенской нирване, к слиянию с неким Мировым Разумом или с самим Господом Богом. Эти ощущения усиливаются тихими невнятными голосами, которые что-то нашептывают вам в уши — что-то понятное и ясное во время прыжка, но неизбежно ускользающее из памяти, едва корабль вынырнет в обычном космосе. Одна женщина-математик, разделявшая в прошлом мое одиночество, говорила, что ей удалось доказать теорему Ферма, но суть ее размышлений затерялась где-то за хвостом “Цирцеи”, в темной бездне, которую мы покрыли стремительным прыжком. “Мне мнится, — жаловалась она, — что меня окружают мириады двойников, и каждый хочет дать мне совет, подсказать и напомнить — но говорят они все разом, так что я не понимаю ни слова”. Служители всевозможных культов, которых мне случалось перевозить, особенно остро реагируют на этот шепот. Одним кажется, что их соблазняет дьявол, направляя прямой дорогой в преисподнюю, другим — что с ними беседует Бог, передавая священные заветы, которые нужно довести до сведения всего человечества. Сам я привык к этому феномену, и Шандра тоже освоилась с ним поразительно быстро. У нее была здоровая психика — в отличие от моих религиозных пассажиров. С ними я хлебнул беды; платили они хорошо, но временами требовали, чтоб я снова и снова включал поле Ремсдена: им хотелось вспомнить все Божественные речи, нашептанные Творцом. Разумеется, они получали отказ, и, разумеется, я тут же становился для них смертным врагом, исчадием ада и пособником Сатаны. Бывало, мне приходилось подавлять мятеж, чему весьма способствуют перегородки в жилой зоне.

— Отлично, — ответила Дениз. — Даже если они не станут здесь жить, Ким и… Лаура, возможно, заинтересуются вложением в недвижимость.

Хэйли взяла в руки лист бумаги и подцепила со стола связку ключей.

— Предложения на рынке сейчас ограничены, но у нас все же имеются двадцать три единицы на продажу. По большей части с одной спальней, но есть парочка с двумя, а в следующем месяце освободится квартира с тремя спальнями. Сколько вы рассчитываете потратить?

— Нам надо прикинуть. Может, вы распечатаете нам список, а мы все обдумаем?

В первый раз это случилось двенадцать или тринадцать тысячелетий тому назад — точно я не помню, но мог бы справиться у “Цирцеи. Меня нанял джентльмен сомнительной репутации, именовавшийся Первым Пророком Детей Света Господнего — я думаю, того же самого света, о котором толковал мне аркон Жоффрей. Это была религиозная секта с Новой Македонии, весьма воинственная и оказавшаяся по таковой причине бревном в зрачке у местных властей. Всех ее членов деклассировали и лишили права на потомство; пожалуй, их могли бы наказать и строже — принудительным старением. Но тут объявился я и позволил Пророку (и собственной алчности) склонить себя к неким договорным обязательствам. Наш контракт предусматривал, что я обязан доставить полсотни сектантов и самого Пророка в подходящий для жизни мир на Окраине; там они собирались обосноваться, а мне надлежало лететь на Македонию к их единоверцам — будто ангелу с благой вестью про обретенный Рай. Вся операция была рассчитана на четыреста-пятьсот лет стандартного времени; за этот срок оставшиеся на Македонии рассчитывали построить большой колонистский корабль и распрощаться с безбожной отчизной. В ту эпоху Македония, один из сравнительно старых миров, находилась в двухстах световых годах от Окраины. Конечно, я не мог преодолеть такую дистанцию одним прыжком и вдобавок собирался делать остановки по пути, торгуя и закупая новый груз в пограничных мирах, как это допускалось нашим контрактом. Я совершил в общей сложности семнадцать прыжков, устраивая при каждом удобном случае демонстрацию мод с выпивкой и закусками — греховное зрелище для моих благочестивых пассажиров. Они молились и роптали; я предложил им бесплатно воспользоваться моим катером и посещать во время остановок планеты — с целью отдыха и смены впечатлений. Мое великодушие осталось неоцененным; они не желали обозревать череду погрязших в разврате миров, напоминавших им о библейских Содоме и Гоморре. Они торопились в свой Рай — и в поле Ремсдена! Для их Пророка каждый прыжок сделался праздником. Он все более убеждался, что на него вот-вот снизойдет откровение Господне, хотя половина его компаньонов (не столь святых, как их духовный вождь) испытывала то же самое. Пророк, однако, не допускал, что все подобные ощущения объективны; он лишь боялся, что к кому-то из единоверцев Бог обратится раньше, чем к нему, намекнув тем самым, что Дети Света нуждаются в новом предводителе. Шаг за шагом он пришел к мысли, что я способен как-то влиять на Божественное расположение и что глас Господень громче всего звучит в рубке. Туда он и заявился — с бластером “Филип Фармер — три звезды” из своих первопроходческих запасов. Наставив пушку на меня, он потребовал, чтобы двигатель немедленно включили — а мы болтались всего в двух астроединицах от какого-то пограничного захолустья — то ли Селены, то ли Скилла! Словом, я не знаю лучшего способа вознестись к небесам, о чем и поведал Пророку, с опаской поглядывая на “фармер”. Весомый аргумент, должен признаться! Его владелец был настойчив и не желал слушать ничего о гравитации, дестабилизации и прочих греховных материях; ему, видите ли, приспичило пообщаться с Богом!

— Но вам просто необходимо все вживую посмотреть, — Хэйли поднялась. — Картинки и планы не дадут вам полного представления.

В течение двух последующих часов я увидел больше миленьких кухонек, уютных спаленок и очаровательных уголков для завтрака, чем за всю предыдущую жизнь. А ведь мы просмотрели только половину списка. Но, по крайней мере, мы теперь владели самим списком. Только четыре этажа были заполнены полностью: седьмой, четырнадцатый, девятнадцатый и двадцать четвертый. Если Ларч не ошибся, Кора на одном из них.

Я такого желания не разделял и, подойдя к управляющей консоли, притворился, что программирую очередной прыжок. Все это было чистой иллюзией и пылью в глаза; я лишь собирался связаться с “Цирцеей” — но по-тихому, не повышая голоса.

В вестибюле я попытался загнать Дениз и Лорел в «Старбакс», чтобы они дожидались меня там.

— Мне понадобится не больше десяти минут, — сказал я. — А вот если я не вернусь к восьми вечера…

Вняв моим воплям о помощи, она прислала робота, и этот шустрый малый срезал бластер тяжелым лучеметом. Заодно он прихватил и конечность моего оппонента, но разрез, к счастью, был чистым, а медицинский отсек — всего в двадцати шагах. Мой хирург-автомат пришил пострадавшему руку, вколол стакан антишоковой сыворотки со снотворным, после чего наш Пророк очутился в корабельном карцере. Попытка бунта — серьезное преступление, и я имел полное право вышвырнуть его в космос, но все же проявил снисходительность. Просидев пару лет под арестом, мой заключенный так и не удостоился откровения, хоть карцер гораздо ближе к рубке, чем пассажирские каюты. В конечном счете я доставил всю эту компанию в новый мир, называвшийся Белл Рив и уже частично заселенный. Все крупные континенты были заняты, но мне удалось отыскать приличных размеров остров, где я избавился от сподвижников Пророка и от их главаря-Редкий случай, когда мне пришлось наплевать на свои обязательства! Остров был каменистый, размером с Гренландию и почти с таким же климатом, так что даже слепец не спутал бы его с райскими садами. Но моим постылым спутникам выбирать не приходилось: мятеж на борту и попытка убийства караются гораздо серьезнее, чем нарушенный контракт. Когда я вернулся на Македонию, ситуация с Детьми Света рассосалась сама собой. Во-первых, их новый лидер (кстати, объявивший себя Первым Пророком) крепко сидел в кресле и поумерил свой благочестивый пыл; правительство тоже пошло ему навстречу, аннулировав рескрипт о поражении в правах. Те, кто еще помнил о прежнем Пророке, считали его изгоем и жалким трусом, покинувшим своих единоверцев в годину бедствий. Во всей Македонии набралось не больше трехсот человек, желавших присоединиться к нему, что было абсолютной химерой: построить собственный корабль они не могли, а брать их на “Цирцею” я не собирался.

— Я пойду с тобой, — заявила Дениз.

Я оглянулся по сторонам. Никаких насекомых. Возможно, Джеррету и хотелось бы держать под контролем вестибюль, но сделать это было не так-то просто. В подобных зданиях слишком много стальных конструкций, блокирующих прохождение сигнала. А снаружи слишком холодно, чтобы выпускать туда мух для использования в качестве релейных промежуточных передатчиков. И все же не стоило излишне рисковать.

— Ты права. Нам надо пойти куда-нибудь и хорошенько подкрепиться…

Для меня та давняя история имела два последствия. Об одном я уже говорил: в коридоре жилой зоны появились перегородки, так что теперь мой капитанский мостик, моя столовая и моя спальня гарантированы от вторжения болванов с бластерами. Что же касается второго… Пожалуй, лишь много лет спустя я осознал, чем обязан тем воинственным сектантам с Македонии. Они искали свой Рай, а мне захотелось найти свой… Я, вечный бродяга, тысячелетиями скитавшийся по всей Галактике, вдруг возмечтал о Рае! Забавно, не правда ли? Забавно по многим причинам; например, что бы я стал делать, обнаружив этот гипотетический Парадиз? Передо мной возник бы нелегкий выбор: осесть там навсегда, остаться надолго или продолжить вечные странствия. Что бы я выбрал? Не знаю… С одной стороны, в Раю — в моем Раю! — не действует Закон Конфискации, и значит, я мог бы оставаться там хоть целое тысячелетие без риска потерять “Цирцею”. С другой стороны, я по натуре скиталец и непоседа. Вполне вероятно, я покинул бы свой Парадиз и стал бы мучиться воспоминаниями о том, что было обретено и утеряно… Вот почему мысль о Рае одновременно притягивает и страшит меня.

— Но я не то…

Однако я уже держал ее под локоток и — на посторонний взгляд — направлял за пределы здания, а на деле сжимал ее руку, подавая незаметный сигнал: тише, я позже объясню.

— Ладно, — нехотя согласилась Дениз.

Но обсуждать с Шандрой подобные темы было рановато. Я рассказал ей историю македонских изгнанников как пример того, что может ждать нас во время прыжка. Она кивнула, я запустил двигатель, и привычный мир вокруг нас сменился зыбкой смутной фантасмагорией. Надежные стены “Цирцеи” растаяли, краски умерли, россыпи ярких звезд расплылись призрачными серыми пятнами, а туманности и далекие галактики исчезли, поглощенные непроницаемым вязким мраком. В этой великой, безмерной и жуткой пустоте мы были беспомощны и одиноки; она погружала в транс, она навевала сны, она убаюкивала нас — не ласково и не с тайным коварством, а с полным и абсолютным безразличием. Мы падали в бездну, с каждым мгновением приближаясь к чему-то огромному, загадочному, а невнятные голоса времен и пространств гудели над ухом, бормотали, плакали, звали, шептали… Затем это кончилось, и я, взглянув на приборы, убедился, что “Цирцея” нас не подвела — мы вынырнули в двадцати астрономических единицах от Барсума, над плоскостью эклиптики, в совершенно безопасной зоне. Зеленоватое местное солнце казалось отсюда крошечным изумрудным диском, и наша крейсерская скорость относительно звезды была равна лишь нескольким километрам в секунду. Перед тем как начать разгон на маршевых двигателях, я спросил у Шандры, что она чувствовала. Ее глаза, похожие на светило Барсума, потемнели.

Я бросил на нее быстрый взгляд, на мгновение поразившись возвращению давным-давно забытого способа взаимного понимания. И тут же осознал, что все эти годы я ни разу даже не подумал о другой женщине. А еще сообразил, что принял как должное факт отсутствия нового обручального кольца на ее безымянном пальце.

— Знаю, — сказала она, поймав мои мысли. — Но сейчас не время.

— Я вспоминала эпоху хаоса… Мне чудилось, что все дети, погибшие в то время, окружают меня, плачут, зовут, молят о чем-то… Но их голоса были такими слабыми и невнятными! Как писк летучих мышей, что жили на чердаках нашего монастыря…

За пределами здания, впрочем, тоже не было времени разбираться в чувствах.

— Я пойду с тобой, — повторила Дениз.

— Тебе было неприятно?

— Это плохая идея.

— Нет… Грустно.

— Почему? Кора — моя дочь тоже.

Я глянул на Лорел, ожидая поддержки, но она непонятным образом молчала.

— Ты боялась?

— Потому что он может узнать тебя.

— Джеррет? Да мы виделись с ним раз или два, и то мимолетно. Скорее, он узнает тебя.

Ее тонкие пальцы скользнули в мою ладонь.

— Не боялась, Грэм. Ведь ты был со мной.

— Надеюсь, нет. — Хотя риск, конечно, всегда имеется. Нам надо найти правильный этаж, и единственный способ это сделать — подняться туда на лифте, не имея никакого приемлемого объяснения, за каким чертом мы оказались во владениях Перкинса. Я, по крайней мере, надеялся, что достаточное количество людей каждый день путают этажи, нажимают не ту кнопку, так что это не покажется подозрительным. И уж точно, Джеррет не станет запускать своих мух в кабину лифта — слишком много металла вокруг, никакого шанса на устойчивую связь, но в кабинах имелись камеры наблюдения, а у Перкинса вполне могло хватить соображения, чтобы втихую к ним подключиться.

Мне следовало подумать об этом раньше, но, в конце концов, громадное здание кишело народом, а мы не делали ничего, привлекающего внимание. Пока мы были в кабине, я вытащил из сумки и напялил на себя то, что приобрел в магазинчике «Все для праздника»: солнечные очки, куртку с надписью «Чикаго Буллз», на два размера больше, и соответствующую бейсбольную шапочку. К тому же я больше суток не брился.

ГЛАВА 7

— Ну, и как я выгляжу? — спросил я, когда мы вышли из кабины.

Дениз поколебалась.

— Не похож на себя. На улице я бы прошла мимо, не узнав.

В какой-то степени Барсум отвечал моим смутным грезам о Рае — если только вы можете представить Рай, населенный двухметровыми дистрофиками. Гравитация здесь составляла шестьдесят процентов от земной, климат был тропическим, почвы — плодородными, и в силу этих причин все на Барсуме росло и цвело с необычайной щедростью; деревья были высотой в километр, а травы казались джунглями, произрастающими на берегах местных Конго И Амазонок. Барсум являлся старым миром, заселенным еще в первое тысячелетие космической экспансии, и люди жили тут достаточно долго, чтобы планета успела переделать их на желательный ей манер. В результате сформировалась особая человеческая раса, не столь экзотичная, как сакабоны, но все же резко отличающаяся от первопоселенцев. Если не ошибаюсь, они были выходцами с Земли, а если говорить конкретно, из Бразилии, Перу и Аргентины. Но сейчас, по прошествии двадцати тысячелетий, об этом помнили лишь историки.

Лорел фыркнула.

— А я бы перешла на другую сторону. Вы выглядите, как сатана с похмелья.

Мужчины на Барсуме отличаются высоким ростом, более двух метров, да и женщины им не уступают. Сложение у них гибкое, хрупкое, изящное; лица клиновидные, с небольшим подбородком и ястребиными чертами, цвет кожи — темно-оливковый, волосы — черные или темно-каштановые, длинные и волнистые. У них покатые плечи, длинные конечности и небольшие пухлые рты; как многие иные племена, рассеянные в бесконечном космосе, они считают свой облик самым прекрасным и единственно возможным.

Я остановился на полушаге. Я не так уж опасался, что Джеррету покажется знакомой моя внешность. Если с ним происходит то же, что творилось со мной, когда я был подключен к жучкам Лорел, то сейчас он должен с головой уйти в восприятие роя и игнорировать все остальные чувства. Маскировка нужна была мне самому, чтобы устранить неуверенность и сомнения, чтобы я смог излучать нейтральный эмоциональный фон, когда столкнусь с его насекомыми. Ведь на самом деле я боялся исключительно эмоционального считывания.

Я начал было все это объяснять Дениз… но вместо этого замер и внимательно посмотрел на Лорел. Темные вьющиеся волосы, короткая стрижка. Элегантный деловой костюм: юбка достаточно короткая, чтобы показать загорелые ноги, но в меру строгая, чтобы дать понять — не про твою честь. Эта женщина как рыба в воде в таких вот местах. Дениз тоже выглядела органично, хотя более женственно, невзирая на разницу в возрасте. Она вполне самодостаточна и в то же время не забывает о том, какое впечатление производит на клиента. Я же совершенно не вписывался в эту обстановку.

Второе из этих утверждений явно сомнительно, но с первым я готов согласиться — они не лишены своеобразного очарования. Когда я был здесь в последний раз, у меня случился роман с одной из моих манекенщиц, весьма экспансивной и страстной девицей. Мы любили друг друга целую неделю и расстались без слез, истерик и сцен; никто из нас не претендовал на более серьезные отношения. Она была для меня всего лишь экзотической красоткой, а я для нее — столь же экзотическим монстром из космоса, украсившим ее коллекцию любовников. Не сомневаюсь, что в этой коллекции я занял почетное Место в первой десятке.

Еще один заход во «Все для праздника» — и Дениз обзавелась очками для чтения, какие носят престарелые школьные мымры, особенно сельские. Кроме того, я заставил ее стянуть волосы в тугой узел. Общий эффект меня удовлетворил: она стала выглядеть на пять лет старше и на двадцать сварливее.

Выйдя на орбиту вокруг Барсума и объявив о своем появлении по всепланетной связи, я с облегчением убедился, что Барсум по-прежнему процветает. На него не падали кометы, здесь не случилось ни ядерного побоища, ни внезапной вспышки религиозности, ни экологической катастрофы, ни иных губительных бедствий; как и раньше, Барсум был богатым, щедрым миром с весьма своеобразной и утонченной культурой. Это меня вдвойне порадовало: во-первых, я желал барсумийцам всяческого благополучия, а во-вторых, намеревался познакомить Шандру с нормальным и приятным человеческим сообществом.

Затем мы провели «счастливый час» в ресторанчике. Согласно моему первоначальному плану, я должен был подняться наверх один. Крутой и холодный, полностью контролирующий все свои эмоции — фальшивый социопат. Если бы я умел отключать чувства, то так бы и сделал. Теперь же я намеревался подняться туда в большой компании. Чем больше, тем лучше.

Итак, я предъявил свои верительные грамоты и перечень товаров, а затем мы опустились на столичном космодроме.

Еще одним моим приобретением была бутылка пива. Полтора литра дешевого пойла, главным назначением которого было помочь тебе по-настоящему надраться и надраться быстро. Я держал ее в бумажном пакете, и когда мы возвращались в кондоминиум, я свернул пробку и сделал долгий, шумный глоток.

Дениз уставилась на меня.

— Ну, мне это необходимо, — пояснил я, причем так оно и было, только не по той причине, о которой она, видимо, подумала. Я бы предпочел просочиться в ванную комнату и слить большую часть в раковину, но мне нужно было, чтобы она видела, как я пью, поэтому я отсалютовал ей бутылкой и засосал такую дозу, которую мог усвоить одним глотком.

Сравнительно с мерфийским убожеством он казался особенно ярким, пышным и привлекательным. Шандра с восхищенными вздохами осматривала строения из белого камня, украшенные мозаикой порталы и стрельчатые арки, спиральные пандусы, обсаженные по бокам зеленью, террасы, висевшие на головокружительной высоте, и гигантские деревья, маячившие где-то вдали подобно покрытому зеленым лаком горному хребту. Жаркое зеленое солнце и нефритовые небеса придавали этой картине поистине неземное очарование. Космодром был оживленным местом, так как на Барсуме имеется весьма солидный планетарный флот, но нас приняли на почетную первую полосу и встретили с барабанами и литаврами: министр торговли, делегация представителей деловых кругов, взвод лейб-гвардии, полицейский кордон и две сотни репортеров. Обменявшись рукопожатиями с каждой местной шишкой, я сунул Шандру в слидер, уселся сам, и мы покатили в столицу, в прекрасный приморский город Гатол. Сервис здесь на высоте: наши апартаменты (президентский пентхауз с дюжиной комнат, садом, бассейном и тремя позолоченными ванными) уже дожидались нас — вместе с десятком тоскующих горничных и носильщиков. Кроме того, я снял обширное помещение для офиса этажом ниже; там уже дежурил некто Эстебан Мария Хорхе дим Рио, знойный красавец баскетбольного роста и по совместительству мой пресс-секретарь.

Однажды, когда я был молодым и глупым, я участвовал в школьном забеге по так называемой «полуночной пивной миле». Четыре круга по беговой дорожке, четыре пива. Мы, конечно, рисковали. Если бы нас засекли копы, то могли и арестовать, но зато я узнал, что могу позволить себе в смысле алкоголя, а чего нет. Забег я выиграл, уложившись в восемь минут. Но вскоре после финиша алкоголь начал мстить моему организму. И уже через десять минут мне стало по-настоящему скверно.

Две ближайшие недели были заполнены хлопотами; я должен был нанять агентов, открыть счета в местных банках, встретиться с бизнесменами и журналистами, принять десяток почетных дипломов и адресов, а также отдать дань уважения властям. Барсум не склонен к анархии; тут действует многопартийная демократическая система, а партии по давней традиции называются хунтами. Барсумийцы — открытый, горячий и экспансивный народ, не склонный к политическим интригам, но ценящий славу и жизненный успех. На заре времен эти их качества вели к ожесточенным столкновениям между хунтами; иногда в ход шли кулаки, излучатели и мачете, хоть до гражданских войн дело не доходило. Затем политические страсти остыли, и в настоящую эпоху обитатели Барсума предпочитают заниматься сексом, бизнесом, всевозможными видами искусства и спортом. На спорте, особенно на футболе, они буквально помешаны, и этот факт нашел отражение в их политическом устройстве. Теперь каждая из партий, претендующих на власть, должна выставить футбольную команду; кто победит, тот и займет президентский дворец. Интересно отметить, что претенденты на высший государственный пост всегда выступают в качестве голкиперов; похоже, искусство ловить мячи ассоциируется на Барсуме с умением справляться со всякими социальными передрягами и катаклизмами.

Как я и ожидал, у дверей лифта столпилось порядочно ожидающего народа. Я допил остатки пива и спрятал пустую бутылку в карман куртки. Подумал о том, чтобы ее куда-нибудь выкинуть, но вместо этого только рыгнул.

В настоящий момент у власти стояла хунта Атакующих Быков, люди энергичные и напористые, так что я никак не смог увернуться от банкета в президентской резиденции. Я не любитель подобных торжеств; слишком много еды и выпивки, слишком много народу и слишком много пустых речей. Но Шандра пришла в восторг, и это слегка подсластило пилюлю.

А затем проложил путь в толпе, приведя в ярость ожидающих. Лорел глядела на меня с восторгом, зато Дениз испепеляла взглядом, в котором читалось, что я снова теряю ее, и на этот раз навсегда. Я отчаянно хотел пожать ей локоть, подавая сигнал: тише-тише, погоди, я все объясню.

Затем, отбыв повинность, мы были предоставлены сами себе. Мой пресс-секретарь, которому я поручил отыскать наставницу для Шандры, справился с этим делом, найдя трех кандидаток; я выбрал ту из них, которая именойалась Кассильдой Долорес дим Каракоса, по прозвищу Черная Звезда. Это была крайне энергичная особа ростом с Шандру, но вдвое меньшего веса, с черными горящими глазами, с копной черных волос и с ресницами такой длины, что их можно было бы заплетать в косички. Ее самоуверенность, ее манера выражаться и запрошенный ею гонорар наводили на мысль, что она пребывает на вершинах успеха и популярности. Я заплатил с легким сердцем: для Шандры мне не жалко ничего. Первая встреча с великолепной Кассильдой состоялась в моем офисе, на сороковом этаже отеля “Симмонс-Гиперион”. Мы беседовали тет-а-тет; Шандру я с собой не взял, опасаясь слишком стремительно и резко погрузить ее в мир барсумийской богемы.

Но в том-то и дело, что именно этого я сделать не мог. В этом-то и была моя задумка. Чем сильнее и смешаннее будут исходящие от нас с ней эмоции, тем меньше шансов, что Джеррет что-то заподозрит. Семейная сцена, никакой угрозы.

Двери кабины с тихим чмоканьем закрылись, и лифт двинулся вверх — более гладко, чем мне хотелось бы. Но нельзя же, чтобы все шло, как ты задумал. Я качнулся, ругнулся, протянул руку и ухитрился нажать половину кнопок, пытаясь удержаться на ногах. Еще четыре или пять я надавил, пытаясь придать вертикальное положение. Во время моей короткой учебы в колледже мы проделывали такие штуки в кабинах лифтов, зажигая все кнопки подряд, — это называлось у нас «рождественская елка в лифте». Прекрасный способ подружиться со случайными попутчиками.

Приняв чек с царственным безразличием, Кассильда опустилась в кресло, выставив напоказ хрупкие коленки, и оглядела меня с ног до головы. Затем она поинтересовалась, когда будет готов ее гардероб и когда состоится первая демонстрация.

Седьмой, четырнадцатый, девятнадцатый и двадцать четвертый. Как же я ухитрился пропустить кнопку девятнадцатого?! Черт!

— Демонстрация одежды — не главная из ваших задач, — заметил я. — Вы наняты с иной целью.

Если бы Дениз продолжала осуждающе смотреть на меня, у меня не хватило бы духу нажать эту последнюю. Конечно, один шанс из четырех, что именно это нужный нам этаж. Но все же. Однако Дениз была занята препирательством с каким-то парнем в пальто из угольно-черной шерсти, который втолковывал ей, что она должна держать своего муженька под более плотным контролем.

— Он мне не муж, — отвечала она. — Был в свое время, но больше никогда!

— Массаракш! — Это сочное барсумийское ругательство вспорхнуло с ее уст с легкостью бабочки. Я, кстати, до сих пор не ведаю, что оно означает. — Массаракш! Зачем же я вам тогда нужна, толстячок? Чтобы согреть постельку? Я не обиделся; с точки зрения любого барсумий-ца, я страдал тучностью и недостатком роста. Что же касается намеков на постель, то нравы на Барсуме свободные, и секс не относится к числу запретных тем. Кроме того, мы ведь были не на президентском приеме.

Меня и так уже мутило от выпитого, а после этих слов совсем повело, но я воспользовался тем, что она на меня не смотрит, и надавил кнопку девятнадцатого этажа.

— Бип! — сказал я при этом самым жизнерадостным из всех своих пьяных голосов. И для ровного счета нажал еще и кнопку восемнадцатого. — Бип-бип!

Тем не менее я решил поставить ее на место, сделал строгое лицо и рявкнул:

Черное Шерстяное Пальто схватил меня за руку.

— Хватит! Еще одно «бип», и я вызываю секьюрити!

— Тридцать три раза массаракш! Я не сплю со скелетами, моя дорогая! Мне нравятся женщины, у которых есть под платьем что-то поосновательней нахальства, кожи и костей! К тому же я женат, стар, скуп и не привык пускать деньги на ветер.

Девятнадцатый этаж оказался тем, который был нам нужен.

Кассильда поглядела на меня с уважением. Закрепляя успех, я раскупорил бутылку игристого, мы выпили и перешли на “ты”.

Я радовался, что не более низкий, поскольку каждый раз, когда мы впустую останавливались и дверь открывалась на никому не нужный этаж, остальные пассажиры злились все больше и больше, и маскирующий накал эмоций возрастал. Черное Пальто взял на себя труд нажимать кнопку закрывания дверей, не давая им полностью раздвинуться. Возможно, он ощущал от этого некое моральное удовлетворение, но скорости подъема это нисколько не повышало.

— Ну так чем же мне предстоит заниматься? Если ты так скуп, как утверждаешь, — тут она помахала моим чеком, — то выжмешь из меня ведро пота за такие денежки!

Ко времени, когда мы достигли девятнадцатого этажа, мой желудок отчаянно бунтовал, а голова кружилась. Почему я ничего не поел, прежде чем пуститься в эту авантюру?

— Не сомневайся, — подтвердил я и перешел к делу, объяснив, что моя супруга, леди Киллашандра, желает овладеть ремеслом манекенщицы и ей необходим наставник.

К счастью, проверку на наличие мух я при каждой остановке проводил почти на автомате. Весь этот день я изучал вестибюли с лифтами, прикидывая, где бы разместил жучков, если бы они у меня были. И особенно если их ассортимент сводился бы к Musca domestica — обычной или генно-модифицированной.

Но при этом я упустил из виду, что значит для Перкинса иметь в своем распоряжении целый этаж. Джеррет не выказал особой изощренности, когда выслеживал Кору, а теперь же, когда вообще никакой нужды не было, он просто разместил несколько десятков мух прямо на потолке вестибюля, расположив их так, чтобы все углы обзора перекрывались и давали полную картину того, что происходит в кабине любого лифта, когда ее двери открыты. Нагло, конечно, с его стороны, и заставляет предположить, что он себя ощущает чем-то вроде зрячего короля в стране слепых. Ну правда, даже если кто-нибудь из обыкновенных посетителей и заметит необычное скопление мух в этом вестибюле, откуда ему знать, что на самом деле за этим кроется.

Кассильда бросила на меня откровенно оценивающий взгляд.

Шерстяное Пальто что-то пробормотал и в очередной раз яростно вдавил кнопку «закрыть», на этот раз дав дверям полностью раскрыться. Пять секунд спустя они снова сдвинулись. А я теперь понял, где находится Джеррет. Надеясь, что он не знает о моей осведомленности.

— Такая же коротышка, как ты? Или еще пониже?

Возможно, это пиво совсем ударило в голову, но внезапно все подавляемые мною эмоции охватили меня с новой силой. И я был чертовски рад тому, что изменил свой первоначальный план. Сильно сомневаюсь, что под взглядами такого количества сканирующих меня мух я смог бы убедительно сыграть роль безразличного ко всему социопата. Может, Джеррет и не понял бы происходящего, но уж точно заподозрил бы неладное.

— Вовсе нет. Ростом она с тебя, изящная, стройная, гибкая, но более… гмм… плотного сложения.

К тому времени, когда мы достигли ресторана, я уже был пьян в стельку. Дениз из лифта чуть не выбежала, но я догнал ее и схватил за руку. Тут было не до пожатий локотка. Я должен был произнести убедительные слова, чтобы спасти наши отношения. Если смогу.

— Девятнадцатый этаж, — сказал я. — Это точно он.

— Значит, под платьем у нее не только кости, кожа и нахальство, — заметила Кассильда. — И где ты раскопал такое чудо?

Тут желудок подступил мне к горлу.

— Через минут все объясню, а сейчас мне надо в туалет.

— На Мерфи, во время предыдущей остановки.

Несколько минут спустя я вновь обрел нормальную форму и присоединился к Дениз и Лорел, сидящим за крохотным столиком с потрясающим видом на берег озера. Мух здесь не было. Я внимательно все осмотрел, но Джеррет, видимо, не осмеливался вторгнуться в это место. Он был знаком с действием мухобоек.

Дениз все еще дулась. Лорел была занята каким-то напитком цвета соломы, безо льда. Дениз сидела на обитом кожей диванчике, где могли бы поместиться двое, но она даже и не подумала подвинуться, поэтому я сел рядом с Лорел.

Левая бровь Кассильды приподнялась, уголки рта опустились, и теперь на ее подвижном личике было словно написано: не самый удачный выбор, парень! Вот это как раз и отличает барсумийцев от ангелов, обитающих в Раю: они слишком эгоцентричны и временами грешат высокомерием. Им нужно бы помнить, что в девяноста девяти из ста обитаемых миров их внешность не вызвала бы никакого восторга. Впрочем, большинство планетарных жителей страдает такой же узостью взглядов.

— Так это была какая-то игра? — начала Дениз, когда я еще не успел как следует устроиться. — Сначала ты хочешь изобразить из себя великого героя, действующего, пока я сижу дома — как в старые времена. Затем, когда я тебе этого не позволила, нет уж, только не сейчас, когда ставка — жизнь нашей дочери, ты надираешься этой дрянью и заставляешь меня думать, что тебе все по барабану, обходишься со мной, как… как с распроклятой армейской женой. Причем не настоящей, а выдуманной. Такой, какой ты, по их мнению, должна быть, а не реальной личностью. Женщина, у которой только одна роль — произносить в нужных местах: «Да, я понимаю», «Да, я сделаю все, как скажешь», «Да, я буду тебе надежным тылом», «Да, я буду всем, что тебе нужно, и никогда даже не намекну, что мне самой тоже что-то может быть нужно». Да, да, да, потому что… потому что… потому что ты где-то там постоянно рискуешь жизнью — и в сравнении с этим чего я стою?

Я сказал Кассильде, что моя супруга не будет участвовать в шоу на Барсуме и не составит ей конкуренции, поскольку не может считаться профессионалом. Она практиковалась только с помощью голографических записей, она владеет определенной техникой, неплохо двигается, знает все нужные жесты и приемы, однако какие-то тонкости ускользают от нее, какие-то тайны высокого искусства, ведомые лишь настоящим мастерам. Вот мы, поразмыслив, и пригласили мастера.

Лорел начала подниматься с места.

— Может, мы встретимся позже в…

Выслушав меня, Кассильда важно кивнула черноволосой головкой:

— Нет, останьтесь. Вы в той же степени тут замешаны, как и он. Что он сейчас делал? Похоже, вам-то он все объяснил, только меня не счел нужным посвятить в свои планы.

— Ладно, я займусь с твоей леди. Ты прав в одном: помост — непростая штука, и тут полно всяких секретов… в том числе и таких, какие может открыть лишь женщина женщине. Надеюсь, твоя подружка не слишком стыдлива? Если дело дойдет до демонстрации трусиков, бюстгальтеров и чулок? Я подтвердил, что с этим не будет проблем, намекнув на премию в случае успеха. При этом обещании Кассильда хлопнула ресницами и заявила:

Лорел покачала головой, но снова опустилась на место. Пальцем подозвала официанта, указав на свой бокал.

— Ты слишком щедр для скупца, который не любит пускать деньги на ветер! Но если уж речь зашла о премии… Что ж, тридцать процентов к основному гонорару меня устроят.

— Нет. Просто я более тесно общалась с тем миром, к которому он принадлежал. — Она посмотрела на меня. — Знаете, мое предложение по-прежнему остается в силе. Когда в игру вступят большие полицейские силы, нам придется тренировать тайных агентов. А пока что… нам, видимо, надо более бдительно следить за своими субподрядчиками.

— Двадцать, — возразил я. — Двадцать плюс все наряды, которые ты будешь демонстрировать.

На этот раз я ответил без колебаний.

— Нет.

— Наряды? Массаракш с ними! Ты думаешь, у меня не хватает нарядов? Да вся моя жизнь проходит среди них! Среди платьев, манто, юбок, блузок, шляп и брюк! Меня уже тошнит от них!

— Ну, я это предполагала, однако была бы плохим профессионалом, если бы не спросила. — К нам приблизился официант со второй порцией «чего-то там». Лорел кивнула ему, расплатилась, отмахнулась от сдачи. — А я хороший профессионал. Очень хороший. Когда мы сможем работать открыто, я буду стоить миллионы.

Она помешала свой напиток, несколько секунд сидела, уставившись в стакан, снова помешала.

— А как насчет хорошего изумруда с цепочкой из платины? — спросил я. — Думаю, он будет прекрасно смотреться в твоих кудрях.

— А затем, если все пойдет удачно, я в тридцать пять лет оставлю эту работу. Если нет… ну, по крайней мере, мой папочка был бы мною горд. — Она сделала глоток. Поморщилась. Снова глотнула. — Он сделал свой первый миллион в какой-то распроклятой интернет-компании, когда ему не исполнилось еще двадцати пяти. А через два года все потерял. Потратил всю оставшуюся жизнь, чтобы вернуть состояние.

Она снова уставилась в стакан.

Это ее удовлетворило, и мы ударили по рукам. Мы также условились, что обучение начнется через десять дней на “Цирцее”, где роботы с легкостью изготовят самое изысканное одеяние; что занятия будут продолжены после шоу, которое состоится через месяц — тоже на корабле, поскольку в этом есть элемент привлекательной экзотики; что я обязуюсь доставить на борт всех главных барсумийских модельеров, представителей ведущих фирм и журналистов — к неувядающей славе Кассильды Долорес дим Каракоса. С великолепной Кассильдой на помосте мы никак не могли провалиться!

— Спился и помер, когда я еще училась в средней школе.

Она глядела на меня сузившимися глазами, таким темными, что они казались почти черными.

Затем мы расстались. Моя новая служащая легким шагом направилась обналичивать чек, а я поднялся в пентхауз к Шандре. Не могу сказать, что в эти минуты я чувствовал себя абсолютно спокойным — ведь Кассильда была той еще штучкой! Само ее прозвище представлялось мне двусмысленным: я знал, что всякая черная звезда со временем становится Черной Дырой, ненасытной, как дьявольская пасть. Оставалось лишь гадать, прошла ли Кассильда эту стадию, да надеяться на удачу на то, что Шандра извлечет из этой дыры только хорошее и ничего плохого. Я надеялся.

— Вы же не думаете, что я по жизни не сталкивалась ни с чем таким? Черт, от всей этой ситуации воняет дерьмом, в котором я выросла. Интернет? Вояки? Все едино. Вы вернете свою дочь и будете обращаться с ней, как положено, вы меня понимаете?

Она одним глотком выпила все, что еще оставалось в стакане, поднялась, затем снова повернулась, на этот раз обращаясь к Дениз:

* * *

— А насчет представления в лифте… Дело в том, что он хорошо вас знает. Вы разыграли свою роль как по нотам, просто потому, что реагировали, как и должна реагировать в такой ситуации нормальная женщина. — Лорел подхватила свою сумочку, и на мгновение я увидел подозрительную влагу в ее глазах. — Встретимся в отеле.

Теперь, когда сроки были определены, я мог нанять рекламного агента, взвалив на него всю рутинную подготовку к шоу. Ему предстояло связаться с местными кутюрье и производителями модной одежды, оповестить журналистов светской хроники и прочих заинтересованных лиц — словом, процедить весь Барсум и выжать сливки в пассажирский салон моего катера. Агент мне попался деловой, так что теперь у меня было свободное время.

…План спасения мы разработали уже два дня назад. Когда я проснулся следующим утром, план выглядел таким же рискованным, как и раньше, но никаких альтернативных вариантов никаким волшебным образом не возникло.

На этот раз Лорел заказала нам разные комнаты, но мы с Дениз провели большую часть вечера в одной из них. Мы не обнимались, ничего такого, а просто говорили, говорили, как не разговаривали друг с другом уже долгие годы. Я начал понимать, что не только мотивация психотиков и социопатов может ускользать от Восприятия, но еще и глубоко запрятанные, подавляемые чувства. Когда мы поженились, подразумевалось, что частью нашей жизни будет Корпус. Я никогда не догадывался, какую глубокую обиду она по этому поводу таила.

Я решил использовать его с толком и ввести Шандру в блистательный новый мир. Эту операцию полагалось совершать с осторожностью; я понимал, что моя прекрасная леди еще слишком наивна, слишком уязвима, чтобы разом нырнуть в вавилонское столпотворение, царившее на Барсуме. Тут я был ее единственной защитой и проводником; ведь ее красота (дар, всегда вызывающий почтение и восторг) была непривычной для барсумийцев и столь же странной, как цветок лилии, выросший на розовом кусте.

Первой в мою дверь постучалась Лорел. В руке она держала нейлоновый мешок с чем-то плоским и угловатым внутри.

— Что это?

— А на что это похоже?

Мы наняли маленький, но вполне комфортный атмосферный спидер-гид и отправились странствовать по Барсуму. Этот вояж не являлся тем видом отдыха, к которому я склонен; как правило, спускаясь на планету, я трачу свое время в городах, желая возместить дефицит человеческого общения. Все эти картины природы — водопады, низвергающиеся с гор, и сами горы в ледниковых шапках, живописные ущелья, величавые реки и леса с гигантскими деревьями — словом, все это нагоняет на меня тоску; мне кажется, что эти виды отштампованы специально для туристов на какой-то чудовищной автоматической фабрике. Но Шандре, взиравшей на них впервые, наша поездка казалась чудом. Она восхищалась и восторгалась, изумлялась и вздыхала, впитывала эту картинную красоту и делала снимки — точь-в-точь как юная школьница из Бруклина, попавшая в дебри Амазонки. Впрочем, разве она не была школьницей, невзирая на свой возраст и положение?..

Я взял мешок, но открывать не стал.

— Мы уже это обсуждали.

Я глядел на нее и умилялся.

— А если дойдет до того — он или вы?

— Этого не случится.

Но школьницы бывают глупыми и умными, а Шандра относилась к числу последних. Довольно быстро усвоив, как обращаться с автоматическим гидом, встроенным в наш кораблик, она затеяла с ним игру. Наш гид, весьма хитроумная псевдоличность, был верным слугой своих хозяев; он посылал нас в определенные отели и рестораны, приземлялся перед заманчивыми барами, рекомендовал те или иные развлечения, суля бесплатную выпивку, если мы удостоим их своим вниманием. Изучив туристические проспекты, Шандра начала выбирать конкурирующие заведения; гид откликнулся более щедрыми посулами — к выпивке тут же добавились скидки, лотерейные билеты и всевозможные сувениры. Это повторялось раз за разом, вызывая у Шандры приступы хохота; она с детским наслаждением вела этот странный матч, заставляя гида раскошелиться на сто процентов. Как правило, ей это удавалось.

Нынешнее поколение (я имею в виду рожденных в последние пятьсот-шестьсот лет) привыкло иметь дело с роботами. Даже Шандра, хоть на Мерфи после вселенского катаклизма сохранилось не так уж много роботов, а в ее монастыре их было не больше дюжины. Нынешнему поколению роботы представляются чем-то обыденным и привычным; оно появилось на свет и выросло среди думающих машин и воспринимает их с полным безразличием, как обязательный предмет обстановки — во всяком случае, в богатых и высокоразвитых мирах вроде Барсума. Такое отношение имеет свои достоинства и свои недостатки, и я не знаю, чего больше. Я предпочел бы, чтоб люди относились к роботам более эмоционально — скажем, считали бы их не эквивалентом стула или кресла, а чем-то близким к ним самим. Я вовсе не поборник прав роботов; смешно говорить о правах, ведь они — машины, не наделенные самосознанием! — но для людей было бы лучше поверить в наличие у них электронной души, подобия чувств и даже способности к страданию. Это, как мне кажется, дало бы людям возможность самоутвердиться, не причиняя горестей друг другу. Например, они могли бы смотреть на роботов как на рабов, удовлетворив тем самым свое подспудное стремление к власти, к превосходству над другим мыслящим существом, тягу наказывать и награждать, поощрять и казнить… Но нет, нет! Кому же доставит удовольствие казнить стул или властвовать над креслом? Над человеком — иное дело… ‘Сам я отношусь к роботам с некой опасливой осторожностью. Это может показаться странным — ведь двадцать тысяч лет я обитаю в теле гигантского робота, каким, в сущности, является моя “Цирцея”! Можно было бы и привыкнуть, скажете вы? Ничего подобного! И тому есть пара-другая веских оснований. Во-первых, все роботы, компьютеры и думающие машины делятся для меня на две категории: к одной относится “Цирцея” (которой я доверяю вполне), к другой — все остальные. А во-вторых… Во-вторых, вспомните про Айзека Азимова (был такой древний писатель) и его законы робототехники. Робот не может причинить вреда человеку… Робот должен подчиняться человеку… Это звучит очень благородно и впечатляюще, но реальность оказалась совсем иной! Наши роботы не одарены интеллектом и подчиняются не человеку вообще, а лишь своему хозяину, и делают это с безразличием запрограммированного станка. Если им велено, они могут шить нарядные туалеты и взбивать подушки, а могут пытать и убивать… Вспомните моего благочестивого пассажира, лишившегося вместе с бластером конечности! А ведь если бы я приказал, он расстался бы с головой! Вот по какой причине я осторожен с роботами. Что касается моих собственных гвардейцев, я знаю, что несу полную ответственность за них и за все, что им случится сотворить. Я осторожен, очень осторожен…

Итак, наше путешествие продолжалось. Временами мы ели и спали на корабле, временами останавливались в отелях, попадая под прицел голопроекторов репортерской братии. Всякие комментаторы, репортеры, обозреватели и журналисты, с моей точки зрения, — зло, но зло, необходимое в цивилизованном мире, порожденное человеческим любопытством. Есть ли иные способы к его удовлетворению? Не знаю, не знаю… Но уверен в том, что в Раю нет репортеров.

Обычно мне удавалось справляться с ними, намекнув, что мы с Киллашандрой находимся в свадебном путешествии и не расположены давать интервью и позировать перед голокамерами. Это был наилучший способ отбить их атаки; если к чему на Барсуме и относятся с пониманием, так это к любовной страсти, владеющей молодоженами. А страсть, как известно, требует уединения.

Я нарушил это правило только один раз, устроив деловой завтрак с представителем крупной местной фирмы “Инезилья” — да и то лишь потому, что на встрече настаивал мой рекламный агент. Сферой интересов “Инезильи” являлась мода — во всем ее пугающем многообразии: от одежды, украшений, дизайна жилищ до необычных животных и антикварных редкостей. Я надеялся сбыть им свои серебряные панджебские статуэтки.

Завтрак состоялся в роскошнейшем отеле города Зоданда, такого же пышного, огромного и яркого, как всепланетная столица Гатол. За первой переменой блюд мы договорились, что “Инезилья” поучаствует в предстоящем шоу; за второй я сторговал двух черных единорогов, а за третьей — небольшую партию кристаллошелка, изумительной тритонской ткани, которую умели делать также и на Барсуме. Я не слишком нуждался в единорогах и кристаллошелке, но, если хочешь что-то продать, нужно что-то и купить, не так ли? К тому же кристаллошелк мог пригодиться Шандре; платья из этой материи носят лишь настоящие леди — а также настоящие манекенщицы.

Мы покончили с единорогами и мануфактурой, раскурили сигары, и за десертом наш сотрапезник стал рассуждать об искусстве. Тут беседа покатилась сама собой, по проторенной дорожке, прямо к нижним конечностям моих панджебских статуэток. Я продемонстрировал их голограммы во всех соблазнительных ракурсах и аспектах, но представитель “Инезильи” остался холоден как лед. Допив кофе, он нехотя промямлил:

— Неплохие композиции, капитан Френч, весьма неплохие для Панджеба…

Думаю, их мастера знакомы с предметом не только теоретически. Однако… Это “однако” повисло в воздухе, испортив вкус моей сигары. Обождав минуту-другую, я принялся толковать о моральном рецидиве на Панджебе, о пуританских нравах и их губительном влиянии на искусство. В общем и целом смысл моих речей сводился к тому, что предлагаемые статуэки — не меньшее сокровище, чем полотна Рафаэля и творения Микеланджело. Не уверен, слышал ли мой собеседник эти великие имена; во всяком случае, они его не убедили.

— Хмм… да… — многозначительно промычал он. — Как долговременное помещение капитала эти изваяния представляют некий интерес… Жаль, что они такие… хмм… тяжеловесные!

И он назвал цену раз в двадцать меньше заплаченной мной. При таком старте торговаться не имело смысла, и мы, покончив с десертом, мирно разошлись, каждый в свою сторону.

Когда мы покинули ресторан, Шандра спросила:

— Грэм, этот тип из “Инезильи”… Что он подразумевал под тяжеловесностью?

Я улыбнулся:

— Это слово барсумийцы очень любят употреблять по отношению к другим человеческим расам. Оно означает тучность, прирожденную полноту… скажем, некоторый излишек плоти.

— Ты уверен? Упомянув об этом, он перевел взгляд на меня. С чего бы?

— А если — он или ваша дочь?

Ее рот обиженно приоткрылся, и я решил, что вычеркну “Инезилью” из списка своих гостей — что бы там ни толковали мне агенты.