Настройки шрифта

| |

Фон

| | | |

 

Джеймс Паттерсон

ДВОЙНОЙ УДАР

Посвящается Кайлу Крейгу, реальному Кайлу, одному из самых метких стрелков и доброму другу
Пролог

В ТВОЮ ЧЕСТЬ

1

Во время вынесения приговора в Александрии, штат Виргиния, за одиннадцать официально установленных убийств федеральный судья Нина Вулф отчитала бывшего агента ФБР Кайла Крейга, серийного убийцу, известного как Вдохновитель:

— Мистер Крейг, вы самый дурной человек из всех, кто представал передо мной в этом судебном зале, хотя тут бывали совершенно презренные типы…

Крейг перебил ее:

— Большое спасибо, судья Вулф. Я польщен вашими добрыми и, несомненно, продуманными словами. Кому не приятно быть в своем деле лучшим? Продолжайте, пожалуйста. Это музыка для моих ушей.

Судья Вулф спокойно кивнула, потом продолжила так, словно Крейг не говорил ни слова:

— За эти ужасные убийства и истязания своих жертв вы приговариваетесь к смерти. До приведения в исполнение этого приговора вы проведете оставшуюся жизнь в тюрьме с максимальной изоляцией. Там вы будете отрезаны от всех контактов с людьми. Вы больше ни разу не увидите солнца. Уведите его с моих глаз!

— Очень впечатляюще! — выкрикнул Кайл Крейг судье Вулф, когда его выводили из зала судебных заседаний. — Только все будет не так. Вы только что вынесли смертный приговор самой себе. Я еще увижу солнце и увижу вас, судья Вулф. Можете в этом не сомневаться. Увижу снова Алекса Кросса. Непременно увижу Алекса Кросса. И его очаровательную семейку. Даю вам в этом слово, даю торжественное обещание перед всеми этими свидетелями, этой жалкой кучкой искателей острых ощущений, гиен прессы и всех прочих, почтивших меня сегодня своим присутствием. Вы еще увидите Кайла Крейга.

В судебном зале среди «искателей острых ощущений и гиен прессы» находился Алекс Кросс. Он со всем вниманием выслушал угрозы своего бывшего друга. Однако же надеялся, что тюрьма в городе Флоренция, штат Колорадо, окажется достаточно надежной.

2

Четыре года спустя Кайл Крейг все еще содержался, или, лучше сказать, задыхался в тюрьме с максимальной изоляцией заключенных во Флоренции, примерно в ста милях от Денвера. Все это время он не видел солнца. Был отрезан от большинства человеческих контактов, и гнев его нарастал.

Кроме него в этой тюрьме находились Тед Качинский, известный как Унабомбер,[1] Терри Николс, один из заговорщиков, устроивших взрыв в Оклахома-Сити, и террористы из Аль-Каиды — Ричард Рейд и Закария Муссауи. Крем от загара им тоже был ни к чему. Заключенные содержались в звуконепроницаемых бетонных камерах площадью семь на двенадцать футов по двадцать три часа в сутки в изоляции от всех, кроме адвокатов и охранников. Одиночное заключение во флорентийской тюрьме сравнивалось с «умиранием изо дня в день».

Даже Кайл признавал, что побег из этой тюрьмы ошеломляюще труден, может быть, невозможен. Никто из заключенных ни разу не совершил побега, даже не пытался. И все-таки можно было надеяться, мечтать, строить планы и давать волю воображению. Можно было планировать небольшую месть.

Дело Крейга все еще находилось на апелляции, и его адвокат из Денвера, Мейсон Уэйнрайт, приезжал раз в неделю. В этот день он приехал, как обычно, ровно в четыре часа.

Мейсон Уэйнрайт щеголял длинной серебристой косичкой, старыми черными ковбойскими сапогами и ковбойской шляпой, лихо заломленной на затылок. На нем были куртка из оленьей кожи, ремень из змеиной и большие очки в роговой оправе, придающие ему вид певца кантри-энд-вестерн или профессора из колледжа, любящего эту стилизованную народную музыку. Выбор такого адвоката казался удивительным, но Кайл Крейг обладал репутацией умного человека, поэтому его решение не вызывало серьезных вопросов.

Когда Уэйнрайт приехал, Крейг и адвокат обнялись. Кайл прошептал ему на ухо:

— В этой комнате запрещено вести видеозапись? Это правило еще действует? Ты уверен в этом, мистер Уэйнрайт?

— Видеозаписи не ведется. Даже в этой жуткой дыре существует право адвоката не разглашать полученные от клиента сведения. Очень жаль, что не могу сделать для тебя большего. Искренне за это извиняюсь. Ты знаешь, как я отношусь к тебе.

— Мейсон, я не сомневаюсь в твоей лояльности.

После объятий Крейг и адвокат сели лицом друг к другу за серый металлический стол, надежно привинченный к бетонному полу. Как и стулья.

Теперь Кайл задал адвокату восемь специфических вопросов, повторяющихся от встречи к встрече. Задал их быстро, не давая времени на ответы Уэйнрайту, сидевшему в почтительном молчании.

— Великий утешитель заключенных за массовые убийства, Трумэн Капоте,[2] однажды сказал, что боится двух вещей, и только этих двух. Что же из них хуже, предательство или оставление в беде? — начал Кайл Крейг и тут же перешел к другому вопросу.

— Что было первым, из-за чего ты запретил себе плакать, и сколько тебе было лет, когда это произошло?

Затем:

— Скажи мне вот что, адвокат: как долго нужно в среднем топить человека, чтобы он потерял сознание?

— Меня интересует еще вот что: большинство убийств совершается в помещении или на открытом воздухе?

— Почему смех на похоронах считается неприемлемым, а плач на свадьбе — нет?

— Можно ли услышать хлопок одной ладонью, если с ладони удалена вся плоть?

— Сколько существует способов освежевать кошку, если хочешь, чтобы она при этом оставалась жива?

— Да, и как играют бостонские «Красные гетры»?

После этого между Кайлом и адвокатом наступило молчание. Приговоренный убийца изредка спрашивал еще кое о чем — например, о «Янки», которых презирал, о каком-нибудь интересном убийце, действующем на воле, о котором адвокат ранее сообщил ему.

Потом они обнялись снова, и Мейсон Уэйнрайт собрался уходить.

Адвокат прошептал Кайлу на ухо:

— Они готовы действовать. Вскоре в Вашингтоне начнутся важные события. Мы ожидаем большое скопление зрителей. Все в честь тебя.

Кайл Крейг никак не прокомментировал это известие, но сложил вместе указательные пальцы и плотно прижал их к голове адвоката. Мейсон Уэйнрайт сразу все понял.

Пальцы были сложены в форме креста.

Часть первая

ВЕСЬ МИР — ТЕАТР

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Вашингтон, округ Колумбия.



Первый сюжет, триллер, включал в себя иракского офицера и писательницу-детективщицу. Офицер оглядывал роскошный двенадцатиэтажный жилой дом и думал: «Вот, значит, как живут богатые и знаменитые. Все у них устроено довольно глупо, но они наверняка чувствуют себя в безопасности».

Он начал детально изучать возможности проникновения в здание.

Выяснилось, что служебным входом в задней части роскошного жилого дома «Риверуок» жильцы и даже их угрюмые слуги пользовались очень редко. Более укромный, чем парадный вход или подземный гараж, он был менее защищенным, но, казалось бы, вполне надежно.

Одностворчатая, хорошо укрепленная дверь, по всем сторонам дверной рамы проложены провода.

Так что любая попытка несанкционированного проникновения тут же вызвала бы сигнал тревоги в главной конторе «Риверуок» и в частной охранной фирме, находящейся отсюда всего в нескольких кварталах.

Расположенные вокруг видеокамеры контролировали все ближайшие окрестности в течение дня.

После семи вечера пользоваться этим входом запрещалось, и были включены всевозможные детекторы.

Офицер полагал, что все это не будет для него серьезной проблемой. Скорее, наоборот — облегчит задачу.

Юсеф Касим был капитаном иракской разведки в течение двенадцати лет при Саддаме Хусейне. Во всем, что касалось безопасности, он обладал неким шестым чувством: видел то, чего американцы видеть не могли — вера в эффективность технологий сделала их самодовольными и беззаботными.

Но эффективность означает предсказуемость.

Предсказуемость означает слабость.

Решением проблемы являлся мусор. Касим узнал, что его регулярно вывозят по понедельникам, средам и пятницам во второй половине дня.

ГЛАВА ВТОРАЯ

И точно, в четыре часа тридцать четыре минуты пополудни дверь служебного входа открылась изнутри. Высокий черный слуга в пятнистом зеленом комбинезоне и с прической «афро» снял цепочку с внутренней стороны двери и прицепил к стене снаружи. Его тележка, нагруженная пластиковыми мешками, битком набитыми мусором, не проходила в проем.

Слуга медленно, лениво носил по два мешка к двум самосвалам-мусоровозам, стоявшим в дальнем конце крытой погрузочной платформы.

Этот человек до сих пор раб белых, подумал Касим. Только посмотреть на него — жалкое шарканье, опущенный взгляд. Он тоже сознает свое рабство и ненавидит эту работу и этих ужасных людей в здании «Риверуок».

Касим пристально наблюдал и вел счет. Двенадцать шагов от двери, девять секунд, чтобы забросить мешки в кузов, потом возвращение.

Когда слуга понес мешки в третий раз, Касим незаметно проскользнул мимо него. И если его фуражки и зеленого комбинезона окажется недостаточно, чтобы обмануть видеокамеру, это не столь важно. К тому времени, когда кто-то обнаружит несанкционированное проникновение, его уже здесь не будет.

Касим легко нашел тускло освещенную служебную лестницу. Осторожно прошагал по первому пролету, потом взбежал по остальным трем. Бег высвободил сдерживаемый адреналин, нужный для самообладания.

На лестничной площадке четвертого этажа находился пустой чулан, Касим сунул туда сумку с одеждой, затем продолжил путь на двенадцатый этаж.

Меньше чем через три с половиной минуты после проникновения в здание он стоял перед дверью квартиры 12Е. Оценил свое положение относительно дверного глазка. Поднес палец к белой кнопке звонка, утопленной в окрашенный кирпич.

Но этим и ограничился. Не нажал кнопку.

Касим бесшумно повернулся и вышел из здания тем же путем, каким вошел. Через несколько минут он уже был на оживленной Коннектикут-авеню. Репетиция прошла хорошо. Не возникло ни серьезных проблем, ни каких-то неожиданностей.

Теперь Касим шел в толпе пешеходов в час пик. В этом стаде он был незаметен, что ему и требовалось.

Он не испытывал никакого нетерпения немедленно совершить убийство на двенадцатом этаже. Спешка тут ни к чему. Подготовка, расчет времени, конечный успех: вот что существенно.

Когда настанет час, Юсеф Касим будет готов сыграть свою роль.

И сыграет.

Его план: по одному американцу за раз.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Некоторое время назад я отошел от полицейской работы. Пока что меня это вполне устраивало.

Я стоял, прислонившись спиной к кухонной двери, пил кофе, который приготовила мама Нана, и думал, что, может быть, причина заключается в чем-то, содержащемся в воде, но твердо знал только одно: трое моих детей растут слишком быстро. Прямо на глазах. Дело заключается вот в чем: либо тебе невыносима мысль, что твои дети покинут дом, либо ты не можешь дождаться этого, и я, определенно, непоколебимо принадлежу к первому лагерю.

Мой меньший, Алекс-младший, Али, уже должен пойти в детский сад. Али — умный малыш, почти никогда не умолкает, кроме тех случаев, когда знает, что ты хочешь от него что-то узнать. Его нынешние увлечения — фильм «Самые-самые» из документального сериала «Планета животных», биография Майкла Джордана «Соль в его кедах» и все связанное с космосом, в том числе очень странная телепередача под названием «Гигантор» с еще более странной, периодически повторяющейся музыкой, навязшей у меня в ушах.

У двенадцатилетней Дженни худенькое тельце начинает обретать рельеф. Она — наша художница и актриса, берет уроки живописи в картинной галерее Коркоран.

А Дэймиен, переросший отметку шесть футов один дюйм, ждет перехода в среднюю школу. Пока он не шумит, не ругается и как будто больше считается с окружающими, чем его сверстники. Дэймиена даже приглашали в несколько частных школ, в том числе в одну, в Массачусетсе, очень настойчиво.

У меня тоже были перемены. Моя частная практика психотерапевта шла вполне удачно. Впервые за много лет я не имел ничего «официального» с правоохранителями. Я вышел из этой сферы.

Ну, во всяком случае, почти. В мою жизнь вошла женщина, занимающая должность старшего детектива в отделе расследования убийств, Брианна Стоун, которую работающие с ней детективы прозвали Скалой.[3] Я познакомился с Бри на проводах в отставку полицейского, которого мы оба знали. В тот вечер первые полчаса мы говорили о работе, а потом несколько часов о себе — о таких замечательных вещах, как ее участие в лодочных гонках. К концу вечера я предложил ей уйти вместе. Хотя, может, это она предложила мне. Потом одно вело к другому, потом еще к другому, кончилось тем, что я отправился к себе домой вместе с Бри, и мы ни разу не оглянулись. И кажется, это все-таки Бри предложила поехать домой в ту ночь вместе с ней. И потому мне не пришлось уговаривать ее посмотреть мои несуществующие гравюры.[4]

Бри полностью контролировала себя: была деятельной в хорошем смысле, в плохом — нет. И оказалось, что совсем нелишне она от природы привлекательна для детей. Они ее обожали. Так, сейчас Бри гонялась за Али с олимпийской скоростью по первому этажу дома на Пятой улице. Али пользовался световым мечом из фильма «Звездные войны», чтобы не подпускать ее к себе.

— Я неуязвима для этого меча! — кричала она. — Готовься к сдаче!..

Сейчас, впервые с тех пор как стали встречаться, нам удалось синхронизировать наш режим работы на несколько дней. Я вышел из парадной двери, громко распевая окончание первого хита Стиви Уандерса «Отпечатки пальцев, часть вторая»: «Прощай, прощай. Прощай, прощай. Прощай, прощай, прощай». Слова я знал наизусть, это одно из моих дарований.

Я подмигнул Бри и чмокнул ее в щеку.

— Всегда оставляю детей смеющимися.

— Или в крайнем случае смущенными. — Она подмигнула в ответ.

Цель нашей поездки — горный парк Катоктин в Мэриленде — находится на восточном хребте Аппалачских гор, не особенно далеко от Вашингтона и не особенно близко. Эти горы, пожалуй, лучше всего известны как местонахождение Кэмп-Дэвида,[5] но Бри знала площадку для разбивки лагеря, открытую для простых смертных вроде нас. Мне не терпелось добраться туда и оказаться наедине со своей женщиной.

По пути на север я прямо-таки ощущал, как удаляется округ Колумбия. Стекла в дверцах моего Р-350 были опущены, и, как всегда, я наслаждался ездой на этой чудесной машине. Она представляла собой мою лучшую покупку за долгое время. В стереомагнитофоне завывал великий Джимми Клифф. Жизнь в ту минуту была замечательной. Лучшую трудно вообразить.

Когда мы мчались по шоссе, Бри спросила:

— Почему у тебя «мерседес»?

— Он удобный, так ведь?

— Очень удобный.

Я нажал педаль газа.

— Легко реагирующий, быстрый.

— Ладно, я поняла.

— Но самое главное, он безопасный. В жизни у меня хватало опасностей. И на дороге они совсем ни к чему.

У въезда в парк, когда мы платили за место, Бри подалась к водительскому окошку и обратилась к дежурному смотрителю:

— Большое спасибо. Мы будем почтительно относиться к вашему парку.

— Что это значило? — спросил я Бри, когда мы отъехали.

— Дело в том, что я активная сторонница защиты окружающей среды.

Место для разбивки лагеря действительно было впечатляющим, заслуживающим нашего почтения.

Оно находилось на небольшом мысу, с трех сторон мерцала голубая вода, позади зеленел густой лес. Вдали я видел нечто именуемое Чимни-Рок, куда мы собирались пойти на другой день. Вот чего не видел, так это ни одного постороннего человека.

Видел я только Бри, самую сексуальную женщину из всех, кого знал. Возбуждал меня один только ее вид, особенно здесь, на безлюдье.

Она обхватила меня за талию:

— Что может быть лучше этого?

Мне и в голову не приходило, что наш отдых здесь, в лесу, может оказаться испорченным.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Сюжет триллера продолжался. Сорок восемь часов спустя после безупречно прошедшей репетиции проникновения Юсеф Касим вернулся к зданию «Риверуок», где жили богатые и беззаботные американцы.

Но теперь он собирался действовать всерьез, и от волнения его слегка подташнивало. Это был поистине знаменательный день для него и для его дела.

Само собой, в четыре часа тридцать четыре минуты дверь служебного входа открылась и тот же высокий черный уборщик апатично потащил наружу мешки с мусором. «Старый черный Джо, — подумал Касим, — по-прежнему в цепях. В Америке ничто, в сущности, не меняется. Даже за сотни лет».

Не прошло и пяти минут, как Касим поднялся на двенадцатый этаж и встал перед дверью квартиры, где жила женщина по имени Тэсс Ольсен.

На сей раз он позвонил. Дважды. Этой минуты он ждал очень долго — месяцы, а может, если быть честным с самим собой, всю жизнь.

— Да? — За дверным глазком квартиры 12Е появился глаз Тэсс Ольсен. — Кто это?

Юсеф Касим стоял так, чтобы ей были видны его комбинезон и фуражка работника технической службы. Эта женщина наверняка видела в нем смуглокожего ремонтника — по своей профессии она должна подмечать детали. Как-никак она известная писательница-детективщица, и для сюжета это являлось ключевой подробностью.

— Миссис Ольсен? У вас в квартире утечка газа. Вам звонили из конторы?

— Что? Повторите.

Он говорил с очень сильным акцентом; казалось, что английский язык для него мука. Произносил слова медленно, словно умственно отсталый.

— Утечка газа. Пожалуйста, миссис? Могу я устранить утечку? Кто-нибудь звонил? Сказал, что я приду?

— Я только что вернулась домой. Никто не звонил. Ничего об этом не знаю. Сообщения на автоответчике как будто не было. Пожалуй, пойду проверю.

— Хотите, чтобы я пришел потом? И тогда устранил утечку? Чувствуете запах газа?

Женщина вздохнула с нескрываемым раздражением, так словно у нее было слишком много пустячных дел и слишком мало прислуги.

— О Господи! Ладно, входите. И поторапливайтесь. Времени у вас в обрез. Мне нужно одеться и уйти через двадцать минут.

Услышав лязг засова, Юсеф Касим приготовился. Дверь приоткрылась, он увидел оба глаза женщины и рванулся вперед.

Пускать в ход всю силу не было необходимости. Тэсс Ольсен попятилась на несколько шагов и шлепнулась на пол задом. Туфли на высоких каблуках слетели, обнажив ярко-красные ногти и длинные костлявые ступни.

Не успела она закричать от шока и удивления, как Касим навалился всей своей тяжестью ей на грудь. Полоска серебристого скотча быстро переместилась с его штанины на рот женщины. Он прижал ленту сильно, показывая, что не шутит и что сопротивляться не имеет смысла.

— Я не собираюсь причинять тебе вред.

Это было его первой, но далеко не последней ложью.

Потом он перевернул женщину на живот, достал из кармана красный собачий поводок и надел ей на шею. Поводок был основной частью его плана. Он представлял собой дешевую, но достаточно крепкую нейлоновую сетку.

Поводок был уликой, первой вещью, которую он оставит здесь для копов.

Женщина была примерно сорокалетней химической блондинкой, физически слабой, хотя, видимо, тренировалась, чтобы не полнеть.

Теперь он показал ей еще кое-что — кухонный нож! Выглядевший очень убедительно.

Глаза ее расширились.

— Вставай, трусливая дура, — сказал Касим ей на ухо. — А не то я искромсаю тебе лицо.

Он знал, что негромкий голос звучит более угрожающе, чем любой крик. И то, что он вдруг хорошо заговорил по-английски, собьет ее с толку и еще больше напугает.

Когда женщина стала подниматься, Касим резко схватил ее сзади за тощую шею. И она осталась стоять на четвереньках.

— Этого вполне достаточно, миссис Ольсен. Больше не двигайся ни на дюйм. Будь совершенно неподвижной, совершенно неподвижной. Я пускаю в ход нож.

Он разрезал дорогое черное платье вдоль спины, и оно упало на пол. Теперь женщина неудержимо дрожала и пыталась закричать через кляп. Без одежды она выглядела лучше — поджарой, довольно привлекательной, правда, не на его взгляд.

— Не беспокойся. В этой позе я не трахаюсь. Теперь вперед на четвереньках. Делай, что говорю! Это не займет много времени в твоем загруженном дне.

В ответ женщина только застонала. Касим ударил ее каблуком в зад, и она поползла.

— Как тебе это нравится? Напряженность! Разве не в этом духе ты пишешь? Знаешь, именно поэтому я здесь. Потому что ты пишешь в своих книгах о преступлениях. А это сможешь раскрыть?

Они медленно двигались через кухню, через столовую в просторную гостиную. Там целая стена была заставлена полками с книгами, многие из которых написала она сама. Раздвижные стеклянные двери в дальнем конце комнаты вели на балкон, где стояли причудливая садовая мебель и блестящий черный гриль.

— Только посмотреть на все твои книги! Впечатляюще. И зарубежные издания! Переводила что-нибудь сама? Нет, конечно! Американцы говорят только по-английски. — Касим резко дернул поводок вверх, и миссис Ольсен упала на бок. — Не двигайся. Оставайся на месте! Мне нужно создать улики. Даже ты представляешь собой улику, миссис Тэсс Ольсен. Поняла уже это? Разгадала загадку?

Касим быстро привел гостиную в тот вид, какой хотел. Потом вернулся к женщине, она не двинулась с места и как будто уже освоилась со своей ролью.

— Это ты? На этом портрете? — неожиданно спросил он удивленным тоном. — Да, ты.

Касим носком ботинка ткнул ее в подбородок, заставляя взглянуть. Над украшенной завитками софой висел большой портрет маслом. На портрете была Тэсс Ольсен в длинном серебристом платье, рука ее покоилась на полированном круглом столе с замысловато составленным букетом цветов. Лицо ее было строгим, исполненным гордости.

— На тебя не похоже. В жизни ты привлекательней. Сексуальнее без одежды. А теперь наружу! На балкон. Ты станешь очень знаменитой женщиной. Обещаю. Твои поклонники ждут.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Касим вновь сильно дернул поводок, Тэсс Ольсен с трудом поднялась, потом развела руки и наконец обрела равновесие, по крайней мере достаточное, чтобы идти.

Все это казалось ей совершенно нереальным. Она попятилась на балкон — пока не уперлась поясницей в железное ограждение.

Она дрожала всем телом. Двенадцатью этажами ниже поток машин в час пик полз по Коннектикут-авеню. По тротуарам шли сотни пешеходов, большей частью с опущенными головами, не подозревая о происходящем наверху башни «Риверуок», что было весьма символично для жизни в Вашингтоне.

Юсеф Касим протянул руку и сорвал скотч со рта женщины:

— Теперь кричи. Кричи по-настоящему! Будто ты перепугана до безумия! Чтобы тебя слышали в Виргинии! В Огайо! В Калифорнии!

Но вместо этого женщина обратилась к нему еле слышным голосом:

— Прошу вас. Не нужно этого делать. Я могу вам помочь. У меня много денег. Можете взять из квартиры все, что хотите. Во второй спальне у меня есть сейф. Прошу вас, скажите только…

— Я хочу, миссис Тэсс Ольсен, — Касим поднес дуло пистолета к одной из ее бриллиантовых сережек, — чтобы ты кричала. Очень, очень громко. Немедля! По команде. Ясно? Указание простое — кричи!

Однако крик ее прозвучал немногим громче всхлипа, жалким хныканьем, которое унес ветер.

— Ладно же. — Касим ухватил женщину за голые ноги. — Будь по-твоему! — И сильным рывком перевесил ее через ограждение головой вниз.

Теперь раздались вопли — пронзительные, отчетливые, словно сигнал тревоги. И Тэсс Ольсен пыталась нащупать в воздухе несуществующую опору для рук.

Красный поводок на ее шее развевался на ветру, словно струя крови из яремной вены. «Отличный кинематографический эффект», — подумал Касим. Как раз то, что ему требовалось. Все это представляло собой часть плана.

Внизу тут же начала собираться толпа. Люди останавливались и указывали вверх. Кое-кто начал звонить по сотовым телефонам. Другие принялись делать телефонами снимки — порнографические, если им приходило это в голову.

Наконец Касим втянул Тэсс Ольсен обратно и поставил на балкон.

— Ты действовала отлично, — сказал он смягчившимся голосом. — Прекрасная работа, говорю искренне. Подумай только об этих людях с фотокамерами. В каком ужасном мире мы живем.

Слова женщины полились потоком:

— О Господи, пожалуйста, я не хочу так умирать. Вам что-то должно быть нужно. Я в жизни никому не причинила зла. Я тут ничего не понимаю! Пожалуйста… перестаньте.

— Посмотрим. Не теряй надежды. Выполняй в точности что тебе сказано. Это самое лучшее.

— Я буду. Обещаю. Буду делать то, что скажете.

Касим наклонился, чтобы лучше видеть Коннектикут-авеню и людей.

Толпа внизу все росла и росла. Касим подумал: звонят ли люди по сотовым телефонам в полицию? Или, может быть, просто знакомым, кого хотят поразить, кому хотят пощекотать нервы: «Ты не поверишь тому, что я сейчас вижу. Вот, смотри сам!»?

Все эти люди не сразу поверят тому, что увидят в самое ближайшее время. Вот почему миллионы человеческих глаз будут смотреть те страшные кадры по телевизору снова и снова.

Пока он не затмит это убийство очередным.

— В честь тебя, — прошептал Касим. — Все в честь тебя.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

— Разведи огонь, — предложила Бри. — А я оборудую номер-люкс.

Я пожал плечами, потом подмигнул ей.

— Знаешь, огонь уже горит!

— Терпение! Оно будет того стоить. Я стою того, Алекс. А пока что давай вспомним девиз командиров скаутских отрядов: «Не планируешь успех — планируешь неуспех».

— Никогда не был скаутом. И слишком возбужден, чтобы становиться им теперь.

— Потерпи. Если хочешь знать, я тоже возбуждена.

Пока я искал растопку, Бри распаковала вещи в багажнике. Снаряжение, которое я снял дома с чердака, выглядело допотопным рядом с ее вещами. Она быстро установила сверхлегкую палатку и стала вносить туда надувной матрац, нагреваемое одеяло, два газовых фонаря. У нее даже была система фильтрации воды на тот случай, если мы захотим пить из ручья. Наконец она повесила на клапан палатки звенящие на ветру колокольчики. Отличная деталь.

У меня в холодильнике имелось два лобстера и два отличных бифштекса с жировыми прожилками, готовые для жарки. На запах могли, правда, прийти черные медведи, но холодная еда нас не устраивала.

— Помощь нужна? — спросил я, когда костер разгорелся и к небу полетели искры.

Бри доставала брезент с заднего сиденья, видимо, для того, чтобы устроить навес.

— Да, откупорь каберне. Пожалуйста, Алекс. Уже почти все готово. — Когда разнесся запах вина, Бри привязала брезент к трем ветвям скользящими узлами, чтобы поднимать или опускать его прямо с земли. — С едой нужно быть осмотрительными: здесь водятся рыси и медведи.

— Так говорят. — Я подал ей стакан. — Знаешь, ты мастерица устраивать дом.

— А ты, держу пари, хороший повар.

Иногда я не улавливал, что говорит Бри, поскольку заглядывался на ее очаровательные карие глаза. Они были первым, что я заметил в ней. Конечно, отвлекали меня не только глаза. По крайней мере в ту минуту. Она уже сбросила туфли и расстегивала подрезанные выше колен джинсы. И блузку. Потом стояла в светло-голубых трусиках и лифчике. И как ни были великолепны ее глаза, я забыл о них.

Бри вернула мне стакан:

— Знаешь, что в этом месте самое лучшее?

— Не уверен, но, думаю, выясню. Так ведь?

— Да, выяснишь определенно.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Мне всегда казалось, что жизнь довольно-таки бессмысленная и бестолковая вещь, но все же временами может быть приятной, если приложить к этому некоторые усилия.

И остальная часть дня была для нас превосходной. Мы с Бри поспешили рука об руку к манящему Большому охотничьему ручью. Разделись донага и вошли в воду. Минуту спустя холод ее перестал ощущаться.

И тут я уже не знал, смогу ли, захочу ли снова выйти на берег. Мы обнимались, целовались, потом плавали и плескались, будто дети на каникулах. Где-то поблизости лягушки-быки пытались петь нам серенаду мерными «гланк, гланк, гланк».

— Думаете, это забавно?! — крикнула Бри лягушкам. — Хотя, пожалуй, да. Гланк! Гланк!

Мы снова стали целоваться, одно очень приятное занятие вело к другому, которое в старых фильмах сменялось сценой мчащегося через туннель поезда. Только мы с Бри не спешили входить в этот туннель и выходить из него. Она прошептала, что у меня очень нежные руки и попросила гладить ее по всему телу безостановочно. Мне нравилось это занятие, и я сказал ей, что у нее очень нежное тело, что выглядело странно, учитывая, какой крепкой она была. Чувственное исследование такого рода обычно приводит к некоему напряжению, что и произошло.

Мы отступили на несколько шагов и оказались в воде по грудь. Потом Бри оттолкнулась от дна, обвила меня ногами, и я вошел в нее. Поскольку мы находились в воде, это продолжалось долго, но все хорошее когда-нибудь приходит к концу. Бри вскрикнула, я тоже, а эти чертовы лягушки-быки даже умолкли на минуту.

Потом мы лежали на одеяле, расстеленном на поросшем травой берегу, предвечернее солнце высушило нас, и мы занялись делами, которые могли вновь привести к напряжению. В конце концов мы не спеша оделись и приготовили ужин.

После бифштекса, лобстера и моего почти превосходного зеленого салата последовал десерт — шоколадное пирожное с орехами — его приготовила Нана, она очень хорошо относится к Бри.

К наступлению темноты мы чувствовали себя спокойными и счастливыми. Работа представляла собой лишь воспоминание; медведи и рыси — едва ощутимую угрозу.

Я посмотрел на Бри, угнездившуюся со стороны костра в изгибе моего тела. Теперь она казалось настолько нежной и уязвимой, насколько сильной и хладнокровной была на своей службе.

— Ты восхитительна, — прошептал я. — Весь этот день походил на сон. Не буди меня, ладно?

— Я люблю тебя, — сказала она. Потом быстро добавила: — Очень.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Слова Бри на несколько секунд повисли в воздухе — это был первый случай, когда я, находясь с ней, не знал, что сказать.

— Это у меня просто вырвалось. И вообще, кто это произнес? Сожалею. Очень сожалею.

— Бри, а… зачем сожалеть?

— Алекс, тебе не нужно больше ничего говорить. И мне не нужно. Вау! Посмотри на звезды!

Я взял Бри за руку.

— Все отлично. Просто это произошло слегка быстрее, чем, видимо, нам обоим привычно. Это не обязательно плохо.

Бри ответила мне поцелуями, потом смехом и снова смехом. Эта сцена могла быть неловкой, но почему-то получилось совсем наоборот. Я обнял Бри крепче, и мы снова начали целоваться.

Я вгляделся в ее глаза.

— И тебе «вау».

И тут раздался звонок ее пейджера. Классическая ирония. Я тоже получал звонки по сотовому телефону в самое неподходящее время.

Пейджер в палатке зазвонил снова. Бри посмотрела туда через мое плечо, не вставая.

— Иди, — сказал я ей. — Ты должна ответить. Я знаю этот порядок.

— Ладно, я посмотрю, кто звонит.

«Кто-то убит, — подумал я. — Придется возвращаться в округ Колумбия».

Бри юркнула в палатку. Через несколько секунд я услышал, как она говорит по сотовому.

— Это Бри Стоун. Что происходит?

Я был слегка рад за Бри, что она так незаменима. Слегка. Мой друг, детектив Джон Сэмпсон, сказал, что ее будущее в управлении полиции настолько блестяще, насколько ей этого хочется. И данный звонок мог означать только одно. Я взглянул на часы. Мы могли вернуться в город примерно к половине одиннадцатого. Если Бри не потребует приехать туда побыстрее, на что Р-350 вполне способен.

Когда Бри вышла из палатки, на ней уже были шорты из джинсов и она уже застегивала «молнию» на трикотажной куртке с капюшоном.

— Тебе незачем ехать. Я обернусь как можно быстрее. Буду здесь к завтраку, если не раньше.

Но я уже начал собирать вещи.

— И вообще это просто пустяк. — Бри невесело засмеялась. — Я очень расстроена из-за этого. Черт возьми, Алекс! Просто передать не могу, как расстроена. И зла.

— Не расстраивайся, у нас был превосходный день. — А потом, поскольку не мог удержаться и знал, что Бри не оскорбится переменой темы, спросил: — Так что там произошло?

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Разговор о крушении планов шел вяло и был, мягко говоря, неприятен. Мы подъехали к зданию «Риверуок» без десяти одиннадцать, преступление произошло около шести часов назад. Это дело будет широко освещаться в печати — никаких сомнений тут не имелось.

Обстановка была беспокойной, жутковатой. Как я и ожидал, оказалось много передвижных телестанций и репортеров. Дело было сенсационным: богатая женщина, популярная писательница, убита в считавшемся совершенно безопасным районе самым ужасающим образом.

Благодаря документам Бри мы подъехали к бровке тротуара, где U-образный подъезд к высокому зданию полицейские заблокировали. Собственно говоря, это была часть места преступления — жертва убийства упала там, когда ее сбросили с балкона на глазах у десятков зрителей.

Группа техников в белых комбинезонах осматривала разбитую машину, на которую упала женщина. Они в ярком свете прожекторов походили на привидения.

На другой стороне улице, за двойной линией полицейских барьеров, толпилось больше сотни людей. Я стал было обшаривать толпу взглядом, но одернул себя: «Ты не расследуешь это дело».

Бри вылезла из машины и подошла к моей стороне.

— Почему бы тебе не заночевать у меня? Алекс, поезжай, пожалуйста. Дома тебя все равно никто не ждет, так ведь? Может, потом все наверстаем.

— Я подожду тебя здесь. — Я откинул спинку водительского сиденья. — Видишь? Вполне удобно. Я буду отлично чувствовать себя в машине.

— Уверен?

Я знал, что Бри чувствует себя виноватой из-за испорченного вечера. Со мной такое бывало много раз, но, пожалуй, только теперь я понял, что при этом чувствовали члены моей семьи.

— Принимайся-ка за дело. Здесь, наверное, половина личного состава столичной полиции затаптывает место преступления.

Двое полицейских в форме уставились на нас, когда Бри наклонилась и поцеловала меня на прощание.

— Помнишь, что я сказала раньше? — прошептала она. — Это было правдой. — А потом повернулась к полицейским: — Чего торчите здесь, черт возьми?! А ну за работу. Постойте! Покажите мне, куда идти. Где место преступления?

Это преображение Бри стоило видеть. Когда она шла широким шагом к месту убийства, изменилась даже ее осанка. Она выглядела боссом, напоминала мне себя самого в недавнем прошлом, но при этом оставалась самой сексуальной женщиной, какую я знал.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

В тот вечер мужчина и женщина в спортивных костюмах были затеряны в толпе, собравшейся на Коннектикут-авеню напротив здания «Риверуок», к которому полицейские машины подъезжали одна за другой. Оба восхищались тем, что сделали.

Юсефа Касима больше не существовало. Он исчез, но не забыт. Мужчина сыграл Юсефа превосходно, зрители были зачарованы с той секунды, как он вышел на балкон, на свою сцену. Многие из них все еще испытывали благоговейный страх перед этим превосходным исполнением роли, все еще говорили о нем приглушенным шепотом.

До чего удачным оказалось представление! Спустя несколько часов все эти зрители оставались у роскошного жилого дома. Причем толпа все прибывала. Это событие привлекло всю прессу — Си-эн-эн, другие крупные телекомпании, газеты, радио, художников видеоарта, блогеров.

Мужчина толкнул женщину локтем:

— Видишь то, что вижу я?

Женщина вытянула шею, посмотрела влево, потом вправо.

— Где? Здесь можно смотреть на очень многое. Подскажи.

— Смотри в направлении стрелки в четыре часа. Теперь видишь? Это вылезает из машины детектив Бри Стоун. А в машине сидит Алекс Кросс. Наверняка он. Кросс приехал, а это только наше первое представление. Мы пользуемся успехом!

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Первые полчаса я старался убедить себя, что доволен тем, что просто сижу в машине, оставаясь в стороне от дела. Сиденье в «мерседесе» — наполовину микроавтобусе, наполовину внедорожнике — было удобным, как кресло у меня в гостиной. На коленях у меня лежала книга Николь Краусс «История любви», а я ловил разные радиостанции по спутниковому радио, потом слушал местные новости. Книгу Краусс я смаковал, она напоминала мне, как я впервые влюбился в художественную литературу. Дома у меня была еще одна хорошая книга, «Конец зимы» Дэниела Уодрелла, которой я восхищался не меньше.

Теперь, когда я вышел из игры, времени для чтения было много. Но вышел ли я из нее?

Слушая вполуха, я обнаружил несколько грубых неточностей в освещении новостей: прошло даже сообщение, что убийца в здании «Риверуок» — какой-то террорист. Слишком рано было приходить к такому заключению. Во всех выпусках городских новостей шла речь об этом убийстве, в национальных новостях — тоже, и все искали особую точку зрения на преступление. Обычно такие поиски ведут к ошибкам, но средства массовой информации это как будто не заботит, если они могут приписать свою версию какому-нибудь «специалисту» или просто сослаться на другую радиостанцию или телестудию.

А вот убийцу всяческие версии не волновали. Я считал очевидным, что больше всего ему хочется внимания к себе.

Мне стало любопытно, получил ли кто-либо в столичной полиции приказ следить за освещением новостей. Если б данное дело было моим, я бы позаботился об этом едва ли не в первую очередь. Ударение на «если». Потому что моим это дело не было. У меня больше не было дел. Я не тосковал по ним — во всяком случае, убеждал себя в этом, наблюдая за происходящим из машины.

Однако само нахождение на месте убийства определенно возбуждало меня. Я формулировал версии и прокручивал в голове разные сценарии преступления с тех пор, как оказался здесь, — ничего не мог с собой поделать.

Что мне казалось безусловно ясным — убийце требовались зрители. А в остальном одни восторги. Внешность преступника описывали как «ближневосточную», но что это означало? Какую роль тут играет писательница — автор популярных детективных романов? Разыгрывал ли убийца жестокую сцену, которую до этого представлял себе много раз? Писала ли о чем-то похожем погибшая писательница? У какого психопата может возникнуть желание сбрасывать свои жертвы с двенадцатого этажа?

В конце концов любопытство подняло меня на ноги. Я вылез из машины и поднял взгляд к верхнему этажу. Ни Бри, ни кого-то еще там не было видно.

«Быстро оглядись, — сказал я себе. — В память о старых временах. Тут нет ничего дурного».

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

В конце концов, кого я пытался дурачить? Убийца драконов снова идет на охоту, и это казалось естественным, словно я и не выходил из игры. Словно и не прошло несколько месяцев с того времени, как я оставил полицейскую работу.

Большинство телекамер было установлено вокруг уличного командного центра столичной полиции. Подойдя поближе, я узнал начальника отдела по расследованию насильственных преступлений, капитана Тора Рихтера. Тот стоял перед рядом микрофонов, установленных посреди этого хаоса, и давал интервью.

Похоже, что Бри еще в здании. Я не сомневался, что она этим довольна. Ей не нравятся полицейские-политики, и Рихтер в частности. Мне тоже. Он чрезмерный педант, жестокосердый мерзавец и бесстыжий подлиза. Да и не зря же, черт возьми, его назвали Тором?[6] Короче, мне очень не нравился этот капитан.

В вестибюле «Риверуока» оказалось сравнительно спокойно, двое полицейских в форме узнали меня, видимо, им было неизвестно, что я уже ушел из полиции. Поднимаясь лифтом на двенадцатый этаж, я не ожидал, что меня пропустят дальше внутреннего периметра. Там кто-то должен проверять полицейские значки.

Оказалось, что проверял их мой старый друг Тони Дауэлл, работавший на юго-востоке. Я не видел его и не общался с ним уже несколько лет.

— Ты смотри, кто это! Алекс Кросс!

— Привет, Тони. Я думал, таких старых полицейских, как ты, отправляют в отставку. Бри Стоун где-нибудь здесь?

Тони потянулся к рации, потом передумал.