Роберт Силверберг

Маски времени



ВНИЗ, В ЗЕМЛЮ

Кто знает дух сынов человеческих восходит ли вверх, и дух животных сходит ли вниз, в землю? Экклезиаст 3:21

Действие романа происходит в далеком будущем. На планету Белзагор, ранее являвшуюся владением Земли, прилетает бывший сотрудник колониальной администрации Эдмунд Гендерсон. На Белзагоре живут два вида разумных существ, внешне больше похожие на животных, создавших уникальную, ни на что не похожую, нетехническую цивилизацию.
Из-за массового антиколониального движения на Земле эксплуатация Белзагора была прекращена, и планете предоставлена полная независимость. Земляне в большинстве своем покинули эту планету, но на ней осталась горстка бывших исследователей Белзагора. Их привлекает практикуемый среди аборигенов планеты ритуал «второго рождения», который обещает всякому разумному существу полное обновление его тела и духа.
Гендерсон, искренно переживающий раскаяние за свое участие в безжалостной эксплуатации землянами разумных обитателей планеты, хочет пройти обряд «второго рождения». Но, как выясняется, ритуал сопряжен с большим риском, поскольку уже один человек, прошедший этот обряд, превратился в ужасное чудовище. Но, Гендерсон не хочет отступать…


Глава первая

И все-таки он вернулся на Мир Холмана. Почему — он не мог бы с уверенностью ответить. Может быть, его неумолимо влекла туда какая-то неведомая сила, может быть, прежние чувства, а может быть, просто глупость. Гандерсен никогда не собирался вновь посетить эту планету и, тем не менее, оказался здесь. Он ждал посадки. Прямо за иллюминатором — казалось, можно дотянуться рукой — лежал мир чуть побольше Земли, мир, который отнял у него лучшее десятилетие жизни, мир, где он узнал о себе то, чего предпочел бы не знать. Замигала красная лампочка. Корабль скоро пойдет на посадку. И все же, вопреки всему, он вернулся.

Гандерсен смотрел на саван облаков, простиравшийся над зоной умеренного климата, на большие расползающиеся ледяные шапки, на извивающийся синей лентой пояс тропиков и вспоминал о поездках через Море Песка в ослепительном блеске рассветного светила, о том, как плыл по молчаливой черной реке под балдахином дрожащих листьев, остроконечных, как стилеты, о золотистых коктейлях на веранде станции в джунглях в Ночь Пяти Лун, когда рядом сидела Сина, а в зарослях ревело стадо нилдоров. Это было давно. Теперь нилдоры снова стали хозяевами Мира Холмана. Гандерсену трудно было с этим примириться. А может быть, именно поэтому он и вернулся — чтобы увидеть, чего сумели добиться нилдоры.

— Вниманию пассажиров, — раздался голос из громкоговорителя. — Через пятнадцать минут мы выйдем на орбиту Белзагора. Просим занять свои места, застегнуть предохранительные сетки и приготовиться к посадке.

Белзагор. Так теперь называлась эта планета. Местное название, собственное слово нилдоров. У Гандерсена оно вызывало какие-то ассоциации с ассирийской мифологией. Естественно, это было «облагороженное» произношение, у нилдоров оно звучало примерно как «Бллзгрр». Значит, Белзагор. Так он и будет называть эту планету, раз она теперь носит это имя и раз от него этого ожидают. Он всегда старался не обижать инопланетные существа без необходимости.

— Белзагор, — сказал он. — В этих звуках есть что-то необычное, верно? Их приятно выговаривать.

Пара туристов, сидевшая рядом с ним, охотно согласилась, — они поддакивали всему, что говорил Гандерсен. Муж — полноватый, бледный, чересчур изысканно одетый — добавил:

— Когда вы были здесь в последний раз, она называлась Мир Холмана, если не ошибаюсь?

— О да, — ответил Гандерсен. — Но это было в старые добрые имперские времена, когда землянин мог назвать любую планету, как ему заблагорассудится. Теперь этому пришел конец.

Жена туриста плотно сжала губы, так что они превратились в тонкую, жалостливую полоску. Гандерсен испытывал некое извращенное удовольствие в том, чтобы ей надоедать. В течение всего полета он разыгрывал перед этими туристами роль героя из романа Киплинга, изображая бывшего колониального чиновника, который едет посмотреть, что успели натворить предоставленные самим себе туземцы; это не вполне отражало его истинные намерения, но порой неплохо было носить маску.

Туристы — их было восемь — смотрели на него со смешанным чувством благоговейного трепета и презрения, когда он гордо расхаживал среди них высокий, загорелый человек, на черты которого наложили отпечаток годы, проведенные вне Земли. Он им не нравился, и в то же время они знали, что он страдал и тяжко трудился под чужим солнцем — в этом было нечто романтическое.

— Вы остановитесь в гостинице? — спросил муж-турист.

— О, нет. Я еду прямо в джунгли, в сторону Страны Туманов. Вон, видите это скопление облаков в северном полушарии? Очень крутой температурный режим — тропики и арктика практически рядом. Туман. Дождь. Вас повезут туда на экскурсию. У меня, к сожалению, дела.

— Дела? Я думал, что получившие независимость миры остаются вне сферы экономических связей, что…

— Это не торговые дела, — сказал Гандерсен. — Сугубо личные. Кое-что из того, что я не успел закончить во время пребывания здесь по делам службы.

Красная лампочка снова замигала, на этот раз ярче. Он пошел в каюту, чтобы приготовиться к посадке. Его окутала напоминавшая паутину ткань. Он закрыл глаза и ощутил толчок — включились тормозные двигатели. Корабль опускался на поверхность планеты, а Гандерсен покачивался в предохранительной сетке, защищенный от неприятных последствий изменения силы тяжести.

Единственный космопорт на Белзагоре, построенный землянами более ста лет тому назад, располагался в тропиках, возле устья большой реки, впадавшей в единственный на Белзагоре океан. Река Медлен, океан Бенджамини — Гандерсен не знал нилдорских названий. Космопорт, к счастью, был на полном самообслуживании. Автоматические устройства управляли радиомаяком, а также поддерживали в порядке посадочную площадку и защищали космопорт от вторжения окружающих джунглей. Трудно ожидать от нилдоров, чтобы они обслуживали космопорт, а держать здесь команду землян было невозможна Гандерсен знал, что на Белзагоре осталось еще около ста землян — даже после того, как все были отозваны с планеты, — но они не обладали достаточной для этого квалификацией. Кроме того, действовал закон, на основании которого все административные функции должны были исполняться нилдорами — или не исполняться вообще.

Корабль сел. Коконы из ткани-паутины развернулись, и пассажиры вышли наружу.

В воздухе висел тяжелый запах тропиков: илистой почвы, гниющих листьев, помета диких животных и маслянистых цветов. Был ранний вечер, на небе уже появились две луны. Как всегда, собирался дождь; влажность приближалась к девяноста девяти процентам, но вероятность сильного ливня в этой тропической зоне была невелика; вода просто оседала на всем окружающем в виде капель.

За деревьями халлигалли, окружавшими космопорт, сверкнула молния. Стюардесса наблюдала за девятью пассажирами, вышедшими из корабля.

— Прошу за мной, — сказала она и повела их в сторону единственного здания.

Слева из зарослей появились три нилдора и с любопытством стали рассматривать прилетевших. Изумленные туристы показывали на них пальцами.

— Смотри! Видишь? Совсем, как слоны! Это те самые нили… нилдоры?

— Да, нилдоры, — сказал Гандерсен.

Над поляной чувствовался резкий запах животных. Судя по величине бивней, это были самец и две самки. Все примерно одного и того же роста более трех метров, с темно-зеленой кожей, характерной для нилдоров из западного полушария. Глаза, величиной с тарелку, с ленивым любопытством уставились на Гандерсена. Стоявшая впереди самка, с короткими бивнями, подняла хвост и спокойно вывалила гору дымящегося пурпурного помета. До Гандерсена донеслись низкие, неясные звуки, но с этого расстояния он не мог понять, что говорят нилдоры. «Не может быть, чтобы они обслуживали космопорт, — подумал он. — Не может быть, чтобы они правили планетой. Однако это именно так».

В здании космопорта никого не было. Несколько роботов ремонтировали стену в дальнем конце здания, где серые пластиковые плиты начали разрушаться — вероятно, под ними завелись какие-то споры. Рано или поздно этой частью планеты завладеют джунгли, и все развалится. Деятельность роботов была единственной видимой работой. Таможни или чего-то подобного не существовало. Нилдоры — не бюрократы, их не интересует, кто и что с собой привозит. Девять пассажиров прошли таможенный контроль перед полетом — на Земле уделялось внимание, и притом значительное, тому, что вывозится на малоразвитые планеты. Не было также ни паспортного контроля, ни пункта обмена валюты, даже киосков с газетами и прочих удобств для пассажиров. Собственно, это был большой пустой ангар, в котором в давние колониальные времена, когда Мир Холмана принадлежал Земле, кипела жизнь. Гандерсену казалось, что вокруг появились призраки тех далеких дней: фигуры в тропических костюмах цвета хаки, передающие разные поручения, чиновники, погруженные в счета и бумаги, техники, крутящиеся возле компьютеров, носильщики-нилдоры, нагруженные экспортными товарами.

Теперь здесь было мертво и тихо. В пустоте отдавался эхом лишь шум ремонтных роботов.

— Сейчас должен прибыть гид. Он отвезет вас в гостиницу, — сообщила стюардесса.

Гандерсен тоже собирался остановиться в гостинице, но только на одну ночь, надеясь, что утром найдет себе какое-нибудь транспортное средство. У него не было определенных планов относительно путешествия на север; он рассматривал его как импровизацию, погружение в собственное прошлое.

— Этот гид — нилдор? — спросил он у стюардессы.

— Вы имеете в виду туземца? О нет, мистер Гандерсен, это землянин, она перелистала пачку отпечатанных на машинке страниц. — Его зовут Ван Бенекер и он должен быть здесь по крайней мере за полчаса до посадки, так что я не понимаю, почему…

— Ван Бенекер никогда не отличался пунктуальностью, — заметил Гандерсен. — А вот и он.

В открытые двери здания въехал старый ржавый вездеход, и из него вышел низенький рыжий человечек в помятой форме и высоких сапогах, какими пользовались в джунглях. Сквозь пряди редеющих волос просвечивала загорелая лысая макушка. Он вошел в здание, огляделся и заморгал.

— Ван! — крикнул Гандерсен. — Иди сюда, Ван. Человечек подошел ближе и поспешно сказал:

— Добро пожаловать на Белзагор, как теперь называется Мир Холмана. Меня зовут Ван Бенекер. Я постараюсь показать вам на этой увлекательной планете все, что разрешено законом, и…

— Привет, Ван, — прервал его Гандерсен.

Гид замолчал, явно недовольный тем, что его перебили. Он заморгал, посмотрел на Гандерсена и наконец спросил, явно не веря своим глазам:

— Мистер Гандерсен???

— Просто Гандерсен. Я больше не твой начальник.

— Боже мой, мистер Гандерсен… Боже мой, вы приехали сюда на экскурсию?

— Не совсем. Я приехал немного прогуляться в одиночестве.

— Извините, — обратился Ван Бенекер к группе и подошел к стюардессе. Все в порядке, можете мне их передать. Беру ответственность на себя. Все здесь? Раз, два, три… восемь. Все сходится. Багаж можно поставить здесь, около вездехода. Подождите немного, я сейчас вернусь.

Он дернул Гандерсена за локоть.

— Отойдем в сторону, мистер Гандерсен. Вы понятия не имеете, как я удивлен. Боже мой!

— Как дела, Ван?

— Паршиво. Как еще может быть на этой планете? В каком году вы отсюда уехали?

— В 2240-м. Через год после того, как мы выпустили эту планету из рук. Восемь лет назад.

— Восемь лет. И чем вы занимаетесь?

— Министерство Внутренних Дел нашло мне работу, — ответил Гандерсен. Я очень занят. Сейчас я получил год отпуска, который давно уже мне полагался.

— И вы хотите провести его здесь?

— Почему бы и нет?

— Зачем?

— Я отправляюсь в Страну Туманов, — ответил Гандерсен. — Хочу навестить сулидоров.

— Лучше не делайте этого. Зачем это вам?

— Чтобы удовлетворить свое любопытство.

— Та же проблема с каждым, кто сюда приезжает. Но вы же знаете, мистер Гандерсен, сколько народу туда отправилось и никогда больше не вернулось. Ван Бенекер рассмеялся. — Вы же не будете утверждать, что проделали такой путь только ради того, чтобы потереться носами с сулидорами? Готов поспорить, что у вас есть какие-то другие причины.

Гандерсен пропустил его слова мимо ушей.

— Чем ты теперь занимаешься, Ван? — спросил он.

— В основном вожу туристов. Каждый год у нас бывает по девять-десять групп. Я везу их вдоль берега океана, потом показываю кусочек Страны Туманов, и мы совершаем прыжок через Море Песка. Приятный и не слишком утомительный маршрут.

— Гм…

— А все остальное время я развлекаюсь. Иногда поболтаю с нилдорами, иногда навещу друзей на станциях в джунглях. Вы их всех знаете: это те, кто остался здесь еще со старых времен.

— А что с Синой Ройс? — спросил Гандерсен.

— Она живет у Водопадов Шангри-Ла.

— Она все такая же красивая?

— Ей так кажется, — сказал Ван Бенекер. — Вы собираетесь отправиться в те края?

— Конечно. Я хочу совершить сентиментальное путешествие. Проеду по всем станциям в джунглях, навещу старых друзей: Сину, Каллена, Курца, Саламоне — кто там еще?

— Некоторых уже нет в живых.

— Ну, значит, тех, кто остался, — Гандерсен взглянул на маленького человечка и улыбнулся. — Лучше займись теперь своими туристами. Поболтаем вечером в гостинице. Я бы хотел, чтобы ты рассказал мне обо всем, что здесь происходило, когда меня не было.

— Я могу сделать это с легкостью, мистер Гандерсен. Сразу же я одним словом: распад. Все здесь гниет и распадается. Взгляните хотя бы на эту стену.

— Вижу…

— Посмотрите на ремонтных роботов. Не слишком блестят, верно? Они тоже понемногу сдают. Подойдите поближе, и увидите пятна на их корпусах.

— Но ведь можно…

— Конечно. Все можно отремонтировать, даже ремонтных роботов. Но здесь разваливается целая система. Рано или поздно сотрутся базовые программы, и ремонтировать уже будет нечего. И этот мир вернется в каменный век. Вот тогда нилдоры наконец будут счастливы. Я знаю этих чудовищ, как, впрочем, и каждый, кто здесь живет. Я знаю, что они ждут не дождутся, когда последние следы землян исчезнут с этой планеты. Они притворяются дружелюбными, но на самом деле полны ненависти, настоящей ненависти, и…

— Займись своими туристами, Ван, — прервал его Гандерсен. — Они уже беспокоятся.

Глава вторая

Из космопорта в гостиницу их должен был отвезти караван нилдоров — по двое землян на одном нилдоре, Гандерсен один, Ван Бенекер с багажом — на вездеходе. Три нилдора, пасшихся на краю поля, спокойно подошли, чтобы включиться в караван, и еще двое вышли из джунглей. Гандерсена удивило, что нилдоры соглашаются служить землянам в качестве вьючных животных.

— Это им не мешает, — объяснил Ван Бенекер. — Они любят доставлять нам маленькие удовольствия. Это лишь усиливает их чувство превосходства. Впрочем, они почти не ощущают такой нагрузки и не считают чем-то унизительным то, что на них сидят люди.

— Когда я был здесь, мне казалось, что это их в восторг не приводит, сказал Гандерсен.

— С тех пор как мы отказались от прав на их планету, они относятся к этому более снисходительно. Впрочем, кто может знать, о чем они думают? Я имею в виду, о чем они на самом деле думают?

Туристы были потрясены перспективой поездки на нилдорах. Гандерсен старался их успокоить, объясняя, что это составляет существенную часть впечатлений, получаемых на Белзагоре. Кроме того, техника на планете не в лучшем состоянии, и, собственно, других пригодных к употреблению транспортных средств просто нет. Чтобы подбодрить туристов, он продемонстрировал им, как нужно садиться. Он похлопал своего нилдора по левому бивню, и животное опустилось на колени — сначала на передние, потом на задние — точно так же, как это делают слоны. Затем нилдор приподнял лопатки, и на его спине образовалось углубление, в котором человек мог удобно ехать. Гандерсен вскарабкался на него, ухватившись за ороговевшую складку кожи, как за луку седла. Шипастый гребень, шедший посредине широкого черепа туземца, начал сжиматься и вздрагивать — это был приветственный жест. Нилдоры владеют богатым языком жестов. Они пользуются не только гребнями, но и длинными хоботами и кожистыми ушами.

— Сссух! — крикнул Гандерсен, и нилдор встал.

— Тебе удобно? — спросил нилдор на своем языке.

— Очень, — ответил Гандерсен, радуясь тому, что не забыл чужие слова.

С некоторой опаской и весьма неуклюже восемь туристов наконец уселись на нилдоров, и караван двинулся по дороге вдоль реки, в сторону гостиницы. Под пологом деревьев порхали фосфоресцирующие ночные мухи. На небе появилась третья луна, и ее свет проникал сквозь листья, освещая маслянистую реку, которая медленно текла с левой стороны. Гандерсен ехал позади группы, на случай, если кому-то из туристов будет угрожать опасность. В пути был один неприятный, момент: когда один из нилдоров покинул колонну, подошел к реке и погрузил в нее бивни, чтобы достать какой-то лакомый кусочек. Потом он вновь присоединился к каравану. «В прежние времена, — подумал Гандерсен, — ничего подобного не могло произойти. Нилдорам не позволялись никакие капризы».

Поездка доставляла ему удовольствие. Животные шли легкой рысью, что, однако, не было утомительно для пассажиров. «Какие приятные создания эти нилдоры, — подумал Гандерсен. — Сильные, неприхотливые, умные». Он уже протянул было руку, чтобы погладить своего, но решил, что это могло бы показаться нилдору унизительным. Он вспомнил, что нилдоры — все же не просто забавные слоны. Это разумные существа, господствующая форма жизни на планете — почти люди. И об этом не стоит забывать.

Вскоре Гандерсен услышал шум прибоя. Дорога стала шире. Они приближались к гостинице.

Впереди одна из женщин показывала куда-то в кусты. Ее муж пожал плечами и покачал головой. Когда Гандерсен приблизился к этому месту, он увидел, что обеспокоило туристов. Какие-то черные фигуры виднелись тут и там среди деревьев, едва различимые в темноте. Две из них вынырнули из мрака и остановились у тропы. Это были коренастые двуногие существа, ростом около трех метров, покрытые густой темно-рыжей шерстью. Их мускулистые хвосты размеренно двигались из стороны в сторону, прикрытые толстыми веками глаза подозрительно смотрели на пришельцев. Существа принюхивались, шумно фыркая.

— Кто это? — спросила Гандерсена одна из женщин.

— Это сулидоры. Низшая раса. Они родом из Страны Туманов, живут на севере.

— Они опасны?

— Я бы не сказал.

— Если эти животные живут на севере, то что они здесь делают? допытывался ее муж.

Гандерсен спросил об этом своего «коня».

— Они работают в гостинице, — ответил нилдор, — посыльными и помощниками на кухне.

Ему показалось странным, что нилдоры используют сулидоров в качестве прислуги в гостинице для землян. Даже до отказа землян от прав на планету сулидоры не использовались как прислуга, но тогда, естественно, здесь было множество роботов.

На берегу, прямо перед ними, находилась гостиница. Сверкающее куполообразное здание не носило видимых следов разрушения. Ранее это был фешенебельный дом отдыха, предназначенный исключительно для чиновников, занимавших высшие посты в Компании. Гандерсен провел здесь много счастливых дней. Теперь, вместе с Ван Бенекером, он помогал туристам сойти на землю. У входа в отель стояли три сулидора; Ван Бенекер сделал им знак, чтобы разгружали багаж из машины.

Внутри Гандерсен сразу заметил признаки упадка. Тигровый мох, окружавший цветник вдоль стены холла, начал пробиваться между черными плитами, покрывавшими пол. Когда Гандерсен входил, маленькие, зубастые пасти мха щелкнули челюстями. Вероятно, роботы, поддерживавшие порядок в отеле, когда-то запрограммированные на то, чтобы подрезать мох вокруг цветника, с течением времени разрегулировались, и теперь мох начал овладевать свободным пространством. А может быть, роботы вообще сломались, а заменившие их сулидоры не слишком добросовестно исполняли свои обязанности? Были также и другие признаки, указывавшие на отсутствие надлежащего ухода.

— Вам покажут ваши комнаты, — сообщил Ван Бенекер. — Когда будете готовы, спускайтесь вниз на коктейль. Ужин будет подан часа через полтора.

Огромный, как башня, сулидор проводил Гандерсена на третий этаж, в комнату с видом на море. Гандерсен машинально хотел дать сулидору монету, но тот лишь тупо посмотрел на него и не взял. Казалось, что сулидор пытается подавить какое-то внутреннее напряжение, но впечатление наверняка было обманчивым. В прежние времена сулидоры редко появлялись за пределами зоны туманов, и Гандерсен чувствовал себя с ними не слишком свободно.

— Ты давно в этом отеле? — спросил он на языке нилдоров.

Однако сулидор не ответил. Гандерсен не знал языка сулидоров, но был убежден, что каждый из них одинаково хорошо говорит и по-нилдорски, и по-сулидорски. Он повторил вопрос, четко произнося слова. Сулидор поскреб шкуру блестящими когтями и ничего не ответил. Он прошел позади Гандерсена, раздвинул шторы на окне, подрегулировал воздушные фильтры и не спеша вышел.

Гандерсен поморщился, быстро сбросил одежду и встал под душ. Мощные струи смыли дорожную пыль и грязь. Он распаковал вещи и достал вечерний костюм, серую рубашку и лакированные ботинки.

Внезапно он почувствовал себя крайне уставшим. Он был еще не стар ему было сорок восемь лет — и обычно он не ощущал усталости после дороги. Откуда же это? Только теперь он понял, в каком напряжении пребывал последние несколько часов — с того момента, как вернулся на эту планету, не вполне осознавая мотивы своего возвращения, не уверенный в том приеме, который его ждет, быть может, ощущая некую вину. Теперь на него навалилась вся тяжесть ситуации, в которой он оказался.

Он коснулся выключателя, и стена превратилась в зеркало. Да, лицо его было сосредоточено, скулы, всегда немного выступавшие, теперь просто торчали, губы были плотно сжаты, а лоб наморщен. Он закрыл глаза и попытался расслабиться. Минуту спустя он выглядел уже лучше. Гандерсен подумал, что неплохо бы чего-нибудь выпить, и спустился в бар.

Там еще никого не было. Через открытые жалюзи до его ушей доносился шум бьющихся о берег волн. Он почувствовал соленый вкус моря. На краю пляжа оседающая соль прочертила белую линию. Был прилив, над водой торчали лишь вершины скал, окружавших небольшую бухту, предназначенную для купания. Гандерсен смотрел вдаль, в темноту на восточном горизонте. Тогда, в последний вечер, во время прощального банкета, на небе тоже было три луны. Когда гулянка кончилась, они с Синой пошли поплавать. Они добрались до невидимой за гребнями волн песчаной отмели, на которой едва можно было стоять, а когда вернулись на берег, обнаженные и покрытые мелкими кристалликами соли, любили друг друга на прибрежных камнях. Он ласкал ее, будучи уверенным, что это последний раз в жизни. А теперь он снова вернулся…

Его охватила такая пронзительная тоска, что он содрогнулся.

Гандерсену было тридцать лет, когда он прибыл на Мир Холмана в качестве помощника на станции. Когда он уезжал, ему было сорок, и он был управляющим округом. Сейчас ему казалось, что первые тридцать лет его жизни были лишь вступлением, подготовкой к тем десяти, которые он прожил на этом молчаливом континенте, ограниченном льдами и туманами на севере и юге, океаном Бенджамини на востоке и Морем Песка на западе. Все эти прекрасные и настоящие десять лет он правил половиной мира, по крайней мере, во время отсутствия главного наместника. Но несмотря на это, планета стряхнула его с себя, как будто его вообще не существовало… Гандерсен отвернулся от жалюзи и сел. Появился Ван Бенекер, все в той же пропотевшей и помятой рабочей одежде. Он что-то дружелюбно буркнул Гандерсену и начал возиться за стойкой бара.

— Я еще и бармен, мистер Гандерсен. Чем могу служить?

— Что-нибудь покрепче. На твой выбор.

— Шприц или бутылочку?

— Предпочитаю бутылку. Люблю хорошую выпивку.

— Дело вкуса. Я предпочитаю шприц. Только тогда получаешь настоящий эффект, настоящее удовольствие.

Он поставил перед Гандерсеном пустой стакан и подал ему бутылочку, содержавшую три унции темно-красной жидкости. Шотландский ром местного производства — Гандерсен не пил его восемь лет.

— Это еще из старых запасов, — пояснил Ван Бенекер. — Осталось немного, но я знаю, что вы оцените его по достоинству.

Себе он приставил к левому предплечью ультразвуковой шприц. Послышалось шипение, и через тонкую иглу алкоголь потек прямо в вену. Ван Бенекер скривился в улыбке.

— Так действует быстрее, — сказал он. — Так упивается рабочий класс. Дать вам еще рома, мистер Гандерсен?

— Не сейчас. Займись лучше своими туристами, Ван.

В бар начали парами прибывать туристы: сначала Уотсоны, потом Мирафлоресы, Штейны и наконец Кристоферы. Они явно ожидали, что в баре будет оживленно, что там будет много других гостей, приветствующих друг друга и обменивающихся веселыми замечаниями из разных концов зала, а официанты в красных куртках будут разносить напитки. Вместо этого их взору предстали поцарапанные пластиковые стены, неисправный музыкальный автомат, пустые столики и этот несимпатичный мистер Гандерсен, хмуро уставившийся в стакан. Они украдкой обменялись взглядами. Стоило ли преодолевать столько световых лет, чтобы увидеть подобное?

Подошел Ван Бенекер, предлагая напитки, сигары и все прочее, что можно было найти среди скромных запасов отеля. Туристы расселись двумя группами возле окон и начали беседу, понизив голос, явно смущенные присутствием Гандерсена. Они чувствовали, что играют какую-то шутовскую роль пресыщенных, богатых людей, от нечего делать отправившихся в столь отдаленные края Галактики. Штейн держал в Калифорнии ресторан, где подавали улиток, Мирафлорес был владельцем нескольких ночных казино, Уотсон врачом, а Кристофер… — Гандерсен не мог вспомнить, чем занимался Кристофер. Что-то из области финансов.

— На пляже несколько этих животных. Этих зеленых слонов, — сказала миссис Штейн.

Все посмотрели туда. Гандерсен махнул рукой, чтобы ему принесли очередную порцию выпивки. Ван Бенекер вскочил, весь в поту, заморгал и впрыснул себе очередную порцию алкоголя. Туристы начали хихикать.

— Им что, даже не стыдно? — воскликнула миссис Кристофер.

— Может быть, они просто играют, Этель, — сказал Уотсон. — Играют?! Ну, если ты называешь это игрой…

Гандерсен наклонился вперед и, не вставая с места, взглянул в окно. На пляже совокуплялась пара нилдоров. Самка стояла на коленях там, где слой соли на земле был наиболее толстым; самец взгромоздился на нее, охватив передними ногами ее плечи и прижав средний бивень к шипастому гребню на ее черепе, и переступал задними нотами,) готовясь к завершающему удару. Туристы хихикали, обменивались нетактичными замечаниями, шокированные и одновременно возбужденные. К своему удивлению, Гандерсен почувствовал, что тоже шокирован, хотя вид спаривающихся нилдоров не был для него новостью. А когда раздался дикий, исступленный рев, он отвел глаза, испытывая смущение, хотя и не знал, почему. — Вы взволнованы, — заметил Бенекер.

— Они не должны делать этого здесь.

— Почему? Они везде это делают. Вы же знаете.

— Они пришли сюда специально, — пробормотал Гандерсен. — Чтобы покрасоваться перед туристами — или поиздеваться над ними? Они вообще не должны обращать внимания на туристов. Чего они хотят? Показать, что они просто животные?

— Ты не понимаешь нилдоров, Ганди, ч Гандерсен посмотрел на него, удивленный как словами Ван Бенекера, так и внезапным переходом от «мистера Гандерсена» к «Ганди». Ван Бенекер тоже казался удивленным; он моргнул и смахнул со лба прядь редеющих волос.

— Не понимаю? — удивился Гандерсен. — Прожив здесь десять лет?

— Извини, во я никогда не считал, что ты их понимаешь, даже когда ты жил здесь, — Мы часто ходили вместе по их стойбищам, когда я у тебя работал. Я за тобой наблюдал.

— Почему ты считаешь, что я не мог их понять, Ван?

— Ты презирал их. Ты думал о них, как о животных.

— Вовсе нет!

— Но это так, Ганди. Ты никогда не допускал каких-либо мыслей о том, что они обладают разумом.

— Это не правда! — возразил Гандерсен. Он встал, взял из шкафчика новую бутылку рома и вернулся за столик.

— Я бы тебе принес, — запротестовал Ван Бенекер. — Надо было сказать.

— Все в порядке, — Гандерсен налил себе рома и быстро выпил. — Ты говоришь глупости, Ван. Я делал для этих созданий все возможное, чтобы поднять их на более высокий уровень цивилизации, усовершенствовать их культуру. Я ввел новые распоряжения об ограничении их работы. Я требовал от своих людей, чтобы они уважали их права и соблюдали местные обычаи. Я…

— Ты относился к ним, как к очень умным животным. Не как к другим людям. Может быть, Ганди, ты сам этого не осознавал, но я это замечал и, видит Бог, они тоже. А весь твой интерес к тому, чтобы поднять их уровень все это чушь! У них есть собственная культура, Ганди. Им не нужна твоя!

— В мои обязанности входило руководить ими, — жестко сказал Гандерсен. — Хотя, в самом деле, трудно было ожидать, что стадо животных, не владеющих письменным языком, не… — он оборвал фразу на полуслове.

— Животных, — повторил Ван Бенекер.

— Я устал. Может быть, слишком много выпил. Просто случайно вырвалось.

— Животных.

— Оставь, Ван. Я старался, как только мог, и мне очень жаль, если что-то вышло не так. Я пытался поступать так, как считал справедливым. Гандерсен подвинул ему пустой стакан. — Налей мне еще, ладно?

Ван Бенекер принес ему выпить, а себе сделал очередную инъекцию. Гандерсен был рад наступившей паузе, и, видимо, Ван Бенекер тоже, поскольку оба некоторое время молчали, избегая взгляда друг друга.

В бар вошел сулидор и начал собирать пустые бутылки и стаканы, наклонившись, чтобы не задеть потолок, построенный по земным меркам. Разговоры туристов утихли, когда страшновато выглядевшее существо двигалось по залу. Гандерсен взглянул на пляж. Нилдоры уже ушли. Одна из лун заходила на востоке, оставляя огненный свет на волнующейся воде. Он с сожалением отметил, что забыл, как называются луны. Впрочем, это не имело значения старые названия, данные землянами, уже принадлежали истории. Он повернулся к Ван Бенекеру.

— Как получилось, что ты решил остаться тут после того, как мы отказались от прав на планету? — спросил он.

— Я чувствовал себя здесь как дома. Я прожил здесь двадцать пять лет. Зачем мне куда-то перебираться?

— У тебя нет никакой родни?

— Нет. А тут мне удобно: я получаю пенсию от Компании и чаевые от туристов, кроме того, жалование в отеле. Хватает на все мои потребности, а прежде всего на алкоголь. Зачем мне уезжать?

— Кому принадлежит отель?

— Конфедерации западных нилдоров. Его передала им Компания.

— И нилдоры платят тебе жалование? Я думал, что они не знают, что такое деньги.

— Собственно, это так и есть. Но они как-то договорились с Компанией.

— Но ты ведь говорил, что Компания до сих пор содержит этот отель?

— Если вообще можно сказать, что кто-то его содержит, то это именно Компания, — подтвердил Ван Бенекер. — Впрочем, это не слишком нарушает договор о передаче собственности. Здесь работает только один сотрудник я. Я получаю жалование из тех денег, которые туристы платят за проживание. Остальное я расходую на импортные товары. Разве ты не видишь, Ганди, что это чистое издевательство? Они придумали это, чтобы я мог снабжать себя выпивкой. И все. Этот отель не приносит никаких доходов. Компания изгнана с этой планеты. Полностью.

— Ну хорошо, хорошо. Я тебе верю.

— А ты чего ищешь в Стране Туманов? — спросил Ван Бенекер.

— Ты действительно хочешь знать?

— За разговором быстрее идет время.

— Я хочу посмотреть церемонию повторного рождения. Когда я здесь был, никогда этого не видел.

Голубые выпуклые глаза Ван Бенекера, казалось, выпучились еще больше.

— Почему ты не можешь говорить серьезно, Ганди?

— Я говорю серьезно.

— Это опасная забава, с этими повторными рождениями.

— Я готов рискнуть.

— Сначала тебе надо поговорить с некоторыми из наших людей. Вряд ли нам стоит вмешиваться в эти дела.

— А ты видел? — вздохнув, спросил Гандерсен.

— Нет. Никогда. Меня это даже не интересовало. Чем бы, черт возьми, ни занимались сулидоры в горах, пусть занимаются этим без меня. Однако я скажу тебе, с кем можно об этом поговорить — с Синой.

— Она видела повторное рождение?

— Ее муж видел.

У Гандерсена поплыло перед глазами.

— Кто ее муж?

— Джефф Курц. Ты не знал?

— Черт побери, — пробормотал Гандерсен.

— Удивляешься, что она в нем нашла, а?

— Удивляюсь, как она смогла заставить себя жить с таким человеком. Ты говорил о моем отношении к туземцам, А он считал их своей собственностью и…

— Поговори с Синой, она живет у Водопадов Шангри-Ла. Об этом повторном рождении, — Ван Бенекер засмеялся. — Считаешь меня чокнутым, верно? Знаешь, что я пьян, и забавляешься.

— Нет. Вовсе нет, — Гандерсен встал. Ему было не по себе. — Мне надо немного выспаться.

Ван Бенекер проводил его до дверей. Когда Гандерсен уже выходил, тот подошел к нему вплотную.

— Знаешь, Ганди, — прошептал он, — то, чем нилдоры занимались на пляже, не было предназначено для туристов. Они делали это для тебя. Такое у них чувство юмора. Спокойной ночи, Ганди.

Глава третья

Гандерсен проснулся рано, с неожиданно легкой головой. Зеленоватое солнце только что взошло. Он спустился на пляж, чтобы искупаться. Мягкий южный ветер гнал волнистые облака. Ветви деревьев халлигалли сгибались под тяжестью плодов. Воздух, как всегда, был влажным. За горами, тянувшимися дугой на расстоянии дня пути от побережья, раздался гром. Весь пляж был усеян кучами помета нилдоров. Гандерсен осторожно прошел зигзагами по хрустящему песку и бросился в волны. Он нырнул под пенящийся гребень и сильными, быстрыми движениями поплыл в сторону отмели. Был отлив. Он пересек песчаную отмель и поплыл дальше, пока не устал. Вернувшись на берег, он увидел туристов, Кристофера и Мирафлореса, которые тоже пришли купаться. Они несмело улыбнулись ему.

— Это укрепляет силы, — сказал он. — Нет ничего лучше соленой воды.

— Но почему они не могут держать пляж в чистоте? — бросил Мирафлорес.

Угрюмый сулидор подавал завтрак. Местные плоды, рыба. У Гандерсена был прекрасный аппетит. Он съел три золотисто-зеленых горьковатых плода, потом со знанием дела отделил кости ежа-краба от розового сладкого мяса, которое отправлял в рот вилкой с такой скоростью, будто участвовал в соревнованиях. Сулидор принес ему еще одну рыбу и миску лесных «свечек», формой напоминавших фаллосы. Гандерсен был занят поглощением деликатесов, когда вошел Ван Бенекер в чистой, хотя и потрепанной одежде. Вместо того чтобы подсесть за столик к Гандерсену, он лишь формально улыбнулся и прошествовал мимо.

— Садись сюда, Ван, — позвал его Гандерсен. Ван Бенекер остановился, но видно было, что он смущен.

— Что касается вчерашнего вечера… — начал он.

— Не о чем говорить.

— Я был несносен, мистер Гандерсен.

— Ты просто был под мухой. Все понятно. In vino veritas. Но вчера ты называл меня Ганди. Может быть, продолжим в том же духе и сегодня? Кто здесь ловит рыбу?

— Есть автоматическая запруда, рядом с отелем, с северной стороны. Она сама ловит рыбу и отправляет ее прямо на кухню. Одному Богу известно, кто бы готовил здесь еду, если бы у нас не было машин.

— А кто собирает плоды? Тоже машина?

— Этим занимаются сулидоры, — ответил Ван Бенекер.

— С каких это пор сулидоры начали использоваться на этой планете в качестве рабочей силы?

— Лет пять назад, может быть, шесть. Полагаю, идею переняли у нас нилдоры. Раз мы могли сделать из них вьючных животных и живые бульдозеры, то и они могли превратить сулидоров в своих слуг. Что бы там ни было, сулидоры — все-таки низшая раса.

— Они всегда были сами себе хозяева. Почему они согласились им служить? Что они с этого имеют?

— Не знаю, — признался Ван Бенекер. — Никому еще не удавалось понять сулидоров.

Все верно, подумал Гандерсен. Никому еще не удалось понять, какие отношения царят между обоими разумными видами, населяющими эту планету. Уже само наличие двух разумных видов противоречит общепринятой во Вселенной логике эволюции. Как нилдоры, так и сулидоры могли бы существовать самостоятельно, поскольку по уровню развития превышали земных обезьян. Сулидор был сообразительнее шимпанзе, а нилдор еще умнее. Если бы здесь не было нилдоров, то хватило бы наличия сулидоров, чтобы вынудить Компанию отказаться от прав собственности на планету, когда антиколониальное движение достигло своего апогея. Но почему два вида, и почему они так странно сосуществуют друг с другом? Двуногие хищные сулидоры правят Страной Туманов, а четвероногие травоядные нилдоры доминируют в тропиках. Почему именно таким образом они поделили между собой этот мир? И почему подобное разделение нарушается, если именно это имеет сейчас место?

Гандерсен знал, что между этими созданиями существовали древние договора, определенная система прав я привилегий; что каждый нилдор отправляется в Страну Туманов, когда приходит время повторного рождения. Однако он понятия не имел, какую в действительности роль играли сулидоры в жизни и возрождении нилдоров. Этого никто не знал. Именно эта таинственная загадка была одной из причин, которые снова привели его на Мир Холмана, на Белзагор. Теперь — когда на нем не лежала официальная ответственность; он мог свободно рисковать жизнью, чтобы удовлетворить свое любопытство. Однако его обеспокоили изменения в отношениях между сулидорами и нилдорами, которые он наблюдая здесь, в отеле. Конечно, обычаи инопланетян — не его дело. Собственно, теперь ничто здесь не было его делом. Он прибыл сюда, чтобы якобы проводить исследования, то есть попросту совать везде нос и шпионить. Таким образом его возвращение на эту планету казалось в большей степени добровольным актом, чем подчинением неуклонной тяге, хотя он чувствовал, что все же испытывал ее.

–..более сложно, чем могло бы показаться, — достигли его сознания слова Ван Бенекера.

— Извини. Я прослушал, что ты сказал.

— Неважно. Мы здесь любим теоретизировать — та сотня, что от нас осталась. Когда ты хотел бы отправиться на север?

— Хочешь от меня поскорее избавиться, Ван?

— Я просто хочу все спланировать, приятель, — слегка обиженно ответил Ван Бенекер. — Если ты собираешься остаться, нужно позаботиться о пропитании для тебя, и…

— Я отправлюсь сразу же после завтрака, если ты объяснишь, как добраться до ближайшего стойбища нилдоров. Я хочу получить разрешение на свое путешествие.

— Двадцать километров на юго-восток. Я бы тебя подбросил на вездеходе, но, понимаешь — туристы…

— Не мог бы меня подвезти какой-нибудь нилдор? — спросил Гандерсен. Впрочем, если с этим слишком много хлопот, то потащусь сам, ничего не поделаешь.

— Я все устрою, — заверил Ван Бенекер.

Через час после завтрака появился молодой самец — нилдор, чтобы отвезти Гандерсена в стойбище. В прежние времена Гандерсен просто забрался бы ему на спину, но теперь он чувствовал, что должен представиться. «Нельзя требовать, чтобы самостоятельное, разумное существо везло тебя через джунгли, — думал Гандерсен, — не проявив по отношению к нему элементарной вежливости».

— Я Эдмунд Гандерсен, однажды рожденный, — сказал он, — и желаю тебе, мой любезный попутчик, многих счастливых повторных рождений.

— Я Срин\'гахар, однажды рожденный, — вежливо ответил нилдор, — и благодарю тебя за добрые пожелания, мой любезный попутчик. Буду служить тебе по своей воле и без принуждения, и жду твоих приказаний.

— Я должен поговорить с многократно рожденным и получить разрешение на путешествие на север. Этот человек говорит, что ты можешь меня к нему отвезти.

— Это возможно. Сейчас?

— Сейчас.

У Гандерсена был только один чемодан. Он положил его на широкий зад нилдора, а Срин\'гахар тут же поднял хвост, чтобы придержать багаж. Затем он опустился на колени, а Гандерсен с соблюдением надлежащего ритуала уселся на нем верхом. Тонны мускулов поднялись и послушно двинулись в сторону леса. Все было почти так же, как и раньше.

Первые километры пути среди все более густых зарослей деревьев с горькими плодами они проделали молча. Постепенно Гандерсен понял, что нилдор не будет говорить, если не начать разговор самому, и сказал для завязки, что десять лет тому назад жил на Белзагоре. Срин\'гахар ответил, что знает об этом, и помнит его со времен правления Компании. Речь нилдора напоминала носовое ворчание и хрюканье без всяких оттенков, и было неясно, вспоминает ли нилдор Гандерсена с удовольствием, с отвращением или безразличием. Гандерсен мог бы сделать какие-то выводы по движениям гребня на голове Срин\'га-хара, но сейчас это было невозможно. Сложная дополнительная система общения нилдоров, к сожалению, не была достаточно развита для удобства пассажиров. Кроме того, Гандерсен знал лишь несколько из практически неограниченного числа дополнительных жестов, впрочем, большинство из них он забыл.

Нилдор казался ему достаточно дружелюбным.

Гандерсен собирался воспользоваться поездкой, чтобы вспомнить нилдорский язык. Пока что у него шло неплохо, но он понимал, что в беседе с многократно рожденным ему потребуется все знание этого языка.

— Я правильно говорю? — то и дело спрашивал он. — Пожалуйста, поправь меня, если я ошибаюсь.

— Ты говоришь очень хорошо, — отметил Срин\'гахар.

Язык, в сущности, не был трудным. Словарь его был невелик, а грамматика проста. Глаголы не спрягались. Слова формировались простым соединением значащих слогов, и сложное понятие, например, «прежнее пастбище стада моего супруга», звучало как длинный ряд хриплых звуков, не прерывавшихся даже короткой паузой. Речь нилдоров была медленной и монотонной, она содержала низкие вибрирующие звуки, которые землянину приходилось извлекать из глубины носа; переходя с нилдорского на любой земной язык, Гандерсен испытывал ни с чем не сравнимое облегчение, словно цирковой акробат, внезапно перенесшийся с Юпитера на Меркурий.

Срин\'гахар шел по тропе нилдоров, а не по одной из старых накатанных дорог Компании. Гандерсену приходилось наклоняться под низко свисающими ветвями, а один раз дрожащая лиана-никаланга обвилась вокруг его шеи. Он быстро разорвал ее, ощутив жуткие холодные объятия. Оглянувшись, он увидел, что лиана набухла от возбуждения, покраснела и раздулась — так на нее подействовало прикосновение кожи землянина, Вскоре влажность воздуха в джунглях достигла предела, испарения начали выпадать крупными каплями. Было так душно, что Гандерсен с трудом дышал, а по телу стекали струи пота. Вскоре они пересекли старую дорогу Компании, которая уже так заросла, что еще год, и от нее не останется и следа.

Огромное тело нилдора часто требовало пищи. Каждые полчаса они останавливались, Гандерсен слезал, а Срин\'гахар жевал веточки кустов. Это зрелище вновь пробуждало предубеждения Гандерсена и беспокоило его до такой степени, что он старался не смотреть. Нилдор, совсем как слон, вытягивал хобот и очищал ветки от листьев, потом его огромная пасть раскрывалась и в ней исчезала целая охапка. Тремя огромными бивнями он обдирал кусочки коры на десерт. Громадные челюсти неутомимо двигались вперед и назад, дробили, перемалывали. Мы сами во время еды выглядим не лучше, убеждал себя Гандерсен. Однако демон, который в нем сидел, упирался и твердил, что его спутник-нилдор — просто животное.

Срин\'гахар не был болтлив. Когда Гандерсен ничего не говорил, то и нилдор молчал. Когда Гандерсен о чем-нибудь спрашивал, нилдор отвечал вежливо, но очень кратко. Усилия для поддержания разговора утомили Гандерсена. Он подчинялся ритму шагов огромного существа, находя удовольствие в том, что без затраты сил со своей стороны преодолевает полные испарений джунгли. Он понятия не имел, где находится, и не мог бы сказать, движутся ли они в нужном направлении, поскольку деревья над головой создавали сплошной полог, скрывавший солнце. Нилдор, желая в очередной раз за это утро поесть, неожиданно свернул с троны и, топча растительность, подошел к тому, что когда-то было сооружением Компании, а теперь — грязными, заросшими лианами развалинами.

— Ты знаешь, что это за дом, Эдмунд однажды рожденный? — спросил Срин\'гахар.

— Не припоминаю…

— Ваша станция. Здесь вы собирали змеиный яд.

На Гандерсена внезапной лавиной обрушилось прошлое. Перед глазами возникали обрывочные картины. Старые скандалы, давно забытые или загнанные вглубь подсознания, ожили вновь. Эти руины — биостанция? Место его прегрешений, стольких падений и утрат? Гандерсен чувствовал, что у него начинают гореть щеки. Он слез со спины нилдора и побрел в сторону здания. Перед дверью он на мгновение остановился и заглянул внутрь. Да, вот свисающие трубки и желоба, по которым тек добытый яд. Все техническое оборудование до сих пор было на месте, заброшенное и пришедшее в негодность из-за влаги. А здесь был вход для змей, которые под звуки чужой музыки, не в силах ей сопротивляться, выползали из джунглей и отдавали свой яд. А тут… а там…

Он бросил взгляд на Срин\'гахара. Шипы на гребне нилдора набухли: признак напряжения, а может быть, и стыда. У нилдоров тоже были воспоминания, связанные с этим зданием. Гандерсен вошел внутрь, толкнув приоткрытую дверь. Заскрипели петли. Скрежет, а затем мелодичный стон разнеслись по всему зданию, отдаваясь приглушенным эхом. Бззмм… и Гандерсен снова услышал гитару Джеффа Курца. Он будто опять вернулся в прошлое. Ему снова было тридцать, и он только что прилетел на Мир Холмана. Он начинал практику на биостанции, а потом остался на постоянную работу на планете. Сколько же слухов ходило вокруг этого места! Да… Из глубин памяти возникла фигура Курца. Он стоял в дверях, не правдоподобно высокий, самый высокий мужчина из тех, кого когда-либо видел Гандерсен, с большой круглой лысой головой и огромными черными глазами, сидящими под выступающими надбровными дугами. Его широкая улыбка открывала белые зубы. Забренчала гитара, и Курц сказал:

— Тебе тут понравится, Ганди. Здесь можно получить ни с чем не сравнимые впечатления. На прошлой неделе мы похоронили твоего предшественника. — Бзмм. — Тебе, конечно, нужно будет научиться выдерживать определенную дистанцию между собой и тем, что тут происходит. Только так можно сохранить собственную личность в этом чуждом мире. Нужно очертить вокруг себя границу, Ганди, и сказать этой планете: вот до этого места ты можешь дойти, пытаясь меня уничтожить, но ни шагу дальше. В противном случае планета тебя поглотит и сделает своей составной частью. Я понятно говорю?

— Ничего не понимаю, — сказал Гандерсен.

— Со временем поймешь. — Бзмм. — Идем, посмотришь наших змей.

Курц был на пять лет старше Гандерсена и прибыл на Мир Холмана тремя годами раньше. Гандерсен знал о нем понаслышке задолго до того, как с ним встретился. Все, казалось, испытывали к Курцу чуть ли не священное почтение, хотя тот был лишь помощником начальника станции и никогда не поднимался выше. Через пять минут Гандерсен считал, что сумел его раскусить: он напоминал падающего, не до конца падшего ангела, Люцифера на пути в бездну, еще у начала своего падения. Такого человека нельзя было обременить серьезной ответственностью, пока он не прошел свой путь и не достиг конечной цели.

Они вместе вошли на станцию. Курц взял дистиллятор, нежно погладил трубки и краны. Пальцы его напоминали ноги паука, а поглаживание казалось странно неприличным. В дальнем конце комнаты стоял низкий, приземистый мужчина, с темными волосами и черными бровями, начальник станции Джо Саламоне. Курц представил ему Гандерсена. Саламоне улыбнулся.

— Повезло вам, — сказал он. — Как это вам удалось получить назначение сюда?

— Меня просто прислали, — сказал Гандерсен.

— Кто-то над кем-то подшутил, — предположил Курц.

— Может быть, — согласился Гандерсен. — Каждый считает меня лжецом, когда я говорю, что меня направили сюда, хотя я особенно не старался.

— Тест на невинность, — пробормотал Курц.

— Ну, раз вы уже здесь, — объявил Саламоне, — вы должны познакомиться с основным законом нашей жизни. Он запрещает обсуждать с кем-либо вне пределов станции то, что здесь происходит. Capisce? А теперь повторяйте за мной: клянусь Отцом, Сыном и Святым Духом, а также Авраамом, Исааком, Иаковом и Моисеем…

Курц подавился со смеху.

— Такой клятвы я никогда еще не слышал, — сказал удивленный Гандерсен.

— Саламоне — итальянский еврей, — пояснил Курц — он старается подстраховаться на всякий случай. Клятва пусть тебя не волнует, но он действительно прав: никого не касается то, что здесь происходит. То, что ты где-то слышал о нашей станции, может быть, и правда, но ничего никому не рассказывай, когда уедешь отсюда. — Бзмм. Бзмм. — А теперь смотри внимательно. Мы будем созывать наших демонов. Приготовь усилители, Джо.

Саламоне схватил пластиковый мешок с чем-то, напоминавшим золотистую крупу, и потащил его в сторону задней двери. Он набрал в горсть содержимое мешка и быстрым движением бросил в воздух. Ветер тотчас же подхватил и унес блестящие зернышки.

— Сейчас он разбросал в джунглях тысячи микроусилителей, — пояснил Курц. — В течение десяти минут они покроют площадь в радиусе десяти километров. Они настроены на частоту звуков моей гитары и флейты Джо, а благодаря резонансу там везде будет слышна музыка.

Курц начал играть, а Саламоне подыгрывал ему на флейте. Зазвучала торжественная сарабанда, мягкая, гипнотизирующая, в ней повторялись две или три музыкальных фразы, без изменения тембра и высоты тона. Десять минут не происходило ничего необычного. Потом Курц показал в сторону джунглей.

— Начинают выползать, — прошептал он. — Мы самые настоящие заклинатели змей.

Гандерсен пригляделся к змеям, ползшим среди зарослей; они были вчетверо длиннее человеческого роста и с человеческую руку толщиной. Вдоль их спин шли волнистые плавники. Кожа их была блестящая, бледнозеленая и явно липкая, поскольку к ней в разных местах приклеились фрагменты лесной подстилки — кусочки мха, листья, увядшие лепестки цветов. Глаза им заменяли ряды рецепторов величиной с блюдце, расположенных по обе стороны плавника. Головы у них были короткие и толстые, а ротовое отверстие представляло собой узкую щель. На месте ноздрей торчали две тонкие иглы длиной с большой палец. В момент возбуждения, или когда змея нападала, они удлинялись впятеро, и из них выделялась голубая жидкость — яд. Несмотря на размеры тварей и на то, что их одновременно появилось по крайней мере тридцать, Гандерсен не испытывал страха, хотя наверняка при виде такого количества питонов его объял бы ужас. Это не были питоны. Это не были даже, собственно, рептилии, но какие-то жуткие создания, гигантские черви. У них был сонный вид, и они не проявляли никаких признаков интеллекта, однако явно реагировали на музыку. Она привела их к самой станции, и теперь они извивались в чудовищном танце, ища источник звуков. Первые змеи уже вползали в здание.

— Играешь на гитаре? — спросил Курц. — Возьми, просто ударяй по струнам. Мелодия теперь уже не важна.

Он бросил инструмент Гандерсену, который с трудом извлек из него неловкое подобие мелодии, которую играл Курц. Курц тем временем надевал нечто вроде розового колпачка на голову ближайшей змеи. Колпачок начал ритмично пульсировать; змея извивалась, ее плавник конвульсивно вздрагивал, хвост бил по земле. Потом она успокоилась. Курц снял колпачок и надел его на голову следующей, а потом по очереди на головы остальных.

Он извлекал их яд. Говорили, что для туземцев этот яд смертелен. Змеи никогда не нападали, но, потревоженные, жалили, и яд действовал быстро. Однако то, что было ядом на Мире Холмана, одновременно оказывалось эликсиром жизни на Земле. Змеиный яд был одним из наиболее доходных товаров, которые экспортировала Компания. Соответствующим образом дистиллированный, высушенный и кристаллизованный, он служил катализатором в процессе регенерации органов человеческого тела. Как и почему так происходило, Гандерсен не знал, однако столкнулся с чем-то подобным во время учебы, когда один из его коллег при аварии на планере потерял обе ноги ниже колен. После применения препарата ноги отросли в течение шести месяцев.

Гандерсен продолжал терзать гитару, Саламоне играл на флейте, а Курц собирал яд. Внезапно в зарослях раздался рев. Музыка явно привлекла также стадо нилдоров. Гандерсен видел, как они выходили из-за кустов, и робко останавливались на краю поляны. Их было девять. Вскоре они начали раскачиваться в неуклюжем танце, мотая хоботами в ритме мелодии и помахивая хвостами, а их шипастые гребни сжимались и разжимались.

— Готово, — объявил Курц. — Пять литров. Неплохой улов.

Как только стихла музыка, змеи, лишенные яда, поползли в лес. Нилдоры еще какое-то время оставались, пристально глядя на людей, но потом и они ушли. Курц и Саламоне познакомили Гандерсена с техникой перегонки ценной жидкости и ее подготовкой к отправке на Землю.

На этом все и закончилось. Он не заметил ничего скандального и не мог понять, откуда взялось столько двусмысленных сплетен по поводу этой станции, и почему Саламоне хотел взять с него клятву молчать. Однако он не осмелился спрашивать. Через три дня они снова приманили змей, собрали у них яд, и снова во всем этом ритуале Гандерсен не увидел ничего особенного. Однако вскоре он понял, что Курц и Саламоне лишь испытывали его перед началом настоящего таинства.

На третьей неделе пребывания на станции его наконец допустили к тайному знанию. Сбор яда был закончен, и змеи вернулись в лес. Несколько нилдоров из тех, что были привлечены сегодняшним концертом, еще бродили возле здания. Гандерсен внезапно почувствовал, что сейчас произойдет нечто необычное. Он увидел, что Курц многозначительно взглянул на Саламоне и отсоединил резервуар с ядом, прежде чем жидкость начала стекать в перегонный аппарат, потом налил около литра в широкую миску. На Земле такое количество лекарства стоило бы годового жалованья Гандерсена.

— Идем с нами, — сказал Курц.

Все трое вышли наружу. Сразу же подошли три нилдора. Они вели себя странно, их гребни стали твердыми, а уши дрожали — казалось, нилдоры полны были страстного желания. Курц протянул миску с ядом Саламоне, который немного отпил из нее. Потом выпил Курц.

— Причастишься с нами? — спросил он, протягивая миску Гандерсену.

Гандерсен заколебался.

— Можно пить, безопасно, — старался успокоить его Саламоне, — он не действует на ядра клеток, когда принимаешь его внутрь.

Гандерсен поднес сосуд ко рту и осторожно сделал глоток. Яд был сладкий, но водянистый.

— Он действует только на мозг, — добавил Саламоне.