Вверх по линии

Роберт Силверберг. Вверх по линии

[= За чертой] [= Вертикальный мир].

Пер. – А. Кон.

Robert Silverberg. Up the Line (1969). – _

1

Сэм, гуру, был чернокожим, предки у него были невольниками, а до этого – царями. Частенько я задумывался над тем, кем были мои предки.

Поколения за поколениями пропитанных потом крестьян, что умирали от непосильных трудов? Или заговорщиками, бунтовщиками, великими насильниками, драчунами, грабителями, предателями, сводниками, герцогами, учеными, шарлатанами-жрецами, толмачами, куртизанками, торговцами подержанными предметами из слоновой кости, официантами, мясниками, биржевыми маклерами, фальшивомонетчиками? Кем были все те люди, которых я совершенно не знал и о которых так никогда ничего не узнаю, но чья кровь, лимфа и гены находятся в моем теле, – мне так хотелось знать их всех.

Мне была невыносима сама мысль о том, что я отлучен от собственного прошлого. Я страстно жаждал таскать его повсюду, как бурдюк у себя на спине, и прикладываться к нему, когда меня одолевала бы жажда в засушливой пустыне.

«Вот и оседлай ветры времени», – так посоветовал мне Сэм, гуру.

Я прислушался к его совету. Вот почему я и занялся этим бизнесом путешествиями во времени.

Теперь я уже много раз побывал в прошлом. Я встречался с теми, кто тысячу лет вел дело к моему появлению. Прошлое мое отягощает мой позвоночник, как тяжеленная ноша.

Пульхерия!

Прапра… много раз прабабка!

Если бы мы так никогда и не встретились…

Если бы меня не занесло в эту лавку, где продавались сладости и пряности…

Если б только для меня ничего не значили темные глаза, оливковая кожа и высокая грудь!

Пульхерия… Любовь моя. Моя сластолюбивая прародительница. Ты кошмарами изводишь меня в сновидениях. Ты звучишь для меня, как песня, из глубин прошлого.

2

Он был действительно черным, как сажа. Пять или шесть поколений в его роду серьезно поусердствовали в этом направлении после начала Афро-Ренессанса. Руководилась семья стремлением очистить свои хромосомы от генов ненавистных рабовладельцев, которыми наследственность Сэма в течение нескольких столетий была буквально засорена. У белых хозяев было предостаточно времени предаваться порокам со своими рабынями, начиная с семнадцатого века. И лишь с 1960 года сородичи Сэма начали исправлять урон, нанесенный им белыми дьяволами, вступая в брак только с теми, у кого были черная, как смоль, кожа и курчавая шевелюра.

Судя по семейным портретам, которые показывал мне Сэм, начало этому процессу положила его прапрабабка, кофейного цвета мулатка, которая вышла замуж за черного, как туз пик, студента то ли из Замбии, то ли из какой другой выраставшей тогда, как грибы после дождя, небольшой опереточной, недолго просуществовавшей страны. А ее старший сын выбрал себе в жены принцессу из Нубии, дочь же от их брака вышла замуж за черного, как ночь щеголя, из штата Миссисипи, который, в свою очередь…

– Так вот, моя бабушка выглядела в результате всего этого уже весьма пристойно коричневой, – рассказывал Сэм, но и черты еще выдавали недостаточную чистоту крови черной расы. Нам удалось в три захода значительно затемнить свой цвет кожи, но мы все равно еще не могли сходить за чистокровок. А когда родился мой отец, тогда и вовсе выступили наружу гены белой расы, которыми так отягощена была наша наследственность, несмотря на все наши потуги. У него была светлая кожа, высокая переносица и тонкие губы – чудовище какое-то, да и только. Гены сыграли злую шутку с простодушной семьей перемещенных на другой материк африканцев. Поэтому папаша мой вынужден был обратиться в генетическое ателье, где из его хромосом и были наконец начисто удалены все гены белой расы, причем то, чего не удалось добиться предкам за восемь десятилетий, было сделано всего за каких-то четыре часа. И вот результат – вот он, я, черный и красивый.

Сэму было лет тридцать пять. Мне же – двадцать четыре. Весной 2029 года мы жили с ним в одной квартире в Нью-Орлеане. На самом-то деле, квартира эта принадлежала Сэму, но он пригласил меня разделить его кров, когда выяснил, что мне негде остановиться. Он тогда временно работал служителем во Дворце Грез.

Я познакомился с ним, едва выйдя из подземки, которая привезла меня сюда из Нью-Йорка, где мне полагалось служить третьим помощником судебного исполнителя при судье Маттачайне в суде округа Манхеттен выше среднего ранга. Ума моя работа не требовала. Судебным исполнителям не положено иметь мозгов – это могло бы вызвать умственное расстройство у компьютеров.

Терпения моего хватило всего лишь на восемь дней службы, после чего я прыгнул в первый попавшийся вагон подземки, направлявшийся на юг, прихватив с собою все свои манатки, состоявшие тогда из зубной щетки, аппарата для удаления угрей с лица, персонального ключа, дававшего доступ к информационным терминалам, магнитного напальчника, удостоверявшего мой счет в банке, двух смен одежды и талисмана – византийской золотой монеты времен правления императора Алексея Первого. Добравшись до Нового Орлеана, я вышел на платформу подземки и долго странствовал по подземным галереям, пока ноги сами не вынесли меня ко Дворцу Грез на Нижней Бурбон-стрит, на Третьем Уровне.

Должен признаться, что привлекли меня туда две резвые девчонки, которые плавали в прозрачном резервуаре, наполненном, как мне показалось и как оно оказалось в действительности, чистейшим коньяком. Они были направлявшими векторами Дворца Грез, в атомную эпоху они назывались бы просто зазывалами. Снабженные масками с жабрами, они выставляли напоказ прохожим свою прелестную наготу, обещая, но никогда не доставляя безумные наслаждения.

Я завороженно смотрел на то, как плещутся они в коричневой жидкости, описывая медленные круги. Каждая держалась за левую грудь своей напарницы, то и дело их бедра соприкасались друг с другом, ноги переплетались. Они призывно улыбались, и в конце концов, я прошел внутрь.

Навстречу мне с приветствиями вышел Сэм. Он мне показался трехметровым гигантом, на нем была только жокейская шапочка, а все тело лоснилось от обильного количества крема. Судье Маттачайну он наверняка бы очень понравился.

– Добрый вечер, бледнолицый, – произнес Сэм, – не угодно ли приобрести мечту?

– А чем вы, собственно, торгуете?

– Садо, мазе, гомо, лесбо, внутри, внешне, сверху, снизу и всеми прочими вариантами и извращениями. – Он показал на прейскурант. – Выбирайте и прикладывайте там свой большой палец.

– А можно сперва только попробовать?

Он поглядел на меня в упор.

– А как это тут оказался такой благовоспитанный еврейский мальчик, что ему делать в таком месте, как это?

– Забавно. Последнее я как раз хотел спросить у вас.

– Я тут прячусь от гестапо, – сказал Сэм. – Сделав черным свое лицо для маскировки.

– Ну, я – то на самом деле принадлежу к Обновленной Епископической Церкви.

– А я – к Первой Церкви Христа-Вуду. Спеть вам негритянский гимн?

– Пощадите меня, – взмолился я. – Не могли бы вы лучше познакомить меня с девушками из резервуара?

– Мы здесь не торгуем плотью, бледнолицый, только грезами.

– А я не собираюсь покупать плоть, я только хотел бы одолжить ее на непродолжительное время.

– Та, что с большой грудью, – это Бетси. А с красивым задом – Элен.

Если такие девушки оказываются девственницами, их цена очень высока.

Вместо этого лучше попробуйте хорошее сновидение. Взгляните-ка на эти прелестные маски. Вы уверены в том, что вам не хочется одеть одну из них?

– Абсолютно уверен.

– А откуда у вас такой нью-йоркский акцент?

– Я поднабрался его в Вермонте во время летних каникул, – объяснил я.

– А откуда у вас такая лоснящаяся черная кожа?

– Мне ее прикупил папаша в геноателье. Как тебя зовут?

– Джад Эллиот. А тебя?

– Сэмбо Сэмбо.

– Неважнецкая тавтология. Не возражаешь, если буду называть тебя просто Сэмом?

– Не ты первый. Ты теперь живешь в Новом Орлеане?

– Я только-только из подземки. Еще даже не искал, где бы остановиться.

– У меня работа кончается ровно в четыре. Так же, как и у Элен с Бетси. Давай махнем все вместе ко мне домой, а? – предложил Сэм.

3

Гораздо позже я обнаружил, что Сэм работает еще и в Службе Времени.

Для меня это стало подлинным открытием, потому что мне всегда казалось, что работники Службы Времени – люди консервативного склада ума, прямолинейные, безнадежно целомудренные, люди с квадратными челюстями и аккуратненько подстриженные – ну этакие бойскауты-переростки. А мой черный гуру никоим образом таковым не был и не хотел быть.

Разумеется, мне еще многое предстояло узнать о Службе Времени, так же, как и о самом Сэме. Поскольку мне пришлось убить пару часов во Дворце Грез, Сэм позволил мне одеть маску бесплатно и щедро угостил меня изысканными галлюцинациями. Когда я пришел в себя и поднялся, Сэм, Элен и Бетси были уже одеты и готовы уходить. Теперь, когда на девушках оказалась одежда, я никак не мог разобрать, кто есть кто. Бетси я запомнил по ее груди, но в своем облачении миссионеров они были почти неразличимы.

Мы спустились на три уровня к тому месту, где жил Сэм, и заперлись в его квартире. Когда ее всю заполнило благоухание, а одежды с девушек спали, я снова разобрал, где Бетси, и мы занялись тем, что только и можно было от нас ожидать при этом. Восемь часов пребывания в коньячной ванне придали ее коже некоторый оттенок загара, но нисколько не подействовали на ее чувственность.

Затем мы расселись кружком, прижавшись друг к другу, и закурили травку, и тогда гуру стал выуживать у меня, кто я и что я.

– Я окончил университет по специальности «История Византии», признался я.

– Прекрасно, прекрасно. Бывал там?

– В Стамбуле? Пять раз.

– Не в Стамбуле. В Константинополе.

– Это одно и то же, – сказал я.

– Разве?

– А! В настоящем Константинополе слишком дорого.

– Не всегда, – произнес черный Сэм. Он щелкнул большим пальцем, поджигая новую порцию травки, нежно наклонился ко мне, вставил мне в губы курительную палочку. – И ты прибыл в Нью-Орлеан, чтобы углублять свои познания в византийской истории?

– Я просто сбежал со своей работы.

– Так быстро устал от Византии?

– Устал быть третьим помощником второстепенного клерка, судьи Маттачайна в вышесреднем суде округа Манхеттен.

– Но ведь ты сказал…

– Да, да. Византийскую историю я изучал. А мелким клерком я работаю.

Вернее, работал.

– Почему?

– У меня дядя – судья Эллиот – член Верховного Суда США. Он посчитал, что мне следует заняться достойным ремеслом.

– А разве нужно оканчивать университет, чтобы выполнять обязанности мелкой судейской крысы?

– Разумеется, нет, – пояснил я. – Всем процессом обработки данных занимаются машины. Клерки – это что-то вроде льстивой челяди при хозяине.

Они восхваляют мудрость судьи, добывают ему смазливых девчонок, потакают ему во всем и так далее. Я проторчал там восемь дней и сыт был этим по горло.

– У тебя неприятности, – глубокомысленно изрек Сэм.

– Да. У меня одновременно приступ неугомонности, кризис умонастроений, налоговая задолженность и неудовлетворенное честолюбие.

– Хочешь еще попробовать третью стадию сифилиса? – осведомилась Элен.

– Пока что нет.

– Если тебе представится случай заполучить именно то, что твоя душа возжелает, – спросил Сэм, ты способен не упустить этот случай?

– Я просто пока еще не знаю, чего моей душе хочется.

– Но если бы ты знал со всей определенностью, что для тебя является самым сокровенным желанием, ты бы пошевелил пальцем, чтобы его осуществить?

– Естественно, – сказал я.

– Надеюсь, что это действительно так, – сказал Сэм, – и что тебе не придется отказываться от своих слов. А пока что – оставайся здесь с нами.

Он произнес эти слова весьма агрессивным тоном. Он явно намеревался осчастливить меня, невзирая на то, понравится ли мне это или нет. Мы обменялись партнершами, и теперь у меня была Элен со своей, такой упругой, белой кормой и виртуозным владением внутренними мышцами. Но тем не менее, не она была самой сокровенной моей мечтой. Затем Сэм дал мне отдохнуть, а сам отвез девчонок домой.

Утром, приняв душ, я внимательно осмотрел его квартиру и обратил внимание на то, что она украшена произведениями искусства или ремесел многочисленных эпох и самых различных на Земле мест. Здесь была глиняная табличка с клинописью из Шумера, «прощальный» кубок из Перу, бокал из стекла, сделанный в Древнем Риме, низка древнеегипетских фаянсовых бус, средневековая булава и кольчуга, несколько экземпляров «Нью-Йорк тайме» издания 1852 и 1853 годов, книжная полка с томами, переплетенными телячьей кожей, две ирокезские накладные маски, великое множество ремесленных изделий из Африки и одному Богу известно еще откуда. Всем этим были хаотически загромождены все доступные ниши, проемы и проходы. Тогда я предположил, что у Сэма наклонности антиквара, и не стал делать из этого более глубоких умозаключений. Неделей позже я заметил одну странную особенность: все, что имелось в его коллекции, выглядело совершенно новым, будто было совсем недавно изготовлено. Он занимается подделкой антиквариата, так я решил. Сам же Сэм без устали повторял: «Я являюсь по совместительству еще и сотрудником Службы Времени».

4

– В Службе Времени, – возражал ему я, – работают только бойскауты с квадратными челюстями. У тебя же челюсть вполне круглая.

– У меня к тому же сплющенный нос. И я никакой не бойскаут. Но тем не менее, по совместительству я сотрудник Службы Времени.

– Я в это не верю. Служба Времени укомплектована на все сто процентов только ребятами из Индианы и Техаса. Славными белыми ребятами.

– Это относится к патрулю времени, – сказал Сэм. – Я же являюсь одним из курьеров времени.

– А разве есть какая-нибудь между ними разница?

– Еще какая!

– Прости мое невежество.

– Невежество нельзя прощать. Его можно только вылечивать.

– Расскажи мне о Службе Времени.

– Она состоит из двух частей, – сказал Сэм. – Из патруля времени и курьеров времени. Те, кто рассказывают анекдоты о самых разных этнических группах, отправляются рано или поздно в патрули времени. Те, кто придумывают такие анекдоты, становятся курьерами времени. Усек разницу?

– Не совсем.

– Ну, браток, если ты настолько туповат, то почему же ты не чернокожий? – ласково спросил Сэм. – Патрули времени делают все от них зависящее, чтобы не допускать временных парадоксов. Курьеры времени сопровождают туристов в их экскурсиях в прошлое. Курьеры терпеть не могут патрулей, патрули отвечают им взаимностью. Сам я – курьер. Я сопровождаю туристов по маршруту Гана-Мали-Гао-Куш-Аксум-Конго в январе и феврале, а в октябре и ноябре провожу экскурсии в Шумер, Египет фараонов и иногда по маршруту Наска-Мохако-Инки.

Когда в курьерской службе не хватает людей, я еще сопровождаю группы, любующиеся Крестовыми Походами, принятием Великой Хартии Вольностей, битвой при Гастингсе в 1066 году и постройкой дворцового комплекса Ангкора. Трижды я участвовал в Четвертом Крестовом походе, закончившемся захватом Константинополя, и еще дважды – в захвате его турками. Завидуй мне, бледнолицый.

– Ты все это наврал, Сэм!

– Никак нет, дружище, никак нет. Видишь это барахло, натасканное сюда? Все это контрабандой перемещено в нашу эпоху вашим покорным слугой из прошлого, в обход кордонов временных патрулей, причем ни разу меня ни в чем таком не заподозрили. Правда, однажды патрули пытались меня арестовать в Стамбуле в 1563 году. Я тогда кастрировал одного из патрулей и продал его султану за десять византов, а таймер его вышвырнул в Босфор, самого же его оставил гнить евнухом в султанском гареме.

– Ты не мог такого сделать!

– Еще как мог! – сказал Сэм. – Правда, я был вынужден так поступить.

Глаза мои блестели. Я уже ощущал, как где-то совсем рядом прямо-таки «трепещут» мои самые сокровенные мечты.

– Переправь меня тайком, Сэм, в прошлое, в Византию!

– Попытайся это сделать сам. Запишись в курьеры.

– А это можно?

– У них всегда недобор кадров. Проснись, малыш, где столь необходимое тебе чутье? Специалист по истории Византии, как ты себя называешь, да чтоб никогда не подумал о возможности поступить на работу в Службу Времени?

– Я думал об этом, – негодующе возразил я. – Просто я никогда не принимал это всерьез. Этот способ мне кажется слишком уж легковесным.

Нацепить на себя таймер и отправиться в любую эпоху, куда только душа пожелает, – это же сущее мошенничество, Сэм, ты понимаешь, что я имею в виду?

– Я понимаю ход твоих мыслей, но ты сам толком не понимаешь, что говоришь. Я честно скажу тебе, в чем заключается вся трудность твоего положения, Джад. Ты заядлый неудачник.

Я и сам это прекрасно знал. Только вот как он так быстро догадался об этом?

– Что тебе больше всего хочется, – сказал он, – так это отправиться в прошлое, как и любому другому парню, у которого все в порядке пониже пояса. Но такие, как ты, поворачиваются к своим желаниям спиной; и вместо того, чтобы записаться в Службу Времени, ты позволяешь пригвоздить себя к письменному столу и делать дурную, никому не нужную работу, от которой ты и рвешь когти при первом же удобном случае. Кто ты сейчас? Что тебя ждет впереди? Тебя, которому уже добрых двадцать два года…

– Двадцать четыре. -…не устроила одна карьера, но ты и пальцем не шевелишь, чтобы заняться чем-нибудь другим, и когда я устану от тебя, я вышвырну тебя вон, оставив только с тем, что ты еще можешь выковырять из банка с помощью своего большого пальца. Но что будет, когда у тебя совсем переведутся деньги?

Я ничего на это не ответил.

А он продолжал:

– Насколько я понимаю, твоего подкожного жирка хватит месяцев на шесть, не больше, Джад. К этому времени ты можешь наняться альфонсом к какой-нибудь богатой вдовушке, подобрав себе кого-нибудь получше из Реестра Трепетной Промежности и…

– Р-р-р.

– Или поступить в Антигаллюцинативную полицию, чтобы помогать сохранять объективную реальность для…

– Г-р-р-р.

– Или вернуться в свой суд какой-то там инстанции и отдать свою бледно-розовую плоть на поругание судье Маттачайну…

– Б-р-р-р.

– Или, наконец, поступить так, как следовало тебе поступить с самого начала, – завербоваться в качестве курьера времени. Разумеется, ты не посмеешь этого сделать, ибо ты закоренелый неудачник, а неудачники всегда предпочитают выбирать наименее желанную для них альтернативу. Верно?

– Нет, Сэм.

– Вздор!

– Ты хочешь, чтобы я не на шутку рассердился?

– Нет, я просто тебя чертовски полюбил. – Он раскурил для меня тростинку. – Через час я отправляюсь на работу во Дворец Грез. Ты не против того, чтобы помочь мне обмазаться кремом?

– Обмазывайся сам, чудище ты человекообразное. Я даже пальцем не прикоснусь к твоей черной противной туше!

– О! В твоей уродливой голове бунтует агрессивная гетеросексуальность!

Он разделся догола и залил маслом свою машинку для натирания тела.

Рычаги машины двигались кругами, как паучьи лапы, и полировали его черную кожу до лоснящегося глянца.

– Сэм, – сказал я. – Я хочу поступить на работу в Службу Времени.

5

ПОЖАЛУЙСТА, ОТВЕТЬТЕ НА ВСЕ НИЖЕПРИВЕДЕННЫЕ ВОПРОСЫ.

Фамилия: ДЖАДСОН ДЭНИЭЛЬ ЭЛЛИОТ ТРЕТИЙ

Место рождения: 11 ОКТЯБРЯ 2035 ГОДА.

Пол (М или Ж): М Гражданский регистрационный номер: 070-28-3479-ХХ5-100089981 Ученые степени – бакалавр: КОЛУМБИЙСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ, 2055 г. магистр: ТО ЖЕ, 2056 г. – доктор: ГАРВАРД, ЙЕЛЬ, ПРИНСТОН (незаверш.) Рост: 1 метр 88 см Вес: 78 кг Цвет волос: ЧЕРНЫЕ Цвет глаз: ЧЕРНЫЕ Расовый индекс: 8,5 бел+ Группа крови: ВВ 132 Брачные отношения (перечень временных или постоянных брачных связей, в порядке регистрации и длительность каждой из них): В БРАКАХ НЕ СОСТОЯЛ

Признанные дети: НЕТ

Причина поступления на работу в Службу Времени (лимит – 100 слов):

ПОВЫШЕНИЕ УРОВНЯ ЗНАНИЯ ВИЗАНТИЙСКОЙ КУЛЬТУРЫ, ЧТО ЯВЛЯЕТСЯ МОЕЙ ОСОБОЙ

ОБЛАСТЬЮ ИЗУЧЕНИЯ; УГЛУБЛЕННОЕ ОЗНАКОМЛЕНИЕ С ОБЫЧАЯМИ ЛЮДЕЙ ПРОШЛОГО И ИХ

ПОВЕДЕНИЕМ; СОВЕРШЕНСТВОВАНИЕ ВЗАИМООТНОШЕНИЙ С ДРУГИМИ ЛЮДЬМИ В ПРОЦЕССЕ

ТВОРЧЕСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ; ИСПОЛЬЗОВАНИЕ РЕЗУЛЬТАТОВ СВОИХ НАУЧНЫХ ИЗЫСКАНИЙ

ДЛЯ РАСПРОСТРАНЕНИЯ НЕОБХОДИМОЙ ИСТОРИКАМ ИНФОРМАЦИИ; УДОВЛЕТВОРЕНИЕ

ОПРЕДЕЛЕННЫХ РОМАНТИЧЕСКИХ УСТРЕМЛЕНИЙ, СВОЙСТВЕННЫХ МОЛОДЫМ ЛЮДЯМ.

Фамилии ближайших родственников, работающих в настоящее время в

Службе Времени: НЕ ИМЕЕТСЯ.

6

Очень немногое из всего вышеупомянутого имеет какое-либо значение.

Предполагалось, что я буду хранить эту свою анкету как талисман, просто на тот случай, если кому-нибудь из бюрократов Службы Времени в самом деле взбредет в голову удостовериться в том, прошел ли я все необходимые для зачисления в Службу Времени формальности; единственно, что действительно нужно было указать, это мой гражданский регистрационный номер, который давал ребятам из Службы Времени полный доступ ко всему тому, что я указал в анкете, за исключением причин, по которым я решил вступить в Службу Времени, и еще ко многому другому. Простым нажатием кнопки в главном информационном центре можно было извлечь не только мой рост, вес, дату рождения, цвет волос, цвет глаз, расовый индекс, группу крови и уровень научной подготовки, но также список болезней, которыми я переболел, и всех видов прививок от инфекций, результаты медицинских и психологических обследований, индекс спермы, среднюю температуру тела в различные времена года, размеры всех частей тела, в том числе и пениса как в возбужденном состоянии, так и в покое, все места, где я когда-либо проживал, перечень моих родственников вплоть до четвертого поколения и пятой степени родства, размер текущего счета в банке, характер проводимых мною финансовых операций, налоговый статус, участие в голосовании, список арестов, если таковые имели место, и домашних животных, которых я предпочитаю, размер обуви и так далее. Утаивание чего-либо исключено, так мне сказали.

Сэм ожидал меня в приемной, докучая своими предложениями помочь, пока я корпел над заполнением своей анкеты. Когда я разделался со своими бумагами, он поднялся и провел меня по винтовой рампе вниз, в глубины здания Службы Времени. Приземистые роботы с головами в виде кувалды, тяжело груженые документами и различной аппаратурой, сновали мимо нас. В стене отворилась дверь, и появилась секретарша. Когда она оказалась рядом с нами, Сэм игриво ущипнул ее за грудь, и она с визгом пустилась прочь.

Затем он неожиданно подтолкнул одного из роботов – очевидно, для того, чтобы им жизнь медом не казалась.

– Оставь надежду, всяк сюда входящий, – продекламировал Сэм. – Я, пожалуй, неплохо справляюсь с этой ролью, верно?

– С какой это ролью – сатаны, что ли?

– Вергилия, – ответил он. – Сочувствующий тебе пиковый туз ведет тебя в нижние сферы. Здесь надо повернуть налево.

Мы вошли в кабину скоростного лифта и долго, очень долго опускались вниз. Вскоре мы очутились в огромном помещении высотой метров пятьдесят, не менее, наполненном влажным воздухом, и прошли по качающемуся канатному мосту высоко над полом.

– А каким образом, – спросил я, – новичок, у которого нет поводыря, может отыскать верную дорогу в этом здании?

– Это трудная для него задача, – признал Сэм.

Мост вывел нас в ярко освещенный коридор, в который выходило множество безвкусно отделанных дверей. На одной из них каким-то древним шрифтом со множеством завитушек – настоящий антиквариат – было написано:

«СЭМЮЭЛЬ ГЕРШКОВИЧ». Сэм прислонил свое лицо к щели сканирующего устройства, и дверь в ту же секунду отворилась. Перед нашими взорами открылась длинная, узкая комната, обставленная очень старомодно, с надувной пластмассовой мебелью, веретенообразным письменным столом и даже, – одному Богу известно, для чего – с пишущей машинкой. Сэмюэль Гершкович оказался худым верзилой с сильно загорелым лицом, закрученными кверху усами, жидкими бакенбардами и подбородком длиной в добрый метр. При виде Сэма он одним махом перепрыгнул через стол, и они заключили друг друга в крепкие объятия.

– Братишка! – вскричал Сэмюэль Гершкович.

– Салажонок! – завопил Сэм, гуру.

Они поцеловали друг друга в щеки. Бешено потолкали один другого.

Затем разошлись на некоторое расстояние, и Гершкович, узрев наконец меня, спросил:

– Кто?

– Новобранец. Джад Эллиот. Наивный, но вполне годится для византийского маршрута. Свое дело знает.

– У вас при себе заявление, Эллиот? – спросил Гершкович.

Я протянул ему свои бумаги. Он быстро пробежал по ним глазами и произнес:

– Ни разу еще не женились? Упертый извращенец?

– Нет, сэр.

– Значит, заурядный голубой?

– Нет, сэр.

– Боитесь девушек?

– Вряд ли, сэр. Меня просто не очень-то привлекают те обязанности, которые накладывает на человека пребывание в постоянном браке.

– Но ведь вы же… гетеро, не так ли?

– Большей частью, сэр, – сказал я, и тут же засомневался – не сболтнул ли невзначай что-нибудь не то.

Сэмюэль Гершкович пощипывал кончики своих усов.

– Видите ли, репутация наших византийских курьеров должна быть абсолютно безукоризненной. Вся атмосфера этого прошлого с особым душком, так сказать. Вы можете предаваться любым мыслимым и немыслимым порокам, сколько вашей душе пожелается, в 2059 году, но когда вы работаете курьером, вам нужно сохранять чувство меры. Аминь. Сэм, ты ручаешься за этого парня?

– Ручаюсь.

– Мне этого вполне достаточно. Но давайте все-таки проведем чисто формальную проверку, чтобы удостовериться в том, что он не разыскивается за совершение какого-нибудь тяжелого преступления. К нам тут заявился на прошлой неделе такой милый, гладко подстриженный типчик, испрашивая разрешения участвовать в маршруте «Голгофа», для чего, разумеется, требуется подлинная безгрешность. А когда я сделал ему рентген, то обнаружилось, что его ищут за распространение так называемой «гнили протоплазмы» в штате Индиана. И за совершение нескольких других, столь же тяжких преступлений. Вот так-то. Так что проверить никогда не помешает.

Он активировал свой терминал, набрал на клавиатуре мой идентификационный номер, и на экране его дисплея тут же высветилось мое досье. Оно полностью соответствовало тем сведениям, которые я привел в своей анкете. Так что после быстрой сверки он тут же выключил дисплей, одобрительно кивнул, отстучал в память компьютера несколько собственных пометок и открыл свой стол. Извлек из него гладкую, плоскую, рыжевато-коричневую штуковину, похожую на небольшую связку соломы, и швырнул ее мне.

– Спускай штаны и одень вот это, – сказал он. – Сэм, покажи ему, как.

Я придавил кнопку застежки, и брюки мои упали почти до колен. Сэм обернул соломинками мои бедра и зафиксировал их. Они сомкнулись, почти не образуя швов, как будто всегда были единым целым.

– Это, – пояснил Сэм, – твой таймер. Он дистанционно подключен к центральной стрелочно-блокировочной системе и синхронизирован с нею таким образом, чтобы воспринимать волны транспортирующих импульсов по мере их поступления. До тех пор, пока ты не растратишь весь наличный запас флогистона, это маленькое устройство способно переместить тебя в любой момент времени в пределах последних семи тысяч лет.

– А в более ранние эпохи?

– При помощи данной модели это невозможно. Пока все равно еще ограничен доступ в доисторические времена. Нам приходится с помощью таких устройств открывать для себя с большой осторожностью одну историческую эпоху за другой. А теперь старайся слушать меня как можно внимательнее.

Управление устройством – сама простота. Вот здесь, прямо над твоей левой фаллопиевой трубой находится микровыключатель, определяющий направление перемещения – вперед или назад. Для того, чтобы осуществить перемещение во времени, ты просто описываешь полукруг своим большим пальцем над этой точкой, а затем проводишь пальцем в направлении от бедра к пупку при желании переместиться назад во времени и от пупка к бедру – чтобы отправиться вперед.

Вот на этой стороне – точная временная настройка, для правильного использования которой необходимо немного потренироваться. Перед тобою расщепленный на отдельные соломинки циферблат. Видишь – год, месяц, день, час, минута? Да, нужно слегка напрячь зрение, чтобы разобрать – тут уж ничего не поделаешь. Годы откалиброваны в ПН – Перед Настоящим, то же самое имеет место для месяцев, дней и так далее. Вся сложность пользования таким циферблатом заключается в том, что нужно научиться мгновенно вычислять временную дистанцию точки назначения – например, 843 года ПН, пять месяцев, одиннадцать дней и так далее – и установить ее на циферблате. Арифметика нехитрая, но ты немало удивишься, когда узнаешь, как много людей не в состоянии перевести дату, например, 11 февраля 1192 года в соответствующее число лет, месяцев и дней тому назад. Естественно, тебе придется приобрести необходимую сноровку, если ты намерен стать курьером, но сейчас тебе не стоит слишком об этом беспокоиться.

Он замолчал и взглянул на Гершковича, который вот что сказал мне:

– Сэм сейчас подвергнет вас предварительному дезориентировочному тесту. Если вы его пройдете, считайте, что вы приняты.

Сэм также пристегнул таймер.

– Приходилось когда-нибудь прежде перемещаться во времени? – спросил Гершкович.

– Ни разу.

– Значит, малыш, нас ждет сейчас немалая потеха, – Сэм с хитрецой посмотрел в мою сторону. – Я установлю отрезок времени на твоем циферблате. Когда я дам сигнал, тогда левой рукой включай таймер. Не забудь также подтянуть на место штаны.

– До или после?

– До, – сказал он. – Выключателем можно пользоваться через одежду. Не очень-то приятная перспектива объявиться в прошлом в штанах вокруг колен.

В таком виде быстро не побежишь. А ведь не так уж редко приходится бежать в ту же секунду туда прибываешь.

7

Сэм установил время на моем циферблате. Я подтянул на прежнее место штаны. Он легонько прикоснулся к левой стороне нижней части своего живота и исчез. Я описал дугу, проходившую от моего бедра к моему пупку по своему собственному животу кончиками двух пальцев. И никуда не исчез. Исчез Сэмюэль Гершкович.

Он пропал так, как пропадает пламя свечи, когда на него подуют, но в то же самое мгновенье прямо передо мною внезапно появился Сэм, и теперь мы оба стояли в пустом кабинете Гершковича и смотрели друг на друга.

– Что произошло? – спросил я. – Куда это вдруг подевался Гершкович?

– Сейчас полдвенадцатого ночи, – сказал Сэм. – Сверхурочно, сам понимаешь, он не работает. Мы оставили его двумя неделями внизу по линии, когда осуществили свое шунтирование. Нас теперь подхватили, малыш, ветры времени.

– Мы вернулись на две недели в прошлое?

– Мы переместились на две недели вверх по линии, – поправил меня Сэм.

– И еще на полсуток. Вот почему сейчас ночь. Давай теперь побродим по городу.

Мы вышли из здания Службы Времени и поднялись на Третий уровень Нижнего Нового Орлеана. Похоже, у Сэма не было намерения сделать что-либо конкретное. Заглянули в один из ночных баров, где побаловались дюжиной устриц на брата, запивая их парой кружек пива и загадочно подмигивая при этом посетителям. Затем мы вышли на Нижнюю Бурбон-стрит, и только тут я вдруг сообразил, почему именно эту ночь выбрал Сэм для нашей первой экскурсии в прошлое, а поняв это, я ощутил, как защемило от страха у меня в мошонке и как по всему телу выступил обильный пот. Сэм рассмеялся.

– У новичков всегда такая реакция, Джад-малыш, когда в прошлом они подходят к этой точке. Именно здесь и проявляются неудачники.

– Мне придется встретиться с самим собою! – вскричал я.

– Тебе удастся узреть самого себя, – поправил он. – Смотри, будь очень осторожен, чтобы не попадаться самому себе на пути никогда-никогда, ибо тогда для тебя на этом все может и закончиться. Патруль времени пустит тебя в расход, если ты вздумаешь выкинуть такой фокус.

– Предположим, моему более раннему воплощению случится увидеть меня, что тогда?

– Тогда ты уже получил свое. В этом-то и заключается испытание твоей нервной системы, и лучше всего призвать на помощь всю свою силу воли и выдержку. О, вот мы и приехали! Ты узнаешь этого глупого на вид гусака, который, раскрыв рот, шествует по улице?

– Это Джадсон Дэниэль Эллиот третий.

– Верно, дружище! Доводилось ли тебе за всю свою жизнь любоваться зрелищем более глупым, чем это? Ну-ка, скорее в тень, дружок. Назад в тень. Белый человек здесь – редкость, а он, хотя и не очень-то умен, но совсем не слеп.

Мы прижались к стене в тени, и я, ощущая острую боль в нижней части живота, наблюдал за тем, как Джадсон Дэниэль Эллиот третий, едва покинув подземку, доставившую его из Нью-Йорка, бредет по улице ко Дворцу Грез на углу, держа в руке чемоданчик. Я обратил внимание на некоторую дряблость его осанки и деревенскую манеру выворачивать носки при ходьбе. Уши у него показались мне удивительно большими, а правое его плечо было чуть-чуть ниже левого. С виду он был остолоп остолопом, самой что ни на есть неотесанной деревенщиной. Он прошел мимо нас и приостановился перед витриной Дворца Грез, мечтательно уставившись на двух голых красоток, плескавшихся в коньяке. Высунув язык, он облизывал свою верхнюю губу. Он раскачивался на ступнях. Неуверенно потирал свой подбородок. Весь его ум был занят решением вопроса, насколько для него реален шанс раздвинуть ноги одной из этих двоих голых красавиц в этот вечер. Я теперь мог бы сказать ему, что у него весьма неплохие шансы.

Он вошел во Дворец Грез.

– Ну, как ты себя чувствуешь? – спросил у меня Сэм.

– Растерянно.

– По крайней мере, ты искренен. Это всегда крепко бьет по мозгам, когда новичок впервые уходит вверх по линии и видит самого себя. Ничего, со временем к этому привыкнешь. Ну и каким он тебе показался?

– Полным олухом.

– И это стандартная реакция. Будь к нему снисходителен. Откуда ему знать все то, что теперь стало известно тебе? Ведь он, как-никак, моложе, чем ты.

Сэм при этом тихо рассмеялся. Мне же было совсем не до смеха. Я все еще был ошарашен тем, что увидел, как я же бреду по улице. У меня было такое чувство, будто я стал своим собственным признаком. Гершкович сказал, что это предварительная дезориентация. Да, тут он не ошибся.

– Не беспокойся, – сказал Сэм. – Ты вел себя прекрасно.

Его рука привычным движением проскользнула мне под брюки, и я почувствовал, как он производит некоторую перенастройку моего таймера.

Затем то же самое он сделал и с собой.

– Теперь шунтируемся еще выше по линии, – сказал он.

Он исчез. Я последовал за ним вверх по линии. Через какое-то неуловимое мгновение мы уже снова стояли рядом, на той же самой улице, в то же самое время.

– Двадцать четыре часа до твоего появления в Нью-Орлеане. Один «ты» здесь, а один еще в Нью-Йорке, намеревается отправиться на юг. Ну, как ты себя теперь чувствуешь?

– Противоречиво, – произнес я. – Но пытаюсь свыкнуться с этим.

– Но это еще не все. Теперь давай заглянем ко мне домой.

Он привел меня в свою квартиру. Там никого не было, потому что Сэм на данном отрезке времени был на работе во Дворце Грез. Мы прошли в ванную, и Сэм еще раз произвел настройку моего таймера, на этот раз на тридцать один час вперед.

– Шунтируйся, – велел он мне, и мы вместе спустились по линии, снова очутившись в ванной Сэма, но уже на следующую ночь. Я слышал пьяный смех из соседней комнаты, слышал захлебывающиеся, сладострастные вскрики. Сэм быстро закрыл дверь ванной комнаты и прикрыл ладонью задвижку. Я понял, что это я сам занимаюсь в соседней комнате сексом то ли с Бетси, то ли с Элен, и почувствовал, как возвращается прежний мой страх.

– Подожди здесь, – заговорщическим тоном произнес Сэм, – и никого сюда не пускай, пока не услышишь два стука и через паузу еще один. Я постараюсь вернуться как можно быстрее.

Он вышел из ванной комнаты, я тотчас же закрыл дверь за ним на защелку. Прошли две или три минуты. Раздался условный стук, и я приоткрыл дверь. Ухмыляясь, Сэм произнес:

– Сейчас подсматривать вполне безопасно. Они все в такой форме, что просто не в состоянии заметить нас. Идем.

– Это обязательно?

– Если ты хочешь поступить на работу в Службу Времени, то обязательно.

Мы выскользнули из ванной и вошли в комнату, чтобы понаблюдать за происходившей там оргией. Я с большим трудом сдержался, чтобы не закашляться, когда целый букет запахов наполнил мои, не готовые к этому, ноздри. В комнате Сэма перед моим взором явилась масса извивающейся голой плоти. Слева от себя я увидел огромное, черное тело Сэма, припечатывавшее нежную белизну тела Элен; из-под него виднелось только ее лицо, да еще ее руки, обвившие его широкую спину и нога, крюком зацепившаяся вокруг одной из его ягодиц. Справа от меня мое собственное предыдущее воплощение переплелось с пышнотелой Бетси. Мы возлегали в одной из поз кама-сутры, она – на своем правом бедре, я – на левом, ее нога обвивала мое туловище, а все мое тело как-то сложно вращалось вокруг нее.

Испытывая нечто, вроде холодного ужаса, я наблюдал за тем, как владею ею. Хотя я множество раз видел сцены копуляции в различных программах по «трехмеру», на пляжах, иногда на вечеринках, впервые в своей жизни я стал свидетелем собственного участия в подобном акте, и был потрясен абсурдностью того, что видел: этими идиотскими вздохами, искаженными чертами, сладострастными судорогами. Бетси прямо-таки блеяла от похоти, наши болтающиеся в воздухе конечности несколько раз изменяли ритм и такт своих движений, мои сведенные судорогой пальцы вонзились глубоко в ее мясистые ягодицы, механические толчки и тычки все продолжались и продолжались. И по мене того, как я привыкал к этому зрелищу, ужас мой постепенно угасал, пока в конце концов я не обнаружил в себе чисто уже клиническую отрешенность, с которой я стал относиться к происходящему. Сам собой высох пот, выступивший от страха по всему моему телу, и вот я уже стоял в комнате со скрещенными на груди руками и хладнокровно взирал на бурную деятельность на полу. Сэм улыбнулся и кивнул мне, как бы говоря, что я выдержал экзамен. Он еще раз перенастроил мой таймер, и мы шунтировались вместе. Комната Сэма была теперь свободна от предававшихся блуду и тех запахов, которыми это сопровождалось.

– Где мы теперь? – спросил я.

– Мы вернулись назад на тридцать один час и тридцать минут. Пройдет совсем немного времени, и мы с тобою захотим пройти в ванную комнату, но мы не будем здесь задерживаться, дожидаясь этого. Давай лучше вернемся в верхнюю часть города.

Мы проследовали через более высокие городские уровни, пока не очутились в старом Нью-Орлеане под усыпанным звездами небом.

Роботы, которые ведут регистрацию всех чудаков, приходящих сюда подышать свежим воздухом, сверили, кто мы такие, после чего мы прошли дальше, выйдя на тихие и пустынные улицы. Вот и Бурбон-стрит, вот покосившиеся от ветхости здания подлинного французского квартала. Скрытые камеры, вмонтированные в ажурные решетки балконов, неусыпно следили за нами, ибо в этом покинутом жителями районе люди невинные могут стать жертвой развратников, а богатые туристы – добычей мародеров, которые рыщут по этому находящемуся на поверхности городу.

Правда, мы не настолько долго задержались наверху, чтобы нарваться на неприятности. Сэм внимательно осмотрелся вокруг, на какие-то несколько секунд призадумался и принял решение, чтобы мы стали у стены одного из домов. Когда он производил настройку моего таймера на еще одно шунтирование, я спросил у него:

– А что будет, если мы материализуемся в пространстве, которое уже занято кем-нибудь или чем-нибудь?

– Это исключено, – пояснил Сэм. – Срабатывают автоматические амортизаторы и отшвыривают нас мгновенно к нашей отправной точке. Но это сопровождается большим расходом энергии, что очень не нравится Службе Времени, поэтому мы всегда стараемся прежде, чем осуществить прыжок во времени, подыскать для шунтирования такое место, где подобные препятствия исключены. Вот как раз место рядом со стеной здания обычно вполне подходит для того, чтобы избежать подобной коллизии, при условии, разумеется, что стена находится на том же месте в том времени, куда ты намереваешься шунтироваться.

– И куда же мы следуем теперь?

– Шунтируйся и увидишь сам, – сказал он, и осуществил прыжок. Я последовал его примеру.

Город снова бурлил жизнью. Люди в одеждах, характерных для двадцатого столетия, сновали по его улицам: мужчины в галстуках, женщины в юбках, доходивших до колен и прикрывавших тем самым наиболее соблазнительные места, одежда закрывала даже соски грудей. Автомобили, шумно тарахтевшие вокруг нас, создавали такой мерзкий чад, что мне страх как захотелось вырвать. Надрывно гудели сигнальные сирены автомашин, отбойные молотки вспарывали грунт. Повсюду шум, вонь, грязь.

– Добро пожаловать в 1961 год, – произнес Сэм. – Только что принял присягу в качестве президента Джон Ф. Кеннеди. Самый первый из Кеннеди, секешь? Вот эта штуковина у нас над головой – реактивный самолет. А это светофор.

Он подсказывает, когда можно безопасно перейти улицу. А вот там, повыше, фонари уличного освещения. Они электрические. Еще не существует нижних уровней. Здесь перед нами весь город, город Новый Орлеан как единое целое. Тебе здесь нравится?

– Побывать в таком месте весьма интересно. Но мне не хотелось бы жить здесь.

– У тебя голова кружится? Тошнит? Ты испытываешь отвращение?

– Трудно разобраться.

– В этом нет ничего зазорного. Всегда испытываешь легкий временной шок при первом взгляде на прошлое. Оно всегда почему-то кажется наполненным не очень-то приятными запахами, и в нем царит больший беспорядок, чем ты предполагал. Некоторые кандидаты отказываются от своего намерения работать в Службе Времени в первый же момент, когда шунтируются в достаточно отдаленное время вверх по временной оси.

– Я не отступлюсь.

– Хороший мальчик.

Я продолжал наблюдать за сценами из жизни города, видел женщин, чьи груди были заключены в тугие корсеты под одеждой, мужчин с багровыми лицами, будто они страдали от удушья, пронзительно визжавших детей. Будь объективен, сказал я самому себе. Считай себя студентом, изучающим другие времена, другие культуры.

Кто-то показал на нас и закричал:

– Эй, смотрите, битники!

– Скорей отсюда, – сказал Сэм. – Нас засекли.

Он отрегулировал мой таймер. Мы совершили прыжок.

Тот же город. Столетием ранее. Те же дома, элегантные, кажущиеся вневременными в своей блеклой окраске. Ни светофоров, ни отбойных молотков, ни уличных фонарей. Вместо автомобилей по улицам, пересекающим старые кварталы, лениво тащатся повозки.

– Мы не можем здесь оставаться, – сказал Сэм. – Это 1858 год. Наша одежда вызывает у местных жителей немалые подозрения, а мне совсем не хочется делать вид, будто я невольник.