Настройки шрифта

| |

Фон

| | | |

 

Орсон Скотт Кард

 Задира и дракон



Перевод И. Иванова

   Паж, запыхавшись, вбежал в графские покои: он давно уже не опаздывал на хозяйский зов. Граф считал, что паж всегда должен быть поблизости; любая задержка бесила вельможу, и тогда пажа могли отправить на конюшню.

   - Я здесь, ваше сиятельство! - выпалил паж.

   - «Ваше сиятельство», - передразнил граф. - Опять тащился нога за ногу?

   Граф глядел в окно, держа в руках бархатное женское платье, затейливо расшитое золотом и серебром.

   - Похоже, надо созвать совет, - сказал он. - Но до чего же не хочется выслушивать болтовню и гогот моих рыцарей. Они наверняка рассердятся, как думаешь?

   Прежде граф никогда не советовался с пажом, и тот растерялся.

   - С чего бы рыцарям сердиться, мой господин? - наконец ответил паж.

   - Видишь этот наряд? - Граф отвернулся от окна и помахал платьем перед носом пажа.

   - Да, мой господин.

   - И что ты о нем скажешь?

   - Богатый наряд, мой господин. Но важно еще, кто его наденет.

   - Я заплатил за него одиннадцать фунтов серебром.

   Паж кисло улыбнулся. Рыцарь средней руки тратил в год ровно половину названной суммы на оружие, одежду, пищу, кров над головой, и при этом у него еще оставались деньги на женщин.

   - И это платье - далеко не единственное, - сообщил граф. - Я купил много таких.

   - Но для кого, мой господин? Вы собрались жениться?

   - Не твое дело! - загремел граф. - Ненавижу тех, кто сует нос, куда не просят!

   Он снова повернулся к окну: в сорока футах от стены замка рос могучий раскидистый дуб, ветви которого затеняли солнце.

   - Кстати, какой сегодня день? - спросил граф.

   - Четверг, мой господин.

   - Я про день спрашиваю, дубина!

   - Одиннадцатый после Пасхи.

   - Опять просрочил с уплатой дани, - проворчал граф. - Надо было уплатить еще в Пасху. Скоро герцог обязательно хватится, что моих денежек нет.

   - Так почему бы вам не заплатить?

   - Чем? Меня хоть вниз головой повесь - не вытряхнешь ни фартинга. Да что там дань герцогу! У меня вообще не осталось денег. Ни оружейных, ни подорожных, ни конских. Зато, парень, у меня есть роскошные наряды!

   Граф уселся на подоконник.

   - Герцог может явиться не сегодня-завтра, прихватив самое лучше средство для выколачивания налогов.

   - Что же это за средство?

   - Армия, - вздохнул граф. - Давай, парень, созывай совет. Я знаю своих рыцарей: без шума и злословия не обойдется, но в бой они пойдут.

   Паж в этом сомневался.

   - Они очень рассердятся, мой господин. Вы уверены, что они будут сражаться?

   - Еще как уверен, - сказал граф. - А если не будут, герцог их убьет.

   - За что?

   - За нарушение присяги, которую они мне принесли. Не мешкай, парень, собирай совет.

   Паж кивнул. На душе у него было невесело. Он тревожился не столько из-за графа (сегодня этот сумасброд обошелся с ним еще мягко, мог бы и похуже), сколько за себя. Людигерцога наверняка ворвутся в замок, перевернут все вверх дном, станут насиловать женщин, графа упрячут в темницу, а пажу дадут пинка под зад и велят убираться в родительский дом.

   Но служба есть служба. Выйдя от графа, паж двинулся по замку, громко выкликая:

   - Граф созывает совет! Всех благородных рыцарей приглашают на совет к его сиятельству!

   Борка послали за элем в холодный погреб под кухней замка. Пройдя вдоль рядов бочек, он выбрал одну и взвалил ее на плечи. Нельзя сказать, что он поднял бочку играючи,но под ее тяжестью даже не согнулся. Наклонив голову (потолок здесь был очень низким), Борк медленно двинулся вверх по ступенькам. Такую бочку могли поднять только двое обычных мужчин, и то с сопением и кряхтением, а на перетаскивание нескольких бочек в графском замке раньше тратили добрую половину дня. Однако Борк был великаном или, во всяком случае, считался таковым по меркам того времени. Сам граф едва дотягивал до пяти футов, а Борк был выше его на целых два фута и имел силу быка.

   Завидев его, люди расступились.

   - Ставь сюда, - велел повар, занятый приготовлением обеда. - Только не урони.

   Парень не уронил тяжеленную бочку и не рассердился на воркотню повара, считавшего Борка тупицей и растяпой. Эти слова великан слышал всю жизнь, едва ли не с трехлетнего возраста, когда стало ясно, каким он вырастет. «Сила есть - ума не надо». Рослых и сильных всегда считали тупицами и растяпами, и в этом была доля правды. Борк был настолько силен, что нередко совершал то, о чем и не помышлял, - не по худому умыслу, а случайно.

   Однажды учитель военного дела, восхитившись силой Борка, предложил научить его драться на тяжелых боевых мечах. Борку тогда исполнилось двенадцать, но мальчишка легко размахивал увесистыми взрослыми мечами.

   - А теперь давай, нанеси мне удар, - велел Борку учитель.

   - Меч-то острый. Больно будет, - простодушно заметил юный великан.

   - Не беспокойся. Я не подпущу тебя близко.

   За свою жизнь этот человек обучил искусству сражения как минимум сотню рыцарей, но никому из них не удавалось его достать. Поэтому, когда Борк замахнулся тяжелым мечом, учитель и не подумал заслониться щитом. Он никак не мог предвидеть, какой чудовищный удар нанесет ему этот мальчишка, но меч Борка легко пробил щит. Сам того не желая, Борк отсек учителю левую руку по самое предплечье - еще немного, и меч вонзился бы тому прямо в грудь.

   Да, неуклюжим парнем рос этот Борк! Трагический случай с учителем положил конец его мечтам стать рыцарем: оправившись, калека потребовал, чтобы Борка отправили на кухню или в кузницу. Пускай себе рубит пополам говяжьи туши и тащит к огню. Если дать ему топор побольше, не пройдет и получаса, как он свалит здоровенное дерево, а за день обеспечит замок дровами на целый месяц.

   Паж, наконец, добрался и до кухни.

   - Слушай, повар, граф созывает рыцарей на совет. Им понадобится эль. Много эля.

   Повар смачно выругался и запустил в пажа морковкой.

   - У графа семь пятниц на неделе! Вечно добавит мне работенки.

   Когда паж скрылся, повар повернулся к Борку.

   - Волоки бочку в зал, да поживей. Только не урони по дороге.

   - Не уроню, - пообещал Борк.

   - Не уронит, как же, - пробормотал повар, рассерженный капризами графа. - Силы, как у быка, но и ума не больше.

   Борк потащил бочку в большой зал. Там было холодно, хотя снаружи вовсю светило солнце. Впрочем, во всем замке было холодно и мрачно - поскольку на дворе стояла весна, дрова берегли.

   Рыцари неторопливо сходились в большой зал и усаживались на длинные скамьи вокруг массивного щербатого стола. Они не забыли прихватить с собой кружки; на советах графа эль всегда лился рекой. В детстве Борк любил смотреть, как рыцари упражняются с оружием, но, повзрослев, понял, что кружками они владеют лучше, чем мечами. Да и застолья кажутся им куда привлекательнее войны.

   - А-а, Задира Борк пожаловал, - приветствовал его один из рыцарей.

   Борк слегка улыбнулся. Он давно научился не обижаться на это прозвище.

   - Как поживает конюшенный Сэм? - язвительно спросил другой рыцарь.

   Борк покраснел и молча побрел обратно на кухню. От нечего делать рыцари вовсю смеялись над его скудоумием.

   - Откуда же взяться мозгам, если у него все в рост пошло, - заявил один из графских вояк.

   - А жрет он, должно быть, как лошадь, - отозвался другой, скривив губы в ехидной усмешке. - Наверное, поэтому минувшей зимой и разразился таинственный падеж средиовец.

   Раздался взрыв хохота, который сопровождали громкие удары кружек по столу.

   Вернувшийся на кухню Борк весь дрожал. Ему никуда было не скрыться от насмешек рыцарей, они доносились даже сквозь каменные стены.

   - Не серчай на них, парень, - сказал повар. - Они ж не со зла, просто подтрунивают.

   Борк кивнул и улыбнулся. Так было всегда - над ним постоянно подтрунивали, и Борк знал, что иного отношения не заслуживает. Люди вправе были обращаться с ним жестоко, ведь не зря его прозвали Задирой Борком!

   Когда Борку было три года, он уже выделялся среди других детей ростом и силой. Тогда у него был единственный дружок - красивый деревенский мальчишка по имени Мигун, обожавший играть в рыцарей. Из лоскутов, кусков кожи и полосок жести этот парнишка смастерил себе доспехи, а из сломанных вил, найденных возле свиного хлева, сделал копье.

   - Ты будешь моим боевым конем, - объявил Борку Мигун.

   Взобравшись на спину приятеля, он часами ездил на нем, и Борк ничуть не возражал: ему очень нравилось быть рыцарским конем. По сути, то был предел его мечтаний, хотя потом Борк удивлялся, как это он позволил навязать себе столь унизительную роль. Однажды Сэм, сын конюшенного, принялся высмеивать неказистые доспехи Мигуна. Дело кончилось дракой на кулаках, и Сэм до крови расквасил Мигуну нос. Тот застонал так, словно был при смерти, и Борк решил расквитаться за друга. Сэм был старше его на целых три года, но это не помешало Борку как следует отколотить обидчика.

   С тех пор Сэм страдал косноязычием и часто падал. Челюсть, которую в нескольких местах сломал ему Борк, плохо срослась, и он оглох на одно ухо.

   Когда Борк понял, что натворил, ему стало страшно и стыдно, однако Мигун уверял, что Сэм получил по заслугам.

   - Сэм старше меня и выше на целую голову, - говорил он Борку. - Вспомни, кто первым начал драку. Он и есть настоящий задира, а задир надо наказывать.

   Несколько лет подряд Мигун и Борк были грозой всей деревни. Мигун постоянно лез в драку, и вскоре деревенские мальчишки научились не связываться с ним. Если Мигун не мог справиться с противником, он звал на помощь Борка. Правда, после драки с Сэмом юный великан уже никого не бил так жестоко, и все равно мальчишкам крепко от него доставалось, что очень нравилось Мигуну.

   А потом Мигуну надоело играть в рыцарей, он забросил доспехи, отпустил на все четыре стороны своего боевого коня и свел дружбу с недавними врагами. Тогда-то Борка и начали звать Задирой. Именно Мигун убедил деревенских ребят, что единственный злодей в деревне - Борк, и однажды тот подслушал разглагольствования бывшего приятеля:

   - Он вдвое сильнее любого из нас, но дерется только потому, что никто не может дать ему отпор. Борк - трус и задира. А задир надо наказывать.

   Мигун был прав, Борк это знал и с тех пор не мог избавиться от чувства стыда. Он помнил испуганные взгляды мальчишек, с которыми дрался - пусть не по своей воле, а защищая друга; помнил их глаза, умоляющие о пощаде. Однако Мигун истошно кричал и корчился от боли, и Борк, подавляя ужас, налетал на очередного обидчика. В конце концовМигун вышел сухим из воды, но Борку до сих пор приходилось расплачиваться за детские грехи, и он расплачивался, молча снося насмешки рыцарей; день за днем терпя одиночество; выполняя тяжелую работу, чтобы его сила служила людям, а не причиняла вред.

   Но это не означало, что Борк был доволен своей участью. Вот и сейчас из-за насмешек рыцарей у него на глаза навернулись слезы, и это заметил повар.

   - Никак реветь вздумал? Брось, парень, - сказал повар. - Только соплей в суп напустишь. А если уж тебе приспичило лить слезы, иди отсюда куда-нибудь!

   Так Борк оказался возле дверей большого зала, решив с тоски поглазеть на рыцарей. Трудно сказать, случайно он там оказался или нет, но, как любят выражаться летописцы и сочинители баллад, Борк ступил навстречу своей судьбе.

   - И куда же подевались деньги на уплату дани? - недовольно спросил один из рыцарей. - По-моему, грех жаловаться на прошлогодний урожай. Вашему сиятельству хорошозаплатили за проданное зерно.

   Рассерженные рыцари - зрелище не из приятных, но они были вправе сердиться и требовать ответа: ведь это им, а не кому-то другому предстояло биться с людьми герцога. Само собой, они не собирались успокаиваться, пока им не скажут правду.

   - Друзья мои, - начал граф. - Мои верные, преданные друзья. На свете есть нечто более важное, чем деньги. Я потратил все свое серебро на то, что важнее всякой дани, важнее мира и долгой жизни. Я потратил его на… красоту. Не на создание красоты, а на ее украшение.

   Рыцари молча слушали, потому что, несмотря на свирепость и грубость нрава, каждый из них понимал истинную красоту. Поклонение красоте считалось неотъемлемым качеством рыцаря.

   - Моим заботам был доверен драгоценный камень, по своему совершенству превосходящий любой бриллиант. На меня легла обязанность создать для этой драгоценности такую достойную оправу, какую только можно купить за серебро. Мне трудно объяснить это, я могу лишь показать.

   Граф позвонил в серебряный колокольчик. За его спиной неслышно открылась потайная дверь (таких дверей в замке было несколько), и в зале появилась высохшая старуха. Граф что-то прошептал ей на ухо, старуха поспешно скрылась в потайном ходе.

   - Кто она? - посыпались вопросы.

   - Нянька моих детей, заменившая им мать. Как вы помните, моя жена умерла в родах, но до сих пор никто из вас не знал, что наш ребенок остался жив. Все думали, что у меня есть лишь двое сыновей, но теперь я раскрою секрет: у меня не двое, а трое детей, и третий ребенок - не сын.

   Граф видел, как рыцари наморщили лбы, силясь разгадать эту загадку. Неудивительно: ведь сегодня они долго упражнялись в полном боевом облачении, да еще на весеннем солнцепеке.

   - Мой третий ребенок - дочь.

   - А-а, - облегченно вздохнули уставшие от умственных усилий рыцари.

   - Поначалу я прятал ее, ибо мне тягостно было видеть напоминание о горячо любимой жене, умершей в родовых муках. Через несколько лет я справился с горем и решил взглянуть на дочь, которая оказалась необыкновенно красивой девочкой. Признаться, такого красивого ребенка я еще никогда не видел. Я назвал ее Брунгильдой и с той поры всей душой ее полюбил. Я стал самым заботливым отцом на свете, но не позволял дочери покидать ее покои. Конечно, сейчас вы спросите, почему.

   - Конечно, спросим, - хором подтвердили несколько рыцарей.

   - Моя дочь росла такой красавицей, что я боялся, как бы ее не похитили. Правда, я ежедневно ее навещал и говорил с нею. С годами Брунгильда становилась все прекраснее, но то была уже красота не ребенка, а юной девушки. И это прекрасное создание было вынуждено носить старые платья, оставшиеся от матери. Мое сердце буквально обливалось кровью, ведь красота Брунгильды достойна фламандских кружев, венецианского бархата, флорентийских шелков и самых лучших драгоценностей. Сейчас вы сами увидите, куда и на что я потратил деньги - и, поверьте, они были потрачены не впустую.

   Потайная дверь снова отворилась, и старуха ввела в зал Брунгильду.

   Борк, стоя в дверях зала, громко вздохнул. Но никто его не услышал, потому что все рыцари тоже громко вздохнули.

   Граф не преувеличивал: взорам собравшихся предстала редкая красавица. Ее походка была бесшумной, ее ниспадавшие до плеч темно-рыжие волосы напоминали огненный водопад. От долгого затворничества лицо Брунгильды стало бледным, но когда она улыбнулась, ее улыбка напомнила луч солнца в ненастный день. Никто из рыцарей не решился долго глядеть на ее стан, поскольку им безумно захотелось заключить девушку в объятия. Почувствовав это, граф сказал:

   - Должен предупредить: тот, кто дотронется до нее, будет иметь дело со мной. Брунгильда - девственница и девственницей выйдет замуж. Даже если бы некий король предложил мне половину своего королевства, чтобы провести с нею ночь, я счел бы это оскорблением.

   - Приветствую вас, господа рыцари, - с улыбкой произнесла Брунгильда.

   Голос ее был подобен шелесту листьев под летним ветерком. Рыцари, сраженные ее красотой, дружно упали на колени.

   Но, пожалуй, никого так не поразила красота Брунгильды, как Борка. Едва девушка появилась в зале, неуклюжий великан позабыл обо всем на свете и уже не видел ничего, кроме ослепительно прекрасной Брунгильды. Такое случилось с ним впервые. Нет, Борк не мечтал обладать этим совершенством; он хотел, чтобы это совершенство безраздельно властвовало над ним. Борк жаждал до конца своих дней служить Брунгильде, лишь бы та улыбнулась ему. Ради нее он был готов умереть, только бы услышать напоследок: «Я не возражаю, чтобы ты меня любил».

   Если бы он был рыцарем, он облек бы свои чувства в возвышенные слова. Но Борк был неотесанным деревенщиной, поэтому чувства родились в его сердце раньше, чем разум сумел их оценить и найти пристойную форму для их выражения. Не замечая никого, кроме Брунгильды, он двинулся прямиком к ней, и его тень показалась рыцарям тенью пролетевшей над головами смерти. Потом испуг графских вояк сменился злобой - и неудивительно! Этот кухонный увалень взял в свои ручищи изящные белые ручки Брунгильды.

   - Я люблю тебя, - сказал Борк, даже не пытаясь скрыть струящихся по щекам слез. - Позволь мне на тебе жениться.

   Несколько рыцарей все же не растерялись, грубо схватили Борка и потащили прочь, чтобы наказать за неслыханную дерзость. Но великан легко их всех расшвырял. Рыцари разлетелись в разные стороны и тяжело рухнули на каменный пол, но Борк даже не обернулся, его взгляд был прикован к Брунгильде.

   А девушка с нескрываемым удивлением смотрела на него. Нет, не облик Борка ее поразил; она сразу заметила, до чего же парень неказист и нескладен. И в произнесенных им словах тоже не было ничего особенного. Брунгильде с детства твердили, что такие слова говорят все мужчины и потому незачем обращать на них внимание. Больше всего Брунгильду поразила неподдельная искренность лица Борка. Такого она еще никогда не видела, и это зачаровало ее.

   Граф пришел в ярость. У него на глазах деревенский увалень коснулся божественных рук его дочери! Зрелище было просто невыносимым.

   Но увалень обладал изрядной силой. Чтобы оторвать его от Брунгильды, придется затеять настоящее сражение. Рыцари будут только рады проучить негодяя, однако… А вдруг в суматохе пострадает его бесценное сокровище - его дочь? Нет, это животное надо одолеть не силой, а хитростью.

   - Послушай, дружище, - с напускной веселостью произнес граф. - Ты что ж, не успел увидеть мою дочь, как уже сватаешься к ней?

   Борк пропустил эти слова мимо ушей.

   - Я буду тебя охранять, - пообещал он девушке.

   - Как его зовут? - шепотом спросил граф у ближайшего рыцаря. - Имя вылетело у меня из головы.

   - Борк, ваше сиятельство.

   - Мой дорогой Борк, - с прежним напускным дружелюбием сказал граф. - При всем уважении к серьезности твоих намерений должен заметить, что моя дочь - благородного происхождения, а ты даже не рыцарь.

   - Так я им стану, - ответил Борк.

   - Тут одного желания мало, дружок. Ты должен совершить какой-нибудь отважный поступок, тогда я смогу посвятить тебя в рыцари, а уж после поговорим обо всем остальном. А пока ты даже не имеешь права брать мою дочь за руку. Почему бы тебе, как разумному и честному парню, не вернуться на кухню?

   Борк и виду не подал, что слышит графа, а продолжал глядеть в глаза девушки. Брунгильда сама нашла выход из щекотливого положения.

   - Борк, отныне я на тебя рассчитываю, - сказала она. - Но сейчас, если ты не вернешься на кухню, мой отец разгневается.

   «Она права, - подумал Борк. - Она тоже ко мне неравнодушна, если не хочет, чтобы я из-за нее пострадал».

   - Только ради тебя, - сказал потерявший голову Борк. С этими словами он повернулся и вышел из зала. Опустившись на стул, граф шумно вздохнул.

   - Давно нужно было от него избавиться. Мозгов - как у ягненка, а нрав - как у бешеного быка. Пусть сегодня ночью кто-нибудь исправит мою оплошность. Дождитесь, покаон заснет, иначе всякое может случиться. А нам перед битвой раненые ни к чему.

   Напоминание о битве протрезвило даже тех, кто допивал пятую кружку эля. Старуха приготовилась увести Брунгильду.

   - Нет, не в потайную комнату. Отведешь ее в ту, что рядом с моей спальней, - сказал граф. - Хорошенько запри дверь, выставь двойную охрану, а ключ оставь у себя.

   Когда старуха увела девушку, граф оглядел рыцарей и сказал:

   - Теперь вы знаете, ради чего, вернее, ради кого я опустошил казну. Я не мог поступить иначе.

   И никто из рыцарей не сказал графу, что он потратил деньги зря.

   Уже под вечер к стенам замка явился герцог со своим войском и стал требовать дань. Ни граф, ни его рыцари не ожидали от герцога такой прыти. Платить дань граф, разумеется, отказался, и герцог послал ему традиционный вызов на бой. Однако силы были неравны: у герцога было в десять раз больше воинов, и граф ответил на вызов дерзостью,предложив взять его замок штурмом. Остроумие господина дорого стоило посланцу графа, тот вернулся назад с кожаным мешочком, в котором лежал его отрезанный язык.

   По сути, битва уже началась, и за этим первым актом жестокости последовали другие.

   Караульный, скучавший на южной стене замка, поплатился за недостаток бдительности: лучникам герцога удалось незаметно пробраться к раскидистому дубу и так же незаметно забраться на его ветви. Метко пущенная стрела навсегда избавила караульного от скуки, и когда его труп рухнул вниз, в замке почуяли неладное, но было уже поздно.

   Не менее дюжины лучников осыпали стены замка тучей стрел, и ни одна из них не пролетела мимо. Благородные рыцари не особо спешили лезть под стрелы, пока косившие только оруженосцев. Наконец граф приказал всем покинуть стены. Поскольку двуногие мишени исчезли, лучники герцога начали стрелять по четвероногим - по коровам и овцам, толпившимся в открытых загонах возле замка. Защитить несчастную скотину было невозможно, и к сумеркам в загонах не осталось ни одной живой коровы и овцы.

   - Что теперь делать? - сокрушался повар. - Сейчас тепло, и мясо быстро стухнет.

   - А ледник у тебя на что? - рассердился граф. - Это наш запас продовольствия, и ты отвечаешь за него головой. Еще не хватало во время осады умереть с голоду.

   Всю ночь Борк не смыкал глаз, разделывая туши и перетаскивая их в ледник. Поначалу графские крестьяне, схоронившиеся в замке, пытались ему помогать, но быстро устали. Пока они тащили до ледника одну говяжью тушу, Борк успевал обернуться трижды.

   Видя, как трудится Борк, граф сказал рыцарям, чтобы его не трогали до утра.

   За всю ночь Борк сумел лишь пару раз ненадолго вздремнуть, но едва он засыпал, как повар будил его и приказывал продолжать работу. Когда рассвело и лучники герцога возобновили обстрел, неубранными оставались лишь двадцать овечьих туш. Они остались в дальнем загоне, у Борка не хватило времени туда добраться. Повар доложил об этом графу.

   - Ты с ума сошел - выкидывать столько мяса! - накинулся на него граф.

   - Но если Борк пойдет за этими баранами, его убьют.

   Граф выразительно посмотрел на повара.

   - Либо ты пошлешь туда Борка, либо пойдешь сам.

   Повар не знал, что Борку вынесен смертный приговор, и постарался спасти парня. Он взял кастрюлю попрочнее, обернул голову Борка тряпкой и надел на него этот импровизированный шлем. Вместо щита повар дал ему массивную крышку от самого большого котла.

   - Это все, чем я могу тебе помочь, - сказал повар.

   - Но как же я стану таскать овец? - изумился Борк. - Щит будет мне мешать!

   - Граф приказал не оставлять снаружи ни одной туши. А если пойдешь без щита - тебя прихлопнут, как муху.

   Борк призадумался. Задачка была не из легких, да и времени на ее решение не оставалось.

   - Вот что я думаю - твоя крышка меня все равно не убережет. Надо сделать так, чтобы лучники вообще перестали стрелять.

   - И как это сделать? - спросил повар, но Борка уже не было рядом.

   В кузнице парень взял тяжелый топор.

   - Не вовремя ты собрался за дровами, - проворчал кузнец.

   - Сейчас как раз самое время, - ответил Борк.

   Он взял топор в правую руку, крышку от котла - в левую и вышел во внутренний двор. Лучники герцога сразу выпустили по нему несколько стрел, но те ударились в крышку, не причинив Борку вреда. Борк добрался до ворот и потребовал, чтобы опустили подъемный мост. Скрипя цепями, мост опустился, великан вышел за ворота и направился прямо к дубу, на котором засели лучники.

   Герцог издали наблюдал за происходящим, стоя возле ослепительно белого шатра с желтым гербом. Завидев Борка, герцог спросил:

   - Кого это они выпустили: человека или медведя?

   Приближенные молчали. Они и сами не знали, что это за существо.

   Лучники не переставая стреляли по Борку, но чем ближе он подходил к дубу, тем труднее им становилось целиться и тем лучше защищала его крышка котла. Добравшись наконец до дерева, парень поднял крышку над головой и принялся рубить дуб. Что ни удар - то фонтан щепок. Даже одной рукой Борк рубил намного сноровистей и быстрее, чем обычный дровосек - двумя.

   Борк был поглощен работой и не заметил, как его левая рука слегка опустилась, но вражеский лучник немедленно воспользовался этой оплошностью. Стрела просвистела мимо «щита» и вонзилась Борку в руку.

   Борк едва не выронил «щит», но сохранил присутствие духа. Вогнав лезвие топора в землю, он пристроил крышку котла так, чтобы она покоилась на топорище и упиралась в ствол дуба. Прикрыв себя таким образом, Борк принялся осторожно вытаскивать стрелу. Но наконечник оказался зазубренным, и Борк, обломив древко, протолкнул обломок врану, а потом выдернул его с другой стороны. Ему было нестерпимо больно, но он знал, что стрелу во что бы то ни стало надо извлечь. Превозмогая боль, Борк вновь прикрылся своим «поварским щитом» и продолжал рубить. Белая впадина, опоясывавшая ствол могучего дерева, становилась все глубже. Из раненой руки текла кровь, однако Борк продолжал махать топором, и вскоре кровотечение остановилось.

   Люди графа, следившие за ним со стены замка, поняли, что его затея не настолько безрассудна, как им сперва показалось. Решив помочь парню, они открыли стрельбу из луков. Густая листва надежно скрывала лучников герцога, но несколько стрел все же попало в цель. Раненые рухнули на землю, там их прикончили стрелы. Остальные лучники, испугавшись, постарались как следует укрыться.

   Между тем участь дуба была предрешена. От каждого удара топора он вздрагивал все сильней и, наконец, заскрипел и покачнулся. Дровосеки научили Борка рубить дерево так, чтобы оно упало в нужную сторону. Срубленный дуб рухнул вдоль южной стены замка, лишив вражеских лучников возможности перебраться через ров, а когда они попытались прорваться к своим, люди графа всех их перестреляли.

   Один из раненых, понимая, что ему не спастись, решил отомстить Борку за себя и за своих товарищей. Выхватив нож, он в дикой ярости кинулся в бой, и у великана не оставалось иного выхода, кроме как взмахнуть топором… и убедиться, что человеческое тело куда мягче древесины.

   Герцог, видя, как неизвестный гигант разрубил его лучника пополам, удивленно воскликнул:

   - Откуда у графа это чудовище? Где он только отыскал такую зверюгу?

   Перепачканный своей и чужой кровью, Борк побрел к подъемному мосту. Вскоре мост опустился, но не для него: из ворот замка выехал граф с полусотней рыцарей, доспехи которых ярко блестели на солнце.

   - Я решил дать герцогу бой, - заявил Борку граф. - Ты тоже должен сражаться, и если останешься жив, я посвящу тебя в рыцари.

   Борк опустился на колени.

   - Благодарю вас, ваше сиятельство, - радостно произнес он.

   Граф с легким замешательством посмотрел на него, а потом громко скомандовал:

   - Тогда вперед! В атаку!

   Борк даже не заметил, что рыцари не выстроились в боевой порядок; повинуясь приказу, он двинулся навстречу вражескому войску. Граф поглядел ему вслед и улыбнулся.

   - Ваше сиятельство, прикажете ехать за ним? - спросил один из рыцарей.

   - Не торопись. Пусть сперва герцог с ним разберется, - ответил граф.

   - Но ведь Борк срубил дуб и спас ваш замок.

   - Да. Он - отчаянный храбрец, - согласился граф. - И отчаянный упрямец. Ему втемяшилось в голову добиться руки моей дочери. Мне это вовсе не нужно.

   - Если мы поможем Борку, мы сможем победить. Но если он погибнет, герцог убьет нас всех, - сказал другой рыцарь.

   - Есть кое-что поважнее победы, - тоном, не терпящим возражений, заявил граф. - Сможете ли вы жить с чистой совестью, если Брунгильда - это воплощение совершенства - достанется такому мужлану, как Борк?

   Рыцари молча глядели, как Борк в одиночку приближается к вражескому войску.

   Борк шагал по полю, не сомневаясь, что за ним следуют доблестные рыцари графа. С раннего детства он восхищался сияющими доспехами рыцарей и их замечательным оружием. Значит, они умеют не только пировать в замке, раз не побоялись… Но почему за спиной не слышно топота копыт? Обернувшись, Борк увидел, что рыцарские доспехи по-прежнему блестят у ворот замка. А до воинства герцога оставались считанные шаги - и тут Борку стало страшно.

   Он не понимал, почему враги до сих пор не утыкали его стрелами. Нет, они не воздавали должное его храбрости. Просто его приняли за рыцаря. Если бы герцог знал, что к ним идет вовсе не рыцарь, а всего-навсего деревенский парень, подручный повара с графской кухни, труп Борка уже валялся бы посреди поля. Недоразумение спасло великану жизнь.

   - Эй, сэр! - окликнули Борка. - Вы хотите вызвать одного из нас на поединок?

   Только теперь Борк понял, какую великую честь оказал ему граф. От исхода поединка зависел исход всей битвы!

   Сумеет ли он оправдать такое доверие? Отогнав сомнения,

   Борк проговорил:

   - Да, я пришел, чтобы вызвать одного из вас на поединок. Пусть самый сильный и храбрый выйдет биться со мной.

   - Среди нас нет таких великанов! - крикнули Борку люди герцога.

   - Зато у меня нет доспехов.

   В подтверждение своих слов Борк стянул с головы кастрюлю и отшвырнул ее прочь. Потом шагнул вперед, ожидая, когда же из толпы воинов герцога выйдет его противник. Но рыцари расступились перед ним; люди в латах отходили вправо и влево, а Борк шел все дальше, пока не приблизился к самому герцогу.

   - Ты и будешь моим противником? - спросил герцога Борк.

   - Я - герцог. Странно, что никто из моих рыцарей не решился с тобой сразиться.

   - Значит, ты тоже отказываешься от поединка?

   В мужественном голосе Борка прозвучал упрек. Ему казалось, что именно так должен говорить с противником настоящий рыцарь.

   Герцог обвел взглядом своих людей - все они беспокойно переминались с ноги на ногу, стараясь не встречаться с ним глазами.

   - Я принимаю твой вызов, - ответил герцог.

   Он считался человеком мужественным и смелым, но и его пугала мысль о поединке с таким великаном. Однако он знал: если сейчас он дрогнет перед этим богатырем, он не лишится ни титула, ни владений, зато потеряет честь.

   Герцог обнажил меч и двинулся навстречу Борку.

   Такая решимость восхитила Борка. Этот человек сознавал, что может погибнуть в опасном бою, но не отступил. Раз среди его рыцарей не нашлось добровольцев, он не заставил их сражаться за себя, а сам пошел в бой.

   «Почему бы и графу не проявить такое же мужество?» - подумал Борк.

   Он решил сделать все, чтобы оставить герцога в живых; с него хватило крови убитого лучника. Чувствовалось, что герцог благородный человек и только злая ирония судьбы свела их в поединке. «Я не хочу враждовать с таким человеком», - решил Борк.

   Герцог стремительно ринулся в атаку, но Борк сбил его с ног обухом топора. Герцог застонал от боли, на его доспехах появилась глубокая вмятина. Должно быть, Борк сломал ему ребра.

   - Почему бы тебе не сдаться? - спросил Борк.

   - Лучше убей меня!

   - Если ты сдашься, я не стану тебя убивать.

   Герцог удивился, его рыцари начали перешептываться.

   - Даешь слово?

   - Клянусь!

   Предложение было очень необычным.

   - И что ты собираешься со мной сделать? Потребовать за меня выкуп?

   Подумав, Борк покачал головой.

   - Нет, выкупа мне не нужно.

   - Тогда почему ты хочешь оставить меня в живых? Почему не убьешь, чтобы разом избавить своего графа от врага?

   Боль в груди мешала герцогу говорить, но, поскольку кровь горлом не пошла, он надеялся, что все обойдется.

   - Графу нужно лишь одно: чтобы ты ушел и перестал требовать дань. Если ты пообещаешь это сделать, даю слово, всех вас отпустят с миром.

   Герцог и его рыцари молча выслушали предложение Борка. Оно показалось им слишком щедрым, настолько щедрым, что серьезно задевало их честь. Но герцог только что пытался отстоять эту честь, и не кто иной, как Борк, свалил его одним ударом. Поэтому, если странный великан предлагает им убраться восвояси, стоит ли с ним спорить?

   - Хорошо. Даю слово, что впредь не буду взимать с графа дань и немедленно уведу отсюда своих людей.

   - Что ж, в таком случае я передам графу добрую весть, - ответил Борк и, повернувшись, зашагал обратно.

   - До сих пор не могу поверить, что такой грозный рыцарь проявил такое великодушие, - признался своим рыцарям герцог. - С его помощью граф мог бы стать королем.

   Люди герцога осторожно сняли со своего господина доспехи и принялись перевязывать ему грудь.

   - А я с его помощью завоевал бы весь мир, - сказал герцог.

   Увидев, что Борк возвращается, граф удивленно процедил сквозь зубы:

   - Живуч!

   Интересно, что Борк скажет о храбрых рыцарях, не поддержавших его в трудную минуту?

   - Ваше сиятельство! - крикнул Борк, подойдя поближе. - Они сдаются!

   От радости ему хотелось размахивать руками, но он слишком устал.

   - Что? - Граф вопросительно взглянул на приближенных, думая - не послышалось ли ему. - Никак Борк сказал, что они сдаются?

   - Именно, - подтвердил один из рыцарей. - Он их победил.

   - Проклятье! - вскричал граф. - Я этого не вынесу!

   Рыцари недоуменно уставились на своего господина.

   - Если кому и следует одержать победу над герцогом, так это мне! Мне, а не какому-то жалкому простолюдину! Мне, а не великану с тараканьими мозгами! Вперед, в атаку!

   - Зачем? - удивленно воскликнули рыцари.

   - Я сказал: в атаку!

   Граф пришпорил коня, и тот сперва понуро двинулся по полю, а потом поскакал все быстрей и быстрей.

   Борк повидал достаточно рыцарских состязаний и турниров, чтобы понять: его господин решил напасть на герцога. Может, граф не расслышал? Как бы то ни было, атаку надоостановить. Борк дал клятву герцогу, а клятвами не бросаются. Недолго думая, он кинулся наперерез лошади вельможи.

   - А ну, прочь с дороги, дуралей несчастный! - закричал граф.

   Но Борк и не подумал посторониться, и взбешенный граф решил смять его лошадью.

   - Я не пущу вас! - закричал Борк. - Герцог сдался!

   Граф лишь скрипнул зубами и пришпорил коня; он крепко сжал копье, готовясь нанести удар.

   Но мгновение спустя он повис в воздухе, судорожно цепляясь за копье, которое Борк поднял над головой. Рыцарям поневоле пришлось забыть об атаке и поспешить на помощь господину.

   - Ваше сиятельство, - почтительно произнес Борк. - Думаю, вы меня не расслышали. Герцог и его люди сдались, и я дал слово, что, если они откажутся от дани, им позволят уйти с миром.

   Вися на высоте пятнадцати футов над землей, граф счел за благо не спорить с Борком.

   - Я и вправду тебя не расслышал, - сказал он великану.

   - Мне что-то не верится. Зато теперь вы меня слышите? И отпустите герцога и его рыцарей?

   - Ну конечно, дружище Борк. Но сперва ты меня опусти.

   Борк так и сделал.

   Граф с герцогом заключили мировую, и герцог со своими рыцарями отправился домой, не переставая удивляться милосердию рыцаря-великана.

   - Да какой он рыцарь! - брякнул кто-то из слуг.

   - Что? Он - не рыцарь?

   - Нет. Обыкновенный деревенский недотепа. Я тут у одного крестьянина, бывало, кур воровал, он мне и рассказал про этого парня.

   - Так значит, он не рыцарь, - растерянно произнес герцог.

   Потом лицо его побагровело, и рыцари предусмотрительно отступили на несколько шагов, зная, каким бывает герцог в гневе.

   - Ловко нас обманули, - сказал кто-то, желая ублажить господина и смягчить его ярость.

   После недолгого молчания герцог вдруг улыбнулся и сказал:

   - Если он - не рыцарь, графу давно следовало бы посвятить его в рыцари. Этот человек обладает не только силой, но и врожденным благородством. Вы согласны?

   Рыцари были согласны.

   - Не каждый дворянин так верен своему слову, - добавил герцог.

   Конечно, гордость его была уязвлена, но он совладал с собой. В конце концов, они возвращались домой, пусть без дани, но и без потерь. У герцога все еще болели помятые ребра, но думал он сейчас не об этом. Перед его мысленным взором стояла картина: граф, ухватившийся за копье, которое Борк воздел вверх. Зачем великан это сделал? Былали то неуклюжая шутка? Или некое предостережение? Герцогу оставалось лишь гадать.

   Графу казалось, что все катится в тартарары. Он вовсе не хотел устраивать празднество, но все-таки пришлось, и благородные рыцари упились до безобразия. И не только они. Ради такого события в большой зал замка допустили даже крестьян, которые вволю налились дармовым элем и теперь горланили не хуже рыцарей. Все это само по себе было скверно, но хуже всего было то, что рыцари даже не пытались делать вид, будто чествуют графа. Нет, они устроили сборище в честь Борка.

   Граф забарабанил пальцами по столу. Никакого внимания. Господам рыцарям не до него!

   Сэр Альвишар возле очага лапал двух деревенских потаскушек. Сэр Сильвис мочился в кувшин с вином и гоготал во все горло. Из-за его смеха граф едва слышал голоса сэра Брэйга и сэра Умляута. Эта парочка пела и плясала прямо на столе, в такт пению сбрасывая на пол тарелки. Нельзя сказать, что граф не любил шумных пиршеств, но сегодня все лавры достались Борку - этому проклятому верзиле, выставившему его на посмешище перед людьми герцога… Нет, еще того хуже - перед самим герцогом.

   Граф услышал глухое рычание, похожее на рычание приготовившегося к прыжку голодного волка, а когда шум в зале ненадолго приутих, вдруг понял, что рычание вырывается из его собственной глотки.

   «Надо взять себя в руки, - подумал он. - Ведь в выигрыше, в конечном счете, все же остался я, а не Борк. Герцог убрался, теперь не я буду платить ему дань, а он мне. Молва разлетится быстро: граф-де победил герцога. На этом, как ни крути, и зиждется власть. Например, кто такой герцог? Человек, который может победить графа. А кто такой граф? Человек, который может победить барона. А барон - тот, кто может победить всего лишь рыцаря. Но как зовется тот, кто может победить герцога?»

   - Вы непременно должны стать королем, - сказал высокий и статный молодой человек, появившийся рядом с графом.

   Герцог, невольно вздрогнув, поднял на него глаза. Неужели этот малый прочел его мысли?

   - Будем считать, что я тебя не слышал.

   - Нет, вы меня слышали, - возразил юноша.

   - Такие слова попахивают государственной изменой.

   - Только если король сумеет вас победить. Если же победа достанется вам, никто и не заикнется о государственной измене.

   Граф присмотрелся к незнакомцу: темные волосы, расчесанные аккуратнее, чем волосы обычного крестьянина, прямой нос, приятная улыбка, подкупающая грация движений. Однако улыбка юноши была фальшивой, и глаза выдавали, что в нем есть что-то порочное. И опасное.

   - Ты мне нравишься, - сказал граф.

   - Я рад.

   Но, судя по голосу, юноша был вовсе не рад. Он явно успел соскучиться среди пьяной суеты.