Сборник фантастики

Курсанты Академии

Айзеку от друзей с любовью
Рей Брэдбери

ПРЕДИСЛОВИЕ

В детстве любимой моей сказкой была история о маленьком мальчике, которому досталась волшебная машина по приготовлению каши. Она обладала такой бешеной производительностью, что завалила весь город этой самой кашей на добрые три фута.

Чтоб добраться от одного дома к другому или просто пройти по улице, человек должен был вооружиться гигантской ложкой и съесть всю кашу, что преграждала ему путь.

Замечательная придумка! Хотя лично я предпочел бы томатный суп с толстым слоем крекеров. И путешествуешь, и вкусно ешь — все одновременно!

И лично мне кажется, что героя этой истории обязательно должны были бы звать Айзеком Азимовым.

Поскольку со дня нашей первой встречи — а состоялась она на Первой всемирной конференции по научной фантастике в Нью-Йорке в начале июля 1939 года — Айзек только и знал, что всю жизнь путешествовать и пировать. То Астрономическую таблицу попробует на зубок, то вкопается в какую-нибудь другую науку, то вдруг уйдет с головой в религию, а потом — снова в литературу и надолго. О, кто-нибудь вполне мог прозвать его вороной в павлиньих перьях, но это было бы неправильно и несправедливо. Ведь вороны, пусть даже они и в павлиньих перьях, прежде всего фокусируют внимание на ярких, блестящих предметах и хватают их без разбора. Причем предметы эти, как правило, не слишком много весят. Айзек же всю жизнь занимался титаническим трудом, он не просто хватал эти предметы, но пожирал их. Попробовали бы вы дать ему книгу. И через несколько часов, проглотив содержимое, Айзек выныривает из нее, словно из вышеупомянутой каши. Выныривает, так и не утолив голода. Есть ли на свете книги, которые бы он не изучил досконально? Лично я сильно в этом сомневаюсь.

И вот теперь в этой книге представлены почетные ученики, сыновья и дочери Азимова. Возможно, они и не имеют столь мощных машин, способных утопить в каше весь город. Но они тем не менее работают и поглядывают на папу Азимова в надежде получить одобрение.

Я вам даже больше скажу. Лично я всегда чувствовал себя рядом с ним жалкой мошкой по сравнению с каменной крепостью или неукротимым буйством природы. И еще одно. Люди прозвали Айзека трудоголиком. Полная чушь!.. Он раз сто безумно влюблялся.

И при этом у него всегда оставалось в запасе несколько сотен не охваченных любовью, можно даже сказать, девственных территорий. И таких территорий, уверен, будет теперь оставаться все меньше и меньше — с тех самых пор, как Айзек покинул землю и поднялся туда, где наверняка напишет двадцать пять новых Библий!

И все это, заметьте, только за первую неделю пребывания.

Как-то ночью, года два тому назад, мне вдруг приснилось, будто бы я превратился в Айзека Азимова.

Только где-то к полудню жене удалось убедить меня, что баллотироваться в президенты мне все же не стоит.

Да благослови тебя господь, Айзек! Благослови господь и вас, дети Айзека, чьи труды вы можете прочитать в этой книге.

Перевод с английского Н. Рейн

Бен Бова

ВТОРОЕ ПРЕДИСЛОВИЕ

НЕМЕТАЛЛИЧЕСКИЙ АЙЗЕК, ИЛИ ЖИЗНЬ ПРЕКРАСНА

Астрофизики (если уж начинать с мира науки) подразделяют все сущее во Вселенной на три химические категории: водород, гелий и металлы.

Первые два вещества легче сотни с чем-то других известных элементов. Любое вещество, хоть чуточку тяжелее гелия, астрофизики тупо и с упорством, достойным лучшего применения, называют «металлом».

Вселенная примерно на девяносто восемь процентов состоит из водорода и гелия. Астрофизики считают, что Вселенная состоит из большого количества водорода, значительного количества гелия, и лишь малую долю в ее составе занимают металлы.

И вот, хотя Айзек Азимов известен на все нашу планету (а может, и на других тоже его хорошо знают, мы этого пока что не выяснили) прежде всего как писатель-фантаст, если оценивать весь написанный его рукой материал все четыреста с лишним книг, миллионы статей (заметьте, миллионы!) и бог знает что еще, — то собственно научная фантастика составляет тут лишь небольшой процент. И, оценивая творчество Азимова с точки зрения астрофизиков, можно сказать, что научно-фантастические его рассказы — это всего лишь «металлы».

Я хочу восславить именно «неметаллического» Айзека.

Помните его ставший классическим рассказ «Жизнь прекрасна»? Тот самый, где ангел показывает замыслившему самоубийство Джеймсу Стюарту, во что превратился бы его родной город, если бы он, Джимми, не появился на свет?..

Теперь подумайте, во что превратилась бы наша родная планета, если б Айзек Азимов не писал о науке.

А ведь мы едва избежали этой прискорбной участи.

Был такой момент в жизни, когда еще совсем молодой Айзек всерьез задумывался о карьере. И выбирал между научной деятельностью и писательством. Он выбрал последнее, и мир невероятно от этого выиграл.

Зная, что в те примитивные времена жену и семью научной фантастикой не прокормить, Айзек решил писать о научных фактах и выбрал, таким образом, достойную судьбу. А что было бы, если б он занялся медико-биологическими исследованиями?

Да, что было бы?..

Допустим, Айзек выбрал бы скромную и, прямо скажем, скучноватую карьеру средней руки ученого. Ну и пописывал бы себе время от времени научно-фантастические рассказики. Ну, так, в качестве хобби.

И все равно, даже тогда у нас осталась бы целая антология совершенно изумительных повестей и рассказов. Остались бы «Сумерки» и «Некрасивый мальчишка», осталась бы оригинальнейшая трилогия «Академии» и такой шедевр, как «Камешек в небе». Нет, нам определенно следует вернуться к метафоре, с которой начали, поскольку «металлический» Айзек занял достойное место в литературе.

Но тогда бы у нас не было его «водорода» и «гелия», иными словами огромного количества книг, которые вовсе не являются научной фантастикой… Множества книг о науке, а также совершенно чудесных историй, аннотаций к различным литературным произведениям и смешных и неприличных анекдотов.

Если бы все эти годы Айзек отдавал силы и время исключительно медико-биологическим исследованиям, параллельно, в качестве хобби, пописывая научно-фантастические рассказы, мы никогда бы не увидели его замечательных научно-популярных трудов. Вероятно, тогда целое поколение ученых выбрало бы себе другую карьеру — ведь не прочитай они в свое время книг Азимова, им бы и в голову не пришло заняться наукой.

И прогресс во всех областях точных наук замедлился бы. Возможно просто катастрофически.

И миллионы людей во всем мире лишились бы удовольствия узнать и понять основные принципы физики, математики, астрономии, геологии, химии. Они бы не узнали о функциях человеческого организма, о сложнейшем устройстве мозга. Поскольку книги, из которых они все это узнали, причем с таким интересом и удовольствием, просто не были бы написаны.

И целые издательства разорились бы, это несомненно, без того стабильного и немалого дохода, который в течение десятилетий приносили им труды Айзека. И будут приносить еще — на протяжении многих-многих десятилетий. А такие отрасли промышленности, как писчебумажная и деревообрабатывающая? Да они просто пребывали бы в состоянии хронической депрессии, не напиши в свое время Айзек все эти сотни книг и тысячи статей. И Канада наверняка стала бы страной третьего мира, если б ее не спас от этой участи доктор Айзек Азимов.

Теперь о личном. Лично я никогда бы не занялся популяризацией науки, если б не труды Айзека. А также его самое искреннее участие в моей судьбе. Да одному только богу известно, скольким еще писателям в своей жизни помогал Айзек. Помогал своими книгами, помогал и личным советом, когда та или иная научная проблема ставила их в тупик.

Упущенные возможности, разорившиеся корпорации, толпы людей, бродящих точно неприкаянные в напрасных поисках просвещения, — вот во что бы превратился мир, если б наш Айзек не отдал столько сил и не вкладывал бы столько души в создание книг о науке.

И, наконец, последнее. О популяризации.

В устах некоторых критиков (а также части ученых-профессионалов) слово «популяризация» обрело едва ли не оскорбительный оттенок. Нечто сродни «бульварной литературе». (Кстати, порой это снисходительно-брезгливое отношение распространяется и на научную фантастику.) Эти клеветники и недоумки расценивают популяризацию науки как нечто не стоящее внимания, оскорбляющее их достоинство.

Сами же эти критики, безусловно, причисляющие себя к элите, относятся к популяризации науки с тем же тупоголовым презрением, с каким в свое время относился к вещам, сделанным в Америке, английский король Георг III.

Но доходчиво объяснять людям научные проблемы — это, пожалуй, одна из важнейших задач писателя современности, писателя, живущего в век сложнейших развитых технологий. Причем объяснять занимательно, так, чтобы самые простые люди во всем мире буквально охотились за вашими книгами — да одно это достойно Нобелевской премии! Жаль, что в свое время Альфреду Нобелю не пришла мысль о насущной необходимости объяснения научных явлений широким массам. В противном случае, уверен, он бы обязательно основал призовой фонд для поощрения людей, занимающихся этим видом литературы.

Айзек Азимов пишет о науке (да и обо всем другом) так мастерски, что книги его кажутся порой простоватыми. Он может выбрать любой предмет и написать о нем с такой ясностью и доходчивостью, что любой мало-мальски грамотный человек тут же без труда поймет и усвоит все.

И именно за этот невероятный талант его порой презрительно называли «просто популяризатором»! Я уже говорил как-то раньше и готов повторить сейчас: попробуйте написать сами, если вам кажется, что это так просто! Сам знаю, пробовал, иногда даже с относительным успехом. Но чтоб это было просто — ни в коем случае!..

Благодаря неким неведомым силам, что движут Вселенной и нашими поступками, Айзек отказался посвящать свою жизнь исключительно научным исследованиям. Вместо этого он отдал все силы и время писательскому труду. И, будучи знаменитым фантастом, создал куда более значимые «неметаллические» произведения о научных фактах. И этот его выбор — если таковое слово вообще применительно к литературе — заслуженно оценен всеми его читателями.

Отсюда неизбежно должен последовать вывод, что Айзек Азимов настоящая звезда. Что ж, так оно и есть! Причем, поверьте, одна из ярчайших.

Перевод с английского Н. Рейн

Памела Сарджент

БЕГУНЬЯ

Трое мальчишек поравнялись с Эйми, как только она подошла к движущемуся тротуару.

— Барон-Штейн? — окликнул один из них. Мальчишки были все незнакомые, но, очевидно, знали, кто она такая.

— Может, погоняемся? — спросил самый маленький из них, причем очень тихо, так, чтобы не слышали прохожие. — Если хочешь, дадим фору. Начинай первой и выбирай направление.

— Договорились, — быстро ответила она. — «Си-254». У развязки, там, где экспресс сворачивает на Ривердейл.

Мальчишки нахмурились. Очевидно, они ожидали, что пробежка будет длинней. Совсем еще маленькие, самому высокому не больше одиннадцати. Эйми наклонилась и закатала штанины. Да обогнать этих сопляков ей ничего не стоит. Не успеют оглянуться, как она уже будет там, у развязки на Ривердейл.

Прохожих прибавлялось. Все они становились на ближайшую дорожку. Движущиеся серые ленты тянулись по обе стороны и уносили потоки людей в разных направлениях через весь город. Ближняя к Эйми дорожка двигалась со скоростью чуть более трех километров в час. Тут пассажирами были, в основном, пожилые люди и маленькие ребятишки, пытавшиеся попрыгать и потанцевать на полотне, когда позволяло место.

За ней шла другая дорожка. Она двигалась со скоростью более пяти километров в час. И пассажиры, стоявшие на ней, сливались вдали в сплошное разноцветное туманное пятно. Вообще людей на всех дорожках было довольно много, но вечерний час пик пока что еще не настал.

Получалось, что мальчишки были не слишком уверены в себе, раз бросили ей вызов в относительно спокойное время. Пробираться через толпы пассажиров — это вам не фунт изюма.

— Пошли! — скомандовала Эйми. И шагнула на дорожку. Мальчишки тут же пристроились сзади. Люди, ехавшие впереди, переходили на соседние дорожки, постепенно продвигаясь, таким образом, к самой скоростной, что проходила рядом с платформой метро.

Перед глазами Эйми проносились светящиеся флюоресцентным светом объявления, рекламирующие одежду, последние книги-фильмы, разные экзотические напитки. И какой-то супербоевик о приключениях инопланетян на земле. Над головой мелькали яркие стрелки и световые табло, указывающие направление миллионам горожан:


«В СЕКТОРЫ ДЖЕРСИ»
«ЭТА СТРЕЛКА ПРИВЕДЕТ ВАС В ЛОНГ-АЙЛЕНД».


И еще шум. Он присутствовал постоянно. Вокруг то стихали, то вновь волнами поднимались людские голоса, под ногами тихо шелестело движущееся полотно, в отдалении слышались гудки поезда.

Эйми пробежала по дорожке, обогнала группу людей, затем, слегка согнув ноги в коленях, перешла на другую, более скоростную дорожку. Она не оглядывалась — и без того знала, что мальчишки идут следом.

Набрала в грудь побольше воздуха, перескочила на третью дорожку, пробежала по ней, обогнала едущих впереди пассажиров и вспрыгнула на четвертую. Потом резко развернулась, перескочила обратно на третью и быстро пересекла еще три подряд.

Бег по дорожкам был сродни танцу. И она, легко и с удовольствием войдя в ритм, прыгнула вправо, развернулась, пробежала против хода движения, перескочила влево, на более медленное полотно. При виде этих кульбитов какой-то мужчина неодобрительно покачал головой. Эйми лишь усмехнулась в ответ. Робость в передвижении — это не для нее. Большинство пассажиров не желали пользоваться свободой, которую предоставляли эти шуршащие серые полосы, терпеливо придерживались одного направления и скорости. Они были глухи, они не воспринимали музыки дорожек, их песни, которая так маняще звенела в ушах Эйми.

Эйми обернулась. Мальчишек видно не было. Перейдя к левому краю дорожки, она сделала ложное движение, затем неожиданно метнулась вправо, пронеслась мимо какой-то оторопевшей женщины и продолжала перескакивать с одной дорожки на другую, пока не достигла самой скоростной.

Приподнятой левой рукой она пыталась защититься от ветра. Скорость здесь была, как в метро, — около тридцати восьми километров в час. Метро являло собой непрерывно движущуюся платформу с поручнями — чтоб было удобней входить. Эти поручни были установлены через определенные интервалы, между ними укреплены прозрачные щиты, призванные защитить пассажиров от ветра. Эйми ухватилась за поручень и вскочила на платформу.

Народу было не слишком много, и она стала пробираться между пассажирами. Оказалось, что двое мальчишек тоже успели вскочить на платформу. Какая-то женщина сердито огрызнулась, когда Эйми прошмыгнула мимо нее. Девочка бросилась к противоположному борту.

Она спрыгнула с него на дорожку внизу, которая двигалась с той же скоростью. Потом снова вскочила на платформу, затем спрыгнула обратно на дорожку.

Один мальчишка по-прежнему не отставал, бежал в нескольких шагах позади. Товарищ его, очевидно, замешкался, не ожидал, что она тут же снова соскочит на дорожку. Любой опытный бегун должен предвидеть подобную ситуацию. Ни один бегун не станет оставаться на платформе или одной и той же дорожке слишком долго. Она перескочила на ту, что помедленнее, досчитала про себя до пяти, перескочила обратно на быструю, снова посчитала, затем ухватилась за поручень, птицей влетела на платформу и, расталкивая пассажиров, бросилась к другому краю. Спрыгнула на полоску внизу. И стояла на ней спиной к ветру и широко расставив ноги. Обычно в разгаре гонки она не пользовалась такими опасными приемами, но на этот раз просто не могла побороть искушения показать свое мастерство.

А потом соскочила вниз с метровой высоты прямо под носом у какого-то мужчины.

— Совсем озверели! — проворчал он. — Вот сообщу о тебе куда следует.

Она развернулась лицом к ветру и шагнула на дорожку слева, отстав, таким образом, от рассерженного мужчины, которого унесло вперед. Обернулась. Мальчишек в потоке людей позади видно не было.

Слишком просто… Она обошла их всех, еще не достигнув даже перекрестка, откуда начиналась дорога в сектор Конкорс. Нет, надо все же дойти до конца, и, если эти придурки там ее догонят, можно предложить им сыграть еще раз. Если, конечно, она не отбила у них охоты.

Впрочем, Эйми сомневалась, что мальчишки примут новый вызов. Что ж, подождет их немного и отправится домой.

Ну и поделом им! Куда этим соплякам до такой знаменитой бегуньи, как Эйми Барон-Штейн! Да она обошла самого Киоши Гарриса, одного из лучших бегунов во всем городе! То была почти двухчасовая гонка до самых окраин Бруклина. А в другой раз за ней гналась целая банда Брэдли Охайера, и она благополучно добралась до Квинс, оставив их всех далеко позади. Она улыбнулась, вспомнив, как бесновался тогда Брэдли, которого победила какая-то сопливая девчонка. Вообще, девчонок-бегуний было совсем немного, и она считалась лучшей из всех. Вот уже в течение года она считается лучшей, ни один человек, бросивший ей вызов, еще ни разу не обыграл ее. Начав гонку, она успешно доводила ее до победного конца. Она была лучшей девочкой-бегуньей во всем Нью-Йорке! Да что там в Нью-Йорке, возможно, на всем земном шаре!..

Нет, сказала она себе, легко перескакивая с одной дорожки на другую. Она просто лучшая, вот и все.

Жила Эйми в районе Квинс-Бридж. И ко времени, когда достигла эскалаторов, ведущих к нужному ей уровню, радости от победы поубавилось, и она поняла, что ей не очень-то хочется возвращаться домой. Толпы людей двигались по улице, зажатой между высоченными стальными стенами зданий, в которых проживали миллионы. Все земные города строились по тому же принципу, что и Нью-Йорк. Люди вгрызались в землю, вкапывались в нее, строили себе убежища, огораживались стальными стенами. Там они чувствовали себя в безопасности, там они были защищены от страшной пустоты внешнего мира.

Эйми протиснулась к эскалатору. По нему ехала свадьба. Жених в темной сборчатой тунике и брюках, невеста в коротеньком белом платьице. В руках она сжимала букет цветов, сделанных из переработанной бумаги. Друзья и знакомые держали бутылки и пакетики с пайками — видно, все это предназначалось для торжественного обеда. Парочка улыбнулась Эйми, та пробормотала поздравления. Эскалатор остановился, и она сошла на своем уровне.

Вбежала в холл и подошла к высокой двустворчатой двери, на которой светящимися буквами значилось:


«ТОЛЬКО ДЛЯ ЖЕНЩИН».


Под этой надписью более мелкими буквами было выведено:


«Подсектор «2Н-2N».


Значился также номер, который следовало набрать в случае, если потерял ключ. Эйми дернула молнию на кармане, достала тонкую алюминиевую полоску, вставила в прорезь замка.

Дверь отворилась. В уютном холле, выдержанном в нежно-розовых тонах, сидели женщины. Расчесывали волосы и делали макияж перед зеркалами, занимавшими целую стенку. И болтали. С Эйми они не поздоровались, а потому она им тоже ничего не сказала. Ее отец, как и большинство других мужчин, вечно удивлялся: о чем только могут болтать женщины в таком месте. Ведь в секторе для мужчин ни один человек ни за что бы не заговорил с другим. Даже взгляд, брошенный на соседа, считался неприличием, если не оскорблением. Мужчины бы никогда не стали разводить сплетни в холле своего сектора. Впрочем, на деле все обстояло не совсем так, как думал отец. Женщины тоже ни за что не заговорили бы с той, которая предпочитает уединение. Не стали бы они здороваться и с новой соседкой — во всяком случае, до тех пор, пока не узнают ее лучше.

Стоя перед зеркалом, Эйми пригладила коротенькие черные кудряшки, а потом вошла в общественный туалет. По одну сторону длинный ряд унитазов, без дверей, разделенных лишь тонюсенькими перегородками. По другую — столь же длинный ряд раковин.

Молодая женщина присела на корточки перед одним из туалетов. Тут же на специальном стульчике сидел мальчик. Эйми сразу заметила, что это именно мальчик. Держать в женском секторе ребенка противоположного пола дозволялось только до тех пор, пока ему не исполнится четыре. После этого мальчик переводился в мужской сектор. Обычно — с отцом, который первое время должен был приглядывать за ним.

Эйми вдруг представила, как, должно быть, тяжело такому малышу привыкать к незнакомой обстановке.

Попасть из более вольной и теплой атмосферы женского сектора к мужчинам, где даже взглянуть на другого человека запрещено… Говорят, это правило возникло из необходимости сохранить хоть какое-то подобие частной жизни, живя бок о бок с совершенно чужими людьми. Но психологи считали также, что запрет возник из подспудного желания мужчин отделить себя от матери. А потому неудивительно, что они так там себя ведут. Не только демонстрируют, что не желают вмешиваться в чужую жизнь, но показывают также, что уже вышли из детского возраста.

Опустив глаза и не обращая внимания на женщин и девочек, Эйми прошла мимо туалетов и оказалась в душевой. Две женщины зашли в частные кабинки в дальнем конце коридора. Примерно год тому назад у матери Эйми тоже появилась своя частная кабинка — привилегия, до которой дослужился муж. Но пользоваться ей Эйми пока что не разрешалось. Другие родители были более либеральны и позволяли детям мыться в частных душевых. У нее же, Эйми, и отец, и мать страшно строгие. Они считали, что дочь должна пользоваться только теми привилегиями, которые заработала сама.

Сейчас надо принять душ и сунуть одежду в стиральную машину. Иначе после обеда сюда уже не пробиться. Эйми вздохнула. То была не единственная причина, по которой ей не хотелось возвращаться домой.

Мать уже должна была получить уведомление от мистера Лианга. И Эйми боялась встречи с ней.

Подойдя к двери в квартиру, она увидела, что из нее выходят четыре женщины. Эйми рассеянно поздоровалась с ними и кивнула в ответ, когда они спросили ее, все ли хорошо в школе. Это были самые интеллектуальные подруги матери, дамы, любившие поговорить на социологические темы и улаживать (между собой, разумеется) проблемы города — все это перед тем, как перейти к сплетням и советам, как выбить ту или иную привилегию и воспитывать детей.

Мать пропустила Эйми в комнату и затворила дверь. Эйми дошла примерно до середины просторной гостиной, когда услышала:

— Куда направляешься, дорогая?

— Э-э… к себе в комнату.

— Думаю, тебе лучше присесть. Нам надо кое-что обсудить.

Эйми подошла к стулу и уселась. В гостиной, имевшей пять метров в длину, стояли два стула, маленький диванчик и имитация восточной оттоманки, обитой кожей. В квартире были еще две комнаты, а в спальне родителей имелась раковина — тоже большая редкость в нынешние дни. И все это они получили только потому, что отца высоко ценили на государственной службе. У них было что терять, а потому оба они, и мать, и отец, были страшно требовательны к дочери. И бранили ее за малейшую провинность.

— Что-то ты сегодня припозднилась, — заметила мать и уселась на диван напротив Эйми.

— Принимала душ. Слушай, а ужинать еще не пора? Папа вот-вот должен быть.

— Он предупредил, что задержится. Так что есть на общественной кухне сегодня не будем.

Эйми прикусила губу. Четыре раза в неделю их семье разрешалось есть в квартире. На общественной кухне, где стояли длинные столы и собиралось много народу, на дочь не очень-то покричишь.

— В любом случае, — добавила мать, — уверена, что нам лучше побеседовать наедине, пока не вернулся отец.

— О… — Эйми уставилась на синий ковер. — О чем это?

— Ты прекрасно знаешь, о чем. Я получила уведомление от твоего наставника, мистера Лианга. И он пишет, что тебя предупредил.

— А-а… — Эйми пыталась напустить безразличный вид. — Это…

— Он считает, что в конце четверти хороших оценок тебе не видать, темные глаза матери злобно сузились. — И если в ближайшее время ты их не исправишь, он пригласит меня на собеседование… И это еще не все, — она откинулась на спинку дивана. — Мистер Лианг сообщил, что ты бегаешь по дорожкам.

Эйми вздрогнула.

— Откуда он знает?

— Ах, Эйми!.. Уверена, у него есть способ выяснить, так это или нет. Так это правда?

— Гм…

— Так правда или нет? Это гораздо более серьезный проступок, чем плохая учеба. Ты что же, хочешь, чтоб тебя задержала полиция? Ты подумала о том, что можешь стать причиной несчастного случая, что, наконец, можешь сама серьезно пострадать?.. Знаешь, что сказал отец, когда первый раз услышал об этих твоих забавах?

Эйми низко опустила голову. Это было года два тому назад, и отец читал ей мораль несколько часов кряду. Но после этого он вроде бы не знал, что она продолжает бегать по дорожкам. Я лучшая, подумала Эйми.

Каждый бегун в городе обо мне наслышан. И ее так и подмывало крикнуть все это матери прямо в лицо, рассказать о своих достижениях и победах. Но она сдержалась.

— Это глупая и очень опасная игра, Эйми. Каждый год от этой беготни погибают несколько детей. Прохожие и пассажиры тоже получают травмы. Тебе уже четырнадцать, пора бы и поумнеть. Просто не верится, что…

— Да не бегаю я по этим дорожкам! — огрызнулась Эйми. — Вернее, уже давно не бегала, — не далее, как два часа тому назад, подумала она. Да и то, тоже мне, беготня. Детский лепет какой-то. Так что это не в счет. Если и приврала, то совсем чуть-чуть. Но в глубине души она все же чувствовала себя виноватой. Она не любила врать.

— И твои отметки…

Эйми ухватилась за возможность перевести разговор на другую тему.

— Знаю, отметки плохие. Постараюсь учиться лучше. Но не вижу особой разницы…

— Разве тебе не хотелось бы стать лучшей ученицей? Что-то я не понимаю. Ведь ты всегда была одной из лучших. И преподаватель по науке всегда так хвалил тебя.

— Ну и что? — Эйми уже отбросила всякую сдержанность. — Какой в этом толк? К чему мне все это знать?..

— Тебе следует учиться хорошо, чтоб поступить в колледж. Положение, которое занимает отец, поможет облегчить эту процедуру. Но и он будет бессилен, если ты, наконец, не возьмешься за ум!

— Ну а дальше что? Даже будь я гением или лучше любого из мальчишек, меня все равно запихнут на курсы каких-нибудь диетологов, или социальных взаимоотношений, или на отделение детской психологии, чтоб я стала хорошей матерью. Или научат компьютерному программированию, чем и буду заниматься, пока не выйду замуж. Все равно все кончится только этим. Так ради чего стараться?

— Этим?.. - лицо матери с оливкового цвета кожей оставалось спокойным, но голос немного дрожал. — Так ты считаешь, что мои и отца заботы о тебе всего лишь напрасная трата времени? Что воспитание ребенка, создание уюта для мужа — это ничто?

— Да ничего я не считаю! Но почему все должно кончиться именно этим? Свет, что ли, клином сошелся? Ты этого хотела, вот и получила! А я… я…

И Эйми вскочила и бросилась к себе в комнату.

Она лежала на узкой постели, уставясь в мягко мерцающий потолок. Уж кто-кто, а мама должна была бы понять… Ведь раньше мать тоже была такой, но прошло время, и она, похоже, распрощалась со старыми мечтами и иллюзиями.

Мать Эйми, Алисия Барон, была поклонницей средних веков. Ничего удивительного — многие в ту пору придерживались схожих взглядов. Эти люди собирались вместе и толковали о старых обычаях, обменивались впечатлениями об исторических книгах-фильмах и временах, когда планета Земля была единственным домом для человечества. Они ностальгически вздыхали по старым временам, когда люди жили на Поверхности, а не гнездились в этих подземных городах, когда Земля была единственным миром, а инопланетян не существовало.

И не то чтобы кто-нибудь их них жил когда-то наверху, вне этих стен, и дышал настоящим, а не отфильтрованным воздухом. Воздухом, в котором полным-полно микроорганизмов и бактерий, разносивших опасные болезни. Или же ел бы, к примеру, необработанные продукты, выросшие в грязи, — при мысли об этом Эйми всегда содрогалась. Нет, уж лучше оставить этот внешний мир роботам, которые трудились в шахтах и выращивали урожай, чтоб прокормить города.

Лучше уж жить так, как живут они, пусть даже здесь у них полно проблем. И избегать общения с инопланетянами, чьи предки некогда улетели с Земли осваивать и заселять другие планеты… Нет, обычаи и традиции этих инопланетян им совсем не подходят. В мире, где обитают миллиарды людей, нельзя позволять расходовать ресурсы на частные дома, большие сады и площадки и все тому подобное. И Алисия Барон, невзирая на свое увлечение Средними веками, никогда не покидала стен подземного города. Ну, разве что путешествовала изредка в другой такой же и тоже под землей.

Тем не менее она с одобрения нескольких немного эксцентричных друзей придерживалась кое-каких старых обычаев. К примеру, Алисия Барон настояла на том, чтоб сохранить девичье имя, когда выходила замуж за Рикардо Штейна. И он согласился, чтоб у их дочери была двойная фамилия. Пара получила разрешение на рождение первого ребенка в первый же год супружеской жизни исключительно благодаря высокому генетическому рейтингу. Однако Эйми появилась на свет лишь четыре года спустя. И Алисия, и Рикардо работали статистиками в Нью-йоркском Департаменте Людских Ресурсов. Это имело смысл — занимая такую должность, всегда можно было сделать карьеру, получить больше привилегий и накопить средства на содержание ребенка. Родители и друзья упрекали молодых в антисоциальном поведении, но Алисия с Рикардо не слишком прислушивались к ним.

Эйми хорошо знала всю эту историю. Большинством сведений поделилась с ней не одобрявшая родителей бабушка по материнской линии. Перед тем, как Алисия забеременела, пара имела уже очень высокий рейтинг — «Си-4». Но, даже несмотря на это, они постоянно спорили, кто из них должен оставить работу в связи с рождением ребенка. Лишь самые антисоциально настроенные люди пытались сохранить оба рабочих места. Ведь в городе было полно безработных, не имевших специального образования. Они жили на пособия и практически не имели шансов хоть как-то улучшить свое положение. Были и переведенные в низшую категорию специалисты, вынужденные уступить свою работу роботам, которые трудились на городских фермах по производству микроорганизмов. Да коллеги родителей начали бы есть их поедом, если б и Алисия, и Рикардо остались в Департаменте. А уж их начальник позаботился бы о том, чтоб перекрыть все возможности продвижения по службе. Мало того вполне мог найти способ уволить обоих. К тому же кто-то действительно должен был приглядывать за Эйми. Не может же ребенок весь день напролет торчать в специальном ясельном секторе. Обе бабушки тоже категорически отказались сидеть с ребенком — не хотели поощрять антисоциальное поведение молодых родителей.

Итак, Алисии пришлось уйти с работы. Муж был не против ухаживать за младенцем, но выкормить его он все равно не мог. Через несколько лет после рождения Эйми Рикардо получил повышение, и семья переехала из двухкомнатной квартирки в секторе Ван-Кортландт в эту, более просторную. Теперь отец имел рейтинг «Си-6» и получил право на пользование отдельным туалетом. Мало того, в квартире разрешили поставить раковину, увеличили квоту расходов на развлечения и дали право четыре раза в неделю обедать дома.

И было бы очень глупо со стороны родителей отказаться от всех этих привилегий. И глупо со стороны Алисии надеяться сохранить место в Департаменте.

В противном случае они могли бы потерять все.

Дверь отворилась, в комнату вошла мать. Эйми села.

Ее узенькая постель занимала большую часть комнаты.

Присесть, кроме как на нее, было просто не на что, а Алисия, судя по всему, приготовилась к долгому разговору.

Мать села рядом, обняла Эйми за плечи.

— Знаю, что ты чувствуешь, — прошептала она.

Эйми покачала головой.

— Нет, не знаешь.

Мать еще крепче обняла ее.

— Когда-то, очень давно, я тоже прошла через все это… Но потом поняла: толку никакого. Даже пытаться не стоит. Ты должна учиться, Эйми. И не только для того, чтобы потом помогать своим детям делать уроки. Позднее ты обязательно поймешь, какую радость и удовольствие может извлекать человек из знаний. Из того, что будешь носить в себе и знать: а вот этого у меня никто не отнимет. Времена меняются, так что…

— Ничего они не меняются. Мне бы так хотелось… Раньше жить было лучше.

— Ты не права, — возразила мать. — Лучше жили лишь очень немногие люди. Для остальных же, большинства, то была не жизнь, а сущий кошмар. Да, мне всегда нравились средние века, но я знаю, как в те времена боролись, страдали и голодали люди. Теперь в городах куда лучше. Голодных больше нет. И почти все мы можем заниматься своим делом, не опасаясь насилия. Нормально работать, сотрудничать. Надо уметь применяться к обстоятельствам. Уметь отказываться от многого, чтоб получить хоть что-то. К тому же…

— Я тебя поняла, — с горечью пробормотала Эйми. — Города — это прекрасно. Города — это вершина человеческой цивилизации, — произнося эти слова, она копировала тон и манеры своей учительницы истории. — И если я не буду приспосабливаться и не научусь быть благодарной за то, что имею, то я есть не что иное, как патологический антисоциальный элемент!

Мать довольно долго молчала, потом заметила:

— Все больше роботов в городах отбирают у людей работу. А это означает, что со временем люди будут получать все меньше и меньше. И может снова начаться голод. К тому же города не резиновые, они не могут расширяться до бесконечности. А это означает, что пространства для каждого из нас будет становиться все меньше. Время от времени люди будут нападать на роботов и уничтожать их, чтоб выразить тем самым свой протест. Но если мы начнем набрасываться друг на друга… — она помолчала немного, потом продолжила: — Кто-то должен уступить, сдаться. Даже те люди, которые надеются, что со временем инопланетяне дадут им возможность покинуть Землю и поселиться на других планетах, понимают это.

— Они дураки, — буркнула Эйми.

— Да. Многие так считают.

Эйми нахмурилась. Она слыхала об этих людях.

Время от времени они выходили на Поверхность, строили из себя фермеров, играли в другие такие же дурацкие игры. Она не знала, что они при этом чувствовали, хорошо ли им было там, наверху, или плохо. Предводителем этой небольшой компании был городской детектив по имени Элия Бейли. Может, именно он надеялся, что инопланетяне им помогут. Недавно он вернулся с одного из их миров. Его пригласили туда помочь расследовать какое-то преступление. Видно, поэтому он вообразил, что инопланетяне могут стать друзьями.

Но уж кто-кто, а Эйми-то знала! Знала, что эти инопланетяне лишь используют их. Уж она насмотрелась на этих инопланетян в приключенческих книгах-фильмах. Все до одного высокие, красивые, загорелые.

А волосы бронзовые и глаза такие холодные — в точности как у роботов, которые обслуживают их. Во всех этих драмах они могли показаться даже дружелюбными, могли даже влюбиться в кого-нибудь из землян, но на самом деле презирали людей из городов. И уж никогда не позволили бы землянам влезать в их мир или другие миры Галактики. Нет, они могли, конечно, воспользоваться услугами земного человека, ну, скажем, Бейли. А потом избавились бы от него, как от мусора.

— Я просто хочу сказать, — снова заговорила Алисия, — что могут наступить перемены. И какие бы разрушения они ни повлекли за собой, они могут также представить и новые возможности… Но только для тех, кто способен понять, уловить их… — Эйми насторожилась. То было самое антисоциальное высказывание из всех, что она когда-либо слышала от матери. — И лучше быть к этому готовой. И развивать способности, которые могут пригодиться. Работая в Департаменте, я узнала, для чего на самом деле предназначена статистика. Она мешает даже самому отъявленному бюрократу утаивать от людей всю правду. Я поняла… Впрочем, довольно. И без того наговорила лишнего.

— Мама, — Эйми нервно сглотнула слюну, — а ты скажешь папе, что написал мистер Лианг?

Алисия затеребила длинные темные волосы. Смотрела она мрачно.

— Я должна… Должна сказать, ведь меня могут вызвать на собеседование. И как я тогда объясню Рику, почему скрыла от него?.. Ладно, так и быть, не скажу. Если ты пообещаешь, что будешь стараться.

Эйми с облегчением вздохнула.

— Обещаю, — она от души надеялась, что мать сдержит слово.

— Тогда принимайся за уроки. Рик уже скоро придет.

Алисия вышла и затворила за собой дверь. Эйми вытянулась на постели. Ничего не переменится, что бы там ни говорила мать!.. И чего бы там она, Эйми, ни делала, как бы ни старалась. Все равно рано или поздно, по выражению ее подружки Деборы Листер, упрешься лбом в стенку.

Она упрется в эту стенку, когда учителя начнут намекать, что тот или иной предмет более полезен для девочки. Когда члены совета колледжа начнут говорить, что это неправильно и даже эгоистично — ходить на такие-то и такие лекции. Поскольку она не мальчик и в жизни ей эти знания никогда не пригодятся. И если она упрется в стенку не сейчас, позже это все равно произойдет. Когда она выйдет замуж и обзаведется собственными детьми.

Можно, конечно, и не выходить замуж, но тогда ее ждет страшно одинокая жизнь. Чего бы ни достигла такая женщина, люди все равно будут говорить, как она антисоциальна. И даже по-своему жалеть ее. Что еще хуже, чем открытая ненависть. И ей придется жить в специально предназначенном для одиноких алькове.

Если не повезет и она не найдет себе приемлемую компаньонку. Но еще надо добиваться разрешения делить с ней комнату.

Алисия уже давно уперлась лбом в стенку, хотя и позже, чем многие другие. К тому же у нее есть любящий муж. Он и поможет, и утешит, что уже само по себе прекрасно. Даже те пары, где супруги просто ненавидели друг друга, неохотно шли на развод. Ведь это означало потерю в статусе, переезд в более тесное жилище. И вполне естественно, что Алисия хочет для дочери лучшего будущего. Ведь, по сути, в жизни у нее ничего, кроме мужа и дочери, просто нет.

Таких женщин, как Алисия, было немало. «Сублимированный антисоциальный индивидуализм» — вот как характеризовалось их поведение в учебных книгах-фильмах, которые Эйми сканировала в школьной библиотеке. Многие женщины пережили своих детей и даже внуков, надеясь на лучшее и вместе с тем осознавая, что есть предел их амбициям. Надежда на будущее, передаваемая из поколения в поколение, — только это заставляло их держаться на плаву… Однако и они знали, что слишком выделяться, пусть даже в самом хорошем смысле, не следует, иначе это вызовет неодобрение окружающих. Вот одна из главных причин, по которой ее родители отказывались выставлять напоказ свои привилегии, заработанные честным трудом. А когда пользовались ими, делали это с таким извиняющимся видом…

У мужчин были свои проблемы. Наверное, им они казались не менее тяжкими. Многие мужчины ломались, не выдерживали бремени, которое накладывает семья, целиком зависящая от одного кормильца.

У психологов имелось какое-то специальное название и для этого синдрома.

Короче, Эйми совершенно отчетливо представляла свое будущее. Возможно, ей вовсе не следовало заглядывать в эти книги-фильмы по психологии и социологии, предназначенные сугубо для взрослых, да к тому же еще и специалистов. Родители обязательно обзавелись бы вторым ребенком, если б им разрешили. Ведь Алисии все равно было нечего делать, кроме как заботиться о ней, Эйми, и отце. Да еще поддерживать приличные отношения с соседями и коллегами мужа. Неудивительно, что, живя в таких условиях, многие женщины не испытывали особой привязанности к своим детям. А когда она, Эйми, вырастет, мать будет дожидаться неизбежного появления внуков. И перенесет все свои надежды на них. Какое же это страшное испытание: притворяться, что уж кого-кого, а твоих детей не проглотит этот людской муравейник под названием город. Жить и знать, что именно так и случится.

Счастливые семьи делают город лучше — вот какое мнение здесь бытовало. Матери и жены созданы делать свое дело и чувствовать, что исполняют при этом гражданский долг. Мать Эйми привязана к ней, затем привяжется к ее детям и…

Нет, раз большинство настроено именно так, лучше уж ничего не знать и не ведать. И плыть по течению, смирившись со своей судьбой.

Она скрестила руки на груди. У нее есть одно достижение, и никто не в силах отнять его. Она лучшая бегунья по дорожкам в городе. И она не бросит этого занятия до тех пор, пока не постареет, станет слишком медлительна для гонок. А может, такой день не наступит вовсе. И даже если она сделает ошибку и погибнет на бегу, что ж, все равно лучше, чем умереть, уперевшись лбом в стенку. Родители смогут завести другого ребенка, а то и двух, и потеря одной жизни для стального муравейника, кишащего людьми, ничего не значит. Она умрет со спокойной совестью, зная, что освобождает тем самым место для кого-то другого, возможно, менее строптивого члена общества.

В учебниках психологии имелись термины и для таких идей и понятий, и в целом расценивались они как болезнь. Пусть так. Еще одна причина не слишком переживать по поводу того, что может с ней случиться во время гонок.

— Эйми Барон-Штейн, — произнес монитор в холле, — к вам посетитель.

Эйми взглянула на сероватую физиономию робота — просто пародия какая-то на человеческое существо. Она не слишком любила роботов, а этот, с плоскими глазками и противно кривящимся ртом, выглядел самым мерзким из всех.

— В чем дело? — спросила она.

— Пришел человек. Хочет поговорить с вами, — сказал робот. — Просил меня проводить вас.

— Да кто это, черт возьми?

— Велела назвать свое имя, если вы спросите или не захотите видеться. Это Шакира Льюз.

От изумления Эйми разинула рот.

Дебора Листер подвинулась поближе и ткнула ее кулачком в ребра. Шакира Льюз не занималась гонками вот уже несколько лет, но Эйми о ней знала. Киоши Гаррис считал ее лучшей девушкой-бегуньей всех времен. В последней гонке Шакире удалось обойти целых три шайки из Бруклина. Это событие вошло в легенду.

Она была лучшей, подумала Эйми. Сейчас лучшая я.

— О Эйми!.. — простонала Дебора. — Ты будешь с ней говорить?

— Что ж, можно.

— Тогда опоздаешь в шахматный клуб, — сказала ее белокурая подружка.

— Значит, опоздаю.

— Я с тобой! — воскликнула Дебора. — Я хочу это видеть!

— Мисс Льюз хотела видеть Эйми Барон-Штейн, — пробубнил робот. — Она не упоминала о…

— Да заткнись ты! — рявкнула Эйми. Глаза у робота немного расширились. Очевидно, это означало удивление. — Она ведь не говорила, что я не имею права взять с собой подругу?

— Нет, не говорила.

— Тогда веди нас к ней.

Робот развернулся и повел их по коридору, в который выходили двери кабинетов, затем — через холл, где толпились ученики. Эйми недоумевала. Почему это Шакира Льюз выбрала для встречи такое место и время? С чисто технической точки зрения здешние роботы-мониторы вовсе не были предназначены для того, чтоб поднимать учащихся наверх, ну, разве что в аварийных ситуациях. Просто этот робот был, очевидно, слишком глуп и не усвоил, что разрешено, а что запрещено. Он маршировал впереди на негнущихся ногах, спина неестественно прямая. Чертовы роботы, подумала она, отбирают работу у людей. И эти мониторы тоже когда-то заменяли люди.

Эйми с подружкой дошли до лифта и вдруг обнаружили, что за ними по пятам следует целая толпа мальчишек и девчонок. Вслед за роботом они вошли в лифт и начали подниматься до уровня улицы.

Выйдя из здания школы, Эйми увидела высокую темнокожую женщину с короткими черными волосами. Ее со всех сторон облепили мальчишки.

— Ух ты! — шепнула Дебора. — Может, она хочет с тобой посоревноваться?..

Эйми отрицательно помотала головой и указала на мелькавшую впереди серую спину робота. Робот не имел права причинять человеку вред. Не мог он также допустить, чтоб человек причинил себе вред сам. Эти создания, наделенные самыми примитивными позитронными мозгами, наверняка считали гонки по дорожкам занятием опасным и вредным.

— Знакомьтесь, Эйми Барон-Штейн, — безжизненным голосом произнес робот. — А это Шакира Льюз.

Эйми приблизилась, мальчишки почтительно расступились. Женщина была стройной, но слишком, пожалуй, высокой для бегуньи. Лучшие бегуньи вроде Эйми обычно были небольшого росточка и худенькие — так легче лавировать в толпе среди пассажиров.

Тонкие, абсолютно правильные черты лица. Да эта Шакира Льюз больше похожа на актрису из исторической драмы о жизни в Африке, которую совсем недавно смотрела Эйми. Одета Шакира была в красную рубашку и черные брюки, отчего и без того длинные ноги казались еще длинней. Мальчишки точно завороженные не сводили с нее глаз.

Никто из них никогда не смотрел так на Эйми, даже после того, как ей удалось обыграть шайку Брэдли.

— Можешь идти, — сказала Шакира роботу. Тот послушно развернулся и зашагал обратно, к лифту. Говорила эта Шакира протяжно и надменно точь-в-точь как какая-нибудь инопланетянка. Эйми подняла на нее глаза. В них светились ненависть и восхищение одновременно.

— Я слышала о тебе, — сказала Шакира. — И хотела поговорить.

Эйми вызывающе вздернула подбородок.

— Это о чем же?

— Наедине, если можно.

Наедине… Это означало бродить среди толп, заполнивших дорожки или платформы метро. Или же, если сильно повезет, найти где-нибудь незанятый стул или свободную скамейку.

— Если хочешь что-то сказать, говори прямо сейчас. И здесь.

— Она хочет бросить тебе вызов, — произнес чей-то голос за спиной. Эйми обернулась. Среди ребят стоял Луис Хортон. Он до сих пор бесновался при одном воспоминании о том, как Эйми обошла его в долгой гонке, конечной целью которой был сектор Йонкерс. — Она собирается бросить тебе вызов, повторил он. — Может, тебе слабо, а, Эйми?

Эйми ответила спокойно, с достоинством:

— Я обойду любую в Нью-Йорке.

Шакира нахмурилась.

— Я сказала, что хочу поговорить. И ни о каких гонках речь пока не идет.

— Ты чего, струсила? — спросил какой-то мальчишка.

Шакира помрачнела. Эйми понимала, куда это может завести. Всем хотелось, чтобы эти две чемпионки вступили в схватку. В других обстоятельствах она сама бы бросила вызов, но чувствовала: тут что-то не так.

Какой смысл этой женщине мечтать о состязании с ней, Эйми? Ведь ей наверняка есть чем заняться в жизни, пусть даже слава Эйми растет с каждым днем. К тому же Шакира уже давно не тренировалась, и если, не дай бог, что-то случится и полиция схватит ее, ей несдобровать. Но для чего же еще могла понадобиться ей она, Эйми?.. Возможно, для чего-то противозаконного, какой-нибудь операции или сделки, где требуется отвлекающий маневр и бегунья может увести за собой преследователей.

Эйми пожала плечами.

— Да будет вам, ребята. И дураку ясно — она слишком стара для того, чтоб гоняться по дорожкам!

— Да, это верно, — кивнула Шакира. — Мне уже скоро двадцать один.

— Льюз не боится, — вставил Хортон. — Эйми — вот кто струсил!

Эйми так и вспыхнула. Теперь все они не сводили с нее глаз. Ей казалось, что даже прохожие смотрят на нее — в надежде стать свидетелями ее позора.

— Ничего я не боюсь, — сказала она. — Полный вперед, Шакира, тебе меня все равно не обойти. Давай отсюда и до развязки у Шипсхед-Бей. Если, конечно, ты способна пробежать такую дистанцию в столь преклонном возрасте.

Шакира молчала.

— Ну, давай же! Или ты слишком состарилась и устала, чтоб просто попробовать, а?

Огромные темные глаза девушки гневно сверкнули.

— Что ж, давай!

Мальчишки заржали и заулюлюкали. Даже Дебора, которая никогда не бегала по дорожкам, вся так и порозовела от волнения. И Эйми вдруг страшно на них всех разозлилась. Она не была готова бежать. Теперь она понимала: все это время в глубине души тлела надежда, что Шакира откажется соревноваться с ней. Если эта темнокожая женщина победит, ей, Эйми, просто не пережить такого позора. Если же победит она, Эйми, все просто в очередной раз признают, что Шакира не в форме. Принимая этот вызов, она сильно рискует.

И кстати, так до сих пор и не узнала, для чего понадобилась Шакире.

— Ну что, пошли? — небрежно спросила Эйми.

— Погоди минутку, — женщина вскинула руку. — Чем бы там ни кончилось… Я все равно хочу поговорить с тобой. Потом, попозже.

— Поговоришь, когда я тебя обойду! — заносчиво бросила Эйми, хотя сомнения не оставляли ее. А потом пошла следом за Шакирой к ближайшей дорожке.

Шакира двигалась по серому полотну, держа курс на более скоростную дорожку. Она не бежала, просто ла длинным, размашистым шагом. Эйми держалась вплотную. Большинство мальчишек и девчонок устремились к ближайшей станции экспресса — они хотели успеть добраться до Шипсхед-Бей первыми и встретить там победительницу. Луис Хортон и двое его приятелей решили немного понаблюдать за приемами прославленной Шакиры и присоединиться к остальным ребятам позже. Пока что пассажиры стояли не слишком тесно, но народу на дорожках все прибывало.

Шакира увеличила скорость и начала демонстрировать разные трюки. Вот боковой бросок. Для этого сперва надо бежать ровно, затем, не меняя скорости, перескочить на соседнюю дорожку. Эйми не отставала. Шакира применила прием Поповича, названный так в честь знаменитого бегуна запрыгала из стороны в сторону между разными дорожками, прежде чем неожиданно перескочить со второй на третью. Ей даже удалось сделать «дервиш». Став лицом к Эйми, она высоко подпрыгнула, перевернулась в воздухе на триста шестьдесят градусов, а потом грациозно приземлилась на более медленную дорожку. «Дервиш» являлся очень опасным приемом, даже для низких скоростей.

Да, она была хороша, ничего не скажешь. Но и Эйми знала все эти трюки. Выпендривается, подумала она. Старается запугать. Такие эффектные трюки призваны отвлечь внимание противника и измотать его. Не отставая от Шакиры, она вскочила на платформу, затем спрыгнула с нее. Мальчишки отстали. Она уже приноровилась к ритму Шакиры, но продолжала держать ухо востро. Многие бегуны заставляют противника приноровиться к своей скорости, а затем неожиданно выкидывают какой-нибудь фортель.

Так танцующим шагом они перемещались с дорожки на дорожку, направляясь к линии экспресса. На дорожке рядом с выходом на платформу скопилось особенно много людей. Шакира ухватилась за поручень и птицей взлетела вверх. Эйми ухватилась за поручень, что находился рядом. В воздухе мелькнули длинные ноги в черных брюках. Не коснувшись пола платформы, не задев ни одного пассажира, Шакира соскочила на дорожку, встала спиной к ветру и, усмехаясь, глядела на Эйми.

Держась за поручень, Эйми уже приготовилась спрыгнуть, как вдруг внезапно на дорожку внизу сошло сразу несколько человек. Она видела их удивленные и испуганные лица… Им казалось, что Эйми собирается спрыгнуть прямо им на головы.

На самом деле она приметила клочок свободного пространства. Какая-то женщина пошатнулась, мужчина ухватил ее за руку. И Эйми поняла, что прыгать рискованно. Шакира повернулась к ней спиной, пробежала вперед, потом метнулась влево и скрылась из глаз.

Эйми держалась за поручень, ветер бешено трепал волосы. Такого быстрого и позорного поражения она не ожидала. Она проиграла, даже не успев добраться до Манхэттена. Глаза застилали слезы.

Кто-то толкнул ее. Она подняла голову. Вокруг столпились пассажиры.

— Чертовы бегуны! — орал мужчина. Зевак все прибывало. Кто-то ударил ее кулаком и сбил с ног.

— Вызывайте полицию! — кричала женщина.

Пальцы впились Эйми в волосы, кто-то страшно больно пнул ее носком ботинка по колену. Она закрыла голову обеими руками. Ей все равно, что будет дальше. Она проиграла!..

Полицейский в штатском в ранге «Си-6», имевший привилегию сидеть в вагоне экспресса верхнего уровня, успел увести Эйми от разъяренной толпы. И отвел ее в здание городского совета. Полицейские участки располагались на более высоких уровнях. Эйми думала, что ее передадут офицеру и оштрафуют. Но вместо этого детектив провел ее через огромный зал, полный людей, а затем завел за угол в клетушку, отгороженную металлической перегородкой. Там стояли стол и два стула.

Эйми сидела за столом, чувствуя себя совершенно несчастной и одинокой, а детектив в штатском записывал тем временем ее имя и адрес. Потом ввел эти данные в компьютер, нажал кнопку ввода дополнительной информации, после чего позвонил ее отцу.

— Тебе повезло, — заметил он, закончив разговор. — Твой отец еще не ушел с работы. Так что по дороге может заехать и забрать тебя.

Она с удивлением уставилась на него.

— Так вы не собираетесь держать меня здесь?

Детектив сверкнул глазами. Это был крупный лысый мужчина с пышными усами и коричневой кожей — почти такой же темной, как у Шакиры.

— Не воображай, что я буду с тобой цацкаться, на таких, как ты, просто времени нет… Терпеть не могу подростков, которым плевать на безопасность других людей. Да из-за тебя в экспрессе случилась целая драка! Возможно, надо было оставить тебя им на растерзание… Ты вообще понимаешь, что может случиться с тобой дальше, а, девочка?

— Нет, — пробормотала она, хотя уже начала догадываться.

— Для попавшихся в первый раз — слушание в суде по делам подростков. Можешь схлопотать несколько месяцев тюрьмы на уровне для несовершеннолетних нарушителей закона. Если повезет, могут приговорить к штрафу. Будешь работать несколько дней в городской больнице. Кстати, прекрасный повод познакомиться с жертвами несчастных случаев, — он затеребил усы. — Очень полезно для таких, как ты. Возможно, прямо при тебе привезут труп какого-нибудь бегуна-неудачника. Тогда увидишь, как плачут его родители, а врачи добиваются у них разрешения на использование уцелевших органов. Ну а если попадешься еще раз, снисхождения уже не жди.

Эйми крепко зажмурилась.

— Сиди здесь, — бросил детектив и вышел. А куда ей было деваться, когда кругом полным-полно полицейских?.. Эйми осталась в одиночестве. И сидела, упиваясь своим отчаянием. Вскоре детектив вернулся с чашкой чаю. Ей он ничего не предложил.

Уселся за стол и сказал:

— Так. Теперь продиктуй мне имена других бегунов.

Эйми замотала головой. Хоть Шакира и была ей ненавистна, но на такую низость она никогда не пойдет.

— Так и знал, что не назовешь. Но не думай, что делаешь тем самым им большое одолжение. Еще пожалеешь, когда с ними случится несчастье. Или же из-за них пострадают другие люди.

Детектив включил компьютер и принялся за работу.

И не обращал на Эйми ни малейшего внимания до тех пор, пока не появился отец. Она взглянула на его бледное мрачное лицо и тут же отвернулась. Формальности заняли несколько секунд, не больше. Затем детектив принялся читать Рикардо Штейну мораль. Он красочно расписывал, какое страшное нарушение совершила его дочь, и обильно приправлял свое повествование статистикой несчастных случаев, произошедших по вине бегунов. А также назвал число происшествий с летальным исходом за прошлый год.

— И не окажись я в тот момент в экспрессе, — закончил он, — девочку могли забить до полусмерти. Чего она, возможно, и заслуживала.

— Понимаю, мистер Дюбуа, — ответил отец.

— Ей следует преподать хороший урок.

— Целиком согласен с вами, — Рикардо откинул со лба прядь густых каштановых волос. — Согласен с любым наказанием, к которому ее приговорят. Мы с матерью вовсе не собираемся потакать таким опасным забавам. Мы даже готовы разделить с Эйми вину, раз не смогли воспитать ее должным образом и проследить… Будьте уверены, такое больше не повторится.

— Надеюсь, что вы позаботитесь об этом, мистер Штейн… Тем более что вы занимаете такое солидное положение… — Дюбуа откинулся в кресле, Ладно, так и быть. Пойду навстречу вам и вашей супруге. И отпущу Эйми. Ей только четырнадцать. И это ее первое нарушение, точнее, попалась она в первый раз. А уровень для малолетних нарушителей и без того переполнен, и стоит ей попасться на чем-нибудь еще раз, отправится прямиком в суд, и уж там ей выдадут на полную катушку, по совокупности.