Иоанна ХМЕЛЕВСКАЯ

ТАЙНА

* * *

Я разглядывала свою физиономию в зеркале придирчиво, дотошно и неприязненно.

Мерзость. Глазенки несуразные, нос какой-то нелепый, лобик этакой умственной кретинки, к тому же вроде лысоватый, ротик тоже так себе, уши… Ну уж хватит, уши нормальные, даже не особенно лопоухие, только их все равно не видно. А вот волосики, смилуйся Боже, все равно что ворох сена на скудной землице…

Я осмотрела себя вполне безжалостно, после чего подвела итоги. Половинкой ума оценивала собственную красоту в зеркале, а другой половинкой удивлялась, как нечто подобное могло вызвать восторг у мужчины. Разве что у психа или слепца. Каким бы ни блистала я интеллектом, оригинальностью и прочими скрытыми достоинствами, нет, тип не мог влюбиться до смерти, даже до легкого гриппа…

Разумеется, спровоцировал сию уничтожающую самокритику именно тип, и следует признаться, на этот раз тип достался мне и в самом деле уникальный. Мало того что красавец, к тому же загадочен донельзя. Несколько лет я пыталась его раскусить, несколько лет что-то не сходилось, ускользало, а теперь как раз весь мой жизненный опыт вопиял: взыскующая связь входит в критическую фазу. Да, пожалуй, не грех и подумать кое над чем: красотой не блещу, значит, что-то тут еще…

От зеркала в ванной меня оторвал телефон. Звонила Зося.

— Ко мне не забежишь? — соблазняла она. — В наш район не собираешься? Поговорить бы надо.

— А что случилось?

— Да ничего особенного. Не по телефону. Или мне приехать?..

— Я собираюсь в город, буду недалеко от вас. Зайду часа через два. Ладно?

— Идет. Жду. Привет.

Я вернулась к зеркалу. Коль скоро придется выйти из дому, надо оштукатурить унылую мордель. Еще немного полюбовалась своей персоной, так, из чистого мазохизма, и вдруг утешилась: да ведь дай Боже, чтоб при виде такой физиономии кто-нибудь плюнул мне вслед… Сей момент полетела бы я играть во что придется; такой плевок — это ж лучше не придумаешь, выигрыш гарантирован. Правда, сегодня, похоже, только вхолостую разбазарю отличную примету.

И я занялась косметикой, мрачно размышляя насчет типа. Да, сознаюсь, он мне необходим. Все еще необходим. Надо его завоевать, безоговорочно пленить. Только вот чем? Ведь не этой же моей морделью! Пластическая операция, понятно, отпадает, нет, здесь необходимо сенсационное открытие, успех…

Какая-то жалкая серая извилина шевельнулась в голове и пискнула: при чем здесь открытие или успех. Все было хорошо, пока в рот ему смотрела, все пошло к черту, когда терпежу не хватило. Дурацкая это привычка — все подмечать да иронизировать, любовь должна быть слепа, пожалуй, лишку прозрели мои глупые глаза…

И я опять прибегла к помощи глупых моих глаз, дабы осмотреть внимательно себя в зеркале. По ходу размышлений подкрасилась: все более или менее нормально, нечего преувеличивать, даже вовсе не так уж плохо, кое-что изменилось на плюс, вроде бы и не такая уж лысая и нос не особо щеголяет своей красой. Ворох сена удалось причесать, правда, заблуждаться не стоит: легкий ветерок, да что там ветерок — дуновение, и хана!

Лестничная площадка непонятно почему пробудила во мне объективность. Я внезапно возмутилась. Между четвертым и вторым этажом мне предстала и обратная сторона медали, что само по себе было фантастикой, ибо до сих пор я преуспевала лишь в страусиной политике и в самоедстве. В конце концов, будем беспристрастны: не только из-за меня и по моей вине!

У моего кумира тот еще характерец: эгоист, эгоцентрист, мегаломан и к тому же лицемер. Симулирует перед самим собой благородные побуждения, а цель у него всегда оправдывает средства. Снисхождения и сочувствия в нем примерно столько же, сколько в каменном надгробии, а что до чувства юмора — тут и гиппопотам дал бы ему сто очков вперед. Любое дело доводит до шедевра: мытье стекол в машине, ремонт чемоданной ручки, необходимая постирушка, равно занятие любовью и выращивание помидоров — все должно быть блеск-лоск. Решительно в любом занятии только превосходная степень, не иначе: а вдруг, Боже спаси и сохрани, кто-нибудь где-нибудь сделает что-нибудь лучше! Верно, комплексы какие с раннего детства…

И это скопище совершенств к тому же блистательно упаковано. Высокий, богатырская грудь, красивое лицо с удивительно правильными чертами, меланхолия в сапфировых глазах, осененных ресницами кинозвезды, Грета Гарбо стушуется, закрасневшись от зависти. Блондин, естественный завиток надо лбом… Завиток, правда, такой же естественный, как я архиепископ, но уложен-то втайне, никто знать не знает.

И все это вместе взятое, конечно же, обрушилось на меня. Блондин, никуда не денешься, вечная моя судьба… Пробивался росток великой любви между нами, пробивался, да так и не пробился. Больно уж много во мне дефектов: во-первых, моя, извините за выражение, красота, во-вторых, всякие огрехи ума и воспитания. Может, здесь и есть зернышко правды — что же еще, кроме врожденной глупости, заставляет меня постоянно себя пилить. Я раскаивалась, пыталась вырваться из самоедства, пока меня не отрезвило наконец следующее рациональное наблюдение: при таком умственном отставании я бы просто-напросто не закончила среднюю школу. И вообще сомнительно, почему научилась читать-писать. А научилась-таки, да к тому же четыре арифметических действия одолела, таблицу умножения на память вызубрила, более того, знаю даже, что Илья Эренбург — вовсе НЕ БЫЛА последней любовницей Гитлера и даже различаю ферму от ферматы. А посему высокий градус дебилизма просто отпадает, ох, не так все просто…

Где-то между двумя маршами того самого второго этажа долбанула меня жуткая обида. Заполучить кумира хотелось ведь, да еще чтоб кумир проникся ко мне неземной любовью!.. Отступать не в моем характере, а посему вместе с обидой стартовала надежда — вдруг да случится что-нибудь сногсшибательное и он узрит во мне чудо, воспылает, падет к моим ногам, умоляя простить столько лет своей слепоты, вот только бы себя самого переделал, а собственно, почему бы и нет, ведь порыв безумного счастья все изменит…

На последней ступени лестницы я уже отлично знала: ничего из всего этого не выйдет. И он себя не изменит, не загорится, не воспылает ко мне. Красавица я или уродина, умная или дура — все чепуха, и никакие мои достоинства не помогут, пора расставить все точки, а бредовые иллюзии подложить под скорый поезд.

Но до расстановки знаков препинания так и не дошло. Растеряла всю решимость, видно, на последней ступеньке лестничной клетки и влетела в таинственные события, поразительные и ужасные…

* * *

— Ничего особенного, — успокоила меня Зося. — Возможно, понапрасну бью тревогу, просто надо взять себя в руки…

Но взяла она в руки почему-то не себя, а стаканы и кружки: то расставляла их на столе, то снова убирала в буфет, рассеянно осмотрела свою ужасающе чистую кухню — что-то ее явно не устраивало: в конце концов отобрала у меня пепельницу, нервно вымыла и убрала на полку.

— Во-первых, сдается, ты заразилась от Алиции, — констатировала я с неудовольствием, потому как все это напоминало сцену, которую мне довелось наблюдать много лет назад. — Правда, Алицию давно уже отпустило. А во-вторых, отдай пепельницу, иначе придется пепел стряхивать на тарелку.

Зося посмотрела на стол и на полку.

— А, прости, пожалуйста. Глупости, вовсе я не заразилась от Алиции. У нее нет детей, а я из-за Павла… Не очень-то охота оповещать об этом всех и каждого. Послушай, твой Дарий… Чем он, собственно, занимается?

— Что касается оповещения, так у меня нету громкоговорителя, — заметила я сухо. — А в чем дело?

— Ну, молчать-то он, надеюсь, сумеет?..

— По-всякому. На некоторые темы только и делает, что молчит.

Зося погасила газ под чайником и прислонилась к буфету, озабоченно поглядывая то на меня, то в прихожую за моей спиной. Я тоже смотрела на нее и прикидывала, как бы она отреагировала, если открыть правду об имени так называемого Дария.

Его звали вовсе не Дарий, а Божидар, и я сама предпочитала об этом не вспоминать. Возможно, для своих родителей он и был даром Божиим, но все же, по-моему, соображать надо, каким имечком снабжаешь младенца. Скажите на милость, что делать с таким именем в наше время? Такое имя пристало мужу в рыцарских доспехах, с рапирой и стилетом или, на худой конец, с гусарскими крыльями [1], но уж никак не мужчине с зонтиком. С горя я переделала Божидара в Дарика, и все были убеждены, что Дарик — уменьшительное от Дария. Эту самую правду про его имя я скрывала изо всех сил…

Зося вдруг очнулась, заварила чай, сгребла со стола пол-литровый горшок в красный горох и достала нормальные чашки.

— Чай сейчас настоится. Так вот… Думаю, он все-таки как-то и где-то функционирует…

— Наверно. Не знаю где.

— Неважно. У него есть свои ходы. А ты, кажется, от него совсем обалдела…

— Было, — честно призналась я. — По-моему, уже проходит. А ты что, узнала какие-нибудь его тайны? Охотно послушаю, изреки наконец, в чем дело.

Зося пожала плечами, разлила чай и села за стол.

— Чушь. Я на твоего вовсе не молюсь, а вдруг все-таки поможет. Очень боюсь за Павла, подозреваю, он увяз в наркотиках. Нет, не потребляет, хуже — торгует.

Ошарашила меня Зося фундаментально.

— Ничего себе, хуже?! Все лучше, чем травиться, торговля не вредит здоровью! А вообще, как это тебе в голову взбрело, позволь осведомиться?!

— Встретила его с весьма сомнительными парнями… В последнее время деньги у него завелись, у меня совсем не просит…

— А ты с ним говорила?

— Поссорились. Велел не лезть не в свое дело, ответил как нормальный сын нормальной матери. Я расстроилась и наорала, что он, мол, на моем содержании и я за него морально отвечаю….

— Сама понимаешь, как они все это любят…

— Еще бы! Ума не приложу, как теперь с ним помириться. А может, твой Дарий.., как ты считаешь?

И тут-то моя страждущая душа почуяла добычу и вцепилась в нее всеми когтями. Деятельность Божидара была окружена непроницаемой тайной, никогда еще мне не удавалось не только туда прорваться, но даже разнюхать что-нибудь, и вот, пожалуйста, такая возможность. На наркотики мне плевать, Павел, конечно, беспокоил, но самое главное — не удастся ли познакомиться с делами Божидара, подбросив ему ситуацию с наркотиками.

— Бог его знает, но попробовать стоит. Он постоянно лезет в такие дела и возится с какими-то подозрительными юнцами. Ходы у него наверняка есть. Может, Павел и будет в претензии, но раз уж влип, не до церемоний. Самое тяжкое преступление сойдет со скидкой, учитывая его полную незапятнанность. А то втянется, сама понимаешь, хуже будет.

— Не пугай меня.

— Да я не о том. Просто сейчас покамест первые шаги. А запустишь — все осложнится. Сейчас влип по глупости, по неведению и сразу же опомнился — не за что цепляться. Хочешь с ним поговорить?

— С кем? С Павлом? Ведь я тебе…

— Нет, с Дариком.

— А… Нет, сперва ты. Намекни и сориентируйся, что скажет.

— Тогда объясни подробней, что и где видела и прочее.

— На задах Нового Свята. — Зося перестала колебаться. — Я искала скорняка, он вроде бы там работает в будке, реставрирует и всякое такое. Будки не нашла, зато увидела собственного сына в теплой компании. Просто подонки!.. Нет, постой, не просто. Подонки — да, а кроме них еще парень с девушкой, знаешь, такие осоловелые, худые и несуразные, а подонки — явные комбинаторы. Сразу видно. Шахеры-махеры явно вели между собой, конспиративно. Хуже всего, за ними наблюдал хмырь, совсем на них не похожий. Старался им не показываться, возможно, сыщик.., нет, пожалуй, нет, понимаешь, я даже убеждена, тут что-то другое…

— А как он выглядел?

— Средних лет, средней упитанности, среднего роста. Физиономия гладкая, обычная, вот нос, как бы это сказать.., клецкой… Такая длинная мягкая клецка, а сам нос вовсе не длинный, нормальный, только совсем без хряща и без кости. Будто из теста слеплен. Видок у этого типа, знаешь, ужасно лицемерный. Глядел на Павла. Я специально постаралась его запомнить, ох, у меня все как-то путается, понимаешь, главное — тамошняя атмосфера…

— Погоди, — прервала я. — У тебя великолепно получается.

Нарисованная Зосей физиономия так и замаячила у меня перед глазами. Уверена, видела эту морду в натуре и определила бы ее в идентичных выражениях, а вот когда и где видела, Бог знает. Клецка вместо носа, а вдруг кто другой, просто похожий, и где я эту физиономию лицезрела?..

— А что?.. — забеспокоилась Зося.

— Да ничего особенного, кое-какие ассоциации…

Я в свою очередь описала субъекта, и обнаружилось явное сходство. Что касается Павла, мы решили: у страха глаза велики, не так страшен черт и тому подобное. Деньги, убеждала я Зосю, еще ни о чем не говорят. Павел мог получить за уроки или за ремонт — хорошо разбирается в машинах. Божидара следовало подключить на всякий случай, а скорее всего, для моей личной выгоды.

Только я вернулась домой, позвонил Павел и коротко спросил:

— Ты дома?

— Дома.

— Так я заскочу. Привет.

Через десять минут я уже открывала ему дверь. Поглядела пристально — все нормально, забота вроде бы его не гложет. Однако я ошиблась.

— Меня заело, — сообщил он таким тоном, будто выиграл в лотерею. — Расскажу, о чем речь, и так уж мать, кажется, успела кое-что телеграфировать: я видел твою машину у нашего дома.

Я обрадовалась — услышу донесение прямо от виновника торжества.

— Валяй!

Павел начал складно, видать, заранее все обдумал.

— Понимаешь, вонь учуял. Не полез бы туда, кабы не смердело. Из-за одного тут, приятель еще из школы, хотя и не кончил ее. Клюнул на пудру, дальше — больше, теперь сидит на игле, словом, развалина от человека осталась. Я ему денег одолжил…

— Кретин.

— А ты бы на него посмотрела. Гниль одна, да жалко ведь. Знаю, не отдаст, да что там! Не в этом дело. Известно, откуда все берется: аптеки, привозят-продают и так далее, а у меня, знаешь, так выходит, глупо даже признаться: подонки сбывают эту дрянь при полной поддержке властей.

Он взглянул на меня вопросительно. Что я могла ответить?

— Давай дальше. Откуда у тебя такие сведения?

— Обернулось все так… Случайно напоролся, ну, пожалуй, не совсем случайно, знаешь, заинтересовало. Жулье и наркоманы в полном симбиозе, сечешь? Это уже точно, только однажды я нарвался на мужика.., вовсе неподходящий какой-то, что-то странное… Не исключаю, может, и он нарвался на меня: я входил, он выходил из одной такой шмаги — притона то есть. Не знаю, как сказать, впечатление не то, такие персоны там не случаются, места другие. И вообще все не клеилось. Вскорости менты загребли братию вместе с товаром, а на другой же день все они благополучненько цвели на свободе. Знаю людей, малость поспрошал, да пасть все на замке держали. А спрашивал я осторожно, ведь недолго и ножом схлопотать. Выглядело все так: вышли на свежий люфт — и убытков не понесли, как мыслишь, что бы сие значило?

— А менты какие?

— Один в мундире из комиссариата болтался, а двое так — ни то ни се.

— И все уехали вместе с сыщиками?

— И тот в мундире с ними, правда, похоже, по дороге потерялся.

— А тот неподходящий здесь при чем?

— Вот именно. Сменили место. Было несколько пунктов, я все проверил и заземлился — ни одного нету. Пошевелил головой, получается: смыло их с горизонта сразу после того, как тот неподходящий мэн к ним наведался. Может, тут и никакой связи, только нюхом чую — есть что-то. Перетащились в другое место, где мне их не сыскать, все вместе смердит — мочи нету, не знаю, что делать.

— А тебе зачем?

— Хочу, — заартачился Павел. — Жив не буду, хочу дознаться, в каком болоте живу и есть ли там дно. А если есть, то на какой глубине.

— Пойми, в этой стране все стоит на голове, а значит, дно высоко наверху. Я тоже хотела бы кое-что увидеть, да только зря задираю голову. Мать колотун бьет, рассказал бы ей все.

— Так она же крик подымет. А я хочу дознаться, хоть тресни. Тот неподходящий покоя не дает, мелькнул всего разок да исчез — не возит ничего, не посредник и не наркота, а всю музыку знает. Наверняка. Опекун?.. — Да-а… — протянула я. — Слушай, а как насчет проблем, что за проблемы?

— Ерунда. Сама понимаешь. Чтобы малость влезть в интерес, смекнуть, что да как, симулировал участие в деле. Посредничал три раза, шепнул про меня тот кореш, почти что взяли в штат, а когда я попятился, стали угрожать. Извиваюсь помаленьку, как змей, а надо бы сразу отсечь. Они всех шантажом держат, мордобитьем грозят и даже финиш обещают. Да плевать мне.

— Ты на этом заработал?

— Не без того же! А вообще-то весь мой доход из мастерской, вкалываю не надрываюсь, а насобачился здорово. В аферу я влез не из-за денег.

У меня мелькнуло, что на месте Зоей я бы тоже психанула, хотя дела обстоят не так уж плохо. Парень вроде бы знает, что делает, старается держаться по краю трясины, надо бы только стеречь, чтоб не спихнули. Задачка прямо-таки для Божидара.

Павел поерзал и решился на признание: если уж по правде, так не со мной хотел поговорить, а как раз с ним. Я с восторгом согласилась.

Мы увиделись на следующий день, но Павла разговор с Божидаром разочаровал, а я просто вдрызг расстроилась. Божидар нас не просветил, зато дал понять, ничего, дескать, нового мы ему не сообщили, все знает сам. Спорить с нами не пожелал. От всех афер с наркотиками потребовал отвалить, выводы мы делали идиотские, взяточничество в стране — дело обычное, и факт, что торговцев выпустили на волю, ни о чем еще не свидетельствует. Неподходящий мэн явно кто-то посторонний, а то и вовсе оптический обман.

Павла подстрахуют где надо, дабы выкарабкался без ущерба для здоровья, а вот кто подстрахует и как, нам не объяснил.

Павел свое разочарование попытался скрыть. Поумней меня оказался, а верней, ему было плевать на доброе отношение моего кумира. Я же, напротив, после его ухода стесняться перестала, откровенно все выложила, и меня призвали к порядку. Взбешенный моей назойливостью, Божидар сперва саркастически предложил мне самой и удовлетворить свое любопытство, а после категорически запретил встревать не в свое дело. В свою очередь, я так взбеленилась, что вся эта наркотическая чепуха вкупе с неподходящими подозрительными делягами из пустяковой занозы превратилась в целое копье! Решила не сдаваться. Пусть думает что хочет, сама все разузнаю, распутаю все секретики, если таковые существуют, перестану поджимать хвост и раз и навсегда покончу с дебильной кретинкой, какой меня почитают!

Короче говоря, меня захватил долгосрочный амок.

* * *

Павел позвонил через две недели под вечер и отчеканил без предисловий:

— Встретил тех двоих. Парень с девушкой, наркоманы, это они там все время путались, посредники. Встретил случайно. Ехали в трамвае на Прагу.

Так, вот она — моя проблема, я сразу поняла, о чем он говорит.

— Те, что скрылись? — удостоверилась я.

— Именно. Я поехал за ними. Хочешь поглядеть, где это?

Конечно, я хотела. Зачем мне это, не очень-то представляла, но всяческие осмотры всегда считала в высшей степени полезными; кроме всего прочего, поеду назло Божидару. Договорились с Павлом через полчаса у ювелирного магазина в Аллеях Иерусалимских, и я вылетела из дому с такой силой отдачи, что только на лестнице сообразила проверить, не забыла ли юбку.

На месте оказалась раньше договоренного и посему зашла в магазин, чтобы зря не торчать на улице. Сразу же увидела пани Крыскову, с которой завела приятельские контакты в «Орно». Она стояла у витрины в углу, рядом какой-то пан, а напротив них продавщица. Больше в магазине никого не было. Я направилась к ней, цокая каблуками, пани Крыскова оглянулась и махнула мне рукой так, словно это она назначила мне здесь свидание, а не Павел.

— Вы только взгляните, — завела она. — У нас редко такие вещи встретишь.

Я подошла. Все они, возбужденные, в красных пятнах, что-то внимательно рассматривали. Я тоже поглядела: бриллиант, не очень большой, но глубокий и неимоверно чистый, голубой воды. На черном бархате коробочки лучился, словно живой.

— Четыре и восемь десятых карата, — сообщила пани Крыскова вполголоса. — Почти пять. И вы ни за что не поверите, сколько стоит. Гроши! А ведь советский.

Она назвала сумму. Двести двадцать тысяч и в самом деле при нынешних ценах чепуха. Еще не полностью усвоив сообщение, я обалдело уставилась на камень и наконец спросила:

— И его можно купить?

— Наверно, — заколебалась продавщица. — Мы получили камень для продажи…

— Вот это так оказия, — шепнула пани Крыскова, выразительно акцентируя слова.

Пан ничего не говорил, только пожирал глазами драгоценность. Я по-прежнему блаженно балдела, поскольку меня это не касалось: не было двухсот двадцати тысяч не только с собой, но и вообще. Если постараться изо всех сил, смогла бы наскрести половину. А пани Крыскова продолжала шепотом искушать меня:

— Подумайте, ведь задаром! Исключительный случай, вы продадите камень в три раза дороже, да еще и спасибо скажут! Я вам помогу…

Идея наконец дошла до меня и даже заинтересовала. Но как прикажете понимать: цена по меньшей мере вдвое меньше настоящей, а бриллианты за бесценок на земле не валяются. Конечно, без пани Крысковой мне бы и в голову не пришло покупать камень — я никогда в жизни не блистала оборотистостью в делах. Бриллиант стоил дешево несуразно, и, если бы не мнение знатока, я решила бы, что он фальшивый или с каким-нибудь дефектом. Пани Крыскова многие годы работала с драгоценными камнями, без сомнения, дело знала профессионально, сама занималась куплей-продажей, и коли теперь соблазняла меня, то наверняка хочет помочь подзаработать. Соблазн был, разумеется, велик. Я горестно вздохнула:

— Нету столько денег. И сегодня не успею собрать, а вот завтра… Нельзя ли этот камень оставить за мной? — Как это оставить за вами? — спросила продавщица без всякого энтузиазма.

— Да так, обыкновенно. До завтра, до одиннадцати утра. Приду первой, к одиннадцати.

— Разве что в одиннадцать… Ладно…

— Надо будет ее отблагодарить, — прошептала мне на ухо пани Крыскова.

Я кивнула. Бриллиант все больше привлекал меня. Молчаливый пан вдруг очнулся.

— Кто первый, тот и получит, — решительно заявил он. — Вдруг мне удастся раздобыть деньги раньше?..

— Сами решайте, — сухо прервала продавщица. — Подожду до открытия магазина и ни минуты больше.

Я не собиралась пререкаться с этим паном. Он не тянул на человека, располагающего суммой выше ежемесячной пенсии, к тому же и так все это дело представлялось мне весьма туманным, а потому я покорно согласилась с приоритетом более богатой особы. Успеет раньше, пусть купит. Сегодня вряд ли удастся, магазин через полчаса закроют, а завтра пусть будет, как будет.

Продавщица спрятала камень. Выходя из магазина, в дверях я наткнулась на Павла. Пани Крыскова последовала за мной.

— Вот как дело обстоит, — начала она, игнорируя Павла. — Мне в принципе запрещено покупать такие вещи, я ведь работаю в этой сфере, впрочем, у меня тоже нет нужных денег. Предлагаю на паях. Вы будете его продавать?

— А что делать? Деньги я займу, их отдавать надо.

— Ну, а я войду в долю. Если вы согласитесь. У меня с собой семьдесят тысяч, могу вам дать сейчас же. А потом соответственно поделимся. Согласны?

Я обрадовалась. Участие пани Крысковой придавало солидности всему предприятию. Я взяла деньги, пани Крыскова спешно простилась и вернулась в магазин. Павла прорвало.

— Это что такое? Покупаешь бриллианты?

— Вот именно. Не слишком много, пока что всего один. Эта пани понимает толк. Едем?

— Едем… Погоди-ка… А ты всерьез покупаешь бриллиант?

— Собираюсь, а что?

— Да нет, ничего. Потрясно. Не привык к таким покупкам. Ладно, поезжай прямо на Прагу, а после я покажу куда.

Поехали, уже на мосту Павел заговорил о главном.

— Они не хотят, чтобы их все знали. Сама понимаешь, поставщики наркотиков не любят светиться. Во всяком случае, некоторые. У них там есть один такой…

— Перестань мямлить со мной как со слабоумной, — прервала я раздраженно. — Об этом все знают, давай конкретно!

— Ну так вот, парень с девушкой были как раз посредниками, за посредничество и за молчок получали свою долю. И они тоже смылись. А тут в трамвае их увидел, ну и рванул следом.

— Ас тобой что? Отбрехался или как?

— Думаю, да. Потерял доверие, но, видно, трогать не станут — вокруг тишь и благодать. Даже странно, думал, хуже будет. Или Дарий что предпринял?..

Я всерьез задумалась, слегка недовольная необходимостью вообще шевелить мозгами на эту тему.

— Возможно, и не потребовалось. Давай рассуждать здраво. Полети ты сейчас с доносом, что бы ты мог сообщить? Продавали наркотики там-то. Ну и что? Они ведь давно уже смылись… И собственно, что дальше?

— Мог бы их узнать в лицо.

— Я думаю, кому надо, тоже их знают. В лицо.

— А я в курсе насчет цен…

— Они тоже. Та еще сенсация. Еще что-нибудь?

Павел призадумался.

— Пожалуй, нет. Стоило им смыться, я все козыри потерял. Раньше были шансы так все подстроить, чтобы их захомутали прямо на стыке, или, к примеру, учитывая то да се, помочь добраться до главного поставщика, а теперь уже хана. Знаешь, ты права, я для них просто фуфло, им на меня плевать. Неглупая организация.

— Вот именно, чего же тебе еще нужно?

— Как это чего — докопаться хочу! Вляпался, чувствую — смердит, а откуда? Хочу их найти, навести кого надо и поглядеть, что из этого выйдет. И здесь уже кое-что раскопал, только вот тропки в логово нету.

— А те двое не навели тебя?

— Нет, я, слава Богу, не чокнутый и за руку их не хватал. Вышли из трамвая, поплелись, я за ними, на дистанции, конечно. Через какие-то проходные подворотни и дворы, я даже не знал, что такие заныры есть еще, понятия не имею, на какой улице все это числится. В одном дворе мои голубки куда-то скрылись, и тю-тю… Покажу тебе, где это, и у меня предложение. Поглядеть…

— Погоди, у меня тоже предложение. Покажешь, купишь газету и уткнешься в нее.

— Зачем это? — изумился Павел.

— Да просто чтоб не светился твой циферблат, так, кажется, говорят. Самое лучшее — газета. Они тебя знают, раз отцепились, не лезь по новой, иначе займутся тобой поэнергичнее. А меня никто не видел. Пойду одна.

Павлу это не понравилось.

— Я бы хотел тоже…

— Или ты покупаешь газету, или я поворачиваю оглобли. Всему есть границы, даже лопоухости. Учти, я сама на материнских позициях много лет. Тебе бы не газету, а чугунок на башку насадить. Тоже хорошо заслоняет.

Я оставила его в машине с «Подругой», иной прессы в киоске не нашлось, и отправилась в указанном направлении. Трассу Павел описал подробно, прошла две подворотни и два двора, потом еще улицей и проходным коридором в каком-то доме, пока не уперлась наконец в подвальную дверь, наглухо запертую на засов. Из человеческих экземпляров встретила худющую нищую бабу с огромной продуктовой сумкой, а также грязного сопляка с фонарем под глазом. Повернула назад, выглянула на соседний двор-колодец, по-видимому, двор уже вел в ненужном мне направлении, вернулась обратно — сопляк как раз отодвигал засов на двери в подвал. Интересно, что он здесь делает? Я притаилась в закутке, где он не мог меня заметить. Тут-то и сообразила, чем занимаюсь: таскаюсь по Праге по каким-то подозрительным закоулкам, вместо того чтобы искать у знакомых деньги на дело! Все эти развалюхи не зайцы, никуда не денутся и до будущей недели, а бриллиант подождет только до одиннадцати…

Не будь семидесяти тысяч от пани Крысковой, очень даже возможно, махнула бы я рукой на выгодное капиталовложение, полезла бы за сопляком в подвал, и покой мне обеспечили бы навсегда. Однако легкомысленно взятые деньги, как ни крути, обязывали, и времени у меня оставалось в обрез. Бросила я сопляка, дворы, наркоманские проблемы и в темпе рванула к машине, так что даже напугала Павла.

— Что случилось? За тобой погоня?!

— Нет, — ответила, трогаясь с места. — Только пора и о делах подумать — мне сейчас надо насобирать денег! Пока ничего интересного, а ты не дрейфь, вернусь, как только проверну бриллиантовую аферу…

* * *

В ювелирный я и в самом деле явилась первой. Продавщиц было две, моя вчерашняя стояла у прилавка, вторая что-то укладывала в витрине.

— Добрый день, пани, — поздоровалась я вежливо. — Вот деньги. Покупаю этот бриллиант.

Она бегло взглянула на меня, и, клянусь, взглянула опасливо. А может, мне показалось…

— О чем речь? — холодно спросила она, помолчав.

— Да о бриллианте, который вы отложили для меня. Мы еще вчера вечером рассматривали его…

— Бриллиантов нет, — отрезала она бесстрастно и показала на застекленную витрину, где лежали серебряные кулоны. — Вот наличный товар.

Я и разочароваться не успела, подумала только, не набекрень ли у нее зрительная память.

— Да нет же. Я напомню пани. Бриллиант советский, четыре и восемь десятых карата. Мы смотрели камень вчера в половине седьмого, была здесь и пани Крыскова…

— Пани Крыскова здесь не работает.

Я удивленно воззрилась на нее.

— В чем дело? Вчерашний пан купил, да?

— Никакой пан ничего не покупал… Мы не даем сведений о клиентах!

Она говорила сухо, нетерпеливо и не больно-то вежливо. Я обалдело оглянулась. В магазине уже собралось несколько покупателей, а к часовщику стоял хвост из трех человек, но мы разговаривали в самом конце прилавка, в стороне, и никто нас не подслушивал. Что это на нее наехало? Верно, продала камень еще вчера вечером и не с руки признаться. А почему, собственно? Не выжму же я из нее второй бриллиант!

Итак, ловкая афера накрылась. Это было столь естественно, нормально и в полной гармонии с моим жизненным опытом, что я даже не расстроилась. Пани Крыскову я уведомила насчет фиаско только вечером, по телефону.

— Знаю, — отреагировала она сразу же. — Этого и опасалась, думала только, что не успеют. — Кто и чего не успеет?

— Разговор не телефонный. Не зайдете ли ко мне завтра?

— Разумеется, я ведь должна вернуть вам деньги. В котором часу?

— В начале второго всего удобнее… Явилась я на Старе Място в великой надежде что-нибудь узнать — положеньице меня заинтриговало. Пани Крыскова в служебном помещении была одна — сослуживцы ушли на обед, только кто-то остался дежурить в магазине. Мы могли говорить свободно, но все-таки пани Крыскова понизила голос.

— Сняли с продажи перед самым закрытием магазина, — сообщила она мрачно. — Официально именуется: пошел на переоценку; но дело вовсе не в этом. Кое-кто камень купил.

— Знакомый?

Пани Крыскова пожала плечами.

— В известном смысле. Все они знакомые, покупатели таких вещей…

— И кто же они?

— А вы не знаете?

Я наивно пялилась на нее.

— Понятия не имею… Сотрудники?…

— Какие там сотрудники! Подумайте сами. Те, наверху…

Хотя я никогда не задумывалась, кто же, собственно, правит в моей стране, и политикой не интересовалась, недоумение мое прошло быстро. Даже и мой идиотизм имел пределы.

— Ну ладно. А зачем продавщица откалывает такие штучки? Не могла просто сказать, не удалось, мол, камень оставить, и привет? Я бы ведь не покусала!

— Вы же могли крик поднять, — пояснила пани Крыскова. — Она вас не знает, а покупатели на все способны. Боялась. Не имела права вообще камень выставлять, такие вещи проходят только через подсобки, товар для посвященных. Да еще при такой цене. Бриллиант почти пять каратов, голубой воды, глубокий, знаете, сколько он стоит на самом деле? Миллион двести, и это абсолютный минимум!

— Откуда же взялись двести двадцать тысяч?..

— Пересчет по официальному курсу рубля на злотые. Камень-то советский…

Крыша у меня совсем поехала.

— Время от времени приходят от них такие вещи, — терпеливо объясняла пани Крыскова. — Цены ничтожные, на прилавок это не попадает, директор магазина получает распоряжение, а тут как раз директорши не было на месте, продавщица показывала камень тому пану, не мне же, я оказалась там случайно. А пан этот чей-то родственник. Кабы имел с собой деньги, купил бы сразу, вы же видели, денег у него не случилось… Помните, когда-то официальная цена доллара была двадцать четыре злотых, а на черном рынке более ста, и с официальным пересчетом на рубли то же самое…

Я расстроилась не из-за потерянного навара — обычное мое невезение, — а из-за мошенничества как системы. Закулисные махинации, крутые тропки и окольные пути — да.., здесь правды не доищешься… Пани Крыскова вздохнула.

— А я уж понадеялась, что по случаю удастся воспользоваться, — призналась она грустно. — Я как раз без денег, из-за дочери, они дом строят, все деньги ухнули. И попался же мне этот бриллиант, как слепой курице зернышко, кабы знать!.. Возобновлю-ка я старые знакомства, драгоценные камни вообще-то идут через магазины, только никто их в витрине не выставляет…

Я старалась просчитать всю комбинацию, да плохо получалось, слишком много неизвестных. Ни с какой торговлей бриллиантами, открытой или потайной, никогда не имела дел, а валютный пересчет всегда был для меня за семью печатями.

— И что, после продают? — спросила я неуверенно.

— Кто?

— Да те, кто покупают.

— Продают, как не продавать. В основном в Вене…

Мы посмотрели друг на друга. Один за другим возвращались сослуживцы пани Крысковой, и она замолчала. С дальнейшими пояснениями пришлось повременить, я попрощалась и вышла. Пани Крыскова, прощаясь, приложила палец к губам…

* * *

Недоумок позвонил как раз в тот момент, когда я наконец двинула мыслительный процесс в действие и приступила к обдумыванию разведки переулков на Праге. Субъект с клецкой на морде валандался где-то на обочине моего разума, и я почти чувствовала его топотание по моим мозговым извилинам. Божидар, упорно не желая пылать чувствами, надменно пренебрегая всеми моими, надо честно признаться, довольно мизерными сведениями, выбивал меня из равновесия со дня на день все больше и больше. Жизнь и так не баловала меня, а звонок сразу же сбил с темы и лишил всякой благожелательности.

Недоумок добрых лет восемь меня боготворил и липнул, как заграничный пластырь. Он, видите ли, решил стать поэтом. Стихоплетствовал вовсю и умолял, чтобы я правила эту потрясающую мазню, занятие весьма тяжкое, ибо в его, с позволения сказать, «поэзии» нечего было править. «Она стояла, она бледнела, смотрели все, она сомлела…» Это у него сцена со свихнувшейся от ревности дамой, которая намекает друзьям, что покончит с собой, только вот раздумывает, не кокнуть ли сперва своего неверного аманта. Сюжет был мне поведан изустно, прозой, ибо из поэтического текста никакими силами невозможно было его дедуцировать. К тому же из сего месива решено было изготовить эпос на манер «Пана Тадеуша» Адама Мицкевича или просто «Илиады»…

Я старалась намекнуть автору, что поэзия ему явно не дается, лучше бы поискать иное применение таланту. Он в конце концов согласился и выдал рассказик. Честно говоря, опус получился слабоват сравнительно с сочинениями третье-клашек-второгодников, особенно если наставниками у них были малоквалифицированные учителя. При полном отсутствии содержания, вся новеллка была ни о чем, да к тому же ни в одном предложении грамматика не учитывалась вовсе. Единственное, что у него не хромало — орфография: не делал ошибок.

Новеллка взбесила меня окончательно, и я посоветовала отправиться с ней на телевидение — мол, заинтересует, сделают сценарий. Он обрадовался столь оригинальному совету и, кажется, в самом деле им воспользовался, так как на длительное время оставил меня в покое.

Когда мы познакомились, он, понятно, представился, только его фамилия моментально вылетела у меня из головы. А визитку я потеряла незамедлительно. По телефону тут же узнавала его и сразу же отзывалась: «А, это пан», а посему он считал, что все о\'кей, и не называл себя.

Звонок оторвал меня от увлекательных планов. Недоумок занудно умолял о встрече. Я попыталась наврать что-нибудь, но, будучи занята иной материей, нужного аргумента не нашла. Пора было, кстати, оплатить счета на почте ввиду скандального опоздания — от очередей я просто шарахалась, — так что хорошо бы совместить оба сомнительных развлечения. Вспомнила про кафе «Мозаика» около почты и назначила ему свидание. Он напирал на спешку, ну и ладно, пусть будет завтра в шесть вечера.

— Нет, я в последнее время не писал, — заявил он с ходу, и я вздохнула свободно. — Всякие неприятности, знаете ли, и в смысле вдохновения туговато. Хочу с вами посоветоваться. Извините за высокие слова, но ведь вы таки самая умная.

Я поперхнулась первым же глотком кофе. Господи Иисусе…

— Я того, понимаете, ничего не понимаю. На компьютерах сижу, а тут на тебе, чудеса в решете. Ну, привезли машины, в Австрию за ними ездили, ведь они и сами могли прийти, а они все же поехали и сопровождали. Оказалось — лом один.

Я изо всех сил изобразила интерес.

— Что лом? Эти машины?

— А как же. Ни на что не годятся. Вроде бы привезли для работы, а велели разобрать на части; приблизительно говоря, вообще все не то.

Я понятия не имела о компьютерах, но сейчас мне показалось, что речь не только о науке.

— Расскажите все еще раз. Я в компьютерах ни бум-бум. Для какой работы, и что не то?

— Так они для расчетов же — не просто прибавить-отнять, а для расчета, например, движения. И для управления. А привезли все совсем другое, проще гораздо, на базе таких плат, которые работают по-разному, и если получается, то открывается заслонка. И потому когда в них что есть, то вылетает.

Вроде бы говорил обычные слова, а смысла в них было столько же, сколько в его поэзии. Я уразумела так: «вылетает», потому как что-то испортилось.

— А будь все в порядке, тогда не вылетит? — спросила я. Казалось, над столиком в кафе нависла какая-то абракадабра.

— Да нет, напротив. Именно должно вылетать. А в тех, что привезли, что-то сбоит, поэтому то вылетает, то нет. Машина зацикливается, а такого не должно быть. Программа как бы испорчена.

В голове мелькнула вдруг глупая ассоциация:

— А на чем зацикливается?

— Да вот именно, не на числах или хотя бы графиках. Какое там, крутятся какие-то игрушки — подковки, карты, ну там дамы, валеты, а то вдруг апельсины или сливы…

Тут меня осенило, и я очумела, собственным ушам не поверила.

— Так это же игральные автоматы! Вам просто-напросто привезли игральные автоматы!!!.. Он сразу обрадовался.

— Ну вот, я же говорю, вы самая умная. Я позабыл слово, а это оно самое. Они итальянские. Мне ведено их разобрать на части, все блоки отдельно, а что дальше с ними делать будут, не знаю. Документация у меня вообще на другие, какие-то английские. И это все служебная тайна: ведь я же знаю, что деньги на них ушли те самые, отложенные на настоящие компьютеры, только меньше — ведь этот хлам дешевле. Впрочем, я не того, не знаю, они могли и просто так получить, всякие обломки, а только сказали, мол, заплатили. Небось взяли и подделали счета.

Я судорожно вспоминала что-нибудь про его работу. Нет, я никогда не интересовалась, а он, наверно, не говорил. И что за организация пускается на такие фокусы?

— А где вы работаете? — спросила я, уже с искренним интересом.

Недоумок даже обиделся.

— Как это, я думал, вы совсем в курсе, я ведь говорил. В мастерских при проектном бюро. И в самом бюро — то тут, то там, где понадоблюсь.

— А в каком проектном бюро?

— Ну.., в нашем. У нас там все отрасли. В ведомстве.

И в каком таком ведомстве, Боже милостивый?! Что он под этим понимает?! Я посмотрела на него Горгоной, недоумок смутился, поерзал на стуле — тяжелый, неумолимый мой взгляд возымел свое страшное действие.

— Ну, знаете… На Раковецкой…

— В Главной школе сельского хозяйства или в тюрьме? — чеканила я безжалостно.

Недоумок взглянул на меня. В глазах его выражался столь горестный упрек, что Горгона скукожилась. Ладно уж, видать, название организации в горле застряло, а на этой Раковецкой мало что осталось.

— МВД?..

Он едва кивнул. Окаменел бедняга, а я тем временем собралась с мыслями. И чего они все боятся — ну ясно, на тему МВД все окутано непроницаемой тайной, Божидар тоже об этой организации прямо никогда не говорит. Наваждение какое-то да и только. Ясно, пустились в странную аферу, не первую, да и не последнюю, подделка счетов — подумаешь тоже, а вот на кой черт им испорченные игральные автоматы?.. Собственное казино собираются открыть? С испорченными?!!..

— А их легко починить? — У меня мелькнули кое-какие соображения.

— Что починить?

— Эти автоматы.

Недоумок вышел из гранитного оцепенения, пошевелился, вздохнул, покачал головой.

— Подкупить бы кое-какие части, почему нет. Скорее да. Но они вовсе не покупают. И вообще не велят ничего исправлять, просто разобрать. И зачем им это, ведь нельзя же их переделать. Значит, не годятся никуда, только для игры. Или еще на что-нибудь.

Дело меня заинтриговало всерьез. В игральных автоматах я очень даже понимала толк. Зацикленный автомат может платить бесперебойно, надо только его застать в нужный момент… Минутку, но ведь все это механическое, барабанное. Какое отношение они имеют к кибернетике? Наверное, какая-нибудь новинка…

Недоумок уставился на меня как на святую, и в его взгляде отражалось одно лишь благоговение, что явно тормозило мыслительный процесс.

— И что? — спросила я нетерпеливо. — Что же вас во всем этом беспокоит? И чем я могу помочь?

Моя горячность не особенно его наэлектризовала, однако вялое выражение лица сменилось некоей озабоченностью.

— Ну, я не знаю. Мне все кажется, что-то не так. Я думал, вы посоветуете, честно говоря, дело ведь в другом. Я начал с автоматов, потому что мой знакомый, коллега, значит, он с ними работал. И пропал. Вот я сейчас вместо него и работаю.

Поначалу я никак не могла сориентироваться, что его угнетает: то ли пропажа коллеги, то ли его работа.

— Ну?

— И я все не могу узнать, что с ним случилось.

Уразумев, что все-таки речь о коллеге, я попросила рассказать подробнее.

Недоумок явно оживился.

— Так он не пришел на работу. Значит, это я понял, что его нет, потому как меня перетащили на этот хлам вместо него. Нормально, допустим, не пришел так три дня, а его все нету. Я думал — заболел, позвонил — никого нет, я и ходил к нему несколько раз — без толку. В кадрах спросил осторожно, уволили или в отпуске, хотя если бы так, он бы мне сказал. Не в командировке ли? Ничего не узнал. Это уже, постойте, пять, нет, шесть дней, как пропал.

— А семья? Жена, дети?..

— Что семья?

— Его семья.

— У него нет жены. Родителей тоже нет. Вообще никого, одинокий. Девушка есть, я с ней повидался, а она тоже ничего не знает, правда, они уже как бы разошлись, вот она и думала, потому, мол, он и не звонит. У нее ключи есть от его квартиры, мы с ней туда пошли, вот мне и захотелось с вами повидаться.

Кажется, недоумок подбирался наконец к главному.

— И что? — нажимала я.

— А там у него все не так.

— Как не так? Объясните!

Она говорит, эта Пломбир, ее так смешно называют — Пломбир, все так зовут, я даже не знаю, какое у нее имя. Так вот, Пломбир говорит, больно уж большой порядок в квартире. Всегда бардак, то есть с вещами и так далее, только бумаги были в порядке, а теперь наоборот. Вещи все уложены, в шкафу и везде, а в бумагах ералаш.

— В каких бумагах?

— А в разных, в каждом доме полно бумаг, а у него еще больше, чем у других. Даже свидетельство об окончании школы и табели школьные за все годы, только диплом в отделе кадров. Всегда порядок в письменном столе, блокноты, календари, много всего, — а теперь недостаток. Пломбир считает, что больше было и разложено кое-как. Она нашла такую записку, даже несколько — он всегда все записывает: например, что купить, потому как ему неохота все помнить, так вот, хлеб, значит, лампочку либо масло… А на одном листочке написано такое странное…