– Убирайся и следи за сокровищами, а с ним я разберусь!

Приготовившись к самому худшему я открыла двери какому-то очень грязному оборванцу. Оборванец был совсем настоящий, не переодетый. Я засомневалась в его связи с делом.

– Нету, – твердо ответила я, решив ни при каких обстоятельствах не продавать чужого добра.

– Бутылки, старые вещи?

– Ничего нет.

– Не может быть. Что-то у вас точно есть. Не бывает такого дома, в котором ничего нет. Продайте, хоть что-нибудь. Может бой стекла. Мусор.

Оборванец производил впечатление готового на все, если не купит хоть что-то. Я решила, что лучше потерять мусор, чем жизнь. Кроме того, я любой ценой хотела как можно скорее от него избавиться, капитан мог позвонить в любую минуту.

– Мусор? Пожалуйста. Мусор могу продать. Во что вы его возьмете?

Оборванец вытянул из-за пазухи упаковочную бумагу и веревку. Твердо решив ничему не удивляться я принесла ему ведро, две пепельницы полные окурков, коробку от стирального порошка и испортившийся горчичник. Он похвалил меня, с явно выраженным удовлетворением высыпал все на бумажку, прикрыл другой, и с необычной ловкостью сделал из этого пакет формой и величиной напоминающий пакет шефа, обмотал все веревкой, вручил мне два злотых и ушел.

Сообщив капитану о визите я спустилась к мужу, проверить ситуацию. Он сидел на произведениях искусства, опершись локтями о стол, и с отреченным выражением лица ворошил волосы на голове.

– Можешь идти, у меня это заберут только вместе с жизнью. Не знаю, что они там нахимичили, но он такой же тяжелый, как раньше. Если что и пропадет, то не по моей вине. Я не разбираюсь в шайках контрабандистов, к этому не привык, абсолютно ничего не понимаю, и вообще, с меня хватит. Больше ничего не хочу, только бы избавиться от этого омерзительного свинства!

Я оставила его и вернулась наверх. Минут через десять позвонил капитан и поручил оставить омерзительное свинство в покое. Я выволокла мужа из подвала, а минутой позже телефон зазвонил снова, мы побежали, он на лестницу, а я к аппарату. Оказалось, что это не капитан, а пан Паляновский. Сотрудничество с милицией показалось мне вдруг очень обременительным.

– Сокровище мое, – металлическим голосом произнес заботливый любовник. – С кем это ты встречаешься на прогулках? Ты же знаешь, какой я ревнивый!

Овладение всеми возникшими эмоциями потребовало от меня некоторых усилий.

– Это ни к чему, – ответила так убежденно, как смогла. – Он прогуливается там иногда, видел меня, мы поговорили и ничего больше.

– Ты ему много про себя рассказывала? Он не будет слишком настойчив?

– Еще чего. Он даже не знает, как меня зовут.

– Ты в этом уверена, дорогая? Он не станет приходить к тебе домой? Он не интересуется тобой… слишком настойчиво?

– Да ну! Парень как парень, спокойный, вежливый… Вовсе он мной не интересуется. Я им тоже.

Одновременно я подумала, что если бы небеса реагировали на каждую ложь, гром с ясного неба звучал бы не умолкая, временно меня заинтересовало это метеорологическое явление. Но пан Паляновский стоял на своем:

– Он не собирался проводить тебя домой? Не шел за тобой? Дорогая, я обеспокоен!..

В это можно было поверить безоговорочно. В качестве Басеньки я составляла фундамент безопасности всей преступной шайки, и в голосе пана Паляновского звучала неподдельная искренность. Прошло довольно много времени, прежде чем он согласился, что блондин ничем ему не угрожает.

– Тебе этот гад звонит как бешеный, – обиженно сказал муж. – А мне Мачеяк – ни разу. Как воды в рот набрал!

– Мачеяк не твой любовник, не требуй от него слишком много. Как ты себе это представляешь? Официально Мачеяк это ты, будешь звонить сам себе? Они же все время думают о прослушивании телефона.

– Чертовски все позакручено… Как ты думаешь, правильно считают?

– Понятно, что теперь правильно. У капитана неплохое развлечение.

– Подожди, когда я подумаю, начинаю понимать. И поэтому они могут общаться только с тобой, а не со мной? Тебе может позвонить соскучившийся любовник, а мне некому?

– Вот видишь, каким умным ты постепенно становишься! Еще немного и сам сможешь организовать такое веселенькое предприятие…

– Как же, разогнался. Такие вещи не для моих нервов. А если между нами, что здесь собственно происходит? Ты понимаешь этот контрданс вокруг пакета?

– И слону понятно. Просто в глаза бросается, что шеф человек осторожный и предусмотрительный, он допускает возможность, что милиция охотится за его шедеврами, и не один человек, а двое. Сам видел, что он вытворяет. Он предусмотрел, что один из следящих помчится за одним посыльным, а второй за другим, после чего будет чисто и за третьим не помчится никто. Капитан разобрался в этом сразу и приказал нам посторожить барахло, пока он пришлет еще парочку. Кажется, уже прислал…

– Это он тебе сказал?

– Чокнулся? Я просто догадалась! Можешь быть уверен, даже если я спрошу, мне ничего не скажут. Не откажутся, но и не подтвердят, и бейся лбом в стену. Они всегда так делают, и когда-нибудь меня в могилу вгонят.

– Значит теперь должен прийти третий, настоящий? А на кой черт надо было тащить его в подвал?

– Не знаю, возможно, что на всякий случай…

Согласно инструкции капитана мы сидели в кухне, погасив свет во всем доме. Третий посланник неоправданно сильно опаздывал. Было уже пол-одиннадцатого, напряжение возрастало, мы выдвигали различные гипотезы, прислушиваясь к звукам из подвала, поскольку существовала возможность, что в дело вмешаются конкуренты, форпостом которых был взломщик. Может завязаться драка… Я как раз успела налить себе свежего чая, когда к дому подъехала какая-то машина. Мы одновременно сорвались с мест и бросились к окну в темной комнате.

Из черного фиата высаживался мужчина.

– Идет сюда, – неизвестно зачем конспиративно прошептал муж, я и сама это видела. – Заберет он наконец это чертово дерьмо или нет?..

Мужчина медленно подошел к дверям, посмотрел вокруг, постоял с минуту на дорожке и наконец позвонил. Мы подскочили так, будто он взорвал дверь. Муж, нервничая, побежал открывать. Я зажгла свет в прихожей и остановилась в дверях на кухню.

Неправдоподобно старомодный человек в больших затемненных очках поклонился нам в реверансе. Он выглядел как вырезанный из довоенных журналов. У него был соответствующий котелок, куцый шарфик, зонтик и, бог свидетель, настоящие белые гетры!!!

– Извините пожалуйста за поздний визит, произнес он удивительно старым пронзительным дискантом. Разрешите представиться, мы с вами незнакомы. Моя фамилия Шеф. У вас, если я не ошибаюсь, есть для меня посылка…

Мы бы удивились намного меньше, если бы он назвался бароном фон Жоперштангелем. Муж явно поглупел и онемел, поэтому пришлось говорить мне:

– Вы вовсе не ошибаетесь, есть посылка, – с некоторым усилием ответила я. – Мы так рады, что вы появились, потому что не знали, куда ее послать, а это, кажется, срочно.

– Не очень, не очень, – снисходительно сказал мужчина, кланяясь и размахивая зонтиком. – Отправитель преувеличил…

– Муж вдруг овладел собой:

– Сейчас я вам принесу, – поспешно сказал он и направился к лестнице в подвал.

– Мужчина остановил его таким жестом, будто хотел задержать его ручкой от зонтика.

– Минутку! Прежде всего я должен попросить прощения за эти хлопоты и поблагодарить вас за необычайную любезность. Так редко случается встретить таких милых и учтивых людей! Действительно, я чувствую себя очень обязанным, я использовал вашу любезность в недопустимой степени. Я позволил себе слишком много, слишком много! Могу я надеяться, что вы не будете на меня в обиде?

Пронзительный дискант скрипел монотонно и назойливо, остановить его было невозможно. Несколько ошеломленные, мы с мужем общими усилиями уверили его, что он будет прощен. Мужчина изгибался в поклонах как тонкая березка при ураганном ветре, производил какие-то размашистые жесты, ногами выполнял такие движения, будто танцевал гавот, а голос его постепенно приобретал громыхающие интонации.

– Прошу простить меня за то, что я прибыл в столь неурочный час, но я только сегодня вернулся из поездки, не хотел дальше отягощать вас хранением столь обременительного груза и немедленно поспешил к вам. Период времени, на протяжении которого вы были так любезны, тем более заставляет меня…

На лице мужа ошеломление смешалось с удивлением и всепоглощающим интересом. Удивительный человек, наверняка один из десятка тысяч, он благодарил и жеманничал с возрастающим воодушевлением, из уст его лился непрерывный поток скрипящей сладости. Мною вдруг стало овладевать убеждение, что мы до конца жизни приговорены не только к пакету, который хоть лежал тихо, но и к его владельцу, которого выключить не удастся. Муж сменил выражение на лице, интерес сменился испугом и теперь он выглядел так, будто ему необходимо было сходить за пакетом только для того, чтобы не грохнуть по лбу этот разошедшийся вулкан благодарности.

– Итак, если вы будете так добры, я искренней благодарностью позволю себе снять с ваших плеч эту обременительную тяжесть. Не слишком ли он вам мешал?

– Нет, – рыкнул муж. – Не слишком!

– Я надеюсь, что пакетик не оставался вне дома, под влиянием атмосферных осадков? Я не посмел бы, понятное дело, требовать ни малейшей снисходительности…

– Не оставался!!!

– Если бы он остался, это бы могло некоторым образом негативно сказаться на его содержимом…

Я перестала слушать, занявшись представлением размазанного под дождем тыквенного лба рыцаря, что явилось бы зрелищем неординарным. Муж вдруг дико блеснул очками, издал из себя неразборчивое рычание и бросился вниз по лестнице. Мужчина с ангельским выражением на лице кланялся дверям подвала.

Жест, которым ему был вручен пакет, исключал возможность отказаться его принять. Если бы он немедленно не заключил его в объятия, он бы свалился ему на ноги. Среди реверансов, поклонов и благодарностей, владелец достойных его произведений искусства прыжками удалился, мелькая белыми гетрами. Еще долгое время мы не могли избавиться от впечатления.

– Ушел… – испуганно и недоверчиво прошептал муж. – А я уже думал, что мы до самой смерти от этого гада не избавимся… Боже мой, так это и есть шеф? Откуда он, из паноптикума?

Мой возбужденный мозг лихорадочно работал.

– Послушай, – сказала я, оттягивая его от окна. – Когда ты туда вошел, там ничего не было?

– Куда?

– В мастерскую.

Муж оторвался от наблюдения за улицей, с которой исчез черный фиат, и тупо смотрел на меня.

– Все было. То есть… Подожди ка! Ты туда не ходила?

– Куда?

– В мастерскую.

– Чокнулся? Я же все время сидела с тобой на кухне!

– Я бы не удивился, если бы от всего этого чокнулся. Но пока, кажется, нет… Знаешь, он лежал по-другому. Наоборот. Я помню, что клал его поперек кресла, а теперь, когда его брал, он лежал вдоль. Он сам повернулся?

Я несколько раз кивнула и покачала головой, одновременно пытаясь ответить и себе и ему.

– Они поменяли один на другой. Кто-то прокрался, подбросил фальшивый, забрал настоящий, а этот забрал фальшивый. Он не просто так держал нас столько времени, ему было нужно, чтобы второй успел. Надеюсь, что капитан прислал сюда двоих, а не одного.

Я опять упала на колени перед телефоном, подумав, что придется положить здесь какую-нибудь подушку. Докладывая капитану, я сменила мнение и пришла к выводу, что смена пакета была мнимой и шеф все-таки забрал настоящий. Вероятно эти рассуждения оказали негативное влияние на ясность моего доклада, потому что капитан пожелал поговорить с мужем, который на четвереньках прополз от двери к телефону, не обращая внимания на то, что в комнате темно, и никто снаружи увидеть нас не может. Он подтвердил мою версию событий, после чего я вырвала трубку из его рук.

– Что дальше, пан капитан? – забеспокоилась я. Нам тут дальше сидеть? Продолжать представление?

– Сидеть, – загремел капитан. – Пока вас не освободят наниматели! Договоритесь, что вы им скажете! Никакого самовольства! Все как было! Спокойной ночи!

Я со вздохом положила трубку, сменила позу и удобно облокотилась о дверцу шкафа, вытянув ноги.

– Похоже на то, что остаток жизни мы проведем как чета Мачеяков, – уныло сообщила я мужу, также усевшемуся на полу, под секретером. – Они поймают шефа, вынут пана Паляновского из объятий Басеньки, возьмут настоящего пана Романа и не знаю, кто будет нас освобождать. Договор был по завтра включительно, и что? Сплошная халтура.

– Главное, что пакет наконец убрался ко всем чертям, – твердо рассудил муж. – Не думая о шефе, я чувствую себя гораздо лучше. Я решил, что пятьдесят штук им тоже отдам, не хочу иметь с этим ничего общего. Верну по частям, хоть пока и не знаю, откуда я столько возьму. Может они согласятся на проценты с зарплаты.

Я кивнула и немного сдвинулась, дверная ручка врезалась мне в спину.

– У меня нет зарплаты, зато я еще ничего не потратила. За ремонт машины придется платить, это уже не вернешь. Остальное я верну им как только смогу.

– Надо это оформить. Слушай, мы должны сейчас об этом написать и отдать капитану, или кому там нужно. Мы добровольно отдаем доходы от преступления, не принимали в нем участия, пусть к нам никто не цепляется. Мне необходимо остаться чистым, а если мы не сделаем этого сейчас, потом никто не поверит в наши добрые намерения. Давай писать!

Я признала его правоту. Развитие событий одурило нас до такой степени, что только через несколько минут столкновений с мебелью мы осознали, что можем включить свет. При свете лампы нам удалось прийти в себя почти окончательно. Торжественно подписанные документы мы решили послать почтой на следующий день.

– Не думай, что все так легко закончится, – зловеще сообщила я, закрывая машинку. – Самое худшее еще впереди.

– Что еще? – забеспокоился муж. – Ничего хуже я уже и представить не могу.

– Тогда представь себе, что встречаешься с Мачеяком для очередного превращения в безлюдном месте, а он тебя спрашивает, откуда такая дружба с женой и почему ты не скрыл от нее, что ничего не знаешь про шефа. Не заподозрила ли она что-то? И как?

Муж посмотрел на меня как на Горгону, которая до сих пор скрывалась под маской голубки. Он побледнел, руки сами собой подпрыгнули к волосам.

– И еще спросит, что ты знаешь про сантехников и где так текло, – безжалостно добавила я. – Обращаю твое внимание, что капитан приказал нам над этим подумать. Нет сомнений, что нам будут задавать глупые вопросы, чтобы проверить, не открыли ли мы что-нибудь, потому что шеф на нас наговорит. Надо договориться.

Муж вдруг перестал хвататься за голову, недовольно с обидой посмотрел на меня и продолжил подметать бумажки.

– Сделай-ка кофе, – попросил он. – Не знаю почему, но тебе очень нравится вылезать со своими идеями как раз среди ночи. По-моему, я до конца жизни не женюсь, хоть и собирался…

* * *

Утром следующего дня явился капитан собственной персоной, в одежде электрика. Ему это было даже к лицу. Мы приняли его в прихожей, под открытым шкафом с пробками, не самое удобное место, поскольку сидеть мы могли только на лестнице. Настроение у него было намного лучше, чем вчера.

– Товарищи, – торжественно сообщил он. – Органы милиции обращаются к вам… Точнее, не столько органы, сколько я лично, хотя, конечно, от имени органов… С просьбой, а может с предложением, не знаю, как это назвать. Видите ли… Мы бы несомненно отстранили вас от этого дела, потому что милиция не нанимает людей посторонних, но здесь исключительный случай. Сейчас я объясню подробно, только сначала скажу, в чем дело. А именно, существует возможность, что Мачеяки еще раз обратятся к вам с просьбой о замене. Вы согласитесь.

– О, боже!.. – душераздирающе застонал муж.

Я тоже чувствовала себя неприятно удивленной. Капитан посмотрел на нас со смесью интереса и отвращения.

– Вам так плохо с этой женой? – осуждающе удивился он.

– Нет, не это… Как жена она вообще-то ничего, и сама по себе ничем мне не мешает. Но я больше так не могу, я не гожусь в преступники, с меня хватит! У меня отпуск кончается!

– У тебя еще три недели, – заметила я.

– А если они разойдутся и потребуют месяц?..

Капитан жестом успокоил нас.

– Сейчас я вам все объясню. Дело в том, что нам нужно, чтобы они чувствовали себя безопасно. Так будет намного легче. Понятно, что мы переловим их и так, но будет труднее и дольше, ваше участие может здорово помочь…

Муж опять застонал, но уже покорно.

– Могу вас заверить, что об этом никто не узнает, вы не будете выступать официально, ни теперь, ни вообще. Вы, конечно, вправе не соглашаться, я даже уговаривать вас не имею права, но не скрою, что вы нам очень нужны…

– Меня можно не агитировать, – уныло остановила я его. – Я бы согласилась просто так, из-за скандала, а он протестует по глупости, не понимает, что в свете закона выглядит очень зыбко. Или мы реабилитируемся, или нас затаскают по судам. Ни один судья не поверит, что позволили так себя обмануть, все будут вспоминать наше идиотское стремление к нетрудовым доходам… Я хотела сказать, от преступления…

– Я же написал, что отказываюсь!

– Отказываешься, потому что все раскрылось. Судья тебе скажет, что если бы не раскрылось, ты бы не отдал, и можешь подтереться своим раскаянием!

Муж в мгновение ока сотворил себе прическу a la пугало для воробьев.

– Отпуск… – глухо простонал он.

Капитан успокаивающе замахал обеими руками.

– Во-первых, это вопрос нескольких дней, пары-тройки. А во-вторых, вы правы только частично. Вы что, думаете мы не знаем кого и в чем обвинять? Еще раз подчеркиваю, вы можете не соглашаться!

– Соглашаемся, – уныло сказал муж. – Жаль, придется еще раз делать из себя идиота…

Я подавила свои личные проблемы, мы присягнули на верность милиции до гробовой доски, после чего обговорили детали. Капитан удивительно мало интересовался нашим гонораром, не сопротивляясь принял наше письмо и еще раз предупредил, что мы подвергаемся опасности.

– И не подумайте случайно контактировать друг с другом, – добавил он. – Вы, как вы, вообще не знакомы!

– Ну, это-то ясно, – буркнул муж.

– Конечно, – обиженно поддержала я. – Вы нас за идиотов держите?

Капитан как-то странно посмотрел на нас, проглотил напрашивающийся ответ и закончил визит.

Я начала нервничать, но немного не так, как раньше. Избавление от личности Басеньки открывало передо мной новые перспективы, в которых можно было заметить мило радующие элементы, мне было бы даже приятно нервничать, если бы не последнее бревно, лежащее на пути к волшебным переживаниям. При мысли, что меня ожидает разговор с полным подозрений паном Паляновским и, что еще хуже, обязательный визит к нему домой, радость улетучивалась.

Делать нам было нечего. Муж, согласно договоренности, уволил помощника, закончив раскрашивать белую ткань. Узор для него лично я закончила, и с разгона даже начала новый, за Басеньку, но не хотела его продолжать. Мы посвятили свое время выдвижению гипотез о развитии ситуации.

– Интересно, как ты собираешься вынести это из пещеры разбойников, – критически заметила я, помогая ему упаковать толстый рулон. Не скажешь же Мачеяку, что я лично для тебя делала работу? Ему тоже не оставишь.

– Об этом я уже подумал. Как только он позвонит и договорится со мной, я сразу звоню приятелю, говорю, что к нему зайдет черный бородатый мужик и занесет рисунок. И по дороге ему заброшу. Он меня не узнает, можно не бояться.

– Черный мужик – это ты? – поинтересовалась я.

– Естественно, я, – подтвердил муж и вдруг занервничал. – Да не я, а Мачеяк! То бишь я, как он. Я блондин!

В голове у меня пронеслось, что от этих блондинов я с ума сойду, и немедленно осознала еще одну неприятность. Если я обратно превращусь в себя, на прогулку сегодня пойдет настоящая Басенька. Эффект может быть катастрофическим, необходимо этому воспрепятствовать…

– Слушай, нам придется установить какой-то пароль, – серьезно сказала я, наполнившись плохими предчувствиями.

– Зачем пароль? – забеспокоился муж.

– Если нам снова предстоит притворяться. Может произойти так, что они наймут только одного из нас. Мы можем не отличить нас от них.

– Ну и что?

– Как, что? Как ты думаешь, что будет, если ты придешь сюда, вместо меня будет настоящая Басенька, и ты обратишься к ней, как ко мне. Все откроется! Думаешь, они нас поздравят?

Муж испугался до смерти.

– О боже, действительно! Они шлепнут нас не раздумывая! Что за дерьмо, и как меня угораздило в это встрять! Надо обезопасить себя. Что ты предлагаешь?

– Да пароль же. Что-нибудь естественное…

– Как это? Я вхожу и говорю: «В Гранаде эпидемия, отзыв!». Да?

– Дурачок, я же сказала, что-нибудь естественное! Подожди… Уже знаю! Ничего не говорить, стучать пальцами по стеклу, или еще куда. Допустим я там сижу, ты подходишь к окну и барабанишь, выглядывая. Вот так!..

Я продемонстрировала, муж постучал по соседнему стеклу.

– Возможно, – согласился. – А ты что? Тоже?

– Нет, не будем однообразными. Я сниму туфель и вытрушу из него камушек.

– А где ты возьмешь камушек?

– Совсем сдурел? Я притворюсь, что вытряхиваю камушек!..

– Все указывало на то, что дальнейшее ожидание приведет нас в состояние полного умственного расстройства. Предусмотреть, что при этом произойдет, было невозможно. Муж выдвинул ужасное предположение, что наши наниматели обманули преследователей, давным-давно смылись через границу, поставив нас кормой к ветру, и вообще они не объявятся, а мы останемся прикованными друг к другу до конца жизни. Я лично считала, что они приготовят нам западню, из которой выберутся только наши трупы, причем не в лучшем состоянии. Было очевидно, что если нам придется ждать до завтра, мы впадем в состояние неизлечимого психоза.

Мрачные прогнозы в половине пятого пополудни прервал пан Паляновский. Телефон оторвал меня от приготовления яичницы, в конце концов, несмотря на нервы, поесть было надо.

– Сокровище мое, я уже здесь, – оживленно произнес он. – Немедленно приходи ко мне, и не слушай протестов этого негодяя. Я по тебе соскучился.

Я прикрыла рукой трубку и проникновенным шепотом предложила негодяю снять с огня сковородку. Радость вернула аппетит.

– Хорошо, – послушно ответила я телефону. – Уже еду. Через полчаса буду.

– На машине, конечно же?

– На машине.

– Оденься… А то холодно!

Было как раз тепло. Несомненно, это должно было означать, что я должна выбрать костюм, бросающийся в глаза. Пан Паляновский будто бы ничего не подозревал.

Яичницу я съела еще спокойно, после чего представила, что надо сделать до вечера, и спокойствие как рукой сняло.

В сумасшедшей спешке я позвонила капитану, потом в мастерскую, в которой уже три дня стояла готовая машина. Я получила согласие забрать ее в восемь часов, хотя мастерская работала до пяти. Потом я оделась, абсолютно беспорядочно, но очень ярко, попрощалась с перепуганным до бессознательности мужем и отправилась к страдающему любовнику.

У дверей пана Паляновского я собрала остатки душевных сил.

За порогом на меня никто не набросился, не связал, не скрутил, не было и гориллы с пистолетом в руках, от чего, однако, лучше мне не стало. Шляпка моей тетки лежала на столе. Басенька сидела на диване в халате ухажера. На мгновение у меня возникла мысль, что так она просидела все три недели.

Из пана Паляновского вырывались гейзеры благодарности, среди которых не удалось заметить никаких подозрений.

– Понимаете, мне пришлось обращаться к вам, как к Басеньке, – пламенно оправдывался он. – Этот преступный тип способен организовать подслушивание. Прошу у вас прощения за эту вынужденную фамильярность… О моих чувствах к Басеньке он прекрасно знает и насмехается над ними. Вы уверены, что все в порядке? Что было с сантехниками? Вы должны подробно все рассказать!

Я приняла чашечку кофе, решив в крайнем случае вылить его за пазуху, чем выпить хоть каплю, и приступила к освещению событий. Было понятно, что их интересовало. Пан Паляновский хотел лично оценить ситуацию и понять, есть ли у него поводы для беспокойства. С мстительным удовлетворением я черпала успокаивающие известия из богатых закромов моего воображения. Потоки воды, проливающиеся на кухне Мачеяков, и полнейшую недоразвитость сантехников, вызванных из какой-то мастерской, название которой, естественно, вылетело из памяти, я представила исключительно образно и убедительно. Вор тоже прошел как по маслу. Пакет для шефа вызвал у меня некоторые трудности, потому что любовник с неутомимым упорством допытывался у меня о реакции мужа и степени моего с ним взаимопонимания. Через полчаса я начала чувствовать себя психически истощенной, покинуть эту пещеру разбойников стало для меня основной целью в жизни.

– Муж ваш – полный кретин, – недовольно сказала я Басеньке, которая пожатием плеч выразила согласие с моим мнением. – Оказывается он этого шефа вообще не знал, и, неизвестно зачем, от меня это скрывал. Он назло мне постоянно предлагал отвезти пакет самой. Я конечно протестовала…

– И совершенно правильно, совершенно правильно, – поспешно заверил меня пан Паляновский. – Здесь произошло некоторое недоразумение, он пана Шефа действительно не знал, это было не его дело, а Басеньки. Басенька должна была сообщить о прибытии посылки, но в силу обстоятельств не смогла этого сделать. Мы этого попросту не предвидели, тем более, что пана Шефа не было в Варшаве… А он таким образом хотел узнать о ее делах и знакомствах, притворяясь, что о них знает…

Мне было очень интересно, как пан Паляновский объяснит глупое упущение с пакетом и я смотрела на него, как собака на кость, когда он путался в зарослях лжи. Чем больше я смотрела, тем больше он путался, пока мне не пришло в голову, что, как человек простодушный, легковерный и ничего в деле непонимающий, я вообще не должна этим заниматься. Это вообще не должно меня касаться. Я добровольно сменила тему, доставив ему явное облегчение, и разъяснила вопрос о товарище по прогулкам.

– Можете ему кланяться, но даже не обязательно любезно, – вежливо проинструктировала я Басеньку. – Это чужой человек, пару раз я говорила с ним о чем попало. О погоде и о хулиганах. Он к вам цепляться не станет.

– А мы уже беспокоились, что вы завязали близкое знакомство, – нервно рассмеялся пан Паляновский. – Это было бы неприятно.

Я чуть было не ответила, что если и да, то не как Басенька, а как я. Психическое истощение стало на меня действовать. Надо было как можно скорее заканчивать с этим опасным допросом и убираться. Убраться наконец-то отсюда, в живых и собственной персоной!

Пан Паляновский заметил мой взгляд на часы:

– Вы спешите? Не хотелось бы быть невежливым, но вы, кажется, нервничаете? Может произошло что-то еще?..

– Это еще только случится, когда сюда примчится мой муж, – ответила я, не скрывая раздражения. – Странно, почему это вы не спешите? Во всяком случае, я предпочла бы закончить этот маскарад. Получиться получилось, но уже три недели я живу в напряжении и заявляю вам, что с меня хватит. Можем поговорить в другой раз.

Пан Паляновский будто очнулся. Он сорвался с места, взволнованный и обеспокоенный, выразил сожаление и погнал Басеньку, которая наконец-то слезла с дивана. Возвращение в себя доставило мне громадное удовольствие. Героиня фальшивого романа переодевалась в собственный пурпур и фиолет, я же срывала с себя ее шкуру. Долой идиотскую родинку, долой мертвый зуб, долой челку, долой недовольную косметику! Под париком у меня образовался плотный ком, перекраситься было нечем, но ничто не было в состоянии лишить меня неописуемого удовольствия. Вернуться в человеческий вид я решила уже дома.

Полчаса, которые я ожидала выхода Басеньки, несомненно принадлежат к самым длинным в моей жизни. Пан Паляновский развлекал меня вялым разговором, блуждая мыслями в другом измерении. Наконец, он на минуту остановился, несколько раз обеспокоенно откашлялся, после чего произнес:

– Если вы позволите, я еще хотел бы… Очень прошу не считать это злоупотреблением вашей любезностью! Мог бы я надеяться… Пока это не точно, но после минут полнейшего счастья так трудно вернуться к мерзкой действительности! Если только это будет возможно, не согласились бы вы… Может, всего на несколько дней, в крайнем случае – на неделю… Конечно, за отдельное вознаграждение…

Даже если капитан не имел с этим ничего общего, я бы согласилась без колебаний. Я была готова заплатить ему, и на все, что угодно, лишь бы убраться отсюда. В первый момент я не поняла, куда он клонит, и ожидала предложения, от которого застынет кровь в жилах, например, остаться у него дома, проехаться к безлюдным окраинам, выпить этот кофе или чего-нибудь подобного, против чего пришлось бы яростно протестовать…

В данной же ситуации мы договорились в мгновение ока. Удачливость предсказаний капитана наполняла меня надеждой на его скорый успех. С полным безразличием я согласилась с суммой в десять тысяч злотых, с тем же успехом пан Паляновский мог предложить мне и десять миллионов и пятьдесят грошей. Я подтвердила, что для меня лично будет лучше сохранить все в тайне, хотя бы из-за документов. Все еще неуверенная, не встретит ли меня какая-нибудь неприятность на лестнице, не хлопнется ли на голову тяжелый предмет из окна, не заинтересуется ли мной в подъезде гориллоподобный бандит, испытывая райское наслаждение, я оставила апартаменты преступника.

Одновременно я утеряла способность сохранять спокойствие. Было около семи. Мне надо было забежать за деньгами, забрать машину, вернуться к себе домой, привести в порядок размазанное лицо, переодеться и любой ценой успеть в скверик! Мысленно я представила неописуемые осложнения: я опаздываю, блондин приходит, натыкается на эту чертову куклу, обращается к ней, она ему отвечает ни в пень, ни в колоду, он пытается выяснить, что произошло, моя ложь открывается, я приезжаю туда как я, Басенька видит меня вместе с ним, моя ложь выявляется еще больше, они убивают не только меня, но и его, огромное количество трупов портит безобидный скверик. Или Басенька меня не видит, но он видит нас обеих, она больше похожа на меня, то бишь на себя, неизвестно кто из нас я, заваривается каша, опять-таки, из-за меня все выясняется, полковник и капитан выражают мне благодарность в виде долговременного заключения. Или происходит еще что-нибудь, чего я не в состоянии предвидеть, но последствия тоже плачевны. Общий плач и скрип зубовный…

Я поймала такси, заскочила домой за деньгами, счастливо избежав взгляда в зеркало, буквально в последнюю минуту ввалилась в мастерскую, не выслушав рекомендации по поводу смены масла, бросилась в машину и вырвалась на улицу. С визгом я затормозила перед собственным подъездом и галопом пронеслась по лестнице. Когда я рисовала себе настоящее лицо, руки у меня дрожали, я надела блузку задом наперед, уронила часы и поломала на парике расческу.

На улицу возле скверика я подъехала после восьми. Чертова Басенька, как назло, прогуливалась по самым освещенным местам, видная издалека, как Статуя Свободы. Я объехала скверик вокруг, припарковала машину в тени, прорвалась сквозь зелень кустов, выбирая самые темные места, после чего уселась на лавку под деревом, вдали от фонаря, в полной темноте, получив обзор во все стороны. Блондина все еще не было. Я немного успокоилась, хотя предвиденные осложнения до сих пор не снимались.

Я попыталась разработать план действий. Надо его поймать, прежде чем он заметит Басеньку, подипломатичнее объяснить ему, что теперь я выгляжу так, женщины всегда изменчивы, подипломатичнее утащить его с этого идиотского места и подипломатичнее уговорить его проехаться куда-нибудь на машине. И проделать все так дипломатично, чтобы избежать подробных объяснений…

Первый пункт программы был выполнен безукоризненно. Я заметила его, входящим в аллейку недалеко от припаркованной машины, сорвалась со скамейки и рысью бросилась в его сторону. Басенька, к счастью, в этот момент шла ко мне задом. Я обо что-то зацепилась в темноте и рухнула на него, чуть не перевернув нас обоих.

– Уходите отсюда! – поспешно произнесла я, забыв о правилах дипломатии. – То есть, пойдемте, это место мне надоело! Есть и другие, получше и покрасивее, мы поедем туда на машине!

Он не только не протестовал, но и не высказал ни малейшего удивления. Он развернулся, позволил дотащить себя до машины и затолкать внутрь. Я сорвалась с места, как пожарная машина, поставила рекорд трассы и остановилась около одного из широко рекламируемых красивых мест на Рацлавской, возле районного сада, въехав левыми колесами в какую-то грязную яму. Я сдала назад, выехала из ямы и заглушила двигатель, временно потеряв способность к дальнейшим дипломатическим действиям.

– Вы прекрасно сегодня выглядите, – сказал он, с улыбкой присматриваясь ко мне в слабом свете далекого фонаря, так, будто мы до сих пор стояли на аллее скверика, будто не было сумасшедшей гонки к красивому месту и перерыва после приветствия. – По-моему, в вас что-то изменилось. Прическа?.. Кажется, еще форма глаз и рта… Так вам лучше.

– Мне вообще лучше, – убежденно ответила я, пытаясь забыть о переживаниях. – Во всех смыслах. Я собираюсь и дальше оставаться такой прекрасной, особенно при плохом освещении. Вам необходимы прогулки в том скверике?

– Если бы это было так, я не разрешил бы себя оттуда забрать. Вам перестало там нравиться?

– Ноги моей там больше не будет… – вдруг начала я, но вспомнила договор с паном Паляновским, остановилась и довольно-таки вяло закончила: –…как минимум неделю.

– Через неделю вы возобновите оставленную работу?

– Откуда вы знаете? – спросила я, подозрительно уставившись на него. – Вы, кажется, лицо абсолютно частное?

– Естественно, я частное лицо! Кем мне еще быть?

– Не имею понятия. Я думала над этим, но в голову ничего не приходит. Как лицо частное вы не можете знать того, что знаете.

– Допустим, что я частное лицо исключительное любопытное и любознательное. Я обладаю способностью к дедукции и делаю выводы из предпосылок. Предпосылки вы предоставили мне сами, в количестве достаточном, чтобы разогнать самый густой туман, а выводы вы подтверждаете. Вот только вы не сообщили пока своего имени.

– Готова поклясться, что вы знаете! – с раздражением выкрикнула я.

– Даже если и знаю, предпочитаю, чтобы назвали его вы…

Из этого получилось нечто совсем невероятное. Действительность превзошла область действия воображения настолько, что романа с блондином я не могла и представить. Я доходила до знакомства с ним, выяснения взаимных симпатий и ни шагу дальше. Он должен был остановиться на этом месте, остаться в этой фазе, быть может окаменеть, или дематериализоваться, исчезнуть с глаз, предложить платоническую дружбу, или, в конце концов, задушить меня для собственного спокойствия… Все было бы понятно! Но то, что развивалось и расцветало возле садов, пробуждало во мне набожное ангельское недоумение, изгоняя из моего сознания все остальное.

Ясно было только одно, а именно то, что роман с таким блондином должен стать настоящим романом всех времен!

* * *

Пан Паляновский позвонил через восемь дней, застав меня врасплох предложением поменяться с Басенькой на следующий день пополудни. Я не была расположена к аферам и мистификациям и почти забыла про дела Мачеяков, согласиться получилось с трудом. В последний момент я прикусила язык, чтобы не спросить: «А мужа тоже меняют?».

Капитан, которому я сообщила по телефону о планах шайки, утешил меня заверением, что теперь это продлится не дольше трех дней. С Мареком я договаривалась встретиться вечером. Я плохо представляла, как объяснить ему ситуацию, за все время мы ни единым словом не затронули темы моих таинственных похождений в скверике. Меня это даже не удивляло, я считала, что он все знает и просто не считает нужным об этом говорить.

– Слушай-ка, дорогуша, – со вздохом произнесла я, как только он сел в машину. – У меня для тебя новое, свежее предложение. Тебя случайно не тянет на вечерние прогулки?

– Хорошо выглядишь, – ответил он, мешая вести машину. – С каждым днем ты становишься все лучше.

– Не бойся, завтра подурнею. Слушай же, что я говорю, это очень важно. Ты будешь встречаться со мной в скверике или нет?

Он перестал демонстрировать ту черту характера, которой, как я думала ему не хватает, и задумчиво посмотрел на меня.

– Понятно, от прогулок ты дурнеешь… И надолго ты перевоплощаешься в эту таинственную особу?

– Кажется, на три дня, – ответила я слегка вздрогнув. – С завтрашнего дня. Вечером уже пойду гулять, как она. А ты?

– Тоже пойду, но не как она. Скорее, как я. Я бы хотел, чтобы твое участие в этом деле наконец-то закончилось.

Я вздрогнула еще сильнее, повернула направо, съехала на обочину и остановила машину.

– Это невыносимо, – твердо сказала я. – С меня хватит. Отупение от чувств к тебе тоже имеет свои границы. Поговорим серьезно. Что ты, собственно, знаешь про это дело и откуда?

Некоторое время он молчал. Он всегда так делал, когда хотел сказать мне что-нибудь стоящее, важное, сенсационное, и заставить меня задохнуться, потому что я ждала этого рассказа остановив дыхание.

– Вообще-то все, – наконец признался он. – Или почти все. Во всяком случае достаточно, чтобы о тебе беспокоиться.

– Во-первых, ты не сказал, откуда знаешь, а во-вторых, зачем беспокоиться? Со мной пока ничего не случилось, не случится и дальше.

– Это будет не то же самое. Не знаю, отдаешь ли ты себе отчет в том, как мало людей знало о том, что эта женщина с челкой – это ты. Все они предпочитали держать язык за зубами. Теперь произойдут некоторые радикальные изменения и весь обман может вскрыться.

– Ну и что? Не я же это придумала.

– Я имею в виду, что может всплыть твое соглашение… с некоторыми особами…

– Ага, и тогда другие особы с радостью перережут мне глотку?

– Что-то в этом роде.

– Но другие особы ни о чем не узнают, пока не будут пойманы. А тогда станет трудно что-либо перерезать.

– Милая моя, не будь наивной. Нельзя быть уверенной, что поймают всех. Есть и такие, которые ждут слишком больших прибылей, чтобы перед чем-то остановиться, а ты поразительно легкомысленна…

– Преувеличиваешь, – твердо прервала я. – Я просто думаю логично. Это же не убийцы, смертная казнь никому не грозит, отсидят свое и все. Никто не станет меня убивать, чтобы получить больше. Если и существует кто-то, кому есть чего терять, то я о нем ничего не знаю, и, следовательно, для него не опасна. Я подумала об этом и перестала бояться.

Задумчиво он смотрел на меня, с легким нетерпением и унынием.

– Не знаю, как тебя убедить… Этот кто-то может не знать, что ты не знаешь…

– Перестань меня пугать. Ладно, уговорил, если ты считаешь это необходимым, буду бояться как черт. А теперь, будь любезен, объясни мне, откуда ты все это знаешь!

– Ты мне сама сказала. Сначала я понял, что ты подставлена вместо кого-то другого, я без труда проверил, кого. Про эту женщину я тоже кое-что знал, присматривался к ней довольно долго. Мне самому было интересно, когда и как милиция доберется до этого туземного царька…

– Так ты и про шефа знаешь! – крикнула я, печально качая головой. – Одно из двух, или ты принадлежишь к шайке преступников, или друг полковника.

– Друзьям служебные тайны не выдают.

– Значит, ты ясновидец. Нет, извини, преступник. Может, в таком случае ты объяснишь…

– Меня смущает только одно, – остановил он меня, как будто вдруг что-то вспомнил. – Каким чудом все это получилось? Что ты такое делала, что они дали себя обмануть?

– Кто дал себя обмануть?

– Наши власти.

– А!.. Ничего особенного. Я работала.

– Каким образом?

– Обычно, чертила за столом Басеньки, – пробормотала я, потому что вдруг почувствовала себя необычайно интеллигентной, у меня прояснилось в голове. – Я могу это делать намного лучше, чем она, я взяла ее работу, не колеблясь ни мгновения. А за окном сидел рыжий дебил…

– Что сидело?!

– Рыжий дебил, тупой, грязный и толстый. Он жевал резинку и смотрел мне на руки с самого первого дня.

– А, рыжий дебил!..

– Наверняка, теперь окажется, что это один из способнейших сотрудников милиции, – расстроенно сказала я, увидев выражение его лица. – Они меня всегда обманывают. Я не удивлюсь, если кто-то из них переоденется страусом. Тебе легко было разобраться в этом обмане, потому что с тобой я сглупила с первого слова. А они знали только то, что Басенька с родинкой на лице сидит за столом и продолжает узор. Людей, которые в этом разбираются мало. Не знаю, известно ли тебе, что такой шаблон должен идеально повторяться во все стороны…

– Знаю, для них это было исключительно благоприятное стечение обстоятельств. Меня немного беспокоит пакет для шефа. Здесь должно было произойти какое-то недоразумение.

– Я вижу, что ты наконец перестал говорить намеками и мы переходим к подробностям, – ехидно заметила я. – Ты следил за тем, что происходит в доме через перископ?

Он начал смеяться.

– Подробности только для посвященных. С того момента, как ты начала думать самостоятельно, я могу себе это позволить.

– Я знала, что из-за тебя случится что-то плохое! Думать! Мышление вредит. Кстати, о пакете. Я надеялась, что ты сможешь мне объяснить, а то я ничего не понимаю.

– Пока никто не понимает. Кое о чем я догадываюсь, но говорить об этом рано.

– Так может ты знаешь, что теперь будет?

– Знаю. Теперь милиция должна взять всех сразу, в нужный момент, самое трудное – выбрать этот момент. А ты должна во все это не вмешиваться, сидеть спокойно и быть как можно осторожнее. Чтобы я за тебя не боялся…

* * *

Как и в прошлый раз, метаморфозе я подверглась в апартаментах пана Паляновского, на этот раз я была нормально одета и очень недовольна. Гримера не было, родинки, челки и зубы мы с Басенькой делали сами. Пан Паляновский настойчиво бредил о глубоких чувствах и неделе счастья. Басенька же вяло вспоминала о прислуге и генеральной уборке, которую та произвела. Я не знала, считать это упреком в мой адрес, или информацией о переменах, но сильно не интересовалась, успокоенная заверением, что служанки снова не будет.

В дом я вступала осторожно, приготовившись к присутствию ловушки в виде настоящего пана Мачеяка. В гостиной сидел человек, известный мне как муж, выглядевший более жалко, чем раньше. Увидев меня, он безмолвно сорвался с кресла, подскочил к окну и начал стучать по стеклу, чуть его не разбив. Я сняла туфель и помахала у него перед носом:

– Угомонись, а то сейчас побежишь к стекольщику, – не удержалась я. – Что это ты так плохо выглядишь? Болеешь?

Муж бросил демонстрировать пароль и ухватился за грудную клетку:

– Боже, эти контрабандисты меня до инфаркта доведут! То, что я пережил, переходит все границы! Ты это, или не ты?

Я заверила его, что это я, и поинтересовалась происшедшим.

– Ты была здесь, когда я пришел, – взволнованно, с испугом сообщил он. – То есть это была не ты, а жена. Точно такая же, но это, должно быть, была не ты, потому что, когда я начал стучать, она посмотрела на меня, как на дурака. До туфлей она и не дотронулась, никаких камушков!.. Я сообразил, что это не ты и чуть не помер. Хорошо, что она сразу ушла. Я здесь давно, почти с самого утра.

Я забеспокоилась:

– Ты с ней разговаривал?

– Что ты! Я же говорю, у меня речь отнялась. Меня вообще парализовало у окна!

– От этого ты и стал таким жалким?

– Муж глубоко дышал, и постепенно приходил в себя.

– В третий раз меня не уговорят, даже если вся милиция на колени встанет! Я же абсолютно не выспался. Сутки напролет мы с приятелем работали над этими тряпками, все идет как по маслу, денег будет куча! Пока у меня для тебя полторы штуки. Мачеяк сказал, что нанимает меня на неделю, и всю эту неделю я буду спать, просто я хотел проверить, кто здесь будет – она или ты, а теперь ложусь.

– Какая неделя, капитан говорил, только три дня. Так что, спи скорее. Видишь, как необходимо было договориться о пароле? А больше ничего нового?

– Не знаю. Я сплю. Мне кажется, чего-то здесь не хватает, но чего – не знаю. Может ты разберешься?

Я быстренько осмотрелась. Не хватало гипсовой вазы со столиком, на котором она стояла. Я вспомнила разговор о генеральной уборке и, охваченная предчувствиями, побежала наверх, в комнату Басеньки.

– Товарищ капитан, – таинственно сообщала я в трубку через две минуты. – Докладываю вам, что из этого дома исчезли следующие вещи: небольшая картина Ватто, возможно, оригинал, пара серебряных подсвечников и комод в стиле рококо. Не знаю, как они хотят его вывезти. Кроме того, гипсовая ваза, кажется, восемнадцатого века, и китайский лаковый столик. Серебряные ложки, ножи и вилки, старинные. Были и сплыли. Кроме того, какая-то картина из комнаты мужа, какая – не знаем.

– Комод был старый? – безразлично поинтересовался капитан.

– Старый, – злорадно подтвердила я. – Лет эдак в двести пятьдесят. Все было не новое.

Некоторое время со стороны капитана царило молчание.

– Вы узнаете этот комод? – спросил он с неожиданным оживлением в голосе.

– Узнаю, если его не обновили. У него были особые приметы. А что, вы держите его у себя?

В ответ капитан опять некоторое время молчал, после чего дал мне особое задание. А именно, с утра, отправившись за покупками от имени Басеньки, я должна навещать всех столяров, мебельные склады и тому подобные организации, какие мне только встретятся. Он сразу же дал мне несколько адресов. Если я увижу знакомый комод, мне надлежит сохранять спокойствие, не бросаться на него с криками, никому не задавать никаких глупых вопросов, вернуться домой и сразу же сообщить ему. И вообще, я должна заниматься этим тактично, дипломатично и ненахально. Осознавая свои дипломатические таланты, я согласилась не очень уверенно, хотя идея посмотреть на старую мебель меня достаточно привлекала.

Муж, как и обещал, завалился спать очень рано. Заинтригованная комодом, я отправилась в скверик и первое, что сделала – сообщила Мареку о замеченных в доме переменах. Это его заинтересовало.

– Комод был большой?

– Довольно большой, как довоенное бюро.

– Сколько он может стоить?

Я думаю больше ста тысяч. Насколько больше, не знаю, на такие вещи нет постоянной цены. В основном от того, что и вещей таких нет.

Все мысли об оценке, которую даст моему поведению полковник, я старательно прогоняла, надеясь, что комментарии любимого мужчины позволят мне совершить какое-то открытие. Надежды оказались напрасными, единственное, о чем я узнала, что настоящая я нравлюсь ему намного больше, чем я, как Басенька. Это утешало и совпадало с моим мнением, но в вопросе аферы помочь не могло.

Вечером следующего дня он вернулся к этой теме. За целые сутки не произошло ничего необычного, муж наверху храпел так, что было слышно внизу, а в остальном царили тишина и спокойствие. Столяров я посещала без видимого эффекта. На прогулку я отправилась очень рано, но Марек уже ждал.

– Из того, что ты вчера говорила, я понял, что тебе нравится старинная мебель, – пригласил он меня к разговору. – Может, захочешь кое-что посмотреть?

О поручении капитана я ему ничего не рассказывала, но не сомневалась, что он обо всем догадался. В этом что-то было…

– Ну? – не вытерпела я.

– Есть такая маленькая столярная мастерская на Познаньской улице, во дворе. Там, в основном, занимаются восстановлением старой мебели. Я думаю, тебе понравится…

Я настолько была уверенна, что комод Мачеяков стоит именно там, что, увидев его, даже не удивилась. Он стоял себе у стены, заслоненный двумя вольтеровскими креслами в плохом состоянии, о которых пришлось поговорить со столяром, чтобы не вызывать нежелательных подозрений. Я сообщила капитану, в душе поклявшись допытаться у Марека, откуда, черт побери, он обо всем узнал. Вероятнее всего, я снова услышу, что от меня, что будет неправдой, потому что я сама ничего не знала.

Вопреки ожиданиям, я услышала что-то новенькое: