Джек Хиггинс

Штормовое предупреждение

Джону Ноулеру — с дубовыми листьями



Из дневника контр-адмирала ВМФ США Кэри Рива:

«…тогда я понял величайшее из всех таинство — инстинкт человека пожертвовать собой, чтобы другие остались жить. Поэтому храбрость никогда не выходит из моды, и никогда в жизни я не видел ее выраженной лучше, чем в случае с „Дойчланд“. В разгар величайшей войны в истории люди с противоположных сторон оказались способны действовать вместе, разделить риск, стать самими собой в попытке спасти горстку человеческих существ от древнего и неумолимого врага человека — Океана. Я никогда не видел лучше выраженной трагическую ничтожность войны и не чувствовал большей гордости за моих товарищей — людей, чем в это время…»








Баркентина «Дойчланд», 26 августа 1944 г. Одиннадцатый день из Рио-де-Жанейро. На якорной стоянке в Белеме. Начинается жара. Умеренная торговля. Погружен остаток угля. С балластом песка до Рио. Люки задраены, готовы поднять паруса к отплытию. К вечеру дождь.


1

Когда Прагер повернул за угол, гром прогрохотал далеко над морем и молния прочертила небо, на мгновение ярко осветив гавань. Обычная стайка небольших судов и три-четыре прибрежных парохода пришвартованы к главному молу. «Дойчланд» стояла на якоре на главном фарватере, подчеркивая, что она — единственное парусное судно в гавани.

Дождь начался внезапно, теплый и сильный, пропахший гниющими растениями из приречных джунглей. Прагер поднял воротник куртки и, держа под мышкой старый кожаный портфель, заторопился под стеной воды к бару «Огни Лиссабона» в конце рыбного пирса.

Слышались звуки музыки, слабые, но достаточно ясные: медленная грустная самба, вызывающая ощущение ночи. Он поднялся по ступенькам на веранду, снял очки, вытер капли дождя платком, аккуратно водрузил их на место и заглянул внутрь.

Место было пустынно, если не считать бармена и Хельмута Рихтера, боцмана с «Дойчланд», сидевшем в конце бара с бутылкой и бокалом перед ним. Это был крупный тяжеловесный мужчина в штормовке и джинсовом кепи с длинными светлыми волосами и бородой, делавшей взгляд старше его двадцати восьми лет.

Прагер вошел. Бармен, протирающий рюмку, поднял глаза. Прагер проигнорировал и прошел к бару, стряхивая дождь с панамы. Он поставил портфель на пол к ногам.

— Доброй ночи, Хельмут.

Рихтер степенно кивнул и поднял бутылку:

— Глоточек, господин Прагер?

— Наверное, нет.

— Мудрый выбор.

Рихтер наполнил свой бокал:

— Кашаса. Говорят, она портит мозги и печень. Плохая замена доброму шнапсу, но его не видят здесь с тридцать девятого.

— Капитан Бергер здесь?

— Ждет вас на борту.

Прагер снова поднял портфель:

— Тогда нам надо идти. Времени немного. Кто-нибудь спрашивал обо мне?

Прежде чем Рихтер ответил, голос произнес на португальском:

— Сеньор Прагер, приятный сюрприз.

Прагер быстро обернулся, занавеска на маленькой кабинке позади него отодвинулась. Человек, сидевший там с бутылкой вина, был полноват, мятая форма цвета хаки в пятнах пота и разошлась по швам.

Прагер изобразил улыбку:

— Капитан Мендоса, вы когда-нибудь спите?

— Не слишком часто. Что на этот раз, дела или удовольствия?

— Всего понемногу. Вы знаете, положение лиц немецкой национальности в наши дни довольно трудное. Ваше правительство более обычного настаивает на регулярных отчетах.

— Поэтому необходимо, чтобы вы увидели Бергера и его людей лично?

— В первый день последней недели каждого месяца. Ваши люди в Рио очень строги в этих вопросах.

— А добрая сеньора Прагер? Я понял, что вы прилетели вместе.

— У меня несколько дней отпуска, а она не видела эту часть страны. Идеальный повод.

Рихтер выскользнул, не говоря ни слова. Мендоса проводил его взглядом:

— Славный парень — сказал он. — Кем он был? Главным рулевым на подлодке. Оберштойерманн, я правильно произношу?

— Да.

— Выпьете со мной?

Прагер поколебался:

— Только быстро, если вы не против. У меня встреча.

— С Бергером? — Мендоса кивнул бармену, тот безмолвно налил бренди в два бокала. — Когда он отчаливает в Рио? Утром?

— Думаю, да.

Прагер потягивал бренди, понимая, что находится теперь на опасной почве. Ему было пятьдесят пять, помощник консула германского посольства в Рио до августа 1942 года, когда бразильцы, разъяренные торпедированием немецкими подлодками нескольких торговых судов, объявили войну Германии. Не более, чем жест, но это вызвало проблему, что делать с лицами немецкой национальности — в частности, со все возрастающим числом моряков Кригсмарине, оказавшихся на берегах Бразилии.

Прагер, пробывший в стране двадцать лет и принятый в высоких сферах, был оставлен справляться со всем этим. Так как, кроме всего прочего, между Бразилией и Германией лежало пять тысяч миль океана, то не было нужды устраивать дорогие лагеря для интернированных. Бразильское правительство довольствовалось ежемесячными отчетами, которые он представлял о своих гражданах. Пока они где-нибудь работали и ни во что не вмешивались, все были счастливы.

Мендоса сказал:

— Я начальник этой гавани уже два года и большую часть этого времени «Дойчланд» приходила регулярно. Скажем, раз в два месяца.

— Да?

— На судне такого размера обычно есть капитан, помощник, боцман, примерно шесть матросов и кок.

— Верно.

Мендоса задумчиво глотнул немного вина:

— У меня информация, что команда Бергера в этом рейсе что-то около двадцати человек.

Он дружелюбно улыбнулся, но глаза на толстом лице глядели остро. Прагер осторожно сказал:

— В Рио много немецких моряков.

— И каждый день становится все больше. Война, мой друг, для вас идет неважно.

— Бергер, наверное, хочет многим дать работу.

Мендоса счастливо улыбнулся:

— Ну конечно. Это объяснение мне не приходило в голову. Но не буду вас задерживать. Может, найдется время еще глотнуть завтра?

— Надеюсь, да.

Прагер быстро вышел. Рихтер ждал, стоя на веранде. Дождь неослабно молотил по земле.

— Все в порядке? — спросил он.

— Не совсем — ответил Прагер. — Он понял, что что-то происходит. Но может ли он вообразить себе правду? Никто в здравом уме не поверит. — Он хлопнул Рихтера по плечу: — Пошли.

Боцман произнес:

— Я не мог сказать вам в баре, но вас спрашивали.

Позади послышались шаги, Прагер обернулся, и монахиня в тропически-белом облачении выступила на свет. Это была невысокая женщина, чуть более пяти футов, с ясными, безмятежными глазами и спокойным, чистым лицом.

— Сестра Анджела — сказала Рихтер.

— …из сестер милосердия миссии на Рио-Негро. Не надо представления, Хельмут. Сестра Анджела и я — старые знакомые.

Он снял панаму и протянул руку, которую она кротко пожала с неожиданной силой.

— Рад снова увидеть вас, сестра.

— И я рада, господин Прагер. Думаю, вы знаете, почему я здесь.

— О, да, сестра. — Отто Прагер тепло улыбнулся. — Кажется, знаю.

***

Якорная лампа висела на носу «Дойчланд», как требовали морские правила, и ее они увидели первой, когда Рихтер повел шлюпку через гавань. Потом внезапно баркентина оказалась очень близко, мачты и перекладины чернели на фоне неба.

Прагер глядел вверх с явным удовольствием, взбираясь по веревочной лестнице. Это была трехмачтовая баркентина, построенная Хемитом Кемпбеллом в Клайде в 1881 году, и построенная с любовью, пониманием и грацией, с элегантными обводами клиппера и длинными кливерами.

Она провела жизнь в торговле; из Ньюкасла-на-Тайне с пароходным углем в Вальпараисо; с чилийскими шпротами на американское западное побережье; строевой лес в Австралию; шерсть в Британию… бесконечное кольцо, пока паруса не вымерли в обреченной попытке побороть пар; один пользователь за другим и три смены имени, пока, наконец, она не была куплена бразильской фирмой «Братья Майер» — семейством немецкого происхождения, перекрестившим ее в «Дойчланд» и пославшим на прибрежную торговлю. От Рио до Белема и устья Амазонки — судно как раз для таких глубин, при полной загрузке ей хватало восьми футов.

Прагер добрался до палубы и протянул руку сестре Анджеле. Рихтер страховал ее на лестнице. Три матроса у главной мачты смотрели в изумлении, как маленькая монахиня подымалась на борт, один из них поспешил вперед и тоже протянул ей руку.

Она поблагодарила его и Прагер сказал:

— Думаю, будет лучше, если я вначале поговорю с капитаном Бергером один.

— Как считаете лучшим, господин Прагер — сказала она спокойно.

Он повернулся к Рихтеру:

— Отведите добрую сестру в салон и подождите меня возле каюты капитана.

Рихтер и сестра Анджела спустились по трапу, а Прагер прошел на корму к квартердеку. Каюта Бергера была внизу. Он поколебался, потом, собравшись, постучал в дверь и вошел.

Каюта была маленькой, спартанской по обстановке — узкая койка, три шкафа и ничего кроме стола, за которым сидел Бергер, меря линейкой карту, расстеленную перед ним.

Он поднял глаза с видимым облегчением:

— Я начал беспокоиться.

Ему было сорок восемь лет, среднего роста, с хорошими плечами, в жестких темных волосах и бороде просвечивала седина, лицо высушено морем и солнцем.

— Я извиняюсь — сказал Прагер. — В полете из Рио мы попали в тяжелую грозу. Пилот настоял на посадке в Каролине, пока погода не прояснится. Мы были там четыре часа.

Бергер открыл ящик сандалового дерева и предложил черуту.

— Каковы последние военные новости?

— Все плохо. — Прагер сел в кресло напротив и принял огонек. — С пятнадцатого числа этого месяца американские и французские силы высадились на средиземноморском берегу. Два дня назад французские танки вошли в Париж.

Бергер тихо присвистнул:

— Следующая остановка на Рейне.

— Могу представить.

— А потом Германия.

Он встал, подошел к одному из шкафов, открыл его и достал бутылку рома и два бокала.

— Что у русских?

— Красная Армия на границах Восточной Пруссии.

Бергер налил ром в бокалы и подвинул один.

— Вы знаете, Отто, мы, немцы, не защищали землю фатерланда с Наполеона. Это должно оказаться интересным испытанием.

— Бразилия, вероятно, лучшее место, где надо быть следующие год-два — сказал Прагер. — Адские времена, чтобы возвращаться домой.

— Или единственно возможное время — сказал Бергер. — Это зависит от точки зрения. Вы достали бумаги?

Прагер положил портфель на стол:

— Все что надо, и я снова проверил баркентину, которую вы упоминали, когда впервые говорили об этом безумном деле, «Гудрид Андерсен». Она все еще в гавани Готенбурга. Не была в море с первого года войны.

— Превосходно — сказал Бергер. — Тогда поплывем прямо отсюда.

— Вы полностью готовы?

Бергер открыл шкаф, достал спасательный жилет и бросил на стол. На спине стояла трафаретная надпись: «Гудрид Андерсен», Готенбург.

— И это, конечно. — Он показал шведский флаг. — Я думаю, вы согласитесь, что это важнейшая вещь.

Он улыбнулся:

— Все готово, поверьте. Название на борту мы сменим сразу, как выйдем за пределы каботажной зоны.

— А журнал?

— Я уже приготовил фальшивый на имя «Гудрид Андерсен» чтобы предъявить друзьям с противоположной стороны, если мы будем иметь несчастье натолкнуться на них. Настоящий журнал «Дойчланд» я буду вести тайно. Поступать иначе будет неразумно. — Он положил флаг и жилет обратно в шкаф. — Что же я могу сказать вам, старый друг? Без вашей тяжелой работы в прошедшие несколько месяцев, без информации, которую мы получали, без поддельных документов мы не могли бы даже подумать о таком предприятии.

Прагер сказал осторожно:

— Еще одна вещь, Эрих.

— Что?

Прагер поколебался, потом сказал:

— Семь пассажиров.

Бергер резко засмеялся:

— Ты наверное шутишь.

— Нет, я абсолютно серьезен. Ты брал их прежде, не так ли?

— Черт, ты знаешь, что да. В голосе Бергера было нечто похожее на гнев. — Я могу разместить восемь пассажиров. Две каюты по обе стороны салона, по две койки в каждой. Но я должен заметить, что полная команда на судне состоит из десяти человек, включая меня. А сейчас нас двадцать два, как тебе хорошо известно. Семь пассажиров означает, что дополнительная команда должна спать где придется. Невозможная ситуация.

— Но у вас только балласт — сказал Прагер. — Груза нет, и, конечно, настоящие пассажиры только усилят вашу легенду.

— Кто эти пассажиры?

— Немцы, которые хотят домой, как и твои люди. — Прагер глубоко вздохнул и продолжал. — Ну ладно, надо начать с худшего. Это монахини. Сестры милосердия с миссии на Негро. Я навещал их регулярно в последние два года, как всех других немцев в моем списке. Каждые три месяца необходимо продлить специальное разрешение властей — а туда так трудно попасть.

Бергер смотрел на него в изумление:

— Ради бога, Отто, я вышел из ума или ты?

Прагер молча встал и открыл дверь каюты. Рихтер стоял снаружи, куря сигарету. Прагер кивнул и боцман умчался.

— Что теперь? — требовательно спросил Бергер.

— Я взял одну из них с собой. Другие ждут на берегу. По крайней мере выслушай, что она скажет.

— Ты, наверное, потерял голову. Это единственно мыслимое объяснение.

Раздался стук в дверь. Прагер открыл и вошла сестра Анджела. Он сказал:

— Сестра, я рад познакомить вас с фрегаттен-капитаном Эрихом Бергером. Эрих, это сестра Анджела из ордена Малых Сестер Милосердия.

— Добрый вечер, капитан — сказала она.

Бергер мгновение смотрел вниз на крошечную монахиню, потом схватил Прагера за руку и, вытащив его под дождь, закрыл дверь каюты.

— Что, черт побери, я должен делать? Что мне сказать?

— Ты капитан — сказал ему Прагер. — Ты принимаешь решения и никто другой, по крайней мере, я всегда так думал. Я подожду вас здесь.

Он подошел к вантам левого борта. Бергер тихо выругался, поколебался и затем вошел.

Она стояла у стола, склонившись над хронометром в ящике под стеклянной крышкой. Она подняла глаза:

— Красиво, капитан. Очень красиво. Что это?

— Морской инструмент для небесных измерений, сестра, вместе с секстантом. Если я могу засечь позицию солнца, луны и звезд, то смогу узнать свою точную позицию на земной поверхности — конечно с доброй помощью таблиц.

Она повернулась к столу:

— Карта британского адмиралтейства. Почему?

— Потому что они лучшие — сказал Бергер, почему-то чувствуя себя невероятно беспомощным.

— Понимаю.

Она продолжала тем же спокойным голосом:

— Вы возьмете нас с собой?

— Послушайте, сестра, — сказал он. — Присядьте и позвольте мне объяснить. Он положил сверху другую карту. — Мы должны пройти рядом с Внешними Гебридами в Шотландии, кладбищем для парусников, особенно в плохую погоду, которая обычно держится там шесть дней из семи. И если мы останемся живы, то будет еще Оркнейский пролив, путь в Норвегию, а потом через Каттегат в Киль — добавил он с тяжелой иронией. — Пять тысяч миль, это все.

— И как долго мы будем плыть?

Он обнаружил, что отвечает:

— Невозможно сказать. Сорок, может быть, пятьдесят дней. Слишком многое зависит от погоды.

— Это кажется умеренным, особенно при наших обстоятельствах.

Бергер сказал:

— Скажите, когда вы впервые ехали сюда, как проходило ваше плавание?

— На пассажирском лайнере — Бремен. Это было как раз перед войной.

— Прекрасное судно. Комфортабельные каюты, горячая и холодная вода. Еда, как в отеле первого класса. Стюарды, чтобы помочь и поднести.

— Что именно вы хотите сказать, капитан?

— Что на этом судне жизнь будет совершенно иной. Плохая еда, тесные помещения. Ведро уборной, опустошаемое ежедневно. Только соленая вода для умывания. И буря — а настоящая буря под парусами может быть страшным испытанием. В плохую погоду не будет сухого местечка от киля до клотика. Вы когда-нибудь укладывались на койку с влажным одеялом, когда сильный шторм пытается оторвать доски палубы над вашей головой? — Он сложил карту и твердо сказал — Я извиняюсь. Не вижу смысла продолжать эту дискуссию.

Она кивнула задумчиво:

— Расскажите мне еще кое-что. Как случилось, что германский морской офицер командует бразильским торговым судном?

— Я был капитаном вспомогательного судна подводного флота «Эссен» замаскированного под американское топливное судно «Джордж Грант». В нашем третьем плавание в Южной Атлантике нас торпедировала британская подлодка, которая не обманулась камуфляжем. Ирония в том, что я попытаюсь провести «Дойчланд» сходным образом, как шведское судно.

— А как вам удалось достичь Бразилии?

— Был подобран португальским торговым судном и передан бразильским властям, когда мы прибыли в Рио. Бразильцы выпускают под честное слово тех из нас, кто может найти работу. Братья Майер, владельцы «Дойчланд» и прибрежные торговцы, — бразильские граждане немецкого происхождения. Они помогли многим из нас. Мы плавали из Рио в Белем и обратно раз в месяц с обычным грузом.

— И вы отплатите им, украв их судно?

— Это ваша точка зрения. Я лишь надеюсь, что они простят меня, когда узнают факты. У нас действительно нет другого шанса.

— Почему?

— Бразильцы начинают играть все более активную роль в войне. В прошлом месяце они послали войска в Италию. Думаю, для нас дела здесь могут пойти намного труднее.

— А другая причина?

— Вы думаете, у меня есть другая?

Она ждала, сложив руки и не говоря ни слова. Бергер пожал плечами, открыл ящик стола и достал бумажник. Он вынул фотографию и передал ей. Она была сильно измята и полита соленой водой, но улыбки на лицах трех маленьких девочек были еще видны.

— Ваши дети?

— Снято в сорок первом. Хайди слева, теперь ей уже десять. Еве восемь и Эльзе будет шесть в октябре.

— А их мать?

— Погибла при бомбардировке Гамбурга три месяца назад.

Она машинально перекрестилась:

— Что случилось с детьми?

— Господин Прагер узнал через наше посольство в Аргентине. Моя мать увезла их в Баварию.

— Благодарите Господа за его безмерную милость.

— Надо ли? — Лицо Бергера побледнело. — Германия гибнет, сестра, это дело лишь нескольких месяцев. Можете представить, как будет плохо? А моя мать — старая женщина. Если что-нибудь случится с ней… — Дрожь пробежала по его лицу и он тяжело облокотился на стол. — Я хочу быть с ними, потому что именно там я нужен, а не здесь, на краю мира, так далеко, что сомневаешься, идет ли война.

— И на что вы пойдете ради этого?

— На все, включая тысячи миль океана под полным господством британского и американского флота на залатанном паруснике, который не терял из вида землю более двадцати лет. Старая лохань, не бывшая в ремонте дольше, чем я могу вспомнить. Невозможное путешествие.

— Которое господин Рихтер, ваш боцман, очевидно хочет совершить.

— Хельмут — это особый случай. Прекраснейший моряк из тех, кого я знаю. У него бесценный опыт под парусами. Служил юнгой на финском паруснике, перевозившем чилийские нитраты. Для вас это ничего не значит, но для любого моряка…

— Но господин Прагер говорил, что еще двадцать человек вашей команды хотят совершить это, так называемое невозможное путешествие.

— У большинства из них причины похожи на мои. Я могу припомнить по меньшей мере семьдесят человек в Рио, которые были бы рады залезть в наши башмаки. Они тянули жребий на последние десять мест в немецком баре в гавани Рио две недели назад. — Он покачал головой — Они хотят домой, сестра, понимаете? И для этого, говоря вашими словами, они готовы на все.

— А я и мои спутницы не таковы? У нас тоже есть семьи, капитан, и они тоже дороги для нас. Более того, в том, что предстоит, дома мы нужнее всего.

Бергер встал, глядя на нее, потом покачал головой:

— Нет. В любом случае уже поздно. Вам нужны шведские паспорта, это существенная часть плана. Прагер устроил их для всех нас.

Она встала, открыла дверь каюты и позвала:

— Господин Прагер!

Он вынырнул из дождя:

— Что?

— Мой паспорт пожалуйста. Могу я получить его сейчас?

Прагер открыл портфель. Он поискал внутри, потом достал паспорт и положил на стол перед Бергером. Бергер нахмурился:

— Шведский.

Он открыл его и с фотографии на него смотрела сестра Анджела. Он поднял глаза:

— Не будете ли вы так любезны подождать снаружи, сестра. Я немного поговорю со своим добрым другом.

Она помедлила, коротко взглянула на Прагера и вышла.

Прагер сказал:

— Послушай, Эрих, позволь мне объяснить.

Бергер держал паспорт:

— Не та штука, которую можно состряпать за двадцать четыре часа, так что ты должен знать об этом достаточно давно. Почему, черт побери, ты мне не сказал?

— Потому что знал, что твоя реакция будет именно такой.

— Так ты думал придержать, пока мне будет слишком поздно сказать нет? Но ты совершил ошибку. Я так не играю. И что с той миссией, где они работали? Она так вдруг стала ненужной?

— Бразильский департамент внутренних дел изменил свою политику относительно индейцев в этом районе: их хотят переселить и привезти белых фермеров. Из-за этого, миссию в любом случае закроют.

— Их орден призван к больничному служению, не так ли? Конечно, найдутся другие отдушины для проявления их талантов.

— Но они тоже немки, Эрих. Представляешь, как пойдут дела, когда первые бразильские раненые начнут поступать из Италии?

Повисла долгая пауза. Бергер взял шведский паспорт, открыл и снова рассмотрел фото:

— Похоже, она сулит мне беду. Она добивалась своего всегда.

— Чепуха — сказал Прагер. — Я очень давно знаю ее семью. Добрый прусский род. Отец был пехотным генералом. В восемнадцатом она работала сестрой милосердия на Западном фронте.

Бергер не смог скрыть удивления:

— Суровая биография для Малой Сестры Милосердия. Что же не сложилось? Какой-нибудь скандал?

— Совсем нет. Был молодой человек, кажется, летчик.

— … одним прекрасным утром не вернувшийся домой, так что она нашла утешение в совершении добрых дел. — Бергер покачал головой — Звучит, как очень скверная пьеса.

— Ты все понял неверно, Эрих. Я слышал версию, он заставил ее думать, что погиб. У нее была депрессия, почти стоившая ей жизни и, едва она оправилась, как встретила его гуляющего по Унтер-ден-Линден с другой девушкой под руку.

Бергер поднял руки:

— Ни слова больше. Я понимаю, когда побит. Приведи ее.

Прагер быстро подошел к двери и открыл ее. Она стояла снаружи, разговаривая с боцманом.

Бергер сказал:

— Вы победили, сестра. Скажите Рихтеру, чтобы он отвез вас на берег, забрать ваших подруг. Будьте здесь к двум ночи, в это время мы отплываем, и если вас не будет, мы уйдем без вас.

— Благослови вас Бог, капитан.

— Думаю, сейчас он достаточно занят и без меня.

Когда она двинулась к двери, он добавил:

— Еще одно. Попытайтесь не ставить в известность команду до того, как появитесь.

— Они будут волноваться из-за нашего присутствия?

— Весьма вероятно. Моряки по природе суеверны. Среди всего прочего, отплытие в пятницу предрекает беду. То же самое — иметь пассажиром любого священника. Мы, разумеется, привлечем все несчастья мира с семью монахинями среди нас.

— Пятью, капитан. Только пятью — сказала она и вышла.

Бергер нахмурился и повернулся к Прагеру:

— Ты сказал, семь пассажиров.

— Именно так.

Прагер порылся в портфеле, выудил еще два шведских паспорта и положил на стол.

— Один для Гертруды и один для меня. Она тоже ждет на берегу с нашим багажом, в который, я хочу добавить, входит беспроволочный передатчик, что ты просил достать.

Бергер смотрел на него в остолбенении:

— Ты с женой? — хрипло сказал он. — Великий боже, Отто, тебе шестьдесят пять на днях. А что ты скажешь своим хозяевам в Берлине?

— Из того, что я знаю, следует, что русские, похоже, будут там раньше меня, так что это не имеет особого значения.

Прагер вежливо улыбнулся:

— Видишь ли, Эрих, мы тоже хотим домой.

***

Когда незадолго до двух ночи Бергер вышел на квартердек, дождь лил сильнее, чем прежде. Вся команда собралась ниже на палубе; бледные лица и клеенчатые плащи поблескивали в тусклом свете палубных огней.

Он ухватился за поручень, наклонился вперед и заговорил тихим голосом:

— Я не хочу много говорить. Вы все знаете наши шансы. Это дьявольски трудное плавание, я не хочу притворяться, но если вы будете выполнять, что я говорю, мы сделаем это вместе — вы, я и старая «Дойчланд».

Среди них возникло шевеление, не более того, и он продолжал, со слабой иронией в голосе:

— Еще одна вещь. Как многие из вас заметили, у нас есть пассажиры. Господин Прагер, ранее помощник консула в нашем посольстве в Рио, его жена, и пять монахинь из миссии на Рио-Негро.

Он помолчал. Они ждали под шелест дождя.

— Монахини — сказал он, — но все-таки женщины, а это долгое путешествие, так позвольте мне сказать прямо. Я лично застрелю любого, кто зайдет за черту, и потом внесу запись в журнал. — Он выпрямился — Теперь все по местам.

Когда он повернулся от поручня, из темноты выступил его помощник. Лейтенант-дур-зев Йоханн Штурм, высокий белокурый молодой человек из Миндела в Вестфалии, отпраздновал свой двадцатый день рождения лишь три дня назад. Подобно Рихтеру он был подводником и служил на подлодке вторым вахтенным офицером.

— Все под контролем, господин Штурм? — спросил Бергер тихим голосом.

— Думаю, да, капитан. — Голос Штурма был на удивление спокойным. — Радиоприемник, привезенный господином Прагером из Рио, я спрятал в своей каюте, как вы приказали. Боюсь, что он не очень хорош, капитан. В лучшем случае, ограниченный радиус действия.

— Лучше чем ничего — сказал Бергер. — А пассажиры? Они тоже надежно спрятаны?

— О да, капитан. — В голосе юноши был оттенок смеха. — Думаю, так можно сказать.

Белая фигура появилась из темноты и превратилась в сестру Анджелу. Бергер тяжело вздохнул и сказал тихим, опасным голосом:

— А что теперь, Штурм?

Сестра Анджела весело сказала:

— Мы отплываем, капитан? Ничего, если я посмотрю?

Бергер беспомощно посмотрел на нее, дождь капал с козырька фуражки, потом повернулся к Штурму и сказал:

— Поднимите только спанкер и внешний кливер, Штурм, и отцепите якорную цепь.

Штурм повторил приказ и возник внезапный шквал активности. Один матрос закрыл люк. Четверо других живо взобрались на больярд и медленно подняли спанкер. Через мгновение раздался дробный звук якорной цепи, скользящей по палубе, потом тяжелый всплеск.

Рихтер был у штурвала, однако некоторое время ничего заметного не происходило. Тогда сестра Анджела, взглянув вверх, увидела сквозь просвет в занавесе дождя, как кливер перемещается среди звезд.

— Мы движемся, капитан! Мы движемся! — закричала она взбудоражено, как ребенок.

— Вижу — ответил Бергер. — А теперь, будьте добры сойти вниз.

Она неохотно пошла, а он вздохнул и повернулся к боцману:

— Следите за ходом, Рихтер. Баркентина в вашем распоряжении.

Рихтер повел судно к выходу из гавани. Несомая водой, как едва движущийся бледный призрак, она оставляла слабый фосфоресцирующей след.

***

Пятнадцать минут спустя, когда капитан Мендоса играл в вист в своей кабинке в «Огнях Лиссабона» с молодой дамой из заведения напротив, к нему ввалился человек, посланный следить за рыбным пирсом.

— В чем дело? — мягко поинтересовался Мендоса.

— «Дойчланд», сеньор капитан — прошептал стражник. — Она ушла.

— В самом деле. — Мендоса положил карты на стол лицом вниз и встал. — Последи за ней, Хосе — позвал он бармена.