Нора Робертс

Наивная плоть

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

«Время пошло», – многозначительно сказал Морж. Льюис Кэрролл
Чикаго, 1994

В Чикаго была безлунная полночь, но Дине казалось, что вокруг расставлены декорации из фильма «В самый полдень» [1].

Легко можно было представить себя в роли уверенного в себе, полного достоинства Гэри Купера, готового встретиться лицом к лицу с коварным, жаждущим мести гангстером.

Черт побери, подумала Дина, ведь Чикаго был ее городом. Это Анджела была здесь чужой.

По-видимому, именно так Анджела и представляла себе драматическую развязку – сыграть финальную сцену разоблачений в той самой студии, где они обе прошли свой путь, взбираясь по скользкой лестнице честолюбия. Но только теперь это была студия Дины, и за ее шоу зрители отдавали львиную долю своих голосов. Анджела уже ничего не могла с этим поделать, разве что поднять из могилы Элвиса Пресли и попросить его спеть для своей аудитории «Хартбрейк отель».

От этой картины на губах молодой женщины появилась тень улыбки, но на самом деле Дине было не до смеха. Анджела была достойным внимания противником. Все эти годы она пользовалась самыми разными методами, лишь бы ее ежедневное ток-шоу держалось на самом верху.

Неизвестно, какой камень спрятан у Анджелы за пазухой на этот раз, но только у нее все равно ничего не выйдет. Она недооценила Дину Рейнольдс. Анджела может нашептывать чужие секреты и грозить скандалом сколько влезет – что бы она ни говорила, ничто не заставит Дину изменить свои планы.

Но все же она до конца выслушает Анджелу. Дина думала, что даже сможет согласиться на компромисс – в последний раз. И предложить сопернице если не дружбу, то по меньшей мере осторожное перемирие. Маловероятно, чтобы после стольких лет вражды их отношения можно было как-то исправить, но в душе у Дины всегда теплился огонек надежды.

Во всяком случае пока.

Сосредоточившись на предстоящей встрече, Дина въехала на стоянку у здания Си-би-си. Днем здесь всегда было полно автомобилей. На них приезжали техники, редакторы, продюсеры, ведущие, секретарши, ученики. Днем Дину привозил, а потом забирал ее личный шофер. Внутри огромного белого здания все всегда спешили – кто на съемку последних новостей в семь утра, в полдень, в пять дня и десять вечера, кто на «Давайте готовить!» с Бобби Марксом, кто на «Взгляд изнутри» с Финном Райли, кто на самое популярное в стране шоу – «Час с Диной».

Но сейчас, в полночь, парковка была почти пуста. Здесь стояло всего с полдюжины машин, скорее всего дежурной группы, слонявшейся теперь без дела по студии новостей, карауля, не случилось ли где-нибудь в мире что-нибудь интересное. Может быть, даже надеясь, что новые войны не заставят себя ждать, вспыхнув еще до конца их дежурства.

Искренне желая быть сейчас где-нибудь в другом месте, все равно где. Дина припарковала машину и выключила мотор Еще мгновение она просто сидела, прислушиваясь к ночи, шуршанию машин слева на улице, гудению гигантского кондиционера, поддерживавшего постоянную прохладу как для людей, так и для дорогого оборудования Си-би-си. Ей нужно было совладать со своими сложными чувствами и натянутыми нервами до того, как она встретится лицом к лицу с Анджелой.

Нервное напряжение – совершенно нормальное состояние для той профессии, которую она сама себе выбрала. Ей приходилось работать, забывая о нервах или, точнее, несмотря на нервы. Она научилась контролировать собственное настроение особенно тогда, когда истерия все равно ничего не дала бы. Но другое дело – ее чувства, особенно такие сильные и противоречивые, как теперь. С чувствами все обстояло совершенно иначе. Даже после стольких лет было трудно забыть, что она когда-то так восхищалась, так уважала эту женщину… Так верила ей…

По собственному горькому опыту Дина знала, что Анджела была мастером игры с чужими эмоциями. Недостатком Дины, хоть многие считали это талантом, было то, что она не умела скрывать свои чувства. Они словно были написаны у нее на лице, понятные и очевидные для любого, кто не ленился прочитать. Все, что Дина чувствовала, отражалось в ее серых глазах, передавалось наклоном головы или движением губ. Некоторые говорили, что от этого она становилась неотразимой и опасной. Быстрым движением Дина повернула к себе зеркало заднего вида. Так и есть: в глазах искры раздражения, медленно закипавшее негодование, но и нескрываемое сожаление. Все-таки когда-то они с Анджелой были друзьями. Или почти друзьями.

Но еще она смогла разглядеть в собственных глазах и радость предвкушения. Свою гордость. Наконец-то пришло ее время.

Улыбнувшись, Дина достала помаду и тщательно накрасила губы. Нельзя идти на дуэль с хитрой соперницей, не облачившись в привычные доспехи, подумала она. Довольная, что ее рука не дрожала, молодая женщина бросила помаду обратно в сумочку и вышла из машины. Мгновение она стояла, вдыхая ароматы ночи и мысленно задавая себе один вопрос: ты успокоилась, Дина?

Отнюдь! Скорее она чувствовала прилив энергии. Хлопнув дверцей, она большими шагами направилась через стоянку. Достав из кармана пластиковый пропуск, опустила его в прорезь контроля системы безопасности рядом с задним входом. Через секунду зажегся маленький зеленый огонек, ручка тяжелой двери поддалась, и Дина вошла внутрь.

Она включила свет на лестничной клетке и отпустила дверь, легко захлопнувшуюся за ее спиной.

Казалось странным, что Анджела не приехала раньше ее. Наверное, ей пришлось взять машину напрокат, рассуждала Дина. С тех пор, как Анджела переехала в Нью-Йорк, у нее больше не было постоянного водителя в Чикаго. Дина удивилась, не обнаружив на стоянке ожидавшего звезду лимузина.

Анджела всегда приезжала вовремя. Всегда. Это было одним из достоинств, за которые Дина так уважала соперницу.

Стуча каблучками по лестнице и прислушиваясь к гулкому эху собственных шагов, Дина спустилась на этаж ниже. Еще одна прорезь для пропуска. В голове у нее вдруг мелькнул праздный вопрос: интересно, кого Анджела подкупила, запугала или соблазнила на этот раз, чтобы теперь тайком пробраться в студию?

Не так уж и много лет тому назад Дина бегом носилась вниз и вверх по этой же самой лестнице, воодушевленная, с горящими глазами, готовая выполнить любое поручение по первому щелчку требовательных пальцев Анджелы. Как старательный щенок, она была готова гордиться собой из-за любого знака внимания.

Но, как и всякий умный песик, она многому научилась.

А потом, после предательства, после пронзительного разочарования, пусть она и ревела, но смогла зализать свои раны и использовать все, чему научилась, пока ученик сам не стал мастером.

Почти без удивления она обнаружила, что былое негодование могло, оказывается, так быстро вернуться и вновь закипеть в ее душе. Но на этот раз, подумала Дина, на этот раз наступила ее очередь, и игра пойдет по ее правилам. Теперь они с Анджелой встречались на Динином игровом поле. Наивная девчушка из Канзаса была вполне готова поиграть мускулами честолюбия и успеха.

И может быть, когда они встретятся, все наконец-то станет на свои места. Это будет разговор на равных. Если невозможно забыть прошлое, то разумнее все принять, как есть, и двигаться дальше.

Дина опустила пропуск в прорезь у двери студии. Мигнула зеленая лампочка. Она толкнула дверь вперед, в темноту.

В студии никого не было.

Дине это понравилось. Она пришла первой, и это давало ей еще одно преимущество: теперь она чувствовала себя хозяйкой, принимающей нежеланную гостью и своем доме. А если дом – там, где ты выросла из девчонки в женщину, где ты училась и бранилась, то студия действительно была ее домом.

Опять улыбнувшись, Дина шагнула вперед, пытаясь на ощупь найти выключатель верхнего ряда ламп. Ей показалось, что она услышала какой-то звук, шепот, почти не нарушивший тишины. Дина ощутила укол внезапного страха. В студии кто-то был.

«Анджела», – догадалась она и щелкнула выключателем.

Но еще до того, как зажглись верхние лампы, гораздо более яркие огни вспыхнули в ее голове. Острая боль – и все опять погрузилось в темноту.



Дина застонала. Медленно возвращалось сознание. Голова, тяжелая от боли, упиралась в спинку кресла. Нетвердой рукой она потянулась наугад к тому месту, где, казалось, находился эпицентр ее мучений. На пальцах темнела кровь.

Дина попыталась оглядеться и окончательно растерялась. Она сидела на своем привычном месте, в собственном кресле. «Я что, пропустила сигнал?» – подумала Дина, борясь с головокружением, но не отводя взгляда от камеры с мерцающим красным огоньком.

Но зал за камерой был пуст. И за сценой не было видно занятых своим делом техников. Несмотря на привычный жар юпитеров, в студии ничего не происходило.

«Я пришла сюда, чтобы встретиться с Анджелой», – вспомнила Дина.

У нее опять все. поплыло перед глазами, словно круги от брошенной в воду гальки, и она несколько раз моргнула. Теперь ее взгляд уперся в монитор, на экране которого застыли две фигуры. Дина увидела саму себя, бледную, с остекленевшими глазами. И только потом с ужасом поняла, что в кресле рядом с ней сидела гостья.

Анджела. В своем шелковом розовом костюме, украшенном жемчужными пуговицами. Жемчужные бусы на шее, в мочках ушей – клипсы из гроздей жемчужин. Анджела с элегантно зачесанными золотистыми волосами, вытянутые ноги скрещены, руки сжаты на правом подлокотнике кресла.

Это была Анджела. Да, ошибиться было невозможно. Хотя у нее больше не было лица.

Кровь залила весь розовый костюм и спокойно сочилась, почти текла вниз из страшной раны на месте милого, очаровательного лица.

И только тогда Дина закричала.

Глава 1

Чикаго, 1990

– Пять, четыре, три…

Дина улыбнулась в камеру из своего уголка в студии «Дневных новостей»:

– Сегодня у нас в гостях Джонатан Монро, наш соотечественник, писатель, недавно опубликовавший книгу под названием «Я хочу своего». – Она взяла тоненький томик с круглого столика между креслами и повернула его обложкой ко второй камере. – Джонатан, у вашей книги есть подзаголовок: «Здоровый эгоизм». Почему вы решили написать об этой черте характера, которую большинство людей считают недостатком?

– Ну, Дина… – Он усмехнулся. Маленький человечек с лучистой улыбкой, обливавшийся потом под жаркими юпитерами. – Я хотел своего.

Хороший ответ, подумала она, но было очевидно, что без ее подсказки он не собирался рассуждать на эту тему.

– А кто же не хочет, если говорить честно? – ободряюще спросила Дина, чтобы он почувствовал себя свободнее. – Джонатан, в своей книге вы утверждаете, что с самой колыбели родители и воспитатели стараются вытравить у детей чувство здорового эгоизма.

– Совершенно верно. – Его застывшая, сияющая улыбка даже не дрогнула, хотя взгляд в панике метался по студии.

Дина слегка наклонилась вперед, опустив ладонь на его сжатые пальцы, но это движение осталось за кадром. В ее глазах был неподдельный интерес, в прикосновении чувствовалась дружеская поддержка.

– Вы считаете, что делиться игрушками, как того требуют родители, противоестественно для детей? – Она поощряюще сжала его руку. – А вам не кажется, что делиться – это просто основная форма вежливости?

– Отнюдь, – и он принялся объяснять почему. Хоть он говорил вдохновенно и нервно, ей удалось сгладить все шероховатости и благополучно провести писателя через его три минуты пятнадцать секунд. – Итак, «Я хочу своего», автор Джонатан Монро, – проговорила она в камеру, завершая сюжет. – По вопросам приобретения обращайтесь в книжные магазины. Спасибо большое, Джонатан, что вы смогли прийти к нам сегодня.

– Был очень рад. Как указано в послесловии, сейчас я работаю над второй книгой – «Уйди с дороги, я пришел сюда первым». Книга эта о здоровой агрессии. – Желаю удачи. А через несколько секунд вы увидите продолжение «Дневных новостей». – В эфир пошла реклама, и Дина улыбнулась Джонатану:

– Вы просто молодец. Еще раз спасибо, что пришли.

– Надеюсь, у меня все получилось. – Как только с него сняли микрофон, Джонатан вытащил платок и принялся вытирать лоб. – В первый раз на телевидении…

– Просто отлично. Думаю, это вызовет большой интерес к вашей книге.

– Правда?

– Конечно. Вы не подпишете для меня этот экземпляр?

– Сияя улыбкой, он взял у нее из рук книгу и ручку.

– Все было так легко благодаря вам, Дина. Сегодня утром у меня брали интервью на радио. Так ведущий Даже не прочитал аннотацию на задней обложке!

Взяв книгу с автографом, она встала. Ее мысли уже были далеко – у стола, на противоположном конце студии, где снимали новости.

– Тогда любому пришлось бы нелегко на вашем месте. Спасибо. – Она протянула руку. – Надеюсь, вы придете к нам рассказать о своей последней книге?

– С удовольствием. – Но она уже шла прочь, ловко скользя между грудами кабеля, и торопилась занять свое место за столом студии. Сунув книгу в стол, Дина прикрепила микрофон к отвороту красного пиджака.

– Еще один сумасброд, – замечание, типичное для Роджера Крауелла, ее коллеги и второго ведущего программы.

– Он был очень мил.

– Ты всех считаешь очень милыми. – Усмехнувшись, Роджер посмотрелся в карманное зеркальце и поправил галстук. У него была подходящая для телевидения внешность – волевое, внушающее доверие лицо, темно-рыжие волосы с проседью на висках. – Особенно сумасбродов.

– Поэтому я и тебя люблю, Родж.

От этого операторы тихо засмеялись. Что бы там Роджер ни собирался ответить, он не успел. Директор студии подал им знак начинать. Пошла заставка, и Роджер улыбнулся в камеру, готовя зрителей к курьезному сообщению о рождении тигрят-близнецов в местном зоопарке.

– На сегодня это все новости, а вас ждет встреча с передачей «Давайте готовить». С вами были Роджер Крауелл… и Дина Рейнольдс. До завтра!

Как только в наушниках заиграла завершающая выпуск музыка, Дина повернулась к Роджеру и усмехнулась.

– А ты, оказывается, сентиментален, приятель. Ты ведь сам написал это сообщение о малышах-тигрятах. На нем остались твои отпечатки пальцев.

Он слегка покраснел, но подмигнул ей в ответ.

– Малышка, я только дал им то, что они любят.

– Все свободны. – Директор студии потянулся, расправляя плечи. – Отличный выпуск, ребята.

– Спасибо, Джек. – Дина уже снимала свой микрофон.

– Эй, хочешь пообедать? – Роджер всегда был готов поесть, но уравновешивал страсть к чревоугодию любовной историей с личной тренершей. Ни один лишний фунт не спрячется от беспощадного глаза камеры.

– Не могу. У меня еще есть дела.

Роджер встал. Под безукоризненным синим саржевым пиджаком были надеты сногсшибательные шорты «бермуды».

– Только не говори мне, что твои дела связаны с этим кошмаром в студии \"В\".

Едва заметное раздражение мелькнуло в ее глазах.

– Хорошо, не скажу.

– Эй, Ди, – Роджер догнал ее в конце съемочной площадки, – не сердись.

– Я не говорила тебе, что сержусь.

– Этого не требуется. – Они спустились с широкой ступеньки от импозантных декораций к обшарпанной деревянной двери, обходя камеру и кабели, и вместе вышли из студии. – Ты рассердилась. Это видно. У тебя появилась такая складочка между бровями. Смотри. – Он за руку втянул ее в гримерную. Включил верхний свет и стал у Дины за спиной, положив руки ей на плечи. Перед ними было зеркало. – Видишь, она еще здесь.

Улыбаясь, она постаралась расслабить лицо и прогнать складочку прочь.

– Я ничего не вижу.

– Тогда давай расскажу, что вижу я. Мечту любого мужчины, девушку из соседнего дома. Утонченную и здоровую сексапильность. – Она нахмурилась, но он только усмехнулся:

– Это внешность, малышка. Такие большие, располагающие глаза, молочная кожа, персиковые щечки. Неплохие качества для телерепортера.

– А как насчет ума? – возмутилась она. – Таланта, терпения?

– Мы же говорим о внешности. – Роджер опять улыбнулся, отчего линии вокруг его глаз стали глубже.

Ни один человек с телестанции не осмелился бы назвать эти линии морщинками. – Слушай, до тебя я работал с Твинки. Взбитые крашеные волосы и здоровые зубы. Но она больше волновалась о своих ресницах, чем о том, чтобы правильно прочитать сообщение.

– А теперь она читает новости на второй по величине станции Лос-Анджелеса. – Дина знала законы телебизнеса. Да, увы. Но ей самой необязательно было следовать этим законам. – Ходят слухи, что она вышла замуж ради этого места.

– В том-то все и дело. Лично мне больше нравится, когда рядом сидит кто-нибудь с головой, но не забывай, кто мы такие.

– Я думала, мы журналисты.

– Тележурналисты. Твое личико словно специально сделано для камеры, на нем видно все, что ты думаешь и чувствуешь. Беда в том, что видно всегда, а не только перед камерой, и от этого ты становишься беззащитной. Такой человек, как Анджела, скушает эту маленькую деревенскую девчонку и даже не подавится.

– Я не из деревни. – Ее голос звучал сухо и был похож на пыльный ветер Среднего Запада.

– Никакой разницы. – Он дружески сжал ее плечи. – Кто твой друг, Ди?

Она вздохнула, закатывая глаза.

– Ты, Роджер, ты.

– Поосторожней с Анджелой.

– Послушай, я знаю, что у нее репутация излишне темпераментной женщины…

– У нее репутация чертовой суки, а не темпераментной женщины!

Отодвинувшись от Роджера, Дина открыла баночку с охлажденным кремом для снятия грима. Ей не нравилось, когда ее сотрудники нападали друг на друга, соревнуясь за ее время, не нравилось и то, что ее вроде бы подталкивали к выбору между ними. Ей и так было достаточно трудно совмещать свои обязанности в студии новостей и на съемочной площадке с теми услугами, которые она оказывала Анджеле. Но, в конце концов, это были просто услуги. И она тратила на них только свое личное свободное время.

– Я знаю только то, что она очень добра ко мне. Ей понравилась моя работа в «Дневных новостях» и сюжеты «В гостях у Дины», поэтому она предложила помочь отточить мой стиль.

– Она использует тебя.

– Она учит меня, – поправила его Дина, бросая в сторону использованную салфетку. Ее движения были быстрыми и точными. Она попала в корзинку для мусора с легкостью, которой позавидовал бы даже ветеран баскетбола. – Ведь есть причины, почему у шоу Анджелы самый высокий рейтинг на телерынке? У меня ушли бы годы, чтобы разобраться со всякими мелкими хитростями, которые я узнала от нее буквально за несколько месяцев.

– Ты что, в самом деле думаешь, что она поделится с тобой своим пирогом?

Дина на мгновение надулась, потому что, конечно, ей хотелось получить кусочек от этого пирога. Такой славный большой кусочек. Здоровый эгоизм, подумала она и хихикнула про себя.

– Но ведь мы с ней не конкурентки.

– Пока еще нет.

«Но станете», – подумал Роджер. Его удивляло, что Анджела до сих пор не разглядела честолюбивый огонек, сверкавший у Дины в глазах. Что ж, возможно, она слишком ослеплена собственным блеском, размышлял он. У него были свои причины догадываться о предстоящей развязке.

– Хочешь дружеский совет. Дина? Не давай ей никакого оружия против себя. – Он в последний раз оценивающе посмотрел, как Дина живо подправляла свой макияж для улицы. Может быть, она наивна, думал он, но еще и упряма. Это читалось в линии рта, угловатости подбородка. – Ладно, мне еще надо напечатать несколько сообщений. – Он дернул ее за волосы. – Завтра увидимся.

– Ага. – Оставшись в одиночестве, Дина принялась задумчиво постукивать по столику карандашом для глаз. Она не пропустила мимо ушей то, что говорил Роджер. У Анджелы была репутация человека с тяжелым характером, потому что она всегда стремилась к совершенству, всегда требовала – и получала – все самое лучшее для своего шоу. Но это возмещалось сторицей. За шесть лет работы передача «У Анджелы» больше трех раз попадала на первое место.

Так как «У Анджелы» и «Дневные новости» снимались в одном и том же здании Си-би-си, Анджела смогла слегка надавить на начальство и освободить Дину от некоторых обязанностей в ее студии.

Правда и то, что Анджела была на удивление добра к Дине. Она вела себя с ней по-дружески и очень доброжелательно, что вообще-то редко встречается в полном конкуренции мире телевидения.

Было ли наивным верить в ее доброту? Дина так не считала. Но она была не настолько глупа, чтобы не понимать, что когда-нибудь Анджела потребует вознаграждения.

Она задумчиво взяла расческу, на которой было написано ее имя, провела ею по черным, длиной до плеч волосам. Без тяжелого театрального макияжа, необходимого для юпитеров и камеры, ее лицо казалось утонченно бледным, цвета хрупкого фарфора. Необычный оттенок кожи подчеркивали чернильная грива волос и дымчатые, слегка раскосые глаза. Еще один штрих, добавленный Диной к собственному загадочному изображению, – она красила губы ярко-розовой помадой.

Удовлетворенная результатом, она собрала волосы в хвостик двумя быстрыми движениями рук.

Дина никогда не собиралась соперничать с Анджелой. Хоть и надеялась использовать ее опыт, чтобы подтолкнуть свою карьеру, но пределом ее желаний было свое постоянное место в программе… когда-нибудь. Может быть, работа в «Двадцать на двадцать». Вполне вероятно, что когда-нибудь ей удастся сделать из еженедельного сюжета «В гостях у Дины» в «Дневных новостях» свое собственное самостоятельное шоу. Но даже тогда она вряд ли смогла бы соперничать с Анджелой, королевой телерынка.

Девяностые годы были широко раскрыты для всех стилей и зрелищ. Если у нее что-нибудь получится, то только потому, что ее учил настоящий мастер. И она всегда будет благодарна Анджеле за это.

– Если этот сукин сын думает, что я пойду у него на поводу, то его ждет неприятный сюрприз. – Анджела пристально смотрела на отражение своего продюсера в зеркале костюмерной. – Он, видите ли, согласился прийти к нам на шоу рекламировать свой новый альбом. Дашь на дашь. Лью. Мы даем ему выступить перед всей страной, а он, черт побери, ответит на несколько наших вопросов. Про уклонение от уплаты налогов.

– Он не говорил, что не будет отвечать, Анджела. – Тупая боль в затылке, где-то на уровне глаз, уже давно мучила Лью Макнейла, но он все еще надеялся, что она пройдет. – Только сказал, что, пока дело находится в суде, не сможет рассказать подробностей. Он просил, чтобы речь шла в основном о его карьере.

– Меня здесь сейчас не было бы, если бы я позволяла гостям командовать, правда? – Она еще раз от души выругалась и, повернувшись на стуле, зарычала на парикмахершу:

– Еще только раз дерни меня за волосы, милочка, и будешь снимать бигуди не руками, а зубами!

– Извините, мисс Перкинс, но у вас сейчас слишком короткая стрижка…

– Ну давай же, работай! – Анджела опять смотрела на свое собственное отражение и, сосредоточившись, пыталась расслабиться. Она знала, как важно расслабить мышцы лица перед шоу – независимо от того, сколько в крови адреналина. Камера заметит любую складочку, любую морщинку – почти как старый друг, с которым собираешься пообедать. Так что она вдохнула поглубже и на мгновение закрыла глаза – известная примета, что продюсеру лучше пока попридержать язык. Когда Анджела открыла их снова, они были чистыми и ясными, как два сияющих голубых бриллианта в окружении шелковых ресниц.

Теперь она улыбалась, наблюдая, как парикмахерша укладывала ее волосы назад и наверх, в волнистый светлый ореол. Ей подойдет такая прическа, решила Анджела. Сложная, но не угрожающая. Изысканная, но не напыщенная. Поворачивая голову направо и налево, она проверила в зеркале, все ли в порядке, и лишь потом одобрительно кивнула.

– Великолепно, Марси. – На губах вспыхнула ослепительная улыбка, от которой мастер сразу забыла о недавней угрозе. – Я чувствую себя на десять лет моложе.

– Вы выглядите прекрасно, мисс Перкинс.

– Благодаря тебе. – Довольная и спокойная, она небрежно играла со своей традиционной ниткой жемчуга. – А как там твой новый парень, Марси? Он хорошо с тобой обращается?

– Он просто потрясающий. – Марси улыбнулась и щедро окатила голову Анджелы струей лака для волос. – Кажется, это то, что мне надо.

– Рада за тебя. Но если он будет плохо себя вести, дай мне знать. – Она подмигнула. – Я помогу ему исправиться.

Засмеявшись, Марси сделала шаг назад.

– Спасибо, мисс Перкинс. Желаю вам удачи.

– Угу. Слушай, Лью. – Опять улыбнувшись, она положила свою ладонь на его руку. Пожатие было дружеским, женственным, подбадривающим. – Ни о чем не волнуйся. Твоя задача – развлекать нашего гостя до начала трансляции. А я позабочусь обо всем остальном.

– Он хочет, чтобы ты пообещала, Анджела.

– Милый, пообещай ему все, что он хочет. – И она засмеялась. Лью показалось, что его голова сейчас лопнет от мучительного взрыва боли. – Не принимай все так близко к сердцу. – Наклонившись вперед, Анджела вытащила сигарету из пачки «Вирджиния Слимз», лежавшей на столике. Щелкнула золотой зажигалкой с монограммой – подарок второго мужа. Выдохнула тонкую струйку дыма.

Лью начинает снижать обороты, размышляла она. И как человек, и как профессионал. Хотя на нем были костюм и галстук, как того требовал внутренний устав студии, но плечи опущены, словно под тяжестью растущего животика. Волосы тоже поредели, заметила Анджела, в них появилось много седины. Ее шоу стало знаменитым благодаря энергии и динамике. И ей совершенно не нравилось, что их продюсер похож на опустившегося старика, низенького и толстенького.

– После стольких лет. Лью, ты должен бы верить мне.

– Анджела, если ты нападешь на Дика Бэрроу, нам будет непросто приглашать других знаменитостей.

– Чушь! Да они в очередь готовы стать, лишь бы попасть на мое шоу. – Она взмахнула сигаретой, слов но пикой. – Все они хотят, чтобы я рекламировала их фильмы, их телеспектакли, их книги, их пластинки и – черт побери! – их любовнее истории. Я нужна, Лью, потому что они знают, что каждый день миллионы зрителей включают телевизоры, – Анджела улыбнулась в зеркало, и из зеркала ей в ответ улыбнулось красивое, сдержанное, холеное личико, – и настраивают их на мое шоу.

Лью уже больше пяти лет работал с Анджелой и в точности знал, как надо решать спорные вопросы. Он льстиво залебезил:

– Никто этого не отрицает, Анджела. Ты сама и есть шоу. Мне просто кажется, что тебе лучше быть помягче с Диком. Он играл кантри всю свою жизнь, и то, что сейчас опять возвращается на сцену, – очень сентиментально.

– Оставь Дика мне. – Анджела улыбнулась, выдыхая сигаретный дым. – Я буду крайне сентиментальной.

Она взяла со стола информационные карточки, которые Дина подготовила для нее еще в семь утра. Это означало, что Лью может идти, и ему оставалось только бессильно покачать головой. Просматривая Динины заметки, Анджела улыбнулась шире. А девочка молодец, подумала она. Умненькая и старательная.

И очень полезная.

Анджела задумчиво затянулась в последний раз и раздавила сигарету в тяжелой хрустальной пепельнице, стоявшей рядом, на столике. Как всегда, все баночки, все щетки и тюбики аккуратно лежали на своих местах. Здесь же стояли ваза с двумя дюжинами красных роз, каждое утро свежими, и маленькое блюдце с разноцветными мятными лепешками, которые так любила Анджела.

Она обожала, когда все шло заведенным порядком, когда и люди, и вещи вокруг нее подчинялись ее воле. Каждый на своем месте. Приятно придумать подходящее место и для Дину Рейнольдс.

Кому-то могло показаться странным, что тщеславная женщина под сорок берет молодую прелестную девушку в любимые ученицы. Но Анджела тоже всегда была хорошенькой, а со временем опыт и положение превратили ее в красавицу. Своего возраста она не боялась. Не в этом мире, где против него существует столько противоядий.

Она хотела, чтобы Дина была рядом с ней из-за ее привлекательности, таланта, молодости. Но больше всего потому, что сила чует силу.

И еще по той простой причине, что эта девушка ей нравилась.

О, она могла предложить ей немало пикантных советов, дружеской критики и похвал, а со временем, возможно, и достойное положение. Но она не собиралась позволить Дине, в которой уже чувствовала потенциальную соперницу, гулять на свободе. Никто не сможет уйти от Анджелы Перкинс.

У нее были два мужа, которые хорошо усвоили эту истину. Они не смогли уйти. Она сама их выгнала.

– Анджела?

– Дина, – Анджела приветственно взмахнула рукой, – я как раз думала о тебе. Твои заметки – просто чудо. Отличное дополнение к шоу.

– Я рада, что смогла помочь. – Дина подняла руку к своей левой сережке – признак неуверенности, дурная привычка, от которой ей еще предстояло избавиться. – Анджела, мне неловко тебя просить, но моя мать без ума от Дика Бэрроу.

– И ты хочешь его автограф.

Быстро и смущенно улыбнувшись. Дина показала компактный диск, который она прятала за спиной.

– Мама будет в восторге, если он подпишет для нее вот это.

– Предоставь это дело мне. – Анджела щелкнула безукоризненным, накрашенным французским лаком ноготком по краю диска. – Только напомни, как зовут твою мать, Ди?

– Мэрилин. Я очень тебе благодарна, Анджела.

– Для тебя – все, что могу, милочка. – Она выждала мгновение. Анджела всегда отличалась удивительным чувством времени. – О, кстати, ты тоже могла бы сделать для меня маленькое одолжение?

– Конечно.

– Ты не могла бы заказать для меня столик на двоих на сегодняшний вечер в «Ла Фонтене»? У меня самой просто не будет времени позвонить, и я забыла предупредить секретаршу.

– Без проблем. – Дина достала из кармана блокнот и сделала в нем пометку.

– Ты сокровище. Дина. – Анджела встала, чтобы в последний раз осмотреть свой бледно-голубой костюм в зеркале на подвижной раме. – Что ты думаешь об этом цвете? Он не слишком блеклый, а?

Дина знала, что когда речь о шоу, то Анджела беспокоилась из-за любой детали, от досье до обуви, поэтому оглядела ее серьезно и не торопясь. Мягкие складки ткани идеально облегали ладную округлую фигуру Анджелы.

– Очень женственно.

Напряженные плечи Анджелы расслабились.

– Значит, прекрасно. Ты останешься на съемку?

– Не могу. Мне еще надо написать заметку для «Новостей».

– А-а… – На лице Анджелы мелькнуло раздражение, но тотчас же исчезло. – Надеюсь, тебя не очень отвлекает то, что ты мне помогаешь?

– В сутках целых двадцать четыре часа, – ответила Дина, – и я привыкла использовать их все. Теперь лучше не буду тебе мешать.

– Пока, солнышко.

Дина закрыла за собой дверь. Все в здании знали, что по требованию Анджелы последние десять минут перед выходом на сцену принадлежали только ей. И все считали, что это время ей надо для того, чтобы еще раз пробежаться по своим заметкам. Чушь, конечно. Она была полностью готова. Но предпочитала, чтобы все думали именно так. Или пусть даже они воображают, что она быстро прикладывается к бутылке бренди, которую всегда держала в тумбочке туалетного столика.

Нет, она даже не прикасалась к бренди. То, что бутылка была здесь, пусть даже ненужная, одновременно и пугало ее, и успокаивало.

Она предпочитала, чтобы о ней думали все, что угодно… лишь бы не узнали правды.

Эти последние минуты перед каждой съемкой Анджела Перкинс проводила в одиночестве, охваченная панической дрожью. Она, женщина, ставшая образцом самоуверенности, она, репортер, бравший интервью у президентов, членов королевских семей, убийц и миллионеров, уступала, как и всегда, приступу пугающей и неистовой нервной лихорадки.

Сотни часов терапии не смогли унять или хотя бы облегчить дрожь, тошноту, холодный пот. Совершенно беспомощная, она безвольно повалилась в кресло. Ее лицо трижды отразилось в зеркале. Элегантная, безукоризненно одетая и причесанная, холеная женщина. С мутными от ужаса глазами.

Анджела прижала ладони к вискам и помчалась сквозь пронзительный девятый вал страха. Сегодня она провалится, сегодня все услышат в ее речи остатки арканзасского акцента. Все увидят нелюбимую и нежеланную девчонку, чья мать предпочитала мелькающие картинки на рябом и грязном экране малюсенького «Филко» своим собственным плоти и крови. Девчонку, которой так страшно, так отчаянно хотелось внимания, что она все время представляла себя внутри телевизора, чтобы мать хоть раз остановила на ней взгляд бессмысленных пьяных глаз. Чтобы хоть только посмотрела на нее.

Они увидят девчонку в поношенной одежде и туфлях с чужой ноги, которой приходилось так старательно учиться, чтобы заработать хотя бы средние оценки.

Они поймут, что она – никто, пустое место, мошенница, обманом и силой прорвавшаяся на экран, точно так же, как когда-то ее отец – во чрево ее матери.

И они засмеются над ней.

Или еще хуже – они ее выключат.

Она вздрогнула от стука в дверь.

– Анджела, мы готовы. Глубоко вздохнула раз, другой.

– Сейчас иду. – Ее голос звучал совершенно нормально. Что-что, а притворяться она умела. Еще несколько секунд Анджела смотрела на свое собственное отражение, следя, как паника постепенно исчезает из глаз.

Она не провалится. Над ней никто и никогда не будет смеяться. Никто больше не отвергнет ее. И все увидят только то, что она позволит им увидеть. Она встала, вышла из гримерной и направилась к студии.

Анджела еще не видела своего гостя, но прошла мимо зеленой гостиной и глазом не моргнув. Она никогда не разговаривала с гостями до начала съемок.

Тем временем в зале слышался возбужденный гул. Продюсер развлекал зрителей-везунчиков, которым удалось достать билеты на съемку. Марси, пошатываясь на четырехдюймовых каблучках, бросилась вперед – последний взгляд на прическу и макияж. Один из помощников передал Анджеле несколько дополнительных карточек. Она не произнесла ни слова.

Когда она вышла на сцену, гул сменился взрывом общего восторга.

– Доброе утро! – Анджела села в свое кресло, ожидая, пока утихнут аплодисменты. Ей прикрепили микрофон. – Надеюсь, все готовы для нашего первоклассного шоу! – Произнося эту фразу, она осмотрела аудиторию и осталась довольна демографическим составом зрительного зала. Неплохая смесь возрастов, полов и национальностей – важная деталь для общих планов камеры. – Ну, кто здесь фанат Дика Бэрроу?

Она сердечно засмеялась в ответ на еще один взрыв аплодисментов.

– Я тоже, – сказала она, хотя ненавидела музыку кантри во всех ее проявлениях. – И нас всех ждет замечательная встреча.

Она кивнула и откинулась на спинку стула, ноги скрещены, руки сложены на подлокотнике кресла. Мигнул красный огонек камеры. Послышалась веселая ритмичная музыка.

– «Потерянные завтрашние дни», «Та зеленоглазая девчонка», «Дикое сердце». Это лишь немногие из хитов, благодаря которым имя нашего сегодняшнего гостя стало легендой. Более двадцати пяти лет он был частью истории музыки кантри, а его последний альбом «Потерявшись в Нэшвилле», держится наверху всех хит-парадов. Давайте же поприветствуем нашего гостя! Добро пожаловать в Чикаго, Дик Бэрроу!

Дик шагнул на сцену под гром аплодисментов и криков. С солидным брюхом и седеющими висками, заметными из-под черной фетровой шляпы фирмы «Стетсон», Дик улыбнулся аудитории и лишь потом пожал протянутую Анджелой руку. Она отошла назад, пока он наслаждался моментом, то и дело приподнимая шляпу.

Всячески демонстрируя свой восторг, Анджела присоединилась к неослабевающей овации зала. Через час, думала она, Дик рысью помчится за кулисы. И даже не будет знать, за что же ему досталось.

Для удара Анджела приберегла вторую половину шоу. Как хорошая хозяйка, она расхваливала своего гостя, внимательно выслушивала его анекдоты, хихикала над шутками. Дик нежился в лучах собственной славы, а Анджела подносила микрофон к возбужденным поклонникам, встававшим, чтобы задать ему вопросы. Она ждала, хладнокровная, как кобра.

– Дик, скажи, пожалуйста, приедешь ли ты с концертами в Дэневилл, Кентукки, во время гастрольного турне? Это мой родной город, – покраснев, задала свой вопрос рыжеволосая девушка.

– Ну, сейчас я еще не могу сказать точно. Но семнадцатого июня мы будем в Луисвилле. Так что предупреди своих друзей, чтобы они заехали туда на мой концерт.

– Это турне, «Потерявшись в Нэшвилле», продлится несколько месяцев, – начала Анджела. – Все время на колесах… Трудно, правда?

– Потруднее, чем раньше, – подмигнув, ответил Дик. – Мне уже не двадцать лет. – Он развел свои большие, привыкшие к гитаре руки. – Но должен сказать, что мне это нравится. Петь в студии для записи – это и близко не похоже на то, когда поешь прямо для людей.

– И конечно же, твое турне проходит успешно. Значит, в слухах, что ты прервешь его из-за неприятностей с налоговой инспекцией, нет ни капли правды?

Благодушная усмешка Дика слегка перекосилась.

– Нет, мадам. Мы закончим его, как и собирались.

– Я убеждена, что выскажу мнение всех собравшихся в этом зале, если скажу, что мы все целиком на твоей стороне. Уклонение от уплаты налогов? – Она недоверчиво округлила глаза. – Если им верить, то ты – прямо новый Аль Капоне.

– Я не имею права об этом говорить. – Дик шаркнул обутой в сапог ногой, дернул шейный платок. – Но никто и не называл это уклонением от уплаты налогов.

– А-а… – Она открыла глаза еще шире. – Извини. А как же они это называют?

Он неловко завозился в кресле.

– Разногласия по поводу налогов прошлых лет.

– Разногласия – это слишком мягкое выражение. Я понимаю, что ты действительно не можешь ничего обсуждать, пока дело находится в суде, но думаю, что это грубое нарушение законов и прав. Такой человек, как ты, кумир двух поколений, которого обожают миллионы, а впереди, возможно, финансовый крах, и только потому, что отчетность не была в безукоризненном порядке.

– Все совсем не так плохо…

– Но ведь тебе пришлось продать свой дом в Нэшвилле. – В ее голосе звучало неподдельное сочувствие, глаза излучали симпатию. – Я думаю, что страна, которую ты воспел своей музыкой, должна проявить больше снисходительности, благодарности. Не правда ли?

Она попала в точку.

– Похоже, что налоговые инспекторы не имеют никакого отношения к стране, для которой я пел больше двадцати пяти лет. – Рот Дика искривился, глаза потемнели, как два агата. – Они смотрят только на доллары. Они не думают, как тяжело пришлось трудиться человеку. Сколько потов с него сошло, пока получилось что-нибудь хорошее. Нет, они будут срезать с тебя ломтик за ломтиком, пока большая часть твоего состояния не перейдет к ним в карманы. Они превращают честных людей в лжецов и мошенников.

– Ты же не хочешь сказать, что наплутовал со своей декларацией, а, Дик? – Она простодушно улыбалась, глядя на его окаменевшее лицо. – Мы вернемся в студию через минуту. – Анджела повернулась к камере и подождала, пока погаснет красный огонек. – Я уверена, Дик, что большинство из нас так или иначе попадали в когти налоговой инспекции. – Она повернулась к нему спиной и подняла обе руки вверх. – Мы поддерживаем его, правда же, друзья?

В ответ раздался взрыв аплодисментов и выкриков, совершенно не повлиявший на выражение болезненного шока на лице Дика.

– Я не имею права об этом говорить, – выдавил он. – Можно мне воды?

– Мы больше не будем возвращаться к этому вопросу, не волнуйся. У нас осталось время еще на несколько вопросов. – Анджела вновь повернулась к аудитории, пока ассистент мчался через сцену со стаканом воды для Дика. – Наверное, Дик будет нам благодарен, если мы не будем больше обсуждать эту щепетильную тему. Давайте поаплодируем ему, когда закончится реклама, чтобы у Дика было какое-то время собраться с силами.

Излучая поддержку и сочувствие, она опять посмотрела на камеру.

– Вы смотрите шоу-программу «У Анджелы». У нас осталось время ровно на несколько вопросов, но, по просьбе Дика, мы прекращаем обсуждение его проблем с налоговой инспекцией, так как в настоящее время, пока дело находится в суде, он не имеет права защищаться публично.

И конечно же, когда через несколько минут она закончила шоу, все зрители думали только об этой теме.

Анджела не стала задерживаться в зале, а поднялась к Дику на сцену.

– Замечательно. – Она крепко сжала его вялую руку. – Спасибо огромное, что ты пришел. И всего самого наилучшего.

– Спасибо. – Еще не придя в себя от потрясения, он принялся автоматически раздавать автографы, пока ассистент пытался увести его за сцену.

– Принесите мне пленку, – приказала Анджела, вернувшись в гримерную. – Хочу посмотреть последнюю часть. – Она подошла прямо к зеркалу и улыбнулась своему отражению.

Глава 2

Дина ненавидела репортажи о трагедиях. Умом она понимала, что ее работа, работа журналиста, – рассказывать о последних событиях и брать интервью у пострадавших. Она искренне верила, что у людей есть право знать все, что происходит вокруг. Но сердцем… Протягивая микрофон к чужому горю, Дина всегда чувствовала себя в отвратительной роли любопытного зеваки.

– Сегодня утром неожиданная и жестокая трагедия разыгралась в тихом пригороде Вуд-Дейла. По мнению полиции, семейная ссора закончилась выстрелом из ружья, в результате которого погибла Лоис Доссир, тридцати двух лет, учительница начальной школы, уроженка Чикаго. Ее муж, доктор Чарльз Доссир, был взят под арест. Их двое детей, пяти и семи лет, сейчас находятся под опекой родителей матери. В начале девятого утра их спокойный, состоятельный дом взорвался от грома ружейного выстрела.

Дина постаралась взять себя в руки, пока камера снимала нарядный двухэтажный домик позади нее. Она продолжала свое сообщение, глядя прямо в объектив, не обращая внимания на собиравшуюся толпу, съемочные группы других телепрограмм и свежий весенний ветер, остро пахнущий гиацинтами.

Ее голос звучал ровно и, как полагается, беспристрастно. Но в глазах бушевал вихрь переживаний.

– В восемь пятнадцать утра полицейские прибыли на место происшествия и обнаружили труп Лоис Доссир. По словам соседей, миссис Доссир была любящей матерью и активно участвовала в общественной жизни района. Все ее любили и уважали. Одна из лучших подруг погибшей – ее соседка Бесс Пирсон, сообщившая в полицию о выстреле. – Дина повернулась к стоявшей рядом женщине в пурпурном свитере. – Миссис Пирсон, насколько вам известно, были ли раньше случаи насилия в семье Доссир?

– Да… нет… Я никогда не думала, что он способен на такое. До сих пор не могу поверить. – Камера наехала крупным планом на бледное, опухшее от слез лицо потрясенной женщины. – Она была моей самой близкой подругой. Мы шесть лет прожили рядом. Наши дети вместе играли…

И ее глаза опять наполнились слезами. Презирая себя. Дина сжала ее руку и продолжала:

– Вы хорошо знали Лоис и Чарльза Доссир. Согласны ли вы с выводами полиции, что эта трагедия – результат семейного конфликта, вышедшего из-под контроля?

– Не знаю, что и думать. Я знала, что они часто ссорились, орали друг на друга… – Она замолчала, уставившись в никуда. – Лоис говорила мне, что пошла бы вместе с Чаком в семейную консультацию, но он не захочет. – Она всхлипнула, прикрыв ладонью глаза. – Он не хотел, а теперь ее больше нет. О Боже, она мне была как сестра!

– Стоп! – крикнула Дина и обняла миссис Пирсон за плечи. – Извините меня. Мне так жаль. Вам нельзя здесь оставаться.

– Я все думаю, что это сон. Не может быть, чтобы это была правда.

– Вы можете к кому-нибудь пойти? К друзьям или родственникам? – Дина оглядела нарядный дворик, заполненный любопытствующими соседями и решительно настроенными журналистами. Слева, в нескольких футах от них, снимала другая бригада новостей. Репортер портил дубль за дублем и смеялся над своими оговорками. – На время, пока все здесь успокоится.

– Да, – всхлипнув в последний раз, миссис Пирсон вытерла глаза. – Сегодня вечером мы собирались с ней в кино, – проговорила она, повернулась и побежала прочь.

– О Боже! – вырвалось у Дины – другие репортеры метнулись к бегущей женщине, чуть было не пронзая ее своими микрофонами.

– Ты все принимаешь слишком близко к сердцу, – прокомментировал оператор.

– Заткнись, Джо. – Она взяла себя в руки и перевела дыхание. Может быть, она действительно принимала чужое горе слишком близко к сердцу, но это никак не должно было отразиться на репортаже. Ее работа заключалась в том, чтобы составить краткий и ясный отчет о происшедших событиях и показать зрителям соответствующую пленку. – Давай закончим. Это пойдет в «Дневных новостях». Сейчас крупным планом окно спальни, потом обратно ко мне. Постарайся, чтобы в кадр попали гиацинты, и нарциссы, и красная детская коляска. Получится?

Джо изучал обстановку, глядя из-под низко надвинутого козырька кепки болельщика «Уайт Сокс», плотно сидевшей на его жестких темных волосах.

Мысленно он уже видел эти кадры в эфире – подрезанные и смонтированные. Он прищурился и кивнул, поднимая камеру. Под майкой напряглись округлые мускулы.

– Если ты готова, то я готов.

– Тогда – три! два! один! – Она немного подождала, пока объектив двинулся вверх, опустился обратно. – Страшная смерть Лоис Доссир потрясла этот спокойный район. Пока ее друзья и родственники пытаются ответить на вопрос «почему?», доктор Чарльз Доссир находится под арестом в ожидании суда. В Вуд-Дейле с вами была Дина Рейнольдс, Си-би-си.

– Все отлично. Дина. – Джо опустил камеру.

– Ладно уж, пижон. – По дороге к фургону она незаметно положила в рот две таблетки «Ролейдз».

Си-би-си еще раз повторила этот сюжет в местном разделе вечерних новостей вместе с более поздним, снятым в полицейском участке, где находился Доссир, обвиняемый в убийстве второй категории. Свернувшись калачиком в кресле у себя в доме, Дина внимательно смотрела, пока диктор не перешел к пожару в жилом здании в Саут-Сайд.

– Отличная работа, Ди, – произнесла с кровати Фрэн Майерс. Свои вьющиеся рыжие волосы она собрала как попало в. кособокий пучок на макушке. На остреньком лисьем личике выделялись ореховые глаза. В голосе звенела медь Нью-Джерси. В отличие от Дины, она росла не в тихом доме предместья с липовыми аллеями, а в шумной квартире в Атлантик-Сити, Нью-Джерси, с матерью, разведенной дважды, и бесконечно сменяющимися сводными братьями и сестрами.

Отхлебнув имбирного пива, она показала стаканом Да экран. Ее движение казалось ленивым, как зевок. – Ты всегда так классно смотришься на пленке. А я похожа на маленького толстенького гнома. – Я должна была попытаться взять интервью у матери погибшей. – Засунув руки в карманы джинсов, Дина спрыгнула с кресла и принялась мерить комнату энергичными шагами. – Она не отвечала на звонки, поэтому, как и положено репортеру, я выяснила ее адрес. Но дверь тоже не открывали. Шторы на окнах задернуты. Примерно час я стояла на улице в толпе других представителей прессы. И чувствовала себя кладбищенским вором.

– Тебе уже следовало бы знать, что слова «кладбищенский вор» и «репортер» значат одно и то же, – заметила Фрэн, но Дина не улыбнулась. По ее нервным движениям Фрэн поняла, что подруга чувствовала себя виноватой. Отставив стакан в сторону, Фрэн показала на кресло. – Хорошо. Сядь и выслушай совет тетушки Фрэн.

– А стоя я не могу выслушать твой совет?

– Ни за что! – Поймав Дину за руку, Фрэн рывком усадила ее на диван рядом с собой. Несмотря на разницу в воспитании и стиле, они дружили еще с подготовительного курса университета. И Фрэн десятки раз приходилось наблюдать, как Дина вела войну между собственным разумом и чувствами. – Вот так. Вопрос номер один: почему ты пошла в Йельский университет?

– Потому что мне дали стипендию.

– Ладно, Эйнштейн, не умничай. Зачем мы с тобой пошли в университет?

– Ты – знакомиться с мужчинами. Фрэн прищурилась.

– Это была второстепенная задача. Не упрямься и отвечай на вопрос.

Побежденная, Дина вздохнула.

– Учиться, чтобы стать журналистами и получить высокооплачиваемую и престижную работу на телевидении.

– Совершенно верно! И как, мы этого добились?

– Мы получили дипломы. Я работаю репортером на Си-би-си, а ты – сопродюсер «Женских сплетен» на кабельном.

– Замечательные отправные точки. А теперь – ты разве забыла о Пятилетнем Плане Дины Рейнольдс? Если да, то где-то в столе есть отпечатанный экземпляр.