Роберт Ладлэм

На повестке дня — Икар

Джеймсу Роберту Ладлэму с дружескими пожеланиями всего наилучшего
Пролог

Человек, чей силуэт возник в дверном проеме темной, без единого окна комнаты, быстро прикрыл за собою дверь и, взяв влево, зашагал к рабочему столу с медной лампой.

Щелкнул выключатель. Загорелась неяркая лампочка.

Вынырнувшие из полумрака тени легли на деревянную обшивку стен скромного по размерам помещения, не лишенного, однако, кое-какого убранства. Правда, objets d\'art[1] являлись не предметами античной культуры или непрестанно совершенствующегося изобразительного искусства, а новейшими образцами приборов и устройств современной технологии.

У стены напротив тихо журчал кондиционер, подсушивающий воздух, с постоянно работающим мощным пылеулавливающим фильтром вентиляционной системы, обеспечивающей замкнутому пространству комнаты первозданную чистоту и свежесть.

Хозяин этого рабочего помещения подошел к компьютеру с загруженным текстовым редактором, включил его. Мгновенно ожил экран монитора.

Подвинув стул, он сел. Ввел шифр. На дисплее появились слова из ярко-зеленых букв:

\"Уровень безопасности максимальный

Перехват не засечен

Приступайте\".

Склонившись над клавиатурой, он стал вводить данные:

\"Начинаю журнальный файл с сообщения об эпизоде, который, на мой взгляд, станет звеном в цепи событий, способных существенно повлиять на ход развития нации.

Явился некий Мессия, судя по всему — ниоткуда. Словом — по собственной инициативе и без малейшего представления о своем предназначении.

Предначертания судьбы, разумеется, вне его понимания, но если мои прогнозы подтвердятся, тогда этот файл станет своеобразным отображением уготованной ему стези.

Я не в курсе, как все начиналось, но знаю совершенно определенно, что начало — полная путаница и неразбериха\".

Книга первая

Глава 1

Маскат, Оман. Юго-Западная Азия

Вторник, 10 августа, 18.30

В Оманском заливе штормило. Через Ормузский пролив в Аравийское море пробирался ураган.

Было время заката.

С минаретов мечетей по всему городу разносилось пронзительно-гнусавое пение бородатых муэдзинов, созывающих правоверных на вечернюю молитву.

Тяжелые сизые тучи тащились, клубясь, вдоль горизонта, продавливая его, и соединяясь со сгущавшейся чернотой там, где проходил грозовой фронт. Они скоро наползли на освещенный при закате кусок неба, и сразу сделалось темно.

За морем, в трехстах километрах восточнее Маската, над Макранским Береговым хребтом в Пакистане, время от времени вспыхивали молнии. На севере, в Афганистане, бушевал пожар лютой и беспощадной войны. На западе, в Иране, по вине большого неврастеника,[2] с маниакальным упорством совершающего преступные деяния, гибли молодые парни. На юге, в Ливане, люди истребляли друг друга в бессмысленной и жестокой междоусобице — две религиозные группировки, со свойственной верующим страстностью обвиняли одна другую в терроризме, при этом обе пускали в ход самые безжалостные, самые устрашающие методы террора, не испытывая никакого сострадания к ближнему.

Организация освобождения Палестины и Палестинское движение сопротивления.

Между тем в этот непоздний еще час, когда небеса сулили горожанам громы и молнии, а в Оманском заливе громыхали грозные волны с пенными верхушками, улицы Маската, столицы султаната Оман, ни в чем не уступали разбушевавшейся стихии. Совершив вечернюю молитву, правоверный люд толпами повалил к американскому посольству. С факелами в руках, с истерическими воплями и выкриками стекались мусульмане и мусульманки к ярко освещенным чугунным воротам, за которыми просматривался фасад четырехэтажного посольского здания из искусственного темно-розового мрамора.

Вдоль фасада прохаживались черноволосые подростки в полувоенной форме с автоматами в руках.

Если спуск курка почти всегда означает смерть, то эти молодчики, эти бравые воины ислама, не усматривали никакой связи между выстрелом и завершением чьего-либо жизненного пути. В их вытаращенных полубезумных глазах угадывалась лишь исступленная преданность догмам ислама.

Смерти нет, говорили им, но есть вечное бессмертие — высшая награда, которую Аллах дарует подвижнику. И чем мучительнее подвижничество во славу веры, тем большую хвалу стяжает мученик, внушали им, а физические мучения врага ничего не значат, да и убийство неверного тоже...

Это ли не безумие?!

Это ли не слепой фанатизм?!

Шел двадцать второй день безнравственного изуверства. Три недели минуло с тех пор, как весь цивилизованный мир в который раз оказался очевидцем чудовищного, преступного умопомрачения. «Двести сорок семь работников американского посольства насильственно взяты заложниками!» — сообщали средства массовой информации. Одиннадцать из них уже убиты... Злодейская, жестокая расправа — трупы несчастных выкидывали из окон. Одиннадцать вдребезги разбитых стекол — одиннадцать обезображенных тел. Циничное надругательство над прахом невинно убиенных...

Разгул насилия!.. Разнузданный террор!..

Шабаш в спокойном прежде Маскате? Почему? В чем дело? Что послужило толчком? Кому под силу ответить на эти вопросы?

Пожалуй, только специалистам-аналитикам, владеющим хитроумными приемами и методами выявления, как правило, сокрытой подоплеки мятежей местного значения...

Да, они точно сумеют!

Собирая по крупицам факты, критически осмысливая неприметные — на первый взгляд! — частности и тонкости, быстро, но не торопясь добираются до истоков инспирированного...

Вот!.. Вот оно то самое ключевое слово!.. Инспирированный... Именно!

В Маскате бесчинствуют террористы. Кто подстрекатель? Кому это все надо, в смысле — кому это выгодно? Надо подумать...

Утверждают, будто террорист — профессия. Нет, это не профессия, это — образ жизни. Более того, образ мыслей. Террорист сознательно готовит диверсию, а то и убийство ни в чем не повинных людей. И даже, как ни чудовищно это звучит, гордится содеянным. Террористы — это всегда убийцы, хотя они неизменно прикрываются политическими, а то и религиозными лозунгами, пытаясь таким образом оправдать совершаемые преступления.

Одиннадцать изувеченных трупов... Сопляки с автоматами на изготовку, не сами же они, в конце концов, до подобного изуверства додумались? Кто-то ведь подсказал сопроводить кровавую расправу жуткой концовкой, потому как террор — это еще и запугивание с угрозой насилия.

А толпа у ворот? Эти ротозеи, что они? Развлекаются. Жаждут зрелищ. А некоторые крови... Многие бьются об заклад. Какое следующее окно? На каком этаже? Кого выбросят, мужчину или женщину? Сколько трупов будет до конца недели? Чет, нечет?

Тем временем в посольстве, открытом взорам любознательных зевак, происходило действо сродни вандализму. Вокруг бассейна, огороженного кованой решеткой с замысловатым орнаментом в арабском стиле, за которой невозможно укрыться от пуль, стояли на коленях, в несколько рядов, американские граждане. Двести тридцать шесть человек. Парализованные страхом заложники, склонив головы, ожидали расправы, а наглые парни, размахивающие автоматами, слонялись по крыше, зыркая по сторонам. Роковой выстрел мог прозвучать в любую минуту. Толпа улюлюкала...

Это что, массовый психоз? Зомбированное помешательство?

Двадцать второй день на исходе, неужели ничего нельзя предпринять?!

Цивилизованный мир, он что, потерял дар речи, застыл в беспомощном оцепенении?

Нет! Конечно нет... Обдумав кое-какие варианты, готов помочь Израиль. Почему именно он? Да потому что главное достояние израильских разведок, и внешней — Моссад, и контрразведки Шабака, сеть информаторов, в том числе и в рядах террористических организаций. Израильские разведывательные службы знают, что, если не скупиться, многих «непримиримых фанатиков» можно просто перекупить, потому что «непримиримые» исповедуют еще одну религию, основной догмат которой звучит примерно так: «Не существует позорных способов зарабатывать деньги. Деньги позорно не иметь».

Борьба с терроризмом требует денег, вот в чем дело. И немалых! Но все равно платить оперативной агентуре обходится дешевле, чем терять жизни своих сограждан.

И однако, от участия Израиля в урегулировании кризиса с заложниками придется отказаться. После вмешательства в дела Ливана любое участие евреев в освобождении американцев обернется в глазах арабов акцией ниже всякой критики. Америка-то, оказывается, принимает помощь от одних террористов в борьбе с другими! Так что этот вариант отпадает, несмотря на благие намерения.

Можно, конечно, перебросить в Оман силы быстрого развертывания[3], но весьма сомнительно, что найдутся желающие взбираться по приставной лестнице на крышу посольского здания или же десантироваться туда с вертолета, поскольку террористы, захватившие посольство, все как один грезят об ореоле мученика, отдавшего свою жизнь за веру.

А если предпринять силовую акцию, продемонстрировать мощь американского военно-морского флота? Пожалуй; батальона морских пехотинцев достаточно, дабы, образумив Оман, решить проблему. Но что это даст? Ничего, кроме разрыва отношений с Оманом, тем более что нет никаких оснований обвинять султана с его министрами в потворствовании террористам. Миролюбиво настроенная полиция, где, кстати, верховодит его родня, пыталась сдержать истерию, но оказалась бессильной перед напором бесчинствующих подстрекателей, сбившихся в группы. Да и годы относительно спокойной жизни в столице султаната, разумеется, не способствовали приобретению навыков решительных и энергичных действий. Султан собирался для наведения порядка отозвать кое-какие свои части, охраняющие границу с Йеменом, но потом передумал, сообразив, что этот шаг чреват непредсказуемыми последствиями, так как его пограничники — головорезы, каких поискать. Окажись они в Маскате, столица просто захлебнется кровью. За своего султана любому глотку располосуют, и вот тогда уж точно не сносить головы ни правому, ни виноватому. Сомнительный получается расклад, как говорится, шах и мат...

Все это так, но, как известно, безвыходных ситуаций не бывает. Наверняка террористы выдвинули какие-то требования. Может, удовлетворить кое-какие из них? Поди знай, на что способны подстрекатели в случае отказа... Не разумнее ли пойти на уступки?

Нет, ни в коем случае!

Все, кто несут ответственность за происходящее в столице султаната Оман, это понимают. Все, кроме, разумеется, подростков с автоматами. Будь они люди зрелые, с жизненным опытом за плечами, тогда можно было бы сесть за стол переговоров, но ведь это несмышленые малолетки. Да что там, просто дети! При любых кознях и каверзах дети всего лишь марионетки. А эти просто чурбаны безмозглые! Скандируют то, что им приказывают, озвучивают то, что им нашептывают... И вообще, едва ли отыщется правительство — хоть в Европе, хоть на Среднем, хоть на Ближнем Востоке, — которое выскажется за освобождение из тюрем целой армии преступников из террористических организаций типа «красных кхмеров», Ирландской республиканской армии, движения «Талибан», группировок «Хезболлах» и «Исламский джихад», всяких там «красных бригад», «организаций освобождения Палестины» и прочих экстремистских команд, состоящих сплошь из убийц и диверсантов.

А не эффективнее ли будет постоянно освещать события в Маскате в средствах массовой информации? Террористы обожают быть на виду. Вот, мол, они какие! К тому же привлечение к их персонам внимания мировой общественности приостановит на какое-то время расправу над заложниками. Следовательно, средства массовой информации просто обязаны активизироваться, поскольку информационное безмолвие непременно вызовет необходимость «шоковых» действий, а самое сильное потрясение, как известно, вызывает убийство. Так что «замалчивание» событий в Маскате только «вдохновит» правоверных недорослей на новые кровавые расправы.

Но все-таки... Все-таки кто стоит за чудовищной по своей жестокости акцией? Кто организатор этого кровопролития? Вот проблема из проблем...

Расправа над заложниками отложена всего лишь на неделю. Весь цивилизованный мир на пределе. В Лондоне совещаются главы разведывательных служб шести государств. Серьезные ребята — прошли огонь и воду и медные трубы. Каждый из них отдает себе отчет в том, что посольство его страны вполне может стать следующим, поэтому все склоняются к мысли объединить свои силы и средства. Уже сорок восемь часов работают руководители разведок, без перерыва на отдых. Между прочим, на сверхзвуковых лайнерах примчались...

И что, к какому выводу пришли? Между прочим, через пять дней «мораторий» подойдет к завершению.

Какие высказаны соображения?

Ну, во-первых, Оман, монархическое государство во главе с султаном, считавшееся образцом стабильности в Юго-Западной Азии, взбунтовалось неизвестно почему и пока остается загадкой. Это раз!

Во-вторых, руководство султанатом осуществляет просвещенное правительство, способное вести за собой свой народ в пределах, допустимых исламом, что означает примерно следующее: светские правители Омана второй половины двадцатого столетия, принадлежащие к древней династии, почитали и почитают Аллаха не только за то, что он им дал по праву первородства, но и за ответственность, возложенную на них неограниченными полномочиями.

Стало быть, оманцы почитают своих правителей, следовательно, беспорядки вызваны внешними факторами, иными словами — захват заложников подготовлен извне. И наконец, из пары сотен нечесаных, немытых юнцов, выкрикивающих время от времени какие-то невнятные требования, не более двух десятков являются действительно коренными оманцами.

Выводы сделаны, указания сформулированы, офицеры в штатском, имеющие контакты на местах, в районе арабского Средиземноморья, незамедлительно приступили к работе, используя, как говорится, весь джентльменский набор — подкупы, угрозы, взятки и шантаж.

— Азиз, желаешь жить как султан? Сколько тебе надо для полного счастья? Не робей!.. Сколько? Кто в твоем малюсеньком Омане всю эту кашу заварил? Ну-ка, пошевели извилинами!.. Оманцев в посольстве раз-два и обчелся, в основном там — дебилы и тупари. Соображай быстрее, Азиз, а не то...

— Считаю до шести, Ахмет!.. Шесть секунд на размышления. На седьмой, если не расколешься, лишишься правой кисти. Но этого мало! Тебе, известному ворюге, придется сидеть в тюряге вечно, а коли назовешь зачинщиков, выпустим сию минуту. Словом, начинаю обратный отсчет! Шесть, пять, четыре, три два, один... Молчишь? Ну, пеняй на себя...

И льется кровь... Море крови, а информации — ни капли. Ноль. Но главное — не унывать, ибо кто ищет — тот всегда находит, а за терпение рано или поздно воздается!

Древний муэдзин, праведник, каких мало, чья речь, память и весь облик — кожа да кости! — производили впечатление непрочности, какой-то зыбкости — дунь ветерок с Ормузского пролива, и рассыплется в прах! — неожиданно прошелестел:

— Не ищите там, где вас ждут. Ищите совсем в другом месте...

— Совсем в другом? В каком другом, где?

— Где первопричина для досады не в бедности кроется, не в запустении...

— Высокочтимый муэдзин, пожалуйста, разъясните смысл сказанного вами. Где же все-таки следует искать, куда нужно наведаться прежде всего?

— Туда, куда Аллах, да смилуется Он над нами, ниспосылает поддержку в этом мире, хотя, возможно, в будущем Его благословение и благодать...

— Высокочтимый муэдзин, прошу вас, объясните простыми словами, что вы хотите сказать.

— На это нет позволения Аллаха, да смилуется Он над нами. Если с верующим случится нечто радостное, он благодарит Аллаха, а если с ним случается какое-то несчастье, он терпит, и это тоже благо для него. Аллах не принимает ничью сторону. Да будет так!

— Но вы, высокочтимый муэдзин, посоветовали искать в другом месте, надо думать, не без причины...

— Аллах вразумил меня, ибо сказать слово правды в лицо несправедливому властелину — подвижничество достойнее всего.

— А это как понимать? Совсем непонятно.

— Отчего же? Я слышу в мечети голоса, мои старческие уши сподобились их услышать, хотя я мало что слышу и не услышал бы ничего, не будь на то воля Аллаха!

— То, что вы услышали, мудрейший муэдзин, не так уж и мало, но наверняка вы должны были услышать что-то еще.

— Голоса говорят шепотком о тех, кому польза от кровопролития...

— Ну вот, видите! И кто же эти люди, кому польза от кровопролития?

— Об этом голоса не упоминают. А все только «они», да «они»... Ни имен, ни занимаемых должностей не называли, йа саийед.[4]

— А не обронили ли они в разговоре названия каких-либо сект? Может, упоминали, скажем, шиитов, суннитов? А про русских не говорили? Может, про Саудовскую Аравию упоминали?

— Нет, йа саийед... Ничего такого не говорили. Все «они» да «они».

— Ну хорошо, а вы не сумеете опознать тех, кто упоминает в разговоре про этих «они»?

— Да ведь я почти слепой, йа сачйед, да и освещение в мечети скудное! Не запомнил я никого и не узнаю, ибо возносящих хвалу Аллаху в мечети всегда много, а тех, кто шепчется по углам, невозможно различить. То, что услышал, вам пересказал, ибо такова воля Аллаха, но...

— Тогда скажите, почтеннейший муэдзин, почему людей убивают? Такова воля Аллаха?

— В Коране говорится, что горячность, темпераментность юности находит оправдание, если разобраться в чувствах молодых...

— Ладно, не будем! В мечети вам покажут двоих мужчин среди молящихся, вы сделаете им знак, как только услышите что-либо...

— Не получится, йа саийед. В Мекку отправляюсь я, возвращусь через месяц. Следует достойно завершить земное странствие, прежде чем попаду домой, к Аллаху. Не правда ли? Помолюсь за вас, ибо и вы — часть моего путешествия. Такова воля...

— А-а-а, да черт с ним!

— Это с вами демон, йа саийед, а не с Ним. И не с нами...

Глава 2

Вашингтон, федеральный округ Колумбия

Среда, 11 августа, 11.50

Полуденное солнце палило нещадно. Томительная жара и горячий воздух угнетали. Ошалевшие пешеходы на раскаленных тротуарах безучастно ожидали, когда переключатся светофоры. И хотя в основном это были правительственные госслужащие, или, как принято теперь говорить, слуги народа, по каким-то причинам отважившиеся выйти из офисов и машин с кондиционерами и теперь направлявшиеся в правительственные учреждения, служить они явно не торопились, а если точнее — были не в силах, ибо адское пекло отбивало всякую охоту трудиться и вообще вести активный образ жизни.

На пересечении Двадцать третьей улицы и Вирджиния-авеню случилось дорожно-транспортное происшествие. Если говорить о повреждениях либо ущербе, серьезным его назвать было нельзя, но по части вызванных эмоций оказалось весьма значительным. Дело в том, что такси «поцеловало» правительственную машину, выехавшую из подземного гаража Госдепа.

Оба водителя, охваченные праведным гневом, стояли возле своих машин и, обвиняя друг друга в нарушении правил вождения, психовали, опасаясь разноса своего начальства. Солнце между тем свирепствовало, а они не двигались с места — ждали полицию, которую вызвал проходивший мимо госслужащий.

Не прошло и пяти минут, как образовалась пробка. Сигналили машины, кое-кто, рискнув опустить стекло, надсаживал глотку. Какофония достигла апогея, когда пассажир такси, сидевший на заднем сиденье, распахнул дверцу и вылез из машины. Это был высокий худощавый мужчина чуть за сорок. В помятых брюках цвета хаки, тяжелых ботинках из кожзаменителя и не первой свежести куртке-сафари с короткими рукавами он выглядел белой вороной в окружении летних костюмов, пестрых платьев и атташе-кейсов из натуральной кожи. Мужчина производил впечатление отнюдь не столичного жителя, а скорее проводника по крутым горным тропам. Правда, его наружность и повадки никак не вязались с одеянием — чисто выбритый, с отточенными чертами лица, голубоглазый, он поглядывал по сторонам, оценивая ситуацию, и наконец принял решение.

— Я ухожу, — сказал мужчина, положив ладонь на плечо таксиста, продолжавшего с пеной у рта доказывать свою правоту.

Таксист обернулся. Пассажир протянул два двадцатидолларовых банкнота.

— Как же так, мистер?! Вы же все видели! Этот сукин сын вылетел из гаража и даже не посигналил.

— Прошу прощения, но ничем не могу помочь. Я ничего не видел и не слышал до тех пор, пока вы не чмокнули друг друга.

Таксист присвистнул.

— Вот это номер! Он, видите ли, ничего не видел и не слышал... Полиции испугался... Ну и ну! Понятно, — процедил он сквозь зубы спустя секунду. — Кому охота вмешиваться.

— Я уже вмешался, — отозвался пассажир бесстрастным тоном. Достав из бумажника третий двадцатидолларовый банкнот, сунул его в верхний карман тужурки таксиста и тихо добавил: — Но не здесь и не сейчас.

Лавируя в толпе зевак, странного вида пешеход торопливо зашагал вдоль квартала, в направлении Третьей улицы, а если точнее — к подъезду Государственного департамента США с внушительными стеклянными дверями.

* * *

В специальном помещении подземного комплекса оперативной службы внешнеполитического ведомства не прекращалась напряженная работа. За металлической дверью с табличкой «Огайо-4-0», что означало «Оман. Совершенно секретно», беспрерывно работали компьютеры, издававшие характерные звуки и время от времени возвещавшие резким попискиванием о том, что из центрального банка данных получена новая информация. Ловкие сотрудники, получая распечатки, давали оценку поступившим сведениям.

В этом довольно большом помещении, кроме входной двери, была еще одна, тоже металлическая, но она вела не в коридор, а в служебный кабинет ответственного чиновника, возглавлявшего группу «Огайо-4-0».

На расстоянии вытянутой руки от него находился пульт связи со всеми силовыми и информационными структурами Вашингтона. В данный момент этот человек спал прямо за рабочим столом, подложив под рано поседевшую голову переплетенные кисти рук.

Звали его Фрэнк Свонн. Он был средних лет и занимал пост заместителя директора Отдела консульских операций, мало кому известного подразделения Госдепа.

Вот уже более недели Свонн не имел возможности отдохнуть как следует. Спал урывками — как сейчас.

Резкий зуммер на пульте заставил его машинально вскинуть правую руку. Утопив клавишу, засветившуюся красным цветом, Фрэнк Свонн схватил телефонную трубку:

— Слушаю... — Помотав головой, он проглотил ком в горле. Звонила его секретарша, находившаяся пятью этажами выше. — Кто? Конгрессмен, говоришь?.. Член палаты представителей, стало быть... Только его мне сейчас и не хватает! Откуда он узнал мои координаты? Ладно, ладно, не тарахти... Слушай, пощади меня, скажи ему, будто я на совещании у Господа Бога. Нет, постой! Будет круче, если дашь ему понять, что меня вызвал для консультации госсекретарь.

— Я его приготовила к такому варианту, поэтому и звоню из вашего кабинета. Сказала ему, что только таким образом могу связаться с вами.

Фрэнк Свонн вскинул бровь:

— Ну, ты круче меня, Айви! В Древнем Риме точно состояла бы в личной охране претора, только устала бы ходить взад-вперед. Ближе телефона не нашла?

— На нечто подобное и конгрессмен намекал! Фрэнк, он сказал, что ему необходимо переговорить с вами по вопросу, касающемуся ваших прямых обязанностей.

— Здравствуйте вам! О моих обязанностях никому ничего не известно, так что проехали...

— Фрэнк, он еще сказал кое-что такое, что я вынуждена была написать на листочке, потому как это абракадабра и я ничего не поняла.

— Ну, выкладывай!

— Сейчас прочитаю. Тут у меня фонетика сплошная. Ма эфхам заим.[5] Это вам о чем-нибудь говорит?

Свонн перевел дыхание и, вытянув губы трубочкой, набрал в грудь воздуха. Ничего себе заявочка! Вот какие ныне конгрессмены пошли... Ну-ну!..

— Айви, отправь его сюда, вниз, да под конвоем непременно! Сечешь?

— А то!

Спустя минут семь сержант морской пехоты распахнул дверь в кабинет Свонна, пропуская вперед посетителя. Входя, тот успел кивком поблагодарить охранника, закрывавшего дверь.

Свонн не без опасения поднялся из-за стола. Внешний вид визитера совершенно не соответствовал имиджу члена палаты представителей. А он на своем веку как-никак их повидал немало! Нет, это же надо! Какая-то охотничья куртка, вся в жирных пятнах, брюки мятые, грязные. Не конгрессмен, а турист какой-то! Будто пару месяцев только и делал, что кашеварил у костра. Заявиться в таком виде, да еще и в сапожищах! Если это розыгрыш, то явно неуместный.

— Конгрессмен? — произнес он с вопросительной интонацией, протягивая руку.

— Эван Кендрик, мистер Свонн, — ответил гость, обмениваясь рукопожатием. — Я первый срок в палате, от девятого округа штата Колорадо.

— Ну конечно, девятый от Колорадо... — протянул Свонн. — Прошу прощения, я-то подумал было...

— Извиняться должен я, — прервал его Кендрик, — за свой непрезентабельный вид. На лбу-то у меня не написано, кто я и что я, мистер...

— Позвольте заметить, конгрессмен, — не дал ему договорить Свонн, — у меня тоже не написано, однако вы проявили определенную осведомленность, как это ни странно...

— Понял! К вашему сведению, мистер Свонн, впервые избранные конгрессмены наследуют весьма осведомленную канцелярию, — заметил Кендрик многозначительно. — Моя секретарша, к примеру, в курсе, с кем можно обсудить круг вопросов, входящих в компетенцию госдеповского оперативника и...

— Мистер Кендрик, — оборвал его Свонн, — думается, не совсем корректно употреблять здесь это расхожее словечко, поскольку...

— Уроки, которые я брал у самой жизни, позволяют мне употреблять это слово именно в таком укороченном варианте. Во всяком случае, мне нужен не просто сотрудник Госдепа, занимающийся рутинной текучкой Ближнего и Среднего востока, а, скажем, специалист по юго-западному региону Востока, владеющий свободно литературным арабским и десятком диалектов, а это не кто иной, как вы, мистер Свонн. И вот я беседую с вами.

— Однако! Полагаю, вам пришлось потрудиться...

— Вам тоже, — отозвался Кендрик, покосившись на стопку распечаток на столе у оперативника. — Но так или иначе, вы ведь поняли, что я не просто так, а то бы меня здесь не было.

— Тут вы правы, — согласился Свонн. — А что, вы действительно в состоянии оказать нам помощь?

— Этого я не знаю. Должен был предложить ее, вот и все!

— Ничего себе ответ! Тогда почему должны?

— Разрешите присесть?

— Да, пожалуйста! — Свонн жестом предложил Кендрику сесть в кресло у журнального столика, сам вернулся на свое место за рабочим столом. — Извините, что сразу не предложил, просто я вымотан предельно. Итак, конгрессмен, какие побуждения вынудили вас явиться сюда? Времени для пустопорожних разговоров у нас нет, дорога каждая минута. Не имею ни малейшего представления, насколько важно то, что вы намерены предложить, но, если события в Омане для вас действительно дело первостепенной важности, тогда почему вы так долго к нам собирались?

— Я ничего не знал, вернее, был в полном неведении относительно захвата заложников в Маскате.

— В это трудно поверить! Неужели конгрессмен от девятого округа штата Колорадо проводил каникулы в бенедиктинском монастыре?

— Не совсем так...

— А как у вас обстоят дела с манией величия? Знаете арабский, что в общем-то редкость... Словом, проявить активность в момент, когда мы все стоим на ушах, пожалуй, нелишне, хотя бы ради мелкотравчатых политических амбиций, а?

Кендрик застыл. На лице не дрогнул ни один мускул, но глаза мгновенно поменяли цвет и стали стальными.

— Давайте без оскорбительных намеков, хорошо? — сказал он с расстановкой.

— Давайте! И пожалуйста, смените тон разговора. Убиты одиннадцать наших сограждан. Восемь мужчин и три женщины... Двести тридцать шесть человек вот уже более трех недель ожидают со дня на день казни. Я спрашиваю, действительно ли вы можете помочь, а вы отвечаете мне, что не знаете. Я, заметьте, считаю подобный ответ оскорбительным для сотрудников нашего отдела, которые работают дни и ночи без сна и отдыха. Вы что, желаете в момент национального кризиса поработать у нас консультантом? Полагаете, в девятом округе Колорадо после этого перед вами начнут снимать шляпы?

— Начнут, когда узнают обо всем...

Свонн уставился на Кендрика и замолчал. Он смотрел на него во все глаза, не зная, что подумать. Кендрик, Кендрик... Знакомая фамилия, черт бы его побрал! Свонн взял карандаш и написал в отрывном календаре: «Кендрик»...

— Начнут, когда узнают, говорите? — Он обрел наконец дар речи.

— Мистер Свонн, вы в стрессовой ситуации, и я никоим образом не собираюсь ее усугублять. Если между нами возникла какая-то недоговоренность, давайте ликвидируем ее. Допустим, вы решите, что я могу пригодиться. Предположим, я соглашаюсь... Но, заметьте, я дам согласие только при условии письменной гарантии моей анонимности. Никто не должен знать, что я был здесь. Короче, я никогда не разговаривал ни с вами, ни с каким-либо вашим сотрудником.

Свонн откинулся на спинку стула, потер подбородок.

— А ведь я вас знаю, — тихо произнес он.

— Ошибаетесь! — возразил Кендрик. — Мы с вами не встречались.

— Расскажите что-нибудь о себе, конгрессмен, — попросил Свонн.

— Начну, пожалуй, с событий восьмичасовой давности, поскольку считаю необходимым объяснить, почему я не появился у вас три недели тому назад. Дело в том, что я шел на байдарке-одиночке вниз по реке Колорадо. Это маршрут пятой категории сложности. Представляете, каньоны, водопад Лава-Фоллз и все такое. Целый месяц понадобился, чтобы добраться до штата Аризона, где оборудован базовый лагерь для таких, как я. Там мне и стало известно о захвате террористами нашего посольства в Маскате.

— Получается, целых четыре недели вы жили в отрыве от цивилизованного мира. И часто вы это практикуете?

— Каждый год, — ответил Кендрик. — Это уже стало традицией. И я иду по воде всегда один.

— Интересно! Допускаю, что в течение целого месяца вы способны ни о чем не тревожиться, но вы же политический деятель и у вас есть избиратели!

— Я не политический деятель, вот что! — Кендрик позволил себе растянуть губы в ироничной улыбке. — А избиратели у меня появились совершенно случайно, уж вы мне поверьте. В общем, как только я услышал по приемнику о событиях в Маскате, я сразу же примкнул к цивилизованному миру. Гидросамолетом добрался до Флагстаффа, попытался вылететь чартерным рейсом в Вашингтон, но была глубокая ночь, и оказалось, что уже поздно получать разрешение на полет. Но нежданно-негаданно подвернулся рейс до Феникса, до знаменитой Солнечной долины, а там я успел на самый ранний рейс до Вашингтона. Хорошо, что из самолета можно позвонить по телефону. Да здравствует цивилизация! Я поговорил со своей секретаршей, еще кое с кем, отдал необходимые распоряжения. Кстати, в самолете я и побрился, но вот переодеться, к сожалению, было не во что, а тратить время по поездку домой я был не вправе. Может, от меня вам пользы как от козла молока, но я сразу решил, что просто обязан предложить свою помощь.

— Ну а конкретно, что конкретно вы можете предложить? — спросил Свонн, глядя на Кендрика исподлобья.

— Я могу быть весьма полезен, мистер Свонн, так как довольно хорошо знаю государства Персидского залива — Катар, Оман, Объединенные Арабские Эмираты, Бахрейн и Кувейт, а в Маскате, Дубае, Абу-Даби и Эр-Рияде я жил и работал.

— Юго-Западную Азию, стало быть, изучили вдоль и поперек?

— Вдоль и поперек, вглубь и вширь. К примеру, в Маскате я жил целых полтора года. Точнее будет сказать — работал по договору.

— Второй договаривающейся стороной являлся султан Омана, так?

— Да, султан Омана. Это был дальновидный и вполне приличный человек.

— Он ведь, кажется, умер?

— Умер. Года полтора назад. Я сохранил о нем самые лучшие воспоминания. Министры у него тоже были толковые. Ценили нас...

— Вы, значит, работали в компании, — сказал Фрэнк Свонн, кинув на Кендрика внимательный взгляд.

— Да, в компании.

— В какой, если не секрет?

— В своей собственной.

— В вашей собственной? — Фрэнк Свонн вскинул бровь.

— Именно!

Свонн перевел взгляд на листок в блокноте. Кендрик, Кендрик... Он наморщил лоб:

— \"Группа Кендрика\"... Это ведь и есть ваша компания! А я все никак не мог вспомнить. Года четыре, а то и все шесть не слышал о вас.

— Четыре, если быть точным.

— Ну надо же! Я ведь говорил, что мне ваша фамилия знакома...

— Говорили, но мы никогда с вами не встречались, — произнес Кендрик сдержанным тоном.

— \"Группа Кендрика\" строила много чего. Мосты и дороги, жилые и административные здания, загородные особняки, водонапорные башни и аэродромы...

— Вы правы, мистер Свонн, — прервал его Кендрик, — мы добросовестно выполняли пункты, предусмотренные многочисленными контрактами.

— Помню, прекрасно помню... Это было... — Свонн сощурился. — Это было лет десять — двенадцать тому назад. Эмираты... Ваша команда. Кому двадцать, кому тридцать... Лихие ребята, вооруженные передовыми знаниями.

— Положим, не все были молоды...

— Не все, это верно! — Свонн помолчал. — К примеру, пожилой кудесник-зодчий, талантливый израильтянин, выполнявший проекты в соответствии с духом ислама. Он еще, кажется, водил дружбу с богатыми арабами...

— Эммануил Вайнграсс...

— Да-да! Эммануил Вайнграсс... — оживился Фрэнк Свонн.

— Он ведь из Бронкса. Жил в Нью-Йорке, а потом, дабы избежать судебной тяжбы то ли со второй женой, то ли с третьей, оказался в Израиле. Теперь ему около восьмидесяти. Обитает в Париже. Для меня он был и остается Мэнни... Общаюсь с ним в основном по телефону. И неплохо он в столице Франции живет-поживает — такое у меня создалось впечатление.

— Интересно, весьма интересно... — произнес Свонн задумчиво. — Вы ведь потом продали свою компанию, кажется, Бечтелу, а может, я и ошибаюсь, не то за тридцать, не то за сорок миллионов...

— Мою компанию, мистер Свонн, приобрел не Бечтел, а «Транс-Интернэшнл», и не за тридцать или сорок миллионов, а за двадцать пять. Им эта покупка показалась выгодной, а я вышел из игры, потому как это всех устраивало.

Свонн поднялся, вышел из-за стола, сел в кресло напротив Кендрика.

— Я кое-что вспомнил, конгрессмен, — сказал он, глядя Эвану Кендрику прямо в глаза. — На одной из ваших строек, по-моему в предместье Эр-Рияда, произошел несчастный случай. Вроде бы там с газопроводом было не все в порядке. Одним словом, под обломками рухнувшего здания погибло, если мне память не изменяет, более семидесяти человек. Ваши партнеры, персонал... Говорили, что среди жертв были и дети.

— Их дети, — уточнил Кендрик. — Мои друзья-партнеры, их жены и дети. Мы тогда собрались, чтобы отметить завершение строительства третьего объекта в Саудовской Аравии. Многие пришли с семьями. Дом обрушился, когда все были внутри, а я и Мэнни в это время переодевались в автобусе. Мэнни обожает возиться с детьми, а в тот раз он сочинил забавные репризы, и мы решили изобразить клоунов.

— Потом велось следствие, — продолжил Свонн, — всплыли какие-то махинации с поставкой некачественного оборудования, но «группу Кендрика» оправдали. Правильно?

— Правильно, — кивнул Кендрик.

— Тогда вы и свернули дело. Так?

— Так, но к нынешней проблеме все это не имеет никакого отношения, и мы попусту теряем время. Теперь, когда вы знаете, кто я, вернее, кем был, я вправе спросить, смогу ли я вам пригодиться.

— А я, мистер Кендрик, не считаю, будто мы теряем время. Не возражаете, если задам еще один вопрос?

— Не возражаю.

— Скажите, почему вы ни с того ни с сего решили стать конгрессменом? С вашими-то миллионами и репутацией высокопрофессионального инженера-строителя... Если провести параллель с возможностями, которые предоставляет частный сектор, не вижу выгоды.

— По-вашему, на выборных должностях все поголовно стремятся извлекать выгоду?

— Нет, конечно! — Свонн задумался, потом сказал: — Прошу прощения, иногда у меня хромают формулировки.

— Что ж, бывает, — подал реплику Кендрик.

— Но тем не менее я убежден, что самые амбициозные люди — те, кто борются за выборные должности. Думаю, конгрессмен, вы со мной согласитесь, что делают они это, чтобы себя показать, а если выигрывают — используют свой пост в качестве трамплина. Возможно, это мое убеждение несколько цинично, но, размышляя о жизни, становишься меланхоликом, а циником — когда видишь, что делает из нее большинство людей.

— Я с вами согласен, мистер Свонн, — произнес Кендрик миролюбиво.

— А скажите, конгрессмен, я что-то запамятовал, девятый округ штата Колорадо, надеюсь, не Денвер?

— Нет! Девятый округ — это медвежий угол у юго-западного подножия Скалистых гор. Только поэтому я там и обосновался.

— Интере-е-есно... Тогда почему вы ударились в политику? Может, все-таки надумали из этого медвежьего угла соорудить подобие стартовой площадки для великих дел?

— Я далек от подобной суеты.

— Прошу прощения, мистер Кендрик, но я хотел бы получить ответ, а не ходульное заявление.

Эван Кендрик отвел взгляд, пожав плечами.

— Хорошо, — сказал он после непродолжительной паузы, — я объясню, но прежде давайте изменим формулировку «ходульное заявление» на, скажем, «уклонение от ответа».

— Давайте, — произнес Свонн, кивнув, — однако впредь постарайтесь не злоупотреблять уклончивыми ответами.

— Принято! — улыбнулся Кендрик.

— Итак, конгрессмен...

— До меня в этом округе орудовал хапуга, набивавший карманы, и этот вопиющий факт длительное время оставался без должного внимания со стороны общественности. А у меня, в силу известных обстоятельств, как раз образовалось свободное время и появились деньги, чтобы его сместить. Не скажу, что горжусь тем, что я предпринял и как это сделал, однако его там уже нет, и это радует. Но как только я подберу себе замену, и меня там не будет. Года через два, а то и раньше.

— В следующем ноябре, конгрессмен, исполнится год после ваших выборов в палату.

— Да.

— А в должность вы вступили в январе.

— И что?

— А то, что служить вам на благо нации придется либо год, либо три, но никак не два или менее.

— В девятом округе нет реальной оппозиции. Дабы быть уверенным, что выборная должность члена палаты представителей конгресса не достанется какому-либо очередному проныре, я дал согласие участвовать в выборах, оговорив себе право уйти в отставку.

— Вон оно что! Своего рода конвенция, а точнее говоря — просто сделка...

— Никакой сделки! Ухожу в отставку, и все тут.

— На мой взгляд, это все несерьезно, хотя и откровенно.

— Почему же несерьезно?

— Предположим, работа в палате придется вам по душе, что тогда?

— Мистер Свонн, то, что мне по душе, заставило меня сойти с маршрута пятой категории сложности. Но вернемся к Маскату. Там анархия, чудовищные вещи творятся... Скажите, я реабилитировал себя, чтобы обсуждать эту проблему?

— Реабилитировали, конгрессмен, потому как именно я реабилитирую, — отчеканил директор Отдела консульских операций. — Там действительно анархия, хаос, и мы считаем, что беспорядки режиссируют извне.

— В этом нет никаких сомнений, — сказал Кендрик с расстановкой.

— А это ваше заявление обосновано?

— Безусловно! Целью беспорядков является дестабилизация обстановки в Омане, то есть явное намерение изолировать страну, оградить ее от внешнего влияния.

— Хотите сказать, подготавливается путч в стиле аятоллы Хомейни?

— Тут дело не в религии.

— Полагаете, не тот расклад? Нет шаха с Саваком, отсутствует лидер религиозных фанатиков... Я прав?

— Мистер Свонн, в Омане не предусматривается смена режима. Кто бы ни являлся режиссером, в сценарии просматривается откровенное намерение остановить отток денег из страны на Запад.

— Денег? Каких денег?

— Обыкновенных. И счет идет на миллиарды. Я имею в виду долгосрочные проекты в регионе стран Персидского залива. Если, скажем, в Саудовской Аравии, Бахрейне, Катаре — этих островках стабильности — тоже удастся развязать террор, тогда строители, разведчики недр,, разнообразные фирмы и компании быстренько свернут дела и уберутся подобру-поздорову восвояси.

— И едва лишь они уедут, — подхватил мысль Фрэнк Свонн, — те, кто стоят за экстремистами, немедленно стабилизируют обстановку. Все успокаиваются, все налаживается. Так ведь это самая настоящая мафиозная акция!

— В арабском стиле, — добавил Эван Кендрик. — Такое не раз уже бывало.

— Вы это точно знаете?

— Более чем! Нашей компании угрожали не однажды, но у нас был Мэнни.

— Вайнграсс? Он-то что мог предпринять?

— Самые неожиданные акции. В израильской армии он генерал запаса, так что поднять в воздух авиацию и разбомбить любое скопление экстремистов не представило бы для него труда. Этих своих возможностей он и не скрывал! Думаю, для некоторых не являлась секретом и его служба в Моссад, а это означало, что вызвать отряд карателей для того, чтобы разобраться с теми, кто нас пока просто предупреждал, для него вообще было плевое дело. Он, скажу я вам, весьма оригинальным способом подает себя... Балагур, эксцентрик, склонный к лицедейству гений преклонных лет. Одним словом — поза и фраза. Между прочим, сам от себя он всегда в восторге, но женщины почему-то недолго удерживаются на завоеванных рубежах. А все остальные знакомцы предпочитают вообще не связываться с весьма экзальтированным евреем.

— Предлагаете подключить его?

— Будь Эммануил Вайнграсс помоложе, советовал бы! Но кое-что, мистер Свонн, мы с вами в силах предпринять и без него, руководствуясь выводами, которые Мэнни сделал года четыре тому назад. Последние восемь часов я только об этом и думаю.

— Интере-е-сно... Слушаю вас внимательно!

— Перед тем как на объекте под Эр-Риядом случилось несчастье, кто-то начал распространять слухи о том, что нам пора закругляться. Затем пошли в ход угрозы, и тогда Мэнни решил выступить в своем амплуа.

Кендрик задумался.

— Продолжайте, конгрессмен. Все, что вы говорите, представляет интерес, — сказал Свонн, педалируя голосом каждое слово.

— Вам, мистер Свонн, как арабисту, конечно, известно, что Коран запрещает спиртное.

— Между прочим, конгрессмен, древние арабы не случайно, узнав про вредные свойства спиртного, назвали его «эль-кеголь», что означает «одурманивающий».

— Ваша информация, мистер Свонн, прямо в масть! Дело в том, что Мэнни Вайнграсс, большой любитель виски и хлебосол, каких мало, всегда угощал своих друзей-арабов отборными марками этого напитка. И конечно, когда развязывались языки, слышал многое, что никак нельзя отнести к пьяной болтовне. К примеру, ему стало известно, будто создается промышленный консорциум — своего рода картель, который, прибирая к рукам десятки мелких компаний, наращивает мощь — то есть концентрирует в своих руках кадры, технологии, оборудование, разумеется, в строжайшей тайне. Если допустить, что информация, полученная Вайнграссом, достоверна, цель создания картеля тогда была ясна, еще более она ясна теперь. Не вызывают сомнений намерения его верхушки направить промышленность и экономическое развитие региона Юго-Западной Азии в нужное русло. И вот еще что! Эммануил Вайнграсс, осмыслив критически все, что услышал, пришел к выводу: штаб-квартира этой организации в Манаме, столице Бахрейна. И это неудивительно, поскольку там действуют десятки зарубежных банков. Однако его повергло в изумление другое — советы директоров картеля возглавлял некто, называвший себя Махди. Этот факт, мистер Свонн, наводит на размышления, ибо столетие назад широко известный Махди[6] просто вышвырнул англичан из Хартума.

— И в самом деле символично! — покачал головой Фрэнк Свонн.

— В том-то и дело! Вот только новоиспеченный Махди плюет на ислам, в отличие от его бесноватых экстремистов-фанатиков. Естественно, он использует их в своих целях, так как задумал прибрать к рукам все контракты и, само собой, денежки.

— Интере-е-есно! — протянул Фрэнк Свонн, поднимая трубку телефона. Нажав клавишу на пульте, он быстро проговорил: — Вчера вечером от британской службы МИ-6 в Маскате пришло сообщение, но мы не врубились, потому как в тексте не обнаружили никакой привязки. — Свонн подвинул блокнот, взял ручку. — Мне Джералда Брайса, пожалуйста! Алё, Джерри? Вчера вечером, точнее, в два ночи мы получили сообщение от британцев по «Огайо-4-0». Найди его и прочитай, только медленно. — Свонн прикрыл трубку ладонью и обратился к Кендрику: — Если что-либо из рассказанного вами можно привязать к сообщению, полученному от одного из подразделений британской разведки, это станет первым серьезным достижением за время кризиса.

— Поэтому я здесь, мистер Свонн, хотя и пропах с головы до ног копченой рыбой.

— Душ бы вам не повредил, это точно... — Свонн кивнул. — Да, Джерри, слушаю. «Не ищите там, где вас ждут, ищите в другом месте»... Я это помню. Про «горести» и «нищету» не надо, что-то там о голосах... Вот! Ну-ка... Помедленнее, я записываю. «Голоса говорят о тех, кто получает выгоду от кровопролития»... Благодарствую, Джерри, именно это мне и было нужно. Все остальное, если не ошибаюсь, негатив, то есть никаких имен, никаких названий организаций, словом — полный бред! Еще не знаю... Если что-то появится, узнаешь об этом первым. А пока поработай над распечаткой перечня всех строительных компаний Бахрейна. Мне он нужен позарез. Когда? Да еще вчера... — Свонн положил трубку, посмотрел на Кендрика.

— Ну что, мистер Свонн, информация от англичан по делу? — Кендрик внимательно следил за выражением лица директора Отдела консульских операций.

— По делу, вот только хотел бы я знать, с чего начинать и чем заканчивать, — поморщился тот.

— Мистер Свонн, отправьте меня в Маскат, и как можно скорее.

— Для чего? — спросил Свонн, не сводя с Кендрика взгляда. — Что такого можете сделать вы, чего не могут наши профессионально подготовленные офицеры? Все они не только прекрасно говорят на арабском, но большинство из них — арабы от рождения.

— И все трудятся в Отделе консульских операций, — заметил Кендрик с сарказмом в голосе.

— И что?

— А то, что все они давным-давно засветились.

— Конгрессмен, постарайтесь объяснить, что вы хотите этим сказать.