Дэвид Балдаччи

Абсолютная власть

Посвящается Мишель, моему лучшему другу, моей любимой жене, моей сообщнице в преступлении, без которой эта мечта не осуществилась бы. Моим родителям, сделавшим для меня так много. Моему брату и моей сестре – они принесли столько жертв ради своего младшего брата и все еще готовы на новые.
Глава 1

Автомобиль с выключенными фарами медленно остановился, и он выпустил руль из рук. В последний раз под шинами хрустнул гравий, и наступила тишина. Какое-то время он прислушивался к тому, что происходит вокруг, а потом надел старые, видавшие виды инфракрасные очки. Дом медленно приобрел резкие очертания. Он удовлетворенно откинулся на спинку сиденья и огляделся. Справа от него лежала небольшая сумка. Обивка салона машины была выцветшей, но чистой.

Машина была краденой. Причем из весьма необычного места. С зеркала заднего вида свисала пара миниатюрных пальм. Он мрачно ухмыльнулся, взглянув на них. Вполне возможно, он скоро попадет туда, где растут настоящие пальмы. Спокойная, прозрачная, голубая вода, оранжево-розовые закаты и поздние восходы. Нужно было выходить. Пора. На этот раз он был уверен в себе, как никогда.

Шестидесятишестилетний Лютер Уитни вполне подошел бы на роль сборщика налогов в Фонд социального обеспечения и выглядел полноправным членом Американской ассоциации пенсионеров. Обычно в этом возрасте большинство мужчин осваивают новую для них специальность: становятся дедушками, нянчат внуков, давая отдых износившемуся телу.

Лютер же до сих пор своей специальности не изменил ни разу. Его работа заключалась в том, чтобы тайно, обычно ночью, как теперь, вторгаться в чужие дома, забирая столько вещей, сколько он в состоянии был унести.

Постоянно находясь в конфликте с законом, Лютер, тем не менее, никогда не применял оружия, не считая того времени, когда участвовал в войне между Северной и Южной Кореями. Даже размахивать кулаками ему приходилось по большей части в барах, да и то в целях самообороны: выпивка делает людей гораздо развязнее, чем следовало бы.

У Лютера был один критерий выбора своих жертв: он крал лишь у тех, кто мог достаточно безболезненно это пережить. Он не считал, что чем-то выделяется из огромной массы взломщиков, обирающих состоятельных людей, вынуждая их покупать все новые и новые дорогие безделушки.

Изрядную часть своей долгой жизни он провел в исправительных заведениях обычного, а затем и усиленного режима, расположенных по Восточному побережью. На его счету были три срока в трех различных штатах. Годы, вычеркнутые из жизни. Важные, невозвратимые годы. Но с этим уже ничего нельзя было поделать.

Лютер настолько отточил свои навыки, что имел все основания считать: четвертого срока он не получит. Цена очередного прокола была непомерно высокой: его упрячут за решетку лет на двадцать. А в его возрасте такой срок все равно, что пожизненное заключение. Кроме того, он имел шанс быть поджаренным на электрическом стуле: именно так в штате Вирджиния было принято обращаться с закоренелыми преступниками. Многие жители этого богатого историческими традициями штата были богобоязненными людьми, и религиозный принцип “око за око” требовал максимальной меры возмездия. По количеству отправленных на тот свет преступников Вирджинии удалось превзойти все остальные штаты, кроме двух, и лидеры в этой области – Техас и Флорида – разделяли нравственные принципы своего северного единомышленника. Но не в отношении простой кражи со взломом – даже добропорядочные вирджинцы иногда проявляли снисхождение к нарушителям закона.

И даже под угрозой этого риска, он не мог отвести взгляд от дома, который правильнее было бы назвать дворцом. Он неотступно думал о нем на протяжении нескольких месяцев. Сегодня это наваждение кончится.

Миддлтон, штат Вирджиния. Сорок пять минут езды к западу от Вашингтона, округ Колумбия. Огромные поместья, непременные “ягуары” и лошади, стоящие столько, что на эти деньги можно было бы в течение года прокормить жильцов городской многоэтажки. Территории, которые занимали поместья, говорили о любви их владельцев к роскоши. Он не мог не отметить иронический смысл фамилии очередной жертвы – Копперз. Полицейские.

Каждая подобная вылазка сопровождалась у него выбросом в кровь огромного количества адреналина. Он ощущал себя бейсболистом, через все поле несущимся к мячу: стадион затаил дыхание, пятьдесят тысяч пар глаз устремлены на него, как будто весь смысл существования этих людей на какое-то время свелся к его игровому маневру.

Лютер долго осматривал местность своими все еще острыми глазами. Невдалеке от него мелькнул светлячок. Кроме светлячка и Лютера вокруг не было ни души. С минуту он прислушивался к хору цикад, а затем этот звук отошел на задний план: он был привычным для всякого, кто долгое время жил здесь.

Он подал машину немного вперед по асфальтированной дороге и свернул на грунтовую дорогу, ведущую в густой лес. Его седые волосы покрывала лыжная шапочка, на жесткой коже лица лежал слой камуфляжной краски, спокойные зеленые глаза вглядывались в темноту, массивная нижняя челюсть была похожа на глыбу каменного угля. Он был сухощав и подтянут как прежде и походил на разведчика-диверсанта, кем он когда-то и был. Лютер вышел из машины.

Встав за деревом, он изучал цель. Въезд в это поместье, как и во многие другие в округе, не являющиеся фермами или конезаводами, закрывала огромная решетка чугунных ворот, укрепленных на двух кирпичных колоннах, но без ограды. На территорию можно было проникнуть прямо с дороги или из леса. Лютер заходил со стороны леса.

В две минуты Лютер достиг края кукурузного поля, примыкающего к дому. Очевидно, владелец не нуждался в собственной сельскохозяйственной продукции, но ради забавы играл роль деревенского сквайра. Лютеру это не мешало: ведь посадки позволяли ему незаметно подойти почт к парадной двери.

Несколько мгновений он выжидал, а затем погрузился в заросли кукурузы.

Его ноги, обутые в спортивные туфли, ступали неслышно, что было важно, так как звуки здесь распространялись далеко. Он смотрел прямо перед собой и уверенно двигался вперед, приспосабливаясь к небольшим неровностям почвы. После изнуряюще душного летнего дня воздух уже остыл, но не настолько, чтобы выдавать дыхание облачками пара, которые издалека могут заметить чьи-то беспокойные или бессонные глаза.

За последний месяц он несколько раз продумывал всю операцию по минутам, и теперь замер на краю поля перед тем, как ступить на примыкающий к дому открытый участок. Каждая деталь была тщательно взвешена, пока все не превратилось в точный сценарий: переход, остановка, новый переход и так далее.

Перед открытым участком он низко присел и снова внимательно осмотрелся. Торопиться некуда. Он знал, что сторожевых собак здесь нет. Никакой человек, будь он даже чемпионом по бегу, не сможет убежать от собаки. Кроме того, у Лютера от одного их лая кровь стыла в жилах. Внешней системы сигнализации тоже не было, вероятно, из-за обилия снующих в округе оленей, белок и енотов. Впрочем, вскоре Лютеру предстояло разбираться с чертовски сложной системой защиты у самого дома, на отключение которой у него было всего тридцать три секунды, включая десять секунд на демонтаж панели управления.

Частный охранный патруль проехал здесь тридцать минут назад. Считалось, что охранники должны изменять маршруты своего движения, обследуя каждый сектор один раз в час.

Но после месяца наблюдения Лютер выявил закономерность их передвижения. У него есть как минимум три часа до прохождения очередного патруля. Ему же потребуется значительно меньше времени.

Густые кусты – укрытие для воров – примыкали к кирпичной площадке перед домом подобно выводку гусениц, облепившему ствол дерева. Он взглядом проверил каждое окно в доме: везде тишина и мрак. Два дня назад он наблюдал, как караван автомобилей с жильцами отбыл куда-то на юг, и осторожно навел справки о всех владельцах соседних имений и прислуге. Ближайшее поместье находилось более чем в трех милях отсюда.

Лютер глубоко вздохнул. Он все тщательно спланировал, но в таком деле невозможно предусмотреть абсолютно все.

Он ослабил затяжку лямок своего ранца и затем выскользнул из кукурузных зарослей, мягко передвигаясь по газону, и через десять секунд оказался перед массивной деревянной входной дверью, усиленной стальной рамой, которая соединялась с запирающей системой, считавшейся одной из самых прочных. Но эти ухищрения ничуть не волновали Лютера.

Из кармана куртки он достал дубликат ключа от входной двери и вставил его в замочную скважину, но не повернул.

Еще несколько секунд он прислушивался. Затем снял с плеча ранец и переобулся, чтобы не оставлять следов. Он приготовил электрическую отвертку, с помощью которой до электронного узла сигнализации можно добраться в десять раз быстрее, чем вручную.

Следующий предмет, который он достал из ранца, весил ровно шесть унций и был его самым дорогим капиталом. Прозванный Лютером Мудрецом, этот небольшой компьютер обеспечил полный успех его последних трех вылазок.

Лютер располагал пятью цифрами, составляющими защитный код дома, и уже заложил их в память своего мудреца, которому предстояло разрешить проблему последовательности цифр кода, чтобы избежать оглушительного рева четырех сирен, расположенных по углам крепости, в которую он вторгался.

Он взглянул на торчащий из двери ключ и привычным движением прикрепил компьютер к поясному ремню, так что тог теперь висел у него на боку. Ключ свободно повернулся в замке, и Лютер приготовился услышать знакомый звук – низкое гудение охранной системы, обещающее ему неминуемую кару, если в нее за короткое время не будет введен правильный код.

Он снял кожаные перчатки и вместо них надел тонкие резиновые, которые на концах пальцев и на ладони были двухслойными. Не в его правилах было оставлять улики. Лютер глубоко вздохнул и открыл дверь. Моментально раздался резкий сигнал охранной системы. Он вбежал в огромное фойе и через секунду оказался перед панелью сигнализации.

Автоматическая отвертка работала бесшумно; шесть металлических болтов упали ему на ладонь, а оттуда – в кармашек на поясе. Тонкие провода, тянувшиеся от компьютера, блеснули в лунном свете, проникавшем в фойе, и затем Лютер, подобно врачу, прослушивающему грудь пациента, нашел нужный участок, закрепил контакты проводов и включил питание своего устройства.

Фойе освещалось темно-красным светом. Инфракрасный датчик уже зафиксировал Лютера и ожидал заключения электронного мозга о том, кто пришел – друг или враг.

На цифровом индикаторе компьютера замелькали янтарные цифры; обратный отсчет отведенного на операцию времени велся на этом же индикаторе, в верхнем правом углу.

Прошло пять секунд, и затем на дисплее застыли цифры 5, 13, 9, 3 и 11.

Раздался еще один звуковой сигнал, и система охраны отключилась, красные огни погасли, сменившись дружелюбными зелеными. Лютер отсоединил провода, закрепил панель в прежнем положении и, собрав в ранец свое оборудование, осторожно запер входную дверь.

Спальня хозяев находилась на третьем этаже, куда можно было добраться на лифте, однако Лютер предпочел лестницу. Ему не хотелось зависеть от того, что он не мог полностью контролировать. Оказаться на несколько недель запертым в лифте не входило в его планы.

Он взглянул на датчик на потолке. Тот отключился, распознав в Лютере своего. Теперь можно было подняться наверх.

Дверь спальни была не заперта. Он включил неяркий фонарь и осмотрелся. В темноте светился зеленый индикатор на второй панели управления, прикрепленной около двери.

Дом был построен недавно; Лютер навел справки в управлении округа и даже достал в конторе уполномоченного по планированию копию чертежей постройки, которая, ввиду огромных размеров, требовала особого разрешения местных властей, хотя они, разумеется, вряд ли осмелились бы игнорировать волю хозяина-миллиардера.

Вообще-то Лютер уже однажды посещал этот дом, днем, при большом скоплении народа. Он был в этой комнате и видел то, что хотел увидеть. И именно поэтому сегодня вновь пришел сюда.

Шестидюймовая литая корона оказалась у него над головой, когда он опустился на колени возле гигантской кровати с балдахином. Рядом с кроватью была тумбочка, на которой стояли небольшие серебряные часы, лежали дамский роман и антикварный нож для вскрытия конвертов с украшенной серебряными накладками толстой кожаной рукояткой.

Все вокруг было солидным и дорогим. В комнате находились три шкафа, встроенных в стену, по размерам такие же, как комната, где жил Лютер. В двух были женские платья, туфли, сумочки, а также все нужные (и ненужные) вещи, на которые женщина может тратить деньги. Лютер покосился на фотографию в рамке, стоящую на столике, и криво усмехнулся, поскольку с нее смотрела очень молодая женщина, а рядом с ней находился муж, которому было явно за семьдесят.

На нескольких снимках была изображена та же леди, красующаяся на фоне дома; беглый осмотр ее гардероба подтвердил, что у нее отвратительная манера одеваться.

Он вгляделся в зеркало высотой в рост человека, изучая витиеватую резьбу обрамляющей его деревянной рамы. После этого он обследовал его края. Зеркало было массивным, но изящным, и казалось вмурованным в стену. Лютер знал, что в шести дюймах от верхней и нижней его кромок расположены тщательно замаскированные петли.

Лютер вновь взглянул на зеркало. Полгода назад ему уже удалось увидеть тайник вблизи.

Запирающую систему, встроенную в раму зеркала, можно было бы вскрыть, используя лом и грубую силу, но на это уйдет много драгоценного времени. К тому же останутся очевидные следы взлома. И хотя дом, вероятно, будет необитаемым еще несколько недель, кто знает, что может случиться. Когда он покинет особняк, здесь не останется явных следов его пребывания.

Лютер быстро прошел к телевизору, расположенному у стены огромной комнаты. Здесь же стояли обитые ситцем стулья и большой кофейный стол. Он взглянул на три пульта дистанционного управления, лежащие на столе. Один для телевизора, другой для видеомагнитофона, а третий должен облегчить его ночную работу на девяносто процентов. На каждом из них стоял фирменный знак, и все три были похожи друг на друга, но он быстро установил, что два пульта подходят к соответствующим устройствам, а один – нет.

Лютер вернулся к зеркалу и, направив на него пульт, нажал красную кнопку в его нижней части. С помощью этой кнопки видеомагнитофон переводится в режим записи. Сегодня ночью, в этой комнате, ее нажатие означало, что банк гостеприимно распахивает двери перед удачливым клиентом.

Лютер наблюдал, как дверь легко, бесшумно отворилась на открывшихся взгляду петлях. Следуя давней привычке, он положил пульт точно на то место, где тот лежал раньше, вынул из ранца сумку и вошел в тайник.

Водя в темноте лучом фонаря, Лютер с удивлением увидел в середине комнаты мягкое кресло. На его подлокотнике лежал точно такой же пульт, очевидно, на случай, если вошедший в тайник случайно будет в нем заперт. Затем он увидел настенные полки.

Первыми в сумку легли аккуратно перевязанные пачки банкнот, затем – содержимое шкатулок, явно не дешевая бижутерия. Он нашел долговых обязательств и других ценных бумаг примерно на двести тысяч плюс еще две шкатулки, одна с коллекцией античных монет, а другая с печатями, в том числе с рисунком, вид которого заставил Лютера нервно вздохнуть. Он не прикоснулся к бесполезным для него чистым бланкам банковских чеков и документам. Быстро оценив общую стоимость добычи, он понял, что разжился не менее чем двумя миллионами долларов.

Лютер снова посветил фонариком по полкам, стараясь ничего не пропустить. Стены комнаты были толстыми, очевидно, несгораемыми. Тайник, видимо, сообщался с системой вентиляции, воздух в нем был свежим, не застоявшимся. Здесь можно было оставаться довольно долго.

* * *

Сопровождаемый микроавтобусом лимузин быстро двигался по дороге; каждый из водителей имел достаточный опыт, чтобы не пользоваться фарами.

На просторном заднем сиденье лимузина находились мужчина и две женщины, одна из которых была изрядно пьяна и делала попытки раздеть мужчину и раздеться самой прямо в машине, не обращая внимания на мягкое сопротивление своей жертвы.

Напротив них, сжав губы, сидела другая женщина, которая делала вид, что не обращает внимания на этот нелепый спектакль, сопровождающийся хихиканьем и пыхтеньем, но в действительности пристально наблюдавшая за каждым их движением. Внимание женщины было сосредоточено на большой книге, лежащей у нее на коленях, страницы которой были испещрены заметками и датами, и на мужчине, сидящем напротив. Он как раз воспользовался тем, что его подружка решила скинуть свои туфли на шпильках, и налил себе еще выпить. А пить он мог невероятно много. Поглоти он алкоголя в два раза больше, чем за эту ночь, даже тогда его поведение не изменилось бы заметно: не было бы ни бессвязной речи, ни нарушенной координации движений, что могло бы иметь фатальные последствия для человека в его положении.

Она была вынуждена обожать его, его странности, порой грубые манеры и одновременно его способность на публике производить впечатление человека безупречно честного, сильного, такого, как все, но в то же время великого. В него были влюблены все женщины Америки, их покорял его безукоризненный внешний вид, потрясающая уверенность в своих силах, а также то, кем он был для всех них. И он охотно отзывался на это восхищение ответными эмоциями, хотя и не всегда уместными, что ее порой изумляло.

К сожалению, эти эмоции никогда не были адресованы ей, несмотря на ее тонкие намеки: прикосновения, чуть более долгие, чем следовало бы; то, что она стремилась сразу же показаться ему на глаза утром, когда хорошо выглядела; сексуальный подтекст некоторых ее высказываний во время их деловых совещаний. Но пока еще время не пришло, – а оно придет, уверяла она себя, – ей приходилось быть терпеливой.

Она выглянула в окно. Все это слишком затянулось, и остальные дела, естественно, откладывались. Ее губы скривились, выражая недовольство.

* * *

Лютер услышал, как в главные ворота въехали машины. Он бросился к окну и проводил взглядом автомобили, скрывшиеся за особняком. Он сосчитал людей: из лимузина вышли четверо, из микроавтобуса – один. В его мозгу лихорадочно проносились возможные версии происходящего. Хозяева дома вернулись бы более широкой компанией. Патрульные же обычно ездят парами. Лица людей невозможно было различить. На мгновение Лютеру пришла в голову мысль: а что если это грабители? Нет, слишком невероятное совпадение. Кроме того, преступники не идут грабить в одежде, более пригодной для вечеринки в дорогом ресторане.

Он обдумывал свое положение, прислушиваясь к звукам, доносящимся снаружи, с противоположной стороны дома. Он сообразил, что путь к отступлению закрыт, и быстро спланировал дальнейшие действия.

Схватив сумку, он подбежал к панели управления у двери в спальню и включил систему охраны дома, поблагодарив свою память, которая сохранила цифры кода. Затем он проскользнул в тайник и тщательно закрыл за собой дверь. Он прошел в дальний угол маленькой комнаты. Теперь оставалось только ждать.

Он заставил себя дышать ровно и спокойно. Это как полет на самолете: чем больше ты летаешь, тем больше вероятность несчастья. Оставалось только надеяться, что приехавшие не пожелают сделать вклад в частный банк, где он теперь находился.

До него донеслись взрыв смеха и оживленная беседа вместе с громким сигналом охранной системы, прозвучавшим подобно реву взлетающего реактивного самолета. Вероятно, с кодом было не все в порядке. На лбу у Лютера выступили капли пота. Он представил себе, как завывает сигнал тревоги и прибывшая полиция приступает к осмотру дома, чисто случайно начиная с его убежища.

Он не курил почти тридцать лет, но теперь ему отчаянно захотелось затянуться. Он тихо поставил на пол сумку и медленно распрямил ноги, чтобы они не затекли.

Кто-то поднимался по дубовой лестнице. Кто бы они ни были, их нисколько не волновало то, что их могли услышать или увидеть. Лютер насчитал четверых, возможно, пятерых. Они свернули влево и направились в его сторону.

Он слышал как с легким скрипом отворилась дверь спальни. Лютер стал вспоминать. Все было оставлено там, где находилось раньше, а его вещи были при нем. Единственное, к чему он прикасался – это пульт, но и он был помещен вровень с тонкой полоской пыли на столе. Теперь Лютер различил три голоса – один мужской и два женских. Похоже, одна из них была пьяна, а другая разговаривала с деловыми интонациями в голосе. Затем Деловая исчезла, дверь закрылась, но не была заперта, а Пьяная осталась наедине с мужчиной. Где же остальные? Куда ушла Деловая? Опять послышалось хихиканье. Шаги приблизились к зеркалу. Лютер как можно плотнее вжался в угол, надеясь укрыться за креслом так, чтобы его не видели, хотя и знал, что это вряд ли возможно.

Затем в его глаза ударила вспышка света, и он чуть не вскрикнул – столь неожиданным был переход от полной тьмы к яркому свету. Он поморгал, чтобы быстрее привыкнуть к свету, и его зрачки сузились за несколько секунд.

Затем, когда прошла примерно минута, он выглянул из-за кресла, и снова испытал потрясение. Казалось, что дверь тайника исчезла, прямо у него перед глазами была эта чертова спальня. Он чуть не упал навзничь, но удержался. Тут Лютер понял, зачем нужно кресло.

Он узнал обоих людей, находившихся в комнате. Женщину он уже видел сегодня на фотографиях: молодая жена хозяина, одевающаяся, как шлюха.

Мужчину он видел при других обстоятельствах, и уж точно тот не был хозяином дома. Лютер изумленно покачал головой и выдохнул. Руки его дрожали, сердце бешено стучало. Он подавил позыв тошноты и стал пристально наблюдать за происходящим в спальне.

Дверь тайника пропускала свет только со стороны спальни, и он как будто смотрел на огромный экран телевизора.

Затем он увидел то, от чего у него перехватило дыхание: бриллиантовое ожерелье на шее женщины. Двести тысяч, оценил он, взглянув на него опытным глазом. Может, больше. Одна из тех безделушек, которые, как правило, кладут в домашний тайник, прежде чем перейти к ночному отдыху. Он облегченно вздохнул, когда женщина сняла украшение и небрежно бросила его на пол.

После того как страх медленно отступил, Лютер поднялся, подошел к креслу и осторожно сел. Значит, старик здесь наблюдал, как его малышку ублажает нескончаемая вереница партнеров. Судя по ее поведению, кое-кто из этой вереницы был не очень состоятельным. Но джентльмен, с которым она проводила эту ночь, был совершенно иного разряда.

Лютер повернул голову из стороны в сторону, прислушиваясь, не доносятся ли звуки из других частей дома. Что он мог поделать? Занимаясь воровством более тридцати лет, он в первый раз оказался в подобном положении. Отделенный от краха лишь стеклом толщиной в дюйм, он поудобнее устроился в мягком кожаном кресле и стал ждать.

Глава 2

В трех кварталах от белой громады Капитолия Джек Грэм открыл входную дверь своей квартиры, сбросил плащ на пол и прошел прямо к холодильнику. С банкой пива в руке он плюхнулся на потертое кресло в гостиной, сделал глоток; его глаза блуждали по крошечной комнате. Совсем непохоже на то место, откуда он только что вернулся. Мышцы на его квадратной челюсти напряглись и расслабились. Сомнения медленно отошли в подсознание, чтобы потом вернуться. Они всегда возвращались.

Еще один ответственный званый ужин с Дженнифер, его будущей женой, ее семьей, знакомыми и партнерами по бизнесу. Совершенно очевидно – у людей их круга не бывает \"просто друзей”. Каждый выполняет определенную функцию, причем целое важнее, чем составляющие его части. По крайней мере, так предполагалось, хотя у Джека было свое мнение на этот счет.

Там были представители промышленности и финансов, главные фигуры, о которых Джек читал в “Уолл-Стрит Джорнал”, прежде чем перейти к спортивным страницам. Среди них крутились политиканы, чтобы заполучить голоса на следующих выборах и доллары на текущие расходы. Иерархию гостей замыкали вездесущие юристы, одним из которых был Джек, и пара общественно значимых фигур, которые должны были символизировать близость власти к народу.

Он допил пиво и включил телевизор. Туфли отлетели в сторону, сорокадолларовые носки, подаренные его невестой, повисли на абажуре лампы. Со временем она купит ему подтяжки за двести баксов и подходящий по расцветке галстук ручной работы. Черт! Растирая пальцы на ногах, он подумал еще об одной банке пива. Телевизор не вызывал у него интереса. Он убрал со лба прядь густых темных волос и в тысячный раз задумался над тем, как со скоростью космического корабля проносится его жизнь.

Служебный лимузин, принадлежащий компании отца Дженнифер, отвозил их в ее особняк в северо-западной части Вашингтона, куда Джек, возможно, переедет после свадьбы. Она терпеть не могла его квартиру. До свадьбы оставалось месяцев шесть, по меркам невесты всего ничего, а он сидит здесь, мучаясь в догадках.

Дженнифер Райс Болдуин была так ослепительно красива, что вслед ей оборачивались не только мужчины, но и женщины. Она была также умна и хорошо воспитана, имела богатых родителей и собиралась выйти замуж за Джека. Ее отцу принадлежала одна из крупнейших и богатейших компаний в стране. Торговые центры, банки, радиостанции, крупные дочерние компании. Этот список можно было продолжать и дальше, и везде он внес свой вклад. Немного было людей так же полезных для этой компании, как он. Ее прапрадедушка был одним из первых промышленных магнатов Среднего Запада, а семейству матери когда-то принадлежал большой участок земли в деловой части Бостона. Боги были благосклонны к Дженнифер Болдуин. Все знакомые парни Джека безумно завидовали ему.

Он поерзал в кресле и попытался достать зачесавшееся место на спине под плечом. За неделю он не уставал на работе. Шестифутовое тело Джека, даже в его тридцать два года, было таким же крепким, как в годы учебы в школе, где он опережал всех в любом виде спорта, и в колледже, где конкуренция была намного жестче, но где ему удалось стать лучшим борцом в тяжелом весе. Джек поступил на юридический факультет Вирджинского университета, где выпускал “Юридическое обозрение”, окончил университет среди лучших студентов и вскоре занял место общественного защитника в системе уголовного судопроизводства округа Колумбия.

Все его сокурсники после университета поступили на работу в крупные фирмы. Периодически звоня ему, они давали телефонные номера психиатров, которые помогли бы ему избавиться от своего безумия. Он улыбнулся и пошел за второй банкой пива. После этого холодильник опустел.

Первый год работы Джека в качестве общественного защитника был тяжелым: он постигал азы и проигрывал больше дел, чем выигрывал. Со временем он перешел к более серьезным делам. И вкладывая в каждое из них свою юношескую энергию, природный талант и здравый смысл, понял, что счастье, наконец, повернулось к нему лицом.

А потом он взялся за самые серьезные дела. И кое-кому от него крепко досталось.

Он обнаружил, что играет свою роль очень естественно и может проводить перекрестные допросы с теми же непринужденностью и мастерством, с какими когда-то швырял на борцовский мат соперников, весивших значительно больше него. Как адвоката Джека уважали и любили.

Затем он встретил Дженнифер. Она была вице-президентом по развитию и маркетингу в “Болдуин энтерпрайзиз”. Очень общительная, она к тому же обладала искусством вызвать у любого собеседника чувство своей значительности. Его мнение хотя и необязательно учитывалось, но всегда внимательно выслушивалось.

Когда миновала пора взглядов украдкой, пришло нечто другое. По крайней мере, так казалось. Джек не был бы человеком из плоти и крови, если бы не почувствовал влечения к Дженнифер. И она с самого начала дала понять, что симпатия взаимна. Восхищаясь для вида успехами Джека в качестве общественного защитника, Дженнифер мало-помалу убедила его, что он уже выполнил свою миссию помощи бедным, затравленным и несчастным, что, возможно, пора подумать и о себе и своем будущем и что, может быть, она станет частью этого будущего. Когда он, наконец, ушел из общественных защитников, сослуживцы устроили в его честь пышную прощальную вечеринку, радуясь, что избавились от серьезного конкурента. Это должно было бы подсказать ему, что в мире есть еще много бедных, затравленных и несчастных, нуждающихся в его помощи. Он не ожидал, что в дальнейшем будет испытывать такие же трепет и волнение, как на прежней работе; по его мнению, такое время бывает лишь раз в жизни, и для него оно позади. Пришла пора двигаться вперед; даже маленьким мальчикам вроде Джека Грэма когда-то приходится взрослеть. Возможно, для него настал как раз такой момент.

Он выключил телевизор, взял пакет попкорна и отправился в спальню, перешагнув через кучу грязного белья, набросанную перед дверью. Джек не обижался на Дженнифер за то, что она не любила его жилище; в быту он был порядочным лентяем. Но его действительно волновало то, что, даже будь эта квартира безукоризненно опрятной, Дженнифер никогда не согласилась бы жить здесь. Во-первых, не тот район. Конечно, это Капитолийский холм, но не самая престижная его часть.

Во-вторых, размер. Площадь ее городского особняка равнялась примерно пяти тысячам квадратных футов, не считая помещений для прислуги и гаража для двух машин, где размещались ее “ягуар” и только что купленный “рэйндж ровер” – как будто кому-нибудь, кто живет в округе Колумбия, с его забитыми транспортом дорогами, действительно необходим автомобиль, способный заехать на гору высотой двадцать две тысячи футов. У него же было четыре комнаты, не считая ванной.

Он вошел в спальню, снял одежду и лег в постель. Напротив висела карточка, которая одно время была у него в конторе, пока смертельно ему не надоела. На ней было извещение о его приеме на работу в “Паттон, Шоу и Лорд”, крупнейшую юридическую фирму в Вашингтоне, осуществляющую обслуживание самых солидных и надежных компаний, в том числе и компании его будущего тестя. Своей деятельностью Джек должен был обеспечить поступление многомиллионной суммы на счет фирмы. Такое поступление гарантировало бы ему, что в будущем он станет компаньоном. Компаньоны в “ПШЛ” получали по меньшей мере полмиллиона долларов в год. Конечно, для Болдуинов это не более чем чаевые, но он не был Болдуином. Во всяком случае, пока.

Он натянул на себя одеяло. Теплоизоляция дома была неважной. Он проглотил пару таблеток аспирина, запил их остатками кока-колы в бутылке, стоящей на тумбочке, и оглядел свою тесную, неряшливую спальню. Это напомнило ему о предстоящем расширении жилища. Приятные, греющие душу мысли. Дома должны быть обжитыми, в них всегда должно быть место для малышей, носящихся из комнаты в комнату в поисках новых приключений или чего-нибудь такого, что они еще не успели разбить.

Что касается Дженнифер, то она дала понять, что топот маленьких ножек – достаточно отдаленная перспектива, к тому же не гарантированная. Главное место в ее сердце и мыслях занимала карьера в компании отца, которая значила для нее, может быть, даже больше, чем он, Джек.

Он перевернулся на другой бок и закрыл глаза. В оконное стекло ударил порыв ветра. Джек посмотрел в ту сторону. Через мгновение он отвел глаза, и взгляд его остановился на шкатулке.

В ней хранилась часть его коллекции призов и наград, полученных в школе и колледже. Но не они его занимали. В полутьме он протянул длинную руку к фотографии в рамке и вытащил снимок. Это стало почти ритуалом. Он не опасался, что его невеста случайно наткнется на эту фотографию, потому что она категорически отказывалась входить в его спальню больше, чем на минуту. Они занимались любовью либо у нее дома, где Джек лежал в постели, уставясь в потолок высотой в двадцать футов, украшенный фресками с изображениями средневековых всадников и юных дев, пока Дженнифер развлекалась на нем и, наконец, обессилев, перекатывалась, чтобы поменяться с ним местами, либо в загородном доме ее родителей, где потолки были еще выше, а фрески скопированы с росписей какой-то римской церкви тринадцатого века. Поэтому Джек думал, что сам Господь наблюдает, как ритмично двигается на нем прекрасная и абсолютно нагая Дженнифер Райс Болдуин, и что ему придется вечно гореть в аду, расплачиваясь за минуты плотских удовольствий.

У женщины на фотографии были шелковистые темно-русые волосы, слегка завивающиеся на концах. Она улыбаясь смотрела на него, и он вспомнил день, когда сделал этот снимок.

Загородная велосипедная прогулка. Он только что поступил на юридический факультет, а она училась на втором курсе колледжа университета Джефферсона. Это было всего лишь третье их свидание, но казалось, что они знакомы уже целую вечность.

Кейт Уитни.

Он медленно выговорил ее имя, его рука инстинктивно коснулась ее губ и ямочки на левой щеке, придававшей ее лицу легкую асимметричность. Миндалевидные скулы, изящный нос и чувственные губы. Острый, упрямый подбородок. Джек остановил взгляд на больших глазах с поволокой, которые, казалось, всегда были полны озорства.

Он лег на спину и поставил снимок себе на грудь, так что она смотрела прямо на него. При мысли о Кейт он всегда вспоминал и ее отца, с его острым умом и кривой усмешкой.

Джек часто навещал Лютера Уитни в его маленьком домике в окрестностях Арлингтона, видавшем лучшие годы. Они проводили время, попивая пиво и рассказывая разные байки, причем рассказывал в основном Лютер, а Джек – слушал.

Кейт никогда не бывала у отца, и он тоже не делал попыток встретиться с ней. Джек узнал о нем почти случайно и, несмотря на возражения Кейт, захотел познакомиться с ним получше. На ее лице редко появлялось что-нибудь, кроме улыбки, но отец никогда не был для нее поводом улыбнуться.

Когда он окончил университет, они переехали в округ Колумбия, и ее приняли в Джорджтаунскую юридическую школу. Жизнь казалась идиллией. Она приходила на его первые судебные заседания, где его от волнения била нервная дрожь, иногда пропадал голос и он едва не забывал, за каким столом должен сидеть адвокат. Но по мере того как возрастала тяжесть преступлений его клиентов, ее энтузиазм стал иссякать.

Они расстались на первом году его практики.

Причины были просты: она не могла понять, почему он решил защищать интересы людей, нарушивших закон, и не могла вынести, что ему нравится ее отец.

Он отлично помнил, как в этой комнате умолял ее не покидать его. Но она ушла, это произошло четыре года назад, и с тех пор он не видел ее и ничего не слышал о ней.

Он лишь знал, что она поступила на работу в прокуратуру штата Вирджиния, где она теперь, несомненно, занимается тем, что усаживает на скамью подсудимых его бывших клиентов. В остальном ее жизнь была ему неизвестна.

Но лежа в постели и глядя на ее улыбку, говорящую ему о множестве вещей, о которых он так и не узнал от женщины, на которой через полгода собирался жениться, Джек размышлял, действительно ли Кейт и дальше останется для него загадкой, и в самом ли деле его жизнь станет гораздо более запутанной, чем он когда-либо мог предполагать. Он схватил телефонную трубку и набрал номер.

Четыре гудка, и он услышал голос автоответчика, который был непривычно резок и сух. Раздался сигнал, и Джек заговорил, решив сказать что-нибудь забавное, импровизируя на ходу, но сразу же занервничал и быстро положил трубку. Его руки тряслись, дыхание участилось. Он мотнул головой. Боже мой! Он вел столько дел об убийствах, а теперь трясется, совсем как неопытный шестнадцатилетний юнец, набирающийся храбрости, чтобы назначить первое в жизни свидание.

Джек отложил фотографию в сторону и представил, чем сейчас занимается Кейт. Наверное, все еще сидит в конторе, прикидывая, на сколько лет засадить за решетку очередную жертву.

Затем Джек подумал о Лютере. Может, в этот самый момент он тайно переступает порог чужого дома или убегает из него еще с одним мешком дорогих безделушек?

Ну и семейка, Лютер и Кейт Уитни. Такие разные, и такие похожие. Одни из самых целеустремленных людей, которых ему приходилось встречать, но их цели были разнесены по разным галактикам. В тот вечер, когда Кейт ушла из его жизни, он заглянул к Лютеру, чтобы попрощаться и выпить последнюю бутылку пива. Они сидели в маленьком ухоженном саду, около обвитой клематисом и плющом изгороди, окруженные густым ароматом сирени и роз.

Старик воспринял все спокойно, задал несколько вопросов Джеку и пожелал ему удачи. Так уж сложилось, и Лютер это хорошо понимал. Но уходя, Джек заметил, как блестят от влаги глаза старика. Вместе с дверью захлопнулась и часть его жизни.

Джек, наконец, выключил свет и закрыл глаза, ощущая, что близится утро предстоящего дня. Его горшок с золотом, приз, который выпадает только раз в жизни, стал на один день ближе. Такие мысли не способствуют хорошему сну.

Глава 3

Наблюдая сквозь стекло за происходящим в комнате, Лютер внезапно подумал, что эти двое – очень привлекательная пара. Подобная мысль в таких обстоятельствах была довольно нелепой, но от этого нисколько не теряла своей справедливости. Мужчина лет сорока пяти был высок и красив. Женщине на вид было не больше двадцати пяти; у нее были пышные золотистые волосы, прелестное овальное лицо, огромные глубокие синие глаза, которые с обожанием смотрели в изящное лицо мужчины. Он прикоснулся к ее гладкой щеке, она спрятала губы в его ладони.

Мужчина держал два бокала, которые наполнил из бутылки, принесенной с собой. Один бокал он передал женщине. Бокалы зазвенели, и они пристально посмотрели друг на друга. Он одним глотком опорожнил свой бокал, в то время как она отпила лишь чуть-чуть. Поставив бокалы, они обнялись, стоя посередине комнаты. Его руки скользнули вниз по ее спине и снова вернулись на обнаженные плечи. Руки и плечи женщины были покрыты ровным загаром. Наклонившись, он поцеловал ее в шею.

Лютер отвел глаза, смущенный тем, что наблюдает за этой интимной сценой. Странное чувство для человека, находящегося в смертельной опасности. Но он был не настолько стар, чтобы его не тронули нежность и страсть, которые он видел перед собой.

Подняв глаза, он невольно улыбнулся. Теперь пара медленно танцевала. Очевидно, мужчина был гораздо опытнее в танцах, чем она, он мягко вел ее в простых па, пока они не замерли около кровати.

Мужчина отошел, чтобы наполнить бокал, и быстро осушил его. Бутылка опустела. Его руки вновь обвились вокруг ее талии, она подалась к нему, развязывая галстук. Руки мужчины потянулись к молнии на ее платье и медленно поползли вниз. Черное платье быстро соскользнуло вниз, и она медленно вышла из него, открыв взгляду черные трусики, телесного цвета чулки и спину без полоски, бюстгальтера.

Ее тело было совершенным. Каждая линия находилась именно там, где положено. Ее талию Лютер мог бы обхватить пальцами двух рук. Когда она повернулась, чтобы снять чулки, Лютер увидел ее большие полные груди. Ноги были поджарыми и крепкими, возможно, в результате ежедневных тренировок под пристальным наблюдением личного тренера.

Мужчина быстро разделся и сел на кровать, наблюдая, как женщина избавляется от последней детали своего туалета. Ее ягодицы были полными и крепкими, они белели на фоне безукоризненного загара. Увидев ее окончательно раздетой, мужчина расплылся в улыбке. Его зубы были прямыми и белыми. Несмотря на выпитый алкоголь, глаза казались ясными и прозрачными.

Польщенная его вниманием, она улыбнулась и медленно подалась к нему. Когда она приблизилась, он обхватил ее своими длинными руками и привлек к себе. Она нежно погладила его по груди.

И снова Лютер начал отводить глаза, больше всего желая, чтобы спектакль поскорее закончился и эти люди ушли. Ему потребуется всего лишь несколько минут, чтобы вернуться к машине, и эта ночь останется в его памяти как незабываемый, смертельно опасный эпизод.

В это мгновение он увидел, как мужчина схватил ягодицы женщины и ударил по ним ладонью, потом еще и еще. Лютер поморщился, как будто это ему сделали больно; белая кожа теперь горела огнем. Но либо женщина была слишком пьяна, чтобы почувствовать боль, либо ей нравилось подобное обращение, во всяком случае улыбка не исчезла с ее лица. Лютер снова стиснул зубы – пальцы мужчины опять впились в мягкую плоть.

Губы мужчины пробежали по ее груди, она провела пальцем по его густым волосам и прижалась к нему теснее, раздвинув его ноги. Она закрыла глаза, на губах появилась довольная улыбка, и голова запрокинулась. Затем она открыла глаза и впилась губами в его губы.

Его сильные пальцы переместились с ягодиц вверх и начали осторожно массировать ей спину. Затем они начали вонзаться ей в кожу, и в конце концов она поморщилась от боли и подалась назад. Она слегка улыбнулась, и он отпустил ее, почувствовав прикосновение ее пальцев. Его внимание переместилось на ее грудь, и он приник к ней губами. Ее глаза опять закрылись, а дыхание перешло в тихий стон. Губы мужчины целовали ее шею. Его глаза были широко раскрыты и смотрели прямо на Лютера, не видя его.

Лютер глядел на мужчину, в его глаза, и ему не нравилось то, что он видел. Он видел в них разверзшуюся пропасть и море мрака. У него мелькнула мысль, что обнаженная женщина попала в объятия совсем не такого ласкового и нежного, как ей, возможно, казалось.

Наконец, терпение ее иссякло, и она толкнула своего партнера на кровать. Она расставила ноги, и Лютеру открылось то, что обычно видит лишь гинеколог или близкий мужчина. Она уселась на него верхом, но неожиданно он грубо оттолкнул ее в сторону и, оказавшись наверху, схватил ее ноги и поднял их, поставив вертикально к кровати.

Следующее его движение заставило Лютера замереть в кресле. Он схватил ее за шею и приподнял, зажав голову между своими ногами. От неожиданности она судорожно вдохнула воздух; ее губы оказались в дюйме от его члена. Затем он рассмеялся и отпустил ее. На мгновение растерявшись, она, наконец, неуверенно улыбнулась и приподнялась на локтях, наблюдая за возвышающимся над ней партнером. Одной рукой он взял свой напряженный член, а другой широко развел ей ноги. Он бешено смотрел, как она лежит, готовая принять его.

Однако вместо того, чтобы войти в нее, он схватил ее груди и с силой сжал, очевидно, с чрезмерной силой, так как Лютер услышал крик боли, и женщина резко ударила мужчину по щеке. Он отпустил ее и дал ответную крепкую пощечину, Лютер заметил струйку крови в углу ее рта, залившую напомаженные губы.

– Вонючий ублюдок! – Она скатилась с кровати, села на полу и отерла рот, чувствуя вкус крови; ее затуманенный алкоголем разум на мгновение прояснился.

Первые слова, отчетливо услышанные Лютером в эту ночь, ударили его по голове подобно паровому молоту. Он встал и приник к стеклу.

Мужчина ухмыльнулся. Лютер похолодел при виде этой ухмылки: она была больше похожа на оскал хищника, готового растерзать свою жертву.

– Вонючий ублюдок! – повторила она немного тише заплетающимся языком.

Как только она встала на ноги, он схватил ее за руку, заломил ее, и женщина тяжело упала на пол. Мужчина сидел на кровати и торжествующе смотрел на нее сверху вниз.

Лютер стоял вплотную к стеклу, сжимая и разжимая кулаки, чувствуя, как учащается его дыхание, и наблюдал за происходящим, надеясь, что вот-вот вернутся другие люди. Он покосился на лежащий на подлокотнике кресла пульт, а потом его взгляд снова перенесся на сцену, разворачивающуюся в спальне.

Женщина приподнялась с пола, медленно приходя в себя. Ее романтические чувства исчезли без следа. Лютер понял это, наблюдая за ее осторожными, расчетливыми движениями. Ее партнер не заметил произошедшей с ней перемены и яростного блеска ее глаз, иначе он не встал бы и не подал ей руку, чтобы помочь подняться.

Улыбка тотчас исчезла с его лица, когда она резко ударила его коленом между ног, заставив скорчиться от боли и положив конец сексуальному возбуждению. Он рухнул на пол, не издав ни звука, и тяжело дышал, в то время как она схватила трусики и начала надевать их.

Он поймал ее за лодыжку и бросил на пол. Трусики были у нее на уровне коленей.

– Маленькая шлюшка, – задыхаясь, выговорил он, продолжая держать ее за лодыжку и подтягивая ближе к себе.

Она ударила его ногой, потом еще и еще. Ее нога глухо стучала в его грудную клетку, но он все же продолжал тащить ее.

– Вонючая маленькая шлюха, – сказал он. Услышав в этих словах угрозу, Лютер ближе подступил к стеклу, его рука уперлась в него, как будто желая проникнуть сквозь зеркальную поверхность, схватить мужчину, заставить его отпустить ее.

Мужчина с трудом поднялся на ноги, и у Лютера кровь застыла в жилах.

Руки мужчины сомкнулись на горле женщины. Ее затуманенный алкоголем мозг вернулся к реальности. Глаза, полные ужаса, расширились, она смотрела то влево, то вправо, а давление на шею все усиливалось, и ее дыхание стало замедляться. Она вонзила ногти в его руки, оставив кровавые следы.

Лютер увидел кровь на коже мужчины, однако его хватка не ослабевала.

Она била его ногами и дергалась из стороны в сторону, но он был раза в два тяжелее ее и даже не пошевелился.

Лютер снова взглянул на пульт. Он может открыть дверь. Он может это прекратить. Но его ноги не двигались. Он беспомощно смотрел сквозь стекло, пот катился по его лбу, каждая клеточка его тела готова была взорваться, он отрывисто дышал. Обеими руками он уперся в стекло.

Лютер затаил дыхание: женщина бросила взгляд на стоящую у кровати тумбочку и затем, отчаянно дернувшись, схватила нож для вскрытия конвертов и резко ударила им по руке мужчины.

Он застонал от боли, отпустил ее и схватился за окровавленную руку. Мгновение он смотрел на свою руку, не веря, что ранен. Ранен этой женщиной.

Когда он снова взглянул на нее, Лютер похолодел от убийственного оскала, появившегося на его лице.

Затем мужчина ударил ее так сильно, как никогда не бьют женщину. Тяжелый кулак вошел в мягкую плоть, и из ее носа и рта хлынула кровь.

Из-за выпитого ею алкоголя или по какой-то другой причине удар, который мог искалечить человека, лишь еще больше разозлил ее. Женщина рывком поднялась с пола. Она повернулась к зеркалу, и Лютер заметил ужас на ее лице, когда она увидела, как пострадала ее красота. С расширившимися от удивления глазами она потрогала распухший нос и прикоснулась к расшатавшимся зубам. Главные достоинства ее лица были утрачены.

Она повернулась к мужчине, и Лютер увидел, как мускулы на ее спине напряглись столь сильно, что стали похожи на стальные. Молниеносно она еще раз ударила ногой в пах мужчине. Тот снова на мгновение стал беззащитным, почувствовав приступ тошноты. Он свалился на пол и со стоном перекатился на спину. Он лежал, согнув ноги, закрывая руками ушибленное место.

С окровавленным лицом, с глазами, выражение которых переменилось с безысходного ужаса на прищур убийцы, она упала на колени рядом с ним и высоко занесла нож.

Лютер схватил пульт и сделал шаг к двери, чуть не нажав на кнопку.

Мужчина, почувствовав приближение смерти и видя, что нож начал движение к его груди, закричал что было сил. И этот вопль был услышан.

Остолбенев, Лютер наблюдал, как в мгновение ока распахнулась дверь спальни.

Двое коротко стриженных мужчин в деловых костюмах, не скрывавших их внушительное телосложение, ворвались в комнату, держа в руках пистолеты. Прежде чем Лютер успел о чем-то подумать, они оценили ситуацию и приняли решение.

Выстрелы из двух пистолетов прозвучали почти одновременно.

* * *

Кейт Уитни, сидя в конторе, еще раз перечитывала дело. У парня уже было четыре срока, и еще шесть раз его арестовывали без предъявления обвинения, так как свидетели либо были слишком запуганы, чтобы давать показания, либо их находили мертвыми в мусорных баках. Парень был настоящей ходячей бомбой с часовым механизмом, готовой взорваться рядом с очередной жертвой.

На этот раз он обвинялся в убийстве жертвы после ее ограбления и изнасилования, что по законам штата Вирджиния предусматривало высшую меру наказания. И на этот раз она решила требовать смертной казни. Она никогда не выдвигала таких требований раньше, но этот парень заслуживал смерти как никто другой, и суд, безусловно, ее поддержит. Зачем оставлять его в живых, когда он жестоко и безжалостно оборвал жизнь девятнадцатилетней студентки колледжа, чья вина состояла лишь в том, что она зашла в супермаркет, чтобы купить колготки и туфли?

Кейт потерла глаза и, взяв со стопки бумаг на стопе резиновое кольцо, собрала волосы в “хвост”. Она оглядела свою небольшую, скромную комнату; везде громоздились горы папок с делами, и в миллионный раз она спросила себя: когда же этому придет конец? Конечно же, никогда. Ситуация может лишь ухудшаться, и она должна сделать все возможное, чтобы остановить этот поток крови. Она начнет с Роджера Симмонса, младшего, двадцати двух лет от роду, одного из самых жестоких преступников, которые ей когда-либо встречались, а за свою короткую карьеру ей пришлось повидать целую армию таких типов. Она вспомнила, как он посмотрел на нее тогда, в суде. Выражение лица, где не найдется места ни состраданию, ни нежности, ни какому-либо другому доброму чувству. Это также было лицо человека, лишенного надежды, что подтверждалось его преступлениями, как будто совершенными монстром из фильма ужасов.

Она помотала головой и взглянула на часы: далеко за полночь. Кейт поднялась, чтобы выпить еще кофе: ей становилось трудно сосредоточиться. Последний сотрудник прокуратуры ушел часов пять назад, уборщицы – часа три назад. Она по коридору прошла на кухню. Если Чарли Мэнсон сейчас на свободе и принялся за свое, то по сравнению с негодяями, снующими сегодня по улицам, он просто дилетант.

С чашкой кофе в руке она пошла обратно в рабочую комнату и на мгновение задержалась, чтобы посмотреть на свое отражение в окне. Для людей ее профессии внешний вид неважен; черт, у нее уже больше года не было мужчины. Но она не могла отвести глаз. Она была высокой и худощавой, возможно, кое-где чересчур худой, и сохранила привычку пробегать каждый день по четыре мили, в то время как ее пища стала менее калорийной. Она питалась в основном низкосортным кофе и сухим печеньем, ограничиваясь двумя сигаретами в день и надеясь когда-нибудь бросить курить окончательно.

Кейт чувствовала, что вредит своему здоровью, сверхурочно разбирая одно чудовищное дело за другим, но что ей оставалось делать? Уволиться, потому что она не выглядела как женщина с обложки журнала “Космополитэн”? Она утешала себя мыслью, что ее работа по шестнадцать часов в сутки помогает этим женщинам хорошо выглядеть. Ее задача заключалась в том, чтобы люди, нарушившие закон и причинившие вред другим, были наказаны. В любом случае, считала она, ее работа приносит пользу.

Кейт поморщилась при виде своей прически. Нужно подстричь волосы, но где взять для этого время? Ноша с каждым днем становилась все тяжелее, но до сих пор не оставила заметных следов на ее лице. Даже в ее двадцать девять лет оно после четырехлетней изнурительной работы с делами и бесчисленных процессов оставалось свежим. Она вздохнула, осознав, что и это не продлится долго. В колледже редкий мужчина не поворачивал голову ей вслед, а у многих при разговоре с ней перехватывало дыхание и выступал холодный пот. Но на пороге тридцатилетия ее часто посещала мысль: то, что она долгие годы принимала как должное и над чем частенько даже посмеивалась, уходит от нее. И подобно многим вещам, которые считаешь данными свыше или пренебрегаешь как несущественными, способность поразить общество одним своим появлением, Кейт чувствовала, уходит от нее.

То, что она прекрасно выглядела после нескольких лет тяжелого труда, было удивительным, если учесть, что она делала для этого относительно мало. Хорошие гены, вот в чем, очевидно, все дело; ей просто повезло. Но затем она подумала об отце и решила, что по части генов ей повезло не очень сильно. Человек, обкрадывающий других, а потом делающий вид, что ведет нормальную жизнь. Человек, который обманывал всех, включая жену и дочь. Человек, которому нельзя доверять.

Она села за стол, отпила кофе, добавила еще сахару и, помешивая ложечкой свой ночной стимулятор, посмотрела на папку с делом Симмонса.

Кейт взяла телефонную трубку и позвонила домой, чтобы прослушать оставленные сообщения. Их было пять: два от других юристов, одно от полицейского, который будет выступать на суде против Симмонса, и одно от следователя, который любил звонить ей в самое неподходящее время и занимать ее пустой болтовней. Надо бы сменить номер телефона. Последнее сообщение быстро прервалось. Но она сумела расслышать тяжелое дыхание на другом конце провода и почти разобрала пару слов. Голос показался ей знакомым, но она не смогла уверенно его опознать. Неужели нельзя было придумать ничего лучшего.

Кофе придал ей сил, ее внимание вновь сосредоточилось на обстоятельствах дела. Она взглянула вверх на небольшую книжную полку. На ней стояла старая фотография: ее покойная мать с десятилетней Кейт. С фотографии было вырезано изображение Лютера Уитни. Огромная дыра рядом с матерью и дочерью. Огромное ничто.

* * *

– Ах ты черт!

Президент Соединенных Штатов сидел на полу, одной рукой прикрывая ушибленные интимные части тела, а в другой держа нож для вскрытия конвертов, который секундой раньше мог стать орудием убийства. Теперь на нем была не только его кровь.

– Черт возьми, Билл, вы же ее пришили!

Один из его спасителей наклонился, чтобы помочь ему подняться, а другой осмотрел женщину: две пули крупного калибра пробили ей череп.

– Простите, сэр, у нас было мало времени. Простите, сэр.

Билл Бертон работал агентом секретной службы двенадцать лет, а до этого состоял в полиции штата Мэриленд, и его пуля почти разнесла вдребезги голову красивой молодой женщины. Несмотря на большой опыт, он дрожал как ребенок, проснувшийся от ночного кошмара.

На его счету уже было одно убийство при исполнении служебных обязанностей. Но тот парень, имевший четыре судимости, был известен откровенной враждой к полицейским и целился в Билла из полуавтоматического пистолета.

Он взглянул на маленькое, нагое тело и подумал, что сейчас его вырвет. Его напарник, Тим Коллин, увидел выражение его лица и взял его под локоть. Бертон с усилием вздохнул и кивнул ему. Ничего, он справится.

Они осторожно помогли встать на ноги Алану Ричмонду, президенту Соединенных Штатов, политическому герою и кумиру людей всех возрастов, а ныне просто-напросто голому и пьяному. Президент посмотрел на них, испытанный им ужас начал проходить под действием алкоголя.

– Она мертва? – Он говорил слегка заплетающимся языком, а глаза его блуждали из стороны в сторону.

– Да, сэр, – отчеканил Коллин. Пьян президент или нет, но его вопрос не должен оставаться без ответа.

Бертон снова взглянул на женщину и затем на президента. Это их работа, его работа. Защищать этого проклятого президента. Чего бы это ни стоило, его жизнь не должна закончиться таким образом. Чтобы какая-то пьяная сука зарезала его, как свинью.

Рот президента скривился в такой усмешке, какой ни Коллин, ни Бертон раньше не видели. Президент поднялся.

– Где моя одежда? – требовательным тоном спросил он.

– Вот она, сэр. – Бертон наклонился, чтобы поднять одежду, и, протянув ее президенту, вытянулся по стойке “смирно”. Она была, как, похоже, и все в комнате, в крови.

– Ну что ж, оденьте меня и приведите в порядок, черт побери. Я должен где-то произнести какую-то речь, ведь так? – Он резко засмеялся.

Бертон посмотрел на Коллина, а Коллин – на Бертона. Они оба наблюдали, как президент рухнул на кровать.

* * *

Когда прозвучали выстрелы, глава администрации президента Глория Рассел находилась в туалете на первом этаже, так далеко от той комнаты, как только могла уйти.

Она сопровождала президента во время многих подобных поездок, но вместо того чтобы привыкнуть к ним, каждый раз злилась все больше. То, что самый могущественный человек на планете мог ложиться в постель со всеми этими праздными шлюхами, было выше ее понимания, но все же она почти научилась не обращать на это внимания. Почти.

Она лихорадочно подтянула чулки, схватила сумочку, распахнула дверь, пробежала по коридору и взлетела по лестнице, даже на каблуках-шпильках перескакивая через ступеньку. У двери спальни ее остановил агент Бертон.

– Мэм, не советую вам на это смотреть, вид не из приятных.

Она протиснулась мимо него и остановилась. Первым ее порывом было убежать обратно, вниз по лестнице, в лимузин, вон отсюда, вон из этой скверной страны. Она не жалела Кристи Салливан, которая хотела, чтобы ее трахнул президент. Она добивалась этого два последних года. Ну что ж, иногда получаешь не то, что хотел, а иногда – гораздо больше.

Она заставила себя успокоиться и пристально посмотрела в лицо агента Коллина.

– Что, черт возьми, произошло?

Тим Коллин был молод, силен и предан человеку, которого ему приказали защищать. Его учили, что ради спасения президента нужно пожертвовать даже жизнью, и он не сомневался, что при необходимости именно так и поступит. Прошло несколько лет с тех пор, как он обезвредил человека, покушавшегося на жизнь кандидата в президенты Алана Ричмонда, который выступал с речью на автомобильной стоянке торгового центра. Коллин уложил потенциального убийцу на асфальт и не дал ему вытащить пистолет из кармана, прежде чем другие охранники успели среагировать. Для Коллина единственным назначением в жизни было защищать президента.

Агенту Коллину потребовалась одна минута, чтобы четко доложить Глории Рассел о происшедшем. Бертон мрачно подтвердил его отчет.

– Либо она его, либо мы ее, мисс Рассел. У нас не было выбора. Иначе остановить ее было невозможно. – Бертон инстинктивно посмотрел на президента, который по-прежнему лежал на кровати, безразличный ко всему вокруг.

Они прикрыли наиболее важную часть его тела простыней.

– Вы хотите сказать, что ничего не слышали? Никаких угрожающих звуков до... до этого момента? – Она обвела рукой комнату.

Агенты переглянулись. Им доводилось слышать много звуков из спален, где бывал их шеф. Некоторые могли быть истолкованы как звуки агрессии, некоторые – нет. Но до сих пор все заканчивалось благополучно.

– Ничего необычного, – ответил Бертон. – Потом мы услышали крик президента и вошли. Нож был дюймах в трех от его груди. Остановить его могла только пуля.

Он стоял, вытянувшись, и смотрел прямо ей в глаза. Они с Коллином выполнили свою работу, и этой женщине не удастся повернуть дело иначе. Их никто не посмеет обвинить.

– В этой комнате был нож? – недоверчиво спросила она Бертона.

– Будь моя воля, президент не ездил бы на эти... маленькие экскурсии. В половине случаев он не позволяет нам проверять все заранее. У нас не было возможности осмотреть комнату. – Он взглянул на нее.

– Он президент, мэм, – добавил Бертон, как будто это положение все оправдывало.

А для Рассел так оно и было, и Бертон прекрасно это понимал.

Рассел внимательно оглядела комнату. Когда Алан Ричмонд предложил ей участвовать в предвыборной кампании, она была профессором политологам в Стэнфорде и известна в масштабах страны. Ричмонд казался таким неукротимым, что каждый хотел присоединиться к его команде.

Она стала главой администрации президента и имела все шансы стать государственным секретарем в случае переизбрания Ричмонда, чего, как все полагали, он без труда добьется. Как знать, может быть, именно теперь формируется пара Ричмонд – Рассел? Они были великолепными деловыми партнерами: она – стратег, он – мастер политических кампаний. Их шансы росли с каждым днем. Но теперь?.. Теперь, когда перед ней труп и пьяный президент в доме, который должен быть пустым.

Рассел почувствовала, что скорый поезд резко затормозил. Затем она отогнала от себя эти мысли. Неужели им помешает этот кусок мертвой человеческой плота? Нет, ни за что!

Бертон сдвинулся с места.

– Может быть, вызвать полицию, мэм?

Рассел посмотрела на него, как на сумасшедшего.

– Бертон, позвольте мне напомнить вам, что наша работа – защищать интересы президента в любой ситуации, и ничто – повторяю, ничто – не является более важным. Вам понятно?

– Мэм, леди мертва. Я полагаю, мы...

– Правильно. Вы с Коллином застрелили женщину, и она мертва. – Сорвавшись с губ Рассел, слова повисли в воздухе.

Коллин потер палец о палец, рука его инстинктивно потянулась к кобуре. Он уставился на то, что недавно было миссис Салливан, как будто мог вернуть ее к жизни.

Бертон пожал огромными плечами и подошел ближе к Рассел, так что разница в их росте стала еще более заметной.

– Если бы мы не выстрелили, президент бы погиб. Это наша работа. Делать так, чтобы президент был жив и здоров.

– Вы опять правы, Бертон. И теперь, когда вы предотвратили его убийство, как вы объясните полиции, жене президента, вашему начальству, юристам, прессе, Конгрессу, финансистам, всей стране, всему этому чокнутому миру, почему президент оказался здесь?! Что он здесь делал? И при каких обстоятельствах вы и агент Коллин застрелили жену одного из самых богатых и влиятельных людей в Штатах?Ё Если вы вызовете полицию или еще кого-то, то именно этим вам придется заниматься. А теперь, если вы готовы принять на себя полную ответственность за такой поворот событий, берите трубку и звоните.

Бертон побледнел. Он отступил на шаг, теперь его преимущество в росте не имело значения. Коллин застыл на месте, глядя в сторону. Он никогда не слышал, чтобы с Биллом Бертоном разговаривали подобным образом. Тот мог сломать шею Рассел одним движением руки.

Бертон еще раз взглянул на труп. Как это можно правдоподобно объяснить? Ответ был прост: никак.

Рассел внимательно изучала его лицо. Бертон бросил на нее ответный взгляд. Глаза его бегали из стороны в сторону, он старался не смотреть на нее в упор. Она выиграла. Рассел снисходительно улыбнулась и кивнула. Теперь инициатива принадлежит ей.

– Сварите кофе, полный кофейник, – приказала она Бертону, воспользовавшись этой сменой ролей. – А затем станьте у входной двери на тот случай, если у нас вдруг будут поздние гости.

– Коллин, сходите к машинам и переговорите с Джонсоном и Варни. Ничего подробно им не сообщайте. Скажите пока, что произошел несчастный случай, но с президентом все в порядке. Больше ничего. И пусть остаются там. Понятно? Когда будет нужно, я вас позову. Мне надо все обдумать.

Бертон с Коллином кивнули и вышли. Они привыкли подчиняться приказам, отдаваемым начальством. И Бертон не искал неприятностей на свою голову. В конце концов, они ему не оплачиваются.

* * *

Лютер не двигался с места с тех пор, когда пули пробили череп женщины. Он боялся пошевелиться. Шок постепенно прошел, но взгляд его постоянно возвращался к тому, что недавно было живым человеческим существом. В прошлом ему довелось лишь однажды наблюдать убийство. Трижды осужденного педофила, в позвоночник которого вонзилось четырехдюймовое лезвие ножа, бывшего в руках его малопривлекательного дружка. Теперь на него нахлынули совершенно другие эмоции, как будто он был единственным пассажиром судна, заплывшего в незнакомую гавань. Все казалось чужим. Любой изданный им звук мог стать роковым. Пока у него не подкосились ноги, он медленно сел обратно в кресло.

Он наблюдал, как Рассел обошла комнату, наклонилась над трупом, но не прикасалась к нему. Затем она подняла нож, взяв его за лезвие носовым платком. Она долго и напряженно смотрела на предмет, чуть было не оборвавший жизнь ее шефа и сыгравший роковую роль в судьбе другого человека. Она осторожно положила нож в свою кожаную сумочку, которую поставила на тумбочку около кровати, и засунула платок обратно в карман. Она бегло осмотрела растерзанное тело, совсем недавно бывшее Кристиной Салливан.

Она невольно восхищалась тем, как Ричмонд обставляет свои фривольные приключения. Все его “подружки” были богатыми и известными женщинами, и все – замужем. Это гарантировало, что новости о его адюльтерах не появятся в какой-нибудь бульварной газетенке. Всем его женщинам, так же как и ему, было что терять, и они это отлично сознавали.

Ох уж эта пресса. Рассел улыбнулась. Президент находился под пристальным вниманием журналистов. Он не мог сходить в туалет или выкурить сигару так, чтобы читатели не узнали об этом в мельчайших подробностях. По крайней мере, так думали сами читатели. И это мнение основывалось преимущественно на переоценке возможностей прессы без учета способности журналистов высасывать сенсации из пальца. Они не понимали, что хотя администрация президента из-за неспособности справиться со всеми проблемами, стоящими перед страной, могла утратить часть своей огромной власти, сам президент был окружен абсолютно верными и способными к действию людьми. Теми людьми, чьи навыки в проведении секретных мероприятий позволяли скрывать многое от пронырливых журналистов, любящих стряпать сенсационные статьи, чтобы попасть на первые полосы вечерних газет. При желании президент мог передвигаться так, что никто и не знал о его местонахождении. Он мог даже исчезнуть с политической сцены на неопределенно долгое время, хотя это противоречило принципам работы благополучного политика. И все это было возможно благодаря одной группе людей.

Секретная служба. Они были лучшими из лучших. Эта элитная группа подтверждала свою репутацию в течение многих лет и подтвердила еще раз, планируя это последнее мероприятие.

Вскоре после полудня Кристи Салливан вышла из своего салона красоты в северо-западной части города. Пройдя один квартал, она свернула в подъезд жилого дома и через тридцать секунд вышла, одетая в длинный плащ с капюшоном, который достала из сумочки. Темные очки закрывали ее глаза. Она прошла несколько кварталов, разглядывая витрины, затем спустилась в метро. Она проехала несколько станций, поднялась наверх, прошла еще два квартала и оказалась в переулке между двумя предназначенными к сносу домами. Двумя минутами позже из переулка появилась машина с затемненными стеклами. За рулем сидел Коллин. Кристи Салливан села на заднее сиденье. Вместе с Биллом Бертоном она находилась в потайном месте, пока президент не присоединился к ним вечером.

Поместье Салливанов как нельзя лучше подошло для запланированного свидания, так как, по иронии судьбы, ее загородный дом был тем местом, где ее появления ожидали меньше всего. И Рассел знала, что он будет абсолютно пустым, а его система сигнализации не станет для них препятствием.

Рассел села на стул и закрыла глаза. Да, вместе с ней в этом доме находились двое из наиболее способных сотрудников секретной службы. И впервые этот факт обеспокоил главу администрации. Четверо сопровождавших ее и президента агентов были тщательно отобраны лично президентом специально для этих милых шалостей. Все они были абсолютно лояльными и отлично подготовленными. Они заботились о президенте и умели держать язык за зубами, о чем бы их не спрашивали. До сегодняшней ночи развлечения президента с замужними женщинами не порождали неразрешимых проблем. Но то, что произошло сегодня, слишком многое поставило под угрозу. Рассел покачала головой, стараясь придумать какой-нибудь план действий.

* * *

Лютер изучал ее лицо. Оно было умным, привлекательным, но и очень жестким. По нему можно было судить, насколько напряженно работает ее мозг. На лбу то появлялись, то исчезали складки. Время шло, а она не шевелилась. Затем глаза Глории Рассел открылись, обвели комнату, не упуская ничего из виду.

Лютер непроизвольно отпрянул: ее взгляд упал на него подобно лучу прожектора, ползущему по тюремному двору. Затем она перевела глаза на постель. С минуту она смотрела на спящего мужчину, а затем на ее лице появилось выражение, которое Лютер не смог расшифровать. Какая-то смесь улыбки и гримасы.

Она встала, подошла к кровати и вгляделась в Ричмонда. Всенародный любимец, живущий ради своей страны; по крайней мере, так думали люди. Человек истории. Теперь он не выглядел таким великим. Только половина его тела лежала на кровати, ноги были раскинуты, ступни почти касались пола. Неловкое положение, если не сказать больше, особенно раздетого донага человека.

Глаза ее пробежали по телу президента, задерживаясь на некоторых местах, что показалось Лютеру странным, учитывая то, что лежало на полу. Прежде чем Глория Рассел вошла в эту комнату и столкнулась лицом к лицу с Бертоном, Лютер думал, что услышит вой сирены и будет наблюдать за снующими по комнате полицейскими, следователями, медиками и коронерами, а у дверей дома будет, вероятно, стоять вереница автомобилей прессы. Очевидно, у этой женщины были другие планы.

Лютер раньше видел Глорию Рассел по различным каналам телевидения и постоянно встречал ее имя в газетах. Рассел трудно было с кем-нибудь спутать. Длинный узкий нос и высокие скулы – подарок от предков из племени чероки. Черные, как смоль, прямые волосы до плеч. Большие глаза, полные такой синевы, что они напоминали об океанских глубинах, таящих опасность для любого неосторожного.

Лютер осторожно пошевелился в кресле. Одно дело – наблюдать, как она в Белом доме разъясняет смысл последних политических решений. И совсем другое дело – видеть ее в комнате, где находится труп, когда она рассматривает пьяного, голого мужчину, лидера всего демократического мира. Лютеру уже надоел этот спектакль, и все же он не мог отвести глаз.

Рассел бросила взгляд на дверь и, быстро пройдя через комнату, заперла ее. Столь же быстро она вернулась к кровати. Она протянула руку, и на мгновение Лютер съежился от дурного предчувствия, но Рассел лишь погладила президента по лицу. Лютер расслабился, но вновь напрягся, когда ее рука скользнула на его грудь, едва задержавшись на густых волосах, и затем спустилась на его живот, поднимавшийся и опускавшийся в ритме дыхания.

После этого ее рука спустилась еще ниже, и она медленно стянула с него простыню и сбросила ее на пол. Ее рука протянулась к его паху и осталась там. Она посмотрела на дверь и опустилась на колени перед президентом. Лютер был вынужден закрыть глаза. Он не разделял интересов хозяина дома по части наблюдения представлений такого рода.

Прошло несколько долгих минут, и Лютер открыл глаза. Глория Рассел снимала чулки и аккуратно складывала их на стул. Затем она осторожно взобралась на спящего президента.

Лютер вновь закрыл глаза. Интересно, слышен ли внизу скрип кровати, подумал он. Возможно, нет: дом очень большой. И даже если слышен, то что это меняет?

Десятью минутами позже до Лютера донесся еле слышный невольный вскрик мужчины и тихий стон женщины. Но Лютер не открывал глаз. Он не знал, почему. Видимо, это была смесь животного страха и отвращения от неуважения к погибшей женщине.

Когда Лютер, наконец, открыл глаза, Рассел смотрела прямо на него. На мгновение его сердце замерло, но потом рассудок подсказал, что все в порядке. Она быстро надела чулки. Затем уверенными, плавными движениями подкрасила губы, глядя в зеркало.

На ее лице застыла улыбка, щеки раскраснелись. Она как будто помолодела. Лютер взглянул на президента. Он опять погрузился в глубокий сон; последние двадцать минут, вероятно, уже стерлись в его памяти как чрезвычайно реалистичный и приятный сон. Лютер посмотрел на Рассел.

Было ужасно видеть, как эта женщина улыбается, глядя прямо на него, в комнате, где совершилось убийство, не подозревая о его присутствии. Ее лицо было властным. И на нем было выражение, уже виденное Лютером в этой спальне. Эта женщина тоже вызывала ощущение опасности.

* * *

– Здесь надо все привести в порядок, кроме этого. – Рассел показала на труп. – Одну минуту. Может быть, он уже переспал с ней. Бертон, осмотрите каждый дюйм ее тела и удалите все, что дало бы возможность это установить. И затем оденьте ее.

Надев перчатки, Бертон пошел выполнять приказ. Коллин сидел рядом с президентом, понуждая его выпить очередную чашку кофе. Кофеин поможет ему протрезветь. Но лишь время окончательно приведет его в порядок. Рассел присела рядом. Она прикоснулась к руке президента. Теперь он был полностью одет, хотя волосы его были растрепанны. Его рука болела, но они перебинтовали ее, как могли. У него отменное здоровье; скоро все заживет.

– Господин президент! Алан! Алан! – Рассел повернула его лицо к себе.

Почувствовал ли он, что она сделала с ним? Вряд ли, думала она. Он так отчаянно хотел сегодня переспать с женщиной. Она отдала ему свое тело, не задавая никаких вопросов. А фактически, она изнасиловала его. Но, рассуждая здраво, осуществила его мечту. Неважно, помнит ли он о происшедшем, о принесенной ею жертве. Но, черт возьми, теперь он узнает, что она собирается делать дальше.

Президент приоткрыл глаза, но еще не воспринимал окружающее. Коллин помассировал ему шею. Он приходил в себя. Рассел взглянула на часы. Два часа ночи. Нужно возвращаться. Она слегка ударила его по щеке, чтобы привлечь его внимание. Коллин напрягся. Черт, эти парни видят любого насквозь.

– Алан, вы занимались с ней сексом?

– Что?..

– Вы занимались с ней сексом?

– Что?.. Нет. Не думаю. Не пом...

– Дай ему еще кофе, хоть влей в его чертову глотку, но заставь его протрезветь.

Коллин кивнул и принялся за дело. Рассел приблизилась к Бертону, чьи облаченные в перчатки руки проворно изучали каждый дюйм тела покойной миссис Салливан.