Рэйчел Гибсон

Отныне и навсегда

1

Брина МакКоннел скользнула в туфли на пятидюймовом{1} «поцелуй-меня-в-задницу» каблуке и застегнула тоненькие ремешки на лодыжках. Туфли были красными, замшевыми и выглядели так, словно она нашла их в шкафу элегантной девушки по вызову. Брина любила обувь, поднимающую ее на невероятную высоту пять футов и семь дюймов{2}. От этого ее ноги выглядели бесконечно длинными, о чем мечтают все невысокие девушки, а высокие принимают как должное.

Она встала, и с легкостью женщины, привыкшей балансировать и на шпильках, и на невысоких танкетках, подошла к зеркалу. Положив руку на живот, который свело от нервного страха, она критично оглядела себя от кончиков туфель до темноволосой головы. В программке говорилось о полуофициальной форме одежды для вечеринок, и ее красное платье без рукавов было безупречно. Оно было простым и изящно облегало все изгибы тела, которыми она обзавелась только после школы. Ее слегка вьющиеся шоколадно-каштановые волосы доходили до пояса, губы она накрасила темно-красной помадой и карандашом подчеркнула свои глаза цвета лесного ореха. Она выглядела эффектно и слегка экзотично, и большую часть времени была довольна той женщиной, которой стала. Но не сегодня вечером. Сегодня, смотря на себя, она видела плоскогрудую, костлявую девушку-подростка, которую одноклассники называли «гномиком». И то лишь тогда, когда вообще о ней вспоминали. Большую часть времени они просто игнорировали ее, словно она вообще не существовала.

Брина подошла к прикроватной тумбочке и потянулась за программкой, присланной в ее офис в Портленде. Вверху страницы рельефно выделялись слова «Встреча выпускников 1990 года высшей школы Галлитона». Список событий, запланированных на уик-энд, начинался с сегодняшней вечеринки и танцев. Комитет встречи выпускников наметил на завтрашний день лыжные мероприятия и тур по старой школе, за которым последует большое ночное празднование Нового года. И завершит собрание выпускников воскресный поздний завтрак.

Брина не удивилась решению комитета провести встречу в канун Нового года, вместо более традиционных летних месяцев. Жизнь в городке Галлитон Пасс вертелась вокруг лыжного сезона, и больше там ничего интересного не было, кроме обещаний о лучшем в стране снежном покрове для катания. Летом чуть ли не весь город прекращал работать. В попытке выманить из туристов как можно больше долларов, Новый год в Галлитон Пасс всегда был грандиозным событием.

Где-то внизу в бальном зале, одноклассники Брины уже с полчаса назад как начали собираться. В ее выпускном классе было 78 человек, и она задалась вопросом, скольких из них увидит.

Она знала, что ее лучшая подруга со времен девятого класса, Стефани, не приедет. Стефани теперь жила на востоке Техаса и только что родила своего второго ребенка, девочку. Она бы ни за что не оставила новорожденную, и никогда бы даже не подумала везти крохотного ребенка до самого Галлитона. Не затем, чтобы навестить группку детей, которые тоже ее игнорировали.

В Галлитоне практически не было среднего класса. В нем жили богатые и бедные, и немногочисленная прослойка середняков. Владеющие собственным бизнесом в курортном городе, и работающие на них. Брина и ее друзья относились к последним.

Бумага выпала из ее руки на гостиничную кровать. Она знала, что задерживается. Брина работала частным детективом на фирму «Кейн, Фостер и Морган». Ее работа состояла в выслеживании пропавших людей, не желающих быть найденными, и в раскрытии фактов, которые лучше было бы предать забвению. Сначала она занималась расследованием многочисленных афер, но теперь в основном проводила дни, расследуя пропажи людей и вещей, или разбиралась со страховым мошенничеством. Она не раз доказывала, что может быть такой же жесткой, как и любой мужчина. Ей приходилось быть весьма напористой, сталкиваясь лицом к лицу с биологическими родителями, не желающими платить пособие на ребенка, или супругами, предпочитающими оставаться пропавшими без вести.

Брина потянулась за красной шелковой шалью, и накинула ее на локти. Она вернулась домой, и потому чувствовала себя неуверенно и не в безопасности, но она должна была приехать. Она должна показать им всем, что стала кем-то. Она больше не была той ничтожной девочкой, которая сделала бы что угодно, чтобы попасть в их круг. Девочкой, потерявшее кое-что важное при этих попытках.

Она схватила маленькую шелковую сумочку и не останавливаясь, чтобы последний раз осмотреть себя в зеркале, вышла из комнаты 316 в коридор лыжной базы «Лесная заводь». Она спустилась лифтом на первый этаж, и едва его дверь открылась, услышала шум вечеринки слева от себя по коридору. Справа в креслах у большого камина отдыхали лыжники.

Брина свернула налево к регистрационному столу. В очереди стояли только мужчина и его глубоко беременная жена, она подождала, пока они пройдут и, шагнув вперед, взглянула в глаза Минди Франклин, главы школьной группы поддержки и классного секретаря. Минди все еще обладала милой бойкостью, как будто по-прежнему могла подпрыгнуть и потребовать от всех показать школьный дух. Вот только на табличке с именем теперь значилось Минди Бартон. Очевидно, она вышла замуж за своего школьного возлюбленного, президента лыжной команды и будущего наследника «Лесной заводи» Бретта Бартона.

— Ваше имя?

Брина не ждала, что ее вспомнят. Со времени окончания школы она выросла на два дюйма, отрастила полноценную грудь и, наконец, обзавелась задницей.

— Брина МакКоннел.

Минди разинула рот.

— Брина МакКоннел? Я бы тебя не узнала.

— Я поздно расцвела.

— Ты не одна такая. Подожди, еще увидишь Томаса Мэка. — Минди вручила ей именную табличку. — Хотя вы, возможно, виделись все это время. Он ведь был твоим бой-френдом?

Да, недолгое время Томас Мэк был ее парнем, но до того они дружили с первого класса. В памяти промелькнул образ мальчика с голубыми глазами и длинными черными ресницами. Он всегда был высоким для своего возраста, настолько тощим, что кости выпирали наружу и таким дьявольски умным, что лучшие университеты страны предлагали ему свою стипендию.

Она приколола табличку на свое платье и ответила.

— Нет, я не видела Томаса с 12-го класса.

С тех пор как она бросила его на последнем году обучения ради Марка Харриса, квотербека{3} и известного красавчика.

На протяжении одиннадцати лет они с Томасом были близкими друзьями. Шесть месяцев летом и осенью 1989 года они были больше, чем друзьями, но последние десять лет они не разговаривали. С той ночи, когда она пришла в его дом и сказала, что Марк Харрис пригласил ее пойти с ним на Рождественский бал, и она сказала «да». Она угробила их отношения с Томасом из-за такого парня как Марк. Слава богу, она выросла и попутно поняла, что она совершенно нормальна такая, какая есть.

Но тогда она, кажется, немного фанатела по нему. В городке такого размера как Галлитон, квотербек футбольной команды был местной знаменитостью, затмеваемым только капитаном лыжной команды. Марк был кем-то, и он заметил ее.

Она не хотела причинять боль Томасу, не хотела терять его, и пришла в его дом той ночью, надеясь, что они смогут остаться друзьями. Ей следовало бы лучше его знать. В ночь, когда она с ним порвала, он холодно посмотрел на нее и сказал:

— Ты всегда хотела сидеть за большим столом. Это твой шанс. Только не ожидай, что я буду подбирать крохи. Меня рядом не будет.

И его не было.

Ровно через месяц Марк равнодушно бросил ее, а Томас пошел дальше. После этого каждый раз, когда они оказывались в одной комнате, он смотрел на нее, как на незнакомку.

— Хотела бы я знать, насколько он успешен сейчас.

— Кто?

— Томас Мэк. Он основал компьютерную софтверную компанию. Я слышала, что он недавно продал ее за несколько миллионов.

Хорошо, подумала Брина. Томас всегда бахвалился, что до тридцати лет станет миллионером. Похоже, он этого добился. Пария, родителей которого убили, когда он был младенцем, мальчик, выросший с бабушкой и дедушкой, любивших его, но не имевших возможности давать ребенку много денег, он многого добился. Хорошо будет снова увидеть его.

— Думаю, мы еще увидимся, — сказала Брина и прошла в бальный зал.

Комната была украшена белым серпантином, а пол усыпан белыми воздушными шарами. В дальнем углу возвышалась сцена, оббитая белым полотном и украшенная серебряными блестками. Группа уже установила там свои инструменты, но в данный момент на сцене никого не было. В комнате стояло около дюжины стендов с разнообразными фотографиями выпуска 1990 года. У каждого стенда собиралась толпа, вспоминая славные школьные деньки. Брина не удосужилась взглянуть на фото. Она знала, что ее может не быть ни на одном из них.

Огромные от потолка до пола окна и двери на левой стороне комнаты вели на площадку, откуда можно было обозревать могульные лыжные трассы{4}, метко названные «Показушники». В стекле отражались изменчивые тени людей внутри, если бы Брина получше пригляделась, то увидела бы, что снаружи идет снег.

Она прошла мимо круглых столиков, расставленных по периметру зала, и заметила несколько знакомых лиц. В баре она заказала джин с тоником и оглядела комнату, ища долговязого неуклюжего мужчину с взлохмаченными волосами. Ее взгляд скользил от стола к столу, и внезапно остановился на группе людей, стоящих у фонтана с шампанским. Она узнала всех своих одноклассников. Всех, кроме одного.

И словно почувствовав на себе ее взгляд, мужчина, которого она не могла узнать, повернул голову и взглянул на нее, и к нервной дрожи добавилось легкое покалывание.

Его темные волосы были коротко пострижены, и в отличие от некоторых мужчин, стоящих с ним рядом, ему еще много лет будет что расчесывать. Она не видела цвет его глаз, но они были глубоко посажены и немного напряжены, когда он смотрел на нее. Широкоскулый, с совершенно квадратной челюстью, он был одет в темно-синий костюм, так безупречно сидящий на широких плечах, что это могло объясняться только дизайнерским пошивом. Он засунул руку в карман брюк, откинув полу пиджака. Белая рубашка плотно облегала грудь, голубой галстук удерживался на месте тонкой золотой заколкой.

Брина поднесла стакан к губам. Муж какой-нибудь счастливицы, подумала она, пока его дерзкий взгляд не скользнул по ней, осматривая губы, шею, и задерживаясь на ее груди. Как правило, она бы оскорбилась таким упорным осмотром, но в его взгляде не ощущалось сексуального интереса. Скорее легкое любопытство, словно он изучал ее вместо проверяющего на входе. Но когда его взгляд перешел к ее бедрам, ногам, а затем медленно проделал весь обратный путь вверх, оценивающая улыбка искривила уголки его губ, а она чуть не втянула ломтик лайма из напитка.

Возможно, он вовсе не чей-то муж, поправилась она. Может, какая-то девушка попросила своего великолепного друга сопровождать ее сегодня. Или наняла модель для нижнего белья. Брина сама думала об этом, но в результате решила, что из-за этого будет чувствовать, как будто с ней не все в порядке.

— Брина МакКоннел?

Брина отвлеклась от мужчины по ту сторону комнаты и взглянула на женщину перед ней. Она сразу узнала светло-зеленые глаза и длинные золотисто-каштановые волосы.

— Карен Джонсон, как поживаешь?

Они с Карен были президентом и вице-президентом «Будущих домохозяек Америки» и неоднократно напивались домашним вином папочки Карен.

Карен широко раскинула руки, а затем положила ладонь на свой весьма круглый животик.

— Беременна своим третьим, — сказала она.

Третьим? Со времен школы у Брины только дважды были серьезные отношения, и ни одни не продлились более пары лет.

— За кого ты вышла замуж?

— В который раз? — залилась смехом Карен.

Брина не знала, что на это ответить. Она не думала, что «Вот черт!» может сейчас подойти, так что спросила о другом:

— Ты не видела Томаса Мэка? Я слышала, что он сегодня здесь.

Карен огляделась и указала прямо на модель для нижнего белья.

— Вот он.

Томас Мэк знал, что именно в эту секунду Брина МакКоннел поняла, кто он. Она округлила глаза, открыла рот, и он видел, как ее губы складываются в форме слов «О, боже мой, ты шутишь!» До этого она даже и не догадывалась. Он изменился со времен школы, как и она. Она выросла, обрела формы, и стала еще красивее, чем девочка, которую он знал.

Он вспомнил, как впервые увидел ее в первый день в начальном классе, вспомнил ее большие ореховые глаза и огромный хвост на голове. У нее всегда были такие густые волосы, что из-за этого ее голова казалась слишком большой для шеи.

Он также вспомнил, как в первый раз купил ей подарок. Это произошло на третьем году обучения, после того как ей удалили гланды. Он купил ей голубое мороженое на палочке, стоившее ему двадцать пять центов, и оно растаяло по дороге к ее дому.

Он помнил день, когда умер его пес Скутер, похороны, которые они устроили старому черному лабрадору, и как он обнимал Брину, пока она непрерывно рыдала. Томасу было тринадцать, и он не плакал, хотя тоже хотел. В тот день он впервые заметил изменения в ее теле. Он обнимал ее, стараясь вести себя как мужчина, и пытаясь не плакать из-за потери своего пса. Он стоял, борясь с собой, а ее нежные руки цеплялись за его майку, ее маленькие грудки упирались ему в грудь, сводя его с ума. Он пытался не думать о ней обнаженной. Он помнил, что оттолкнул ее и сказал идти домой, потому что от ее рыданий ему только хуже. Рассердившись, она ушла, но так никогда и не узнала, что он прогнал ее не из-за плача. А из-за внезапного томительного биения в груди и паху. С того дня Брина МакКоннел терзала его, не зная об этом.

До того лета, перешедшего в выпускной год, когда Томас решил, что пора что-то делать со своими чувствами к Брине. Они были с друзьями в кинотеатре, когда он нагнулся, и в первый раз ее поцеловал, прямо на середине фильма «Человек дождя». Она не была его первой девушкой, но только она выбила его из колеи, порвав с ним. Чтобы прийти в себя после Брины МакКоннел ему понадобилось около пары лет и еще несколько девушек.

После отъезда из Галлитон Пасс десять лет назад, Томас многое видел и многого добился. Он получил полную стипендию в Беркли{5}, окончив в школе программу повышенной сложности с весьма высокими отметками, что позволило ему поступить сразу на второй курс. Через три года он получил диплом со специализацией по двум предметам: финансы и компьютерная наука. Сразу после окончания колледжа, он нанялся на работу в Микрософте{6}, но быстро понял, что работа на кого-то не то, чего он хотел. Вскоре он с двумя друзьями основал собственную софтверную компанию «BizTech». Они разрабатывали программы для прогнозирования деловой активности и рыночных тенденций, и сначала он любил эту работу. Но чем больше становилась его компания, тем меньше он был доволен собой.

В тот день, когда компания выпустила акции, она вошла в список крупнейших промышленных компаний США. Это также был день, когда он вспомнил, почему перестал работать в Микрософте. Компания больше не принадлежала ему, и он не хотел до конца жизни беспокоиться о рынках сбыта и акционерах. Через пять месяцев он продал свою долю в компании и совершенно отошел от дел.

Томасу было двадцать девять лет, его денег хватило бы на несколько жизней, и впервые в жизни у него не было ни цели, ни стремлений. Он прекрасно понимал, в чем дело, когда читал истории о докторах и юристах, закрывших успешные практики и ставших ковбоями или гонщиками. Пока что гоночные автомобили и выпас скота не привлекали его, он подумывал о работе консультантом. Он точно не знал, чем хочет теперь заниматься, но у него было время, чтобы выяснить это.

Джордж Аллен, поставщик хирургического оборудования, бывший тромбонист с первого ряда и классный комик, отпустил шутку и все вокруг засмеялись.

Всю свою жизнь Томас упорно трудился, чтобы достичь успеха, и никогда не оглядывался назад. Пока не получил уведомление о встрече выпускников высшей школы. Когда он впервые прочитал имя Брины в списке присутствующих, у него проснулось легкое любопытство. Он задавался вопросом, потолстела ли она или обзавелась пятью детьми. И чем больше он раздумывал, тем больше любопытство брало над ним верх.

И если быть честным перед самим собой, его присутствие здесь сегодня вечером частично объяснялось желанием узнать, сдавит ли ему по-прежнему грудь при виде Брины. Появится ли при виде ее комок в горле.

Но ничего такого не случилось.

Подняв напиток, он наблюдал за Бриной через край бокала. Склонившись влево, она оглядела волосы Карен Джонсон. Затем улыбнулась, чисто по-женски изогнув губы. Этот изгиб мучил его с 9-го по 12-й класс. Женственная загадочность полуоткрытых мягких губ, от которой у него сводило дыхание, а руки горели желанием прикоснуться к ней. Он вспомнил те времена в ее комнате или в его доме, или когда они сидели в старом «Reliant»{7} его бабушки, и он так возбуждался, что задумывался над тем, что бы она сделала, если б узнала. Если бы он взял ее руку и позволил почувствовать, что она с ним делает. Она так заводила его, что глаза затуманивались от страсти, а он так ни разу и не зашел дальше поцелуя.

Томас прикончил свою выпивку, пока Джордж рассказывал еще одну шутку, в этот раз насчет женщин и рыб, и снова Томас был единственным, кто не засмеялся. Ему не нужно было бить себя в грудь или унижать кого-нибудь, чтобы чувствовать себя мужчиной. И хотя он был девственником до первого года учебы в колледже, он быстро наверстал упущенное, и мог честно заявить, что никогда не спал с женщиной, пахнущей как рыба. Смех над такой шуткой мог бы значить, что у него такие женщины были, и откровенно говоря, это заставило его задуматься над тем, каких женщин знал Джордж.

— Поговорим позже, — сказал он и пошел к бару. Некоторые люди могли подумать, что у него нет чувства юмора. Оно у него было, но взрослея, он служил мишенью для слишком многих унизительных шуток, чтобы смеяться над ними теперь.

Он заказал скотч с водой, развернулся и его взгляд упал на Брину, которая теперь стояла прямо перед ним. Ее макушка доходила до его губ, и он заглянул в серо-зеленые глаза, которые так хорошо помнил.

— Привет, Томас, — произнесла она.

Ее голос звучал по-другому, ниже и более женственный. Голос женщины, а не девушки.

— Привет, Брина.

— Ты один сегодня?

— Сегодня и весь уик-энд, — он подумывал прийти с женщиной. Его последняя девушка работала моделью в «Victoria’s Secret»{8}. Они по-прежнему были дружны, и возможно она пошла бы с ним, если бы он попросил.

— Слава богу, — выдохнула она с беззвучным смешком, — я думала, что буду единственной здесь без сопровождения.

— Джордж Ален тоже один.

— Если он не очень изменился, то меня это не удивляет, — она покачала головой. — Хорошо выглядишь, Томас. Я тебя сразу и не узнала.

Он же узнал ее в ту секунду, когда она вошла в комнату.

— Я изменился со времен школы.

— Я тоже, выросла на два дюйма.

У нее увеличился не только рост, и Томас намеренно не отводил глаз от ее лица, чтобы снова не пробежаться взглядом по ее телу. А именно это он и хотел сделать. Не то чтобы он снова чувствовал вожделение к ней, но ему все еще было любопытно. Из-за упоминания о росте и появившейся у нее премиленькой груди, он был вне себя от любопытства, и был совсем не прочь сорвать с нее платье и получше рассмотреть ее. Нахмурившись, он попытался думать о чем-то другом. Погода. Мировая политика. Кто выиграет кубок Стэнли{9} в этом сезоне? Что угодно, но не думать о раздевании единственной женщины, разбившей его сердце.

2

Склонив голову, Брина всматривалась в серьезные голубые глаза Томаса. Кроме цвета волос и глаз, мужчина, стоящий перед ней, не слишком напоминал худощавого мальчика из ее прошлого.

— Не знаю, в курсе ли ты, — сказала она, пытаясь поддержать разговор, — но сегодня все говорят о тебе.

Он вскинул бровь.

— Правда? И что они говорят?

— Ты не знаешь?

Он покачал головой и глотнул скотча.

— Что ж, — начала она, — все эти разговоры насчет того, что ты богаче Дональда Трампа{10} и одновременно встречаешься с Эль Макферсон и Кэти Айрлэнд{11}.

— Должно быть я лучше, чем думал, — впервые с тех пор как Брина его сегодня увидела, в уголках темно-синих глазах промелькнул намек, что его это может забавлять.

— Мне жаль всех разочаровывать, — сказал он, — но все это неправда.

— Хмм, — она отпила из стакана, — значит, другие слухи тоже могут оказаться неверными.

— Какие именно?

— Что в тебе может быть самым худшим для этого города?

Уголок его рта пополз вверх.

— Кто-то сказал, что я гей?

— Нет, хуже. Говорят, что ты стал демократом.

Он улыбнулся. Сначала его губы слегка искривились, а затем расплылись в довольной улыбке. Он рассмеялся, сперва тихо, потом низким, грудным, чисто мужским смехом, отчего в ее животе взволновались бабочки и запорхали по всей коже, волнуя едва ощутимыми касаниями.

— Я бы не хотел, чтоб местный NRA{12} охотился на меня.

От смеха в уголках глаз появились морщинки, превратившие его лицо из просто красивого в «не-распускай-слюни» сокрушительно прекрасное.

— Нет, — произнесла Брина, пробежавшись взглядом по его прямому носу и глубокой впадинке, переходящей в излучину верхней губы. — Ты бы не хотел.

— Как твоя семья? — спросил он.

— Хорошо, — выдавила она в ответ и снова заглянула в его глаза. Она кинула этого парня ради Марка Харриса. О чем она вообще думала? — Они больше здесь не живут. А как твои бабушка с дедушкой?

— Стареют. Я перевез их в Палм-Спрингс, чтобы они поправили здоровье. Сначала им там не понравилось, но теперь они любят это место.

Подняв стакан, он отпил из него.

— А ты где теперь живешь?

— В Портленде, — сообщила она, и рассказывая о своей работе, изучала его лицо и не находила никаких признаков того мальчика, которого знала. Физически осталось очень мало сходства. Его глаза все еще были темно-голубыми, а ресницы густыми. Но щеки больше не были запавшими, темные волосы были коротко стрижены над ушами, а буйные вихры окультурены.

Когда ее взгляд встретился с его, он спросил:

— Что ты ищешь, Брина?

— Тебя, — ответила она, — раздумываю над тем, знаю ли я тебя теперь?

— Сомневаюсь в этом.

— Очень жаль. Ты помнишь то лето, когда мы охотились на ведьм и вампиров в лесу?

— Нет.

— Мы делали колья и деревянные кресты.

— Точно, я вспомнил, — сказала он. Свет в бальном зале померк, и они обратили внимание на сцену. Когда лучи света упали на белое полотно и серебряные блестки, стало казаться, будто сцену усыпал первый снег.

— Всем привет! Я Минди Франклин Бартон, — объявила Минди с возвышения. — Добро пожаловать на встречу выпускников 1990 года высшей школы Галлитон Пасс.

Все, кроме Брины, захлопали. Она не могла это сделать из-за стакана в руках. Взглянув налево, она заметила, что Томас тоже не аплодирует. И внезапно задалась вопросом, а что же здесь делает Томас. Насколько она помнила, он всегда говорил, что никогда не вернется назад, оставив Галлитон. Однажды Брина спросила, вернется ли он, чтобы повидаться с ней, и он сказал, что она просто могла бы поехать вместе с ним.

— В 1990-м году мы слушали Роберта Палмера, New Kids on the Block{13} и U2{14}, — продолжала Минди.

Но только не Томас, вспомнила Брина. Он слушал Боба Дилана и Эрика Клэптона.

— Джордж Буш принес присягу, став 41-м президентом США, а Люсиль Болл{15} умерла в возрасте 76 лет. Мы смотрели по телевизору сериалы «Привет» и «Закон Лос-Анджелеса»{16}, а в кинотеатрах — «Арахнофобию» и «Призрака». А в наш собственный...

Мысли Брины вернулись к стоящему рядом с ней высокому мужчине в пиджаке безупречного кроя, и она снова задумалась, почему он вернулся после столь частых клятв никогда не возвращаться. Возможно, он, как и она, приехал сюда показать всем, что он не никто и добился успеха в жизни. Вот только Томаса никогда не волновало, что о нем думали. Более того, она в жизни не знала человека, так мало заботившегося о производимом им впечатлении. Но так было десять лет назад. Люди меняются. Она определенно изменилась и должно быть, он тоже.

— В 1990-м году, — говорила Минди, — наша футбольная команда победила на чемпионате штата, а наша лыжная команда заняла 1-е место по многоборью.

Во внутреннем кармане пиджака Томаса зачирикал мобильный телефон. Достав его, он приглушенно заговорил.

— Как ты себя чувствуешь? Что он сказал? Ох..., — он помолчал, а услышав ответ, вскинул брови. — Ты подключился к последовательному порту, как я тебе говорил? Ага, к этому. Бабушка пролила кофе на клавиатуру? Конечно, это проблема. Что? Подожди минутку, — он взглянул на Брину.

— Уверен, мы еще увидимся до конца уик-энда, — сказал он, и со стаканом в одной руке и телефоном в другой, вышел из зала.

Брина перевела взгляд на сцену. Последний раз она была в этом зале на Рождественском балу. Тем вечером она тоже была одета в красное. В красное атласное платье, которое ее мать сшила из ткани, купленной у Джуди в текстильном магазине. С розами в волосах и Марком Харрисом в черном смокинге в качестве кавалера.

Брина годами сохла по Марку, а когда его девушка Холли Бьюкенен, королева бала и президент спортивного клуба дошкольного развития бросила его за две недели до танцев, он обратил внимание на Брину и пригласил пойти с ним на бал. Они несколько недель встречались, а затем Холли щелкнула пальцами, и Марк рысцой прибежал обратно. Брина была сокрушена.

И словно мысли о нем вызвали его появление, к ней подошел Марк Харрис. Взглянув на ее именную табличку, он улыбнулся.

— Гномик?

Она насупилась, а он, закинув голову, рассмеялся. У него всегда были самые ровные и белоснежные зубы, какие она только видела, и за минувшие десять лет он не очень изменился. Его светлые волосы слегка порыжели, в уголках зеленых глаз появилось несколько морщинок, и если уж на то пошло, с возрастом он стал еще красивее. Зеленый галстук под стать рубашке, заправленной в брюки темно-зеленого цвета. Он уже не был таким мускулистым, как ей помнилось, но все еще смотрелся довольно накачанным.

Минди продолжала речь, и зал зааплодировал чему-то сказанному ею, а Марк Харрис, обхватив Брину за плечи, заглянул в ее глаза.

— Господи, ты великолепно выглядишь, — сказал он с безукоризненной улыбкой. — Не могу поверить, что бросил тебя ради Холли. Каким же я был идиотом.

Это так походило на ее собственные мысли о Томасе, что она рассмеялась.

— Согласна, но не будь к себе слишком суров. Холли была настоящей разговаривающей куклой Барби «Малибу»{17}. — она покачала головой. — Я всегда думала, что вы поженитесь.

— Мы поженились. А затем развелись, — он так это произнес, словно ничего особенного здесь не было, и Брина задумалась, сколько еще ее одноклассников женились и развелись.

— Ты здесь одна? — спросил он.

— Да.

— Какая удача, я тоже, — улыбка коснулась его глаз. — Давай, пойдем и поговорим с остальными ребятами. Все хотят знать, кто ты, но никто не угадал, — приобняв ее за талию, он пояснил, — Тебя никто не узнал, когда ты вошла. Затем они увидели, как ты разговариваешь с Томасом, и решили, что ты можешь быть его девушкой. Но вы не встречаетесь, так ведь?

— Нет, — Брина оглядела комнату и на входе заметила Томаса, разговаривающего с высокой блондинкой в облегающем черном платье. Невозможно было не узнать Холли Бьюкенен, королеву бала. Сколько Брина себя помнила, Холли всегда была белокурой и прекрасной. Она никогда не попадала в неудобную или неприятную ситуацию, а если где-то и существовали неписанные правила о красивых богатых девочках, которые должны быть милы и добры, Холли их никогда не читала. Или читала, и просто наплевала на них.

Томас и Холли стояли к ним боком, она улыбалась, положив руку на рукав его пиджака. Брине стало любопытно, что же он такое сказал, чтобы Холли улыбнулась. Он не прилагал никаких усилий, чтобы вызвать улыбку у Брины. Ни малейших. Фактически он даже выглядел немного скованным и напряженным. Вовсе не похожим на того Томаса, которого она помнила.

— Думаю, нам полагается слушать Минди, — сказала она, когда Марк повел ее к небольшой группе людей справа. Когда-то от касания его руки ее сердце трепетало. Теперь же он был просто давним знакомым, и одним из тех парней, которым она будет вечно признательна за то, что никогда с ними не спала.

— Никто не слушает Минди, даже Бретт, — заявил он, подходя к группе своих друзей. В школе они были группой детей при деньгах. Группой, носившей лыжные куртки весь лыжный сезон, как символический статус, просто потому что могли себе это позволить. Некоторых Брина узнала, про остальных не имела понятия, кто они, пока их не представили. Живя в таком маленьком городке, она росла с ними рядом, но ее друзьями они никогда не были.

Послушав их сейчас, она узнала, что большинство людей, с которыми она вместе оканчивала школу, до сих пор живут в этом краю. Многие женились сразу после окончания школы или колледжа, но также быстро развелись и состояли теперь во вторых или даже третьих серьезных отношениях. Когда они заговорили о 1990-м годе, как о лучшем годе в их жизни, Брина взглянула на Томаса.

Высшая школа не относилась к важнейшим событиям его жизни ни раньше, ни сейчас. И словно прочитав ее мысли, он посмотрел на нее поверх головы Холли и их взгляды встретились. Несколько долгих секунд он пристально смотрел на нее, его выражения лица было не понять, а затем нахмурился и отвернулся.

Когда Минди закончила речь, освещение приглушили, и Брина больше не видела лица Томаса. В темнеющей комнате виднелся только его силуэт.

На сцену поднялась группа, и настроив инструменты, начала вечер с довольно приличного исполнения «Вывернись наизнанку»{18}. Марк схватил Брину за руку и повел на танцплощадку. Обняв ее и прижав к своей груди, он спросил:

— Что ты делаешь позже?

Ее самолет прилетел так поздно, что она даже не задумывалась ни о чем кроме душа и спокойного сна.

— Пойду в свою комнату.

— Народ собирается ненадолго завалиться ко мне домой. Ты тоже должна прийти.

Она отстранилась и взглянула ему в лицо. Подумав, она решила, что лучше поспать, чем опять слушать истории о том, как Марк и его друзья голышом катались на лыжах, или как они подшутили над шахматным клубом и спрятали всех королей.

— Думаю, мне сегодня лучше просто выспаться, — сказала она.

— Ладно, тогда встретимся завтра. Мы будем на другой стороне.

Прожив так много лет в Галлитоне, она поняла — он имеет в виду, что они будут кататься на лыжах по другую сторону горы Серебряный доллар. Вот только то, что она выросла в курортном городке, еще не значило, что она умеет кататься на лыжах. Она не умела.

— Я постараюсь прийти.

Марк притянул ее ближе, и взглянув поверх него, в полумраке она заметила Томаса среди танцующих.

— Твои волосы приятно пахнут, — польстил ей Марк.

— Спасибо.

Держа Холли в своих объятиях, Томас плавно двигался с таким идеальным чувством ритма, какого она в нем никогда не подозревала. Холли закинула руки ему на шею, и он слишком близко прижал ее к себе. Вид его рук на ее талии, их соприкасающихся тел, беспокоил Брину больше, чем следовало.

Марк рассказывал о своем бизнесе, и постоянно делал ей комплименты. Он был мил и очарователен, но ее внимание сосредоточилось на паре по другую сторону танцплощадки. В ее голове крутились разные картинки с ними и собственные безудержные мысли, и она задумалась, почему вид Томаса и Холли действует ей на нервы, и почему прожигает дыру в животе.

Ответ пришел к ней с последними гитарными аккордами, эхом разлетевшимися по комнате. Она проявляла чувство собственности к Томасу, словно он принадлежал ей. Многие годы он был ее хорошим другом, и хотя она плохо обошлась с ним под конец учебы, она все еще чувствовала с ним связь. И честно говоря, ей было ненавистно видеть его с Холли. Пожалуй, потому, что она знала, будь Томас водителем автобуса или механиком, вероятно Холли даже не подошла бы заговорить с ним, но было и что-то еще. Что-то, что она не могла объяснить. Что-то, слегка похожее на ревность. Ее чувства были бессмысленны. Они даже не были разумны, но это не мешало им скручивать ее узлом от замешательства.

Извинившись перед Марком, она подошла к бару передохнуть. Чувствуя себя немного усталой, она размышляла, заказать ли ей еще выпивку или просто пойти спать. Но не сделала ни того, ни другого. Зато столкнулась с партнершей по лабораторным занятиям с 10 класса, Джен Ларкин. Джен поправилась примерно на восемьдесят фунтов{19} и была все такой же веснушчатой, как ни один другой человек виденный Бриной. Они немного поболтали, но музыка делала общение практически невозможным, и в основном они выкрикивали вопросы друг к другу. После нескольких песен она потеряла Томаса из виду, и не удержалась от мысли, а не улизнул ли он резвиться в постели с королевой бала.

Но нет. Они с Холли прошли мимо нее и встали в небольшую очередь к бару. Она с недовольством признала, что они красивая пара.

На сцене группа разразилась следующей песней, которую Брина узнала сразу, учитывая, что так много лет провела за слушанием дешевого стереомагнитофона Томаса. Не удержавшись, она подошла к нему и сказала:

— Они играют нашу песню.

В полумраке тусклого света люстр он долго вглядывался в глаза Брины, словно пытаясь что-то понять. И когда она решила, что он может и вовсе ничего не ответить, он прервал молчание.

— Извини нас, Холли, — он взял Брину под локоть и вывел ее на середину переполненного танцпола. Захватив своей теплой ладонью ее левую руку и обняв за талию, он спросил:

— С каких пор «Ложись, леди, ложись»{20} наша песня?

Она положила руку на его плечо, гладкая ткань пиджака на ощупь казалась холодной.

— С тех пор, как ты заставлял меня часами слушать Боба Дилана.

Он взглянул поверх ее головы.

— Ты ненавидела его.

— Нет, я просто любила усложнять тебе жизнь.

Он держал ее на расстоянии нескольких дюймов, словно не хотел, чтобы она вторгалась в его пространство. И вел ее как учитель танцев, двигаясь с совершенно бесстрастной слаженностью. Однако же, он был не против вторжения Холли, и она удивилась тому, что почувствовала себя от этого преданной. Ее ощущения были такими сумасбродными, что Брина подумала, а не сходит ли она с ума.

— Томас?

— Хмм.

Она всматривалась в неясные очертания его лица, в темноту, скрывающую глаза и обрисовывающую контуры носа и точеных губ.

— Ты все еще злишься на меня?

Наконец он посмотрел на нее.

— Нет.

— Тогда как ты думаешь, мы можем снова стать друзьями?

И словно ему необходимо было время, чтобы это обдумать, прозвучало несколько строк песни, прежде чем он ответил.

— Что ты имеешь в виду?

Она и сама не знала.

— Ладно, что ты делаешь завтра?

— Катаюсь на лыжах.

Его ответ ее немного удивил.

— Когда ты научился?

— Примерно шесть лет назад.

В слабой попытке оживить разговор, она спросила:

— Так тебе нравится кататься на лыжах?

Слегка сжав ее за талию, он привлек ее чуть-чуть ближе.

— У меня есть квартира в Аспене{21}, — сказал он, словно это все объясняло, а возможно, так оно и было.

Слегка погладив большим пальцем ее ладонь, он положил их руки себе на грудь. Приятное покалывание пробежалось по запястью и руке, как от дуновения легкого ветерка.

— Ты катаешься с Холли? — безразлично спросила она, словно вовсе и не умирала от желания это знать.

— С кем угодно. А ты собираешься встретиться с Марком Харрисом и его компанией?

— Нет, — она не хотела тратить время на разговоры о Марке. — Помнишь то время, когда я копила все свои заработанные на сидении с детьми деньги, чтобы купить снаряжение и вступить в лыжный клуб?

— И сломала ногу в первый же день.

— Ага. С тех пор я больше не пыталась встать на лыжи, — она прошлась рукой по его плечу и коснулась воротника белой рубашки. Через плотную ткань ее чувствительные кончики пальцев ощущали жар его тела.

— Думаю, я пройдусь по магазинам и буду без дела болтаться на базе.

Он скользнул рукой по ее талии, осторожно прижимая к своей твердой груди. У Брины перехватило дыхание.

— Тоскливо звучит, — сказал он рядом с ее правым виском, но не предложил ей составить компанию.

— Ты видел всех этих беременных женщин в зале? Мне найдется с кем поговорить, — Брина слегка отвернулась и глубоко вздохнула. Ее легкие заполнил аромат его одеколона и тепло его кожи. Он пах так хорошо, что она боролась с соблазном податься вперед и уткнуться носом в его шею. Она подняла указательный палец и легко коснулась его кожи над воротником. Его тепло приятно покалывало ладонь.

Интересно, что бы он сделал, если бы она сказала, как сильно соскучилась по нему. Что она даже не осознавала, как сильно скучала, пока не увидела его сегодня, и как она счастлива, просто снова увидев его лицо.

Она задумалась, чувствует ли он то же самое, но побоялась спросить. Она хотела услышать о его жизни. Она даже не знала, где он живет.

— Как ты проведешь остаток ночи? — поинтересовалась она, думая, что они могут куда-нибудь пойти и наверстать последние десять лет.

— У меня есть несколько вариантов, но я еще не знаю, какой выберу.

Она не хотела жалко выглядеть перед ним, и потому сказала:

— Ну да, у меня тоже несколько вариантов. Марк приглашал меня к себе на вечеринку.

Из динамиков лились последние слова песни «Ложись, леди, ложись», и Томас опустил руки, отстраняясь от нее.

— Может, пойдем вместе? — предложила она.

— Не думаю, но спасибо за приглашение, — он смотрел на высокую блондинку, стоящую у бара, где он оставил ее.

— Меня пытается соблазнить Холли Бьюкенен, — сказал он, — она инструктор по йоге и говорит, что изучает Камасутру.

— Ты шутишь?

— Нет, она что-то такое рассказывала о позе козы и собиралась показать ее мне.

— Как волнительно, — наверняка Томас понимает, что если бы он был все еще беден, Холли и слова ему бы не сказала, не говоря уже о таком развратном шептании на ушко о позициях коз. Томас не мог быть так глуп, чтобы клюнуть на это. Он всегда был очень умен.

— Она использует тебя.

— Угу.

— И что ты собираешься делать?

— Думаю, я ей это позволю.

3

На следующее утро Брина проснулась, чувствуя себя такой же усталой, какой пошла спать. После танца с Томасом, она снова танцевала с Марком, и закончилось это все у него дома с компанией его друзей. Что она заметила, так это то, что они не слишком-то эволюционировали. Брина покинула вечеринку, чувствуя себя довольной своей жизнью в Портленде. Хоть у нее сейчас и нет бойфренда, но, по крайней мере, там есть из кого выбирать.

Вернувшись в гостиничный номер, она упала в постель, и всю ночь пролежала без сна, думая о Томасе и Холли, развлекающихся в позициях коз. И чем больше она об этом думала, тем больше злилась, пока наконец не возжелала увидеть перед собой Томаса и поколотить его. Она не спала до трех часов ночи. Сейчас было 8:30 и она чувствовала себя истощенной.

Брина села на край постели, и откинула в сторону одеяло. Позвонив обслуживающему персоналу, она заказала себе кофе и румяный бублик. Ей сказали, что завтрак принесут через двадцать минут, так что она направилась в душ. Стоя под теплыми струями воды, льющимися ей на голову, она задавалась вопросом, почему козьи забавы Томаса так сильно ее беспокоят. Она решила, что возможно это из-за того, что она ожидала от него большего, по крайней мере, лучшего вкуса в женщинах. Правда, Холли была все так же красива, и со времен школы прошло десять лет. Может, Холли изменилась, и стала приятной особой, но Брина в этом сильно сомневалась.

Потянувшись за шампунем, она намылила волосы. Возможно, Томас не был таким, каким Брина его мысленно себе вообразила. Она опиралась на свое представление о мальчике, которого знала, мальчике, который ходил с ней в кино просто затем, чтобы ей не пришлось идти одной, и возможно поэтому придумала вымышленный образ. Но люди меняются. Томас изменился. Он стал... мужчиной.

После душа Брина обернула волосы полотенцем и почистила зубы. Громкий стук сотряс входную дверь, и она быстро надела бежевые кружевные трусики. Схватила белый шелковый халат, и крикнув «Подождите минутку!», сунула руки в рукава. Вытащив из бумажника десять долларов, она поспешно затянула пояс на талии. Брина предполагала, что в девять утра обслуживающий персонал привык видеть людей в халатах. Но открыв дверь, увидела кое-кого другого. В дверях стоял Томас, который выглядел бодрым, опрятным и весьма отдохнувшим как для мужчины, всю ночь опробующего с королевой бала сексуальные позиции животных. На нем была белая водолазка и черные лыжные штаны, а на длинных штанинах написано слово «DYNASTAR».{22}

— Я думал, ты уже встала, — сказал он.

Брина оглядела себя, и сильнее запахнула халат на талии и груди.

— Лучше бы ты позвонил.

— Почему?

Она посмотрела в его голубые глаза и объявила очевидное:

— Я не одета, Томас.

— Я видел тебя голой и раньше.

— Когда?

— Когда с тебя свалился низ купальника.

— Мне было восемь лет. Мы оба с тех пор немного выросли.

— Но ты по-прежнему невысокая.

Прибыл ее заказ, и не успела она понять, что делает Томас, и возразить, как он заплатил служащей гостиницы и занес поднос внутрь. Брина закрыла за ним дверь, пока он шел через комнату. Он поставил поднос на столик перед окном, и откинул тяжелую штору в сторону, ища шнур. Шторы разошлись, и яркий утренний свет залил комнату, проникая во все углы, кроме небольшого прохода, где стояла Брина. Она прислонилась к закрытой двери и изучала его короткие темные волосы, ровно стриженные до загорелой шеи. Ее взгляд устремился к его широким плечам и спине, к узкой талии и симпатичным округлым ягодицам. У него всегда были длинные ноги и широкие ступни, и внезапно комната стала казаться ей очень маленькой. Свежий чистый запах его кожи смешался с ароматом кофе, и желудок Брины скрутило маленьким голодным узлом. Она не понимала, что вызвало эту голодную боль: вид ее бублика или Томаса.

Когда он повернулся и посмотрел на нее, она поняла. При свете дня его лицо было невероятно красиво, а гармоничные черты лица еще идеальнее. Его кожа казалась более гладкой и загорелой. Он выглядел таким... Ей в голову пришло слово «смуглым». Смешение крови его отца англо-американца и матери испанки создавало яркое впечатление страсти и самоконтроля.

Почувствовав себя перед ним обнаженной, она стянула с головы полотенце. Влажные волосы упали на плечи, прикрывая грудь и спину.

— Почему ты не катаешься на лыжах с Холли?

Вместо ответа он налил из кофейника чашечку кофе.

— Прошлым вечером ты ушла с Марком? — спросил он, подув на кофе и сделав глоток.

— Я ходила на его вечеринку, но там было скучно, и я ушла.

Он опустил чашку, вскидывая темную бровь.

— Какая досада, — у него это прозвучало весьма лицемерно. Он подошел к ней широкими шагами, спокойно сокращая дистанцию между ними. Этим утром он выглядел более раскованным. И больше походил на того беззаботного мальчика, с которым она росла, чем на мужчину, встреченного ею накануне.

В отличие от явной непринужденности Томаса, Брина словно была ошарашена разрядом электрошокера, который иногда брала на работу. Она взяла у него чашку и протянула десятидолларовую банкноту.

— Возьми это.

— Побереги свои деньги.

Не споря, она наклонилась и запихнула банкноту глубоко в боковой карман его штанов. В миг, когда ее рука скользнула между тонким слоем легкого нейлона и гортекса{23}, она осознала свою ошибку.

Томас замер, а она отдернула руку, но было слишком поздно. Атмосфера между ними изменилась, застывая от напряжения. Она сунула руку за спину, жар его тела все еще грел кончики пальцев. Брина была порядком уверена, что ощутила его достоинство в левой штанине, и не знала, извиниться ли ей или сделать вид, что она ничего не заметила. Брина остановилась на последнем, но не могла встретиться с ним взглядом. Уставившись на его грудь, она спросила, словно вовсе и не умирала от смущения.

— Ты пришел сюда, чтобы налить мне кофе?

— Я хочу, чтобы ты пошла кататься со мной на лыжах.

Она посмотрела ему в лицо и испытала облегчение, когда он взглянул в ответ так, будто ничего не случилось.

— Я не умею кататься на лыжах.

— Знаю, я научу тебя.

— У меня даже нет лыжного костюма.

— Ты можешь взять напрокат все необходимое.

Брина собралась доказывать, что ей ничего не нужно, потому что она не хочет кататься на лыжах, но тут он добавил:

— Я за все заплачу.

— Нет, ты не будешь платить.

— Ладно, не буду. — Он взглянул на свои серебряные наручные часы. — Пункт проката откроется через пять минут.

— Ты им звонил?

— Конечно. Когда ты будешь готова?

Брина решала, что выбрать. Томас мог научить ее кататься на лыжах, или она могла сидеть в гостинице и надеяться, что ей найдется с кем поговорить ближайшие пять часов.

— Через тридцать минут.

Томас быстро осмотрел Брину с ног до головы. Оглядел ее шелковый халат и влажные волосы, безупречную кожу и розовые гладкие пальцы ног.