Он победно заулыбался:

– Да и таксистов не осталось, безтаксистники рулят. Разве что из школьных преподавателей?.. Или уборщиков улиц?..

– В том и проблема, – ответил я с неудовольствием. – Все, кто может работать в научной сфере, уже работают. Даже студенты. Хотя безработица по стране растёт, но в ней не те кадры, которые может использовать. А переучивать таких бесполезно, извини за нелиберальные взгляды.

Он отмахнулся.

– Я демократ, но не либерал. Можно ещё?

Он осушил чашку в два быстрых глотка, словно и во рту всё покрыто жароупорным, протянул Ежевике.

– Сделай покрепче… Артём, а если серьёзно, насколько в самом деле велики твои полномочия?

Я ответил с некоторым беспокойством:

– Почти диктаторские. Могу принимать на работу кого угодно и увольнять без объяснения причин… лишь бы они были. Сейчас отрасль в такой жопе, что закроют глаза на некоторые не слишком заметные нарушения.

Он оживился, хотя старается не показывать вида, но я заранее настроился ловить малейшие признаки, и с замиранием сердца ощутил, что червячка забросил толстого и жирного.

– Ого!.. – произнёс он чуточку живее, чем обычно. – Ты серьёзно?

– Отстаём, – напомнил я. – Потому некоторое превышение скорости допустимо. И кое-какие нарушения.

– А контроль?

Я загадочно улыбнулся.

– Часть финансирования взяли на себя силовики. А это значит, режим секретности от всяких там папараццей.

– А ты?

Я напомнил:

– Я никогда не любил трепаться о женщинах и работе.

– Да, помню. Но если ты на такой должности, то… на открытом нейролинке?

Я кивнул, сказал мирно, стараясь не выказывать неудовольствия:

– Пришлось согласиться. Хотя он и мало что высвечивает, но, конечно, неприятно. Высокий ранг обязывает к прозрачности. Но ты же знаешь, когда-то это станет обыденностью для каждого жителя планеты. Да и не когда-то, а вот-вот! Прозрачным станет всё и мы все.

Он тихонько присвистнул, взглянул с уважением:

– Ого!.. Представляю, как тебя ломало. Ты же трус, всегда осторожничаешь.

– Это не трусость, – ответил я слегка задето, – предусмотрительность. В нашей жизни нет нужды рисковать… но теперь желательно решать быстро. Время такое.

– Без обдумывания? – спросил он насмешливо.

– Обдумывать тоже в спешке, – пояснил я. – Главное, из-за отставания в этой области у меня в кармане карт-бланш.

Он всматривался в меня всё интенсивнее, словно встроил в себя ещё и детектор лжи.

– Даже так?

Я произнёс как можно убедительнее:

– В другое время может быть и нет, но сейчас от меня ждут результат! На остальное закроют глаза. Это значит, можно будет реализовать и некоторые из твоих идей.

Он смотрел уже с нескрываемой заинтересованностью, но произнёс всё ещё в прежней чуточку ёрничающей манере:

– Некоторые?.. Самые мелкие и незначительные?..

Я вздохнул без всякой театральности.

– Кто же знает, что ты успел напридумывать по дороге сюда!.. И я тоже не в курсе. Но то, что знаю, вполне можно внести в перспективный план.

Он некоторое время всматривался немигающим взглядом. Я чуть поёжился, у него же и глаза усилены биолинзами, потому видит намного больше, чем дано природой, но пока что мысли читать не может, и то слава богу.

– Знаешь ты много, – проговорил он медленно и с расстановкой.

– Спасибо.

– Это интересно, – сказал он уже бодрее, – есть тема для обсуждения. Хотя ты сам когда-то называл мои идеи бредовыми.

Я сказал сердито:

– Они и были бредовыми для того времени. А сейчас уже есть для осуществления фундамент и возможности. К тому же не весь институт бросится реализовывать твои догадки!.. Остальные будут работать над более реалистичными планами, так что твоя тема будет как бы в сторонке. Выстрелит – прекрасно, не выстрелит… что ж, останутся остальные девяносто девять проектов. Но у тебя будет в распоряжении первоклассная аппаратура, постоянный доступ к квантовому компу… и два-три сотрудника, которых подберёшь сам.

Он некоторое время раздумывал, я заметил по притихшим Марату и Ежевике, что уже начинают сердиться, ему же предлагают такие возможности, чего ещё раздумывает, на прежнем месте нет такой свободы рук, только меня это молчание несколько задело и даже встревожило.

Возможно, уже зондирует почву в других организациях, при заметном росте требуется кормовое поле поширше?

Ежевика пискнула:

– Ребята, что-то печенье даже не попробовали!.. А здесь какой-то свой рецепт, я такой вкуснятины ещё не встречала.

Фраерман зашевелился, вперил в меня взгляд всё ещё блестящих, как огранённые алмазы, глаз.

– Заманчиво. К тому же, зная тебя, скажу, слово держишь.

– Спасибо…

Он продолжил ровным голосом:

– И если начнёшь, то не остановишься, как бы и кто бы ни наезжал из властных или каких ещё структур. Это плюс. Теперь повтори, что я смогу, а какие линии переходить нельзя. Отвечу, не вставая из-за этого милого столика.

Глава 9

Расстались у входа в кафе, мы втроём снова загрузились в авто, некоторое время ехали молча, наконец Ежевика поинтересовалась:

– Уверен, на попятную ни-ни?

Я буркнул:

– Он не дурак отказываться. А если перейдёт где-то грань… а он перейдёт наверняка, отвечать мне, а не ему. Так что считай его уже членом нашей команды!..

– Приготовлю ему стол, – сказала она с готовностью. – Обожаю сумасшедших!

Я промолчал, коллектив вообще наполовину из сумасшедших, но только с ними и можно либо на рывке в завтрашний день, либо с грохотом в пропасть.

Вторая половина сотрудников – хорошие нормальные работники, на таких держится мир, но меняют его как раз сумасшедшие, даже если сами сгорают в разожжённом ими же пожаре.

Насчёт переезда в новое здание я тревожился зря, всё прошло легко и быстро. Как говорят в народе: голому собраться – только подпоясаться. У софтовиков всё в облаке, а свои личные компы распихали по карманам и в тот же день устроились на новом месте так основательно, будто всегда там работали и даже проживали.

У железячников прошло чуть дольше, хотя и они свой суперкомпьютер за собой не таскают, а обе лаборатории по разработке новых чипов перетащили за двое суток не только со всем оборудованием, но чуть ли не с любимыми обоями.

Каждый чип нового поколения, сохраняя прежние возможности, добавляет что-то новое. Первый позволил всего лишь управлять моторикой, но этот громадный успех позволил парализованным подниматься, ходить и разговаривать, слепые обрёли зрение, а глухие, к своему ликованию, стали слышать лучше, чем люди с нормальным слухом.

Второе поколение ко всему этому позволило лучше управлять памятью, записывать сновидения, делать контрастнее воспоминания и вообще расширило наши возможности мозга.

Мне лично важнее всего упорядочить память, а всё остальное такая ерунда, что даже не стал осваивать управление, это как навороченный смартфон, который большинство используют как звонилки и фотоаппарат, а остальные стопятьсот прог как-то по фигу, ни разу не воспользовались.

Третье поколение нейролинка, над созданием которого работаем, как каторжане на каменоломне, обещает полноценный контакт с мозгами других людей. Конечно, у которых чипы такого же уровня.

Потому я чувствовал всё больший мандраж, хотя улыбался и не показывал виду, когда Фауст сообщил, что через неделю-две можно будет установить прототип третьего, протестить, собрать все «за» и «против», подбить бабки.

Сообщил буднично, перехватив в коридоре, а его массивную фигуру так просто не обойдёшь, в студенчестве играл в баскетбольной команде центрового защитника.

Я вперил в него требовательный взгляд.

– Прототип прототипа?

Он прогудел с укором:

– Шеф, как можно!.. Почти всё отлажено!.. Можно сказать, на все три-четыре процента. Остальное, как сказал Наполеон, нужно оставлять и на удачу… Ой, что-то у вас с лицом… Это потому, что уже директор?.. Это ещё что, Цезарю перепало больше. А Калигула как директорствовал?.. У него правление так и называлось Директорией!

– Докладывай, – прервал я. – А Директория была во Франции.

Он отмахнулся.

– А какая разница? Все французы, куда ни глянь. Да и мы тоже. Фраерман чуточку отстаёт, но это ненастоящее отставание, это мы, молодцы и герои невидимого фронта, чуть опережаем график. Даже обидно, разве науку можно по графику?.. Ещё за производственников примут, как стыдно, хотя они чаще всего не укладываются да ещё денег просют!

– Уверен, что на следующей неделе действительно сможем проверить?

Он сказал с готовностью:

– Можем даже раньше. Но тогда без софта. А что? Ваш могучий мозг сам со всем разберётся, установит нужные связи с нейронами, где-то пообещает откат, где-то договорится насчёт уступок…

– Мой мозг лучше подождёт работающий софт, – сказал я. – Даже с ним… это же минное поле с завязанными глазами!

– Так этому полю и надо, – подтвердил он, – пусть не завязывает себе глаза!.. А вот мы пойдём по нему с открытыми. Ещё не передумали испытывать на себе? Хотя в профиль на мышь слегка смахиваете…

Я поморщился.

– Работаем без комиссий и указаний сверху. Опыты на крысках показали, что мозгу внедрение электродов по фигу. Да и все прошлые импланты никого ещё идиотом не сделали, с этой несложной задачей прекрасно справляется пресса.

– Сейчас в другие области мозга, – напомнил он уже серьёзно. – Даже в районы и микрорайоны. Симуляция на компе показала, что ваш дубовый организм в норме, ласты от внедрения не склеите. А заработает или нет… это уже как ваш мозг среагирует. Вся надежда на ваш коллаборационизм. Вы соглашатель, шеф, даже согласист, всегда стараетесь прийти к взаимодействию. Если у вас и мозг такой податливый, то всё сработает без побочек.

– Ну спасибо, – сказал я с неудовольствием. – За коллаборациониста.

– Начальству нужно льстить, – заявил он серьёзно. – Теперь от вас зависит больше, чем сами думаете.

– Ещё не знаешь, – сказал я зловеще, – о чём думаю.

– Скоро будем знать, – ответил он нахально. – Сами приближаем армагеддон!..

– Я тоже буду знать, – ответил я с угрозой. – А большая палка пока ещё в моих мускулистых дланях. У директора она всегда крупнее и с сучками.

Он вздохнул.

– Да, таково современное общество. Нужно Анатолия спросить, во что преобразиться с нейролинком.

– Анатолий не мелочится, – напомнил я. – Меньше, чем на миллион лет ему предсказывать в лом. Это для тех, кто рылом не вышел. Он птица высокого полёта, о вселенной заботится!

– О вселенных, – уточнил он. – Мультивселенных, хотя все состоят из одного быстро двигающегося электрона. Да, шеф, опыты на мышах исчерпали себя. А люди есть люди, это вопросы и ответы в одном сосуде. Мы спешим потому.

– Не извиняйся, – сказал я сварливо. – Возвращаемся к благородным традициям Средневековья сперва на себе, потом на людях.

Он сказал уже очень серьёзно:

– Хлынет огромный поток информации, шеф. Велик риск инсульта.

– У меня мозг как у спортсмена, – заверил я. – Хоть дубиной бей, никаких сотрясений. И не отговаривайте!.. Если что-то с испытуемым случится, меня по судам затаскают, это ещё хуже. А с инсультнувшего взятки гладки. Хотя и не понимаю, почему они гладкие.

– Это придумали этики, – подсказал он, – а у них всё скользкое и гладкое до противности. Взятки тоже они придумали!



Понедельника ждали не только всем отделом, по всему зданию института притихли и ходят на цыпочках. Хотя, конечно, никто не заявлял, что очередную новинку испытаем на человеке, нечего мышей мучить, а человек если за всех в ответе, то пусть и отвечает, на то и царь природы, с царя спрос больше.

Я старался расслабить мышцы лица, его коллектив видит в первую очередь, улыбался и дышал ровно, должны зреть во мне коллегу, а не директора, его не жалко, он всё равно чужой, хоть и свой.

В мозгу нет болевых рецепторов, анестезия не понадобится, операция займёт от силы четверть часа, самое трудное начнётся потом, когда пойдёт сращивание нервных окончаний мозга с искусственными дендридами чипа.

Ежевика со вчерашнего дня следила, чтобы все мои показатели были в норме, будто отправляет в космос. Вообще-то права, космос стал привычным делом, уже и пресса сместила полёты на Луну и Марс с первых полос на третью страницу, а вот вторжение в мозг всегда будоражит и страшит простое, как говорится, население. Очень даже простое, как будто всё ещё кистепёрые рыбы, но те хоть вышли на сушу и осваивали мир, а эти только сидят в норках, как щедринские пискари, и мечтают, чтобы счастье не кончалось.

Несколько раз заходил Фауст, даже пощупал по старинке пульс, хотя я весь в последние дни под строжайшим контролем диагностического терминала.

– Терпимо, – заключил он. – Нет волнительности. Хорошо, что вы не поэт, шеф.

– Ну, спасибо…

– Помните, – сказал он значительным голосом, – сразу после внедрения электродов мозг начнёт с ними осторожно знакомиться. Появятся связи. Поток информации будет нарастать и станет неконтролируемым… ну, пока не сумеете возвести шлюзы. Чтобы избежать инсульта, не ждите, а сразу зашвыривайте в облако, потом разгребётесь…

– Да ну? – спросил я. – Вот уж не знал.

В кабинет вошли Анатолий, за ним Влатис и Бер, прислушались, Влатис сказал серьёзным тоном:

– Если ласты не склеите.

– И копыта не отбросите, – уточнил Бер с лицемерным вздохом. – Мы на вас надеемся, шеф!.. Если вдруг выживете, можно всем премию, верно? Или даже по премии? Мне две!

Я уточнил:

– Проследите, чтобы связь с облаком ничем другим не перегружали. Кто знает, какой пойдёт поток.

– Проследим, – пообещал Анатолий, – предусмотрено в первую очередь.

– Иначе процесс прервём, – заверил Влатис нахально. – У вас не больцмановский мозг, много не уместит, зато в сервере, если что, на автомате подключатся аварийные блоки. Сам вчера прогу хотел перепроверить… но, авось, пронесёт, вы же везучий?

Я буркнул:

– Как умело утешаете, фрейды!.. Спасибо, ребятки.

Но тревога в самом деле начала отступать. Вот если бы наперебой заверяли, что всё в порядке, тогда стоило бы тревожиться.

– В облаке ёмкостей хватит, – заверил и Фауст. – Так что выдержите… возможно. А если что, инсульт лечить уже умеем! Конечно, если не слишком тяжёлый. А что, походите с полгода с перекошенной рожей, ничего, сейчас даже женщины на внешность внимания не обращают.

– Главное в мужчине, – подтвердил и Влатис, – кошелёк.

– Сейчас быть неидеальным модно, – подтвердил Бер самым серьёзным тоном. – Вон Стивена Хокинга фотомоделить предлагали!..

– Человека ценим не за внешность, – согласился и Анатолий. – Шеф, зато самоотверженность в наше время редчайший товар!.. По крайней мере, в европейском мире. Уверен, как случай подвернётся, вы тут же и. Во всей полноте.

– Он уже амбразуры присматривает, – заверил его Влатис. – Как только, так сразу! Ты только электроды загоняй поглыбже, поглыбже. Чтоб до спинного мозга достали, он у людев главнее.

Нервничаем, мелькнула у меня проходная мысль. Ребята стараются весёлым с виду трёпом снять страшное напряжение. Дескать, ничего особенного, рядовой опыт, уже десяток лет пыхтим над этой темой, руку набили.

Явился, распахнув дверь ногой, Страйдер, в руках по старинке распечатанный листок, что пока ещё делается для особо важных документов.

– Шеф, – сказал он, – это список, кому вместе с вами всобачим. Ну не сразу, а когда убедимся, что не останетесь в коме навечно. А то и побахвалиться первенством не сможете. То ли есть нейролинк, то ли брехня всё. А вы наберитесь мужества… завещание написали?.. и пожалуйте на операционный стол.

Он говорил так серьёзно и убедительно, что я вздрогнул.

– Щас?

Он помотал головой так энергично, что уши почти захлопали по черепу, как у спаниэля.

– Что вы, что вы, шеф! Сперва клизму и прочие процедуры. Нехорошо, когда директор обгадится прямо на операционном столе!.. Нам можно, мы же простые, а вам ну никак. Ранг не позволит.

Сбоку Фауст заявил невинным голоском:

– Жаль, софт не совсем готов… Фраерман говорит, только дописывают. Но проверить не успевают.

Бер картинно удивился:

– И что? Мы что, немцы какие-то? У нас прокатит и недоработанное. Шеф сказал, важнее обогнать Запад. Приоритет, значитца!.. На директоре и проверим, а потом можно и на людях. Мы же соревнуемся с прогнившим миром?

Я сказал недовольно:

– Отстаёте, товарищи. Сейчас соревнуемся не только с Западом, но и Востоком!.. Даже с Югом, что совсем ни в одни ворота, но да, там работают очень даже весьма и очень усердно, как и положено конфуцианцам, древним строителям социализма с человеческим лицом. Кто успеет первым, тому пряники со всей деревни!

Страйдер тяжело вздохнул.

– Теперь весь мир одна деревня. Не знаю, радоваться ли?

– Смотря кто спрашивает, человек или этик.

– Я трансгуманист, – ответил он с неуверенностью, – а это накладает. По самые ноздри.

Фауст сказал сбоку:

– Шеф, всё готово.

– Я тоже, – ответил я.



В операционную меня вели едва не под руки, потом присобачили кресло на колёсиках, но сердце всё равно колотится учащённо, а ступни ног похолодели, словно кровь туда перестала поступать вовсе.

Может быть добавочный мандраж из-за того, что ночью спалось не просто плохо, а прескверно. Ежевика свернулась калачиком и вжалась в меня спиной, я привычно обхватил, подгрёб ближе и сделал вид, что заснул, но так и лежал почти час, уговаривая себя отрубиться.

Удалось только под утро, но проснулся до сигнала будильника, чего со мной давно не случалось, и лежал, не двигаясь, чтобы не потревожить мило посапывающее под боком существо.

Всё не просто ускорилось в мире науки и техники. Даже специалисты не успевают рассмотреть, во что нас вносит. И всё меньше народа ликует от такой скорости. Даже молодёжь притихла с заявлениями, что нет никакой движухи.

Сегодня утром поднимался в свой кабинет со стеснённым сердцем, но с благостным видом, я же директор, должен. Вот так знаешь и чувствуешь, будущее надвигается стремительно, и пусть пока неравномерно, но вот-вот охватит весь мир. А мы на самом кончике острия, что вроде бы здорово, но даже из наших кто-то с охотой убежал бы и спрятал голову в песок.

Но не рискнуть испытать нейролинк сегодня, завтра подобное сделают в другом месте. И добро в Новосибирском научно-исследовательском, а если в Калифорнийском или Ляошенском?.. А то и в Ефиопии, где ещё вчера людей ели?

Операционным столом по традиции называют кресло, в котором пациент ждёт, пока изымают крохотный кусочек кости черепа, а затем вводят электроды. Операция занимает несколько минут, в прошлые разы многие отказывались даже от местной анестезии, мозг всё равно не чувствует вторжения, и через десять минут вставали и уходили как бы наслаждаться реабилитационным периодом, но на самом деле просто возвращались на рабочие места, ибо нет лучше отдыха, чем интересная работа.

Знаю процедуру лучше других, сам всё готовил и сто раз проверял, но всё равно внутри начинает трястись, как только представлю, как в мой священный и особо охраняемый мозг начнётся вторжение. Думаю, эта картинка больше всего и пугает нервных алармистов и прочих всяких этиков.

Воображение им настойчиво рисует электроды того размера и формы, которыми пользуются электросварщики на великих стройках. В этом случае мозг, что не имеет болевых центров, моментально обзаводился ими по всей поверхности и даже в глубинах.

По традиции пришлось переодеться в стерильное, хотя я попытался бы и в повседневной одежде, это же не пузо резать, но Анатолий непреклонно напомнил о стерильности, пришлось пройти через необходимые процедуры.

Правда, голову не выбривали, хотя пришлось помыть особым шампунем, просто подготовили крохотный участок размером в сантиметр, а дальше по накатанной, в самом деле никакого вторжения не ощутилось, уже наловчились делать так, будто провели сто тысяч подобных операций.

Глава 10

На какое-то время я впал в состояние грогги, как боксёр, получивший особо сильный удар в голову, когда всё плывёт и колышется, а глюки реальнее реала.

Туман заполнил комнату, потом из него начали проступать очертания комнаты, стены двигаются из стороны в сторону, наконец зрение обрёло такую резкость, что больше встревожился, чем обрадовался, различив мельчайший шрифт на экране компа Фауста, а это на другом конце лаборатории.

Фраерман зашёл сбоку, внимательно всмотрелся в застывшее лицо.

– Шеф, вы как?.. Своё имя можете вспомнить? И дорогу к дому?

Смотрит, как на безнадёжного инсультника, я ответил сиплым голосом:

– Скажи ещё, что пролежал в коме тысячу лет и вообще мы на другой планете.

Анатолий подхватил довольно:

– Ну а как же!.. Мы в бункере. После ядерной войны на Земле погибли даже тараканы. Шеф, вам нужно полежать, ни о чём особенном не думайте, а то мозг может загематомиться, хотя антикоугулянтов вам вкатили две лошадиные дозы…

Я пробормотал:

– Зачем?

Страйдер сказал с другой стороны кресла:

– У Фауста рука дрогнула, срезал половину мозга, пришлось выбросить, но вы же администратор, кто заметит?.. Да всё в порядке, шеф, просто перестраховываемся. Всё под контролем. Минут через двадцать ваши нейроны начнут нащупывать искусственные синапсы, интересоваться, откуда такие умные взялись в их квартире и что умеют делать… Вы как?

– Осваиваюсь, – ответил я сиплым голосом, – мысли пока читать не могу, не дёргайся.

Анатолий вздохнул с облегчением.

– Слава богу! А то уже струсил, что дознаетесь, как я вчера ваш кофе спёр прямо с вашего стола. Правда, не директорского, на такое не рискнул бы, за это расстрел, но вы же по совместительству и глава проекта?

– Сейчас не читаю, – сообщил я, – но через пару месяцев, когда подоспеет прототип четвёртого…

Он сказал с бледной улыбкой:

– В этики уйти, что ли, пока не расстреляли?

– Поздно, – сказал я роковым голосом, – а с этиками разберёмся по законам революционной бдительности.

Он начал отстёгивать зажимы, сперва те, что стальными обручами обхватывают корпус и руки, а в конце отщёлкнул половинки сферы, что зажимают голову с двух сторон так, что не мог даже облизать пересохшие губы.

– Если вертится-кружится шар голубой, посидите, побуддиствуйте.

– В порядке, – сообщил я. – Даже лучше, чем в прошлый раз.

– Стараемся, – сказал он довольно. – Да и вы уже закалённый ветеран. Что-нибудь чувствуете?..

– Не сразу же, – возразил я.

– Да знаю, сперва должны связи установиться, но а вдруг?.. Вы же директор! У директора и физиология директорская. Есть же особая докторская колбаса?

– Директорской нет, – сказал я с некоторым сомнением. – Ну-ка пора вставать.

Я поднялся на ноги, чуть шатнуло, Анатолий и Фауст тут же подхватили под руки.

– Всё-всё, – сказал я. – В порядке… Странно только…

– Что, шеф?

– Насквозь вас вижу, – сказал я со злорадством. – Ага, струхнули?.. А со следующим чипом в самом деле будете двумя жуками на моей императорской ладони.

Мелькнула мысль, что хоть и знаем по мышам, чего ждать, но это в самом деле шеломит, когда могу видеть с такой чёткостью… и вроде бы цветовая гамма расширилась… А эти новые странные цвета, видимо, инфракрасный и ультрафиолет…

– Шеф?

– Возвращайтесь к работе, – велел я. – К концу дня сообщу, есть ли побочки.

– Долговременные, – подсказал Фауст очень серьёзным голосом.

– Долговременных ждать некогда, – возразил я. – Вон даже лекарства выбрасывают на рынок без минимальных сроков испытания. Не мы, так нас. Всё, по местам!

– Подготовиться всей первой группе? – спросил Фауст.

– Погоди, – сказал я. – Проверим, всё ли со мной… как ожидалось.



Кшися уставилась испуганными глазами, будто возвращаюсь в образе страшного динозавра, а я автоматически отметил, что ещё с порога обширной приёмной заметил мелкую сеточку едва-едва намечающихся морщинок у глаз, ярче вчерашнего прочерченные носогубные складки.

– Сиди-сиди, – сказал я отечески. – Всё в порядке. Это так, мелочь… Просто апгрейд. Из обезьяны в человека.

Она вздохнула с облегчением, но всё ещё трусливо, а в глазах невысказанное желание простого человека, что хорошо бы и остановиться, посидеть на травке на обочине дороги, пока другие проносятся на большой скорости на работу и обратно, но отдыхать тоже надо.

Надо, подумал я с сочувствием. Но те, кто пронёсся мимо, могут и закрыть перед нами дверь в завтрашний мир, как только отыщут ключ.

Так что останавливаться нельзя, нельзя, хотя иногда и хочется до свинячьего писка.

В кабинете сел в своё директорское, закрыл глаза. Сквозь опущенные веки сперва увидел радугу, плотную и мохнатую, по краям за красным и фиолетовым ещё цвета, вот как, оказывается, видят инфракрасный и ультрафиолет всякие там пчёлы и тараканы.

Ежевика, стараясь двигаться неслышно, вошла в кабинет и остановилась у двери, но я увидел её в момент, когда она ещё только взялась за ручку с той стороны двери.

– Спасибо, – произнёс я, прислушиваясь к чуть изменившемуся голосу, вроде бы добавилось обертонов, – что не торчала там и не держала меня за руку.

– Потому и пряталась, шеф. Но сейчас вы…

Я ответил честно:

– Справляюсь. Зрение всё ещё улучшается. Даже страшно, на каком пределе остановится. Цветопередача… гм… пусть бы осталась такой хотя бы для бытовых нужд. Не так уж и необходимо человеку различать оттенки ультрафиолета.

Она спросила тихо:

– А звуки?

– Пока на том же уровне, – ответил я. – Фауст уверяет, к слуховым каналам нейроны прорастут не раньше, чем через неделю.

– Значит, будете слышать шёпот даже из соседней комнаты?

Я двинул плечами.

– Не знаю. Не так уж и нужно всё это. Аппаратура справляется лучше, а зачем хозяину перехватывать работу слуг?.. Задача нейролинка установить связь с другими людьми! Даже, если те на другой стороне планеты.

Она сказала серьёзно:

– Меня включат в первую группу?

– Будешь одной из первых, – пообещал я и пояснил неуклюже: – Женщины легче переносят вторжение в мозг.

Она ответила вежливо:

– Вы правы, у женщин мозг примитивнее, почти как у пресмыкающихся… Шеф, не дёргайтесь, а то подумаю, что вам повредили чувство юмора!.. Природа готовила нас к трудным родам, потому операции переносим легче мужчин. Вечером увидимся?

– Надеюсь, – ответил я. – Свари борщ к моему приходу.

Она вскинула брови.

– А что это? Ладно, погуглю.



Мои нейроны оказались достаточно любопытными и дружелюбными, сравнительно быстро установили связи с искусственными.

Анатолий с самым серьёзным видом уверяет, что скорость и полнота общения зависят ещё и от характера человека. Если дружелюбен, то так вплоть до составляющих его атомов, а если обозлён, то и кровяные тельца тоже злые и недружелюбные. Преподносит всё настолько весомо и аргументированно, что уже и я готов поверить в его ретроказуальность.

Вообще-то проблема установки имплантата была решена ещё лет пять назад, сейчас энтузиасты охотно устанавливают добавочные, что несколько расширяют возможности самого мозга, а также позволяют мысленно отдавать приказы кофемолке и другим, менее важным приборам дома, вроде обогревательного котла, солнечным панелям на крыше или электромобилю в гараже.

Есть, правда, и минусы. Некоторые, как вот я сейчас, тоже через опущенные верхние веки видят окружающий мир, в ультрафиолете весьма причудливый и пугающий, словно в фильме ужасов, но хоть и бурчат, но от чипов не отказываются. Привыкну и я.

Минусы могут отыскаться ещё, но всё же, как во всём нашем техническом прогрессе, плюсов уже больше, а то ли ещё будет ой-ой-ой.

Даже в нейролинке четвёртого поколения, который планируется финальным, наворотов должно быть неизмеримо больше. Правда, как подумаю о минусах, бросает в дрожь. Как бы эти минусы не обрушили всё здание, которое человечество выстроило, начиная с пещерного века и до нынешних дней. Человек всё ещё свинья, живёт не умом, а чувствами, испугаться может и своей тени. Да и просто в погоне за желудями может всякое.

В институте никакого ажиотажа, все знали насчёт ускоренной разработки нейролинка третьего ранга, знали, когда и кто, потому лишь с облегчением вздохнули, что всё по плану, без грёбаного человеческого фактора, и продолжали работу.

Мощно включился в наш темп Фраерман, оборудовал свою лабораторию не только по последнему слову техники, но и набрал сотрудников, которых директор в моём державном лице утвердил, не задав ни единого вопроса, на что он только саркастически улыбнулся.

Вообще-то у меня должны быть вопросы, он набрал откровенных фриков, в научных кругах их знают и вежливо, а кто и невежливо, игнорируют, но в наше сумасшедшее время велика вероятность, что именно эти фрики и создадут что-то прорывное.

Ещё у него, как нашего главного железячника, своя секретарша, самая типичная, даже имя Алиса подходит как нельзя больше к её должности. Попробуй любого спросить, как, по его мнению, её зовут, тот назовёт её имя без колебаний и попадёт в точку.

Кто-то даже нарочито путает с именем популярного голосового помощника, простенький такой юмор, когда видят, как по команде «Алиса, подай!», «Алиса, сделай!», Алиса испуганно дёргается за своим столом, а то и вскакивает, готовая куда-то бежать и что-то делать.

Всё-таки переезд в новое здание оказался не раз-два, пришлось трижды съездить в Академию наук лично, подписывал бумаги, принимал дела, расписывался, отбояривался от племянников и племянниц вельможных чинов, которых пытались всучить на новые места за туманные обещания всяческой помощи и покровительство.

В последний раз при визите в старое здание Академии наук взял с собой Фауста, тот ладит со всеми, даже у чиновников на хорошем счёту, редкое качество, словно не разработчик софта, а глава пиарагентства в дипломатическом корпусе.

Увязался и Марат, нужно кое-что захватить из того, что оставил, а оказалось нужным позарез, так бывает, да и неплохо что-то перетереть со старыми коллегами, кого-то из смежников попробовать сманить на новую старую работу.

Бронник за последний месяц похудел, хотя и раньше был сухощавым и жилистым, выглядит так, словно заново перековали в горне, скулы заострились, нижняя челюсть выступает вперёд заметнее, только взгляд такой же острый и внимательный.

– Как, – сказал он, пожимая руку, – как уживаетесь?

– С сотрудниками?

Он скупо улыбнулся.

– С новым нейролинком. Слышал, просто невероятные способности?

Я покачал головой.

– Ничего подобного. Всего лишь прелюдия к завершающему шагу. Расширение коммуникаций, готовность к подключению к Большому Адаму. Конечно, практически знаю всё, что создало человечество, только вот как применить?

– Всё придёт, – сказал он успокаивающе. – Всё равно шаг огромный. Какая-то помощь нужна?

– По мелочи, – заверил я. – Всего лишь подобрать хвосты, но для нас существенные. Спасибо за помощь, мы постараемся не докучать.

Все же на меня смотрят с любопытством. Как же, первый в мире человек, у которого нейролинк третьего уровня, пусть даже пока что работающий на треть мощности прототип. И хотя всё вроде бы буднично, никаких фанфар, но здесь не люди с улицы. Профи понимают, теперь всего шажок до Великолепного и Жуткого Перехода, за которым неизвестность, что пугает даже нас.

Процесс полного сращивания моих нейронов с теми, что торчат из чипа, ещё долгий, но уже сейчас не просто быстрый и мгновенный доступ в инет, у многих подобный чип за ухом, а то и под черепной коробкой, но у меня уже, на этом первом этапе внедрения, полная и практически усвоенная информация, уже как бы рассованная по полочкам в моём черепе. Хотя вообще-то в облаке, но при нынешней скоростной связи и мгновенном поиске впечатление такое, что всё уже аккуратно разложено по ячейкам в моих извилинах.

Я вижу все научные разработки, выложенные в инет, и понимаю почему многие перестали выкладывать в сеть, а пересылают друг другу по защищённым каналам.

Силовики и так с ног сбиваются, отыскивая умельцев, что в домашних лабораториях мастерят вирусы. Большинство просто для потехи, интересно же менять живое, но есть такие, что не прочь стереть с лица земли всё человечество только за то, что Люська не хочет трахаться с ними, а предпочитает их приятелей.

Угроз с каждым днём всё больше, нейролинк уже не просто помощь в освоении мира, а вопрос выживания человечества. Хошь не хошь, свобода это или насилие и тоталитаризм, но нейролинку быть, и людям быть подключёнными, иначе гибель всем. Прогресс не остановить, даже если приносит неудобства. Большой Адам развивается по своим законам, а мы только исполняем его волю.

Даже заповедников для отсталых и несогласных не останется, это сказочка для тех, кто хотел бы остаться в прежнем уютном мирке, где за ним никто не наблюдает.

Не будет таких мирков.

Когда уходили, Марат толкнул Фауста и шепнул:

– А вон прибыл и новый глава комитета по этике!.. Да не там, вон из машины выходят. Важные, как гуси.

Глава 11

Я видел, как у подъезда остановился роскошный «Бентли», мне даже показалось, что за рулём сидит живой человек, но нет, там только массивная баранка с рулём, старая модель, теперь всё управление авто упрятано от человека подальше.

Вышли и беседуют с встречающими из Академии трое. Главу по этике сопровождают чиновники среднего ранга, страстно озабоченные как бы подняться ещё выше, это читается издали по телодвижениям и заглядыванию в глаза главе.

Сам Константинопольский на их фоне выглядит настоящим интеллигентом, высокий, стройный, с хорошей сухощавой фигурой, прекрасно и чуточку старомодно одет, в шляпе.

Я почти увидел в его руке тросточку из модного во времена Чехова ясеня.

Марат тихонько ржанул, я спросил тихо:

– Почему комитета? Ты ж говорил, совета?

– Переименовали в комитет, – ответил он шёпотом. – Не совсем законно, а что у нас законно? Только бесполезное! А вот если назваться комитетом, то влияния и полномочий больше. За такими орлами нужен глаз да глаз. Только и смотрят где бы что урвать… Прошу любить и жаловать, это сам Адриан Константинопольский, доктор по проблемам этического характера. У него только в этом году уже десяток публикаций в философско-религиозных журналах.

Я спросил с недоверием:

– И это знаешь?.. Тебя бы в разведку!

– Всё в открытых источниках, – ответил он недовольно, – надо знать, где читать.

– Константинопольский, – пробормотал я. – Какое-то… слишком уж вычурное имечко. Наверняка ещё и гордится.

– В Штатах бы сократили до Кона, – педантично заметил Фауст. – Или до Конса. Там физически не могут произносить длинные слова. Хотя вообще-то штатовцы испорченные немцы, должны бы обожать длинноты.

– А имя? – сказал Марат. – Знаю только одного Адриана, что выкопал Адриановы Валы.

Фауст уточнил скромненько:

– Насыпал.

– Комитет по этике, – пояснил Фауст, – это в сокращении. Там название такое длинное и вычурное, начало забудешь, пока до конца доползёшь. Зато звучит настолько важно, что хочется шапку снять.

– У него шляпа, – напомнил Марат, – а ты что, в детстве шапки воровал?

Фауст воззрился в недоумении, словно Марат предложил что-то совсем уж непристойное.

– Ты чего?

– А я снимал с прохожих, – признался Марат. – Признаюсь сейчас, всё равно с нейролинком ничего не скроешь. Вообще-то мы дверь такого ада открываем… Да какие двери, ворота! Вообще стены убираем, если между нами, девочками.

Фауст сказал раздражённо: