Юрий Сотник - Тайна бабушкиного парика

МАЛЕНЬКАЯ ДЕТЕКТИВНАЯ ПОВЕСТЬ

I

Тринадцатилетняя Алена болтала со своей одноклассницей Зюлейкой (сокращенно — Зушка), когда к ней в комнату вошел пятилетний Левка. За ним следовал фокстерьер Тявка.

— Ты мой пистолет не видела? — уныло спросил Левка.

— Не видела. У бабушки в комнате посмотри.

— Я там смотрел уже.— Левка заглянул под кушетку, на которой сидели подруги.— Может, его Тявка в кухню затащил,— сказал он и удалился.

Хлопнула входная дверь. Через минуту послышался веселый голос бабушки:

— Алена, ты дома? А ну, скорей сюда! Алена и Зюлейка побежали в другую комнату. Возле бабушки приплясывал на задних лапах фокстерьер Тявка, царапая передними лапами ее ногу. Бабушка говорила ему: «Тявка, отстань! Тявка, юбку порвешь!», а сама смотрела на свое отражение в большом зеркале, слегка поворачивая голову то вправо, то влево. На голове ее красовался роскошный парик, волнистый, совершенно седой, с легким голубоватым отливом.

— Ну, как? — спросила бабушка, повернувшись к девочкам, и подбоченилась.

— Бабушка! Здоровски как!..

— Лялька, сколько раз тебе говорила, чтобы ты оставила свой дворовый жаргон. Почему не сказать: «хорошо» или «прекрасно», на худой конец «здорово»?— Бабушка заулыбалась и снова обратилась к зеркалу: — Ничего себе, а? В понедельник у меня на работе все бабы умрут. Одни от зависти, другие — со смеху.

Девочки молчали, глядя на парик. Обе понимали, что сбылась давняя мечта Людмилы Федоров

ны. Женщина, полная энергии, она поседела очень рано и стала красить волосы. Наконец, ей надоело каждые две недели ходить в парикмахерскую и тратить много времени на сидение в очереди к любимому мастеру и на сидение перед зеркалом у этого любимого мастера. Волосы у Людмилы Федоровны были пышные, они как-то сами собой укладывались в ладную прическу, и она решила, что естественная седина ей даже подойдет. Но вот беда: пока седые волосы будут отрастать, ее голова надолго останется пегой: часть волос будет крашеная, а другая часть — седая. Бабушка решила потратиться и сделаться седой сразу, купив себе соответствующий парик.

Это оказалось делом нелегким. Парики продавались во многих комиссионных магазинах, но такого, какой понравился бы Людмиле Федоровне, нигде не было. И вот, наконец, сбылась ее мечта!



— Представляете,— говорила она, все еще глядя в зеркало.— Захожу в наш угловой комиссионный и вдруг смотрю — висит! Тявка, пошел вон! Отстанешь ты от меня, наконец?!

Тоненькая смуглая Зушка обошла вокруг Людмилы Федоровны, оглядывая ее со всех сторон.

— Вы в этом парике на старинную маркизу похожи,— сказала она.— Только знаете что, Людмила Федоровна? У вас сзади свои волосы сильно торчат.

— Да ну! Где?

— Вот... сзади. На шее.

Людмила Федоровна повернулась лицом к зеркалу, скосив глаза на свое отражение.

— И правда,— сказала она, снимая парик.—

Побегу в парикмахерскую, пусть обкорнают.

Алена спросила:

— Баб... А можно нам с Зушкой примерить парик?

— Примеряйте. Потом в шкаф положишь.

Алена надела парик, повертелась перед зеркалом, но тут раздался телефонный звонок. Отдав парик Зушке, Алена вышла в переднюю и через несколько секунд крикнула оттуда:

— Зушка, бежим! У Витьки два билета в кино пропадают на восемнадцать тридцать. Говорит, обалденная картина.— Она подбежала к вешалке и накинула плащ.— Лева, если бабушка придет, скажи, мы в кино... Будем около восьми.

Лева не ответил. Он продолжал искать пистолет. Фокстерьер Тявка попытался выйти с девочками из квартиры, но те его прогнали и захлопнули за собой дверь. Огорченный Тявка поплелся в комнату бабушки и забрался на тахту, что ему делать запрещалось. На тахте он увидел парик и заинтересовался им. Взяв его в зубы, Тявка спрыгнул с тахты и отправился с ним в кухню.

Здесь, рядом с газовой плитой, накрытое фанеркой, стояло ведро для кухонных отбросов, которое несколько раз в день выносилось к мусоропроводу на лестнице. Из ведра, как всегда, тянуло чем-то вкусненьким. Тявка давно научился сбрасывать фанерку, чтобы заглянуть в ведро, но, опираясь лапами на край ведра, он несколько раз его опрокинул, и каждый раз получал за это порку. Однако сейчас все старшие ушли, а Левка был где-то далеко, и Тявка подумал, что можно рискнуть. Бросив парик на пол, он потянулся к фанерке. Тут в передней раздался стук. Это означало, что пришел кто-то из Левкиных друзей, которые до звонка не дотягивались и стучали в дверь каблуками. Тявка считал своим долгом встречать любого пришедшего в передней. Если являлся посторонний, надо было сердито полаять, если кто-нибудь из своих — повизжать и попрыгать перед ним.

Пришел пятилетний Олежка, живущий в соседнем подъезде. Он держал в руках зеленый пластмассовый пистолет.

— Ой! — радостно закричал Лева.— Мой пистолет! А я его ищу, ищу!..

Гавкнув для проформы на О лежку, Тявка вспомнил о ведре и побежал обратно в кухню.

— Ты его во дворе на лавочке забыл,— сказал Олежка, протягивая пистолет Леве.

— О-ой! А я его ищу, ищу, ищу!..

В этот момент в кухне что-то загремело.

— Тявка опять ведро перекувырнул,— сказал Лева, и мальчишки бросились в кухню.

Выскочив оттуда, Тявка прошмыгнул мимо них и скрылся в неизвестном направлении.

II

Возвращаясь из кинотеатра, Алена с Зюлейкой (они жили тоже в одном доме) обнаружили во дворе Леву, который околачивался в кругу людей своего возраста. Сестра напустилась на него:

— Тебе кто позволил без спросу из дома выходить?! Бабушка не вернулась? А если бы я и бабушка до ночи не вернулись, ты как бы домой попал?

На все эти вопросы Левка дал только один ответ:

— Меня Олежка позвал. Он нас мороженым угощал.

Алена простилась с Зушкой и отправилась с братом домой. Когда они поднимались в лифте, Левка похвастался:

— Я целую пачку пломбира съел. За сорок восемь копеек.

— Что-о? Вот такую пачку! Ну, ты совсем глупенький, да? Ты не понимаешь, что можешь серьезно заболеть?

— А у меня и так уже горло немножко болит,— самодовольно подтвердил Лева.

Отец и мать Алены с Левкой работали в одной геологической партии. В первых числах мая у них начинался полевой период, поэтому Людмила Федоровна почти все лето проводила с внуками одна. Когда ребята вошли в квартиру, она еще не вернулась.

У Алены была отдельная маленькая комната, и она ушла к себе. Лева послонялся некоторое время по квартире, отмахиваясь от Тявки, предлагавшего поиграть в мяч, проколотый его зубами. Потом Лева забрел в комнату родителей и прилег там на диване, хотя его собственный диван стоял в комнате бабушки.

Людмила Федоровна вернулась примерно через час.

— В этой парикмахерской всегда очередь,— заговорила она в передней.— А уж в субботу... целую вечность просидела. Алька, где ты там? Иди посмотри, как меня обкорнали.

Алена вошла в комнату, где бабушка снова стояла перед зеркалом.

— Ну, как? — спросила та.— Теперь ничего торчать не будет?

— Ничего, бабушка. Только тебе очень не идет такая стрижка.

— Ну... на работе никто ее не увидит, а дома вы уж как-нибудь меня потерпите.— Бабушка подошла к большому шкафу и открыла его. Там на верхней полке лежали головные уборы и коробки с обувью, а пониже висели платья.— Так! А где же парик? Ты куда его положила?

— В шкаф, наверное. Его Зушка после меня примеряла.

— На верхней полке его нет. Может, она его вниз положила?— Людмила Федоровна наклонилась и, отстраняя висевшие платья, осмотрела всю нижнюю часть шкафа.— И внизу его нет... Позвони Зушке. Спроси, куда она его дела.

Алена вышла в переднюю, поговорила с Зушкой и вернулась в комнату смущенная.

— Она... она говорит, что на тахту его положила...

— Ну, что за дура твоя Зушка! Бросить такую вещь на тахту!

— Потому что мы торопились... Витька позвонил, что у него пропадают два билета в кино, и мы...

— «Торопились»! А теперь его Тявка, должно быть, утащил и, может быть, разорвал в клочья!

— А может, Левка взял?

— Может, и он,— сказала бабушка и громко позвала: — Лева!

Лева не отозвался. Алена заглянула в кухню, потом в свою комнату и, наконец, обнаружила брата в комнате родителей. Он дремал, свернувшись калачиком, подложив себе ладони под щеку.

— Лева!

— Ну?— отозвался тот, не открывая глаз.

— Ты бабушкиного парика не видел?

— Ым...— коротко мыкнул Лева и продолжал дремать.

Алена повысила голос.

— Лева, проснись! Ты бабушкин парик не брал?

Лева приоткрыл глаза.

— Ой, ну ничего я у бабушки не брал! — ответил он капризно, и веки его снова сомкнулись.

Из своей комнаты Людмила Федоровна услышала этот ответ.

— Тогда, значит, Тявка,— сказала она.

Бабушка и внучка, подобно Левке, искавшему

пистолет, стали ползать всюду, заглядывая под

тахту, под Левкину кушетку, под диваны, кресла, газовую плиту и под стол со стульями в кухне.

Нет, это какая-то мистика! — сказала Людмила Федоровна, прекращая поиски.— Ну, не мог же он съесть парик целиком! Вари пельмени. Пора ужинать.

В это время зазвенел звонок. Тявка и на этот раз полаял только для приличия: это пришел старый друг покойного мужа Людмилы Федоровны Клим Карпович — грузный человек с белыми торчащими ежиком волосами. Снимая плащ, он воззрился на Людмилу Федоровну.

Ничего себе! Что это ты... Как мальчишка тридцатых годов. Под полубокс постриглась.

Бабушка с Аленой рассказали о покупке парика, о его исчезновении, о том, как искали парик и нигде даже следов не нашли.

— Левка не мог утащить?

Спрашивали его. Не видел он парика.

— Значит, плохо искали,— сказал Клим Карпович и заглянул в комнату бабушки.— Под тахтой смотрели?

— Господи! Да говорю тебе, везде смотрели!

— Значит, плохо смотрели. В шкафу смотрели?

— Господи!..— повторила бабушка. Алена пожала широкими плечами и ушла готовить пельмени. Она недолюбливала Клима Карповича за его самоуверенный командирский тон и манеру вести себя, словно он не в гости пришел, а к подчиненным по службе.

Клим Карпович вошел в комнату бабушки, медленно опустился на четвереньки и стал обследовать пространство под тахтой. Несмотря на свою грузность, он занимался этим так добросовестно, что почти касался пола то одной щекой, то другой. Он даже убрал из-под тахты бабушкины шлепанцы, чтобы лучше все видеть. Затем, тяжело опираясь на тахту, он поднялся и открыл бабушкин гардероб.

— Да смотрела я там уже! Смотрела! — с раздражением сказала Людмила Федоровна.

— Может, плохо смотрела.

Людмила Федоровна ушла в кухню и принялась накрывать на стол.

— Теперь не угомонится, пока всю квартиру не перероет, — проворчала она.

Минут через пять Клим Карпович заглянул в кухню.

— Под Левкиной кушеткой тоже нет,— сообщил он.— В бельевом шкафчике тоже... В ящике для постельного белья — тоже.

Сказав это, он удалился в Аленину комнату. Та на цыпочках отправилась за ним и тут же вернулась.

— Мои книжные полки обследует,— доложила она шепотом.

Через несколько минут Людмила Федоровна позвала из кухни:

— Клим! Иди пельмени есть!

— Пельменей не буду, а вот от чая не откажусь. Тут у Алены пыль под диваном. Пылесосить пора.

С пельменями, однако, пришлось подождать. Людмила Федоровна позвала ужинать Леву, но тот не откликнулся. Алена сказала, что он спит в комнате родителей.

— Что это так рано?— заметила бабушка.— Обычно его в постель не загонишь.— Она ушла к Леве, и скоро послышалось: — Левка, проснись! Ты что это улегся? Плохо себя чувствуешь? Алена, у него лоб горячий. Неси градусник!

Когда Алена вошла с градусником, Левка уже сидел на диване, а бабушка расспрашивала внука о его самочувствии.

— Фофло поит,— ответил Левка.

— Горло болит?

Левка кивнул.

— Лоать пойно.

— Глотать больно?

Левка опять кивнул.

— Еще бы! — сказала Алена.— Он вот такую пачку пломбира съел. Двести граммов! Его Олежка угостил.

— Ну, что за родители у этого Олежки! — возмутилась бабушка.— Как можно малышу давать такие деньги! Он ведь не только Левку угостил, наверно, и сам столько же съел, если не больше!

Она крикнула гостю, что с чаем придется подождать, заболел Левка. Клим Карпович ответил, что он не торопится. Сообщение о Левкиной болезни его нисколько не взволновало. Он осмотрел ванную комнату, заглянул в туалет и перенес свои поиски в кухню.

III

Температура у Левки оказалась тридцать восемь и восемь. Его быстро уложили в постель на кушетке в общей с бабушкой комнате. К счастью, в доме жила пенсионерка Роза Яковлевна, которая до недавнего времени работала детским врачом. Соседи по дому, имевшие детей, обращались к ней за помощью в экстренных случаях, и она никому не отказывала.

— Удивительно! — сказала она, осмотрев Лев-кино горло и прослушав его легкие.— Просто эпидемия какая-то! Это у меня уже четвертый пациент за сегодняшний вечер. Уже после того, как вы позвонили, еще Волковы из семидесятой квартиры сигнал бедствия подали.

Ей сообщили, сколько пломбира Левка съел без ведома старших, и Роза Яковлевна, уже в передней, пробормотала:

— Мне про мороженое тоже что-то говорили. Не помню — кто именно. Как-то мимо ушей пропустила.

Левку по указанию Розы Яковлевны напоили подогретым молоком с содой, обмотали его горло шерстяным шарфом, и он тут же уснул. Теперь можно было ужинать.

Клим Карпович уже сидел в кухне, прихлебывая из стакана чай, который он сам заварил. Людмила Федоровна снова предложила ему пельменей.

— Не буду,— пробасил он.— После семи ничего не ем. Ну, так вернемся к парику. В квартире его действительно нет. К вам кто-нибудь посторонний заходил?

— Никаких посторонних,— сказала Алена, прожевав пельмень.

— Зушка, правда, была,— вставила Людмила Федоровна.— Но это свой человек.

Клим Карпович откинулся на спинку стула.

— Постой, постой!.. А кто это такая— Зушка?

— Ну, Зюлейка Асвадурова, подруга Аленки. Ты ее видел не раз.

— А-а! Помню, помню. Смазливенькая такая.— Клим Карпович отодвинул от себя стакан, сам подался вперед и, широко положив локти на стол, уставился на сидевшую перед ним Алену.

— Так-так! Ты давно знакома с этой... с Зю-лейкой?

Алена почуяла недоброе. Широкое скуластое лицо ее порозовело.

— Так... Господи!.. Мы же с детского садика и в одном классе всю жизнь...

Не меняя позы, Клим Карпович посмотрел на Людмилу Федоровну.

— Значит, Левку спрашивали, говорит, что не брал парика?

— Не брал,— ответила Людмила Федоровна.

Клим Карпович посмотрел на стол, опустив голову, помолчал, подумал.

— Ну, этот врать не будет. Не дорос еще. Да и в крови у него честность. Я как-то вынимал в передней перчатки из пальто и уронил трешку. Другой бы наступил на нее да подождал, пока я уйду. А этот— нет! Подскочил ко мне и говорит: «Дядя Клима, вы уронили».— Клим Карпович поднял голову.— Дорогой парик? — спросил он Людмилу Федоровну.

— Сто тридцать.

— Н-нда! Сумма.— Клим Карпович снова уставился на Алену.— Теперь давай по порядку: расскажи, что вы делали после ухода бабушки в парикмахерскую?

Людмила Федоровна даже усмехнулась, следя за этим допросом. Клим Карпович, подавшись вперед, смотрел на Алену, а сердитая Алена, тоже не мигая, смотрела на него круглыми голубыми глазами.

— Ну, что делали? Стали парик примерять... Потому что бабушка разрешила нам его примерить.

— Так. Стали парик примерять. Кто первый его примерил?

— Ну, я примерила. А что?

— Значит, ты первая примерила, а потом стала примерять эта... как ее? Зушка? Зушка-подружка.

— Да! — уже с вызовом, еще больше округлив глаза, отчеканила Алена.— Стала примерять «Зушка-подружка». Ну, и что?

— Спокойно, спокойно! А ты присутствовала?

— При чем тут присутствовала?

— Ну, когда Зушка примеряла парик.

Алена вздернула плечи.

— Ну, а где я еще могла быть?

И тут вмешалась Людмила Федоровна.

— Лелька, постой! Ты ведь мне сама сказала, что зазвонил телефон и ты убежала в переднюю.— Она обратилась к гостю.— Понимаешь, я им велела убрать парик в шкаф, а когда он пропал, Алена позвонила Зушке и узнала, что та бросила его на тахту.

— Ну, бросила, потому что очень спешила.— Алена уже не смотрела в упор на Клима Карповича. Глаза ее беспокойно двигались, и в них даже поблескивали слезы.

А Клим Карпович по-прежнему смотрел на Алену неподвижно, как удав на кролика.

— Так-так! Очень спешила. Ну, а ты видела, как твоя Зушка бросила парик на тахту?

Алена оцепенела. У нее в голове уже вертелась фраза: «Да, видела! Собственными глазами видела!» Но что-то помешало ей громко выкрикнуть это. Ей казалось, что если она скажет такое, то она как-то внутренне предаст Зушку, как бы сама поверит, что Зушка оказалась воровкой и ее лишь надо спасти от возмездия. И Алена ответила с еще большим вызовом:

— Врать не буду, не видела. Я уже плащ в передней надевала. Ведь до начала кино минут пять оставалось! И все равно я знаю, что Зушка не брала.

— Как фамилия твоей Зушки?— спросил Клим Карпович.

— Асвадурова. А что?

— В какой квартире живет?

— В семнадцатой. А вам зачем?

Клим Карпович пометил что-то в своей записной книжке, сунул ее обратно в карман и откинулся на спинку стула.

— Ну-с, Людмила, давай составлять заявление.

Людмила Федоровна вытянулась в струнку на

своем стуле.

— Зачем? Куда?

— В милицию. Потребуем, чтобы сделали обыск у этих... У Асвадуровых.

Людмила Федоровна долго не могла набрать в легкие воздуха. Наконец, заговорила:

— Нет уж, Клим! Асвадуровы — наши старые друзья, честнейшие люди, и чтобы к ним с обыском?! Нет уж, Клим, ты тут, пожалуйста, не вмешивайся.

Вполне допускаю,— медленно, тяжело проговорил Клим Карпович,— Асвадуровы честнейшие люди.— Он вдруг обратился к Алене:

— Ну-ка, скажи: как твой возраст называется?

— Какой... возраст?

— Ну, вот в котором ты сейчас находишься.

— Ну... ну, подростковым называется.

— А еще как?

Алена пожала плечами, а Клим Карпович поднял толстый палец высоко над головой и почти загремел:

— Трудный возраст! Опасный возраст! Да, вот именно опасный.— Он опустил палец и немного сбавил тон.— Эта Зушка могла быть ангелочком с крылышками, но наступил переломный момент, и она покатилась, пошла под уклон. А окружающие, и ты в том числе, этого не замечают. И еще долго не будут замечать, если вовремя не пресечь.

И Алена и ее бабушка одновременно заговорили, что они слишком давно и хорошо знают Зушку, чтобы не заметить малейшей перемены в ее характере или поступках, что такие, как Зушка, никогда не станут на скользкую дорожку. Клим Карпович всем корпусом повернулся к Людмиле Федоровне.

— Слушай, Люда. Ты в чудеса веришь?

— Не задавай глупых вопросов.

— Ты уверена, что Левка не брал парик?

— Уверена. Он врать еще не научился.

— Так вот, посуди сама: Левка парика не брал. Всю квартиру дважды обыскали— парика нет. Была минута,— Клим Карпович снова поднял палец, но тут же опустил,— была всего какая-то минута, когда Алена не видела, что Зушка делает с париком. Так на кого же остается думать? Тут ведь только два варианта: либо Зушка взяла парик, либо его взяла Алена и успела вынести из квартиры. Есть, впрочем, и третий вариант: обе действовали сообща. Ты такое про Алену можешь подумать?

Людмила Федоровна отрицательно покачала головой, помолчала, судорожно глотнула, потом просительно обратилась к внучке:

— Алька! Может, действительно другого вывода сделать нельзя? Может... может, Зушка попала в какое-нибудь отчаянное положение... Может, она под чьим-то давлением это...

Алена не отвечала. Она уже плакала. Плакала беззвучно, сердито скривив сжатые губы.

— Ну-с, так! Значит, пиши заявление,— сказал Клим Карпович.

Людмила Федоровна вскочила.

— Нет, Клим! Прошу тебя в это дело не вмешиваться. Я сама расскажу Асвадуровым, как у меня пропал парик, и если найдут его, то сами принесут.

— А если не принесут? Если не захотят, чтобы на их дочку легло пятно?

— Ну, тогда черт с ним, с париком, черт с ними, с деньгами,— почти закричала Людмила Федоровна.— Не могу я унижать людей, с которыми столько лет дружила! — Она помолчала и добавила уже грустно: — Только это ужасно будет — ходить с головой, как у общипанной курицы.

Клим Карпович встал, отхлебнул из стакана чай, отодвинул ногой стул.

— Значит, таким образом. Если ты отказываешься писать заявление — напишу я. Это мой долг перед покойным другом: защищать от прохвостов его вдовушку— интеллигентную размазню.

— Клим! Ты этого не сделаешь!

Клим Карпович продолжал как ни в чем не бывало:

— Завтра воскресенье, с утра я на рыбалке. Если к вечеру парика не будет— в понедельник напишу. Участковый у нас общий: в одном микрорайоне живем.

Он двинулся в переднюю. Людмила Федоровна — за ним, а за ней — Алена.

— Клим! — голос Людмилы Федоровны звенел.— Если ты это сделаешь — мы поссоримся! Навсегда поссоримся!

— Ссорься. Потом спасибо скажешь. И прощения попросишь.

— Ненавижу этого Клима! — прошипела Алена, когда тот ушел.

— Никогда не понимала, что хорошего находил мой Петр в этом типе,— пробормотала бабушка.

IV

В ту ночь обе долго не спали. Алена ворочалась в своей постели и слышала, как бабушка шаркает шлепанцами в пустой комнате родителей.

Утром Левкино горло болело уже меньше, но он сильно хрипел, и температура у него держалась. Позавтракав, Людмила Федоровна отправилась в аптеку за лекарствами для внука, потом— на рынок, потом— в магазин. Алена в тоске слонялась по квартире. Ей все казалось, что при расследовании, которое вечером проводилось, они с бабушкой сделали какой-то промах, упустили какое-то важное звено в цепочке вчерашних событий. Она всем существом чувствовала, что остался крошечный кончик какой-то ниточки, ухватив который можно размотать весь клубок. А вот найти этот кончик, ухватить она его не может. Это ощущение было так остро и сознание своего бессилия так горько, что Алена легла лицом вниз на своей кушетке и зарыдала чуть ли не в голос.

Вдруг словно пружина подбросила ее, и Алена вскочила на ноги. Ей вспомнилось выражение: «свежая голова». Его Алена не раз слышала от своего дяди— сотрудника крупной газеты.

«Свежая голова» — это дежурная должность, на которую сотрудников редакции назначают по очереди. Назначенный «свежей головой» с утра на работу не приходит. Он является в самое горячее время, незадолго до сдачи очередного номера в печать. К концу рабочего дня все уже утомлены, заморочены, могут вкрасться неожиданные ошибки, возникнуть неожиданные, казалось бы, неразрешимые вопросы. Вот тут и выручает редакцию сотрудник, который весь день был избавлен от работы, а потому и является со свежей головой.

Дом, в котором жила Алена, состоял из двухсот квартир, и здесь было полно «свежих голов» из Алениной школы, к которым она могла бы обратиться за помощью. Она предпочла позвонить Косте Ляпину, дружившему и с ней, и с Зушкой с детского сада.

— Костя, ты что сейчас делаешь?

— Читаю.

— Может быть, детектив? — с надеждой спросила Алена.

— Не. Не люблю детективов.

— Почему?

— Да ну их!.. Лень голову ломать: кто убил да почему... Есть, правда, детективы, где сразу Знаешь, кто преступник, тогда интересно: как он выпутывается, как ему ловушки ставят, как...

Костя был не прочь продолжать разговор на эту тему, но Алена перебила его:

— Ну, ладно! Все равно приходи. Только скорей. Мне свежая голова нужна.

— Что?

— Потом объясню.— Алена повысила голос.— Костька, только быстрей, мигом! У меня беда!

— Иду.

V

Минут через пять «свежая голова» сидел на кушетке в комнатке Алены. Сама она от возбуждения сидеть не могла. Ходила туда-сюда, рассказывая о том, как бабушка ушла в парикмахерскую, как позвонил по телефону Витя, как они с Зушкой убежали в кино, как потом обнаружилась пропажа. Рассказала о безуспешных поисках парика и про обвинение, возведенное Климом Карповичем на Зушку.

Внешне Костя выглядел невзрачно. Старенький тренировочный костюм, волосы неопределенного цвета, по которым не разберешь: блондин перед тобой или шатен. Большие серые глаза смотрели без всякого выражения, и не на Алену, а куда-то в угол комнаты. Рот у Кости слегка был приоткрыт, и это придавало его лицу глуповатый вид. Но Алена знала, что внешность обманчива. Закончив свой рассказ, она остановилась перед Костей и стала осторожно постукивать себя кулаком по лбу.

— И, понимаешь, у меня вот тут сидит... что-то мы с бабушкой упустили. Ниточку какую-то... Самый кончик ее.

Костя поднял на Алену свои большие скучные глаза и тут же их опустил.

— Если кончик ниточки...— тихо сказал он, глядя на свои полукеды,— то его надо искать где-то раньше. Повтори все сначала.

— Значит, бабушка ушла, и я стала примерять парик.

— Нет, ты давай с самого, самого начала,— сказал Костя, по-прежнему глядя вниз.

— Ну, пришла бабушка и объявила, что купила себе парик.

Не поднимая головы, Костя загнул большой палец на левой руке.

— Пришла бабушка и сказала, что купила парик,— повторил он.— Дальше что?

— Дальше она позвала нас в комнату и стала примерять парик.

Костя загнул указательный палец.

— Позвала в комнату и стала примерять парик. Больше никто не присутствовал?

— Ну, Тявка вертелся около бабушки.

— Тявка вертелся.— Костя загнул средний палец.— Больше никого?

— Никого. Я Левку позвала, иди, мол, посмотри на бабушку, но он не пришел: пистолет свой искал.

Безымянного пальца «свежая голова» загибать не стал. Он положил ладони на колени и поднял большие неподвижные глаза на Алену.

— Погоди. Ты сказала Леве: «Посмотри на бабушку» или: «Посмотри на бабушкин парик»?

Разинув рот, Алена несколько секунд смотрела на Костю диким взглядом, потом тихо вскрикнула.

— Вот она!.. Ниточка! — Она бросилась вон из комнаты, а «свежая голова» неторопливо последовал за ней.

Левка сидел в постели и читал по складам какую-то книжку с цветными картинками. Алена тяжело дышала от волнения, но все же, прежде чем приступить к делу, спросила:

— Ты, Лева, как себя чувствуешь?

— Лучше,— ответил Лева.— Он говорил уже довольно отчетливо, но все-таки сипел.— У меня уже хорло почти не полит.

Алена придвинула к Левкиному дивану два стула, предложила сесть «свежей голове» и села сама.

— Лева,— заговорила она мягко.— Скажи мне, пожалуйста: ты знаешь, что такое «парик»?

Лева качнул головой, все еще глядя в книгу.

— Не снаю,— просипел он.

Алена завертела ладонями над своей головой.

— Ну, это штука такая... пышная, пышная, белая, белая... Много-много белых волос.

Лева уже оторвался от книги и смотрел на сестру.

— Симняя шапка? Пелая?

— Ну да! Ну да! — почти закричала Алена.— Но это не шапка, а... ну, похожа на прическу... Ты видел такую штуку?

— Фидел. Я ее Олежке подарил.

— Что-о? Какому Олежке?

— Ифанову. Он мой пистолет нашел.

Что тут началось! Минут пять Алена металась по комнате с криками о том, каких денег стоит парик, как счастлива была бабушка, купив его, как Зушку из-за этого парика дядя Клим обвинил в воровстве. Левка сначала только плакал, потом стал рассказывать в свое оправдание, что привело его к такому ужасному преступлению.

Его рассказ я приводить здесь не буду. Он был слишком путаным, сбивчивым и часто прерывался слезами. Я лишь кратко изложу то, что удалось выяснить Алене и «свежей голове».

Вбежав в кухню, ребята увидели такую картину: мусорное ведро лежало на боку, круглая фанерная крышка валялась рядом, а перед самым ведром, слегка присыпанный картофельными и морковными очистками, белел бабушкин парик.

Лева поднял его и отряхнул от мусора. Посмотрев на находку, друзья уставились друг на друга. Розовый пухлощекий Лева широко раскрыл голубые глаза, а тощий узкоплечий Олег, наоборот, нахмурился так, что над переносицей его образовались вертикальные морщинки.

— Что это?— спросил он.

Лева повертел парик.

— Не знаю. Наверно, шапка зимняя.

— А зачем ее выбросили?

— Не знаю. Может, потому что уже немодная.

— Это как— немодная?

— Ну, которую теперь не носят. Бабушка или выбрасывает их или отдает кому-нибудь. Мама и папа даже ссорятся с ней, потому что бабушка неб ереж л ив ая.

Тощий Олежка пристально смотрел на парик.

— Ну-ка, дай я примерю.

— Примеряй.

Олег надел «шапку», и та закрыла ему глаза и нос.

— Она тебе велика,— заметил Лева и, помолчав, добавил: — Конечно, немодная. Ты на ком-нибудь такие шапки видел? Их, может, носили, когда нас даже на свете не было.

Олег снял «шапку», вывернул ее «мехом» внутрь и о чем-то долго думал, еще больше нахмурив брови. Наконец, он посмотрел на друга.

— Лев! Дай ее мне. Ведь она тебе не нужна?