Глава 13
Какое-то мгновение она колебалась, потом написала «свое» имя: Джейн Уилсон — и адрес: Сан-Антонио, Техас. Ничего не поделаешь — на машине техасский номерной знак.
Первое совещание второй половины дня состоялось с инспектором Бовуаром, желавшим обсудить предложение сформировать в Сюртэ показательные войска.
— Я позабочусь о ваших вещах, — произнес он и отошел от стойки. Она снова последовала за ним наружу. Деньги были в машине, все в том же большом конверте, стянутом широкой резинкой. Наверное, лучше всего оставить их здесь: она запрет машину и никто их не тронет.
- Как в армии, - объяснил Бовуар. - Знаешь, строевые марши, все такое.
Он отнес чемодан к дверям комнаты, расположенной возле конторы. Он выбрал ближайшую, но Мэри было все равно: главное — укрыться от дождя.
Шеф-суперинтендант Гамаш слушал с сомнением.
— Ужасная погода, — сказал он, пропуская ее вперед. — Долго были в пути?
- Что это нам даст?
— Весь день.
- Ну, короче, это не моя идея, с нею ко мне пришел один из старших офицеров. Когда я перестал хохотать, то начал обдумывать его предложение.
Он щелкнул выключателем, и настольная лампа, словно цветок, распустилась желтыми лепестками света. Комната была обставлена просто, но вполне сносно; в ванной Мэри заметила душ. Правда, она предпочла бы настоящую ванну, но сойдет и так.
— Устраивает?
Он строго взглянул на шефа, предостерегая от того, чтобы тот не начинал умничать раньше времени. Гамаш жестом дал понять, что сдается.
Она быстро кивнула, затем вспомнила о еде.
- Все началось с Академии, с тренировок, - продолжил Бовуар. - Считаю, это отличный путь к объединению команды. Но кроме всего прочего, мы могли бы привнести это в сообщество. Ты всегда говорил, что нам нужно восстановить доверие населения. Мы можем пойти в школы и общественные центры и дать показательные выступления. Так можно собирать средства для местных продовольственных банков и реабилитационных центров.
На этот раз Гамаш, склонившись к нему, согласно кивнул.
— Не подскажете, где здесь можно перекусить?
- Знаешь, а это потрясающая идея.
Они обсуждали идею еще несколько минут.
— Так, надо подумать. За три мили отсюда когда-то была забегаловка, где торговали гамбургерами и пивом, но сейчас ее, наверное, закрыли, ну, когда проложили новое шоссе. Нет, лучше всего вам добраться до Фейрвейла.
Когда закончили, Гамаш поднялся. У него появилось искушение показать Жану-Ги салфетку, принесенную с обеда. Слова, написанные на ней.
— А далеко это?
Но он удержался.
— Примерно семнадцать-восемнадцать миль. Езжайте прямо, когда доберетесь до местной дороги, сверните направо, и снова окажетесь на шоссе. А дальше — десять миль до города. Странно, почему вы сразу не поехали той дорогой, раз направляетесь на север.
Еще не время. Надо посидеть, подумать.
— Я заблудилась.
- Рад, что эта штука убралась с луга, - сказал Бовуар, шагая к двери. - Но ты все еще не представляешь, зачем она приходила?
Толстяк кивнул и вздохнул.
- None. Я и так потратил на нее более чем достаточно своего времени.
— Я так и подумал. С тех пор как построили новую дорогу, у нас здесь редко кто-нибудь останавливается.
Жан-Ги поправил очки на носу. Они были ему внове. Молодой человек считал свою потребность в них унизительной, как первый признак дряхлости.
Не утешал и тот факт, что шеф, на добрые двадцать лет старше Бовуара, нуждается в очках лишь при чтении, в то время как Жану-Ги рекомендовали носить их постоянно.
Она рассеянно улыбнулась. Он продолжал стоять возле двери, надув губы. Мэри подняла голову и встретила его взгляд; он быстро опустил глаза и смущенно откашлялся.
- Вчера Оноре схватил их, когда я его купал, - сообщил Жан-Ги, снял очки и изучающе их осмотрел. - Уронил их прямо в воду. Эти детки такие сильные!
— Э-э, мисс… я вот тут подумал… Вам, может, не очень-то хочется ехать в Фейрвейл и обратно в такой дождь. То есть, я хочу сказать, я как раз собирался поужинать. Буду очень рад, если вы составите мне компанию.
- Ты уверен, что именно Оноре уронил их в воду? - уточнил Арман, забрал у Бовуара очки и быстро починил их.
Он имел многолетний опыт исправления погнутых или сломанных оправ.
— Ну что вы, неудобно.
Вернул очки владельцу.
— Почему? Вы нас нисколько не обеспокоите. Мама опять легла, и ей не придется ничего готовить: я собирался просто соорудить холодную закуску и сварить кофе. Если, конечно, вам такое подходит.
- Merci, патрон. На что ты намекаешь?
— Ну…
- На саботаж, сэр, - ответил Гамаш мелодраматично. - И вы еще имеете смелость обвинять своего малолетнего сына? Вы подлец!
— Слушайте, я сейчас сбегаю к себе и все приготовлю.
- Боже, Анни говорит то же самое. Вы в сговоре?
- Да. Мы без конца обсуждаем твои очки.
— Я вам так благодарна, мистер…
И тут ноутбук Гамаша издал тихий сигнал.
— Бейтс. Норман Бейтс. — Он попятился, стукнувшись о дверь плечом. — Слушайте, я оставлю фонарик, чтобы вы могли подняться ко мне. Сейчас вам, наверное, хочется снять с себя эту мокрую одежду.
Основная часть корреспонденции проходила через мадам Кларк, та сортировала почту и расставляла приоритеты. Писем было огромное количество, но Джина Кларк доказала, что справляется с задачей, и много еще с чем. Например, могла организовать самого шефа-суперинтенданта, словно тот был всего лишь очередным е-мейлом, на который нужно ответить, который требуется переслать, а иногда и удалить.
Он отвернулся, но Мэри успела заметить, что толстяк покраснел. Боже, он смутился, как подросток!
Жан-Ги часто сидел в приемной Гамаша, только ради того, чтобы понаблюдать, как шефом помыкает молодая женщина с пирсингом в носу и розовой прической. Словно Тинкер Белл вернулась.
Впервые за весь день Мэри смогла улыбнуться. Она подождала, пока он закрыл за собой дверь, и сбросила жакет. Потом положила сумку на кровать, достала оттуда набивное платье и расправила его. Может быть, оно отвисится, пока она будет в ванной. Сейчас времени осталось только на то, чтобы немного освежиться, но, когда она вернется, ее ждет настоящий горячий душ, пообещала себе Мэри. Вот что ей нужно: смыть с себя усталость и, конечно, выспаться. Но сначала — ужин. Так, посмотрим: вся косметика — в сумочке, надеть можно голубой плащ — он в чемодане…
Но это письмо пришло на персональный рабочий аккаунт Гамаша.
Гамаш прошествовал к рабочему столу.
Пятнадцать минут спустя она стучалась в дверь большого дома на склоне холма.
- Не против подождать немного?
Из окна гостиной, не задернутого шторами, виднелся свет единственной лампы, но второй этаж был ярко освещен. Если его мать больна, то она, должно быть, находится там.
- Совершенно не против, патрон.
Мэри терпеливо дожидалась ответа, но к двери никто не подходил. Может быть, хозяин тоже наверху. Она постучала снова, потом украдкой заглянула в окно. И с трудом поверила своим глазам: неужели такие места все еще существуют?
Жан-Ги остался у двери и стал проверять собственную почту.
Обычно, даже когда здание старое, его интерьер стараются хоть немного приспособить к новым временам, что-то переделать, изменить. Но гостиная, в окно которой она заглянула, никогда не подвергалась перестройке: старомодные обои с цветочным рисунком, тяжеловесная резная мебель красного дерева, стулья и диваны с высокими спинками, стоявшие вплотную друг к другу, ярко-красный ковер и панели, окаймлявшие камин, — все словно возвращало в беззаботную атмосферу начала века. Ничто не нарушало цельности картины, не было даже телевизора, но она заметила старинный граммофон с ручным заводом на заднем столе. Теперь Мэри могла различить тихий шелест голосов; ей даже показалось, что они доносятся из раструба граммофона. Потом она поняла, откуда взялись эти звуки: они шли сверху, из ярко освещенной комнаты.
Гамаш кликнул на письмо. Это был рапорт из лаборатории по содержимому пакетика, изъятого у Поля Маршана прошлым вечером. Но шефа тут же отвлек звонок на мобильный.
Мэри снова постучала, теперь уже рукоятью фонарика. На этот раз ее услышали, потому что голоса внезапно умолкли, раздались чьи-то мягкие шаги. Через несколько секунд она увидела, как к ней спускается мистер Бейтс. Он подошел к двери и открыл ее, жестом пригласив Мэри войти.
- Oui, allô, - сказал он в трубку, с мрачным выражением лица изучая экран монитора.
— Извините, — произнес он. — Я тут укладывал Маму на ночь. С ней иногда приходится трудно.
— Вы сказали, что она больна. Мне бы не хотелось тревожить…
- Арман?
— Да нет, вы никого не потревожите. Она наверняка заснет сном младенца. — Мистер Бейтс повернул голову, бросил быстрый взгляд на лестницу и продолжил приглушенным голосом: — Она ведь здорова, физически здорова, понимаете? Но иногда на нее находит… — Он порывисто кивнул, затем улыбнулся. — Давайте-ка ваш плащ, сейчас мы его повесим. Вот так. А теперь сюда, пожалуйста…
Звонила Рейн-Мари.
Она последовала за ним по проходу под лестницей.
— Надеюсь, вы не будете против ужина на кухне, — прошептал он. — Я там для нас двоих все приготовил как надо. Ну вот, садитесь, сейчас я налью вам кофе.
Что-то случилось.
Кухня была украшением этого дома — застекленные шкафчики от пола до потолка, окаймлявшие старомодную раковину с рукомойником. В углу раскорячилась большая печь. Но от нее шло благодатное тепло, а длинный деревянный стол радовал взгляд обилием закусок — колбасы, сыра, огурцов домашнего засола в стеклянных тарелках, расставленных на скатерти в красную и белую клетку. Мэри теперь не казалась смешной причудливая обстановка, и даже это неизменное, вышитое гладью изречение на стене не вызывало у нее раздражения.
* * *
Господи, благослови сей дом.
- Итак, она позвонила вам первому, перед тем как набрать 911? - уточнил прокурор.
Что ж, ладно. Это намного лучше, чем сидеть в одиночестве в какой-нибудь убогой забегаловке провинциального городка.
- Именно так, - ответил Гамаш. Кажется, или в зале суда стало жарче? Рубашка под пиджаком прилипла к телу.
Мистер Бейтс поставил перед ней полную тарелку.
- И что она вам сказала?
— Ну вот, кушайте, не стесняйтесь! Вы, должно быть, проголодались.
Проголодалась — ну еще бы! Она не заставила просить себя дважды и набросилась на еду, не обратив внимания на то, как мало ест он сам. Заметив это, Мэри ощутила легкое смущение.
* * *
— Но вы сами ни до чего не дотронулись! Вы наверняка поужинали раньше.
Быстро, инстинктивно, словно пытался дотянуться до самой женщины, Арман дотронулся до кнопки громкой связи. Жан-Ги у двери повернулся к нему.
— Нет. Мне просто сейчас не хочется есть. — Он снова наполнил ее чашку. — Видите ли, Мама меня иногда здорово выводит из себя. — Он опять понизил голос, и опять прозвучали эти извиняющиеся нотки. — Наверное, я сам виноват — не очень-то хорошо ухаживаю за ней.
— Вы живете здесь совсем одни? Только вы и мать?
- Ты в порядке? - спросил Арман в трубку.
— Да. Больше никого. Так было всегда.
- Я нашла кобрадора.
— Должно быть, вам тяжело приходится.
Последовала секундная пауза, и мир пошатнулся. И ее слова, и оба мужчины словно повисли в воздухе.
— Я не жалуюсь. Не поймите меня превратно. — Он поправил очки. — Отец ушел от нас, когда я был еще маленьким. Мама одна обо мне заботилась. Как я понимаю, у нее оставалось достаточно средств, чтобы как-то содержать нас, пока я не вырасту. Потом она заложила дом, продала участок и построила этот мотель. Мы здесь работали вместе, и дела шли неплохо, пока новое шоссе не отрезало нас от мира. Но на самом деле она начала сдавать задолго до этого. Пришла пора мне о ней заботиться, как она когда-то заботилась обо мне. Но иногда приходится непросто.
- Говори, - велел Гамаш, поднимаясь на ноги и смотря на Жана-Ги.
— А других родственников нет?
- Он в подвале церкви. Я спустилась в погреб, чтобы найти вазу для свежих цветов, а он там.
— Никого.
- Он тебя ранил?
— И вы никогда не были женаты?
- Non. Он мертв. Там кровь, Арман.
Он сразу покраснел и опустил глаза на клетчатую скатерть.
- Ты сейчас где?
Мэри прикусила губу.
— Извините. Я не хотела лезть в чужие дела.
- Дома. Я заперла церковь и вернулась домой позвонить.
— Ничего, все в порядке. — Его голос был едва слышен. — У меня никогда не было жены. Мама… у нее были смешные представления… об этом. Я… я даже никогда раньше не сидел за одним столом с такой девушкой, как вы.
- Хорошо. Оставайся там.
— Но…
- Я еще не звонила в 911…
— Звучит как-то странно, правда, сейчас, в наше время? Я это знаю. Но ничего не поделаешь. Я каждый раз повторяю себе, что без меня она будет беспомощной, но, может быть, на самом деле я сам буду еще более беспомощным без нее.
- Я сейчас сам позвоню, - Он посмотрел на Бовуара, который набирал на своем мобильном номер.
Мэри допила кофе, достала из сумочки сигареты и протянула пачку Бейтсу.
— Нет, спасибо. Я не курю.
- На тебе есть кровь?
— Вы не против, если закурю я?
- Да. На руках. Я наклонилась и потрогала его шею. Он все еще в маске, но очень холодный. Мне, наверное, не надо было его трогать…
— Нет, нет, пожалуйста. — Он замялся. — Я бы предложил вам что-нибудь выпить, но, видите ли, Мама не терпит спиртного в своем доме.
- Ты должна была убедиться. Прости меня…
Мэри откинулась на стуле, глубоко затянулась. Она вдруг ощутила прилив сил, уверенность в себе. Удивительно, что могут сделать с человеком немного тепла, покоя и вкусной еды. Час назад она чувствовала себя одинокой, жалкой, заброшенной, испуганной и неуверенной. Сейчас все было по-другому. Может быть, ее настроение изменилось, когда она слушала Бейтса. На самом деле это он был одиноким, заброшенным и испуганным. Она чувствовала себя выше его на две головы. Именно это заставило ее заговорить.
- Это не твоя вина.
— Вам запрещено курить. Вам запрещено пить. Вам запрещено встречаться с девушками. Что же вы делаете, кроме того что управляете мотелем и ухаживаете за своей матерью?
- Non, я прошу прощения за то, что сейчас скажу. Я собираюсь попросить тебя не мыть руки.
Пока Рейн-Мари осознавала сказанное, в трубке висела тишина. Почему, хотела она спросить. Она хотела поспорить с ним. Упросить его. На секунду, на один краткий миг, она даже успела на него разозлиться. За то, что обращается с ней, как с обычным свидетелем.
Очевидно, он не заметил ее тона.
Но это быстро прошло. Она осознала, что и есть самый обычный свидетель. А он - полицейский.
- Я понимаю, - наконец сказала она. И она на самом деле понимала. - Только приезжай скорее.
— О, мне есть чем заняться, правда. Я очень много читаю. И у меня есть другие хобби. — Он поглядел вверх на полку, и Мэри перехватила его взгляд. Оттуда посверкивала глазами-бусинами белка. Чучело белки.
Он был уже в дверях, и Бовуар рядом с ним.
— Охота?
- Я уезжаю. Отмените назначенные встречи, - бросил он, промчавшись по приемной мимо мадам Кларк.
— Да нет. Просто набиваю чучела. Джордж Блаунт дал мне эту белку. Он застрелил ее. Мама не хочет, чтобы я вертел в руках всякое оружие.
Та не стала задавать вопросов, не смутилась.
- Есть, сэр.
— Мистер Бейтс, простите, что говорю об этом, но сколько еще вы собираетесь вести такую жизнь? Вы взрослый мужчина. И конечно, понимаете, что нельзя поступать как маленький мальчик до конца дней. Простите за грубость, но…
Гамаш с Бовуаром торопливо прошагали по длинному коридору к лифту.
— Я все понимаю. Я сознаю, какая у нас создалась ситуация. Я ведь уже говорил вам, я много читал. И знаю, что говорит о подобных вещах психиатрия. Но я должен исполнить свой долг в отношении Мамы.
- Жан-Ги позвонил 911, агенты подъедут в течение минуты. Попроси Клару с Мирной побыть с тобой. Я приеду так быстро, как только смогу. Хочешь, я останусь на связи, пока буду ехать?
— Но, может быть, мистер Бейтс, вы исполните этот долг перед ней и перед самим собой, если устроите так, чтобы ее поместили в… какое-нибудь заведение?
- Нет, мне нужно позвонить Кларе и Мирне. Поторопись, Арман.
— Она не безумна!
- Еду. - Повесив трубку, он велел Бовуару: - Звони Лакост.
- Уже. Она отправила опергруппу.
Извиняющийся, тихий и мягкий голос исчез, эти слова он выкрикнул визгливым тенором. Теперь толстяк стоял перед ней, его руки смахнули чашку со стола. Она со звоном разбилась, но Мэри даже не повернула голову: она не могла оторвать взгляда от исказившегося до неузнаваемости лица.
Бовуар старался не отставать от Гамаша.
Он провел со старшим товарищем бок о бок множество расследований. Был рядом на арестах, допросах и во время перестрелок. Когда случались ужасные события, и когда праздновались торжества.
— Она не безумна, — повторил он. — Что бы вы ни думали, что бы все они ни думали. Не важно, что говорится в книгах или что там скажут доктора в психбольнице. Я знаю, как это делается. Они быстренько запишут ее в сумасшедшие и запрут у себя, только дай им возможность, — мне стоит лишь вызвать их, и все. Но я не сделаю этого, потому что я ее знаю. Неужели так трудно понять? Я знаю, а они нет. Они не знают, как она заботилась обо мне долгие годы, когда всем вокруг было все равно, как она работала ради меня, чем она пожертвовала. Сейчас у нее, конечно, есть странности, но это моя вина, это я виноват. В тот раз, когда она пришла ко мне и сказала, что хочет снова выйти замуж, я заставил ее отказаться от этого. Да, я заставил ее, я виноват! И не надо говорить мне о ревности, о самодурстве: я тогда вел себя хуже, чем она сейчас. Если уж говорить о сумасшествии, я тогда был в десять раз хуже ее. Если бы они, эти доктора, знали, что я говорил и что делал в тот день, как вел себя, они моментально посадили бы в психушку меня. Ну что ж, в конце концов я смог преодолеть себя. А она не смогла. Но кто дал вам право определять, кого нужно изолировать, а кого нет? Мне кажется, временами каждый из нас бывает слегка не в себе.
На похоронах, на свадьбах.
Он остановился, но не потому, что ему не хватило слов, — просто чтобы перевести дыхание. Его лицо было очень красным, а толстые губы начали дрожать.
Жан-Ги видел шефа и радостным, и опустошенным. И злым, и испуганным.
Мэри поднялась.
— Я… пожалуйста, простите меня, — тихо произнесла она. — Честное слово, я не хотела. Прошу вас извинить меня. Я не имела никакого права говорить такое.
Но ни разу он не видел Гамаша в отчаянии.
— Да, я знаю. Не важно. Просто я как-то не привык говорить с кем-либо об этих вещах. Когда живешь вот так, в полном одиночестве, в тебе все копится, пока не вырвется, как пробка из бутылки. Как будто тебя превратили в бутылку или в чучело, вроде этой белки вон там. — Его лицо прояснилось, он попытался выдавить из себя улыбку. — Забавный малыш, правда? Мне часто хотелось иметь такого: я бы приручил его, мы бы жили вместе.
До сегодняшнего дня.
Мэри взяла сумочку.
К отчаянью примешивался гнев.
— Ну, я пойду. Уже поздно.
— Пожалуйста, не уходите. Простите меня за эту дурацкую сцену.
Из-за того, что Рейн-Мари случилось испачкать руки кровью.
— Вы тут ни при чем. Я действительно очень устала.
— Но, может быть, мы еще побеседуем? Я хотел рассказать вам о своих увлечениях. Я устроил что-то вроде мастерской у себя в подвале…
Они мчались в Три Сосны с включенной сиреной, переговариваясь с местным подразделением полиции. Инструктировали их, просили не заходить в церковь, лишь охранят вход.
— Нет, с удовольствием бы вас послушала, но мне действительно необходим отдых.
- И я бы хотел, чтобы рядом с моим домом поставили агента, - попросил Гамаш, описав, как выглядит его дом.
— Ну что ж, хорошо. Я провожу вас. Мне надо закрыть контору. Не думаю, что сегодня ночью сюда еще кто-нибудь заедет.
Они прошли через холл, он помог ей надеть плащ. Бейтс был очень неловок, и Мэри почувствовала растущее раздражение, но потом осознала, в чем дело, и подавила это чувство. Он старался не дотрагиваться до нее. Бедняжка и в самом деле боялся женщин!
Бовуар выключил сирену, когда они свернули с второстепенной дороги на грунтовку. Он сбросил скорость из-за выбоин, а так же из-за оленей, которые любили выскакивать прямо под колеса проезжающих автомобилей.
Он держал фонарик, и Мэри вслед за ним покинула дом и пошла по тропинке, которая вела к посыпанной гравием подъездной дорожке, опоясывавшей мотель. Дождь прекратился, но вокруг царил непроглядный мрак, ночь была беззвездной. Обогнув дом, Мэри оглянулась. Второй этаж все еще был ярко освещен. Интересно, легла ли уже его мать, подумала Мэри. Может быть, она не спала, слышала их разговор и завершивший его визгливый монолог сына?
- Быстрее, - попросил Гамаш.
Мистер Бейтс остановился перед дверью ее комнаты, подождал, пока она вставила в замок ключ и открыла ее.
- Но, патрон…
— Спокойной ночи, — произнес он. — Приятных сновидений.
- Быстрее.
— Благодарю вас. Спасибо за гостеприимство.
- С мадам Гамаш все хорошо, - сказал Жан-Ги. - Она в безопасности. Никто не причинит ей вреда.
- Говорил бы ты так, Жан-Ги, если бы тело нашла Анни, и на руках у нее осталась бы кровь? Кровь, которую ты бы попросил ее не смывать?
Он открыл рот, затем отвернулся. И снова, в третий раз за вечер, она увидела, как его лицо залила краска.
Жан-Ги ударил по газам. Казалось, он чувствуя, как выскакивают из зубов пломбы и очки спрыгивают с носа.
Мэри захлопнула дверь и повернула ключ в замке. В коридоре послышались шаги, затем раздался щелчок, означавший, что он зашел в контору рядом с ее комнатой.
* * *
- То есть, тело обнаружила ваша собственная жена? - уточнил прокурор.
Она не услышала, как он вышел оттуда; надо было разложить вещи, и она целиком погрузилась в это занятие. Вытащила пижаму, шлепанцы, баночку с ночным кремом, зубную щетку и пасту. Потом перебрала одежду в чемодане в поисках платья, которое наденет завтра, когда ее увидит Сэм. Надо повесить его на вешалку сейчас, чтобы за ночь оно отвиселось. Завтра все должно быть идеально.
- Oui.
- И она его трогала.
Завтра все должно быть…
- Oui.
И как-то сразу уверенность в себе, ощущение превосходства, охватившее ее при разговоре с толстяком, куда-то исчезли. Но разве эта перемена настроения произошла столь уж неожиданно? Разве она не началась еще там, в доме, когда мистер Бейтс вдруг ударился в истерику? Что он там сказал, что-то такое, мгновенно резанувшее ее слух?
- Ваша жена совершенно не похожа на мою, месье. Не могу себе представить мою жену трогающей мертвое тело. Не говоря уж про то, что вокруг натекла лужа крови. Было сразу понятно, что этот убийство, так ведь?
Временами каждый из нас бывает слегка не в себе.
В и без того душном зале стало еще жарче, Гамаш почувствовал, как кровь прилила к шее, потом к щекам, но он постарался, чтобы голос и взгляд остались спокойными.
- Так. И вы правы, мадам Гамаш исключительная женщина. Она чувствовала себя обязанной удостовериться, не нужна ли ее помощь. И ушла, когда стало ясно, что тут ничем не поможешь. Подозреваю, что ваша жена может быть такой же мужественной и сострадательной.
Мэри Крейн расчистила себе место среди разбросанных платьев и опустилась на постель.
Прокурор продолжал пялиться на Гамаша. На него же смотрела и судья. И все в зале. Лишь репортеры строчили заметки.
Да. Это правда. Временами каждый из нас бывает слегка не в себе. Вот, например, вчера вечером она пережила небольшой приступ безумия, увидев деньги на столе шефа.
- Вы попросили ее не смывать кровь с рук, верно?
- Да.
С тех пор она действовала как одержимая; должно быть, она и была одержимой, потому что только одержимая может вообразить, что ей удастся сделать все, как она задумала. Происшедшее казалось сном, мечтой, ставшей явью. Это и был сон. Безумный сон. И теперь она отчетливо осознала это.
- Почему?
Возможно, ей удастся сбить со следа полицию. Но Сэм начнет задавать разные вопросы. Как звали покойного родственника, который оставил ей наследство? Где он жил? Почему она раньше не упоминала о нем? Как это она привезла с собой наличные? Неужели мистер Лоури спокойно воспринял то, что она так неожиданно оставила работу?
- Большинство тех, кто обнаруживал убитого, непреднамеренно привносили беспорядок на месте преступления…
И потом еще Лайла. Представим себе, что она поведет себя так, как ожидает Мэри, — приедет к ней, ничего не сказав полиции, и даже поклянется хранить молчание в будущем — просто из чувства благодарности к сестре. Факт остается фактом — все равно она будет знать обо всем. Все равно возникнут осложнения.
- Трогая тело, например?
- Или что-то передвигая. Или пытаясь навести порядок. Люди становятся сами не свои, когда сталкиваются с подобными шокирующими вещами. Обычно, к моменту нашего прибытия, ущерб уже нанесен.
Рано или поздно Сэм захочет навестить Лайлу или пригласить к ним. Так что ничего не получится. Мэри никогда не сможет поддерживать с ней отношения, не сможет внятно объяснить Сэму, почему нельзя этого делать, почему ей нельзя возвращаться в Техас, даже для того, чтобы встретиться с родной сестрой.
- Как и в этом случае.
Нет, все ее планы были чистым бредом.
- Non. Мадам Гамаш дотронулась до тела, но у нее хватило присутствия духа, чтобы больше ничего не тронуть и запереть церковь. И позвонить мне.
Но сейчас уже слишком поздно, ничего нельзя изменить.
- И не снять маски, чтобы узнать, кто же под ней?
А может быть, нет?
- Совершенно верно.
- Она не любопытна?
Может быть, так: она сейчас выспится — долгие десять часов отдыха. Завтра — воскресенье; если она покинет мотель примерно в девять утра и поедет прямо домой, то возвратится в город в понедельник ранним утром. Еще до того, как вернется из Далласа Лайла, до того, как откроется банк. Она положит деньги в банк и сразу отправится на работу.
- Не думаю, что в тот момент любопытство превалировало.
- И вы попросили ее не смывать кровь с рук и обуви.
Конечно, она страшно устанет. Но это не смертельно, и никто никогда ни о чем не узнает.
- Чтобы мы могли взять образцы и быть уверенными насчет того, где следы, оставленные ею, а где те, что принадлежат кому-то другому.
Оставалась еще проблема с машиной. Тут придется придумать какое-то объяснение для Лайлы. Она может сказать ей, что поехала в Фейрвейл, решив нанести неожиданный визит Сэму и провести с ним уик-энд. Машина сломалась, и она была вынуждена отбуксировать ее; ей сказали, что потребуется новый двигатель, поэтому Мэри решила обменять ее на эту старую развалину и вернуться домой.
- Изумительно! - восхитился прокурор. - У вас жена в таком ужасном положении, тем не менее, вы ставите свою работу важнее ее комфорта. Не только ваша жена исключительная личность, но и вы, похоже, тоже.
Да, звучит правдоподобно.
Гамаш ничего не ответил, лишь сильнее покраснел.
Конечно, когда она подсчитает убытки, вся поездка обойдется ей где-то в семьсот долларов. Столько стоил ее седан.
Мужчины сверлили друг друга взглядами. Взаимное их отвращение уже не ставилось под вопрос.
Но эту цену стоит заплатить. Семьсот долларов — не так уж много за то, чтобы снова обрести рассудок. Рассудок, нормальную жизнь и надежду на счастливое будущее.
Мэри поднялась на ноги.
- Я, без сомнения, вызову мадам Гамаш в качестве свидетеля позже, но вы точно уверены, что она ни до чего больше не дотрагивалась? И помните, вы под присягой.
- Помню, - рыкнул Гамаш, потом взял себя в руки. - Merci. И да, я уверен.
Так она и сделает.
За столом защиты, недоверчиво переглянулись адвокаты. Кажется, месье Залмановиц делал их работу. Уничтожал если не авторитет главного свидетеля, то уж точно симпатию к нему.
Она тут же почувствовала себя высокой и сильной, к ней снова вернулась уверенность. Все оказалось очень просто.
- Тем временем, - произнес прокурор, - может, поведаете нам, что же вы обнаружили, когда, наконец, добрались до места преступления?
* * *
Они миновали автомобиль Сюртэ, припаркованный возле церкви. Обратили внимание на полицейского, стоящего у ступенек лестницы, ведущей ко входу.
Если бы Мэри была набожной, она произнесла бы про себя молитву. Но в тот момент ее охватило странное ощущение, будто все, что произошло, было предопределено, — так, кажется, это называется? Будто все события сегодняшнего дня просто должны были случиться. То, что она выбрала неправильную дорогу, приехала сюда, встретила этого несчастного толстяка, стала свидетелем его странной речи, последняя фраза которой словно отрезвила ее.
Проезжая мимо бистро, Жан-Ги заметил посетителей, выглядывавших в окно.
Ей даже захотелось подойти к нему и расцеловать, но потом она, засмеявшись, представила себе, как он воспримет такое проявление благодарности. Несчастный чудак, скорее всего, хлопнется в обморок!
Бовуар не успел затормозить, Гамаш выскочил из машины и побежал по тропинке мимо полицейского, к дому.
Она опять хихикнула. Приятно снова чувствовать себя высокой и сильной; ну-ка, посмотрим, сможет она теперь уместиться под душем? Именно это она сейчас и сделает — примет настоящий горячий душ. Встанет под струящуюся воду и будет стоять, пока не смоет всю грязь с тела, а потом с души. Очисться, Мэри. Стань белой, как снег…
То, что начиналось как туманный, но вселяющий надежду день, заканчивалось мрачно. Облака скрыли робкое солнце. Сырость сползла с холма и заполнила собой деревню.
Рейн-Мари ждала на кухне в компании Клары и Мирны. Очаг распространял вокруг себя тепло. На столе стояли кружки с чаем.
Она вошла в ванную, сбросила туфли, пригнувшись, стянула чулки, потом подняла руки, сняла через голову платье, швырнула его в комнату. Платье упало на пол — наплевать. Медленно расстегнула бюстгальтер, взмахнула рукой, так что он описал красивую дугу в воздухе, и разжала пальцы. А теперь трусики…
- Прости, moncoeur, - произнес Арман, когда жена поднялась ему навстречу, а он шагнул назад, выставив руки перед собой, словно отгораживаясь от нее. - Мне нельзя …
Она немного постояла перед зеркалом, внимательно изучая себя. Что ж, по лицу можно дать двадцать семь, но тело у нее двадцатилетней девушки. Хорошая фигура. Чертовски хорошая фигура. Сэму понравится. Хорошо бы он сейчас стоял рядом и любовался этим телом. Пережить еще два года ожидания будет трудно, страшно трудно. Но она потом сумеет наверстать потерянное время. Считается, что женщина окончательно достигает половой зрелости лишь к тридцати годам. Надо будет проверить.
Рейн-Мари медленно опустила протянутые к нему руки.
Клара, стоящая в нескольких шагах за ее спиной, гладя на Гамаша, подумала, что никогда ей не доводилось видеть такую тоску в мужских глазах.
При этой мысли Мэри снова захихикала как девчонка, нанесла воображаемый удар противнику и отскочила, послала отражению воздушный поцелуй и получила такой же в ответ. Потом встала под душ. Вода была очень горячей, пришлось подкрутить кран с холодной водой. В конце концов она полностью открыла оба крана, так что теплая волна словно затопила все вокруг.
Жан-Ги подскочил к шефу, и, проскользнув по пропасти, разверзшейся между мужем и женой, быстро и умело взял образцы и сделал фотографии.
Вода лилась с оглушительным шумом, комнату начали заволакивать клубы пара.
Никто не заговорил, пока он не закончил и не отошел в сторону.
Из-за этого она не услышала, как открылась дверь, как по полу прошелестели чьи-то шаги. И когда занавеска, закрывавшая душевую, раздвинулась, клубы пара сначала скрыли лицо.
Тогда Арман шагнул вперед, обнял Рейн-Мари, крепко прижал ее к себе.
Потом она заметила его — просто лицо, глядевшее на нее сквозь ткань, словно маска, парящая в воздухе. Шарфик закрывал волосы, и глаза, бессмысленно пялившиеся на нее, казалось, были сделаны из стекла, но это была не маска. Кожа, покрытая толстым слоем пудры, была мертвенно-белой, два пятна лихорадочно-бурого цвета горели на щеках. Это была не маска. Это было лицо полоумной, обезумевшей старухи.
- Ты в порядке?
Мэри начала кричать, но тут занавеска раздвинулась шире, из клубов пара возникла рука, державшая огромный мясницкий тесак. Этот тесак мгновение спустя оборвал ее крик.
- Буду, - пообещала она.
И отрубил голову.
- Полиция приехала где-то с полчаса назад, - сообщила Клара. - А до того момента Мирна стояла на крыльце, чтобы никто не пробрался в церковь.
- Хорошо, - одобрил Жан-Ги. - А кто-то пытался пройти?
- Нет, - признала Мирна.
4
Арман увел Рейн-Мари в уборную, и вместе они отмыли большую часть бурых пятен с ее рук. Мягкими пальцами он осторожно оттирал успевшую засохнуть кровь на ее коже.
Как только Норман вошел в контору, его начало трясти. Это была реакция, конечно. Слишком много всего произошло, и слишком быстро. Он не мог больше держать это в себе, как в бутылке.
Закончив, он отвел ее наверх, в их спальню.
Бутылка. Вот что ему сейчас нужно — выпить. Он, конечно, наврал той девушке. Действительно, Мама не разрешала держать спиртное в доме, но он все равно выпивал. Он прятал бутылку здесь, в конторе. Иногда нельзя не выпить, даже если знаешь, что плохо переносишь спиртное, даже если ничтожного количества достаточно, чтобы все вокруг стало как в тумане, чтобы отключиться. Бывали времена, когда очень хотелось отключиться.
Норман вовремя вспомнил, что надо сделать, — опустил шторы, выключил придорожную вывеску. Вот и все. Закрыто на ночь. Теперь, когда шторы опущены, снаружи никто не сможет различить слабый свет настольной лампы. Никто сюда не заглянет, никто не увидит, как он открыл ящик в столе и вытащил бутылку дрожащими, как у нашкодившего мальчика, руками. Маленький мальчик хочет свою бутылочку.
Пока она раздевалась, он включил душ, сделав так, чтобы вода была не слишком горячей.
Он поднял кружку и сделал глоток, закрыв глаза. Виски обожгло все внутри; это хорошо. Пусть выжжет всю горечь и боль. Огненная влага прошла по горлу, воспламенила желудок. Еще один глоток, — может быть, он выжжет привкус страха.
- Я вернусь, ты не успеешь оглянуться.