Я пожал плечами:

— Не знаю. Геологи, вызванные моим управляющим, только обследуют местность. Но по первым прикидкам — очень богатые.

На этот раз президент Трансвааля молчал гораздо дольше. А когда он наконец задал очередной вопрос, его голос звучал глухо и напряженно:

— Они расположены на твоих землях?

— На моих они точно есть, — кивнул я, — но думаю, не только на моих. Если судить по опыту открытия золотых россыпей в нашей Сибири, а также в Австралии и Калифорнии, они тянутся далеко, на десятки, а то и сотни миль. — Я усмехнулся и решил, что о золоте пока достаточно, надо переключать разговор на другое. — Вот так. Пока я готовился к войне с Англией, здесь копали золото.

— К войне с Англией? — тут же насторожился Крюгер.

— Ну да. Я же тебе обещал вернуться летом, не позднее августа. А прибыл, как видишь, уже в следующем году. Все это время я торчал на Дальнем Востоке, поблизости от Японии и Китая, вместе с нашей Тихоокеанской эскадрой, ожидая приказа на начало военных действий против Англии. У наших держав вышел конфликт, вполне способный перерасти в войну, и разобрались с ним только к сентябрю. Мы же все это время бряцали оружием и стращали англичан.

— Двумя кораблями? — хмыкнул Крюгер.

А вот ты и попался, дедуля. Отсюда до Лоренсу-Маркиша более пятисот верст. Откуда тебе известно, что у меня два корабля? Ой, собирал сведения обо мне, собирал…

— Эти два броненосных крейсера — только мой отряд. На Тихом океане у нас еще есть эскадра. — (О том, что вся эта эскадра в прямом столкновении слабее двух моих кораблей, говорить не будем…)

Мысли Крюгера явно приняли другое направление. Золото золотом, но англичан он ненавидел. Он помнил и Великий трек, и избиение буров Дингане,[23] и битву на реке Баффало — скорбные последствия политики англичан в захваченной ими Капской колонии. И если с золотом, как ему стало уже совершенно понятно, было ничего не поделать, найдено — значит, найдено, то вот с англичанами… Кстати, найденное золото открывало в связи с этим определенные перспективы. Надо только было постараться как можно дольше сохранять обнаруженное в тайне.

— Кто еще об этом знает?

— Да уже несколько сотен человек, — развел я руками. — Причем часть из них — местные черные. И некоторые из них сбежали.

— Повесил? — деловито поинтересовался президент Трансвааля.

— Не поймал, — виновато отозвался я. Мол, виноват, не справился.

Папаша Пауль задумался. Сообщенные мной сведения означали, что вскоре на всех попытках сокрытия информации о золоте можно будет поставить крест. Похоже, привлеченные русским на эту работу негры находились без должного контроля и отыскали крупный самородок, вот и ударились в бега. Что ж, планы меняются, и кстати, личная заинтересованность этого высокопоставленного русского, брата самого императора, да еще напрямую способного противостоять Великобритании там, где она традиционно сильна, — на море, будет весьма полезна. Стало быть, пока следует оказывать ему благоволение.

— Хорошо. — Лицо президента Трансвааля расплылось в самой сердечной улыбке, на которую он только был способен. — Благодарю тебя за эти новости, дорогой друг… Я немедленно соберу государственный совет. Могу я попросить тебя выступить на заседании с сообщением?

— Ну конечно, мой дорогой друг! Какие могут быть вопросы?

В Трансваале я находился уже несколько дней. Добравшись до Претории Филадельфии, я, не останавливаясь, проследовал к своему поместью, где дым стоял коромыслом. Кац был уже здесь и вовсю распоряжался, поэтому строительство пары городков, расположенных на разных концах моего поместья, с той стороны, с которой оно примыкало к будущим районам золотодобычи, шло полным ходом. Магазины, склады, постоялые дворы, таверны, казармы охраны, конюшни и помещения будущих банков и золотоприемных контор вырастали на глазах. Население моего поместья увеличилось в четыре раза и уже почти достигло тысячи человек. Правда, две трети его составляли местные черные, занятые на добыче золота. Ими руководили четыре десятка бывших сибирских старателей, у которых даже появились десятники из числа негров. Охрана же увеличилась почти до сотни сабель, так что все окрестности были плотно перекрыты патрулями и секретами. Канареев установил на территории поместья почти гулаговский режим. Ну да за это время уже было пресечено аж восемь попыток побега. Троих черных за это повесили, остальных просто жестоко высекли, а одного из бывших сибирских старателей, попавшегося второй раз, засекли до полусмерти и отстранили от участия в добыче. Он собирался улизнуть с дневной нормой своей команды, которая в тот день нашла несколько крупных самородков, но нарвался на патруль, а патрульным была обещана доля от задержанной добычи. Так что казаки стали в одночасье богаче почти на семьдесят рублей каждый, а несчастный беглец сейчас отлеживался на конюшне, прикованный к скобе, вбитой в стену. Как наглядный пример для остальных.

Штабс-ротмистр за время моего отсутствия прикупил шесть ферм и в настоящий момент вел переговоры о продаже еще восьми. Но, посоветовавшись с геологами, я его притормозил. Судя по анализам почв, в земле, на которой стоят эти фермы, золото есть и породы достаточно богатые. И пусть, не купив эти фермы, мы пролетим мимо какой-нибудь богатой жилы (возможно, более богатой, чем те, что, как я надеюсь, окажутся на моей земле; может быть, самой богатой на ближайшие десять — пятнадцать лет…). Но быть слишком жадным всегда чревато — это я знал из опыта ведения бизнеса в покинутом мною времени. Потому, даже если на чужих землях откроются золотые горы, я только порадуюсь. Я, конечно, здесь не обычный человек — за мной стоит авторитет одной из великих мировых держав и брата-императора, да и сам я собираюсь стать достаточно сильным, но быть самым-самым мне бы очень не хотелось. На того, кто находится на вершине, всегда направлено максимальное количество стволов. Так что пусть самым удачливым, мгновенно скакнувшим из грязи в князи заделается кто-нибудь другой, а про меня пусть говорят что-то типа: «Греб-греб под себя, а все одно его обошли», — и злорадствуют…

Кстати, с открытием золота все прошло удачно. Как я и хотел. Самородок первым обнаружил бывший сапожник и горький пропойца Акинфий Путин, семь лет отработавший в Сибири старателем-одиночкой (я даже усмехнулся, услышав фамилию: и здесь без Путина не обошлось). Канареев его сразу же поощрил ста рублями, и ныне он руководил самой большой старательской артелью из негров. А я по приезде пожаловал ему еще тысячу. Сто рублей на фоне того, что он уже заработал, имея процент от добычи, совсем не смотрелись. К тому же Акинфий изменился — приоделся, бросил пить и артелью руководил умело, причем работал подчеркнуто, даже эдак демонстративно честно. Короче, были все шансы на то, что он еще выше поднимется.

Из людей, отправленных на стажировку в САСШ и Австралию, я застал обоих геологов и одного инженера — второй уже убыл в САСШ заказывать оборудование, да и тот, что остался, готовился отправиться в Англию по тому же вопросу. Зачем еще и Англия? Да просто по приезде сюда инженеры обменялись информацией, после чего вместе составили проект оборудования целого комплекса рудников и приисков, используя предпочтительные решения в добыче и переработке золота с самых технически оснащенных и прибыльных золотопромышленных предприятий САСШ и Австралии. А потом выбрали необходимое для этого промышленное оборудование, ориентируясь на производительность, стоимость производства, доставки и так далее. По всему выходило, что треть оборудования разумнее было заказать в Англии или, в крайнем случае, во Франции. Во Франции выходило чуть дороже, но все равно дешевле, чем везти его из САСШ. В итоге, чтобы не терять времени, один инженер отбыл в САСШ, куда плыть было несколько дольше, а другой остался ждать моего решения по финансированию. Уж больно много денег требовалось. Впрочем, надежда на то, что финансирование будет получено, у инженера была — россыпи оказались настолько богатыми, что всего за несколько месяцев добыча самым примитивным способом составила почти сорок пудов. А при условии закупки и введения в действие всего запланированного комплекта оборудования ее можно было поднять даже по самым скромным подсчетам более чем на порядок.

Совещание по дальнейшему развитию приисков состоялось на следующий день после моего возвращения. Основной доклад сделали оба геолога и инженер. Все трое говорили взахлеб: залежи просто фантастические; содержание золота в породе не менее шести золотников на сто пудов, что очень, очень много; добыча будет рентабельной при любом способе, но они рекомендуют выщелачивание как самое прогрессивное и дающее максимальный выход металла; с учетом длинного плеча поставки, его себестоимость будет даже как бы и не меньше, чем при ртутном…

— Стоп, — прервал я их, — а вот тут поподробней.

Инженер слегка замялся:

— Ну, выщелачивание требует поставки реактивов в больших объемах.

— А изготавливать их на месте, в химической мастерской, мы не можем?

— Можем, — кивнул инженер, — только это требует отдельного производства. И кое-что все равно потребуется завозить.

— Так, Яков, — я повернулся к Кацу, — просчитайте с молодым человеком разные варианты: закупать, производить на месте, производить часть на месте, а часть, скажем, в Лоренсу-Маркише. У меня есть возможность построить там любое производство, — пояснил я, имея в виду письмо короля Португалии. — А сырье сможем доставлять морем, это дешевле. И еще прикинь, насколько нам нужна железная дорога.

— Нужна, — тут же отозвался Кац, — несомненно. То есть только по потребностям приисков я, конечно, могу прикинуть отдельно, но и там, скорее всего, ответ будет положительным, при условии ее эксплуатации не менее пяти — семи лет. А вот в рамках той задачи, что вы поставили, мы сумеем окупить ее года за три-четыре максимум…

— Отлично, значит, будем строить. Подробнее доложишь позже, — прервал я его. Незачем делать наши замыслы достоянием столь широкого круга людей. — Продолжайте…

Короче, если все оптимистические планы и прикидки, которые мы обсудили на этом совещании, воплотятся в жизнь — возможно, я заработаю несколько больше, чем рассчитывал. Ну да массированные инвестиции уже на начальном этапе в проект, в рентабельности которого ты можешь быть абсолютно уверен, причем не на основании неких исходных данных, а просто на послезнании, способны творить чудеса. А я собирался сделать столь массированные инвестиции, что самого слегка жуть брала…

После состоявшегося совещания я обсудил некоторые вопросы еще и в узком кругу, потом пару дней шлялся по поместью, залезая во всякие дыры и уточняя детали, а затем двинулся «сдаваться властям»…

Совещание у Крюгера прошло тяжело — похоже, у многих присутствовавших, бросавших на меня короткие взгляды, свербило в одном месте от желания отобрать у этого русского так глупо подаренные ему земли и заняться золотодобычей самостоятельно. Но мне при поддержке папаши Пауля удалось исподволь рассеять это желание и переключить мысли завистников на другую тему. Так что итог вполне можно было назвать приемлемым. На золото определили установить налог размером от трех до пяти процентов, причем шкала объемов добычи не поднималась, а падала. Насколько я помнил, в реальной истории он был установлен в пять процентов, но с учетом того, что, по моим прикидкам, добыча возрастет в разы, а то и на порядок, денег у независимого Трансвааля будет ой как много. Преториус, например, надеялся, что это заметно продвинет дело объединения обоих бурских государств — к богатому присоединяться куда как выгодно…

Тут же, на совещании, были образованы и два акционерных общества — Западно-Трансваальской железной дороги и Русско-трансваальское торгово-промышленное, в коих мне, после того как я обрисовал их перспективы, было решено выделить контрольный пакет и предложить занять место председателя совета директоров. На меня же было возложено и обязательство представлять их интересы в Европе. Ну да еще бы… Я заявил, что готов уже через три месяца начать работы по постройке железной дороги от Лоренсу-Маркиша до Претории Филадельфии и в этот же срок заказать первые два грузо-пассажирских парохода для Русско-трансваальского торгово-промышленного общества. Так что после этого совещания у меня в руководстве республики появилось мощное лобби…

Кроме того, был обсужден и передан мне проект Русско-трансваальского договора о дружбе и союзе. Я заверил всех, что по прибытии в Санкт-Петербург немедленно предъявлю его брату и буду всячески способствовать его скорейшему подписанию, но… по моему скромному мнению, особых шансов на это нет, ибо подобный договор означает новое и куда более серьезное обострение отношений с Англией, которое наверняка окончится войной. А война с Англией сейчас не выгодна ни одному из наших государств. Воевать с нами на суше британцы не будут — попытаются установить блокаду флотом, что у них может получиться. Во всяком случае, если не против крейсеров, то против гражданских судов — вполне. И потому деятельность одного из наших вновь образованных обществ окажется сильно затруднена. Как, кстати, и помощь России Трансваалю в рамках, предлагаемых договором. А вот сухопутную армию они могут бросить против Трансвааля. Ее же численность у англичан хоть и не сравнится с русской, но все одно больше, чем население обоих бурских республик. И противопоставить столь грозным силам бурам нечего. Пока нечего. Но когда мы развернемся…

Тут уж уперлись папаша Крюгер и еще несколько членов антианглийской партии. Они просто закусили удила. Так что проект договора все-таки утвердили и передали мне…

Вести же об открытии россыпей решено было попытаться подержать в тайне еще как минимум пару месяцев, пока я не доберусь до Европы и не стану обналичивать уже добытое золото… Все присутствующие дали торжественную клятву, пообещав не рассказывать о том, что обсуждалось на заседании, даже домашним. Деньги в счет создания акционерных обществ постановили внести сейчас и передать мне для запуска обоих проектов, но не полностью, а кто сколько сможет. Ибо в настоящий момент трансваальцы пока были еще не слишком богаты. На оставшуюся часть их взносов я пообещал предоставить всем мой кредит с погашением в конце года… либо перераспределением долей внутри общества.

Продажа пакетов на сторону общим решением была запрещена. Во многом еще и из-за этого мне вручили контрольные пакеты обоих обществ — все равно средств перекупить их у меня у большинства присутствующих не имелось. А друг за другом они следили куда ревностнее, чем за мной. Я для них был птицей другого полета, но вот дозволить взять над собой первенство соседу и конкуренту… для истинного протестанта это немыслимо!

Через неделю я убыл в Лоренсу-Маркиш в сопровождении конвоя из почти сотни человек, две трети которого составляли буры — охранники из числа родственников членов правления обоих акционерных компаний и просто члены их кланов. Перед самым отъездом я подал Кацу еще одну идею для заработка — джинсы. В конце концов, Леви Штраус начал шить штаны для калифорнийских золотоискателей, а климат в Калифорнии тоже жаркий. Так что будут брать, и много. А что у американца пока имеется действующий патент — так то ж в Америке! Если что — пусть приезжает и судится. Изобретать ничего не надо — только попросить уже добравшегося до САСШ инженера вместе с закупленным оборудованием привезти с десяток штанов производства фирмы Levi Strauss & Сº, а потом заказать материал и посадить сотню портных клепать такие же. Там, глядишь, патент закончится, а мы моду на «трансваальские штаны» уже в Европе привьем. Или сами патент получим. Насколько я помню, первые джинсы у Леви не имели петель для ремня, поскольку их предполагалось носить с подтяжками, — вот за это зацепимся и запатентуем свои…



Известие о том, что в Трансваале открыто новое золотое месторождение, достигло Европы, когда мы добрались до Бельгии, то есть в июне. На этот раз мы шли ходом. Я беззастенчиво тратил деньги партнеров по акционерному обществу на закупку угля, стараясь преодолеть Суэцкий канал, Средиземное и Северное моря, то есть места глобального превосходства Британского флота как можно быстрее — еще до того, как станет известно о золоте. Конечно, шансы на то, что англичане сразу поймут, кто имеет к этому явное и непосредственное отношение, были невелики. Но были. Британская секретная служба должна была отследить мои заходы в Лоренсу-Маркиш и поинтересоваться их причинами. А сопоставить одно с другим особого ума не надо. Так что чур меня — лучше пораньше убраться в воды, где мы с англичанами хотя бы можем хоть как-то бодаться.

До Амстердама мы мчались на всех парах, останавливаясь только для погрузки угля. Там нас и настигли слухи о том, что в Трансваале — нет, вы слышали?! — самородки просто валяются на земле, негры подбирают их как обычные камни и убивают ими страусов!..

В общем, все получилось удачно. Нет, Господь мне точно благоволит. Ну невозможно, чтобы столь авантюрные, хоть и тщательно продуманные планы воплощались так гладко. Ой где-то шмякнет меня… Однако пока все шло, прямо скажем, лучше некуда. Когда я на переговорах с бельгийцами по поводу строительства железной дороги Лоренсу-Маркиш — Претория Филадельфия объявил, что внесу начальную плату трансваальским золотом, это произвело фурор! Мне тут же открылись такие кредитные линии, о которых я даже не мечтал, а число предложений о совместном участии в разработках быстро взлетело почти до сотни. Так что в Штеттине меня ждали уже как дорогого гостя. И контракт на постройку шести грузо-пассажирских пароходов водоизмещением в шесть тысяч тонн и дальностью плавания до четырех тысяч миль, что позволяло достичь Лоренсу-Маркиша из Одессы всего с одной подгрузкой углем, я заключил, как говорится, в одно касание. Причем в договоре были два очень вкусных пункта: во-первых, полугодовая стажировка русского персонала на верфях «Вулкан», и во-вторых, постройка в Штеттине всего двух судов — остальные должны строиться в России при технической помощи немцев. Два — на выбранных мною балтийских верфях, а еще два — на Черном море. Мне же дома тоже надобно кораблестроение поднимать скорыми темпами. Кстати, немцы пошли на это, хотя Россия и Германия в настоящий момент вовсю бодались друг с другом, правда в холодную, воюя только в сфере тарифов. Вот что значит магия золота…

А вот в Питере разразилась буря. Брат-государь орал и едва не топал ногами:

— Что ты, творишь, Лешка?! Что ты творишь?!! Мало тебе, что едва в войну с англичанами не вляпались, — так нет же, решил-таки дожать, чтоб сцепились! Ты знаешь, какую ноту мне этот чертов Примроуз, который граф Розбери,[24] прислал? Они же никогда не потерпят, чтобы мы в Африке закрепились!..

Я молча ждал, пока он выдохнется. Но братец у меня был выносливый, поэтому выдохся не скоро. Однако все, что имеет шансы случиться в нашей жизни, когда-нибудь происходит. Произошло и то, что я предвидел. Поэтому, дождавшись, когда государь Александр III, устав, шмякнулся на стул и, привычно проверив, не приглядывает ли за ним дражайшая супруга, извлек из-за голенища заветную фляжечку с шустовским коньяком, я спокойно произнес:

— Брат, я привез тебе проект договора о дружбе и союзе с Трансваалем…

— К-к-кха-а! — Изо рта брата выплеснулся фонтан коньяка, залив ему весь парадный мундир, в который он был облачен, вероятно для того, чтобы придать нашей встрече официальной характер.

— …и я считаю, что необходимо публично объявить о том, что правительство его рассматривает.

— Кха, кха, — брат продолжал кашлять, терзая рукой воротник мундира, — кха… т-т-ты… кха!

— А также выслать крейсера на просторы Атлантики и привести в боевую готовность нашу Тихоокеанскую эскадру, — невозмутимо закончил я.

Тут Александр не выдержал и с размаху так засветил кулаком по крышке своего стола, что та аж треснула. Все-таки брат у меня очень силен…

— Ну посуди сам, — ни единым жестом не отреагировав на это проявление государева гнева, все тем же спокойным тоном продолжил я, — должно же у нас быть то, от чего нам потребуется отказаться под давлением англичан. Ну не просто же нам лапки перед ними задирать. Да и вытребовать мы под это дело у них кое-что сможем.

— Ты… ты… — сипло выговорил брат, наконец-то справившись с кашлем, а потом махнул рукой. — Ладно, садись, рассказывай, что придумал.

И я рассказал…

На следующий день было официально объявлено, что русским императором принят к рассмотрению проект договора о дружбе и союзе с небольшим независимым государством на юге Африки — Трансваалем. А уже через три дня крейсерская эскадра Балтийского флота, догрузившись углем и приняв на борт увеличенный боезапас, покинула Кронштадт. На Дальний Восток также полетела телеграмма, приказывающая Тихоокеанской эскадре немедленно изготовиться к выходу в море. Кроме того, Русскому обществу пароходства и торговли было велено отозвать с линий все свои корабли, которые уже при строительстве были запланированы для использования в случае нужды в качестве вспомогательных крейсеров. На них даже были сделаны специальные подкрепления под палубу для быстрой установки орудий. Также было официально объявлено, что русским подданным рекомендуется покинуть пределы Великобритании и ее колоний. Ну и до кучи войска Московского военного округа известили о скорой передислокации в Туркестан для «подкрепления действующих там русских войск», но всякому имеющему мозги было понятно, что главной целью столь крупных сил, сосредотачиваемых так далеко на юге, является жемчужина Британской короны — Индия. И всем сразу стало ясно, что война — вот она, уже стоит на пороге.

Я же занялся сразу двумя проблемами — подготовкой флота к войне и разбором накопившихся завалов в личных делах. И самую большую проблему мне вывалил Чичагов. Он появился у меня на следующий день после моего разговора с братом. За прошедшие с нашей встречи полтора года Дмитрий Николаевич успел не только побывать в САСШ, как мы и уговорились, но еще и посетить Бельгию, имевшую крупные сталелитейные предприятия, Францию и Германию. А также смотаться к станице Магнитной. Вот оттуда-то он и привез мне проблему, о которой я ранее не подозревал… Рассказывал мне о ней Чичагов эмоционально, образно, но весьма точно — как архитектор. А я сидел за столом и рассеянно играл карандашом. Что еще оставалось делать, если, похоже, все мои планы накрылись медным тазом? У меня банально не вырисовывается экономика. Я стиснул зубы. Нет, ну надо же! Вроде все предусмотрел, кроме одного — острейшего недостатка топлива. Дело в том, что в степях на севере Казахстана очень плохо с топливом, а климат резко континентальный. И Чичагов прямо поставил передо мной вопрос: каким образом я собираюсь обеспечить выживание нескольких тысяч, а то и десятков тысяч человек, занятых на стройке в степи? Причем это был первый из вопросов. Поскольку основное промышленное, а затем и гражданское строительство, как раз вследствие отсутствия достаточного количества леса, планировалось развернуть из кирпича и бетона, опять же вставал вопрос о топливе для кирпичных и цементных заводов. Чем кирпичи обжигать-то? И взять уголь было негде. Приуральские месторождения скудны, гигантские запасы Кузнецкого, Печорского, Тунгусского бассейнов еще даже неизвестны. Доставлять уголь с юга России? Да с таким извилистым маршрутом он золотым станет, никаких денег не хватит. Везти лес? Та же картина. Нет, что лес все равно придется везти, в этом у меня сомнений не было, но я планировал везти его как строительный материал. Причем я собирался строить сушки и пилорамы прямо в местах вырубки, где-нибудь неподалеку от Челябинска, и доставлять железной дорогой уже готовый брус, доску и, возможно, фанеру. Но везти железной дорогой дрова для отопления… А какие еще варианты?

Я поднял глаза на руководителя своей группы архитекторов:

— И что вы предлагаете?

— Не знаю, ваше высочество, — развел руками Чичагов.

Я вздохнул. Черт! Опять самому голову ломать. Что ж, значит, надобно пересчитывать все диаграммы Ганта[25] в сторону большей параллельности действий… или последовательности. Но это означает потерю времени, возможно катастрофическую, если Русско-японская война состоится примерно в те же сроки. Нет, скорее надо пересчитать на большую параллельность. И хотя это вызовет серьезное удорожание проекта, да еще отнесет основные затраты на период, когда доходы от трансваальского золота еще только начнут поступать, — вариантов нет. Но осилю ли? Надо считать… Ладно, все равно с налету эту проблему не решить. Хотя Дмитрий Николаевич — молодец, молодец! Не говоря уж о том, что в своем относительно преклонном возрасте умудрился лично прокатиться до Магнитной, да еще и такую проблему вскрыл…

— Спасибо, Дмитрий Николаевич. Сейчас я не готов озвучить вам свое решение. Одно могу сказать точно — продолжайте работать. И кстати… — Я позвонил в колокольчик.

Дима Нессельроде тут же появился на пороге.

— Дима, Пироцкий далеко?

— Нет, Алексей Александрович, в угловой гостиной.

— Отлично! Позови его сюда. — Я перевел взгляд на Чичагова. — В общем, так, Дмитрий Николаевич, придется вам серьезно расширять проект.

— Расширять? — Лицо Чичагова сделалось озадаченным. Похоже, он был уверен, что изложенные им трудности заставят меня серьезно ужаться, если не совсем отказаться от своих планов, а тут такое заявление…

Я усмехнулся. А вот шиш! Я же не на собственный карман работаю. Прелести необременительной светской жизни в самых роскошных городах мира — в Париже, Нью-Йорке или там Венеции — мне и так вполне доступны и не очень нужны. Мне другой кайф подавай — нагнуть, как писал незабвенный Владимир Ильич, «объективные законы общественного развития». Тем более что я ему ни на грош не верил. Ну не проверяется его теория на мышах, права бабка…[26] Так что, мы, конечно, еще посчитаем, но «генеральная линия партии» вполне понятна. Что ж, значит, при самом неудачном для меня развитии событий мои заводы будут у меня отобраны. В казну ли, кредиторами ли — не важно. И даже если эти кредиторы будут иностранцами… да и хрен с ним. В таком случае начну помогать деньгами и всем, чем можно, большевикам. А уж они потом все национализируют. Зато заводы — будут, и не придется с такими жертвами строить их через сорок лет.



— Разрешите, ваше императорское высочество?

— Заходите, Федор Аполлонович, — кивнул я. — Здравствуйте. Дмитрий Николаевич, позвольте представить вам господина инженера Федора Аполлоновича Пироцкого. А вам, господин инженер, я представляю Дмитрия Николаевича Чичагова — великого, не побоюсь этого слова, архитектора. Господин Пироцкий будет строить неподалеку от проектируемого вами города плотину и… — Я запнулся и пожевал губами, привыкая к мысли о том, что решил пойти ва-банк. Для производства тонны стали требуется, по разным оценкам, от двадцати до двухсот тонн воды, так что без водохранилища и, соответственно, плотины никак было не обойтись. — Гидроэлектрическую станцию!

В глазах Чичагова и Пироцкого появилось недоумение. Дело в том, что гидроэлектростанций в этом мире еще не было. Вообще. Нигде.

— Господа, — остановил я готовые сорваться с уст обоих вопросы. — Все объяснения потом. Я вам озвучил свои планы, а конкретно мы будем разговаривать чуть позже. Так что я вас более не задерживаю.

А к вечеру я понял, как мне не хватает Каца. Несмотря на то что я задействовал двух его помощников — тоже были ребята не промах, — да еще и вызвал троих расчетчиков с арифмометрами, нужная цифра все никак не вытанцовывалась. Ибо я хотел сразу начать тянуть железнодорожные ветки к Экибастузу, Джезказгану и Альметьеву. И сразу закладывать медеплавильное производство, нефтедобычу и нефтехимию. А это требовало бюджета почти в одиннадцать миллионов рублей в первый же год. У меня же, даже после резкого взлета моего кредитного рейтинга на внутреннем и международном рынке, связанного с трансваальским золотом, после всех затрат на трансваальские проекты выходило не более девяти, максимум десяти миллионов. Да и они пока, до разрешения проблемы с Англией, были призрачными… Будь здесь Кац — он бы деньги нашел. Точно.



Следующие два месяца пролетели в заботах о предстоящей войне с Англией. Мои проекты как-то двигались без меня. Отчеты-то я по вечерам все-таки пытался просматривать, но ничего предпринимать по ним у меня времени не было, потому как для большинства решений требовалось выехать на место и разобраться более подробно, я же безвылазно сидел в Петербурге и покидал его только по делам флота. Так, в июле пришлось с эскадрой в составе первой линейной дивизии и кораблей охранения выдвинуться к Аландам и проторчать там почти неделю, грозно шевеля пушками в сторону вошедшей в Балтику эскадры англичан. Все ограничилось игрой нервов, но было страшно. Честно. Иначе же было нельзя. Я знал, что могу погибнуть в случае реального боя с английской эскадрой и что это поставит огромный и жирный крест на всех моих планах и на том будущем России, которого я хотел добиться. И прекрасно понимал, что мое присутствие в данном месте в данное время для флота бесполезно. Но я должен был так поступить. Ибо если я отсижусь на берегу, никакие мои преобразования во флоте не будут пользоваться популярностью, потому что для всех я так и останусь «испугавшимся флотоводцем». Так что я крутился как белка в колесе…

Зато флотскими проектами удалось заняться вплотную. Макаров наладил дела на опытовой станции достаточно неплохо. Единственное, что сделал я, — это состыковал отдел судовых двигателей и торпедный отдел. И там, и там активно трудились над турбинами, так на хрен запараллеливать работы? С остальным никаких поправок не потребовалось. Ну, на мой не слишком флотский взгляд. Проблема была только в том, что сам Макаров в преддверии войны с Англией отчаянно рвался в бой: «Хоть миноноску дайте — но в действующем флоте!»

У Попова в Кронштадте по-прежнему было глухо. Нет, он представил мне еще несколько приборов, в том числе и только что законченный им «электрический вибратор» (я едва не поперхнулся, услышав это название), изготовленный по образцу, предложенному немецким ученым, профессором физики университета в Карлсруэ Генрихом Герцем. Но ни о какой радиосвязи и речи не шло. Неужто я его все-таки сбил?..

Слегка отчаявшись, я попытался хоть как-то подтолкнуть Александра Степановича в нужном направлении. Улучил момент и, поднеся руку к работавшему «вибратору», некоторое время наблюдал за волосками на ней, то придвигая ближе, то удаляя. Попов смотрел на мои манипуляции со снисходительным интересом.

— Вот ведь как, — удивленно произнес я. — Вроде бы и не касаюсь этого вашего «вибратора», а волоски на руке все одно дыбом встают. Интересно, интересно… А можно его сделать чуть пошибче? Чтобы волосы на большем расстоянии так топорщило?

— Можно, но зачем? — изумился Попов.

— Ну, руку-то незачем, а вот придумать аппарат, который топорщило бы так же, как волоски, было бы славно. Только подальше, конечно, чем сейчас.

Попов недоуменно уставился на меня. Я пояснил:

— Так ведь можно с корабля на корабль сигналы в тумане передать или ночью, когда фонари включать нежелательно. Скажем, противник рядом, а нам надобно скрытность сохранять…

И тут Александра Степановича, похоже, зацепило. Он вытянул руку и уставился на волоски, вставшие на ней торчком. Я молчал. Больше говорить ничего не буду — Попов должен считать, что до всего дошел сам, а то еще начнет тянуть меня в соавторы. Мне этого не надобно. У меня и так проблем выше крыши, чтобы еще и гениальным изобретателем в разных областях прослыть.

Морской полк разочаровал. Нет, он был уже сформирован и даже неплохо обучен, но до тех показателей, которые я поставил перед Рыльским, было ой как далеко. Пятидесятиверстный марш преодолели всего лишь шестьдесят процентов рядовых и унтеров и не более половины офицеров. Треть солдат вообще не умели плавать, а из тех, кто умел, выйти на дистанцию в милю ни один не рискнул. Отстрелялись также из рук вон плохо. Ножевого боя никто не знал, а пластунским худо-бедно владели человек пятнадцать, которых тренировал сам есаул Хряпов. Я три дня с каменным лицом гонял всех в хвост и гриву, затем устроил разнос офицерскому составу и дал еще полгода. После чего уехал в Петербург — продолжать подготовку к войне…

В конце августа ко мне приехал выпросившийся от начальства Мосин. Его стажировка закончилась, еще когда я только отправлялся в Трансвааль, и с того момента он успел много чего напридумывать. Мы целый вечер просидели с ним, обсуждая его изобретения, причем я не столько давал советы — откуда мне что знать в конструировании оружия? — сколько задавал… всего два вопроса: «А это не сломается в самый неподходящий момент?» и «А не шибко ли дорого это обойдется?». Впрочем, задавал не зря, потому что после них Сергей Иванович, как правило, резко замолкал и начинал яростно теребить бороду.

Единственная интервенция, которую я рискнул ему сделать, — это небольшой рисунок, набросанный мною после дифирамбов Мосина пулемету Максима, с коим он ознакомился, будучи в Англии. Мосин исчеркал множество листов своими проектами пулемета, построенными так же на принципе использования отдачи. Я долго его слушал, а затем взял листок и нарисовал… поршень паровой машины.

— Что это, Алексей Александрович? — недоуменно спросил Мосин.

— Вообще-то поршень паровой машины, — признался я.

Он пару минут разглядывал мой рисунок, как видно пытаясь понять, к чему бы это, затем осторожно спросил:

— Вы хотите, чтобы я занялся усовершенствованием паровой машины?

— Ну что вы, Сергей Иванович, — рассмеялся я, — упаси боже! Просто, когда вы мне рассказывали об использовании отдачи для перезаряжания оружия, я вдруг подумал: то, что творится в стволе ружья при выстреле, очень напоминает то, что происходит в цилиндре паровой машины. А там использование образующейся энергии идет несколько по-другому.

Мосин еще некоторое время подумал и качнул головой:

— Да, я вас понимаю, но в стволе роль поршня играет пуля, которая и исполняет свою работу, улетая к цели, и никакой более поршень в ствол ружья не засу… — Он уставился на меня, похоже оторопев от какой-то пришедшей ему в голову мысли.

Я молчал. А Мосин спустя несколько секунд схватил мой листок, торопливо нарисовал над поршнем и цилиндром ствол и вылетающую из него пулю, а затем двумя яростными движениями соединил поршень и ствол схематической трубкой.

— Господи, — прошептал он, — как интересно-то…

Так что я проводил его полным новых идей и проектов.

Несколько раз встречался с племянником, но на бегу. Николай во всей этой суете чувствовал себя потерянным, однако досаждать мне не решался — видел, что я весь в мыле.

А в середине сентября меня вызвал государь и мрачно сунул мне бланк правительственной телеграммы:

— Вот, читай. Граф Розбери, похоже, по твоей милости поста лишился. Это уже новый прислал, Норткот, который граф Иддесли.

Я молча прочитал телеграмму и вернул брату. Если отставить всякие словесные кружева, англичане осведомлялись, какого черта эти русские встали в позу и не пора ли окатить себя бадьей холодной воды и сесть за стол переговоров, чтобы обсудить все возникшие разногласия.

— В Лондон поедешь, — отрезал брат. — Сам кашу заварил — сам и расхлебывай.

Глава 3

В Санкт-Петербург я вернулся в феврале. И не один. Сопровождали меня Пироцкий, которого я командировал в САСШ к Эдисону, самому разрекламированному электрику мира, на переговоры о производстве и закупке динамо-машин для будущей гидроэлектрической станции, а также привезенный им с собой молодой американский инженер и, как он говорил, изобретатель в области электричества, сербского происхождения по имени (представьте, как я охренел) Никола Тесла!

Тесла, оказывается, перед эмиграцией в САСШ собирался поехать на работу в Россию, поскольку был очень впечатлен русской электротехнической школой и работами таких ученых, как Яблочков, Лачинов, Чиколев. Но один из администраторов Континентальной компании Эдисона в Париже, в которой он работал в то время, Чарлз Бечлор, относившийся к нему хорошо, что Никола очень ценил, уговорил его ехать в САСШ. Он поехал. И хлебнул там полной мерой. После того как Тесла устроился в компанию Эдисона и проявил себя, тот пообещал ему пятьдесят тысяч долларов, если молодой сотрудник усовершенствует его генераторы постоянного тока. Тесла воодушевленно принялся за работу и добился впечатляющих успехов. А Эдисон его кинул, да еще и посмеялся, заявив, что этот эмигрант плохо понимает американский юмор. Оскорбленный Тесла уволился из компании Эдисона. Но его тут же нашли новые работодатели и предложили создать свою компанию, занимающуюся становившимся все более модным электрическим освещением. Тесла, который еще при работе над заданием Эдисона понял, что более технологично будет использовать не постоянный, а переменный ток, предложил партнерам сразу начать двигаться в этом направлении. Однако те все еще пребывали в благоговении перед гением Эдисона, яро пропагандировавшего постоянный ток, и потому идеи молодого эмигранта их не заинтересовали. Они предложили Тесле не витать в облаках, а заняться делом и разработать проект дуговой лампы для уличного освещения — за солидное вознаграждение. Через год он представил результат. Но обещанных за работу денег снова так и не увидел. Вместо денег ему предложили долю в фирме, созданной для эксплуатации этой лампы… Вторым обманом подряд Тесла оказался сыт по горло и, узнав, что к Эдисону прибыл русский с намерением сделать крупный заказ на электрогенераторы, решил вернуться к первоначальной идее — уехать в Россию. Америка его больше не привлекала. Тесла нашел Пироцкого в гостинице, с жаром выступил перед ним, уговаривая даже не связываться с постоянным током и поручить ему разработку новых генераторов. И смог его кое в чем убедить. Пироцкий сказал, что всего лишь послан с поручением и принять самостоятельное решение не может, однако свяжется со своим работодателем и предложит ему выслушать аргументы Теслы. Я же, услышав фамилию соискателя, велел бросать все дела и мчаться ко мне…

Тесла появился у меня в Лондоне вместе с Пироцким, когда переговоры с англичанами подходили к концу. Англичане «заставили» нас отказаться от заключения договора с Трансваалем и вообще от каких бы то ни было официальных сношений с этим государством. Более того, мы торжественно пообещали, что ни один русский солдат и ни одно русское официальное лицо никогда не переступит границы этого государства. Мои же предприятия там решено было считать частным делом частного лица (ну не дошла еще до них информация, какой масштаб имеют там мои предприятия), и было условлено, что, как только я пересекаю границы Трансвааля, тут же становлюсь этим самым частным лицом, не имеющим права общаться с правительством данного государства как представитель Российской империи. Впрочем, и государством именовать Трансвааль англичане не желали категорически и настаивали на формулировке «голландскоговорящий анклав», имея в виду активно создаваемый ими Южноафриканский союз. Но тут я припомнил им Лондонскую конвенцию 1884 года, на которую они сами все время ссылались. Там Трансвааль именовался государством и никакой ссылки на ограничение его суверенитета или на английский сюзеренитет над ним не было. Ну, кроме обязательства Трансвааля не заключать соглашений с иностранными державами без утверждения британским правительством. Именно на это обязательство англичане и напирали. Я же резонно отвечал, что Россию совершенно не касаются обязательства, которые она на себя не принимала, а никаких обязательств не заключать договор с Трансваалем со стороны Российской империи я не припомню. Между тем англичане выдвинули требования именно Российской империи. Причем в оскорбительно ультимативной форме и угрожая войной… Короче, поскольку присутствовало обоюдное желание, договор, исчерпывающий конфликт, был подписан. И хотя со стороны казалось, что англичане нас нагнули, я-то знал, что на самом деле это было не так. Скорее мы нагнули их. Поскольку англичане были вынуждены скрипя зубами выступить перед нами гарантами независимости Трансвааля. Что ж, возможно, Англо-бурской войны удастся избежать и я смогу заниматься добычей золота дольше отведенных мною же для себя десяти с небольшим лет…

Пироцкий и Тесла прожили в снятом для меня нашим послом особняке почти неделю, прежде чем я смог уделить обоим внимание. Впрочем, я попытался сразу расположить молодого серба к себе, вручив ему сто пятьдесят рублей «в компенсацию беспокойства». Дело в том, что у меня уже в первые дни пребывания в этом мире возникла мысль перетянуть в Россию — работать на меня — кое-каких известных ученых и изобретателей. Но когда Канареев и Курилицин по моей просьбе начали прорабатывать этот вопрос, выяснилось, что с теми, кто уже был достаточно известен (например, Сименс, Эдисон, Пастер), номер пройдет вряд ли — у них уже есть дело, деньги, имя, что дает им полную независимость. Те, кто теоретически мог согласиться, потребовали бы за это о-о-очень большие деньги (ведь ехать надо будет в дикую Азию), отбыли бы здесь год-два, а потом вернулись к себе, и все последующие открытия наших ученых объяснялись бы тем, что у этих русских ажно год или полтора проживал сам Имярек, вот, мол, и смог их, азиатов, кое-чему научить. С теми же, кто еще известен не был, не стоило и заморачиваться. Талант-то у них, конечно, есть, но без определенного опыта, полученного этими людьми в процессе их жизни, не факт, что он раскроется. Нет, конечно, в жизни каждого человека есть некий период, так сказать «разрез», когда он уже кое-что знает и умеет, но еще стоит не слишком дорого и готов стронуться с места, если чувствует большие перспективы. А у некоторых таких периодов несколько. И вот в эти периоды их и нужно брать. Но отслеживать жизнь десятков людей и ловить момент… мне никаких кадров не хватит. Так что пусть все идет своим чередом. Нет, сеть агентов в европейских странах я давно начал формировать. И в пяти из них такие сети уже были — в Англии, Франции, Германии, Голландии и Бельгии (в двух последних они работали вполне легально). И задача следить за даровитой молодежью им была поставлена в числе прочих. Но во-первых, они отслеживали таланты во всех областях — не только в науке, технике, медицине, но и в журналистике, и в юридическом деле. Согласитесь, в случае какой-либо конфронтации ловкие манипуляторы общественным мнением и юристы, способные ввергнуть газеты, выражающие невыгодную тебе точку зрения, в кошмарные судебные разбирательства, могут прийтись очень кстати. А во-вторых, в приоритете у этих агентов был промышленный шпионаж. Тем более что в это время заниматься им было одно удовольствие. Ну не принято здесь было хранить секреты — наоборот, едва кто-то разрабатывал какую-нибудь новинку, тут же бежал представлять ее на региональной, общенациональной или очередной всемирной выставке, где с удовольствием заключал контракты на поставку своей технологии в любую страну. Открытость существовала и в частной жизни. Скажем, инженер из компании Круппа вполне себе спокойно мог поделиться тонкостями свежеразработанной технологии со своим приятелем за чашечкой кофе.

И вот этим-то необходимо было пользоваться в первую голову. Так что я решил не заморачиваться этим вопросом специально, а пустить его на самотек. Перетащим кого — хорошо, нет — своих вырастим. И вот с Теслой мне повезло. Причем не только с тем, что он попался мне под руку, но и, похоже, с тем, что он сейчас находился как раз в таком вот «разрезе»…

Обстоятельный разговор с Теслой у меня состоялся перед самым отъездом в Россию и завершился к обоюдному удовольствию. Тесла согласился работать на меня. Я же пообещал поставить ему и Пироцкому конкретную задачу по пути в Санкт-Петербург, а пока попросил изложить его соображения по развитию электрической техники в письменном виде. Что он и сделал, предоставив мне довольно объемистый труд на английском языке перед самым отплытием из английской столицы.

В Лондон за мной был прислан крейсер «Дмитрий Донской», который уже никоим образом нельзя было называть однотипным с «Владимиром Мономахом» — слишком много у них появилось отличий. К тому же «Донской» был заметно комфортабельнее «Мономаха» за счет более развитой надстройки.

Сразу после отхода я заперся у себя в каюте и принялся читать труд Теслы. А потом и черкать его. Однако, закончив, я решил никаких уточнений не высказывать. Похоже, слухи о гениальности Теслы вовсе не были результатом рекламы, как я опасался (например, тот же Кольт был отнюдь не изобретателем револьвера, как считают многие, а просто конструктором-оружейником, пусть и одаренным, но не самым-самым, всего лишь одним из многих, действительные же его таланты лежали в области бизнеса и маркетинга). Уже на следующее утро после выхода из Лондона я пригласил господ Пироцкого и Теслу на завтрак вместе с офицерами корабля и составом моей делегации, которая уменьшилась на нескольких человек.

Мне очень не понравилось, что и я, и государь в процессе только что закончившегося конфликта имели слишком мало сведений о ситуации в Англии. К тому же я вдруг вспомнил, что второй съезд РСДРП, с которого КПСС и вела отсчет своего существования, состоялся именно в Лондоне. (Спросите, откуда я это знаю? Ну так в мое время страшно научная дисциплина под названием «Научный коммунизм» входила в перечень обязательных для изучения во всех высших учебных заведениях от политехнического института до военного училища. Равно как марксистско-ленинская философия, политэкономия и история КПСС.) Да и вообще, сей английский городок был землей обетованной для всякого рода шушеры, сдернувшей из родных пенат по криминальным, политическим или иным непотребным поводам. Потому я решил организовать здесь не одну, а несколько не связанных друг с другом разведывательных сетей, имеющих пусть и в чем-то пересекающиеся, но по большей части отличные задачи. А в этом случае задействовать для организации новых сетей уже имеющуюся было невозможно. Так что парочка членов моей делегации, вернее, моих личных помощников из числа подчиненных бывшему штабс-ротмистру Канарееву, которых я прихватил с собой из Санкт-Петербурга в качестве свиты, подзадержалась в Лондоне с целью создания условий для развертывания еще двух разведывательных сетей. Одна должна была заняться сбором сведений в высших сферах британской политики и экономики, а также прикармливанием журналистов и газетчиков, вторая — присматривать за уже существующими и будущими эмигрантами и борцами с «кровавым царским режимом». Ни один из двух агентов на роль резидента предназначен не был — они уже засветились рядом со мной, — но кое-что для облегчения начального этапа деятельности резидентов оба сделать могли. Впрочем, та сеть, которая уже действовала в Лондоне, им сейчас все равно не помогла бы, потому что они вплотную занимались одним делом. И имя ему было — Хайрем Стивенс Максим, эмигрант из САСШ…

После общего завтрака я пригласил Пироцкого и Теслу к себе для более обстоятельного разговора.

— Итак, господин Тесла, я прочитал ваш труд. И скажу сразу, я впечатлен, да так, что готов предоставить вам самые обширные полномочия в исполнении моего следующего задания. — Я сделал паузу и внимательно посмотрел на серба. Тот ответил мне возбужденным взглядом. Похоже, парень почувствовал, что ухватил удачу за хвост. Что ж, флаг ему в руки! Если он меня не подведет, на него точно прольется золотой дождь. — Посылая господина Пироцкого в САСШ, я предполагал, что он не только закажет там оборудование для гидроэлектрической станции, но и наймет фирму, способную такую станцию для меня построить. Однако теперь я изменил решение. Я хочу, чтобы вы, господин Тесла, вместе с господином Пироцким сформировали группу, которая займется подготовкой проекта, а затем и строительством гидроэлектрической станции. Геолога, архитектора и остальных потребных вам специалистов поможет подобрать мой помощник господин Курилицин. Сейчас же я хочу пояснить вам, что мне требуется на выходе, и посвятить в некоторые особенности наших действий. Запишите… — Я замолчал, собираясь с мыслями и ожидая, пока два инженера, русский и серб, приготовятся к записи, а потом продолжил: — Итак, мне нужна гидроэлектрическая станция. Мощность — максимально возможная. Высоту плотины подсчитаете, исходя из наилучшего соотношения достижения максимально возможной мощности при наименьших затратах. Параметры электрической силы, получаемой на выходе… — Я задумался.

Первоначально в мире использовались сети с напряжением 110–127 вольт, но уже к концу XX века стандартным стало напряжение 220–240 вольт. Мое детство как раз пришлось на времена подобного перехода, когда одной из почти непременных домашних принадлежностей стал трансформатор. Вызвано это было тем, что некоторые сети в старых домах все еще выдавали 127 вольт, другие — уже 220, и образцы бытовой техники, наиболее распространенными из которых были электрические утюги и холодильники, также встречались с рабочим напряжением разных стандартов. Вот и гудели по всем квартирам трансформаторы, запитывая от бытовой сети 220 вольт холодильник, рассчитанный на работу при напряжении в 127 вольт, или утюг с рабочим напряжением 220 вольт — от сети в 127 вольт. Даже такой анекдот ходил: «Мой папа — трансформатор. Получает 220, домой приносит 127. А на разницу гудит!» И какой стандарт мне выбрать? Лучше последний, как более прогрессивный, но могут ли имеющиеся сейчас технологии производства кабелей и электроаппаратуры создать безопасные образцы, готовые работать под это напряжение? Вопросы, вопросы… Ох, чувствую, понесло меня. Ладно, озвучим, а там дальше ежели что — поправят. Тот же Тесла. Он с Эдисоном ругался — и тут не оробеет.

— Итак, параметры тока в бытовой сети — 220 вольт и 50 герц, в промышленной — 380 вольт и…

— Простите, господин великий князь, чего? — тут же недоуменно сказал Тесла.

Я запнулся. Вот черт, я даже не удосужился уточнить, известны ли уже привычные мне единицы измерения… С какой я прокололся? С вольтом или герцем? Инженеры молча смотрели на меня, ожидая разъяснений. Я же лихорадочно вспоминал все, что мне известно о людях, в честь которых были названы эти единицы измерения. Про Герца я не помнил абсолютно ничего, кроме того, что вроде как господин Попов недавно демонстрировал мне «электрический вибратор», собранный по его схеме, а вот Вольт… Вольт был как-то связан с Наполеоном.

Если я ничего не путаю. Значит, скорее всего вольт как единица измерения уже используется, а господин Герц еще трудится вживую.

— Я имел в виду, что частота перемены тока должна составлять пятьдесят раз в секунду.

Лицо Теслы при этом сообщении озарилось неподдельной радостью:

— Значит, вы согласны со мной насчет предпочтительного использования переменного тока?

— Да, но не только, — мотнул головой я. — Скажем, возможно, в некоторых агрегатах, работающих от аккумуляторов и даже генераторов, но не постоянного действия, а используемых как вспомогательные механизмы, постоянный ток предпочтительнее. Однако не будем углубляться в дебри… Еще хочу сказать, господа, я очень надеюсь на вашу помощь в разработке и производстве динамо-машин и электрических двигателей, а также иных устройств, тех же электрических лампочек. Для чего я предлагаю вам долю в будущем предприятии по их производству. Ну и в самой гидроэлектрической станции тоже. Размеры же ее мы с вами будем обговаривать по итогам вашей работы по постройке этой станции.

Пироцкий и Тесла переглянулись: ого, грядут очень неплохие деньги!

— Поэтому, когда вы будете заказывать оборудование для станции, постарайтесь, во-первых, оснастить ее самыми передовыми приборами и механизмами, лучше всего усовершенствованными вами, и во-вторых, сохранить наш приоритет. Так что продумайте, какие машины и где будете заказывать. Возможно, что-то стоит делать здесь, в России, в каких-нибудь мастерских. Мы можем их даже предварительно выкупить, поскольку электромеханический завод начнем строить никак не ранее чем лет через пять — и это еще по самым оптимистичным подсчетам. Выкупленные же предприятия вполне можно использовать не только для производства, но и для подготовки кадров для нашего будущего завода. Потому необходимо сразу же предусмотреть создание там специального училища.

Тесла и Пироцкий снова переглянулись, но опять промолчали.

— На этом, господа, я сегодня закончу. Пока мы идем до Петербурга — думайте, обсуждайте, советуйтесь, а по прибытии туда я дам вам неделю на то, чтобы сформировать группу и прикинуть первоначальную смету. После чего жду вас у себя.



По прибытии в Питер я доложился брату, поприсутствовал на паре совещаний в Зимнем и на заседании Государственного совета, а затем вплотную занялся своими делами. Первая пара кораблей для Русско-трансваальского торгово-промышленного общества уже достраивалась и должна была сойти с верфи не позднее середины лета, и я собирался отправиться в путь вместе с ними, причем беззастенчиво используя служебное положение — в составе крейсерского отряда. Ну а как иначе-то? Чай, судно, груженное золотом, будем конвоировать. Так что до середины, в крайнем случае до конца лета мне предстояло разобраться со своими делами.

В Трансваале, судя по скупым докладам Канареева, также все было в порядке. Первая партия оборудования, заказанного в САСШ, уже прибыла на прииск и сейчас как раз устанавливалась. Железная дорога вовсю строилась, бельгийцы начали тянуть ее с двух сторон — из Претории Филадельфии и из Лоренсу-Маркиша; закончить стройку они обещали к концу года, в точности к тому моменту, как пойдет основной поток оборудования. Рабочих рук на стройке было хоть отбавляй — мои партнеры по акционерному обществу нагнали туда столько негров, что даже не хватало инвентаря. Поэтому работали в две смены.

Первым делом, пока снова не нырнул в текучку, я решил посетить свежепостроенное здание общежития Общества вспомоществования в получении образования сиротам и детям из бедных семей. (Его только что закончили строить, а заселять собирались в августе, под начало нового учебного года. Пока же там вовсю шла отделка.) Ну и, естественно, те общежития, в которых студенты жили сейчас.

Помощью общества сегодня пользовались уже более пятисот сирот и юношей из бедных семей, обучающихся на первом, втором и третьем курсах университета и различных институтов. По докладам комендантов общежитий, коих в Санкт-Петербурге насчитывалось три, особенной революционной агитации в их стенах не велось, да и популярностью оная среди насельцев не пользовалась. Во-первых, большинство выходцев из низов держались за предоставленный им шанс зубами и отвлекаться на всякие возвышенные бредни не собирались. Им надобно было устроиться в этой жизни и помочь бедовавшим семьям, а не думать о всеобщем счастии, как скучающая дворянская молодежь. Так что двоих, кои все-таки были отчислены по данному поводу, сдали свои же. Ну и во-вторых, моя идея насчет Сакмагонских дозоров оказалась вполне плодотворной. Этой работой занимались с удовольствием и к пропагандируемой в ее рамках идеологии относились серьезно. Более того, у нас уже появились последователи, которых я не финансировал. Так, в Питере насчитывалось более двадцати Сакмагонских дозоров, и я помогал только двенадцати из них. Хотя эти двенадцать были самыми многочисленными — в каждом не менее сорока человек. В Москве всего было семь таковых, из них пять моих. В Киеве же, Минске, Ярославле, Вологде и Нижнем Новгороде я не финансировал ни одного Дозора. А между тем они там тоже были. Хотя сказать, что мы совсем уж непричастны к их возникновению, было нельзя. С моей подачи были разработаны принципы деятельности, которые, кроме соблюдения в быту некоего кодекса, являвшегося смесью десяти заповедей Моисеевых и принципов работы Тимура и его команды, описанной в бестселлере Гайдара времен моей юности, включали в себя еще и общие цели и задачи, и низовую структуру региональной организации. Принципы всероссийской тоже были разработаны, но нигде пока не засвечены. Я надеялся на инициативу снизу, которую надобно будет только немного подправить. И эта инициатива меня не подвела… Все вышеизложенное было опубликовано в брошюре, входившей в «Библиотечку сакмагона». В нее же входило уже более дюжины тонких книжиц по истории России, которые Иловайский со товарищи написали в простой, занимательной и поучительной манере. Купить их можно было в любой книжной лавке. Кроме того, были разработаны форма и атрибутика — от горна и барабана до галстука и головного убора, дизайн которого придумал молодой, но уже известный художник Виктор Михайлович Васнецов, пока еще не написавший картину «Три богатыря». Кстати, упомянутый головной убор очень напоминал известную буденовку. Впрочем, как я припомнил, ее тоже вроде бы придумал Васнецов, но гораздо позднее, во время Первой мировой войны, а большевики просто пустили в дело уже изготовленную форму нового образца…

Так что планируемое в конце лета заселение нового комплекса зданий, где были предусмотрены все условия для деятельности Сакмагонских дозоров, должно было еще более подтолкнуть это направление. К тому же летом намечался съезд (вот и долгожданная инициатива), который и должен был создать общероссийское общественное движение молодежи и юношества — Союз сакмагонских дозоров. Причем у меня почти стихийно образовался глава этого союза — незабвенный Михаил Иванович Драгомиров. Он присоединился к деятельности группы Иловайского по собственной инициативе и, как выяснилось, был не таким уж и редким гостем во всех трех моих общежитиях. Ну и флаг ему в руки. А что — мужик харизматичный, преданный стране и государю, да и острым языком природа не обидела. Эк он про карьеризм в армии-то выразился: «Оный как хрен — с одной стороны, непременно должен быть у всякого офицера, а с другой стороны, демонстрировать его в открытую неприлично». Точнее и не скажешь…

Затем были несколько десятков встреч с господами изобретателями, в предприятиях которых я участвовал, в том числе и с Блиновым, а потом — серьезное обсуждение положения дел с Курилициным.

— Надо менять принципы работы, Мефодий Степанович, — вздохнув, признал я. — Как-то не складывается все. Деньги уходят, а отдачи нет. Не понимаю. Люди же прямо горят на работе, вкалывают по четырнадцать часов, не разгибаясь, а в результате — нет прибыли, финансовая дыра.

— Алексей Александрович, господа изобретатели так устроены, что одни только достоинства своих изобретений видят, а трудности и недостатки, даже если и замечают, считают незначительными и легко исправимыми. А оно ведь не всегда так. Вот я с инженером разговаривал, которого к Блинову приставили, так тот говорит, что на паровой тяге сей аппарат создать считай и невозможно, слишком уж паровая машина громоздка. Надобно использовать иной двигатель — может, электрический.

— О-о, так это… — тут же вскинулся я, но сразу прикусил язык. Да, где-то в это время как раз и начинали свою деятельность некие господа Даймлер и Бенц, а также господин Дизель. Но вот известны ли они уже? Пожалуй, сначала надобно это выяснить. Потому как если пока еще нет и я про них ляпну, а они потом, лет через пять или более, все-таки станут известны — зачем мне лишние вопросы? — Значит, так, Мефодий Степанович. Бери себе еще одного помощника. Пусть начинает отслеживать иностранных инженеров и изобретателей… а может, даже и нескольких помощников. По разным странам. Ну там Германия, САСШ, Англия, Франция, шведов тоже нельзя упускать. Возможно, кого-никого и к себе выдернем. Причем чем раньше мы их найдем, тем дешевле они нам обойдутся. Такая задача уже перед командой Канареева поставлена, но анализом докладов из-за границы пока занимаются постольку-поскольку. Надо же конкретно. А кому это делать, как не тебе? Ты же по нашим изобретателям работаешь, а соответственно их нужды, да и общий уровень науки и техники отслеживаешь. Вот тебе и карты в руки. Авось чего в помощь Блинову и ухватим.

Курилицин посмотрел на меня сожалеющим взглядом. Ну вот только же великий князь плакался, что изобретатели его на данный момент в большой разор вводят, а толку от них никакого, ан нет — вместо сокращения пустых трат еще и иностранных ненормальных решил на свой кошт взять. Никакой же логики у человека!

А затем наступил апрель, и я отодвинул все свои дела, потому что в России произошло знаменательнейшее событие. В Санкт-Петербург приехал Хайрем Стивенс Максим.



Максим уже около года был главным заданием моего руководителя сети промышленного шпионажа в Лондоне. Я велел собрать о нем все возможные сведения, отслеживать его дела, его финансовые проблемы и вообще пытаться исподтишка, ни в коем случае не светясь, а используя двойную и тройную страховку, создавать Максиму трудности в его деятельности. Ну, скажем, в какой-нибудь газетке появляется статья о том, что господин Максим — несостоятельный должник, чья репутация держится только на созданном им самим имидже успешного предпринимателя и изобретателя, который на самом деле не имеет никакого отношения к действительности, поскольку господин Максим всего лишь ловкий мошенник, выдающий за свои изобретения либо пустые подделки, либо изобретения других людей. Именно вследствие этого Максиму и пришлось бежать из САСШ, где ему грозило преследование по суду со стороны одного из таких ограбленных изобретателей, господина Эдисона, — тот оказался достаточно влиятельным человеком, чтобы не поддаться запугиваниям со стороны господина Максима, и бросил ему вызов. Так вот, в случае, если бы кто-то начал выяснять, откуда такие сведения и кто заплатил корреспонденту, максимум, что удалось бы выяснить, так это, что заказчик имел немецкий акцент. А следующая заметка подобной направленности уже была профинансирована заказчиком с французским акцентом, но тот при разговоре упоминал Льеж. И так далее. К тому же удалось инициировать запрос в несколько банков, занимающихся финансированием проектов Максима, от английского казначейства о его финансовом состоянии и пустить об этом слух. Так что в Россию Хайрем Стивенс прибыл в несколько раздерганном состоянии.

Первые показательные выступления пулемета Максима, именуемого здесь автоматической одноствольной картечницей, состоялись 11 апреля. Их результаты, прямо скажем, никого из присутствовавших на них господ военных не впечатлили. Меня, кстати, тоже. Ну сырая была пока еще конструкция, что сказать… Хотя я, в отличие от остальных, точно знал, какой она станет в будущем. Но скептицизм, публично выражаемый военными, был мне только на руку. Оставалось дождаться второй части испытаний, назначенной на 18 апреля…

Я появился, когда испытания уже закончились. Обставлено это было великолепно: сначала в распахнутые двери манежа валом повалили казаки, морские офицеры, студенты, адъютанты и так далее, а затем в дверях появился величественный я. Гамма эмоций, отразившаяся на лицах при нашем появлении, была от полного неудовольствия до абсолютного восторга. Но я внимательно наблюдал только за одним лицом — самого Максима. А его лицо озарилось надеждой. Ну еще бы, этот несомненно талантливый человек находился в весьма стесненных обстоятельствах (и во многом по моей вине). Вынужденный эмигрировать из САСШ, он несколько лет назад обустроился в Великобритании и сейчас проживал все заработанные на родине деньги, активно занимаясь совершенствованием своего давнего творения — автоматической картечницы. Максим был талантливейшим предпринимателем, поэтому презентации его нового оружия проходили с невиданным размахом и привлечением первых лиц государств. А это требовало средств, и немалых. Заметная часть их к тому же к настоящему моменту была заемной. Уж что-что, а финансовое состояние господина Хайрема нашего Максима мои ребята отслеживали четко. И это открывало передо мной очень неплохие возможности для игры…

— Ну что тут у вас, господа? — скучающим тоном произнес я, сделав вид, что с трудом подавил зевок.

Военные переглянулись, затем старший из них, генерал-фельдцейхмейстер, явно припершийся на испытания только вследствие того, что до него дошел слух о моем желании на них поприсутствовать, поклонился и начал:

— Ваше императорское высочество…

Я нетерпеливо дернул рукой:

— Извольте по-английски, генерал. Надо, чтобы наш глубокоуважаемый гость, мистер Максим, тоже слышал, как вы оцениваете его творение, или… — Я рассеянно огляделся. — Ладно. Здесь, в конце концов, больше русских, и все мы хотим узнать ваше мнение о новой картечнице. Поэтому… — Я окинул взглядом толпу, как будто разыскивая кого-то. — О-о, Андрюша, мне кажется, ты сносно говоришь по-английски.

— Так точно, ваше императорское высочество! — грянул один из молодых людей, проходивших, так сказать, по ведомству бывшего штабс-ротмистра, и выпятил грудь, изображая из себя этакого старательного, но туповатого служаку.

— Ну так встань рядом с гостем и переводи ему все, что тут будут говорить. — Я повернулся к генералу, по новой натянув на лицо маску скучающего великосветского бездельника. Сыграть предстояло очень тонко.

Несмотря на некоторый успех, сопутствующий Мосину, активно взявшемуся за разработку пулемета на принципе отвода части пороховых газов через отверстие в канале ствола, я после долгого размышления пришел к выводу, что альтернативы пулемету «Максим» для вооружения русской армии в настоящее время нет. При существующем уровне технологий никакой другой образец пулемета не сможет в следующие двадцать — тридцать лет обеспечить необходимый уровень надежности и безотказности. Наш преподаватель по военной истории подполковник Ишмаев рассказывал, что то ли в самом конце этого века, то ли в самом начале будущего XX-го, то ли в Англии, то ли в США (ну не помню я точно, лет-то уж сколько с моих занятий прошло) пулемет «Максим» на некоем подобии ресурсных испытаний отстрелял без особых проблем пятнадцать тысяч (!) патронов подряд. И где вы еще найдете такую «живучесть»? Причем опять же, заметьте, достигнуто это было на вполне себе нынешней технологической базе. Так что «Максим» и еще раз «Максим». Другое дело, что, как нам рассказывал тот же подполковник Ишмаев, стоил этот пулемет для русской армии три тысячи рубликов за штучку, из которых себестоимость пулемета составляла где-то семьсот пятьдесят — восемьсот пятьдесят рублей. Остальное — выплаты за патент. Уж не знаю, на какую дату эта цифирь, но задачей минимум являлось заметно снизить цифры патентных выплат при производстве пулеметов. А задачей максимум — выкуп патента. И для приведения клиента в психологическое состояние, при котором выполнение этих задач окажется максимально возможным, я как раз и подвел к нему Андрюшу. Причем он был только первым из…

Между тем генерал передо мной заливался соловьем:

— …одиннадцатого апреля было выпущено триста пятьдесят пуль с восемью задержками, нынче — четыре серии в шестьдесят, семьдесят пять, сто и полная лента в триста тридцать три пули с девятью задержками и тремя поломками… испытанная картечница представляет более сложный механизм, нежели испытанные у нас картечницы, стреляющие от движения рукоятки… в минуту выпускалось около трехсот сорока выстрелов. Между тем как из пятиствольной картечницы Норденфельда можно выпустить по триста пятьдесят пуль в минуту, и без задержек. Кроме того, при порче механизма картечницы Максима орудие на некоторое время перестает действовать; между тем как пятиствольная картечница при порче механизма одного из стволов безостановочно продолжает стрелять из других… Вследствие большой сложности механизма одноствольной картечницы Максима сравнительно с пятиствольной Норденфельда, у нас уже испытанной во всех отношениях и большим числом выстрелов, в первой можно ожидать более частых неисправностей…

И тут раздался голос самого Максима:

— Your Highness…[27]

Генерал прервался и недоуменно покосился на перебившего его изобретателя. Впрочем, он был не одинок: на американца уставились все.

— Вы не хотели бы лично испытать мое изобретение? — Андрюша переводил достаточно быстро, но поскольку они с Максимом говорили на два голоса, у меня было достаточно времени, чтобы точно сыграть лицом переход от абсолютной скуки к некоторому интересу. Нет, я не переоцениваю свои актерские способности, они вполне себе средненькие, но бог ты мой, кому здесь в голову может прийти, что великий князь, член императорской фамилии и прочая, прочая, вздумает изображать нечто перед каким-то там изобретателишкой?..

— Испытать?.. — Я задумчиво ударил лайковыми перчатками по левой руке. — А почему бы и нет?

И мы всей толпой двинулись к установленному на идиотской треноге пулемету, заметно отличавшемуся от того образа, который сложился в голове у каждого из нас по фильмам и увиденному в музеях или на реконструкциях сражений Великой Отечественной. Я уселся на сиденьице, закрепленное на тыльной, длинной опоре треноги, ухватился за рукояти и подвигал стволом. Рядом хлопотал Максим, размахивая руками, хлопая крышкой ствольной коробки и поясняя мне всякие технические тонкости. Я изобразил на лице легкую досаду. Максим мгновенно уловил мою гримасу и тут же сделал приглашающий жест. Я надавил на спусковой крючок…

Первая очередь окончилась конфузом. Уже где-то на шестом патроне подаватель закусил матерчатую ленту и пулемет заткнулся. Максим скакнул к нему, торопливо откинул крышку ствольной коробки и завозился там. Я же сидел с недовольной миной. Наконец Максим снова захлопнул крышку и, пробормотав извинения, опять сделал приглашающий жест. Я снова надавил на спусковой крючок…

Ленту в триста тридцать три патрона я не отстрелял, потому что пулемет вышел из строя. Сначала он дал четыре задержки, причем две последние разделяло всего патронов девять, а затем окончательно замолк. Впрочем, большую часть ленты он все-таки отстрелял. Навскидку патронов этак двести восемьдесят или триста. Так что с сиденья я поднялся, демонстрируя лицом вполне обоснованную смесь легкого интереса (а как же, в такую игрушку поигрался) и разочарования. Максим тут же торопливо заговорил, что пулемет-де сегодня стрелял уже довольно много, выпустил почти тысячу патронов и загрязнился, поэтому, мол…

— Ах, оставьте, господин Максим, — махнул я рукой. — Тысячу патронов! Сколько, вы там говорили, эта картечница выпускает за минуту? Триста сорок. То есть вы собираетесь продать нам картечницу, которая выйдет из строя через три минуты, после того как начнет стрелять? Смешно! Хотя… — Я обернулся и окинул взглядом агрегат. — Забавно, забавно. Для того чтобы стрелять из вашего орудия, достаточно одного человека, в то время как для картечницы требуется не менее двух…

— Ваше императорское высочество, — послышался голос из толпы окруживших меня офицеров, — дело в том, что триста сорок выстрелов в минуту выведены только вследствие длины используемой патронной ленты. А так сие устройство может выпустить все шестьсот выстрелов за минуту.

Ого, так у господина Максима имеются здесь защитники, готовые даже перечить представителю императорской фамилии?! Отлично, им и поручим разворачивание производства пулеметов. Я благосклонно кивнул:

— Ну тем более. Оружие на полторы минуты стрельбы…

И все вокруг загомонили:

— Совершенно неприемлемо!

— Идея пользования отдачею для заряжания чрезвычайно остроумна, но здесь самострельность вряд ли окажется практичной для боевых целей. Ибо прицеливание ствола, выпускающего в минуту шестьсот выстрелов, невозможно во время стрельбы, не говоря уже о дыме.

— Редкая глупость!

Все перекрыл зычный голос Драгомирова:

— И где нам взять музыкантов, способных переменять направление ствола шестьсот раз в минуту?!

А у меня в голове все время крутилась мысль: точно ли я все помню с этой самой уникальной надежностью «Максима»? Вот же он, у меня в руках, причем изготовленный лично Максимом, то есть с ручной подгонкой деталей и механизмов. И что? Задержка на задержке и поломкой погоняет! Может, ну его на хрен? Напряжем того же Мосина или кого помоложе найдем и сделаем свой. Какой-нибудь СГ или ПК. То есть их устройство я представлял довольно смутно, потому как СГ никогда вживую не видел, а от ПК остались неотчетливые воспоминания по неполной сборке-разборке еще со времен училища. Но неужто ничего пусть и более простого изобразить не сможем? Однако, немного подумав, решил не отступать от плана. Любое новое оружие, как и вообще любое новое техническое устройство, всегда страдает кучей детских болезней. А результаты поздней доработки этого технического устройства я знаю. Так что сомнения — похерить, а изобретателя брать теплыми руками, чтоб не дергался. Тем более что, эвон, Андрюша со скучающим видом ему что-то вещает. Небось рассказывает, что я получил письмо от графа NN, каковой-де сообщает мне о результатах испытания детища господина Максима в Германии. А также о том, что сие изобретение господина Максима не произвело на господ прусских офицеров и генералов никакого положительного воздействия. А вот к нему подключился Петенька. Я усмехнулся про себя: все идет по плану. Петенька выступал не как дуболом, а как интеллектуал. Он должен был сообщить американцу, что, согласно исследованиям господина Драгомирова — извольте взглянуть, господин Максим, вон тот, с роскошными усами и лысиной, наш самый главный военный авторитет! Так вот он провел исследования использования оружия пехоты в Австро-прусской и Франко-прусской войнах и выяснил, что гораздо более скорострельные французские винтовки французам никак не помогли. Потери тех же австрияков от огня пехоты были почти вровень с потерями пруссаков от такого же огня, несмотря на то что в Австро-прусской войне преимущество в стрелковом оружии было у пруссаков. Все решила артиллерия. Да-с. Да и что тут говорить, по воздействию на пехоту ваше орудие, господин Максим, никак не превосходит, скажем, ту же пушку покойного Барановского. Ну посудите сами — скорострельность у ней пять выстрелов в минуту, в каждой шрапнели — восемьдесят восемь пуль, итого выходит на круг четыреста сорок пуль в минуту, больше, чем у вашего орудия, аж на сотню! А дальность? Не-ет, вряд ли кто заинтересуется вашим орудием, господин Максим.

Короче, Андрюша и Петенька сейчас изливали на изобретателя все то, что мы с ними подробно обсудили еще несколько дней назад, а вчера даже порепетировали. Ну а куда деваться-то? Это у меня почти двадцатилетний опыт деловых переговоров, ребята же хоть и талантливы, но пока еще молоды и неопытны. За ними глаз да глаз нужен…

Я двинулся в сторону американца. Честно говоря, Хайрем сейчас выглядел не очень. В глазах этого высокого, сильного мужчины стояла обреченность. Ну еще бы, его рекламная поездка по крупнейшим государствам мира — Великобритании, Франции, Германии и России — закончилась полным провалом. Никто особенно не заинтересовался его скорострельным орудием, разработкой которого он занимался с 1873 года и в которое вложил столько своего таланта, времени и, чего уж говорить, денег. С последними у него в настоящий момент было очень напряженно… Причем, как он понял из пояснений второго молодого русского, его крах был вполне обоснован. Оказывается, здесь, в Европе, уделяют куда больше внимания развитию артиллерии и возлагают на нее куда больше надежд, чем на оружие пехоты. Какой контраст с его родными Северо-Американскими Соединенными Штатами! Любой американец, даже армейский офицер в первую очередь полагается на свой старый добрый кольт или винчестер, а уж потом на пушки, которыми командует какой-нибудь генерал. Кольт-то, он всегда с тобой — не подведет, а пушки могут и не успеть… А он-то все голову ломал, не понимая, отчего его столь великое изобретение встречает повсеместно столь прохладный прием!

Я подхватил господина изобретателя под локоток и осведомился по-английски:

— Ну что, господин Максим, как вам в нашей России?

— Я… — Американец не сразу переключился со своих грустных мыслей, поэтому слегка запнулся и лишь потом попытался перейти на светские темы: — Ну, у вас очень… очень… интересная страна. Климат как в моем родном Сангервилле. У нас там тоже много сосен. Мэн так и называют — Сосновый штат.

— А, ну так вы можете чувствовать себя как дома, — воодушевился я. — А знаете что, мистер Максим, я приглашаю вас завтра на обед. Поговорим об искусстве. Я тут по случаю приобрел несколько работ господина Мане. Очень, очень модный французский художник. Пишет в новом и чрезвычайно модном нынче стиле impression, то есть «впечатление»…

Американец шел рядом, делая вид, что внимательно слушает высокопоставленную особу, а я молол языком, приглядываясь к собеседнику: ему явно было не до светских раутов. Наконец он улучил момент и попытался вернуть меня к своим баранам:

— Ваше императорское высочество, могу ли я рассчитывать, что вы проинформируете его величество о моем изобретении?

Я удивленно воззрился на собеседника:

— А зачем вам это, мой дорогой друг? Вы же сами видите, что ваше изобретение не имеет никакой военной пользы. Нет, в ваших Северо-Американских Штатах против толп диких индейцев — может быть, но на поле боя европейских армий…

— А вы сами не желаете…

Я не дал ему договорить, пренебрежительно махнув рукой:

— Я, дорогой мой, генерал-адмирал, то есть командующий флотом. Мое дело — корабли, а на кораблях царствуют пушки. К тому же, — тут я доверительно склонился к его плечу, — должен вам сказать, что мне сейчас не до кораблей. Вы, наверное, слышали, что в моем охотничьем поместье в Южной Африке обнаружены золотые россыпи. — И я гордо выпрямился.

Максим несколько мгновений озадаченно смотрел на меня, а затем в его глазах мелькнуло нечто…

— Ваше императорское высочество, — воодушевленно заговорил он, — я должен вам сказать, что вы совершенно правы! Это оружие лучше всего покажет себя именно против толп дикарей. Оно…

Я слушал его с легкой рассеянной улыбкой. Главное было сказано. Теперь мистер Максим видел перед собой не столько некое лицо, способное проложить ему дорогу к серьезному заказу, а… «кошелек с ушками». Вот такие простенькие приемчики и создали славу вполне себе незамысловатой психологической методике под названием НЛП. Сначала человек приводится в необходимое психологическое состояние, затем в его подготовленную психику забрасывается несколько «крючков», после чего он сам — не под принуждением, не под гипнозом, вообще без какого бы то ни было воздействия, а лишь реагируя на полученную информацию и вроде как на собственную ее интерпретацию, — поступает так, как тебе нужно. Нет, это не магия, и даже слегка разбирающийся в этом человек вполне может противостоять подобному воздействию, но откуда здесь, в этом времени, найдутся разбирающиеся?..

Обед с Максимом прошел просто блестяще. Вечером Андрей с Петенькой, увязавшиеся за американцем после окончания демонстрации, еще немного обработали клиента, упомянув, что великий князь в принципе мягок и жалует изобретателей — вот недавно выкупил какой-то патент, с коим не знает, что делать, — а также сторонник технического прогресса. Да и сами они готовы поспособствовать тому, чтобы он заинтересовался изобретением господина Максима. Чем ребята усердно и занимались весь обед, расхваливая мне перспективы изобретения господина Максима против толп злобных негров. Я же светски отшучивался.

Наконец в разговор вступил сам изобретатель.

— Ваше императорское высочество, — решительно начал он, — я бы хотел сделать вам предложение купить у меня патент на автоматическую картечницу.

В столовой тут же установилась тишина. Я положил в рот кусочек перепелки, прожевал, проглотил, промокнул губы салфеткой и недоуменно уставился на Максима:

— Значит, вы мне предлагаете купить патент? Но позвольте, друг мой, зачем он мне?

— Ваше императорское высочество, вам совершенно необходимо вооружить охрану своего поместья моими орудиями! — горячо заверил Максим. — Вы же сами сказали, что мое изобретение лучше всего покажется против толп дикарей…

— На это есть пушки, — небрежно отозвался я.

Максим улыбнулся. Похоже, он обдумал аргументацию.

— Пушки для обслуживания требуют нескольких человек, коих придется привезти в дикие земли вместо работников или поселенцев. Их требуется кормить, им требуется платить. Мое же орудие вполне может обслуживаться одним человеком. Далее, превосходство пушек заключается в том, что они способны разрушать укрепления. Дикие же племена не имеют таковых и не имеют привычки их строить…

— Но позвольте, мой друг, зачем мне ваш патент? В конце концов, сколько мне понадобится ваших картечниц для охраны поместья? Пять, десять? Я закажу их вам… — Тут я запнулся и, пожав плечами, добавил: — Конечно же после того, как ваше изобретение станет более надежным. С той надежностью, которая имеется у него сейчас, картечницы Нордфельда, право, будут предпочтительнее.

— Вы не понимаете, ваше императорское высочество! — вскинулся изобретатель. — Сам факт того, что вы будете использовать мои картечные орудия для защиты своего поместья от дикарей, подвигнет других заказать их себе. Так что вы сможете получить доход от продажи моих орудий. И…

— И на каком же заводе мне их производить? — усмехнулся я. — Опять же, сколько таких орудий закажут другие? Пятьдесят? Много — сто. И для сего строить завод? Дороговато выходит… — Я покачал головой и задумался. В столовой снова установилась напряженная тишина, а затем я внезапно спросил: — А сколько вы хотите-то за патент?

Максим вздрогнул, облизнул губы и хрипло произнес:

— Пятьдесят тысяч фунтов стерлингов. И я готов продать права на производство пулеметов только на территории России.

— Ско-олько? — Я ошарашенно уставился на него. Ну наглец! В это время за фунт стерлингов давали более десяти рублей. Он хочет от меня за патент на эту сырую полусамоделку более полумиллиона рублей?! Да я лучше в Мосина вложусь!

— Ваше императорское… — начал Максим.

— А если серьезно? — иронично произнес я.

Американец покраснел, побледнел, выдохнул и тихо произнес:

— Двадцать… пятнадцать тысяч.

Я возвел очи горе. Максим напряженно смотрел на меня.

— Хорошо, — вздохнул я. — Я помогу вам. Испытываю, знаете ли, некую слабость к изобретателям. Но два условия.

Максим подался вперед.

— Первое — вы продадите мне патент на производство пулеметов не только в России, но и, скажем… в Германии. — Я сделал паузу. У Максима задергался глаз. Я молча смотрел на изобретателя.

— Согласен, — наконец выдавил он.

— И второе — вы доведете образец до ума. Во-первых, меня не устраивает надежность, во-вторых, вы переконструируете пулемет под патрон на бездымном порохе, и в-третьих, — я прищелкнул пальцами, — уж больно он у вас тяжелый и громоздкий. Особенно задняя часть, в которой находится механизм. Вы уж как-нибудь попытайтесь ее уменьшить и облегчить. Не в ущерб надежности, конечно.

Максим побагровел и раскрыл рот, попытавшись что-то сказать, но я не дал ему этого сделать:

— Кстати, как скоро вам нужны средства?

Он шумно выпустил воздух из груди и с трудом произнес:

— Мне бы хотелось поскорее.

— Какие проблемы, дорогой друг? — улыбнулся я и приказал адъютанту: — Дима, пошлите кого-нибудь в банк, пусть привезут пятнадцать тысяч фунтов стерлингов. И за стряпчим тоже пошлите. — После чего развернулся к Максиму и снова лучезарно улыбнулся ему: — С усовершенствованием я вас не тороплю. Года вам хватит? Вот через год и предоставите мне для испытаний десять образцов под новый патрон с бездымным порохом. Какой — уточните в нашем Главном артиллеристском управлении. Я не слишком в курсе, что они там планируют. — В очередной раз улыбнувшись, я слегка подсластил пилюлю: — А если представленные образцы меня удовлетворят — заплачу вам за каждый еще по тысяче фунтов стерлингов. Только постарайтесь сделать так, чтобы они были не слишком дороги в производстве.

Что ж, если все пойдет хорошо, я отобью расходы на патент уже при производстве первых пятнадцати пулеметов… Ну ладно, пусть первой сотни или двух — не буду же я с родного государства брать столько, сколько собирался этот кровопийца. А на немецких и вообще заработаю. Просто надо будет зарегистрировать фирму где-нибудь в Швейцарии и официально продать ей патентные права на производство пулеметов на территории Германии, а затем поддерживать эти патентные права года до двадцатого. Ей-богу, патентные выплаты за время Первой мировой войны достигнут астрономических цифр! А просто придержать патент — смысла нет. Уж чего-чего, а пулемет для себя немцы в любом случае разработают. Французы вон без Максима обошлись. Так что пусть хотя бы так заплатят…

Глава 4

— Да… размах. — Я спрыгнул с подножки вагона и покачал головой. Раскинувшаяся передо мной панорама впечатляла. Причем как размахом, так и убогостью. На пространстве в пару квадратных километров несколько тысяч человек отчаянно махали кайлами и лопатами, выкапывая котлованы, возводя насыпи для будущих внутризаводских и рудничных железнодорожных путей, перетаскивая землю, да не в тачках и носилках, а в чем-то вроде слинга, то есть куска материи, в котором в покинутое мною время продвинутые мамаши таскают детей. А вокруг, по окраинам стройки и увалам, виднелись тысячи… шалашей и просто навесов, между ними кое-где дымились костры.

— И что, они так все и спят в шалашах? — спросил я, поворачиваясь к Чичагову.

Дмитрий Николаевич огорченно покачал головой:

— Не все. У многих шалашей нет. Спят просто на земле. — Он виновато развел руками. — Я же вам докладывал — с лесом проблемы.

— Я давал команду решить вопрос, — зло рыкнул я.

— Его и решили. С топливом, — пояснил Чичагов. — Угля завезли достаточно. Каждой артели выдается месячная норма, достаточная для приготовления пищи. На обогрев они могут закупать его сами по льготной цене — двенадцать копеек пуд. Поверьте, это действительно немного — очень уж дорогая доставка… А вот для постройки бараков или тех же шалашей леса пока нет. Его рубят и сушат. Лесопильни же еще строятся, и поставки начнутся не ранее начала августа. Тогда же приступим к строительству бараков. — Чичагов помолчал. — Но тут вот какой момент. Надо решить, сколько и каких бараков ставить. На зиму нам эти люди не особенно нужны. Где-то с конца ноября и по начало апреля производить работы не будет никакой возможности.

Я посмотрел на архитектора:

— И откуда этот вопрос?

Чичагов недоуменно воззрился на меня, но затем его лицо прояснилось, и он понимающе кивнул. Да, похоже, уже успел привыкнуть к моим не слишком понятным в этом времени формулировкам. А вот я снова попал в лужу. Черт, вроде уже давно здесь, а всякие сленговые словечки, формулировки, термины все еще проскакивают. Слава богу, только при ближнем круге, который, похоже, посчитал, что выгода соратничества с великим князем намного превышает опасения по поводу некоторых его отступлений от классического образа аристократа и члена императорской фамилии, и потому решил молчать в тряпочку. Хотя удивленные взгляды в ответ на какой-нибудь очередной мой перл я все еще ловил.

— Ну, вы понимаете, в центральных губерниях подобный вопрос перед нами не стоял. Там по окончании работ артели возвращались к себе в деревни, а здесь до их деревень очень далеко.

— И что? — не понял я. — В чем вопрос-то?

Архитектор вздохнул:

— В этом решении есть и обратная сторона. Если объявить, что мы оставим зимовать только часть работников, то многие артели уйдут уже в начале сентября. А значит, темп работ снизится. Да и по весне основная масса доберется сюда в лучшем случае только в начале мая. А это опять же потери времени. Если же оставить всех, то несколько месяцев придется кормить их задаром.

— Ну почему же задаром? — Я пожал плечами. — Они же за лето заработают, вот и установим оплату за проживание. Но небольшую, только чтобы возместить затраты… — Тут я запнулся от пришедшей в голову идеи, как эти люди с достаточной пользой могут провести зимние месяцы. Да, сейчас-то тут стройка и мне вполне хватает неквалифицированной рабочей силы — землекопов, носильщиков и так далее, но ведь через пару лет начнет действовать производство. А на нем неквалифицированной рабочей силы понадобится гораздо меньше. Зато квалифицированная будет в большом дефиците…

— А где можно посмотреть проект барака?

Чичагов удивленно воззрился на меня:

— Проект? Помилуйте, ну какой проект? Просто прямоугольная изба с двумя печами у коротких стен и трехъярусными нарами. Обычное дело. Везде так строят.

— Значит, так, — махнул я рукой, — обязательно предусмотрите в бараке место для занятий. Скажем, у печей. Они же будут использоваться и для приготовления пищи? Ну вот, оставим там пространство, где поставим столы, за которыми люди будут и есть, и учиться. Ведь в бараках место для принятия пищи не предусмотрено?

— Ну да, прям на нарах едят, — кивнул Чичагов.

— Ну а теперь — будет.

Архитектор пожал плечами:

— Как скажете, ваше высочество. Но тогда потребуется в два раза больше бараков, — и покосился на стоявшего за ним скромно одетого человека. Это был один из членов управленческой тройки, которые уже два года действовали на всех моих проектах, — казначей. И судя по тому, как Дмитрий Николаевич регулярно поминает финансовую составляющую, тот его уже приучил считать деньги. Молодец. Надо поощрить.

— Все понимаю, — с улыбкой отозвался я. — Только вот завозить сюда квалифицированный персонал по-любому обойдется дороже, чем готовить его из неквалифицированного прямо на месте. То есть кого-то, понятное дело, придется и завозить — опыт и практику ничем не заменишь, но чем меньше будем везти, тем дешевле нам обойдется. Так что во время зимнего перерыва этим и займемся. Надобно будет составить программу обучения — чтение, письмо, математика, черчение. Может быть, что-то еще — скажем, основы химии, механики и так далее. На первое время хватит. А чтобы лучше занимались — введем регулярный опрос и финансовое поощрение. За полный и подробный ответ будем платить пять копеек, за неполный, но достаточный — две. И опрашивать всех поголовно каждую неделю. При том что они получают за земляные работы, возможность получить еще рубль-полтора за месяц многого стоит. Тем более во время простоя.

Чичагов нахмурился, не понимая, откуда в моих подсчетах взялся рубль, а потом до него дошло, что предметов будет несколько, и он кивнул. Хотя выражение сомнения с его лица окончательно не исчезло.

— И вы думаете, ваше высочество, многие смогут усвоить программу?

— А чего ж нет-то? Особенно если пояснить, что усвоившие будут набираться на технические специальности на строящемся заводе. С хорошим жалованьем. Да и если даже таковых окажется десятая часть… сколько ныне на стройке работает?

— Ну, совершенно точно я сказать не могу, все расчеты у… — Он обернулся к казначею.

Тот тут же выдвинулся вперед:

— В настоящий момент оплачивается работа ста сорока артелей и около двух с половиной тысяч одиночек общей численностью в восемь тысяч двести двадцать два работника. Это без технических специалистов.

— Ну вот, значит, получим восемьсот грамотных работников, способных освоить сложные процессы и механизмы. Кстати, многие с семьями приехали, ребятишек тоже будем учить. Правда, без оплаты, но с перспективой трудоустройства. — Я вздохнул — опять расходы, а потом кивнул: — Ладно, ведите, показывайте, что у вас тут где и как.



До Магнитной я добрался в начале июля, причем с комфортом — в императорском салон-вагоне. Железную дорогу от Челябинска сюда дотянули в конце июня. Впрочем, полноценной дорогой эту ветку пока назвать было нельзя. Во-первых, она была однопутной. Во-вторых, большая ее часть проходила прямо по земле, безо всякой насыпи. Ну и в-третьих, все построенные на ее протяжении мосты представляли собой собранные из бревен времянки типа тех, что любят показывать в голливудских вестернах во время сцен погонь. Это когда поезд проскакивает через огромное ущелье, а сразу вслед за ним времянка складывается как спичечный домик. Впрочем, так в это время железные дороги и строили. Быстро, но крайне ненадежно. Насыпи, второй путь и капитальные мосты появлялись на магистралях постепенно, в течение многих лет, а то и десятилетий после начала эксплуатации.

Со мной приехали бельгийцы и немцы, которым предстояло тянуть железнодорожные ветки на Экибастуз и Джезказган. Там сейчас работали несколько геологических экспедиций, но результатов их работы решили не ждать. Приблизительное направление я знал, а когда доберемся до оконечных участков пути — будем знать и точное. Причем и бельгийцы, и немцы имели контракты только на первые сотню и три сотни верст пути. Далее я планировал строить уже силами своих железнодорожно-строительных компаний, персонал коих как раз и обучится за ту пару-тройку лет, которую немцы и бельгийцы будут тянуть первые сотни верст. Спросите, почему так долго? Так они в этом году стройку начать не успеют. Дай бог изыскательские работы завершить. Тем более что, в отличие от общепринятой в России практики, они должны были строить дорогу сразу капитально — на насыпи, с мостами и двухпутную. Как раз у меня через два года первый выпуск сирот состоится, а из них почти полтора десятка учатся в Институте инженеров путей сообщения. Так что практику получат неплохую. Да и остальные, кто еще будет продолжать учиться, — тоже. Я планировал и других студентов на лето отправить на эти две строящиеся дороги, что-то типа стройотряда организовать… Что же касается того, как строить эти дороги дальше, — там посмотрим. Будут время и деньги — будем строить и далее столь же основательно. А если понадобится срочно завозить уголь в больших объемах — значит, дорога на Экибастуз после немцев пойдет по облегченному варианту, лишь бы побыстрее дотянуть ее до месторождений угля, необходимых металлургическому производству. Ну а доведем ее до ума потом, в процессе, так сказать…

Несмотря на общую убогость, кормили, как выяснилось, на стройке нормально. Казначей обеспечил оптовые закупки муки, круп и постного масла, а руководитель проекта — строгий контроль поставляемого товара и выпечку хлеба. Хлеб, муку и крупы всем желающим продавали не особенно дорого в дюжине лавок. Причем то, что именно не особенно дорого, подтверждалось тем, что постоянными клиентами этих лавок были еще и окрестные казаки. Уж им-то переплачивать никакого смысла не было. Мясо же и рыбу, которые поставляли казачьи станицы и рыбачьи артели, рабочие закупали самостоятельно. Этого добра хватало, поскольку есть мясо на свое жалованье рабочие могли себе позволить не чаще одного раза в неделю, а рыбу — двух. Это в лучшем случае… Еду готовили поартельно, одиночки скидывались на стряпуху. Тех, кто готовил себе сам, практически не было, только если семейные. Работники на стройке выматывались так, что кашеварить сил уже не хватало…

Столь благостная картина объяснялась просто. Основные финансовые потоки находились в руках тройки, а ее основной задачей было максимально быстрое продвижение строительства без перерасхода бюджета. Именно в этом случае они были застрахованы от дотошных разбирательств совместной группы, составленной из подчиненных Канареева и Каца. А те, как всем было известно, умели работать въедливо. Была пара случаев убедиться. Ну и взаимный перекрестный контроль в тройке играл свою роль. Хотя очень уж рассчитывать на него было нельзя. Ибо если это команда, а только так и достигается требуемая эффективность, то они должны друг дружку прикрывать. А если они начинают радостно стучать друг на друга — то команды никак не получится. Впрочем, иногда достаточно придержать кого-то слегка зарвавшегося и без доклада наверх, просто разбором полетов внутри команды. Потому что если воровство или нерадение одного ставит под удар работу всей команды — кому будет приятно за чужие грехи по своей шее получать? Так что даже если где кто и приворовывал, то аккуратно и очень в меру, не забывая о главной задаче команды. Да и пусть, если так…

На следующий день я добрался до Тимирязева. Климента Аркадьевича я не видел четыре года, с той памятной встречи в Петровской академии. Он был бодр, загорел и подтянут. И доволен жизнью.

— Вот полюбуйтесь, ваше высочество, — с гордостью рассказывал он мне, показывая свое хозяйство, — сейчас мы культивируем здесь более двадцати пяти сортов зерновых, кормовых и технических культур, пригодных для данной местности. Кроме того, Иван Владимирович разбил два сада и несколько огородов. Мы уже даже частично окупаем себя, поставляя семена и саженцы окрестным казакам. Но я бы хотел вас попросить о некотором увеличении финансирования. — Он сделал паузу, бросил на меня испытующий взгляд и, не увидев негативной реакции, продолжил: — Дело в том, что благодаря вашему попечению у меня здесь образовался неплохой научный отдел. Нас, ученых, уже одиннадцать человек. И я очень благодарен вам за идею взять с собой студентов. Четверо из числа первых шестерых, получив дипломы, вернулись ко мне. Но… — он слегка помялся, — для моих, да и ваших планов этого мало. Ведь, как мне помнится, вы говорили о создании здесь в будущем учебного заведения… Однако, боюсь, даже ваше влияние не сможет мне помочь увеличить число ставок. И я бы попросил вас выделить ваши личные средства еще хотя бы на три ставки для научных работников и две для лаборантов. Поверьте, они очень, очень нужны!

Я усмехнулся:

— Ох, Климент Аркадьевич, Климент Аркадьевич, вы тут целый институт разворачиваете. Причем уже сейчас. Я же говорил о будущем. Нам тут крестьянские хозяйства надобно закладывать, а им, сами понимаете, без кредита не подняться. Как же на всё деньги-то найти?

Тимирязев досадливо поморщился: ой, какой великий князь непонятливый.

— Я все понимаю, ваше высочество, но поймите и вы: если мы действительно хотим решить ту задачу, которую вы передо мной поставили, то есть сделать так, чтобы один работник в сельском хозяйстве был способен прокормить несколько десятков таковых в других отраслях, — экономить на науке никак нельзя! — Климент Аркадьевич воинственно тряхнул бородкой. — И еще нам нужна библиотека!

Я вздохнул:

— Ну хорошо. Понятно. Будут вам ставки. И библиотека тоже будет. Составляйте список книг. Сколько переселенцев появилось здесь за последние два года?

Тимирязев удивленно воззрился на меня:

— Позвольте, ваше высочество, я же не чиновник департамента статистики. И не обязан, и не веду подобный учет…

Я, уже начав движение, резко остановился и воткнул взгляд в профессора:

— Что?

Тимирязев осекся.