Роберт Блох
Царство ночи
Глава 1
Солнце на западе умирало, кровь его запятнала закатное небо. Я мог бы стать поэтом, подумал он. Литератором. Нет! Непростительно так растрачивать свои способности. Свой талант. Жизнь писателя коротка, он перестает существовать, когда истлеют книги и истощится память читателей. Бумага вещь хрупкая, она быстро стареет и превращается в пыль; память поедают черви.
Но кто пожирает червей?
Время. Время — вот настоящий враг. Время поглощает червей, бумагу, даже солнце. Время объедает и его самого — понемногу, по кусочку, день за днем.
Каждую ночь оно тихонько гложет его, запертого в мерзкой крошечной клетке. Ее называют палатой, но это самая настоящая клетка. Тюремная камера с зарешеченными окнами, сквозь которые медленно умирающему человеку дозволено смотреть на умирающее солнце.
Они уверяют, что он здесь потому, что нуждается в помощи, а запертая дверь — охрана от других пациентов. Но кто спасет от времени? Ночь за ночью оно продолжает свое дело, не давая уснуть. А кто спасет его от самозваных «защитников»? Ключ ведь у них!
В любую минуту они могут войти и схватить его, — взять все, что осталось после того, как над ним поработало время. Высосать кровь. «Для анализов», говорят они. Неужели его считают таким дураком? Он давно понял, что оказался во власти созданий, которым нужен его жизненный сок, чтобы поддерживать свое существование. Они поменяли черные плащи на белые халаты, и пользуются шприцами, а не собственными клыками, но вампиры остаются вампирами.
Нет, хуже! Ведь они питаются не только кровью, но и мозгами! ЭКТ, электроконвульсивная терапия. Так по-научному называется электрошок. Эти безобидные слова означают, что тебя привязывают к столу и пускают разряды прямо в голову, чтобы сожрать рассудок. Они завладели его телом и поместили в клетку, выжали кровь в стеклянную трубку, а теперь хотят украсть мозги и вставить в машину.
Не вышло! Он еще способен помнить. И думать о будущем. Долгими бессонными ночами здесь, в тесной клетке, он оттачивает каждую деталь своего замысла.
Этот план — само совершенство. Настоящая поэзия, но его нельзя доверить бумаге. «Инструкции для слепых, просьба прочесть внимательно». Нельзя, чтобы они увидели план, нельзя дать им пищу для подозрений. Но он его надежно укрыл. В самом недоступном месте на свете — внутри головы.
Под череп никто не заберется, потому что его охраняет маска под названием «лицо». Оно кривляется, повинуясь их желаниям. Растягивает губы, когда шутят, хмурится при виде чего-то неприятного, принимает подобающее случаю почтительное выражение, когда появляется начальство. У лица еще есть рот, который произносит только то, что ожидают от него врачи, и даже шепотом не проболтается о плане. «Да, доктор, думаю, мне стало намного лучше. Кажется, я уже чувствую себя как раньше, до болезни».
Никого не интересует, что он испытывает на самом деле. Нужно просто говорить то, что доктора хотят услышать. Идеальный пациент: тихий, послушный, демонстрирует явные признаки улучшения. Рот знает, какие слова заставят их поверить в это.
Так он помогает плану осуществиться. Врач доволен. Сестра ни о чем не догадывается. У санитаров ни единой зацепки. Пока лицо сохраняет спокойное выражение, а рот произносит то, что нужно, никто не узнает правду: это просто части маски, за которой скрывается череп, а внутри него…
Внутри хранится все! Переверните голову и хорошенько потрясите, как солдатский вещевой мешок или дамскую сумочку. Что там? Каждый найдет для себя что-нибудь интересное.
Мистика. Гороскоп рекомендует мне не доверять астрологам.
Наука. Орнитология рассказывает о повадках цыпочек.
Беллетристика. Знакомство с порнографией грозит сомнительной связью с литературой.
Философия. Действия говорят за себя громче, чем слова из трех букв.
Он знал, что скажет на все это доктор. То же, что постоянно твердил во время их бесед. «Вы закрываетесь надуманными фразами, как щитом. Вербальные фокусы — механизм защиты. Вы играете словами, чтобы ничего не сказать».
А он чего ждал?
Представим себе, — доктор услышал от пациента, что тот размышляет о некоем Джимми Саво. И что же? Он наверняка даже не запомнил бы имя.
Джимми Саво. Комик, выступал на сцене давным давно. Коротышка, прославившийся пантомимами, за которые его сравнивали с Чаплином. Вроде той сценки, что показывали поздно вечером по телевизору. Джимми Саво исполняет свою знаменитую интерпретацию старой песни «Река, не приближайся к моему порогу».
Все это пришлось бы растолковать доктору. А потом объяснить, почему тщедушный комик заставил думать о серийных убийцах, имена которых стали частью истории.
Да, они настоящие знаменитости. Люди понятия не имеют, кто был президентом Франции полвека назад, но до сих пор вспоминают имя Ландру. Никого не волнует, что Жиль де Рэ воевал бок о бок с Жанной Д’ Арк, зато все знают, что он — тот самый злодей, Синяя Борода. До сих пор гадают, кто скрывался за прозвищем Клевландский мясник. Не так давно газеты подавали как сенсацию очередную теорию о Джеке Потрошителе; утверждали, что он принадлежал к высшей знати Британии.
Ну конечно, принадлежал! В мире, населенном потенциальными жертвами, убийцы составляют подлинную аристократию. Уроки истории: настоящий герой дарует смерть. Не ягненок, а лев стал царем зверей. Для тебя Джимми Саво пел совсем другую песню: «Потрошитель, не приближайся к моей шлюшке».
Ты ведь не скажешь все это доктору. Нет, только не ему, непрошенному целителю, самозабвенному пророку любви к людям. Конечно, мы тоже обожаем их, никто не станет спорить. Но большинство забывает, что «каждый, кто мужчиной был, любимых убивал». Трус — бомбой сверху, тот, кто смел — кинжалом наповал!
Так что слушай внимательно, ты, Доктор. И вы все, короли, императоры, президенты, адмиралы, генералы, главнокомандующие. Внимайте словам несказанным:
«Не убий приказа ради; ради тех, кто направляет руку твою, одевает в форму и дает оружие. Ибо это Фарс и лжеубийство.
Не убий того ради, что случилось между тобой и матерью, отцом, сестрой, братом либо женой твоей. Ибо это Фрейд, и тоже ложь.
Но убей, ибо ты смел. А тот, кто смел, хранит верность своему естеству.
Человеку свойственно стремиться к свободе и ненавидеть оковы. Восставать против несправедливости и лицемерия. Я буду убивать во имя человечества, — ради всех нас, несправедливо и подло запертых в домах призрения, тюрьмах, госпиталях, желтых домах. Я буду убивать во имя тех, кого казнили за мужество, открыто бросивших вызов обществу. Тех, на кого наклеили ярлыки „неполноценных“ и „опасных“. Во имя найденыша, заживо похороненного в приюте, и миллионов умирающих в одиночестве, брошенных в богадельни только за то, что осмелились состариться.
Я верю в принципы демократии. Один человек — один голос. Я голосую против вас, и вам придется учесть мой бюллетень, занести в свои протоколы. Меня узнают и будут помнить. Серийные убийцы становятся знаменитыми.
Просто хвастливые речи? Но ведь я не сказал ни слова. Даже те, кому отведена важная роль в осуществлении плана, не подозревают о его существовании, или о том, что их невольное участие поможет привести в исполнение мой замысел».
«Привести в исполнение…» Какие верные и нужные слова!
Слова отслужили свое.
Наступает ночь. Теперь слова претворятся в дело.
Он не отрываясь смотрел, как корчится в агонии солнце и думал о тех, кто тоже скоро умрет.
Очень скоро.
Глава 2
Наскоро перекусив, Карен возвращалась на работу.
Улицы окутал ядовитый туман. Глаза слезились, но она не жаловалась: над деловой частью Лос-Анжелеса всегда нависает смог. Ну, почти всегда. Ясным днем можно без проблем добраться до своего глазного врача.
Офис Карен располагался в небоскребе, принадлежавшем фирме, которая занимается ссудным бизнесом. Кажется, тысячи таких новеньких зданий выросли по всему городу за последние несколько лет. Если они, не дай Бог, когда-нибудь рухнут наподобие карточного домика, результаты будут такими же, как от нового землетрясения.
Карен относилась к подобным проблемам с тем же спокойным безразличием, что и к смогу: не ее забота. Да и офис принадлежал не ей. Табличка на двери апартаментов, расположенных на десятом этаже, гласила: «Рекламное агентство Сазерленда».
Она открыла дверь, прошла приемную, кивнув девушке, примостившейся за перегородкой. Как и все, кого нанимали для подобной работы, Пегги выбрали за внешность. Красотка с куриными мозгами, выставленная на всеобщее обозрение в стеклянной витрине.
Пегги приветствовала ее улыбкой, предназначенной для сотрудников второго сорта, и нажала на кнопку. На двери без таблички в правом дальнем углу комнаты сухо щелкнул замок. Карен повернула ручку.
Она очутилась в другом мире, который про себя называла «Парк развлечений Сазер-Ленд». Длинный коридор, по которому она сейчас торопливо шагала, казался столбовой дорогой, ведущей в загадочное королевство, скрытое от посторонних глаз.
За широкой двойной обшитой дубом дверью располагался тронный зал всесильного повелителя, его королевского величества Картера Сазерленда Третьего. Одна из странных особенностей интерьера — отсутствие рабочего стола: в царстве большого бизнеса офис без этого презренного атрибута обычного служащего символизировал особое могущество. Современный повелитель нуждался лишь в изящном и роскошном обрамлении для своего бара, интеркома и диктофона. Диктатор — вот истинная роль Сазерленда. Конечно, нынешние короли редко задерживались в своем тронном зале, так что одной из главных тайн «Рекламного агентства Сазерленда и к.» было то, что самый большой кабинет почти всегда пустовал. За четыре года работы Карен видела шефа лишь дважды, а после того, как, полгода назад, во время катания на яхте у него случился сердечный приступ, он не появился ни разу. С тех пор доходы агентства выросли на двадцать процентов, но наверное, это простое совпадение…
Карен прошла мимо обшитых дубом дверей, за которыми располагались помещения, уступавшие по размерам только «тронному залу». Пять кабинетов для пяти ответственных сотрудников, вторых лиц в агентстве. Там, правда, стояли столы, но их, из уважения к должности хозяев, не стали обременять ничем, кроме телефонов. Кипы бумаг скапливались на менее внушительных столах их личных секретарш. Как и шеф, ответственные сотрудники редко появлялись на работе, но секретарши всегда могли связаться с ними, если того требовала работа, или ответить на звонок супруги.
Дальше простирались владения ответственного за работу с прессой, художественного директора и главы отдела текстов, включавшие просторное помещение, где проходили рабочие совещания и встречи. Их кабинеты были самыми маленькими, но здесь всегда кипела работа. Двери редко оставались закрытыми — постоянно появлялись и исчезали работники типографии, художники, торговые представители, простые служащие отделов, курьеры, чтобы передать либо получить очередное указание. Довольно часто деловые обсуждения перемещались и в холл, проход загораживали, но Карен давно научилась преодолевать такие препятствия.
Она завернула за угол, заспешила по узкому коридору, по обе стороны которого рассыпались крохотные кельи без дверей с одним окном, в которых едва умещались шкаф с документами, два стула и стол либо чертежная доска, в зависимости от профессии хозяина комнаты. Довольно убого, но здешние обитатели, — художники-оформители и составители текстов, — вовсе не служили «лицом» агентства. Они всего-навсего создавали то, что поддерживало его на плаву.
Дойдя до конца коридора, Карен вошла в свою комнату-клетку, убрала в стол сумочку, отодвинула подальше телефон и опустилась на стул, внимательно рассматривая подписанный автором и уже утвержденный черно-белый набросок рекламы, которая должна занять целую страницу в журналах мод, перечисленных в приложенной к рисунку записке. Она проглядела замечания и предложенные варианты, перевела взгляд на эскиз и постаралась представить себе, как должна выглядеть законченная работа.
На переднем плане, гордо скрестив руки на обнаженной груди, стоит парень. Растрепанная грива закрывает лоб, вызывающий пристальный взгляд, лихой прищур и тяжелые, словно опухшие веки — намек на то, что юноша «под кайфом». Плотно облегающие тело узкие штаны в полоску, кажется, вот-вот порвутся в паху — еще один легкий намек…
Позади вытянулась девица — худющая, как теперь принято, — костлявые руки на узких бедрах. Длинные прямые волосы свисают как пучки ниток, обрамляя неестественно высокие скулы; узкий разрез рта. Юная ведьмочка, жертва хронического недоедания или собственных амбиций — звездочка из фильма Энди Уорхола.
Между этой парочкой — байк. Не мотоцикл, на них ездят только свиньи-копы, крутые ребята катаются на байках.
Карен отметила про себя этот важный нюанс: полиция плохая, крутые ребята — хорошие. Если придется как-то упомянуть машину, такие моменты нельзя не учитывать. С другой стороны, они рекламируют не мотоциклы, а полосатые штаны, так что лучше отвлечься от всего остального. Она стала просматривать варианты, вычеркивая их один за другим. Хиппово, клево — в прошлом году без набора подобных словечек было не обойтись, но сегодня их никто уже не употребляет. Сегодня юные сибариты видят себя сливками общества, они энергичны, агрессивны. Они говорят об одежде «крутой прикид», их вид должен выражать уверенность в себе, постоянную готовность… Карен потянулась за карандашом и торопливо записала свой вариант: «Всегда готов: прикид для тех, кто крут». Нет никакого смысла описывать товар. Кому нужны просто полосатые штаны? Важно правильно выглядеть. Что это значит? «Вставить всем», «сделать их». Такие распространенные сегодня выражения, казалось, описывают будни публичного дома.
Но в конце-концов, ей-то что? Рекламное агентство и в самом деле обыкновенный бордель, где каждый стремиться подстроиться под изменчивые вкусы юнцов. А она здесь — самая обычная шлюха. Через год модные словечки наверняка станут другими, но ее положение останется неизменным. Если, конечно, она не вырвется отсюда, не займется каким-нибудь честным ремеслом — скажем, проституцией. Ну а пока этого не произошло, нужно на что-то жить самой, нужно поддерживать Брюса, так что лучше не отвлекаться и побыстрее закончить работу.
Раздался звонок. Карен взяла трубку.
«Это ты, любовь моя?»
Голос и манеру общения ее шефа ни с кем не спутаешь.
«Да, мистер Хаскейн».
«Только что звонил Гирнбах. После обеда они собираются обсудить эскиз, к тому времени нужно подготовить текст».
«Я сейчас над ним работаю. Дайте мне еще минут двадцать».
«Отлично! Где будет свидание, у тебя или у меня?»
«Я его принесу к вам, как только закончу».
«Жду с нетерпением. Я пока охлажу шампанское и согрею ложе любви».
Карен оставила последнюю реплику без ответа. Бедняга Хаскейн, ему нельзя не посочувствовать. Толстенький лысоватый коротышка средних лет, обреченный злой судьбой жить в эпоху «конфликта поколений». Сластолюбец, для которого запретны сладости.
И ему наверняка особенно тяжело здесь, где его окружают глянцевые картинки, не позволяющие ни на минуту отвлечься от мысли о недоступных наслаждениях. Картинки вместо реальности. Как он, должно быть, завидует ответственным сотрудникам агентства, их постоянным разъездам по всему миру в поисках экзотического фона для своей рекламы, их финансовым отчетам о недельной командировке в Канны, где требовалось сфотографировать голую модель, — точную копии девицы, изображенной на этом эскизе, — держащую лампочку. Так сложилось разделение труда в их бизнесе: Хаскейн потел над словом, они наслаждались делом. Вот откуда агрессивно-напористый тон общения с сотрудницами.
Интересно, что произойдет, если она когда-нибудь поймает его на слове? Беднягу наверное хватит удар на полдороге к мотелю, где обычно происходят такие свидания. А может, наоборот, он покажет себя с неожиданной стороны…
Но, что гораздо хуже, она сама вполне способна на неожиданные поступки. В конце-концов, когда она в последний раз проходила через приятный ритуал с охлажденным шампанским? Откуда такая уверенность в себе? У нее точно те же проблемы, что у шефа, к которому она относится с такой самонадеянной снисходительностью. Все время продавать секс, и ни разу не купить; все время устраивать чужие свадьбы, но ни разу свою собственную. Правда, когда-то она тоже была невестой. Мисс Карен превратилась в миссис Раймонд. Только вот… Как ее здесь называют за глаза? «Карен, формально замужем».
Пошли они все к черту! Вместе с Эдом Хаскейном и его дурацкими приглашениями «на сеновал». Она сама, наверное, ничем не отличается от него: не старая и не уродина, просто закомплексованная жертва обветшалых моральных норм, которые ей вдолбили в детстве.
Карен потрясла головой и запретила себе праздные мысли. Повернулась к столу, заправила три чистых листа бумаги и копирку в портативную пишущую машинку. Следующие двадцать минут она полностью посвятила ухмыляющемуся полуголому парню и его растрепанной подружке, изо всех сил борясь с желанием поменять заголовок своего сочинения на более подходящий: «Я — Тарзан, ты — Джейн».
Электрическая машинка тихонько жужжала, Карен вполголоса произносила отдельные предложения вслух; наконец, бумагу украсил сногсшибательный образчик прозы, в котором воздавалось должное несравненным достоинствам полосатых штанов, содержащий полный набор правильных фраз, составленных наикрутейшим образом.
Карен выдернула листы из машинки, бросила третий экземпляр в ящик стола, прикрепила остальные к эскизу. Торопливо встала, чтобы выйти из комнаты, и тут снова зазвонил телефон.
Она вернулась к столу, подняла трубку.
«Миссис Карен Раймонд?»
«Да, я слушаю».
«Извините, одну минутку».
Подошел кто-то другой, она выслушала все, что он сообщил, сказала «да», и снова «да, конечно», а потом «большое спасибо». Она говорила спокойно, ее голос ни разу не сорвался.
Но когда их наконец разъединили, едва не уронила трубку, так тряслась рука.
Путь по длинному коридору к комнате шефа казался мучительно трудным, словно она плыла под водой, а когда наконец подошла к двери кабинета, с трудом повернула ручку, потому что дрожь так и не унялась.
И все же она вошла в комнату, сумела промямлить несколько стандартных фраз, чтобы как-то поддержать разговор о тексте рекламы.
Голос шефа словно доносился издалека, черты его полного лица расплывались и казались уродливо искаженными, словно у жирной рыбы, лениво плескавшейся за толстым стеклом аквариума. Кажется, текст ему понравился, он распорядился его перепечатать, чтобы показать клиенту сегодня вечером. Он спрашивал, не хочет ли она остаться, поприсутствовать на совещании на всякий случай, вдруг там предложат какие-то изменения?
Карен тонула, в третий раз ее затягивало на самое дно, но в последнее мгновение она сумела вырваться, и судорожно втянула в себя воздух.
Хаскейн нахмурился: «Да что с тобой такое?»
«Если можно, я пропущу встречу. Я хочу сегодня уйти пораньше».
«Что, голова разболелась?»
«Да». Карен задыхалась.
«О’кей. Думаю, там никаких проблем не возникнет. Беги скорей».
«Спасибо». Карен благодарно улыбнулась, и поспешила уйти.
Если бы можно было сказать правду, поделиться с ним!
Но ей совсем не хотелось увидеть выражение лица шефа, когда он услышит: «Простите, мне нужно как можно быстрее добраться до Топанга Каньон. Только что звонили из психиатрической лечебницы: наверное, мужа сегодня выпишут».
Глава 3
Если верить ныне покойному Эдгару Кейсу, часть суши, известную как Южная Калифорния, скоро поглотит океан.
Карен никогда не принимала всерьез это мрачное предсказание, точно так же, как не думала о других угрозах, — смоге, землетрясении, — но теперь она не была уверена ни в чем. Она мчалась по Голливудской автостраде и ей казалось, что пророчество уже сбылось, потому что все снова погрузилось под воду. Справа, покачиваясь, проплывали высокие холмы, слева нависала мерцающая громада небоскреба, а дорога впереди сливалась в неясное бледное пятно, окруженное черным ореолом.
Только скорость, с которой машина неслась вперед, доказывала, что ее все еще окружает не толща воды, а воздух. Карен сделала несколько быстрых вдохов, пытаясь рассеять туман, окутавший голову. В таком состоянии лучше свернуть на обочину или по крайней мере съехать с шоссе. Да, но ей надо спешить. Если Брюса сегодня все-таки выпустят, дорога каждая секунда.
Если Брюса выпустят…
Дорога впереди разветвлялась, и Карен свернула направо, добравшись до автострады. К середине дня движение становилось интенсивнее, мимо проезжало все больше машин, и она заставила себя сосредоточиться. Мир вокруг вновь обрел четкие очертания, но рассудок все еще окутывала пелена, Мысли о прошлом не давали покоя ни на минуту. Словно кто-то быстро прокручивал перед глазами всю жизнь, эпизод за эпизодом.
Эпизод за эпизодом… Что ей вспоминать? Жила-была девочка. Мама и папа водили ее в Диснейленд. Но мама и папа умерли, а девочка вдруг стала высокой длинноногой блондинкой, которая жила в университетском общежитии и училась на факультете журналистики. Карен попыталась воскресить в памяти студенческий городок, но рассудок снова захлестнули волны, скрыв воспоминания юности.
Потом появился Брюс. Он неторопливо подошел, и они, взявшись за руки, медленно двинулись вперед, с трудом преодолевая напор воды, затопившей ее мозг. Изо рта то и дело вырывались маленькие веселые пузырьки смеха, потом их губы на несколько мгновений слились в поцелуе, — всего на несколько мгновений… И вот она снова одна, работает в агентстве и на сей раз старается слиться с окружающей средой, потому что главное — не гнать волну, а дальше…
Прекрати немедленно, приказала себе Карен. Прекрати играть словами. Ты ведь не сочиняешь очередной текст, и тебя сейчас захлестнули не штормовые воды, а вульгарная жалость к себе.
Она потрясла головой, чтобы окончательно опомниться, свернула направо, выехав на шоссе, ведущее на Сан-Диего. Все, больше никакой словесной эквилибристики. Она прекрасно знает, что собирается делать, куда направляется.
Дорога шла под уклон. Над головой раздался рев низко летящего самолета. Он показался впереди и снова исчез из виду, словно провалился сквозь землю. Карен повернула влево, съехав с шоссе на улицу.
Сбавив наполовину скорость, она только сейчас ощутила сухое обжигающее дыхание раскаленного воздуха. Долина Сан-Фернандо. Она наконец выбралась из своего воображаемого подводного царства и попала в настоящую пустыню. Когда-то вокруг была гигантская песчаная пустошь. Прошло не так уж много лет с тех пор, как в Долину пришли сотни и сотни тысяч упрямых и отважных отцов-основателей, и здесь раскинулись деревянные дома первых поселенцев, зазеленел кустарник. Но несмотря на выросшие повсюду супермаркеты, площадки для боулинга, открытые кинотеатры, закусочные, похоронные конторы и авторемонтные мастерские, — все для удобства путешествующих на машине, — пустыня осталась пустыней. Жаркий ветер все так же гнал тучи песка по просторным автостоянкам у гигантских супермаркетов, где потомки отважных отцов-основателей покупали полосатые штаны наподобие тех, которые Карен только что обессмертила своим пером.
Она двигалась на запад, так что солнце слепило глаза, у светофора свернула на север. Справа показалась громада аэропорта, откуда донесся рев обогнавшего ее лайнера, — самолет готовился приземлиться. Она въехала в третьи ворота и остановилась возле ангара со сверкающей жестяной крышей. Возле него, словно металлические пчелы вокруг опустевшего улья, замерли небольшие одномоторные самолеты.
К ангару примыкало маленькое строение, грубо сколоченное из досок. На одной из стен надпись облупившейся краской: «Агентство чартерных рейсов Раймонда». Над распахнутой дверью небольшая табличка «Контора». На пороге, прикрыв глаза от солнца, стояла женщина, и следила взглядом за приближающейся машиной. Рита Раймонд.
Вылитая копия Брюса, в очередной раз отметила про себя Карен. И как всегда, при виде Риты ей стало немного не по себе. Она хорошо знала. что, несмотря на удивительное внешнее сходство, сестра совсем не похожа на брата.
Высокая брюнетка, с пронзительно-внимательным взглядом карих глаз, выделявшихся на покрытом густым загаром лице, была одета в джинсы, ботинки и выцветшую рубашку с короткими рукавами. Однако даже такая рабочая «бесполая» одежда не скрывала волнующую округлость бедер и полную грудь. Да. ее можно принять за Брюса, но стоит перевести взгляд с лица на фигуру и сразу становится ясно, кому принадлежит такое тело. Причем Рита ни с кем не делила эту собственность. По крайней мере, Карен никогда не видела старшую сестру мужа в сопровождении существа другого пола. Если у нее вообще существовали какие-то отношения с мужчинами, эту часть жизни она скрывала гораздо удачнее, чем внешние приметы женственности. И все же, нельзя сказать, что Рита не способна на настоящее чувство. Она самозабвенно любит самолеты, любит ухаживать за своими металлическими предметами страсти, любит летать, любит брата…
И не любит меня, подытожила Карен. Почувствовала на себе тяжелый пристальный взгляд Риты, и снова поежилась.
Она заставила себя подойти, изобразить приветливую улыбку, поздороваться.
«Значит, ты уже знаешь» — сказала Рита.
«Да», — еле выговорила Карен. — «Они и тебя предупредили?»
«Вчера вечером позвонил доктор Грисвольд».
«Вчера?»
Карен не сумела скрыть удивления. Но Рита сохраняла бесстрастное выражение лица. Она немного отступила, махнула рукой.
«Заходи».
Карен прошла в комнату. Рита молча указала на стул. Рядом на полу стоял большой вентилятор. Его приглушенный рокот мешал сосредоточиться, а таблицы расписания полетов громко шелестели, прижатые к стене мощными порывами воздуха. «Наверное, думаешь отправиться к нему?» — спросила Рита.
«Конечно, я как раз туда и еду».
«Что, прямо сейчас? Вечером?»
«Как только позвонили из больницы, я сразу отпросилась с работы», — Рита не спускала с нее глаз, и Карен нервно поежилась. Искусственный ветер растрепал ее волосы. — «Ты что думаешь, я бы задержалась хоть на минуту?»
«Нет», — Рита мотнула головой. — «Я сказала Грисвольду, что ты не станешь ждать».
«Я уже достаточно ждала, — полгода, даже больше! Я что, по твоему мнению, не имею права встретиться с собственным мужем?»
«Дело не в твоих правах. Тут все решают врачи».
«Доктор Грисвольд сказал, что я могу приехать. Он хочет, чтобы Брюс меня увидел. Разве он не объяснил тебе? Реакция Брюса поможет им решить, выписывать его, или еще рано».
«Да, знаю», — Рита зажгла сигарету и затянулась. — «Вспомни, что случилось той ночью».
«Но Брюс тогда был совсем болен — ты сама прекрасно знаешь. А сейчас он снова стал самим собой. Так ты заявила мне…»
Рита выпустила облачко дыма изо рта, а вентилятор мгновенно превратил его в серый туман, окутавший ее голову. «Я только сказала, что брат показался мне вполне нормальным. И с каждой неделей, проведенной в больнице, он все больше и больше приходит в себя». Туман постепенно рассеялся, и Карен снова сверлил безжалостный взгляд собеседницы. «Только не забывай вот о чем. Я его сестра. У него нет и никогда не было ни единой причины относится ко мне враждебно».
«На что ты намекаешь?» — Карен стиснула зубы, у нее застучало в висках. — «Хочешь сказать, что я виновата в том, что случилось?»
Тишину нарушил лишь мерный рокот вентилятора. «За этими намеками скрывается настоящая ненависть. Она ищет повод обвинить меня».
От волнения кружилось голова, челюсти свело так, что она едва могла говорить. И все же слова неудержимо рвались наружу.
«Хорошо. Пусть Брюс попал в лечебницу из-за меня. Ты навещала его каждую неделю, но врачи сказали, чтобы я не приходила, и я подчинилась. Шесть месяцев я сидела и ждала. Теперь мне разрешили его увидеть, и я обязательно приеду. Потому что, если он в порядке и готов выйти из больницы, я тоже несу свою долю ответственности, я обязана позаботиться о том, чтобы он не пробыл там ни одной лишней минутки».
Рита затушила сигарету. «Ладно. Тогда подумай еще вот о чем». Она прищурилась. «А если он не готов? Если, увидев тебя, снова соскочит с катушек? Такую ответственность ты тоже принимаешь?»
Теперь промолчала Карен. Оставшийся без ответа вопрос, словно эхо, вновь и вновь звучал в голове.
«Почему Грисвольд сначала позвонил тебе?» — наконец произнесла она.
«Потому что я все время возилась с Брюсом, и его врач, прежде чем принять решение, захотел узнать мое мнение по этому поводу».
«И ты ему высказала все, что думаешь, правда?» — еле слышно произнесла Карен. «Объяснила, что Брюс не готов со мной встретиться».
«Я сказала правду», — отозвалась Рита. — «Сказала, что считаю твое неожиданное появление слишком большим риском, ведь брата даже не подготовили к нему. Доктор сказал, что подумает».
«Стало быть, когда Грисвольд позвонил мне сегодня утром, он принял решение», — Карен поднялась. — «Раз он не боится, я тоже готова рискнуть».
«Рисковать будете не вы с Грисвольдом, а мой брат», — отозвалась Рита. — «Неужели ты неспособна понять это?»
Карен повернулась к двери, но Рита быстро встала, загородив ей дорогу. Сильные пальцы крепко сжали руку. «Предупреждаю: держись подальше от брата…»
Карен вырвалась, оттолкнула ее. — «Он мой муж. Я хочу вернуть его».
«Подожди. Нет, не смей…»
Рокот вентилятора заглушил тираду. Рита не пробовала остановить ее, но когда Карен села за руль, ей показалась, что она что-то крикнула. Шум мотора заглушил слова, а вечерний полумрак превратил лицо в бесстрастную серую маску.
Карен развернула машину, так что ее осветили последние лучи закатного солнца, быстро проехала ворота. Направо, потом на юг. Вокруг сгущались сумерки.
Скоро повсюду станет править ночь.
Глава 4
Когда Карен свернула с шоссе на узкую дорогу, прорезавшую лес, над холмами уже поднималась луна.
Сквозь деревья в последний раз блеснули огоньки станции, где она только что заправила бензином машину и купила сэндвич. Потом далекий свет растворился в темноте. Петляющий путь впереди окутал туман, и Карен снизила скорость до минимума, осторожно преодолевая внезапно выплывавшие из мрака крутые повороты.
На дороге ни одной машины, лес под холмами словно вымер. Луна поднялась выше, и в ее честь где-то далеко завел свою унылую песню койот.
К тому времени, когда она добралась до развилки, туман стал совсем густым, но Карен все-таки разглядела маленький белый знак, отмечавший пределы частного владения, и направила автомобиль по усыпанной гравием узкой дороге, петлявшей среди деревьев.
Вскоре луна пропала за высокими стволами, осталась лишь серая полоска пути, выхваченная неясным светом фар из кромешного мрака. Впереди возникла пара немигающих желтых глаз, но мгновение спустя их обладатель исчез среди деревьев, и Карен вновь осталась наедине с ночью.
Неожиданно дорога кончилась, показалась высокая проволочная ограда, окаймлявшая такой же массивный вход. Она казалась бесконечно длинной, теряясь в темноте, и внушала невольный трепет, но Карен понимала, почему ее тут установили, и совсем не удивилась. Странным показалось другое: настежь распахнутые ворота. Но потом она вспомнила, что ее здесь ожидают, и успокоилась.
Она заехала внутрь, направила машину по асфальтовой дороге, прорезавшей лес. Деревьев становилось все меньше, наконец снова показалась луна, нависшая над неясно вырисовывавшимся впереди зданием.
Это был не просто большой дом. Неизвестный архитектор воплотил в явь мечту о жизни в роскошном поместье среди дикой природы. Двухэтажный кирпичный особняк с внушительным фасадом и двумя крылами. Обитель миллионера, наследство той эпохи, когда миллион долларов еще считался целым состоянием.
Теперь он приютил совсем других жителей — людей с расстроенной психикой, как их вежливо именуют, и, хотя они конечно не миллионеры, но уж никак не бедняки. Содержание в частной лечебнице доктора Грисвольда обходится недешево — кому как не ей знать это… Неудивительно, что здесь никогда не держат больше полудюжины (или около того) пациентов.
Она остановила машину у входа. Теперь темная громада особняка ясно выделялась на фоне ночного неба; за толстыми шторами, закрывавшими стекла, посверкивали полосы света. Их отражения образовали под окнами сложное переплетение линий, словно дом раскинул вокруг себя тонкую сеть.
Карен открыла дверцу и кинула взгляд на свое отражение в зеркале. Прическа в норме. Тушь не размазалась, губы подведены ровно, — она привела себя в порядок в женской комнате придорожной закусочной. И все-таки на лице написаны нервное напряжение и усталость. Сразу после встречи с Ритой она постаралась забыть про их разговор, но отдельные фразы до сих пор звучали в голове.
«А если он не готов? Если, увидев тебя, снова соскочит с катушек?»
«Слишком большой риск… Предупреждаю: держись подальше…»
Вообще-то, пока еще не поздно передумать. Захлопнуть дверцу, развернуть машину и отправиться домой. Домой? В пустую, пугающе просторную клетку. Она полгода провела там в полном одиночестве, с нее довольно.
Карен вышла из машины, заставила себя улыбнуться, добралась до входа и позвонила. Никакой реакции.
Она еще раз нажала на кнопку. Мелодичный звук снова растворился в тишине. Сейчас только девять с лишним вечера, — конечно, штат у них небольшой, но не могут все сейчас спать!
Она дотронулась до ручки, легко повернула ее. Дверь распахнулась.
Оказавшись в просторном, слабо освещенном холле, Карен быстро огляделась. Паркетный пол, обшитые панелью стены, ряд закрытых дверей из темного дерева по обе стороны прохода, впереди — ступеньки, ведущие в темноту. У подножья лестницы, возле большой лампы, стоящей на полу — стол, за ним сидит женщина в белом халате. Дежурная медсестра.
Карен остановилась, ожидая, что ее окликнут. Но та продолжала молчать, не спуская с нее глаз. Наконец, девушка двинулась вперед. Подошла поближе. Да ее не просто разглядывают, сестра буквально сверлила посетительницу горящим немигающим взглядом! Карен остановилась у стола, растянула губы в вежливой улыбке. Лампа ярко освещала женщину, в уродливо выкачанных глазах сверкали маленькие огоньки.
Выкачанные в агонии глаза, коричневая петля, врезавшаяся в шею…
Карен тихо охнула; почти не сознавая, что делает, дотронулась до плеча застывшей на стуле фигуры, и та как подкошенная рухнула лицом вниз.
Нет смысла кричать, звать на помощь. Нет смысла хвататься за телефон на столе, ведь у него кто-то выдернул шнур и использовал как удавку.
Нет смысла оставаться здесь. Надо бежать, бежать прямо сейчас, пока дверь еще открыта. Карен рванулась к выходу и только тогда заметила дым.
Тонкая серая струйка медленно ползла из-под двери в дальнем углу. Карен помнила, как вошла в нее полгода назад, во время своего единственного визита в лечебницу: там был кабинет Грисвольда.
Она подбежала, схватилась за ручку, повернула ее. Инстинктивно зажмурилась, потом заставила себя открыть глаза, осмотреть комнату.
И облегченно вздохнула — здесь никого нет, и пожара бояться нечего.
Дым шел из камина, в ноздри ударил удушливый запах горящей бумаги.
Обрывки заполненных форм, пустые папки устилали ковер, лежали на столе, клочки каких-то бланков уродливо торчали из железного шкафа в углу, где размещалась картотека.
Теперь она уловила какой-то другой запах. Возможно, бумаги в камине облили чем-то, чтобы огонь разгорелся сильнее? На керосин или газолин совсем не похоже. Странная резкая вонь. Что это?
Карен подобралась ближе, наклонилась, разглядывая обуглившиеся листы, съежившиеся на раскаленных углях. Откуда идет запах? И непонятное жужжание, слабое, но отчетливое, не смолкающее ни на секунду?
Жужжание…
Она повернулась. Небольшая дверь напротив камина, из щели вырывается яркий свет. Звуки шли оттуда.
Пальцы сами потянулись к ручке. Через несколько мгновений она оказалась внутри комнаты.
Большую часть маленького белого помещения занимало кресло. Очень необычное кресло: подголовник и ручки обтянуты войлоком, повсюду, словно огромная паутина, тянутся провода.
Карен сразу поняла, что это приспособление для электрошоковой терапии. Жужжание раздавалось из ящика позади, куда уходили провода. На каждом электрод, все они словно приросли к шее, запястьям и вискам привязанного к креслу человека. Карен узнала его.
«Доктор Грисвольд!»
Доктор не ответил. Он просто сидел, пропуская через себя гудящий поток электричества, неестественно вытянувшееся тело ритмично подрагивало, принимая разряд за разрядом. Электроды закреплены клейкой лентой, но между ними и кожей не наложили защитные тампоны. Вот откуда этот странный запах.
Запах горящей человеческой плоти.
Глава 5
Пока она спасалась бегством, в голове вертелась одна-единственная мысль — убраться как можно дальше отсюда.
Даже не мысль, скорее инстинктивный порыв, такой же слепой в своей примитивной силе, как паника, вызвавшая его к жизни, или туман, сквозь который пришлось прорываться, петляя по лесу, чтобы как можно быстрее добраться до шоссе.
В какой-то степени именно сложность дороги помогла успокоиться: стараясь справиться с управлением, она быстрее справилась и с истерикой. К тому времени, как показалась развилка пути, Карен почти пришла в себя. Светящаяся вывеска на станции показывала, что хозяева закрыли свое заведение на ночь, но рядом стояла телефонная будка, и Карен сумела сообразить, что должна позвонить.
Позднее, она не могла вспомнить точно, что именно сказала тогда полиции, но этого оказалось достаточно, чтобы они предприняли необходимые меры. Она наотрез отказалась назвать себя, но пообещала дождаться их.
Конечно, на самом деле Карен не собиралась оставаться здесь — так она решила еще перед тем, как позвонить. Властям сообщили об инциденте, все остальное — их проблема. Как там говорил Брюс, когда рассказывал о службе в армии? Делай свое дело, не высовывайся и никогда не лезь в добровольцы… Что ж, она сделала свое дело, остальное — работа полиции. Но встретиться с ними — значит втянуть себя в разбирательство. И не только себя, но и Брюса, с его послужным списком и историей болезни. Этого допустить никак нельзя!
Не дослушав дежурного, она повесила трубку и побрела к машине. Забралась внутрь. Пока они доберутся сюда, она успеет уехать так далеко, что найти ее будет невозможно.
Карен не предвидела только одно — она не смогла завести машину.
Дело не в моторе или карбюраторе, и с горючим все в порядке. Просто у нее так дрожали пальцы, что никак не поворачивался ключ. Карен вполне владела собой и казалась совершенно спокойной, но вот беда — тело сотрясала дрожь. Она ничего не чувствовала, только странную пустоту внутри. У тебя просто шок, сказала она себе..
Если бы Карен могла кричать, плакать, тогда, наверное, сумела бы уехать. Но она лишь беспомощно возилась с ключом, все время дрожа, словно от лихорадки. Точь в точь как Грисвольд. Перед глазами встал труп в кресле, беспрерывно пульсирующая, подергивающаяся мертвая плоть. Она бросила взгляд на зеркало — оттуда на нее не отрываясь смотрел мертвец.
Карен зажмурилась, зажала непослушные руки между колен. Сидела в автомобиле и тряслась.
Такой ее и застали полицейские, когда из тумана вынырнула патрульная машина.
В ней сидели трое; сержант Коул вел себя очень вежливо, говорил с ней подчеркнуто мягко и терпеливо ждал, пока она дрожащими руками открывала сумочку и искала права. Пальцы все еще отказывались повиноваться, но, как ни странно, голос ее звучал спокойно и ровно. Сначала Карен наотрез отказалась ехать вместе с ними в лечебницу, но сержант пообещал, что машину поведет кто-нибудь из них, и ей не придется смотреть на трупы.
За руль сел плотный приземистый полицейский средних лет по имени Монтойя. Второй, выглядевший намного моложе и стройнее своего напарника, устроился на заднем сидении.
Карен не ожидала, что ей выделят такой эскорт, сначала даже стало неловко, но потом до нее дошло, что таковы стандартные меры предосторожности. Мысль заставила ее оцепенеть, так что к потрясению от увиденного прибавилось еще одно, не менее сильное.
Она стала подозреваемой.
Карен съежилась на сидении, напряженно ожидая, когда кто-нибудь из ее охранников нарушит молчание, когда начнется допрос.
Но ее спутники молчали. Монтойя перекатывал во рту жвачку и не отрывал глаз от окутанной туманом дороги, следуя за патрульной машиной, стараясь держать дистанцию. Второй полицейский, Хайамс, расслабленно раскинулся на сидении позади. Казалось, он дремал, но когда она полезла в сумочку за платком, его пальцы сразу легли на револьвер. Он встретился взглядом с Карен и улыбнулся, но до самого конца поездки так и не снял руку с кобуры.
Когда они наконец остановились рядом с особняком, Хайамс остался с ней.
«Подожди здесь», — сказал ему сержант, выбравшись из машины. Кивнул Монтойе: «Пошли».
Дверь была распахнута, — Карен только сейчас осознала, что во время своего панического бегства совсем забыла прикрыть ее, — и полицейские вошли внутрь. Карен проводила их взглядом, нервно комкая платок в руках. Хайамс не произнес ни слова, но она чувствовала, что тот следит за каждым ее движением.
Прошло много времени, и, наконец, на крыльце вновь показался сержант Коул. Однако на сей раз он очень спешил, почти бегом направился к патрульной машине. Открыв дверцу, забрался на переднее сидение. Послышались шипение и треск включенной рации. Карен не смогла разобрать слова, но говорил он долго. Интересно, нашел он там кого-нибудь из персонала или пациентов, а если нашел, что они рассказали?
Наконец, сержант подошел к ним, кивнул Хайамсу, и тот приоткрыл окно.
«Пожалуйста, выйдите из машины».
Он обращался к Карен, но почему-то его коллега молча кивнул в ответ. Какие они вежливые, корректные… А если она сейчас откажется, ее так же вежливо и корректно выволокут наружу и затащат в здание.
Но, может быть, она преувеличивает? Когда они стояли в холле, Карен стало неловко за свои мысли, потому что сержант предупредительно загородил своим массивным телом мертвую медсестру за столом. Кажется, он помнил об обещании избавить ее от страшного зрелища.
«Сюда», — он указал на открытую дверь с левой стороны прохода. Заходя в комнату, Карен заметила, как спускается по лестнице грузный полицейский. Даже в полумраке было заметно его побелевшее лицо. Или ей показалось?
Сержант кивнул подоспевшему Монтойе. «Они уже едут сюда. Когда появятся, пусть приступают немедленно, — обычные следственные мероприятия, все как положено. Я подойду сразу, как только освобожусь. Но меня вызывайте только в крайнем случае, скажем, если раскопаете что-то новое».
«Понял», — отозвался Монтойя.
Коул пропустил Карен вперед, потом вместе с Хайамсом прошел вслед за ней.
Здесь явно располагался рабочий кабинет: по обе стороны до потолка высились полки с книгами. Окна закрыты шторами, а в самом конце комнаты на стене красовались лицензии и дипломы в красивых рамках. Карен окинула взлядом стол и два массивных старомодных кожаных кресла. Все это кажется знакомым. Да, здесь она и Брюс беседовали с хозяином лечебницы перед тем, как приняли окончательное решение.
Теперь место доктора занимает сержант Коул, а рядом с ней стоит не муж, а полицейский. Потому что Грисвольд мертв, и Брюс…
Что случилось с Брюсом? Где он сейчас? Она закрыла глаза, стараясь подавить звучащий в голове крик.
«Вы с порядке, миссис Раймонд?» — мягкий, располагающий к доверительной беседе голос.
Карен моргнула, посмотрела на сержанта.
«Пожалуйста, присядьте».
Она подчинилась, чувствуя на себе пристальный взгляд стоявшего рядом Хайамса.
На лице его начальника играла дружелюбная рассеянная улыбка, в руке он сжимал ручку, а на столе лежал отрытый блокнот. Он казался спокойным, даже расслабленным, но подобные люди знают, как себя вести в таких ситуациях. Карен вспомнила, как рука его коллеги мгновенно легла на кобуру револьвера.
Следственные мероприятия, все как положено. Допрос свидетеля. Или подозреваемого? Надо быть осторожной, предельно осторожной.
«Ну вот, миссис Раймонд, а теперь расскажите нам по порядку, что тут случилось…»
Удивительно: как только Карен начала говорить, сразу успокоилась. Она знала, что сержант спросит, почему Брюса поместили в лечебницу и заранее сформулировала ответ, но, вопреки ожиданиям, ей не предложили обьяснить внятно, в чем заключался «нервный срыв мужа». Она поняла, что ее версию приняли, и напряжение сразу спало.
Карен рассказала, как с ней связался Грисвольд, и по просьбе сержанта, уточнила время звонка. Потом вспомнила, в котором часу заехала к Рите, а когда Коул вновь прервал ее, послушно сообщила адрес и номер телефона сестры мужа.
Пока все идет хорошо. Но теперь он наверняка спросит, о чем они говорили. Предупреждения и угрозы Риты, ее уверенность в том, что Брюс еще не готов выписаться из лечебницы — надо сделать все, чтобы эти вещи не всплыли.
Но как?
Неожиданное спасение пришло извне. Раздался душераздирающий вой сирен, потом они услышали громкий топот и приглушенный гул голосов.
Сержант нахмурился и кивнул Хайамсу. «Скажи им, чтобы не шумели так».
Тот поднялся, открыл дверь. В комнату ворвались звуки царившего в холле бедлама. Уже через несколько секунд стало намного тише, и Хайамс вернулся, прикрыл дверь, занял свое прежнее место. Коул перевел взгляд на Карен.
«Вы говорили…»
Теперь все было просто. Пропустив разговор с Ритой, продолжить рассказ с того момента, когда она покинула ее контору и направилась на юг, к лечебнице. Вспомнить, когда именно это происходило, чтобы сержант мог зафиксировать ее маршрут и отметить время передвижения в своем блокноте. Остановка на заправочной станции, покупка сэндвича, путешествие сквозь туман, появление на сцене преступления.
«Значит, в девять?»
«Да, точно. Ну, может быть, на пару минут позже».
Снова приглушенный топот, на сей раз над головой. Коул бросил быстрый взгляд на потолок, но промолчал. Кивнул Карен, приглашая продолжить рассказ.
Теперь говорить стало трудно, но не потому, что снова надо было что-то скрывать, просто тяжело вспоминать о пережитом ужасе.
Вопросы сержанта помогли, шаг за шагом, воскресить в памяти каждую деталь пути, и, наконец, они добрались до входа в лечебницу. Что произошло после того, как она позвонила? Как обнаружила, что дверь не заперта? Что бросилось в глаза сразу после того, как вошла?
И вот она внутри дома. Когда увидела медсестру? Что сделала после того, как поняла, что та мертва? Ей не пришло в голову поискать телефон в одной из комнат, чтобы вызвать полицию?
Настоящий симбиоз, отметила про себя Карен. Он скармливал ей вопросы, она ему — ответы. Но вопросы становилось все труднее переваривать. Сможет ли она отвечать на них внятно?
Карен рассказала о дыме — сержант попросил уточнить, увидела она его, или сначала ее насторожил запах гари. Она упомянула о том, как изумилась, войдя в кабинет Грисвольда — Коул вытянул из нее подробное описание комнаты вместе со всей обстановкой.
Они дошли до самого страшного эпизода — маленькое помещение внутри кабинета, одеревеневшее тело в кресле. Карен не могла долго оставаться там, даже мысленно. Как только перед глазами вставал мертвец, вспоминался запах горелого мяса, сразу хотелось сорваться с места и кинуться прочь отсюда. Карен скомкала рассказ, чтобы поскорее дойти до момента, когда она и вправду сбежала.
Коул перестал записывать и поднял руку, остановив ее сбивчивую скороговорку.
«Прошу прощения, миссис Раймонд. Вы утверждаете, что выбежали через кабинет доктора в холл?»
«Да».
«Что вы сделали потом?»
«Добралась до входной двери».
«Сразу, как только покинули кабинет?»
«Да, сразу».
Он отложил ручку, улыбнулся Карен. «Вы тогда были сильно возбуждены, верно?»
«Возбуждена? Да я себя не помнила от страха…»
Сержант кивнул. «Давайте прервемся и немного подумаем. Может, произошло еще что-то, о чем вы забыли?»
Карен покачала головой. «Нет, вряд ли».
«Вы не поднимались наверх?» — вполголоса произнес Коул.
«Нет».
«Вы утверждаете, что находились в состоянии паники, почти шока. Возможно, вы тогда не сознавали, что делали?»
Карен нахмурилась: «Я выбежала наружу».
«Вы уверены, что сначала не поднялись по лестнице, — вообще не заходили наверх, прежде чем покинули здание?»
«Зачем мне было туда лезть?»
Дверь за ее спиной открылась. Карен повернулась, сержант перевел взгляд на вошедшего Монтойю.
«Простите, что отрываю вас, сэр».
Тот кивнул. «Что там?»
«Они закончили работать с доктором и медсестрой. Просили сказать, что вам стоит еще раз взглянуть на тех, кого нашли наверху, пока все трупы не упаковали».
Глава 6
В комнате для допросов свет слепил глаза. Карен отчетливо видела крошечные капельки пота на седеющих висках сержанта. Могла сосчитать каждую морщинку на хмуром лице лейтенанта Баррингера, — он появился позже.
Странно. По идее, именно подозреваемый должен изнемогать под градом безжалостных вопросов, но она была совершенно спокойна. А вот те, кто ее допрашивал, заметно нервничали.
Учитывая обстоятельства, ничего удивительного тут нет. Грисвольд мертв. Дежурная сестра задушена прямо за своим столиком, еще два трупа нашли на втором этаже. Она узнала, кто они — санитар по имени Томас и престарелая пациентка. Первого убили каким-то холодным оружием, вторая, скорее всего, умерла от инфаркта, но это было, конечно, предварительное заключение. Точно они знали только одно — погибли трое работников лечебницы и одна больная, итого четыре трупа.
В других палатах наверху по всем признакам тоже совсем недавно содержались люди, значит, в больнице на излечении находилось еще пятеро. Все они бесследно исчезли.
Они исчезли, а истории болезни, карточки, документы, с помощью которых полиция могла установить их личность, сгорели в камине в кабинете Грисвольда.