ЗАРУБЕЖНЫЙ ДЕТЕКТИВ. 1974







Ежи Эдигей

Человек со шрамом

Глава 1. Урок математики

Где-то далеко лаяли собаки. Ночь стояла светлая, но холодная. Как и всегда во второй половине сентября. Во всех домах Домбровы Закостельной было уже темно. Неудивительно: час поздний, больше одиннадцати, а завтра — трудовой день. Нужно копать картофель, убирать свеклу и везти на ближайший сахарный завод в Цеханов. Осенний день короток, нельзя терять ни минуты.

Свет горел только в двух окнах нового дома, на краю деревни у дороги, ведущей в Цеханов. Лампочка над дверью освещала овальную табличку с изображением орла и надписью: «Отделение милиции Домбровы Закостельной».

Просторное помещение перегораживал барьер. Неподалеку от входа стояли две длинные лавки. За деревянным барьером — два сдвинутых стола, несколько стульев, телефон. На стенах — государственный герб и несколько портретов. В глубине комнаты дверь. На ней табличка: «Начальник отделения».

За столом сидел мужчина в расстегнутом, довольно поношенном мундире с погонами старшего сержанта милиции. Было ему лет за сорок. Волосы — густые, с проседью, зачесанные назад, явно нуждались в услугах парикмахера. Продолговатое лицо покрывала густая сеть морщин. То ли следы переживаний, то ли результат дурной привычки — морщиться во время чтения.

Перед человеком в мундире лежали раскрытая книга, тетрадь и авторучка. Сержант читал вполголоса, очевидно стараясь лучше усвоить текст:

— «Равнобедренная трапеция имеет основания А и В, причем А больше В. Какими должны быть боковая сторона Р и высота Н этой трапеции, чтобы в нее можно было вписать окружность?» Черт! — выругался сержант. — Придумают же такое! Ничего не поймешь.

Он перечитал задачу, и по его выразительному лицу видно было, что яснее она не стала. Он напряженно всматривался в учебник. Резче обозначились морщины на лице. Он повторял почти наизусть: «Равнобедренная трапеция…»

За дверьми послышались шаги, что-то звякнуло. Кто-то ставил у стены велосипед. Через минуту в комнату вошел другой милиционер — молодой, с нашивками капрала. Облокотившись о барьер, он сказал:

— Все в порядке. Я объехал не только нашу деревню, но Затишье и еще Люботынь. Повсюду спокойно.

— Магазины закрыты? Проверял?

— Проверил. У нас и в Люботыни все как положено. Два висячих замка и задвижка. А вот в Затишье только один замок. И засова до сих пор нет. А замок такой, что любой железкой в минуту откроешь.

— Надоел мне этот Лупежовец. Сколько раз говорил ему, что магазин надо запирать как следует. А он знай себе смеется. «Меня, — говорит, — не обворуют». Вот составлю протокол и пошлю на коллегию в Цеханов. Оштрафуют на тысячу злотых — сразу поумнеет.

— Ну, — поморщился капрал, — это уж слишком. Я зашел к нему. «Почему, — спрашиваю, — магазин опять не запирается как положено?» — «А я, — говорит, — три месяца назад заказал засовы в цехановской артели, а их нет как нет». Еще он просил сказать начальнику, что получен хороший материал на школьную форму. Ваша жена как раз такой искала. Отложил несколько метров. «Пусть, — говорит, — начальник утром ко мне заглянет». А начальник знай себе учится и учится.

— Хорошо тебе смеяться, ты-то школу окончил. А мне приходится за прошлые годы наверстывать. Через несколько месяцев экзамены на аттестат зрелости. А назадавали столько, что голова пухнет.

— Мне школьная наука легко давалась.

— Потому что молодой. Не то что я. С годами все труднее, сам убедишься.

— С меня хватит и того, что знаю.

— Когда я был молод да глуп, тоже так же рассуждал.

— По правде говоря, не понимаю, чего вам этот аттестат приспичил, с позволения сказать, на старости лет.

— Приспичил! У тебя бумажка в кармане, и все двери тебе открыты. Послужишь здесь, в Домброве Закостельной, еще года два-три, и переведут тебя куда-нибудь в город. А захочешь — в Щитно поедешь, в офицерскую школу, а там, глядишь, через несколько лет я, старик, должен буду честь тебе отдавать. Ну а коль надоест служба в милиции — еще какие-нибудь курсы окончишь или заочный институт и всюду получишь работу. А я? Начальник участка в небольшой деревушке с штатом из трех человек. А восемнадцать лет назад руководил уездным отделением милиции.

— Здесь? В Цеханове?

— Нет. Далеко отсюда. В городе одном, на Одре.

— Что? Дисциплинарное взыскание получили?

— Да нет. Просто тогда, в сороковые годы, создавали милицию на западных землях, брали всех, кто хотел, лишь бы смелость была и смекалка. А потом, позже, стали приходить люди с образованием, офицеры. А скоро и на такие вот посты будут назначать тех, кто школу в Щитно окончил. А что остается таким перестаркам, как я? Или пенсия, или уж и вовсе самая невидная должность. Да, времена меняются, теперь без специального образования далеко не уедешь. Потому и надо мне прежде всего аттестат получить.

— А потом еще и школа в Щитно?

— А что ж, я бы не возражал. Только возьмут ли?

— А вы с майором говорили?

— Намекнул ему как-то. Майор свой парень, он, верно, не стал бы чинить мне препятствий. Разумеется, я поступил бы на трехлетнее заочное отделение. Для очной двухгодичной школы я староват. Но ведь майор сам не решает, он может только рекомендовать. А желающих всегда больше, чем мест. Даже в воеводском управлении милиции приходится мозгами пораскинуть, чтобы сообразить, кого туда послать.

— Все-таки майор в таком деле может помочь.

— Да захочет ли? Вот вопрос.

— А почему бы и нет?

— Староват я. Уж сорок пять стукнуло. А интересы дела требуют, чтобы выдвигали молодых. Конечно, нам, старым работникам, никто прямо не скажет, но я сам это знаю. Да они и правы.

— Но вы столько прослужили. Два креста у вас, медали.

— Конечно, это учитывают. Только и кресты мои, и легкие, пробитые пулей бандеровца, — старая история. Есть люди помоложе, из тех, что совсем недавно отличились.

— А я слышал, как на инструктаже начальник воеводского управления говорил о нас. Он сказал, что у нас самый лучший милицейский пункт во всем уезде.

— Ну и что? Быть начальником отделения из трех человек — дело нехитрое. Народ вокруг спокойный. Землю обрабатывают, живут неплохо. Не то что в Варшаве — там один сержант доставил как-то ночью в управление четырех бандитов. Вот, если он сдаст на аттестат зрелости, тут же попадет в офицерскую школу. Он и моложе меня лет на двадцать.

— Слышал я об этом Ожеговском. Читал в «Трибуне». Его счастье, что эти бандиты не знали Варшавы. Они надеялись прикончить его в переулке — не предполагали, что там находится воеводское управление. Повезло Ожеговскому.

— Во всяком случае, он шел на риск. В смелости ему не откажешь. Теперь он на хорошем счету.

— Вы тоже на хорошем счету. Думаю, трудностей с поступлением в школу не будет.

— Что толку об этом говорить? Сейчас главное — аттестат. С ним бы разделаться. Все не так-то просто.

— Где эта школа находится? Сколько раз бывал в Цеханове, а ее никогда не видел.

— Недалеко от станции. На улице Освобождения. Это не школа, а училище для взрослых. — В голосе старшего сержанта послышалась горделивая нотка. — Такая трудная теперь программа, что я и сам не знаю, как сдам эти экзамены. Вот сегодня, например, читаю, читаю, а понять ничего не могу. Послушай: «Равнобедренная трапеция имеет основания A и B. При этом A больше B…» Целый час уже бьюсь, а с места не могу сдвинуться.

Капрал протянул руку через барьер, взял книжку и углубился в условие задачи.

— Попробуем сначала нарисовать эту равнобедренную трапецию, — предложил он.

— Это я давно сделал, а что дальше?

— Дальше? Ну нам известно, что в четырехугольник можно вписать окружность только тогда, когда суммы противоположных сторон равны.

— Черт возьми! — схватился за голову сержант. — Совсем из головы вылетело. Ну а дальше? Что-то я не очень понимаю.

— А вы подумайте, начальник.

Капралу явно нравилась роль учителя.

— Нам ведь уже известно, что 2Р = А + В или Р = (A + B)/2.

— Ну да, — согласился сержант, — но ведь это нам ничего не дает.

— Наоборот. Если вы теперь проведете два перпендикуляра к основанию трапеции, то они разделят трапецию на три части. Верно?

Сержант взял в руки карандаш и провел еще две линии.

— Итак, мы имеем… — молодой капрал все больше распалялся, — мы имеем один прямоугольник и два прямоугольных треугольника. Они делят нижнее основание трапеции на три части, из которых средняя равна В. Поскольку две остальные части тоже взаимно равны, каждая из них равняется (A — B)/2.

— Ну да, — поддакнул начальник милиции. — Правильно.

— Теперь взгляните на этот треугольник. Его гипотенуза — P, один катет — (A — B)/2, а второй — H.

— Сходится, — подтвердил старший сержант.

— А если мы теперь применим теорему Пифагора, то получим вот что…

Лицо сержанта озарилось улыбкой.

— Понимаю, — сказал он, — в равнобедренную трапецию с основанием A и B можно вписать окружность, если боковая сторона трапеции есть средняя арифметическая, а высота H — средняя геометрическая обоих оснований.

— Прекрасно! — похвалил его капрал.

— Без твоей помощи я бы в жизни этого не решил.

— Наверняка решили бы, задача-то нетрудная.

— Хорошо тебе говорить, когда аттестат в кармане и ты все это давно прошел.

Старший сержант взглянул на часы.

— Скоро двенадцать, — сказал он. — Иди-ка ложись в моей комнате на диване. А я еще посижу часика три. Когда кончу, разбужу.

— Почему вы занимаетесь по ночам? Ведь днем голова лучше работает.

— Наверное, — согласился сержант, — но дома у меня жена и трое детей. К тому же всегда находятся какие-то неотложные дела. А ночью спокойно, ничто не отвлекает. Я уже привык за эти годы. До мая, до экзамена как-нибудь дотяну, только бы сдать. А ты молодец, голова у тебя здорово работает!

— Математика мне всегда легко давалась в школе.

— Если бы ты так же хорошо знал устав…

— Это куда труднее.

— А я бы предпочел сдавать устав, — заметил сержант. — Ну иди, поспи часика два.

Капрал ушел. Старший сержант повторил решенную задачу, чтобы получше вникнуть в нее, потом перешел к следующим.

Однако начальнику милицейского участка в Домброве Закостельной старшему сержанту Станиславу Хшановскому не суждено было посвятить эту ночь математике. Так же как капралу Миколаю Кацпереку не пришлось поспать с разрешения шефа во время ночного дежурства. Неожиданно распахнулись двери, и в дежурку вошел мужчина в светлом плаще. Вид у него был измученный, по лицу градом катился пот.

— Что случилось, староста?

Вошедший молчал, хватая воздух широко открытым ртом. Наконец с трудом проговорил:

— Нападение! Ограбили магазин. Продавщица мертва. Убита.

— Михаляк? Не может быть!

— Да, Михаляк, — староста говорил уже почти спокойным голосом. — Ее застрелили. И забрали всю выручку из магазина.

— Когда это случилось?

— Я узнал об этом час назад. Феликсяк возвращался из Цеханова и заметил, что в магазине еще горит свет, а двери открыты. Он заглянул туда и увидел, что Михаляк лежит на полу. Хотел оказать ей помощь, но она была уже мертва. Тогда он бросился ко мне. А я, как только все это увидел, сел на велосипед и помчался к вам. Чуть не задохнулся от спешки. В нее всадили две пули. В самое сердце. Умерла она мгновенно, я в этом разбираюсь. Повидал убитых на фронте.

Старший сержант сохранял хладнокровие. Вооруженное нападение, убийство — с этим он, начальник местного отделения, еще не сталкивался в своей практике. Однако хорошо знал, что надо делать. Он снял телефонную трубку и начал энергично крутить ручку аппарата. Телефон в таких маленьких населенных пунктах, как Домброва Закостельная, работает, пока открыта почта, но у милиции постоянная связь с уездным центром. Поэтому Хшановский распорядился:

— Соедините меня с уездным отделением милиции.

— …

— Дежурный? Докладывает милицейский пост в Домброве Закостельной. У телефона Хшановский. Мной только что получено донесение, что в деревне Малые Грабеницы совершено нападение на магазин волостного кооператива. Продавщица Антонина Михаляк убита. Сообщил о происшествии староста деревни Грабеницы Павел Майорек. Он здесь, в отделении. Он лично установил, что Михаляк мертва. Всякая ошибка исключается.

Выслушав ответ, сержант повторил приказ:

— Слушаюсь. Понятно. Немедленно выезжаю на место преступления. Обеспечу неприкосновенность следов на месте. Вуду ожидать прибытия следственной группы. Беру с собой еще одного человека: капрала Кацперека.

Видимо, капрал не успел еще уснуть. Телефонный разговор в столь неурочное время заинтересовал его, он вошел в комнату и услышал последние слова шефа.

— На мотоцикле поедем?

— Да. До Грабениц больше шести километров. Приготовьте машину. По дороге разбудим Лисовского, скажем, чтобы принял дежурство в отделении. Мы прибудем туда раньше следственной группы, пока они соберутся да проедут по нашим пескам, добрых полтора часа пройдет. Вас, староста, мы, к сожалению, не сможем с собой захватить, мотоцикл у нас без коляски.

— Я вернусь, как приехал, — на велосипеде. Теперь уже спешить незачем.

— Как это случилось?

— Я уже рассказал все, что знал. Феликсяк сообщил мне о нападении. Я увидел, что продавщица убита, и помчался к вам в милицию. Женщины пытались спасти Михаляк, но ей уже никто не поможет: ни ксендз, ни врач.

— Все следы затопчут, — испугался сержант.

— Да какие там следы? Просто пристрелили ее и деньги забрали.

Кацперек, не прислушиваясь больше к разговору, выбежал из помещения. Спустя полминуты на улице послышался рев мотора. Сержант застегнул мундир, надел портупею и, не гася свет, вышел на улицу. Капрал с мотоциклом поджидал его у входа. Начальник участка устроился на заднем сиденье, и машина рванулась с места.

Староста Павел Майорек с трудом взгромоздился на свой велосипед и двинулся вслед за ними.

В деревне Домброва Закостельная снова воцарилась тишина. Даже собаки, уставшие лаять, успокоились и уснули в своих конурах.

Глава 2. На месте преступления

Дома деревни Малые Грабеницы растянулись почти на километр вдоль шоссе. На западной окраине селения, что примыкает к деревне Недзбож, помещается довольно большой магазин, соединенный с обширным складом топлива и минеральных удобрений. И склад и магазин были построены три года назад волостным кооперативом крестьянской взаимопомощи. Склад в летнее время служил пунктом для закупки зерна. Постройка магазина в Грабеницах, небольшой по сравнению с Недзбож деревне, была долгое время притчей во языцех. Однако недзбожцам пришлось примириться с этим фактом. Жители Грабениц попросту опередили своих соседей и выделили не только место для постройки магазина, но еще и в общественном порядке безвозмездно участвовали в самом строительстве.

Когда мотоцикл с двумя милиционерами мчался через деревню, почти во всех ее домах горел свет.

— Знают уже, — заметил сержант.

— А вы думали? Готов спорить, вся деревня сейчас там.

Капрал не ошибся. Скоро фары мотоцикла осветили плотную толпу перед белым зданием магазинчика. Милиционеры слезли с мотоцикла и с трудом протиснулись к дверям.

— Прошу разойтись! — крикнул сержант. — Нет тут ничего интересного! Что вы, мертвого не видели? Вам же утром на работу.

Толпа расступилась, пропуская прибывших, но домой никто не торопился. В самом магазине была такая теснота, что войти было просто невозможно.

— Прошу немедленно очистить помещение! — энергично приказал сержант.

Никакого результата. Стоя в дверях, Хшановский еще раз попросил всех выйти, а потом, видя, что слова не помогают, попросту схватил двух парней за шиворот и решительно вытолкал на улицу. Примеру шефа последовал и капрал. Поняв, что милиция не церемонится, любопытные с явной неохотой покинули магазин. Когда в нем осталось несколько женщин и двое мужчин, Хшановский смог приступить к осмотру места преступления.

Всю заднюю стену до самого потолка, как обычно в таких магазинах, занимали полки с разными товарами. На полу, возле весов, валялась пачка бумаги и кучка серебряных монет в пять злотых. На скамье у стены навзничь лежала Михаляк. Кто-то набросил на лицо умершей белый платок. Сержант подошел к убитой и сдернул его.

Антонине Михаляк не исполнилось еще и пятидесяти. Это была рослая, крепкая женщина. Черные волосы так старательно уложены, словно она только что от парикмахера. На лице застыло крайнее удивление. Казалось, она никак не может поверить в собственную гибель. На голубом свитере с левой стороны виднелось засохшее кровавое пятно. Староста Павел Майорек не ошибся: смерть была мгновенной. Убийца умел цениться. И стрелял, чтобы убить.

Старший сержант хорошо знал энергичную продавщицу магазина, слышал ее историю. После смерти мужа, председателя сельсовета, она не стала сидеть на иждивении у взрослой дочери, сделавшейся хозяйкой в доме, окончила какие-то курсы продавцов и два года работала в Цеханове в лавке на Пултусской улице. Три года назад приняла новый магазин в Малых Грабеницах.

— Вы ее так и нашли? — спросил сержант одну из женщин. Он узнал в ней жену старосты.

— Что вы! — возразила та. — Когда я вслед за мужем примчалась сюда, она, бедняга, мертвая у прилавка лежала. А глаза открыты были, как у живой.

— Зачем же вы ее трогали? — возмутился милиционер.

— Как зачем? Надо ж было оказать помощь христианской душе. Мы перенесли ее на скамейку и глаза ей закрыли.

— И при этом затерли все следы.

— Чего нет, того нет, — возразили женщины. — Никаких следов здесь не было. У нас, в Грабеницах, мостовые хорошие, грязи нет. Еще мы собрали разбросанные по всему полу бумаги и деньги. Все сложили на прилавок. Поклясться можем, что ни единого гроша, ни единого листочка бумаги не пропало. И вообще из магазина ничего не исчезло, пока мы здесь.

Сержант схватился за голову. Вот и проводи тут следствие!

— Вы первая сюда пришли? — спросил он пани Майорек.

— Да, — женщина очень гордилась тем, что обладает ценной информацией. — Как только Феликсяк прибежал к моему старику и сказал, что Антонину Михаляк убили, я тут же пришла сюда. Думала, может, помогу ей чем, бедняжке, да уж ей никто ничем не мог помочь.

— Как выглядел магазин?

— Она на полу лежала, возле прилавка. А кругом эти вот бумаги. Небось, падая, задела их. Стул был перевернут, а ящик, куда она всегда деньги складывала, вытащили и бросили посреди магазина. А возле нее и в ящике вот эта мелочь валялась. Когда я увидела, что Михаляк дух испустила, мы перенесли ее на лавку, собрали деньги, бумаги. Ящик я на место задвинула. Вот только не знала, надо ли туда бумаги спрятать…

— Хорошо еще, что не успели схоронить Михаляк, — пробормотал капрал Кацперек и громко спросил: — Почему вы впустили сюда столько народу?

— Да как же я могла им запретить? Михаляк все у нас уважали, она была женщина порядочная. Как услышали в деревне, что ее убили, каждому захотелось на нее посмотреть. Почему не разрешить?

— Ладно, — согласился сержант. — Но теперь прошу всех выйти. Сейчас сюда приедут сотрудники милиции из Цеханова.

Когда последняя из женщин — разумеется, супруга старосты — покинула магазин, сержант обернулся к своему подчиненному.

— Они не только стерли следы, но еще успели и пол подмести. Что за люди! — вздохнул он. — Теперь придется хлопать глазами перед следственной группой из Цеханова. Кто виноват в том, что следы затерли? Конечно, Хшановский, не сумел обеспечить нормальное расследование.

— Может быть, стоит поговорить с этим Феликсяком? Он здесь побывал первым.

— Правильно.

Сержант подошел к дверям. Толпа возле магазина и не думала расходиться. Наоборот, люди все прибывали.

— Феликсяк здесь? — крикнул Хшановский.

— Здесь, — отозвался чей-то голос.

— Зайдите сюда, — пригласил сержант.

Из толпы вышел высокий худой мужчина. Светлые волосы его оказались слегка растрепанными. Он был в теплой пепельного цвета куртке, доходившей почти до колен, и темных брюках, заправленных в сапоги. В руках неизвестно почему — кнут.

— Как все это случилось, пан Феликсяк?

— Ну, возвращаюсь я из Цеханова и еду мимо магазина. Довольно темно уже было. Больше девяти, наверное, хотя я на часы не смотрел. Вижу: там свет горит, а двери распахнуты, вот как сейчас.

— Вы этой дорогой возвращались из Цеханова? — удивился сержант. — Но ведь на Цеханов едут через Модле, Хотум и Гонски.

Крестьянин несколько смутился, но потом объяснил:

— Можно и так, а можно еще по шоссе до Черухова, а оттуда через Недзбож. Так дальше будет, зато дорога лучше. А кроме того, у меня дело к одному человеку в Недзбоже.

— К кому именно?

— К Адаму Ольшевскому.

— А какое дело?

— Его земля рядом с моей. Я договориться хотел, чтобы с понедельника вместе пахать. Двумя лошадьми оно легче и быстрее.

— Что было дальше?

— Увидел я свет и думаю — Михаляк в магазине еще, зайду-ка куплю папирос, свои-то я у Ольшевского позабыл. Подхожу к дверям и вижу: посреди лавки ящик валяется, а вокруг деньги.

— Серебро или купюры?

— Серебро. Купюр не было. Я подумал, что кто-то ограбил магазин, как в прошлом году в Сулковских Будах. И только сделал шага два, как увидел у прилавка Михаляк. И кровь у нее на груди. Я дотронулся до нее, она еще теплая была, но уже неживая. Тогда я вскочил на телегу, огрел коня кнутом — и к старосте. Потом коня завел во двор, а сам опять сюда прибежал.

— Что вы делали в Цеханове?

— Свез туда двух боровов и на сахарном заводе взял жом. Сахарную свеклу я сдал еще на прошлой неделе.

— Что же вы весь день с утра до вечера потратили на этот жом?

— Да нет, — согласился Феликсяк.

— Когда вы приехали в Недзбож, к Ольшевскому?

— Еще засветло, часов около пяти.

— Долго же вам пришлось его уговаривать вместе пахать.

Крестьянин усмехнулся:

— Сами понимаете, сержант: я двух боровов продал, надо было это дело обмыть.

— С Ольшевским?

— Он мой родственник. Со стороны жены. Засиделся я у них, а тут и ночь на носу.

— По дороге вы кого-нибудь встречали?

— На шоссе много кого встречал. Всех и не запомнил. А вот как миновал Черухов, пожалуй, никого уж больше и не встретил.

— «Пожалуй» или никого? Ведь на этой дороге всегда большое движение.

— Ей-богу, не знаю, — искренне признался Феликсяк. — Конь мой дорогу сам найдет, а меня сморило маленько. Проснулся я, когда телега въехала на мостовую в Недзбоже.

— А от Недзбожа до Грабениц вы тоже спали?

— Не спал, но никого не встретил. Слышал только, как кто-то проехал на мотоцикле. Тихо было и слыхать далеко.

— Ас какой стороны?

— Словно бы в Лебки кто-то-ехал.

— От Грабениц?

— Пожалуй, что так, шум мотора как бы удалялся. Когда я подъехал к деревне, уже не слышно было.

Сержант Хшановский снова направился к дверям. Толпа любопытных терпеливо ждала. Никто не уходил спать.

— Кто-нибудь из жителей Грабениц ездил сегодня к вечеру на мотоцикле?

— Я ездил, — молодой человек встал в полосе света, падавшего из открытых дверей.

— Когда и к кому?

— К одной девушке из Чарноцинка.

— Когда вернулся?

— Около восьми я был дома. Отец может подтвердить.

— Конечно, могу. Он был дома, пан начальник, — отозвался кто-то в толпе.

— А вы, Феликсяк, слышали шум мотоцикла около восьми?

— Нет, часом позже. В восемь я еще был у Ольшевского. Я это хорошо помню, мы с ним как раз слушали последние известия. А уехал я после «Новостей спорта». Ну и потом я ведь слышал шум мотора со стороны Лебков. А дорога на Чарноцинек гораздо дальше, южнее. Там сразу начинается лес, и мотоцикла не было бы слышно.

Сверкнули фары. Минуту спустя перед магазином остановилась «варшава». Из нее вышел поручик Левандовский, за ним — врач из Цеханова, два милиционера из следственной группы, фотограф и дактилоскопист с аппаратами.

Поручик, войдя в магазин, осмотрелся по сторонам и выслушал рапорт сержанта. Врач склонился над погибшей.

— Две пули, — констатировал он, — одна, видимо, пробила левое предсердие. Мгновенная смерть. Остальное я смогу сказать только после вскрытия. Умерла она между восемью и девятью вечера.

— Почему вы не проследили, сержант, — негодовал поручик, — чтобы сюда никто не входил и ничего не трогал? Теперь вот ищи ветра в поле.

— О преступлении мне стало известно лишь без десяти двенадцать. Я тотчас же передал сообщение в уездное отделение милиции и поехал в Малые Грабеницы. Но преступление было совершено около девяти часов. Гражданин Феликсяк установил факт преступления именно в это время. Он дал знать старосте. Народ сбежался спасать Михаляк, и лишь позже, убедившись, что продавщица мертва, староста поехал уведомить меня о случившемся.

— Значит, мне тут делать нечего, — заметил дактилоскопист.

— В таком случае единственное, что я могу, — сделать фотографию убитой и магазина, — добавил фотограф.

— Хорошо, — согласился поручик Левандовский. — Сейчас мы лишь составим краткий протокол и опечатаем магазин. Завтра, вернее сегодня утром, приедет «неотложка» и заберет тело. Я тоже приеду и прослушаю еще раз показания старосты, его жены, гражданина Феликсяка. И может быть, еще кого-нибудь — там видно будет. Скажите, сержант, тем людям у магазина, чтоб расходились по домам. Если же кто-то что-то хочет сообщить, пусть явится к девяти часам в дом старосты. В его доме я буду проводить следствие. Вас, сержант, мне тоже хотелось бы увидеть там.

— Слушаюсь!

Сержант вышел на улицу и передал распоряжение поручика. Люди стали медленно расходиться.

— Где жила Антонина Михаляк? — спросил поручик Левандовский.

— Она жила одна, — пояснил староста, которого сержант попросил задержаться, — Когда строили магазин, то наверху оборудовали маленькую однокомнатную квартирку. Там Михаляк и жила. И для покупателей так оказалось удобнее, и для нее. Человек она была добрый, и, если кто-то опаздывал, открывала лавку и обслуживала покупателя.

— Эти бумаги валялись на полу возле убитой?

— Да, — подтвердил староста. — Мы перенесли ее на скамью, а жена собрала с полу бумаги и положила на прилавок, чтобы все было в целости.

Поручик понимал: бесполезно объяснять свидетелю, что никто не должен прикасаться к убитой и к документам и что своими действиями они очень осложнили работу следствия. Поэтому он молча просматривал бумаги. Там были кассовые чеки за проданные товары и заполненный бланк денежного счета. На нем стояла сумма: сорок семь тысяч восемьсот злотых. И ниже пометка: «Выручка магазина за период с 18 по 25 сентября».

— Такая большая выручка? — удивился офицер.

— Магазин получил недавно минеральные удобрения. А кроме того, привезли еще цемент и уголь. У людей после уборки урожая появились деньги, каждый спешил закупить все необходимое. Поэтому за последнюю неделю и набралось столько денег. Обычно выручка куда меньше.

— И где эти деньги?

— Завтра утром я собирался ехать в Цеханов. Михаляк должна была принести мне наличные, чтобы я внес их в банк. Мы всегда так делали. Думаю, убийца вошел как раз в тот момент, когда она готовила счет. В прошлый четверг она со мной вместе ездила, какие-то дела у нее в городе были, но чаще я вношу деньги сам, когда бываю в Цеханове.

— Интересно, откуда бандит мог знать, что на этой неделе у нее такая большая выручка?

Наступила пауза.

— Не знаю, — пробормотал наконец староста. — В деревне известно было, что товар прибыл. Но чтобы кто-нибудь из своих поднял руку на Михаляк, я никогда не поверю. Скорее уж кто-нибудь из Недзбожа.

— Над этим подумаем днем, — сказал поручик. — А теперь опечатаем двери магазина и квартиру продавщицы. Позже произведем тщательную ревизию. Вызовем из Цеханова экспертов, чтобы они сняли остатки. А может быть, деньги в квартире Михаляк?

— Очень сомневаюсь, — вступил в разговор капрал Кацперек. — Наверняка это убийство с целью ограбления. Какие еще могли быть мотивы?

— Я тоже так думаю, — кивнул Левандовский. — Но ведь достаточно было бы пригрозить ей пистолетом, а не убивать.Может быть, она не хотела отдавать деньги. Или знала убийцу…

Но все эти версии еще требовалось обосновать. Пока милиция лишь опечатала двери, и поручик, приказав капралу охранять магазин, вместе со следственной группой вернулся в Цеханов. Сержант Хшановский подвез старосту до его дома и свернул оттуда к Домброве Закостельной. На обратном пути он уже не думал о том, как вписать окружность в трапецию. Он напряженно размышлял: кому было известно, что в магазине в Малых Грабеницах такая крупная сумма денег?

Если б узнать это, а также выяснить, кто вечером ехал на мотоцикле, направляясь к деревне Лебки, дело бы сразу двинулось вперед. Человек на мотоцикле вполне мог быть убийцей. Однако он мог оказаться и жителем соседней деревни, решившим навестить своих знакомых или любимую девушку.

Глава 3. «Это был черт»

Еще не было и шести, а старший сержант уже мчался в сторону Малых Грабениц. Он хотел до приезда поручика Левандовского заняться таинственным мотоциклистом, который согласно показаниям Феликсяка в тот вечер якобы ехал к деревне Лебки. Жителей этой деревни, и в особенности владельцев мотоциклов, следовало опросить с утра, перед тем, как они уйдут на работу в поле. Однако Феликсяк только предполагал, что это был мотоцикл, он вполне мог слышать шум автомобиля или трактора.

Лебки — деревня поменьше Грабениц, ведь Грабеницы, хоть и именуются Малыми, на самом деле довольно большое село. В Лебках имеется семь мотоциклов и два тягача. И ни одной автомашины. Но все владельцы этих машин дружно утверждали, что никто из них никуда не выезжал накануне вечером. Более того, никто не заметил и «чужого» мотоциклиста, который проезжал бы в это время через деревню.

Зато интересную деталь сообщили сержанту сестры Ирена и Ханна Гацувны. Девушки около половины десятого вечера возвращались от подруги. Жили они на самом краю деревни и, подходя к своему дому, услышали вдруг треск мотоцикла, который ехал со стороны Малых Грабениц. Им захотелось посмотреть, кто едет, они вышли на середину дороги, однако света фар так и не увидели. Согласно версии обеих девушек мотоциклист, не доезжая до Лебков, свернул на проселочную дорогу, по которой можно было добраться до деревни Униково, а оттуда выехать на Цехановское шоссе.

Девушки утверждали, что если бы мотоцикл ехал с зажженной фарой, то они непременно должны были бы его увидеть, ведь шум мотора слышался совсем близко, а дорога в этом месте прямая и открытая. Ни деревьев, ни кустарников.

Недолго думая, старший сержант свернул на проселочную дорогу, ведущую в Униково, — она начиналась на расстоянии каких-нибудь ста метров от Лебков. Следов там было видимо-невидимо: отпечатки велосипедных шин, тракторных гусениц и мотоциклов. Дождя почти неделю не было, поэтому оказалось невозможным отличить старые следы от тех, что появились в минувшую ночь. Не принесли ничего нового и расспросы в самом Уникове. На шоссе Покрытки—Недзбож—Униково—Черухи всегда было довольно интенсивное движение. Там проходили рейсовые автобусы, грузовые машины целыми днями свозили свеклу на сахарный завод в Цеханов, проезжало множество других машин и мотоциклов. Жители Уникова могли лишь подтвердить, что за минувшую ночь мимо них проехало несколько десятков мотоциклов. Но какие? Откуда и куда? На эти вопросы никто не мог ответить.

В Грабеницах сержант Хшановский по очереди обошел всех владельцев мотоциклов. Не ограничившись вчерашней беседой с людьми, столпившимися у магазина, он решил поговорить с каждым хозяином мотоцикла с глазу на глаз. Выяснилось, однако, что никто из них не покидал дома после восьми часов вечера. То же самое подтвердили и другие жители деревни, ни один мотоцикл не появлялся вечером на единственной деревенской улице. Таким образом, вопрос о неведомом мотоциклисте так и остался невыясненным. Непонятно, почему этот человек, выезжая из самих Грабениц или из окрестностей деревни, описал дугу? Если он направлялся в Цеханов, то путь его должен был пройти через Лебки. Если же он хотел выехать на магистраль Покрытки—Черухи, то самая близкая и удобная дорога вела как раз через Грабеницы и Недзбож. Чего ради нужно было нестись ночью по проселочному тракту, к тому же (а это уж совсем непонятно) с погашенной фарой? Даже если рефлектор неисправен. Здравый смысл подсказывал, что владелец мотоцикла мог бы выбрать более удобную дорогу.

Однако, если предположить, что на мотоцикле ехал убийца, стремившийся как можно скорее покинуть место преступления, все становится на место. Тогда и выбор пути, и погашенная фара находят свое объяснение.

Около восьми часов утра в Грабеницы прибыл поручик Левандовский со своими людьми, вместе с ними — представители уездного правления кооператива. Одновременно приехала «неотложка», которая увезла тело убитой в цехановскую больницу на вскрытие.

Офицер милиции прежде всего тщательно обыскал магазин и квартиру погибшей. Помимо кучки серебра на прилавке, удалось обнаружить еще несколько монет, закатившихся под полки с товарами. Больше в магазине денег не было. В квартире же Антонины Михаляк, в сумочке убитой и в шкафу под стопкой белья нашли еще тысячу девятьсот сорок семь злотых и сберегательную книжку с вкладом на восемнадцать тысяч злотых. Последний вклад был сделан месяц назад. Однако сумму в сорок семь тысяч восемьсот злотых, указанную в банковском счете, обнаружить нигде не удалось. Что исчезло из магазина — можно было установить, лишь сняв остатки, чем и собирались заняться представители правления кооператива.

Поручик выслушал рапорт сержанта о таинственном мотоцикле и, подумав, заметил:

— Конечно, может, вы и правы. Преступник действительно мог спрятать мотоцикл где-нибудь поблизости и, совершив преступление, убраться восвояси. Самое удивительное: этот человек прекрасно знал, что в магазине — крупная сумма денег, которых завтра не будет. Явно у преступника какие-то связи с местным населением, с Малыми Грабеницами или же с Недзбожем. В конце концов после ограбления преступник мог умчаться к Лебкам, а оттуда, сделав круг, вновь вернуться в Грабеницы.

— Нет. Мне удалось установить, что вечером здесь вчера никто мотоциклом не пользовался. Отъезд или возвращение мотоциклиста не ускользнули бы от внимания соседей.

— А в Недзбоже?

— Там проверить труднее, — признался сержант. — Ведь тракт Покрытки—Черухи — магистраль оживленная. На мотоцикл или автомашину никто внимания не обратит.

— Значит, убийцу нужно искать прежде всего в Недзбоже. Выясните, сержант, не одалживал ли там кто-нибудь вчера свой мотоцикл. Практика показывает, что преступники чаще всего пользуются ворованными или одолженными средствами транспорта. Не исключено, что бандит позаимствовал машину где-нибудь в другой деревне или в самом Цеханове. Но, возможно, ехал и на своей собственной. Если он не профессионал, а любитель, вряд ли мог продумать все детали. Хотя маршрут своего бегства он разработал очень ловко. Отправляйтесь сейчас в Недзбож и проверьте по списку всех владельцев мотоциклов и автомашин, узнайте, какими именно пользовались вчера. Попробуем также получить оттиски покрышек на дороге от Лебков до Уникова. И если это окажутся покрышки каких-нибудь недзбожских мотоциклов, то это будет если не веским доказательством, то хотя бы серьезной уликой.

Сержант Хшановский собрался было выполнять приказ, но тут произошло нечто, в корне изменившее ход следствия. К офицеру милиции подошла жительница деревни гражданка Мария Гженда, она вела за руку испуганную девочку.

— Вот малышку свою привела, — сказала пани Гженда, — она с самого утра невесть что болтает. В школу ее не пустила, вдруг, думаю, вам пригодится то, что ребенок рассказывает. Ну-ка расскажи дядям о черте, которого ты вчера видела.

Но девочка молчала, словно воды в рот набрала.

Поручик Левандовский полез в карман и вытащил оттуда горсть конфет. По опыту он знал, что, отправляясь на дело, не надо пренебрегать показаниями детей, а завоевывать их доверие можно с помощью сладостей. Дети, конечно, не во всем способны разобраться, зато они наблюдательны, и их показания часто помогают следствию. И, прежде чем приступить к расспросам, он протянул девочке конфету. Однако та не двинулась с места.

— Возьми же, раз пан тебя угощает, — вмешалась мать.

Девочка взяла конфету, развернула бумажку и сунула леденец в рот.

— Вкусно? — поинтересовался поручик.

— Угу, — промурлыкала девчушка и неожиданно сказала: — А папа мне привозил такие же из Цеханова. Только у тех были зеленые фантики.

— В следующий раз постараюсь купить в зеленых фантиках, — серьезно пообещал Левандовский. И, стараясь ободрить ребенка, спросил: — А как же тебя зовут?

— Ханочка Гженда.

Девочка становилась все смелее.

— Так ты, Ханочка, вчера видела черта?

— Двух чертей, — серьезно ответила девочка.

— А откуда ты знаешь, что это были черти?

— Потому что такие же ходили с ряжеными на рождество.

— Ага, понятно, — кивнул офицер. — Наверное, это и в самом деле были черти. А где ты их видела?

— Они стояли около магазина пани Михаляк и смотрели в окно.

— А ты сама что там делала?

— Я домой шла. Я была у Паулины в Недзбоже.

— Ханка вернулась домой около девяти часов, — пояснила мать. — Я даже всыпать ей собиралась за это, да отец не дал. Еще раз такое выкинет — покажу ей, где раки зимуют.

— А мы сначала с Паулинкой играли, а потом стали уроки делать. Когда кончили уроки, уже совсем темно было. Учительница такие трудные задачи задала! Велела нарисовать в тетрадке трапецию.

— Трапецию? — подхватил старший сержант Хшановский. — Это действительно очень трудно, — убежденно сказал он. — Может, еще и равнобедренную?

— Не знаю, — искренне призналась Ханочка.

— Уж и детей мучают… — буркнул сержант. Ему явно не по душе была учебная программа недзбожской начальной школы.

— Возьми еще, — поручик протянул девочке конфету.

На этот раз Ханочка не заставила себя долго упрашивать.

— Так как же ты этих чертей увидела?

— Я возвращалась от Паулинки по дороге. Было темно, и я немножко боялась. Смотрю, в магазине окошки светятся, два черта стоят и в окошко заглядывают. Я испугалась и припустилась домой.

— Правда, — подтвердила мать. — Ханка примчалась домой запыхавшись. И за ужином не хотела есть.

— А ты рассказала маме про чертей?

— Нет, сразу не рассказала. Я боялась.

— Кого боялась? Маму?

— Мама ругалась, почему я поздно пришла домой. Но боялась я чертей — не хотела, чтоб они мне приснились.

— Ага, — с пониманием подхватил поручик. — Но они тебе не приснились?

— Нет, — ответила девочка.

— Значит, и не приснятся. Их уже нет тут. Так что ты, Ханочка, можешь смело рассказать, как они выглядели.

— Теперь могу, — согласилась девочка. — Я утром сразу же рассказала маме про чертей. Это они утащили пани Михаляк в ад.

— Езус Мария! — пани Гженда даже перекрестилась. — Чего только она не болтает! Пани Михаляк умерла, ее ангелы забрали.

— Но вчера за ней черти приходили, — упрямо твердила девочка.

Пани Гженда собиралась одернуть дочь, но поручик сделал ей знак, чтобы она не вмешивалась в его разговор с дочерью.

— Ты права, Ханочка, это были черти, — согласился Левандовский. — И их было двое. А как они выглядели?

— Один был высокий, а другой — низенький.