Лиза Гарднер

Клуб непобежденных

Пролог

Разговор

Начало этому положил один разговор.

— Вся проблема в ученых, а не в полицейских, — говорил один из двух собеседников, с виду совсем молодой парень. — Копы — это всего лишь копы. У кого-то из них нюх на «колеса», а кого-то не волнует ничего, кроме хорошей пенсии. А вот ученые... Я читал об одном деле, когда парня изловили, найдя соответствие между внутренним швом его джинсов и кровавыми отпечатками, оставленными на месте убийства. Я не шучу. Какой-то эксперт засвидетельствовал под присягой: мол, характер изнашивания джинсовой ткани настолько индивидуален, что есть примерно один шанс из миллиарда, что другая пара джинсов оставит точно такой же отпечаток, и т.д. и т.п. Звучит полной бредятиной.

— Не надо надевать джинсы, — сказал второй мужчина.

Первый восхищенно завращал глазами:

— Офигенная мысль!

Его собеседник пожал плечами:

— Прежде чем ты прочтешь мне лекцию насчет того, как Кельвин Кляйн со своими штанами отправил кого-то в тюрягу, может, лучше начнем с основ? С отпечатков пальцев?

— Перчатки, — тотчас ответил молодой.

— Перчатки? — Второй недовольно нахмурился. — Уж здесь-то я надеялся услышать от тебя что-нибудь более передовое, по последнему слову науки.

— Эй, послушай, перчатки, конечно, жуткий геморрой, но все же лучше, чем в тюрьме париться. А что еще ты можешь предложить?

— Не знаю. Но не хочу иметь дело с перчатками без крайней необходимости. Давай что-нибудь придумаем.

— Можно, например, все за собой вытирать. Знаешь, нашатырный спирт растворяет жир отпечатков пальцев. Ты мог бы приготовить раствор аммиака с водой, а в конце распылить его по всем поверхностям и уничтожить все следы. Все, понимаешь? В том числе и... — Парень умолк. Похоже, он не мог заставить себя произнести это слово, и его старший собеседник нашел такую застенчивость довольно забавной. Особенно при том, что в свое время натворил этот малыш.

Он кивнул:

— Да-да. Вот именно все. Нашатырный спирт — это хорошо. А не то они смогут собрать и идентифицировать следы с женского тела с помощью специального источника света или дезинфицирующего средства. Есть еще другой вариант: вместо спринцевания засунуть женщину в ванну. Чтобы уж подстраховаться на все сто.

— Угу, — отозвался молодой, усиленно размышляя. — Но все равно можно проглядеть какое-нибудь пятнышко. К тому же потребуется много дополнительной возни. Вспомни, что написано в учебнике: «Чем больше контактов с жертвой, тем больше остается улик».

— Верно. Есть еще какие-нибудь идеи?

— Можно было бы оставлять фальшивые отпечатки. Я тут общался с одним парнем из Нью-Йорка. В их банде любили отрубать руки у конкурентов и с их помощью оставлять фальшивые отпечатки на местах собственных преступлений.

— И это давало эффект?

— Ну, в тот момент половина банды сидела в «Райкерс»[1].

— Значит, не давало.

— Видимо, нет.

Мужчина постарше задумчиво пожевал губами.

— Хотя вообще-то интересный подход. Творческий. Полиция терпеть не может творчества. Надо бы выяснить, на чем те ребята засыпались.

— Я поспрашиваю.

— Отпечаток пальца — ведь это не что иное, как бороздки на коже, — вслух размышлял старший. — Заполни их чем-нибудь — вот и нет отпечатка. Сдается мне, что должен быть способ. Может, залить подушечки пальцев каким-нибудь суперклеем? Я слышал об этом, но не знаю, насколько хорошо действует.

— Да, но не отразится ли это на чувствительности пальцев? Я хочу сказать: если ты потеряешь способность осязать, то можно с таким же успехом вернуться к перчаткам, которые уж точно себя оправдывают.

— Еще применяют рубцевание. Многократно иссекают подушечки пальцев бритвой, чтобы нарушить папиллярный рисунок.

— Нет уж, спасибо!

— Не потопаешь — не полопаешь, — снисходительно заметил старший.

— Ага, ни пользы, ни удовольствия. Как по-твоему: что сотворит эта паутина шрамов с нервными окончаниями на твоих подушечках? Тогда почему бы не отсечь их вовсе, чтобы уж навсегда покончить с отпечатками. Не надо усложнять. Помнишь, что еще говорится в учебнике? «Чем проще, тем лучше». Все гениальное просто.

Мужчина пожал плечами:

— Ладно, пусть будут перчатки. Из самого тонкого латекса, какой только можно найти. С отпечатками разобрались. Берем следующий пункт: ДНК.

— Черт! — воскликнул младший.

— Да, ДНК портит все дело, — согласился другой. — С пальцами хоть можно следить, к чему прикасаешься. А вот ДНК... Тут тебе и волосы, и кровь, и сперма, и слюна. Ух, а ведь есть еще и следы от зубного прикуса! Не стоит забывать об идентификации по зубным меткам.

— Мать твою, да ты прямо больной извращенец! — Парень снова завращал глазами. — Послушай, не надо ничего и никого кусать! Это слишком рискованно. Известны случаи, когда воров вычисляли, сличив их зубы с метками на куске чеддера из холодильника. Один Бог ведает, какую информацию они могут извлечь из укусов на женской груди.

— Все ясно. Тогда вернемся к ДНК.

— Расслабься, — проворчал молодой. — Пусть этим занимаются адвокаты.

— Ох, ты думаешь, адвокаты такие чародеи?.. Учитывая обстоятельства?.. — с издевкой спросил старший.

Парень разозлился:

— Эй, а какого хрена тогда мужику делать? Напяливать на себя долбаный кондом? Блин, с таким же успехом можно трахать садовый шланг!

— Тогда надо придумать что-то получше, — упрямо гнул свою линию старший. — Винить во всем копов — это не метод защиты на суде. Ведь копы не сами возятся с анализами. Больница с курьером отсылает образцы в министерство здравоохранения. Или ты газет не читаешь?

— Читаю...

— И ванна тут не поможет, — безжалостно продолжал тот. — Вон, посмотри на Мотыку. Он запихнул женщину в ванну, и это так хорошо сработало, что сейчас он парится на нарах. Сперма внутри женского тела поднимается вверх. Тут нужно что-то другое, какое-то смелое, неожиданное решение, уж я не знаю... Плюс еще волосы. Волос, если он с корневой луковицей, тоже годится для анализа на ДНК. Либо полиция сравнит волосы с места преступления с волосами на твоей голове. В смысле волос ванна тоже ничего не даст. Какой-нибудь хитрожопый криминалист выудит твой волос из сливной трубы. Кстати, они могут извлечь оттуда и следы крови, чтобы ты знал. Нет, к этому нельзя подходить с кондачка.

— Побрейся.

— Все тело?

— Ну и что? — раздраженно отозвался парень. — Да, все, черт возьми! Спросят — ответишь: мол собираюсь заняться плаванием. И что такого!

— Побриться — это пойдет, — уступил старший. — Это решает проблему волос. Что там еще? Еще они возьмут пробу у женщины изо рта. Не забывай про это.

— Да, да, да, я читал ту же книгу, что и ты!

— Ничего нельзя касаться голыми руками — даже глазного яблока.

— Об этом случае я тоже читал.

— Итак, никаких джинсов...

— Защитные чехлы на ботинки, чтобы исключить попадание почвы и кожной ткани, — прибавил юнец. — И всегда, при любой возможности, использовать социотехнику[2]. Проникновение со взломом оставляет следы от инструментов, а эти отметины также могут быть идентифицированы.

Его собеседник кивнул.

— Итак, мы разобрались с большинством вещдоков, кроме ДНК. Нам по-прежнему необходимо придумать, как ее нейтрализовать. Они берут на анализ одну маленькую пробу спермы, отсылают ее в банк данных ДНК...

— Знаю, знаю. — Молодой человек прикрыл глаза. Видно было, что он усиленно размышляет. Наконец он снова открыл их. — Можно попытаться сбить с толку эту систему, запутать результаты. Однажды арестовали одного парня как серийного насильника, основываясь на анализе ДНК, а потом, пока он был в тюрьме, поступили сообщения еще об одном таком случае, и у девушки на трусиках нашли сперму с той же ДНК.

— И что произошло дальше?

Юнец вздохнул:

— Бедняге вменили еще и второе преступление. Злостное мошенничество... что-то в этом роде.

— Он что же, сидя за решеткой, изнасиловал еще одну бабу?

— Нет, дружище: сидя за решеткой, он спустил в пакет из-под кетчупа, потом отослал сперму приятелю, который заплатил девушке пятьдесят баксов, чтобы та размазала содержимое по своему белью и разоралась, что ее изнасиловали. Понимаешь, чтобы выглядело так, будто где-то бегает парень с такой же ДНК и он-то и есть настоящий насильник.

— В природе не существует двух человек с одинаковой ДНК. Даже у идентичных близнецов она немного разная.

— Ну да, в том-то и состоял просчет. Ученым это было известно, и обвинению — тоже, поэтому девушку хорошенько прижали, пока она не раскололась.

— И какова же мораль этой истории?

— Плати девушке больше пятидесяти баксов! Мужчина вздохнул:

— Этот план не годится.

— Послушай, тебе нужна была идея — я ее подал.

— Мне нужна хорошая идея.

— Да пошел ты!

Собеседник ничего не ответил. Малыш тоже впал в угрюмое молчание.

— Нам надо как-то перехитрить анализ на ДНК, — пробормотал он через некоторое время.

— Надо, — эхом отозвался другой.

— Только и остается, что надеть дождевик на своего дружка! — пошутил молодой, имитируя стиль Монти Пайтона[3]. — Да только на кой ляд тогда все это?

— Тем более что это тоже может не сработать. Презервативы текут, презервативы рвутся. К тому же копы все больше преуспевают в распознавании сортов смазок и спермицидов[4]. По ним определяют марку изделия, потом проверяют магазины, а в следующий момент оказывается, что некий работник аптеки только недавно заметил некоего типа, который покупал некую коробочку...

— По-моему, ты уже свихнулся.

— Угу. И все из-за этих ученых. Любая ничтожная хреновина, которую ты оставишь на месте преступления...

Его юный собеседник внезапно оживился.

— Эй! — сказал он. — У меня есть идея.

Глава 1

Джерси

Блондинка, попавшая в объектив оптического «Льюпольда» (приближение 1,5 — 5; размер входного зрачка 20 мм; матированный экран и двойная подсвечиваемая сетка оптического прицела), нисколько не опасалась за свою жизнь — это было ясно. В это время она преспокойно поправляла прическу. А в следующий момент достала черную пудреницу и, глядя в зеркальце, начала наводить марафет, накладывая слой за слоем светлую перламутровую помаду. Пока репортерша сосредоточенно втягивала и выпячивала губки в поисках наиболее соблазнительной формы, Джерси отрегулировал объектив своего «Льюпольда». Рядом с белокурой репортершей оператор спустил с плеча на землю тяжелую видеокамеру и возвел глаза к небу. Видимо, он был хорошо знаком с этой процедурой и знал, что она займет некоторое время.

В десяти футах от блондинки другой репортер — мужчина из телекомпании Дабл-ю-эн-эй-си, местного филиала компании «Фокс», — педантично снимал кусочки линзы со своего коричневого, цвета глины, костюма. Его оператор сидел на траве, прихлебывая кофе от «Данкин донатс» и сонно щурясь. По другую сторону каменной колонны, доминирующей над широко раскинувшимся Мемориальным парком в память о мировой войне, рассредоточились еще дюжина журналистов, которые вновь и вновь сверяли тексты репортажей, вновь и вновь проверяли свой внешний вид, устало зевали и в очередной раз оглядывали улицу.

Понедельник. Утро. Восемь часов одна минута. Оставалось по меньшей мере еще двадцать девять минут до того момента, как синий фургон тюремного департамента подъедет к Дворцу правосудия в историческом центре Провиденса[5], и потому все скучали. Черт, Джерси, во всяком случае, скучал. Он еще с полуночи обосновался под открытым небом, на крыше длинного кирпичного здания суда. А в начале мая по ночам еще адски холодно! Три армейских одеяла, черный комбинезон и черные кожаные перчатки для стрельбы от «Боба Аллена»[6] — и все равно он всю ночь трясся от холода. И пока солнце наконец не взошло, у него зуб на зуб не попадал. А взошло оно незадолго до шести — то есть ему оставалось убить еще два с половиной часа, не имея возможности даже встать и потянуться, чтобы не выдать свое местонахождение.

Джерси провел всю ночь (а теперь и утро), скрючившись на корточках за декоративным кирпичным бордюром высотой в два фута, протянувшимся вдоль этого участка крыши. Этого ложного парапета все же кое-как хватало, чтобы прикрыть его от людей во дворе здания и — куда важнее! — от репортеров, разбивших бивуак на газоне Мемориального парка, по ту сторону улицы. Парапет также обеспечивал превосходную опору для винтовки, что очень пригодится, когда настанет решающий момент.

Где-то между половиной девятого и девятью к зданию подъедет и остановится возле него синяя тюремная карета. Кованые железные ворота футов восьми высотой, окружающие малый внутренний дворик Дворца правосудия, плавно распахнутся. Фургончик въедет внутрь и снова остановится. Крылья ворот в том же ритме колыхнутся обратно. Откроются дверцы фургона. А затем...

Палец Джерси напряженно подрагивал на спусковом крючке тяжелого ствола винтовки «AR-15»[7]. Заметив эту дрожь, он резко осадил себя и ослабил хватку на смертоносном, готовом к бою оружии, слегка удивленный своей нервозностью. Терять голову, действовать нахрапом, безоглядно и необдуманно было совсем не в его духе. «Спокойствие и самоконтроль, — сказал он себе. — Поспешишь — людей насмешишь. Тише едешь — дальше будешь». В нынешнем задании не было ничего особенного, ничего такого, чего бы Джерси не проделывал раньше. Такого, с чем бы не мог справиться.

Джерси был охотником с тех самых пор, как выучился ходить, и для него запах черного ружейного пороха — ласкающий ноздри, бодрящий и успокаивающий — мог сравниться разве что с запахом талька. Идя по стопам отца, он в восемнадцать лет вступил в армию и в течение восьми лет оттачивал мастерство обращения с винтовкой «М-16». Без заносчивости, но и без излишней скромности Джерси мог бы похвалиться умением с пятисот ярдов поражать такие цели, которые большинству парней не были доступны даже и с сотни. Он также состоял членом клуба под красноречивым названием «Четверть дюйма» — с двухсот ярдов Джерси мог посадить три выстрела с высокой кучностью, в пределах четверти дюйма друг от друга. Его отец был в свое время снайпером во Вьетнаме, поэтому Джерси считал, что унаследовал талант к стрельбе вместе с генами.

Лет пять назад, подыскивая для себя лучший образ жизни, чем предоставляла армия, Джерси открыл, так сказать, «стол заказов». Он применял конспиративную тактику автономного функционирования. Никто из клиентов никогда не знал его имени, а Джерси никогда не знал их имен. Один посредник связывался с другим, а тот уже общался с Джерси. Деньги отсылались почтой на соответствующий счет. Досье с необходимой для дела информацией отсылались на временные абонентские почтовые ящики, имеющиеся в разных универмагах, на различные вымышленные имена. У Джерси было правило: не убивать женщин и детей. В отдельные дни на этом основании он считал себя хорошим человеком. В другое время полагал, будто это делает его еще хуже, ибо такой принцип Джерси взял на вооружение, желая убедить себя самого, что у него все-таки есть совесть. Впрочем, суть все равно сводилась к тому, что он... как там ни крути... убивал людей за деньги.

Знай об этом его отец, конечно, не одобрил бы.

Тот странный тип объявился месяцев пять назад. Джерси это сразу заинтриговало. Во-первых, объектом был самый настоящий насильник, так что Джерси мог не опасаться за свою совесть. Во-вторых, работать предстояло в Провиденсе, а Джерси всегда мечтал посетить Океанский штат. Он загодя четырежды нанес визит в этот город, чтобы оценить характер предстоящей работы, и увиденное удовлетворило его.

Провиденс был город небольшой, разделенный пополам одноименной рекой, по которой — кроме шуток — по особым случаям вечером в пятницу и субботу устраивались увеселительные прогулки в гондолах. Гладкие блестящие черные лодки выглядели так, будто их сейчас доставили из Венеции, и мэр города даже держал на службе несколько настоящих итальянских гондольеров; в черно-полосатых рубашках и соломенных шляпах с красной лентой они заправски управляли своими посудинами. Потом там еще была такая штука, под названием «Фейерверк на воде», когда посреди реки жгут костры. Можно было сидеть под открытым небом в своем любимом ресторане и наблюдать, как полыхает огнями река, а гондолы с туристами тем временем шныряют вокруг огней. Джерси втайне надеялся, что пламя ненароком перекинется на кого-нибудь из них — что поделать, так уж он был устроен.

Город был красив. Этот самый судебный комплекс на восточном берегу представлял собой импозантное здание из красного кирпича со взметнувшейся над ним белой башней с часами, доминирующей над целым кварталом. Сочетание старой колониальной архитектуры и грандиозности Нового Света. Фасад выходил на историческую Бенефит-стрит[8], напоминавшую рекламную афишу в милю длиной, гимн во славу потомственного богатства. Громадные старинные постройки, воплощающие черты всех исторических стилей: от викторианских башенок до готического камня, — перемежались зелеными лужайками и аккуратно выведенными кирпичными стенами. Тыльная сторона здания суда, где находился Джерси, выходила на Мемориальный парк — обширное пространство, засеянное травой и уставленное величественными бронзовыми статуями воинов, а также значительно менее величественными произведениями современного искусства. Этой современной скульптурой парк был обязан Род-Айлендской художественной школе, чья административная территория со студенческим городком тянулась параллельно Дворцу правосудия.

Штат Род-Айленд отнюдь не отличался разгулом насилия и жестокости. В год здесь происходило примерно тридцать убийств. Сегодня, конечно, это положение слегка изменится. Значительно больше Океанский штат был известен своей долгой историей финансовых преступлений, мафиозными связями и политической коррупцией. Как любили пошучивать местные, в Род-Айленде важно не что ты знаешь, а кого знаешь. И действительно: похоже, все в этом штате знали друг друга. Признаться, это обстоятельство малость тревожило Джерси.

Его снова одолела зевота, но он подавил ее и заставил себя целиком обратиться во внимание. Теперь часы показывали уже восемь двадцать одну. Недолго осталось. На лужайке через улицу закопошились разномастные съемочные группы.

Вчера вечером, перед тем как прийти сюда, Джерси сидел в гостиничном номере и чуть не рехнулся, просматривая все эти городские программы и пытаясь запомнить имена героев местных массмедиа. Но все равно никак не мог сейчас узнать хорошенькую светловолосую журналистку там, внизу. Хотя, судя по рубашке ее телеоператора, они представляли съемочную группу десятого новостного канала — местного отделения телекомпании Эн-би-си. Десятый новостной — почтенная команда. Джерси порадовался за свою блондинку.

Потом подумал: может ли эта женщина представить себе хоть отдаленно, каким значительным вот-вот станет для нее это утро. Его мишень, Эдди Комо, прозванный также Насильником из Колледж-Хилла, был на сегодняшний день новостью номер один в Океанском штате, и все представители СМИ собрались здесь, чтобы захватить начало судебного процесса. Все жаждали запечатлеть на фото— и кинопленке худощавого Эдди с поникшими плечами, а может, даже захватить мельком какую-то из трех его красавиц жертв.

Эти репортеры пока еще ни о чем не подозревали — ни о Джерси, ни о том, что вот-вот произойдет в этот солнечный майский понедельник. Эта мысль заставляла Джерси чувствовать себя благодетелем, наполняла великодушием по отношению ко всем этим томящимся в ожидании, перевозбужденным, безупречно ухоженным особям, собравшимся там, на травке. Он заготовил для них угощение. Еще немного — и Джерси сделает кого-то из них весьма важной, необычайно значимой персоной.

Взять хотя бы эту смазливую блондиночку с перламутрово-розовыми губами. Ни свет ни заря она была уже на ногах, экипированная заранее заготовленными черновиками и рассчитывающая — в лучшем случае, если повезет, — ухватить для утренних «Новостей» на своем канале синюю тюремную карету. Конечно, остальные двадцать журналистов запечатлеют то же самое, сопроводив картинку примерно таким же текстом. Ни один репортаж не будет ощутимо отличаться от другого — в лучшую или худшую сторону.

Просто еще один рабочий день. Обычная профессиональная рутина. Описать и показать все, что заслуживает описания и показа, дабы удовлетворить прожорливых обывателей, жаждущих новостей.

И лишь, возможно, кому-то одному из расположившихся там, на траве, в окружении памятников и нелепых образчиков современного искусства, привалит счастье сорвать большой куш — стать эксклюзивным обладателем сенсационной новости. Кто-то — может, даже та белокурая красотка — ринется вперед, чтобы заполучить обычное изображение синего тюремного фургона, а унесет сюжет с заказным убийством.

Другой оказии не представится. Джерси имел единственную возможность получить доступ к Эдди Комо: когда насильника повезут из тюрьмы в судебный комплекс «Ликт» в день открытия судебного процесса. Джерси мог перехватить его возле Дворца правосудия только в тот момент, когда Эдди выйдет из тюремной кареты внутри изолированного внутреннего дворика — пятачка размером с гараж на две машины. А единственный способ, каким Джерси мог выстрелить внутрь этой ограниченной зоны, обнесенной восьмифутовым забором, — это поразить свою цель сверху.

Массивное красное здание суда занимало целый городской квартал. С возвышающейся на шестнадцать этажей башней и более низкими, словно приопущенными краснокирпичными крыльями, оно господствовало над окружающими постройками, ревниво прикрывая свой задний двор и самую важную крохотную его зону, где из тюремной кареты выводили заключенных. Так что выбор для Джерси был небогат с самого начала. Прежде всего ему требовалось проникнуть внутрь здания суда — что и было с легкостью проделано под покровом темноты, как только он ознакомился с распорядком дежурств охранников.

Далее ему предстояло занять позицию на крыше, на уровне шестого этажа, непосредственно над тем местом, где будут выводить узников, чтобы затем выполнить снайперский выстрел прямо в эту огороженную площадку. А прежде, под покровом темноты, надлежало освоиться и примериться, подобрать параметры предстоящего выстрела. Когда же фургончик наконец появится, где-то между половиной девятого и девятью утра, у Джерси будет пять секунд, чтобы снести башку Эдди Комо и затем молниеносно ретироваться.

Ибо даже если судебные приставы штата, эскортирующие заключенных, и не заметят его (угол обзора слишком крутой), а сами узники тоже не обратят на него внимания (им, забрызганным кровью и мозгами, вопящим во всю глотку, будет не до того), то жадные до сенсаций репортеры, расположившиеся табором через дорогу, имея ясный обзор, отлично увидят Джерси, стоящего на высоте шестого этажа.

Сам выстрел не должен представлять трудности. Всего семьдесят футов. Вниз, по прямой. Черт, Джерси следовало бы забыть о винтовке и просто сбросить на голову мужика наковальню. Да, сам выстрел будет полнейшей скучищей. Однако последующие моменты... Последующие моменты обещали быть поистине увлекательными.

Но вот внизу по толпе ожидающих пронесся возбужденный ропот. Джерси метнул проворный взгляд на блондинку и увидел, как она, бросив свою помаду, начала проталкиваться вперед. Шоу началось.

Он посмотрел на часы. Восемь тридцать пять. Очевидно, судебные приставы штата не хотели держать журналистов в ожидании.

Джерси отрегулировал прицел на полуторакратное приближение (этого вполне достаточно, чтобы попасть в голову с расстояния семидесяти футов), проверил магазин, затем загнал первый патрон. Он использовал патроны «ремингтон», а также пулю с мягким наконечником, которая, если верить надписи на коробке, наилучшим образом подходила для отстрела диких степных собачек, койотов и сурков.

А теперь вот и Насильника из Колледж-Хилла.

Джерси опустился на колени. Разместив винтовку вдоль верхней грани парапета, он приблизил глаз к прицелу. Сквозь каменные арочные проходы, окаймляющие наружный двор суда, Джерси хорошо видел улицу. Он скорее услышал, чем увидел, как распахнулась черная кованая ограда внутреннего дворика. Спокойствие и самоконтроль. Это легкое задание.

Здесь нет ничего такого, чего бы он не делал раньше.

Ничего такого, с чем не мог бы справиться.

Снайпер согнул пальцы. Услышал знакомый, бодрящий и мобилизующий, скрип черных перчаток...

Узники будут скованы общей цепью, как рабы в кандалах.

Большинство — в одежде цвета хаки или синих тюремных робах. Но Эдди Комо будет одет не так, как другие. Киллер знал, что на первый день своего судебного процесса Эдди явится в костюме...

Джерси подождал, пока судебный пристав не пролает приказ выходить из фургона. Почувствовал, как его прошиб первый легкий пот. Но не вскочил, не вскинул голову. И рука его все еще не сжимала курка.

Два десятка журналистов и операторов через улицу. Двадцать репортеров, изготовившихся перед большим рывком, в вечном ожидании своего счастливого часа...

— Обеспечить безопасность площадки! Открыть дверь! Джерси услышал лязг металла — это отъехала в сторону дверца фургона. Услышал шлепанье первой резиновой подошвы о каменные плиты внутреннего дворика...

Раз, два, три, четыре, пять...

Как подброшенный Джерси вскочил с колен и взял ракурс в двадцать два градуса к вертикали. Поиск, поиск...

Из фургона показалась темная голова Эдди Комо. Взгляд его был устремлен вперед, на дверь здания суда, плечи опущены. Он сделал три медленных, шаркающих шага...

И тут Джерси снес ему макушку. Какую-то долю секунды Эдди продолжал стоять, поскольку был скован с двумя сотоварищами. В следующее мгновение он, складываясь пополам, начал тихо заваливаться, а потом камнем рухнул на графитно-серые плиты.

Бросив свою незарегистрированную, купленную на черном рынке винтовку, Джерси кинулся бежать.

Обостренное сознание воспринимало одновременно множество вещей. Ощущение солнца на лице. Запах бездымного пороха в воздухе. Шум города, начинающего новую трудовую неделю, с его рычащими моторами и скрипящими тормозами. А затем как запоздалая реакция — пронзительные вскрики людей.

— Снайпер! Снайпер!

— Ложись! Ложись!

— Вон он! Вон! На крыше!

Джерси улыбался. Джерси чувствовал себя отлично. Он пробирался через крышу здания суда; резиновые подошвы альпинистских ботинок уверенно нащупывали точки опоры. Джерси повернул за угол, огибая центральную башню с часами, поднимающуюся еще на несколько этажей. «Сейчас вы меня еще видите. А сейчас — уже нет».

Прогремели выстрелы. Несколько чрезмерно ретивых судебных приставов изо всех сил палили по недоступному их взору врагу.

Улыбка Джерси расцветала все больше. Он довольно мурлыкал себе под нос, сдирая перчатки и отбрасывая их за спину. Вот он уже почти у двери, ведущей с крыши. Ухватив левой рукой верхний из своих черных комбинезонов, Джерси с треском расстегнул кнопки. Еще через три секунды оба комбинезона последовали за уже ненужными винтовкой и перчатками. Еще через пять секунд Джерси заменил ботинки скалолаза итальянскими мокасинами, начищенными до блеска. Теперь надо только подобрать оставленный возле башенной двери черный кожаный кейс-атташе. Ночью в этом кейсе хранилась разобранная на части винтовка «AR-15». Сегодня утром в нем лежали лишь деловые бумаги.

Превращение первоклассного снайпера в обычного, ничем не примечательного мужчину в цивильном костюме осуществилось менее чем за пять минут.

Джерси потянул на себя дверь. Нынешней ночью он защемил замок куском проволоки — так, чтобы сегодня можно было моментально отпереть его. Через несколько секунд Джерси, уже сбежав по ступеням, влился в поток служащих; еще один издерганный юрист, слишком занятый своими заботами, чтобы встречаться с кем-то взглядом.

Мимо проносились охранники и судебные приставы. Люди внутри здания растерянно озирались, все отчетливее осознавая, что произошло нечто из ряда вон выходящее, но не понимая, что именно. Целеустремленно шагающий своим маршрутом Джерси, следуя их примеру, тоже придал лицу озадаченное выражение.

Еще один затянутый в серую форму судебный пристав на спринтерской скорости бежал навстречу. На поясе у мужчины надрывалось радиопереговорное устройство, из него неслись взволнованные голоса. На бегу он сильно толкнул Джерси в плечо. «Простите», — поспешно и бессвязно пробормотал киллер, и чиновник пронесся дальше, направляясь к лестнице, ведущей на крышу.

— Что случилось? — спросила идущая рядом с Джерси дама.

— Сам не знаю, — ответил он. — Должно быть, что-то скверное.

Они обменялись энергичными кивками. А тридцать две секунды спустя Джерси уже вышел из парадной двери, свернул налево и по круто уходящей вниз Колледж-стрит двинулся обратно, в сторону Мемориального парка. Теперь, оказавшись уже на финишной прямой, он снова начал тихонько мурлыкать себе под нос. Даже если какой-нибудь полицейский офицер остановит его, ну и что этот офицер найдет? При Джерси не было ни оружия, ни следов пороха на руках или одежде. Он был просто бизнесменом и всегда имел при себе надежное удостоверение личности.

Громкий, пронзительный вой полицейских сирен рассек пространство, перекрывая городской шум. Город был невелик, и штаб-квартира управления полиции Провиденса тоже располагалась в старом городе. Вскоре копы стекутся сюда со всех сторон, кордоны на дорогах — всего лишь вопрос времени. Джерси прибавил шагу, но остался при этом спокоен. Его вдумчивый, внимательный к мелочам клиент, несомненно, зная о кризисной ситуации с парковкой в центральной части Провиденса, прислал Джерси гостевой пропуск на стоянку машин при художественной школе. Эта площадка располагалась прямо через улицу. Копы будут там через две минуты. Джерси покинет ее уже через одну.

Рев сирен приближался. Джерси вошел на крохотную автостоянку в начале Колледж-стрит и Саут-Мейн, принадлежащую колледжу. Вынул ключ от арендованной им синей машины. Отпер дверцы, забросил внутрь кейс, скользнул на сиденье.

Спокойствие и самоконтроль. Это легкое задание. Здесь нет ничего такого, чего бы он не делал раньше. Ничего такого, с чем бы не мог справиться.

Джерси повернул ключ зажигания. И в тот же миг услышал щелчок.

Мгновенно его обдало леденящим холодом. Глаза Джерси расширились в непритворной растерянности. Но как же... как же его конспиративная тактика? Никто никогда не знал его имени. Он тоже не знал ничьих имен. Как же могло... как могло...

А затем взгляд его упал на гостевой парковочный пропуск, свисающий с зеркальца заднего вида, одинокий гостевой пропуск на миниатюрной городской стоянке, рассчитанной всего на двадцать машин.

Предусмотрительность его клиента...

Спокойствие и самоконтроль, беспомощно мелькнуло в голове у Джерси. Это легкое задание. Здесь нет ничего такого, чего бы он не делал раньше. Ничего такого, с чем бы не мог справиться.

Электрический ток из стартера машины достиг электрического включателя самодельной бомбы, и арендованная Джерси машина взлетела в яркое утреннее небо.

* * *

В дюжине кварталов от места событий, на Хоуп-стрит, ухоженные посетители стильного, ультрамодного ресторана «Улица Надежды» (особый шик придавало ему написание названия строчными буквами по-французски) подняли головы от своего изысканно-декадентского бизнес-ленча в виде яиц «бенедикт» и тончайших французских тостов. Сидя за столиками в уютных полуотгороженных кабинках, они обвели взглядом сочный, нарочито грубо-приземленный интерьер, где стены имели цвет старинных медных котелков, а кабинки были отделаны в красных, серых, коричневых и баклажановых тонах. Звуки взрывов, хотя и слабые, слышались довольно отчетливо. Даже официантки, совершая привычный маршрут, на миг замерли со своими подносами.

— Вы слышали? — спросил кто-то из подавальщиц.

Люди в шикарном ресторанчике переглянулись. Но едва они начали оправляться от первоначального легкого испуга, как в наступившую тишину ворвался резкий, неприятный звук сирен. Две полицейские машины на бешеной скорости пронеслись по улице. Вслед за ними проревела машина «скорой помощи».

— Должно быть, что-то произошло, — сказал кто-то.

— Что-то серьезное, — эхом отозвался другой клиент.

Три женщины, сидящие за маленьким столиком, притулившимся в дальнем углу, наконец подняли головы, отрываясь от своих громадных кружек чая, приправленного специями. Две были постарше, одна помоложе. Все три, появившись на пороге и войдя в зал, произвели небольшой ажиотаж. Сейчас они переглянулись. Затем одновременно, как по команде, отвели взгляды.

— Хотела бы я знать... — промолвила одна.

— Не надо, — отрезала вторая.

Больше они не произнесли ни слова.

До тех самых пор, как прибыли копы.

Глава 2

Гриффин

Утром в понедельник, в восемь часов тридцать одну минуту, детектив полиции штата Род-Айленд по городу Провиденсу сержант Роун Гриффин опаздывал на утреннюю летучку, назначенную на половину девятого. Это было нехорошо. Сегодня был его первый рабочий день после полуторагодового перерыва. Конечно же, ему следовало прийти точно к сроку. Черт побери, ему бы следовало прийти даже заранее! Появиться в штаб-квартире в четверть девятого, в полной боевой готовности, в безукоризненно отутюженном костюме, отдавая честь уверенными, отточенными движениями. «Вот он я, готов к службе!»

А потом...

— Добро пожаловать снова в наши ряды! — приветствовали бы они его. (С надеждой.)

— Спасибо, — ответил бы он. (Вероятно.)

— Как вы себя чувствуете? — спросили бы они. (С подозрением.)

— Хорошо, — ответил бы он. (С излишней готовностью.) А, черт! Хорошо — это очень глупый ответ. Уж слишком часто произносят это слово — для того чтобы так же часто ему верить. Ответь Гриффин «хорошо» — и они бы жестче, пристальнее уставились на него, стараясь прочесть что-то между строк. «Хорошо в том смысле, что ты готов открыть папку с делом, или же в том, что мы можем положиться на тебя, когда ты с заряженным огнестрельным оружием?» Это интересный вопрос.

Гриффин побарабанил пальцами по рулю машины и начал все сызнова.

— Добро пожаловать обратно! — скажут они.

— Приятно вернуться в строй, — ответит он.

— Как ваши дела? — спросят они.

— Уровень возбудимости в пределах нормы, — ответит он.

Нет. Никуда не годится. От одной перспективы такой псевдомедицинской болтовни ему захотелось надрать собственный зад. Забудь об этом. Надо было последовать совету отца и прийти в футболке с надписью: «Вам просто всем завидно, что я слышу голоса».

По крайней мере они могли бы все вместе хорошенько посмеяться.

Гриффин начал работать в полиции штата Род-Айленд шестнадцать лет назад. Он начал с того, что провел четыре суровых месяца в учебном лагере для новобранцев, изучая все: от хитрых приемов ухода от погони при вождении до умения вступить в рукопашный бой после того, как подвергся обработке перечным газом из газового баллончика. (Вам хочется понять, что такое боль? Если засыпать вам глаза перцем — это очень больно. Хотите понять, что такое самообладание? Самообладание означает, что ты продолжаешь стоять на том же месте, с готовностью ожидая, когда тебя опрыскают вторично.) После учебного лагеря Гриффин восемь лет носил форму, служа простым полицейским. Он способствовал пополнению казны штата, выписав немалое количество штрафных билетов водителям. Он помогал автомобилистам менять покрышки. Присутствовал при регистрировании чертовой прорвы дорожных аварий, в том числе слишком большого количества с участием детей. Потом Гриффин поступил в группу следователей по особо важным делам, начав со сбора секретной информации, где его усилия в одном крупном деле, над которым работало ФБР, снискали ему блестящую репутацию. Вслед за этим он работал над несколькими делами об отмывании денег, незаконном ввозе оружия, подделывании произведений искусства, над делами об убийствах. Возможно, Род-Айленд и не отличался ощутимым количеством убийств, но, как говаривали местные детективы, мог похвастаться их качеством.

Гриффин был хорошим детективом. Умным, смекалистым. Хитрым и практичным. Упрямым и настойчивым. Порой безжалостным. Иногда с чудинкой. Эта закваска была у него в крови. Дед Гриффина, тертый, видавший виды нью-йоркский коп, потерял здоровье на этой работе. Отец был шерифом в Северном Кенсингтоне. Двое его братьев сейчас служили судебными приставами штата. Когда несколько лет назад, на туристическом маршруте в Нью-Гемпшире, Гриффин познакомился с Сильвией, впервые заглянул в ее глаза и, как удар молнии, ощутил ее улыбку, он сразу же — прежде чем представиться и даже поздороваться — выпалил, запинаясь: «Я коп». К счастью для него, Синди поняла.

Гриффин был хорошим сыщиком. Сослуживцы любили с ним работать. Средствам массовой информации нравилось следить за его карьерой. Он был приглашен в эфир телепрограммы Дэйва Леттермана[9], когда полиция штата Род-Айленд завоевала общенациональную награду за лучшую униформу. Гриффин возглавлял полицейскую операцию, в результате которой была прекращена деятельность крупной банды, занимавшейся угоном автомобилей, — о чем прокричал с обложки «Провиденс джорнал». Гриффина даже назначили в специальную комиссию при губернаторе, занимавшуюся вопросами поддержания порядка и безопасности в жилых районах; возможно, потому, что с тех пор, как он с важным видом расхаживал в съемочном павильоне у Леттермана, маленькие пожилые леди всегда справлялись о нем и вызывали только его. «Синеглазый полицейский» — именно так окрестил Гриффина «Провиденс джорнал», и его коллеги-детективы явно превратили это в слоган на майке.

Два с половиной года назад в Уэйкфилде стали бесследно исчезать дети. Когда пропал уже третий ребенок и ясно обрисовался образ действий объявившегося здесь пожирателя детей, ни у кого не возникло сомнения, что именно Гриффин должен возглавить расследование. Он помнит, как был взволнован, выходя с того совещания. Он помнит тогдашнее бурление адреналина в жилах, охотничью гибкость изготовившихся мускулов, терпкое, пьянящее чувство, возникающее у него всякий раз, как вновь начиналась погоня.

За два дня до этого Синди отправилась на плановое медицинское обследование. Полугодом раньше дела обстояли между плохим и очень плохим. А одиннадцатью месяцами раньше Гриффин впервые узнал, как выглядит черная бездна отчаяния.

Для официального протокола, забегая вперед, следует отметить: он все-таки поймал того сукина сына... Так, для сведения, справедливости ради...

На развилке шоссе номер шесть Гриффин свернул влево, взяв курс на север. Теперь он находился в пяти минутах езды от штаб-квартиры управления полиции штата. Гриффин вел машину вдоль гигантского водохранилища, и направо глазам открывалось широкое водное пространство, а налево — весело круглящиеся зеленые холмы. Скоро навстречу начнут попадаться любители бега трусцой, совершающие утреннюю пробежку. Потом пойдет комплекс зданий, относящихся к полицейским структурам штата. Первым делом — плоское, уродливое коричневое строение, образца шестидесятых годов, в котором располагается служба поддержки следствия. Затем на заднем плане появится огромная серая, похожая на сарай постройка, дающая представление о том, какой вид имела когда-то вся соответствующая недвижимость. И наконец — здание самой штаб-квартиры, красивый старый полудворец белого цвета, с изящной резной лестницей и широкими окнами-эркерами, из которых открывалась еще более широкая панорама холмов. Новички называли его Белым домом, то есть местом, где заседали важные персоны.

Вот черт! Оказывается, он скучал по всему этому. Проклятие!

— Добро пожаловать, Гриффин, — скажут они.

— Спасибо, — ответит он.

— Как себя чувствуете? — спросят они.

И он ответит...

Слева, по узкой дорожке, с противным ревом промчался мимо синий полицейский «форд-таурус», посверкивая красными мигалками. За ним, тоже визжа сиренами, проследовали еще две машины, уже без полицейской раскраски. Что за черт?

Гриффин свернул к стоянке машин полицейского управления в тот момент, когда из здания службы поддержки высыпали детективы и наперегонки помчались за своим боевым оружием. Он узнал двоих парней из отдела идентификации: Джека Каппелли и Джека Нидема, иначе называемых Джек-и-Джек; они забирались в большой серый вэн, оснащенный всем необходимым для проведения криминологической экспертизы на месте преступления. Усевшись и врубив габаритные огни, они пулей вылетели со стоянки — только их и видели.

Гриффин подъехал к зданию службы поддержки. Не успел он заглушить мотор, как в стекло ему уже барабанила лейтенант Марси Морелли из отдела расследования особо тяжких преступлений.

— Лейтенант! — Гриффин вскинул было руку, отдавая честь, но Морелли оборвала его:

— Только что звонили из городской полиции и доложили о снайпере и о крупном взрыве возле судебного комплекса. Технические эксперты и начальник пожарной охраны штата берут на себя взрыв. Наша задача — разобраться с убийством. На это брошены все подразделения.

— Убийство у здания суда? — Брови Гриффина изумленно взлетели вверх. Неужто такое возможно?

— Вы ведь следили за делом Комо? Похоже, кому-то не хватило терпения дождаться начала процесса. Хуже того, представители СМИ уже давно там, они фиксировали все как до, так и после. А что, если часов в одиннадцать уже появится фильм? Как вам такое?

— Кто-то там, в небесной канцелярии, настроен против вас, лейтенант.

— Не время для шуток. Видите ли, что бы там сейчас ни произошло, мы понимаем: это будет крупное дело. Я уже запросила у начальника следственного отдела дополнительные ресурсы. Кроме того, хочу, чтобы все детективы из отдела особо тяжких преступлений отправились туда как можно скорее. Патрульные полицейские займутся поиском свидетелей, но нужно, чтобы вы, ребята, взяли на себя первоначальные опросы. Выясните, когда, где, почему и как. Передайте это по радиосвязи каждому патрульному полицейскому в тамошней округе. Так, чтобы те хорошенько прочесали все в поисках снайпера и, черт подери, как можно скорее схватили этого типа. Ну да вы сами знаете, как это делается, не мне вам объяснять. — Морелли умолкла, чтобы перевести дух. Но тут глаза ее сощурились, потому что она впервые по-настоящему разглядела сидящего в машине человека. — Господи, Гриффин, а я-то думала, вы проводили время за рыбалкой или чем-то подобным.

— Ну да, в общем. И еще немного — за поднятием тяжестей. — Он скромно пожал плечами.

— Н-да.

— Ну и бегал немного.

— Н-да.

— Ну ладно, еще бокс.

Лейтенант взирала на него широко раскрытыми от изумления глазами. Последний год своего полуторагодового лечебного отпуска Гриффин овладевал искусством психологической сублимации. Иными словами — преобразовал непродуктивное состояние нервного стресса в полезный продукт. Он сильно преуспел в этом. Гриффин мог пробежать десять миль, преодолевая каждую за пять минут. Мог боксировать по шестнадцать раундов. Мог выжать «вольво».

Его тело было в отличной форме. Лицо, правда, еще сохраняло излишнюю жесткость и суровость — лицо человека, скверно спящего по ночам. Однако физически... С физической точки зрения худой, жилистый Гриффин являл собой превосходно действующую машину.

Лейтенант выпрямилась.

— Ну что ж, — бодро произнесла она. — Босс уже в пути. Так что приступайте к делу, сержант. И помните: на нас нацелены всего какие-нибудь сто камер, фиксирующие каждый наш шаг.

Лейтенант Морелли бегом припустила дальше. Гриффин еще секунду посидел неподвижно, в некотором оцепенении. «Мой уровень возбудимости в пределах нормы», — тупо подумал он. — А, да что там! Вернулся — так давай работай! — Гриффин щелкнул, включая габариты, и присоединяясь к своим коллегам-офицерам, ревя мотором, устремился в сторону Провиденса.

Глава 3

Джиллиан

Она едет на машине навестить сестру. Задержалась на работе, опаздывает на час, и вот теперь гонит вовсю. Движение на улицах, конечно, ужасно, проехать невозможно. Вот еще одна авария на 195-м шоссе — разве хоть раз обходится без аварии? Джиллиан размышляет о тех вещах, которые ей предстоит сделать, — они ждут своей очереди. Анализ притока наличности за первое полугодие. Перспективная оценка притока наличности на следующее полугодие. Подборка газетных материалов из архива для Роджера. Пробные оттиски для Клер.

Сегодня ей на работу позвонила Топпи и сказала, что Либби в последнее время неважно себя чувствует. Попросила не задерживаться слишком надолго.

Джиллиан ведет машину, направляясь к дому сестры, но голова у нее забита другими вещами. Она не испытывает радостного предвкушения от того, что ей предстоит обедать вместе с Триш. Просто обед этот — еще один пункт в длинном перечне необходимых дел, и где-то в глубине души это вызывает у нее тоскливое ощущение неправильности, смутное чувство вины. Она утратила перспективу. По ее недосмотру жизнь каким-то образом утекает между пальцев. Впрочем, остальная часть ее сознания слишком занята, чтобы переживать из-за этого.

У нее масса серьезных обязанностей и важных обязательств. Она человек деловой и ответственный.

Триш уехала учиться в колледж. Это первая квартира, которую сестра снимает самостоятельно, — маленькая, тесная, но уютная, потому что полностью своя, целиком обустроенная по собственному вкусу. У Триш новые друзья, новая жизнь, новые цели. На прошлой неделе она взволнованно поведала Джиллиан, что мечтает стать драматургом. До этого ей хотелось посвятить себя системам коммуникаций. Еще раньше — заниматься исследованием английской словесности. Триш юная, красивая, талантливая. Мир для нее — как устрица, которую надо вскрыть, чтобы добыть свою жемчужину, и Джиллиан не сомневается, что Триш найдет себя в этом мире и воплотит свои мечты.

Но почему-то мысли об этом причиняют Джиллиан какую-то странную душевную боль. Она и сама этого не понимает. Эти мысли то возносят ее ввысь, то придавливают к земле. С одной стороны, она суррогатная мать своей сестры, гордая достижениями ребенка. С другой — усталая, замотанная старшая сестра, ощущающая вечную, ноющую муку ревности, когда нет повода ревновать. Да, ее стезя была тяжелее. И в свои девятнадцать лет она никогда не была такой вот уверенной и беззаботной. У нее никогда не было возможности жить самостоятельно, для себя — даже сейчас ее нет. Но она закончила колледж, упорным трудом заслужила диплом профессионала. В свои тридцать шесть лет неплохо заправляет собственным рекламным агентством. Всем распоряжается, за все отвечает, все на ней. Она не приносила себя в жертву матери и сестре. Она тоже выстроила свою жизнь по собственной модели.

И тем не менее...

В последнее время для нее стало нелегким делом навещать Триш. Джиллиан делает это далеко не так часто, как следовало бы.

Она объезжает Тейер-стрит, высматривая, где бы припарковаться. Идет третья неделя мая, вечер, солнце уже садится, и тротуары запружены студентами, проходящими летний курс в университете Брауна. Они толпами шатаются возле ресторанчика «Старбакс»[10], вокруг магазинов «Гэп»[11], «Аберкромби и Фитц». Джиллиан все еще немного тревожит то, что Триш живет одна. Особенно после недавних сообщений о двух изнасилованиях — последнее произошло не далее как две недели назад. Правда, хотя первый случай и имел место в студенческом городке, на территории колледжа, однако второй жертвой — тоже в собственном доме! — стала владелица какого-то шикарного особняка.

Триш знает об этих нападениях. Они с ней даже обсуждали это на прошлой неделе. Некоторые ее подруги начали носить с собой в качестве средства самообороны баллончики с перечным газом. Триш тоже купила такой баллончик. А кроме того, проверила надежность замков в своей квартире. Ее квартира действительно вполне безопасна, хорошо защищена от проникновения. Небольшая студия в цокольном этаже, окна маленькие и расположены высоко. В такое окно не забраться взрослому мужчине. Кроме того, подписывая в прошлом году договор аренды, Триш укрепила двери специальным замком засовного типа. Замок имеет отдельный ключ для того, чтобы войти, отдельный — чтобы выйти; по общему мнению, это один из лучших замков, какой только можно купить.

— Все со мной будет нормально, — заявила сестре Триш тем сердитым, раздраженным тоном, который так хорошо удается тинейджерам. — Бога ради! Я прошла два курса самообороны!

Наконец Джиллиан находит пятачок, куда втиснуть машину — далеко в глубине Энджел-стрит. Теперь ей придется совершить небольшую пешую прогулку до квартиры Триш, но, учитывая ситуацию с парковкой в Провиденсе, в этом нет ничего необычного. К тому же сумерки напоены весенним ароматом, и совсем недурственно немного размять ноги.

У Джиллиан нет газового баллончика. Она размышляет на эту тему, запирая дверцу своего золотистого «лексуса». Поэтому взамен женщина делает, как показывали по телевизору: сжимает в кулаке ключи от машины — так, чтобы самый большой ключ торчал между костяшками пальцев, на манер холодного оружия. Кроме того, она держит голову прямо и движется энергичной, пружинящей походкой. Разумеется, эта осанка у нее не наигранная. Так уж она привыкла держаться. Джиллиан никогда не была нежной фиалкой, клонящейся от малейшего ветерка. И ей приятно думать, что Триш переняла у нее этот независимый дух.

Триш живет на краю студенческого городка Университета Брауна. Обычно они встречаются у нее в квартире, затем идут пешком до Тейер-стрит, с ее обилием этнических ресторанчиков, где можно найти национальную кухню на любой вкус, а также выпить превосходный кофе в хорошем кофе-шопе. Джиллиан не прочь бы сейчас отведать каких-нибудь тайских кушаний. А может, зажаренного на решетке ягненка.

Она радостно и оживленно прибавляет шаг: действительно, на Тейер-стрит такие прекрасные рестораны и так приятно вдыхать свежий, бодрящий, молодой воздух студенческого городка; будто расправляешь крылья, ощущаешь себя выздоравливающей после тяжелой болезни. Воздух Колледж-Хилла, с его духом молодости и энергии... Да и вечер чудесный — не слишком жаркий, не слишком прохладный. После ужина они могут пойти поесть мороженого. Триш расскажет ей все о своей летней интернатуре в «Тринити-Тиэтр», о том, пригласил ли ее уже куда-нибудь бойфренд... как его... Джо, Джош, Джон?.. Будут, конечно, свежие сплетни о «девчонках» — истории из жизни группы подружек, в которую входит Триш. Байки о приключениях во время их последнего похода в торговый центр «Провиденс-плейс-молл», о ночной увеселительной вылазке в Ньюпорт и т.д. и т.п.

Джиллиан позволит себе расслабиться, откинуться на спинку стула и только слушать. Пусть Триш сама ведет разговор. «Расскажи мне о каждом своем часе, минуте, дне. Расскажи обо всем».

Ибо именно в этом пункте гордая собой суррогатная мать и задерганная жизнью старшая сестра безусловно сходятся: обе они обожают слушать Триш. Они обожают ее энтузиазм. Бережно лелеют юношескую пылкость. Растроганно и умиленно взирают на еще живую способность удивляться и восторгаться — завидную способность девятнадцатилетней девушки, еще не переставшей дивиться разнообразию мира, еще уверенной, что сможет изменить его к лучшему.

Джиллиан подходит к многоквартирному жилому комплексу, где живет Триш. Некогда то был исполненный благородного величия старинный дом. Ныне здание поделено на восемь блоков для удобства проживания студентов. Как обитатель полуподвального помещения Триш имеет свой отдельный вход с тыльной стороны.

К тому времени как Джиллиан обходит дом вокруг, солнце уже совсем тонет за горизонтом, погружая узкий переулок между домами во мрак. У Триш снаружи, над входной дверью, висит мощный прожектор для подсветки крыльца. Поскольку быстро надвигается темнота, Джиллиан слегка удивлена тем, что сестра не включила его. Непременно надо сказать ей об этом.

У двери Джиллиан поднимает руку, чтобы позвонить, опуская другую, с импровизированным кастетом. А в следующую секунду замирает от неожиданности, потому что дверь вдруг бесшумно распахивается, обнажая темную лестницу.

— Триш? Триш?

Джиллиан осторожно спускается по ступеням, для надежности держась за перила. Может, Триш надоело ее дожидаться? Может, она затеяла стирку и побежала к находящейся чуть дальше по улице прачечной-автомату[12]? Такое уже раз было.

У подножия лестницы еще одна дверь, уже простая, деревянная. Это внутренняя дверь, ведущая прямо в комнату. Джиллиан берется рукой за блестящую, отполированную медную ручку. Поворачивает. Дверь распахивается, и взору Джиллиан открывается погруженная в глубокий мрак комната.

— Триш?

Она делает три шага вперед. Бросает быстрый взгляд в малюсенькую кухоньку. Затем поворачивает к кровати, и тут...

Что-то с силой и грохотом обрушивается на нее сзади. От неожиданности она издает крик, стиснутые кулаки разжимаются, ключи от машины отлетают через всю комнату, а сама Джиллиан как подкошенная падает на пол. Чтобы уберечься от падения, инстинктивно выставляет вперед ладонь левой руки, и тотчас слышит какой-то хруст.

— Триш?— вскрикивает она тоненьким, слабым, надломленным голосом, не имеющим ничего общего с ее обычным. Там, там... кровать... та бедная женщина на кровати!

— Долбаная сука!

Тяжесть сильнее наваливается на нее сзади. Грубые руки вцепляются в волосы. Голова Джиллиан откидывается назад. Она обалдело хватает ртом воздух. В следующий момент голова с силой бьется лбом об пол.

Звезды. Перед глазами у нее россыпь звезд, и обрывками чувств и мыслей Джиллиан пытается понять, что происходит. Это не кино. Не сериал про Койота и Птичку[13]. И это не манекен лежит, распятый и связанный на кровати. Это Триш. Триш, Триш!

Внезапно Джиллиан охватывает ярость.

— Нет! — кричит она.

— Сука, сука, сука! — повторяет человек. Он опять тянет ее за волосы. Ее голова откидывается назад. Голова с силой бьется оземь. Нос разбивается в кровь, лицо заливается кровью пополам со слезами. Джиллиан жалобно вскрикивает. Ей нужно как-то одолеть этого подонка! Надо как-то изловчиться, ударить его, ошеломить! Потому что, несмотря на боль и шок, в глубине ее существа все равно сохраняется получувство-полусознание того, что недавно здесь произошло. Того, что этот человек только что сделал с ее сестрой.

Джиллиан удается выпростать из-под себя кисти рук, и она начинает отчаянно молотить ими, стараясь как можно сильнее ударить по навалившемуся на спину грузу. Но руки не достают так далеко, а он все продолжает колотить ее лицом об пол, и все начинает вертеться перед глазами, весь мир пускается по кругу. Голова откидывается назад. Голова шарахается вперед. Голова назад. Голова вперед...

Он сползает по ее спине ниже. Он трется об нее, и она отчетливо ощущает его сексуальное возбуждение.

— Сейчас я тебе устрою, — злорадно бормочет подонок. — Отымею по полной программе. — И сам все смеется.

Придавленная его телом, Джиллиан наконец все-таки ухитряется повернуться. Она лупит его по ляжкам. Она переплетает вместе пальцы непострадавшей правой руки и пытается наносить ими удары ему по ребрам. А он треплет ее голову из стороны в сторону, из стороны в сторону, пока она наконец не перестает чувствовать острую боль. Она — в темноте, почти в полной черноте; непомерный груз расплющивает, раздавливает, крушит ее тело, а в голове не умолкая долбится голос, и он твердит, что сейчас отдерет ее по первое число.

Его левая рука кольцом охватывает ей горло и начинает сжимать. Она пытается царапать ногтями его запястье, но натыкается только на латекс, и пальцы соскальзывают.

О нет! Триш! Как же Триш? О нет! Только не это!

Она должна высвободиться. Она не может высвободиться. Легкие разрываются, горят от боли. Ей надо бороться. Надо спасти сестру. О, пожалуйста, пусть это прекратится, пожалуйста!

Кто-нибудь... Спасите нас...

Огненные круги перед глазами вырастают в размерах. Ее тело медленно, но верно слабеет, обмякает, делается безвольным. Незнакомец наконец ослабляет хватку, с которой стискивает ногами ее бедра, и чуть-чуть приподнимается с ее тела.

И она изо всех сил выбрасывает вперед руку и наносит удар ему между ног.

Человек испускает вопль. Схватившись за яйца, он сползает на сторону. Джиллиан, извиваясь плечами, пытается нащупать что-нибудь на полу, чтобы подтянуться и ускользнуть.

А затем его тяжесть полностью отпускает ее. Мерзавец уже не на ней. Он скорчился на полу, и она получает возможность двигаться. Телефон, телефон, где телефон? В кухне. На кухонной стойке. Только бы добраться до телефона, набрать 911...

Джиллиан ползет, подтягивая тело по деревянному полу. Надо двигаться. Вперед. Еще немного. Она должна спасти Триш. Она очень нужна ей.

Давай, Джиллиан, давай!

И тут она слышит его приближение.

— Нет! — в бессильном отчаянии стонет Джиллиан. Но она уже опоздала.

— Ах ты, сука! Я тебя урою! Сверну твою проклятую шею, выдавлю твои гребаные глаза. Сволочь...

Он яростно бросается ей на спину и железными пальцами хватает за горло. Сдавливает сильнее, сильнее, сильнее. Невозможно глотать. Невозможно дышать.

Ее грудная клетка вот-вот разорвется. Ее пальцы впиваются в его руки, обтянутые скользкими перчатками. Все тщетно.

Давай, Джиллиан. Давай, Джиллиан.

Но он слишком силен. Она понимает это, и мир опять начинает вращаться, а легкие — рваться. Она — женщина, обладающая чувством собственного достоинства. Она умна. Она привыкла сама распоряжаться своей жизнью.

Но он — это грубая, животная сила. И с ним ей не справиться.

Она проваливается в темноту, в небытие... Она хотела бы что-то сказать. Дотянуться до сестры. Попросить прощения. О, Триш, Триш, Триш!..

А потом она вдруг чувствует, как ни с того ни с сего стальные пальцы на ее горле разжимаются.

— А, мать твою! — Быстрые шаги застучали через комнату. Потом загрохотали вверх по ступеням. Отдаленное буханье — это с шумом распахивается наружная дверь.

Джиллиан шумно, захлебываясь, втягивает в себя воздух, ошалело глотает его, словно рыба. Словно вытолкнутая из воды утопающая, резко выпрямляется, бессознательно старясь втянуть в легкие больше кислорода.

Он убежал. Просто... убежал.

Комната пуста. Все кончилось. Она жива, жива. Нет, она не победила. Она не сильнее. Не ловчее. Просто ей повезло.

Джиллиан с трудом, шатаясь, поднимается на ноги. Так же пошатываясь, бредет через комнату. Падает на кровать рядом с неподвижной фигурой сестры.