- Вы что, ясновидящий?
- Давайте не будем приниматься за старое, мы ведь с вами уже об этом говорили. У человека, рисующего круги, есть некий план. И, как сказал Веркор-Лори, ему непременно нужно выставить свои идеи на всеобщее обозрение. Не станет же он пропускать целую неделю, он должен как-то себя проявить. Тем более что пресса только о нем и говорит. Если сегодня ночью он возьмется за свое - следующей ночью, с четверга на пятницу, ждите убийства. На сей раз придется усилить личный состав патрульных групп хотя бы в пятом, шестом и четырнадцатом округах.
- Зачем? Никто не заставляет убийцу спешить. Раньше он никогда так не поступал.
- Теперь все изменилось. Поймите, Данглар: если человек, рисующий круги, и убийца - одно и то же лицо и если он вновь примется чертить, значит, он опять намеревается кого-то убить. Только теперь-то он знает, что ему нельзя медлить. Кроме Матильды Форестье, еще три свидетеля дали его описание. Скоро можно будет составить фоторобот. Преступник в курсе дела, он читает газеты. Ему известно, что долго так продолжаться не может. Он действует слишком рискованно. Следовательно, если он хочет завершить начатое дело, он не станет с этим тянуть.
- А если убийца и человек с кругами - не одно и то же лицо?
- Тем более время работает не на него. Столь необходимый ему человек с кругами, напуганный двумя убийствами, может закончить игру раньше, чем планировалось. Значит, убийце нужно торопиться, пока маньяк не остановился.
- Возможно, - согласился Данглар.
- Очень возможно, дружище.
Данглар вертелся в постели всю ночь. Как Адамберг может так беспечно ждать, как он может брать на себя смелость что-то предсказывать?
Создается такое впечатление, что он никогда не опирается на факты. Он изучил все досье, собранные на убитых и на подозреваемых, а прочитав, едва обронил несколько слов. Он что-то почуял, только непонятно откуда. Почему он придавал такую важность тому, что жертвой второго убийства стал мужчина? Может, потому что таким образом опровергалась версия о преступлениях на сексуальной почве?
Для Данглара это не было неожиданностью. Он уже давно предполагал, что кто-то использует человека, рисующего синие круги, преследуя определенную цель. Но смерть Мадлены Шатлен, как и доктора Понтье, казалось, не была выгодна никому. Оба преступления по внешним признакам напоминали действия серийного убийцы-маньяка. Разве ради этого стоило ждать нового кровопролития? Почему же до сих пор Адамберг не хочет думать ни о чем, кроме своего человека, рисующего крути? Почему, обращаясь к Данглару, комиссар сказал «дружище»? Проворочавшись с боку на бок до полного изнеможения и умирая от жары, Данглар поднялся и отправился освежиться на кухню, где стояла недопитая бутылка вина. Он стеснялся детей и старался не осушать бутылку до дна.
Утром Арлетта обязательно заметит, что за ночь вино исчезло. Ладно, это ведь не в первый раз. Она состроит недовольную рожицу и скажет: «Адриен (она часто звала его по имени), Адриен, ну ты и какашка!» Данглар колебался, он знал: если выпьет ночью, утром у него будет адски трещать голова и сниматься крышка черепа; он двух слов не сможет связать от боли. А завтра спозаранку он должен быть в отличной форме. Может появиться новый круг, и тогда придется организовывать патрулирование на следующую ночь - ночь предполагаемого убийства. Инспектора раздражало то, что приходилось руководствоваться туманными идеями Адамберга, но это все же было приятнее, чем враждовать с ним.
И круг появился. На другом конце Парижа, в 16-м округе, на крохотной улице Мариетты Мартен. Им не сразу позвонили из комиссариата. Местные полицейские никак не могли собрать нужные сведения, так как человек, рисующий синие круги, появился в их секторе впервые.
- Почему он выбрал новый округ?
- После того как он на славу погулял в окрестностях Пантеона, он решил нам показать, что не хочет ограничиваться тем, что спланировано заранее, и независимо от того, убивают кого-то или нет, он по-прежнему свободен и его власть распространяется на всю территорию столицы. В общем, что-то в этом роде, - заключил Адамберг.
- Он заставляет нас побегать, - вздохнул Данглар, прижимая палец ко лбу.
Сегодня ночью он не удержался, прикончил бутылку вина и даже откупорил новую. Теперь его голову сверлил раскаленный свинцовый стержень, и от боли он едва мог открыть глаза. Но больше всего его угнетало то, что за завтраком Арлетта ничего ему не сказала. Конечно, Арлетта знала, что у него сейчас полно забот, что он совершенно загнан в угол: банковский счет почти пуст, расследование застряло на мертвой точке, да и новый комиссар со своим странным характером постоянно выбивает его из колеи. Возможно, она решила не действовать ему на нервы. Должно быть, она просто не понимала, что Данглару нравилось, когда она говорила: «Адриен, ну ты и какашка!» Ведь именно тогда он чувствовал, что его любят: такое простое и такое реальное ощущение.
В центре круга, вычерченного одним махом, лежала круглая красная насадка-рассекатель от пластмассовой лейки.
- Должно быть, упала сверху, с балкона, - предположил Данглар, подняв голову. - Какая древняя вещица! Почему, интересно, он обвел именно ее, а не пустую пачку из-под сигарет, вон ту, что валяется в двух метрах отсюда?
- Вспомните список, Данглар. Он старается выбирать вещи, которые не могут улететь. В списке нет ни билетов метро, ни листков бумаги, ни бумажных платков - ничего из того, что ночью мог унести ветер. Он хочет быть уверен, что утром будет на месте. Это позволяет сделать один вывод: его заботит не столько новая жизнь вещи с таковой, как говорил Веркор-Лори, сколько то, какое впечатление сложится о его персоне.
В противном случае он использовал бы и легкие предметы, ведь с точки зрения «метафорического возрождения мостовых» они не менее важны. Однако с точки зрения человека, рисующего синие крути, если утром внутри круга ничего не окажется, это будет оскорблением его творения.
- И на сей раз свидетелей мы тоже не найдем. Снова тихий уголок: ни тебе кино, ни тебе бистро, открытого допоздна. Тихий утолок, где люди привыкли ложиться рано. Он становится осторожным, наш человек с кругами.
Данглар прижимал палец ко лбу до самого полудня. После завтрака инспектору немного полегчало. Он даже нашел в себе силы вместе с Адамбергом заняться организацией патрулей, чтобы они всю ночь прочесывали Париж вдоль и поперек. Данглар качал головой, пытаясь понять, зачем все нужно. Тем не менее он признал, что Адамберг оказался прав насчет нынешнего утра.
K восьми часам вечера все были на местах. Однако территория города была так велика, что сеть патрулей получилась недостаточно густой.
- Если у него хватит ловкости, он ускользнет, - сказал Адамберг. - А ловкости ему не занимать.
- Раз уж мы делаем все, как полагается, надо бы нам последить и за домом Матильды Форестье, правильно я говорю? - спросил Данглар.
- Да, - согласился Адамберг, - только пусть наши люди постараются, чтобы их не заметили.
Он подождал, пока Данглар уйдет, и позвонил Матильде. Он просто попросил этим вечером быть начеку, не ускользать из дому и не устраивать ни за кем слежку.
- Окажите мне такую услугу,- попросил он. - Не старайтесь узнать причину. Кстати, а Рейе дома?
- Наверное,- ответила Матильда. - Он не моя собственность, и я ему не сторож.
- А Клеманс на месте?
- Нет. Клеманс, как всегда, посмеиваясь себе под нос, отправилась на очередную многообещающую
встречу. Один и тот же сценарий: либо она до скончания века безрезультатно будет ждать какого-нибудь типа в пивной, либо какой-нибудь тип, едва разглядев ее, развернется и уйдет. И в том, и в другом случае она возвращается совершенно разбитая. Перспективы у нее нулевые. Ей не следует ходить на свидания по вечерам, это нагоняет на нее тоску.
- Ну хорошо. До завтра посидите спокойно дома, госпожа Форестье.
- Вы чего-то опасаетесь?
- Не знаю, - ответил Адамберг.
- Как обычно, - заключила Матильда.
Адамберг не решился уйти из комиссариата той ночью. Данглар предпочел остаться с ним. Комиссар молча рисовал, пристроив листок на колене и положив вытянутые ноги на мусорную корзину, Данглар отыскал в ящике у Флоранс засохшие карамельки и теперь жевал их, пытаясь заставить себя не пить.
Постовой прохаживался взад-вперед по бульвару Пор-Руаяль, между маленьким вокзалом и углом улицы Бертоле. Его коллега патрулировал бульвар дальше, до проспекта Гобеленов.
С десяти часов вечера полицейский прошел туда и обратно одиннадцать раз, он злился на себя, потому что никак не мог перестать считать. Что же ёще здесь делать? Уже целый час на бульваре почти не было прохожих. Наступил июль, и Париж постепенно пустел.
И тут появилась девушка в кожаной куртке, она шла нетвердой походкой навстречу полицейскому. Она была хорошенькая, наверное, возвращалась домой. Было уже четверть второго; он решил заговорить с ней и посоветовать ей поторопиться. Ему показалось, что ей грозит опасность, он испугался за нее. Он бросился за ней вдогонку:
- Мадемуазель, вам далеко идти?
- Нет, до метро «Распай», - ответила она.
- Метро «Распай»? Не нравится мне это, - произнес полицейский. - Пожалуй, я вас немного провожу. Соседний пост только в районе улицы Вавена.
Волосы девушки были коротко острижены на затылке, линия подбородка - чистая и нежная. Нет, он не хотел, чтобы с ней случилась беда. Впрочем, девушка чувствовала себя ночью совершенно свободно. Ночной город, судя по всему, был ей хорошо знаком. Девушка закурила сигарету. Ей было неуютно в компании полицейского.
- А что такое? Что-нибудь случилось? - спросила она.
- Ночь сегодня неспокойная. Я все-таки пройду с вами полсотни метров.
- Как хотите,- равнодушно согласилась девушка.
Выло ясно, что она предпочла бы идти дальше одна, и они отправились в путь в полном молчании.
Несколько минут спустя полицейский расстался с ней на углу улицы и повернул обратно к вокзалу Пор-Руаяль. Он вновь прошел по бульвару до пересечения с улицей Бертоле. В двенадцатый раз. Прошло десять минут, пока он разговаривал с девушкой и провожал ее. Это он тоже считал своей работой.
Его не было на месте каких-нибудь десять минут. Но этого оказалось достаточно. Когда он взглянул на длинную и прямую улицу Бертоле, он увидел нечто, лежащее на тротуаре. \"Так и есть, - подумал он. - Это должно было случиться именно со мной\".
Он побежал туда, все еще надеясь, что на асфальте валяется просто скрученный ковер. Но струйки крови уже почти достигли его ног. Он пощупал руку, простертую на земле. Она была еще теплая. На тротуаре лежала женщина.
Запищала его рация. Он связался с полицейскими, патрулировавшими на проспекте Гобеленов, улицах Вавена и Сен-Жак, на бульваре Распай, у госпиталя Кошена, на площади Данфер и попросил их передать сообщение всем остальным, не покидать свои посты и останавливать всех прохожих. Но если, например, убийца уехал на машине, им все равно его не поймать. Полицейский не чувствовал себя виноватым из-за того, что пошел провожать девушку и изменил закрепленный за ним маршрут патрулирования Возможно, он спас ту девушку с прелестным подбородком.
Однако другую женщину ему спасти не удалось - Вот чего стоит жизнь: была - и нет. Разглядывая подбородок убитой вообще не представлялось возможным. Одинокий и чуть живой от подкатившей к горлу тошноты, полицейский отвел в сторону луч фонарика, сообщил о случившимся начальству и стал ждать, положив ладонь на рукоятку пистолета. Уже давно ночь не производила на него столь сильного впечатления.
Когда зазвонил телефон, Адамберг даже не вздрогнул, а просто поднял голову и посмотрел на Данглара.
- Случилось, - произнес он.
Потом поднял трубку, прикусив губу.
- Где? Где, вы сказали? - спросил он минуту спустя. - Улица Бертоле? Но пятый округ напичкан людьми! На Пор-Руаяле их должно было быть четверо! Что же произошло? Отвечайте!
Голос Адамберга звенел от гнева. Он включил громкую связь, чтобы Данглар мог слышать ответы полицейского.
- На Пор-Руаяле нас было только двое, комиссар. В метро в районе станции «Бон-Нувель» произошла авария, в двадцать три пятнадцать столкнулись два состава. Никто серьезно не пострадал, но туда пришлось послать много людей
- Значит, нужно было переместить в пятый округ часть людей из отдаленных районов. Я же велел расставить посты в пятом округе как можно чаще! Я же предупреждал!
- Что я мог сделать, комиссар? Я не получил никаких распоряжений!
Впервые Данглар видел, как Адамберг едва не вышел из себя. Правда, им действительно пришло сообщение о столкновении поездов у станции «Бон-Нувель», но они оба решили, что людей из 5-го и 14-го округов трогать не будут. Наверное, поступят противоречивые приказы, а возможно, наверху не сочли нужным выделять столько людей, сколько просил Адамберг.
- Как бы то ни было, он сделал это, - констатировал Адамберг, качая головой. - На той улице или на другой, раньше или позже, но он все-таки добился бы своего. Он чудовище. Мы все равно не могли ничего поделать, так стоит ли переживать? Пойдемте, Данглар, мы едем туда.
Там уже было море мигалок, прожекторов, носилок, прибыл судмедэксперт. В третий раз люди сгрудились у трупа, очерченного синим меловым кругом.
- «Парень, горек твой удел, лучше б дома ты сидел!» - тихонько прошептал Адамберг.
Он смотрел на новую жертву.
- Ee зарезали с такой же жестокостью, как и того мужчину, - сказал медэксперт. - Убийца даже пытался рассечь шейные позвонки: инструмент не позволил, размер оказался маловат - но намерение такое было, это я вам гарантирую.
- Ясно, доктор, надеюсь, вы нам всё это опишете в отчете, - мягко прервал его Адамберг, видя как Данглар покрывается испариной. - Преступление совершено совсем недавно, так?
- Да, между часом пятью и часом тридцатью пятью, если постовой ничего не спутал.
- Маршрут патрулирования проходил отсюда до площади Пор-Руаяль? - спросил Адамберг постового.
- Да, комиссар.
- Что случилось? Вам вполне достаточно было двадцати минут, чтобы пройти туда и обратно.
- Да, конечно. Но когда я в одиннадцатый раз подошел к маленькому вокзалу, я увидел девушку, она шла одна. Не знаю, может, это было предчувствие, но мне захотелось обязательно проводить ее до угла той улицы, куда она направлялась, тут совсем недалеко. Всю дорогу мне был виден бульвар Пор-Руаяль. Я себя не оправдываю, комиссар, я не снимаю с себя вину за то, что отлучился с поста.
- Проехали,- махнул рукой Адамберг,- Он все равно сделал бы это. Вы не видели никого, кто подходил бы под описание?
- Никого.
- А другие полицейские из вашего сектора?
- Они ни о чем таком не сообщали.
Адамберг вздохнул.
- Вы обратили внимание на круг, комиссар? - спросил Данглар. - Он не круглый. Это невероятно, но он не круглый. Здесь слишком узкий тротуар, и ему пришлось нарисовать овал.
- Да, и это должно было его очень расстроить.
- Почему же тогда он не сделал это на бульваре? Уж там-то места предостаточно.
- Полицейских было многовато, Данглар. Убитая дама, кто она?
И снова полицейские при свете переносных фонарей смотрели документы и копались в сумочке.
- Дельфина Ле Нермор, урожденная Витрюэль, пятидесяти четырех лет. А это, по-моему, ее фотография, - говорил Данглар, вытряхивая содержимое сумки на разостланный пластиковый пакет. - Похоже, она была красавица и цену себе знала. Мужчина, что положил руку ей на плечо, должно быть, ее муж.
- Нет, это вряд ли,- покачал головой Адамберг. - У него нет на руке обручального кольца, а у нее есть. Предположим, это ее любовник, и он явно моложе ее. Этим и объясняется то, что она носит фотографию с собой.
- Конечно, как же я сразу не заметил!
- Здесь слишком темно. Пойдемте в фургон.
Адамберг знал, что Данглар больше не в состоянии выносить вид трупов с зияющими ранами на шеях.
Они сели на скамейки друг против друга в дальнем конце полицейского фургона. Адамберг листал журнал мод, найденный в сумке госпожи Ле Нермор.
- Где-то я уже слышал это имя: Ле Нермор, - задумчиво протянул комиссар. - Память у меня плохая. Поищите в ее записной книжке имя мужа и его адрес.
Данглар достал из книжки потертую визитную карточку.
- Огюстен-Луи Ле Нермор. Здесь два адреса: один в Коллеж де Франс, другой на улице Омаль, в девятом округе.
- И все же где-то я слышал это имя, но в связи с чем - не помню.
- Ну конечно, - воскликнул Данглар, - об этом Ле Нерморе говорили в связи с его выдвижением кандидатом в члены Академии надписей и изящной словесности. Он занимается Византией, - немного подумав, добавил он, - специализируется на эпохе Юстиниана.
- Откуда только вы это знаете, Данглар? - Адамберг оторвался от журнала мод и изумленно посмотрел на коллегу.
- Да ладно. Скажем так: я кое-что знаю о Византии.
- Зачем это вам?
- Мне интересно узнавать что-то новое.
- Империя Юстиниана тоже вас интересует?
- В общем, да, - вздохнул Данглар.
- А когда он был, этот Юстиниан?
Адамберг никогда не стеснялся задавать вопросы, если он чего-то не знал, - даже о том, что должен был бы знать.
- В шестом веке.
- До или после Рождества Христова?
- После.
- Этот человек меня заинтересовал. Пойдем сообщим ему о смерти жены. Впервые у нашей жертвы есть близкий родственник. Пожалуй, стоит взглянуть, как он будет реагировать.
Огюстен-Луи Ле Нермор, маленький заспанный человечек, прореагировал очень просто. Выслушав Данглара и Адамберга, он обеими руками схватился за живот и побледнел так, что вокруг губ образовалось белое пятно. Он стремглав выбежал из комнаты, и полицейские слышали, как его рвало где-то в глубине квартиры.
- По крайней мере, с ним все ясно, - заявил Данглар, - он потрясен.
- Или принял рвотное сразу после того, как мы позвонили в домофон.
Человечек вернулся, пошатываясь и держась за стену. Поверх пижамы он накинул серый халат, волосы у него были мокрые: судя по всему, он сунул голову под кран.
- Мы очень сожалеем,- произнес Адамберг. - Если вы не хотите отвечать на наши вопросы сегодня, то завтра…
- Нет… нет… Я вас слушаю, господа.
\"Этот тип хочет выглядеть достойно, и, надо отметить, у него получается», - подумал Данглар. Ле Нермор держался очень прямо, у него был высокий лоб, он твердо смотрел на Адамберга тусклыми голубыми глазами и не отвел их под пристальным взглядом комиссара. Ле Нермор попросил у гостей разрешения раскурить трубку и объяснил, что сейчас ему без этого не обойтись.
Свет был слабый, и по комнате, забитой старыми книгами, стелился тяжелый дым.
- Вы занимаетесь Византией? - спросил Адамберг, покосившись на Данглара.
- Да, правда. - Ле Нермор немного удивился. - Откуда вы знаете?
- Я-то не знаю, а вот моему коллеге ваше имя знакомо.
- Спасибо, очень любезно с вашей стороны. Не могли бы вы мне рассказать о ней, я вас очень прошу… Она… как это произошло?
- Мы вам расскажем подробно, когда вы соберетесь с силами. Одно то, что ее убили, - и без того тяжелый удар. Ее нашли в синем меловом круге. Это случилось на улице Бертоле, в пятом округе. Далековато отсюда.
Ле Нермор покачал головой. Его лицо как-то разом обвисло. Он выглядел глубоким стариком. На него стало неприятно смотреть.
- «Парень, жалок твой удел, что ж ты дома не сидел?» Так, да? - тихо спросил он.
- Примерно, хотя не совсем, - ответил Адамберг. - Значит, вы в курсе проделок человека, рисующего круги?
- Как и все. Исторические исследования не способны оградить ни от чего, даже если очень этого хочешь. Знаете, мсье, мы с Дельфи - с Дельфиной, моей женой, - только на прошлой неделе говорили об этом маньяке.
- Почему вы о нем заговорили?
- Дельфи вечно его защищала, а у меня этот человек всегда вызывал отвращение. Обычный хвастун. Однако женщины такие вещи, как правило, не берут в расчет.
- Улица Бертоле далеко. Ваша жена ходила в гости к друзьям? - настойчиво продолжал Адамберг.
Ле Нермор погрузился в раздумья. Он молчал минут пять, а то и шесть. Данглар подумал, что возможно, он не расслышал вопроса или просто уснул. Но Адамберг сделал ему знак подождать.
Ле Нермор чиркнул спичкой и раскурил потухшую трубку.
- Далеко от чего? - наконец спросил он.
- Далеко от дома, - ответил Адамберг.
- Наоборот, очень близко. Дельфи жила на бульваре Монпарнас, рядом с Пор-Руаялем. Вы хотите объяснений?
- Да, если можно.
- Почти два года назад Дельфи ушла от меня я поселилась вместе со своим любовником. Это ничтожный тип, обыкновенный дурень. Однако вы мне, конечно, не поверите, потому что это говорю именно я. Вы сами сможете его оценить, когда увидите. Это очень грустно, вот и все, что я могу вам сказать. И вот я… я живу здесь, в этом огромном сарае… в одиночестве. Как полный кретин,- закончил он и развел руками.
Данглару послышалось, будто голос Ле Нермора дрогнул.
- Вы продолжали с ней видеться, несмотря ни на что?
- Мне трудно обходиться без нее,- ответил Ле Нермор.
- Вы ее ревновали? - спросил Данглар без обиняков.
Ле Нермор пожал плечами:
- Что вы хотите, мсье? Ко всему привыкаешь. Уже двенадцать лет, как Дельфи стала изменять мне налево и направо. Сначала, конечно, бесишься, а потом опускаешь руки. В конце концов уже не разберешь, от чего приходишь в ярость, - то ли от раненого самолюбия, то ли от любви; а потом приступы ярости отступают, и заканчивается все тем, что вы завтракаете втроем, так мило и так грустно. Да вы и сами все знаете, не будем разглагольствовать на эту тему, не правда ли, господа? Дельфи была не лучше других, да и я не смелее остальных. Я не хотел окончательно потерять ее. Значит, приходилось принимать ее такой, какая она есть. Уверяю вас, что последний любовник, этот дурень, о котором я вам говорил, дался мне с трудом. Словно нарочно, она воспылала чувствами к самому заурядному из людей и решила переехать к нему.
Он воздел руки и безвольно уронил их на колени.
- Ну, вот и довольно. А теперь и вовсе все закончилось.
Он зажмурился и стал набивать трубку светлым табаком.
- Нам нужно, чтобы вы подробно рассказали о том, что делали сегодня вечером. Без этого нельзя, - произнес Данглар со своей обычной прямолинейностью.
Ле Нермор поочередно смотрел то на одного, то на другого:
- Не понимаю… Разве не маньяк?…
- Пока ничего не известно, - твердо сказал Данглар.
- Что вы, господа, вы ошибаетесь! После смерти жены я получу только пустоту и безутешность. Кроме того, если хотите знать, - а вас, конечно, это будет интересовать, - основная часть ее денег, которых было немало, перейдет к ее сестре, и даже этот дом достанется ей. Дельфи так распорядилась. У ее сестры всегда были финансовые проблемы.
- Все равно, - настойчиво добивался своего Данглар, - нам нужно знать, что и в какое время вы делали сегодня вечером. Будьте любезны, ответьте.
- Как вы уже могли убедиться, дверь оборудована домофоном, консьержки нет. Разве кто-нибудь сможет вам сказать, лгу я или нет? Впрочем… Примерно до одиннадцати часов я составлял план лекций на следующий год. Вот он, стопка листов на столе. Потом я лег, читал в постели, заснул и проспал до того момента, когда вы мне позвонили снизу. Проверить это невозможно.
- Очень жаль, - сказал Данглар.
Адамберг предоставил ему вести разговор. Данглар лучше него умел задавать простые и не всегда приятные вопросы. Пока инспектор беседовал с Ле Нермором, комиссар не спускал глаз со старика.
- Понимаю,- произнес Ле Нермор, проводя по лбу теплой головкой трубки. В его жесте чувствовалось отчаяние. - Понимаю. Есть я, обманутый, униженный муж; есть любовник, которому удалось отобрать у меня жену… Я понимаю ход ваших мыслей. Господи! Попробуйте иногда не смотреть на вещи так просто. Разве вы не можете взглянуть на все иначе? И увидеть, что все гораздо сложнее.
- Да, - ответил Данглар, - такое с нами иногда случается. Однако вы не можете отрицать, что ваше положение весьма щекотливое.
- Вы правы, - согласился Ле Нермор, - тем не менее я надеюсь, что в моем случае вы не допустите судебной ошибки. Полагаю, вы вызовете меня и мы скоро увидимся.
- Может, в понедельник? - предложил Адамберг.
- Пусть будет понедельник. Рискну предположить также, что я сейчас ничего не могу сделать для Дельфи. Она у вас?
- Да, мсье. Мы сожалеем.
- И вы будете делать вскрытие?
- Да. Мы сожалеем. Данглар минуту помедлил. Он всегда молчал одну минуту после того, как сообщал о вскрытии.
- К понедельнику постарайтесь припомнить,- вновь заговорил он,- как вы провели вечер в среду девятнадцатого и в четверг двадцать седьмого июня. Это время, когда были совершены два предыдущих убийства. Вам обязательно зададут этот вопрос. Если, конечно, вы не ответите на него прямо сейчас.
- И вспоминать нечего, - сразу отозвался Ле Нермор. - Все просто и печально: я никогда не выхожу. По вечерам я пишу. В доме никто больше со мной не живет, поэтому некому подтвердить мои слова, а с соседями я почти не общаюсь.
И все, неизвестно почему, начали одновременно качать головами. Бывают такие моменты, когда все разом начинают качать головами.
На сегодня хватит. Адамберг заметил, как отяжелели от усталости веки старого византолога, знаком показал, что они уходят, и тихонько поднялся с места.
На следующий день Данглар вышел из дому, неся под мышкой книгу «Идеология и общество в эпоху Юстиниана», опубликованную одиннадцать лет назад, - единственное произведение Ле Нермора, оказавшееся в его домашней библиотеке.
Сзади на обложке была краткая хвалебная биографическая справка, а также красовалась фотография автора. Ле Нермор улыбался, он выглядел гораздо моложе; его наружность и тогда нельзя было назвать приятной; ничто в ней не бросалось в глаза, разве только удивительно ровные зубы. Накануне Данглар заметил, что Ле Нермор периодически немного кривил губы - свойство курильщиков, привыкших постукивать о зубы концом трубки. Банальное наблюдение, как сказал бы Шарль Рейе.
Адамберга не было на месте. Должно быть, он уже отправился навестить любовника. Данглар положил книгу на стол комиссара, думая произвести впечатление на Адамберга содержимым личной библиотеки. Однако это была напрасная надежда, поскольку теперь инспектор знал, что его начальника мало чем можно удивить. Тем хуже для него.
С самого утра в голове Данглара засела одна мысль: узнать, что происходило той ночью в доме Матильды Форестье. Маржелон, стойко переносивший тяготы патрулирования, ждал его и был готов отчитаться, прежде чем идти спать.
- Кое-кто и входил, и выходил, - начал Маржелон. - Я проторчал в засаде у того дома до семи тридцати сегодняшнего утра, как и договорились. Морская Дама не выходила. Она выключила свет, наверное, в гостиной, когда было половина первого, а в спальне - еще на полчаса позже. А старушка Вальмон, та притащилась, пошатываясь, в три ноль пять. От нее так разило спиртным, просто кошмар. Я у нее спросил, что это с ней, а она как заревет. Старушке, видать, было не до смеху. Просто наказание Господне! В общем, я так понял, она ждала жениха в какой-то пивной, весь вечер просидела, а жених-то не пришел. Тогда она решила выпить, чтобы поправить здоровье, а потом взяла да и уснула прямо за столом. Хозяин пивной ее разбудил и выгнал. Наверное, ей было стыдно, но она так набралась, что не выдержала и все мне рассказала. Названия пивной я не разобрал. Удивительно, что вообще что-то понял, она ведь все свалила в одну кучу. Если честно, она довольно противная. Я ее довел под руку до двери и оставил разбираться как знает. А потом, уже сегодня утром, она вышла с чемоданчиком в руке. Она меня узнала и даже не удивилась. Она объяснила мне, что сыта по горло брачными объявлениями и едет дня на три-четыре в Берри к своей школьной подруге-портнихе. Шитье - это вполне приличное занятие, добавила она.
- А Рейе? Он выходил?
- Рейе выходил. Он вышел в очень красивом костюме, часов в одиннадцать, и вернулся такой же шикарный, как и ушел, постукивая своей тростью, и было это в час тридцать. Я мог задавать вопросы Клеманс, она-то меня не знает в лицо, а вот Рейе - никак. Он узнал бы мой голос. Поэтому я продолжал наблюдение, отметив время. В любом случае ему не так-то легко было бы меня засечь, ведь правда?
И Маржелон расхохотался. «Правда в том, что ты идиот», - подумал Данглар.
- Наберите его номер, Маржелон.
- Чей, Рейе?
- Разумеется, Рейе.
Шарль хмыкнул, услышав голос Данглара, и Данглар не понял почему.
- Итак,- произнес Шарль,- я услышал по радио, что у вас опять забот прибавилось, инспектор Данглар. Просто великолепно. И всю вину вы, конечно, хотите взвалить на меня. Ничего поумнее не придумали?
- Зачем вы выходили из дому вчера вечером, Рейе?
- За женщинами, инспектор.
- И где же вы их искали?
- В «Нуво Пале».
- Кто-нибудь может это подтвердить?
- Никто! В ночных клубах слишком много народу, чтобы кто-нибудь вас заметил, вы же знаете.
- Что это вас все время смешит, Рейе?
- Вы меня смешите, вы и ваш звонок. Милейшая Матильда не умеет держать язык за зубами, пэтому она поведала мне, что комиссар посоветовал ей спокойно сидеть дома сегодня ночью. Отсюда я сделал вывод, что сегодня ночью ожидается заваруха. Итак, мне представился чудесный случай выйти погулять.
- Но почему, черт побери? Думаете, это облегчит мне работу?
- В мои намерения вовсе не входит облегчать вашу работу, инспектор. Вы мне досаждали с самого начала этой истории. Думаю, теперь настала моя очередь.
- Короче говоря, вы отправились на прогулку, чтобы нам досадить.
- Примерно так, да, потому что с девушками у меня ничего не вышло: не удалось подцепить ни одной. Очень рад узнать, что действую вам на нервы. По-настоящему рад, знаете ли.
- Но почему? - снова спросил Данглар.
- Потому что это помогает мне жить.
Данглар положил трубку, пребывая в довольно злобном настроении. Кроме Матильды Форестье, в доме на улице Патриархов этой ночью никому не сиделось на месте. Он отправил Маржелона домой спать, а сам бросился искать завещание Дельфины Ле Нермор. Он хотел проверить, что она оставила в наследство сестре. Два часа спустя он наконец убедился, что не было никакого завещания. Дельфина Ле Нермор не оставила письменных распоряжений относительно своего имущества. Бывают такие дни, когда, за что ни возьмись, ничего не выходит.
Данглар расхаживал по кабинету и снова думал о том, что через четыре или пять миллиардов лет Солнце, эта чертова звезда, собирается взорваться, и не мог понять, почему этот грядущий взрыв навевает на него такую тоску. Он отдал бы жизнь за то, чтобы Солнце через пять миллиардов лет продолжало вести себя спокойно и не взрывалось.
Адамберг вернулся около полудня и пригласил Данглара позавтракать с ним. Это случалось нечасто.
- С византологом дело продвигается, - сказал Данглар. - Он то ли ошибся, то ли соврал по поводу наследства: завещания нет. Это означает, что все переходит к мужу. Есть ценные бумаги, есть гектары леса и четыре дома в Париже, не считая того, в котором он живет. У него самого нет ни гроша. Только зарплата преподавателя да гонорары за книги. Представьте, если бы супруга решила с ним развестись, от него бы все уплыло.
- Да, именно так, Данглар. А я встречался с любовником, это действительно тот тип с фотографии. Правда и то, что он просто великан, а мозгов у него маловато. Ко всему прочему, он травоядный и очень гордится этим.
- То есть вегетарианец, - уточнил Данглар.
- Вот-вот, вегетарианец. Они с братом, тоже травоядным, вместе руководят рекламным агентством. Они весь вечер работали и разошлись только в два часа ночи. Брат это подтверждает, значит, он вне подозрений, если только брат не врет. Любовник, судя по всему, в полном отчаянии из-за гибели Дельфины. Он уговаривал ее развестись; не то чтобы Ле Нермор представлял для него серьезную помеху, но он хотел, как он говорит, вырвать Дельфину из рук этого тирана. Похоже, Огюстен-Луи по-прежнему заставлял жену работать на него, вычитывать и перепечатывать его рукописи, приводить в порядок заметки, а та не смела ему перечить. Она объясняла, что ее это вполне устраивает, что это «тренирует мозги», но любовник уверен, что это занятие не шло ей на пользу и она просто панически боялась своего мужа. В конце концов Дельфина уже почти согласилась просить развода. Она собиралась поговорить с Огюстеном-Луи. Неизвестно, сделала она это или нет. Словом, враждебные отношения между мужчинами бросаются в глаза. Любовник ничего не имел бы против, если бы Ле Нермора посадили.
- Все это вполне может оказаться правдой,- задумчиво заключил Данглар.
- Я тоже ему верю.
- У Ле Нермора нет алиби ни на одну из трех ночей, когда произошли убийства. Если он хотел избавиться от жены до того, как она взбунтуется, он мог воспользоваться случаем, который ему предоставлял человек, рисующий синие круги. Ле Нермор не храбрец, он сам так говорил. Не из тех, кто рискует. С целью свалить вину на маньяка он убивает двух случайных людей, чтобы создать видимость серийности, а потом приканчивает свою жену. Дело сделано. Полиция ищет человека с кругами, а его не трогает. И наследство у него в кармане.
- Грубовато сработано. Он, наверное, полицейских за дураков держит.
- С одной стороны, дураков среди полицейских ровно столько же, сколько среди всех остальных. С другой стороны, людям поверхностным эти сомнительные делишки вполне могли бы прийтись по вкусу. Согласен, Ле Нермора нельзя назвать поверхностным. Однако всякий может проколоться. Это случается. Особенно когда строишь такие увлекательные планы. А Дельфина Ле Нермор? Она-то что делала на улице в такой поздний час?
- Любовник говорит, что она не собиралась в тот вечер выходить из дому. Он очень удивился, когда, вернувшись, не нашел ее. Он подумал, что она ушла за сигаретами на улицу Бертоле, в магазинчик, открытый всю ночь. Она часто туда ходила, когда заканчивались ее запасы. Прошло какое-то время, и он решил, что Дельфину зачем-то позвал к себе муж. Он не посмел звонить Ле Нермору и лег спать. Утром его разбудил я.
- Ле Нермор мог обнаружить круг, например, около полуночи. Он звонит жене, вызывает ее и убивает на месте. Кажется, дела Ле Нермора складываются очень неважно. А вы как думаете?
Скатерть вокруг тарелки Адамберга была сплошь усеяна крошками. Данглар, всегда очень аккуратный за столом, взирал на это в полном ужасе.
- Что я думаю? - переспросил Адамберг, подняв голову. - Ничего. Я думаю только о человеке, рисующем синие круги. Вы, должно быть, уже начали это понимать, Данглар.
В понедельник утром Огюстена-Луи Ле Нермора взяли под стражу, а потом начались бесконечные допросы.
Данглар не скрывал от него, что положение у него серьезное.
Адамберг предоставил Данглару действовать по своему усмотрению, и тот принялся беспощадно бомбить заданную цель. Старик, казалось, был не в силах защищаться. Каждая из его попыток оправдаться тут же пресекалась резкой отповедью со стороны Данглара. Между тем Адамберг отчетливо видел, что инспектор испытывает жалость к своей несчастной жертве.
Сам комиссар не чувствовал ничего подобного. Он люто ненавидел Ле Нермора, но ни за что на свете не согласился бы, чтобы Данглар спросил его почему. И Адамберг помалкивал.
Данглар уже несколько дней вел допрос Ле Нермора.
Время от времени Адамберг заглядывал в кабинет Данглара. Загнанный в угол, испуганный свалившимися на него тяжкими обвинениями, старик разваливался на глазах. Он уже был не в состоянии отвечать на самые простые вопросы. Нет, он не знал, что Дельфина не оставила завещания. Он всегда был убежден, что все перейдет к сестре Клер, она всю жизнь маялась одна с тремя детьми. Нет, он не знает, где был в те три ночи, когда произошли убийства. Должно быть, он работал или спал, как обычно.
Данглар ледяным тоном опровергал его слова: в ночь убийства Мадлены Шатлен в аптеке сидела дежурная. Она видела, как Ле Нермор выходил из дому. Ле Нермор, совершенно раздавленный, пытался объяснить, что это вполне возможно, что он иногда выходил вечером, чтобы купить сигареты: «Я ломаю сигареты и набиваю трубку табаком. Мы с Дельфи всегда много курили. Она-то пыталась бросить. Я - нет. Мне слишком одиноко в моем огромном сарае».
И снова - круг руками в воздухе, и снова - подавленность, и только взгляд, несмотря ни на что, - ясный и упрямый. От профессора Коллеж де Франс мало что осталось, теперь это был дряхлый старик, конченый человек, который из последних сил и вопреки здравому смыслу пытался отвести от себя обвинение, теперь уже почти неизбежное. Он уже, наверное, тысячу раз повторил: «Это не мог сделать я. Я любил Дельфи». Хотя у Данглара становилось все тяжелее на душе, он по-прежнему давил на Ле Нермора, не утаив ни одного факта, свидетельствовавшего против старика. Инспектор даже намеренно допустил небольшую утечку информации, незамедлительно появившейся на первых полосах газет. Старик едва притрагивался к еде, несмотря на уговоры Маржелона, умевшего иногда быть очень ласковым. Ле Нермор зарос щетиной, он не стал бриться, даже когда ему разрешили уйти домой на ночь, отпустив из камеры предварительного заключения. Адамберг удивлялся тому, как быстро сломался этот старик, несмотря на ясный ум, служивший ему надежной защитой. Комиссару никогда прежде не доводилось видеть, чтобы человека так быстро выбило из колеи.
К четвергу почти обезумевший Ле Нермор в буквальном смысле еле держался на ногах. Следователь прокуратуры потребовал подготовить документы для обвинительного заключения, и Данглар сообщил старику об этом решении. Ле Нермор сделал долгую паузу, как в ночь убийства Дельфины, когда полицейские пришли к нему домой. Казалось, он взвешивает все «за» и «против». Так же, как тогда, Адамберг сделал знак Данглару ни под каким предлогом не прерывать молчания.
Наконец Ле Нермор сказал:
- Дайте мне мел. Синий мел. Никто не пошевелился, и он добавил властным тоном:
- Вы не слышали? Я просил принести мне мел.
Данглар вышел и, поискав, обнаружил мел в ящике стола Флоранс. Там можно было найти что угодно.
Ослабевший Ле Нермор осторожно поднялся и взял мел. Он встал перед гладкой белой стеной и на несколько секунд задумался. Потом быстро надписал крупными буквами: «Парень, горек твой удел, лучше б дома ты сидел».
Адамберг стоял не шелохнувшись. Он ждал этого момента со вчерашнего дня.
- Данглар, найдите Менье. Он должен быть где-то здесь, - произнес комиссар.
Данглар ушел, а человек, рисующий синие крути, повернулся лицом к Адамбергу и уставился на него.
- Здравствуйте,- обратился к нему Адамберг.- Я давно уже вас ищу.
Ле Нермор ничего не ответил. Адамберг разглядывал его некрасивое лицо, на котором появилось решительное выражение, когда он услышал признание комиссара.
Графолог Менье вошел в кабинет вслед за Дангларом. Он окинул взглядом надпись, едва уместившуюся на длинной стене.
- В вашем кабинете, Данглар, останется прелестный сувенир, - проворчал он. - Да, несомненно, тот самый почерк. Его невозможно подделать.
- Благодарю вас,- сказал человек, рисующий круги, возвращая мел Данглару. - Я принесу другие доказательства, если вы сочтете нужным. Мои дневники, время ночных походов, план Парижа, размеченный крестиками, список предметов - все, что пожелаете. Я знаю, что слишком
многого хочу, но было бы лучше, если бы для всех это осталось тайной. Чтобы ни мои студенты, ни мои коллеги никогда не узнали, кто я. Вполне допускаю, что это невозможно. В конце концов, это все меняет, разве нет?
- Совершенно верно, - согласился Данглар.
Немного приободрившись, Ле Нермор встал и взял стакан пива. Он зашагал по кабинету от окна к двери и обратно, проходя вдоль своей огромной надписи.
- У меня не было выбора, мне пришлось вам все рассказать. Против меня выдвигали слишком много обвинений. Теперь другое дело. Вы можете догадаться, что, решив убить жену, я не стал бы делать этого в одном из моих собственных кругов, да еще не потрудившись даже изменить почерк. Надеюсь, вы со мной согласны.
Он пожал плечами.
- Теперь мне уже не видать места в академии. Бессмысленно составлять план лекций на будущий год. Меня выгонят из Коллеж де Франс, и это в порядке вещей. Но у меня нет выбора. Тем не менее я думаю, что взамен кое-что выиграл. Разобраться во всем остальном - это уже ваше дело. Кто воспользовался мной? С тех пор, как в моем круге появился первый труп, я стараюсь это понять, я попал в мерзкую ловушку и не могу выбраться. Я страшно испугался, когда узнал о первом убийстве. Я уже говорил вам, я не смелее других. Если честно - трусливее. Я ломал себе голову, пытаясь разобраться. Кто это сделал? Кто ходил за мной по пятам? Кто подложил труп той женщины в мой круг? Если я и начал вновь чертить круги, то не для того, чтобы, как уверяют газеты, бросить вам вызов. Нет, вовсе не для этого.
Я надеялся обнаружить того, кто следит за мной, установить личность убийцы и снять с себя обвинения. Я размышлял несколько дней, прежде чем принять решение. Человек колеблется, - особенно такой робкий человек, как я, - зная, что ночью за ним следом ходит убийца. Но я знал также, что, если вы доберетесь до меня, у меня не будет ни малейшего шанса уйти от обвинения в убийстве, именно так и задумал убийца: я должен был понести наказание вместо него. Теперь мы сражались с ним один на один: он и я. Это был первый настоящий бой в моей жизни. В этом смысле я ни о чем не жалею. Единственное, чего я даже представить себе не мог,- что он набросится на мою собственную жену. Всю ночь после того, как вы ко мне приходили, я размышлял, почему он так поступил. Я нашел только одно объяснение: полиция все еще не напала на мой след, а это противоречило планам убийцы. Тогда-то он и зарезал Дельфи, чтобы вы неминуемо вышли на меня, чтобы меня арестовали, а он продолжал бы спокойно жить. Наверное, так. Нет?
- Возможно, - произнес Адамберг.
- Его ошибка в том, что любой из ваших психиатров подтвердит мою полную вменяемость. Только неуравновешенный человек мог бы сначала убить двух первых попавшихся людей, а потом прикончить собственную жену. Но не я. Я не безумец. И я никогда не убил бы Дельфи в моем круге. Дельфи… Не будь моих чертовых кругов, она была бы жива, Дельфи.
- Если вы вменяемы, зачем тогда вы рисовали эти чертовы круги?
- Чтобы потерянные вещи принадлежали мне, чтобы они были мне благодарны. Нет, я не так объясняю.
- Действительно, я вас не понимаю, - сказал Данглар.
- Тем хуже, - вздохнул Ле Нермор. - Я постараюсь об этом написать, может, так будет проще.
Адамбергу вспомнилась запись в дневнике Матильды: «Маленький человечек, жаждущий власти, но не добившийся ее. Как он с этим cпpaвится?»
- Найдите его, - продолжал Ле Нермор. B голосе его слышалось отчаяние. - Найдите убийцу! Вы верите, что вам это удастся? Вы в это верите?
- Если вы нам поможете, - ответил Данглар.- Например, когда вы выходили ночью, вы видели кого-нибудь, кто шел за вами?
- Ничего определенного я, к сожалению, не видел. Вначале, месяца два-три назад, за мной постоянно следовала одна женщина. Тогда, а это было задолго до первого убийства, меня это не тревожило. Та женщина казалась мне странной, хотя и очень милой. У меня возникло ощущение, будто она подбадривает меня. Сначала я остерегался ее, но потом мне даже понравилось, что она рядом. Что я могу вам о ней сообщить? По-моему, она жгучая брюнетка, довольно высокая, кажется красивая и не очень молодая. Сейчас мне крайне трудно описать ее подробнее, но что это была женщина, я совершенно уверен.
- Да, - сказал Данглар, - мы ее знаем. Сколько раз вы ее видели?
- Больше десяти раз.
- А после первого убийства?
Ле Нермор помедлил, словно боясь собственных воспоминаний.
- Да, - неуверенно сказал он, - дважды я видел кого-то, но это была уже не та темноволосая женщина. Это был кто-то другой. Поскольку я боялся, я едва повернул голову в ту сторону и, как закончил круг, тут же убежал. У меня не хватило смелости завершить задуманное, то есть
броситься вдогонку за тем человеком и разглядеть лицо. Это был… была маленькая фигурка, Странное существо, нечто неопределенное - ни мужчина, ни женщина. Вот видите, я ничего не могу вам сказать.
- Почему вы всегда носите с собой портфель? - вмешался в разговор Адамберг.
- В нем мои бумаги. Закончив очередной круг, я старался как можно быстрее спуститься в метро. Я так нервничал, мне нужно было сразу что-нибудь почитать, чтобы успокоиться, поэтому я с головой погружался в свои записи и вновь ощущал себя профессором. Не знаю, как это понятнее объяснить. Что вы теперь намерены со мной делать?
- Весьма вероятно, что вас освободят,- сказал Адамберг. - Следователь прокуратуры не захочет совершать юридическую ошибку.
- Разумеется,- подтвердил Данглар. - Теперь все изменилось.
Ле Нермор немного повеселел. Он попросил сигарету и высыпал из нее табак в трубку.
- Несмотря ни на что, я хотел бы осмотреть ваш дом. Это простая формальность, - заявил Адамберг.
Данглар недоуменно взглянул на комиссара: Адамберг никогда не тратил время на то, чтобы лично заниматься простыми формальностями.
- Пожалуйста, делайте, как сочтете нужным, - согласился Ле Нермор. - А что вы ищете? Я ведь уже говорил, что принесу все вещественные доказательства.
- Я точно не знаю. Я вам доверяю. Но я ищу что-то такое, что нельзя потрогать руками. Тем временем вы с помощью Данглара оформите: ваши показания.
- Скажите честно, комиссар: что мне грозит, если я и есть «человек, рисующий синие круги»?
- По моему мнению, ничего. Не было ни шума в ночное время, ни, в строгом смысле, нарушений общественного порядка. То, что вы подсказали кому-то мысль совершить убийство, вас не касается. Мы же не можем нести ответственность за идеи, которые внушаем другим. Ваша мания унесла три жизни, но вы-то не виноваты.
- Я такого даже вообразить не мог, - пробормотал Ле Нермор. - Мне очень жаль.