Настройки шрифта

| |

Фон

| | | |

 

Олег Дивов и другие

Русские против пришельцев. Земля горит под ногами!

(сборник)

Юрий Бурносов

БОМЖАТНИК

Когда солдаты подвергаются смертельной опасности, они ничего не боятся; когда у них нет выхода, они держатся крепко; когда они заходят в глубь неприятельской земли, их ничто не удерживает; когда ничего поделать нельзя, они дерутся. Сунь-Цзы. «Искусство войны»
Радиомолчание сыграло с отрядом злую шутку.

Точнее, мы еще не знали, что там сделало радиомолчание. Просто шли и шли, тихо чертыхаясь, по каменистым осыпям, по «зеленке», перебираясь через ледяные речушки, бегущие по скользким валунам… Третий день шли. Взбирались вверх, спускались вниз. Война в горах – дерьмовая штука, хотя и в пустыне, наверное, не сахар, и в тундре, и в джунглях. Война вообще дерьмовая штука по определению.

А вот Бадави Шахмарданов так не считал. Но о нем чуть позже.

Теперь уже неважно, какой из многочисленных структур принадлежало наше подразделение. В просторечии его чаще всего именовали «Бомжатник» – нет, не потому, что у нас такие мерзкие рожи (хотя они в самом деле мерзкие). Командовал нами старший лейтенант Бомжин Андрей Ильич. Уже не вспомнить, кто придумал: может, кто-то из служивших в «Бомжатнике», может, кто-то из начальства. Название прижилось, внутренние погремухи с некоторых пор тоже стали давать более-менее тематические: Лишай, Теплотрасса, Объедок… Лысого, тащившего ручной пулемет «печенег», именовали Дай Допью. Естественно, имелись Сифон и Борода, причем Борода бороды никогда не носил – отчего-то росла она у него не должным мужицким образом, а отдельными уродливыми кустиками.

Откуда знаю?

Да это я Борода и есть.

Собственно, я перечислил всех членов отряда, которые карабкались по узкой расщелине. Остальные двое членами отряда не были. Проводника Джабира нам предоставила дружественно-конкурирующая контора, а «бригадный генерал» Бадави Шахмарданов был добычей.

Шахмарданова мы выслеживали неделю. Хитрый, храбрый, отчаянный. Семь раз объявленный убитым: я лично знаком с людьми, которые за его уничтожение имеют ордена, причем трое – за три разных уничтожения. Мы бы его не взяли и на этот раз, если бы не какие-то очередные интриги в руководстве боевиков. Очередной эмир или падишах, черт их там разберет, решил на всякий случай убрать конкурента и выбрал оригинальный способ – сдал спецслужбам в обмен на некие уступки. Эмир-падишах был совсем уж никчемный тип, прихлопнуть его в будущем труда не составляло, потому спецслужбы пошли на сделку. И вот Шахмарданов с нами, идет на поводке у Лишая, понимает, наверно, что дела его плохи, но виду не подает. Мы Лишая пугали, что пленник прыгнет в пропасть, а его за собой потащит, но Лишай не пугался. Да и Шахмарданов был не из тех, кто так глупо погибает.

– Привал, – коротко сказал шедший впереди с Джабиром Бомж и, подавая пример, сел на плоский каменный обломок. – Сифон, Объедок – на шухере.

Я вытащил из кармана кусок шоколада, сунул в рот. С детства терпеть не могу шоколад, но штука питательная, никак без него… Теплотрасса рядом хавал вяленое мясо, жестом предложил кусок Шахмарданову. Тот молча посмотрел на кусок, потом на Теплотрассу, отвернулся.

– Э! – обиженно произнес Теплотрасса. – Чего не ешь? Это корова, не свинья!

«Генерал» не отреагировал. Со времени взятия в плен он ел пару раз, да и то галеты. Воду пил, от спирта отказался. Общался в основном жестами, но по-русски говорил отлично, без карикатурного акцента, который так любят киношники.

Теплотрасса не настаивал, дожрал мясо, пошел за куст оправиться. У него имелась некая сложная теория насчет того, что так надо поступать именно после принятия пищи. На здоровье, я и не такое видел. Был человек, который головки пуль у патронов для «калаша» красил красным лаком для ногтей. Не ленился, каждый патрон красил. Типа чтобы в цель. Погиб под Шатоем.

– Не люблю я, когда вот так от мира отрываешься. – Дай Допью поковырял в ухе спичкой, внимательно осмотрел то, что извлек, и щелчком отправил в сторону пленного.

– Боишься, что сухой закон введут? – ухмыльнулся Сифон.

– Не. «Спартак» с конями играл, а я не знаю, как сгоняли. Я еще одного перца попросил на «Спартак» поставить.

– Алло, генерал! – окликнул Сифон. – Ты как думаешь, «Спартак» выиграл или ЦСКА?

– Не знаю, – неожиданно ответил Шахмарданов. – Я за «Анжи» болею.

Место падения «сушки» мы обнаружили неожиданно – все тот же Теплотрасса отошел отлить и вернулся весьма впечатленным. От самолета практически ничего не осталось – фронтовой бомбардировщик превратился в искореженные куски металла, разбросанные вокруг воронки. Среди всего этого дико выглядели практически целая шестиствольная двадцатитрехмиллиметровая пушка и болтающийся на вершинах деревьев тормозной парашют.

– Катапультировались, наверно, – озвучил Бомж ответ на никем не высказанный вопрос о судьбе пилота и штурмана.

Тратить время на осмотр воронки мы не стали, у нас, в конце концов, было другое задание.

А еще через полчаса мы нашли летчика.

Летчик лежал в «зеленке», и дела его были плохи. Я поискал глазами пилотское кресло, в котором он должен был, по идее, катапультироваться, но не нашел. Тем временем Объедок, который помимо прочего исполнял обязанности медика, осмотрел летчика и сказал:

– Не жилец.

– Вколи ему омнопон, – велел Бомж. – Может, что-то полезное успеет сказать, да и помирать легче.

Объедок пожал плечами и вколол в бедро штурмана шприц-тюбик.

Летчик пришел в сознание через пару минут и, обведя нас глазами с кроваво-красным белком, пробормотал:

– Что за часть?..

– Разведчики, – не стал вдаваться в подробности Бомж.

– А… Курить дайте…

Сифон подкурил и сунул в рот летчику «Парламент». Тот затянулся, одобрительно кивнул и сказал:

– Мужики, как вообще обстановка?

– Мы вторую неделю без связи, – не стал обманывать покойника Бомж. – Ни хрена не знаем сами.

– Вторую неделю?! – удивился летчик. – Партизаны, мать вашу… И что, не слышали, что творится? Тарелки эти сраные…

– Какие тарелки?

– Летучие. Летающие.

Мы переглянулись.

– Думаете, брежу? – усмехнулся летчик. – Самые настоящие. Третий день уже. Москве звиздец. Питеру звиздец. Это я про нас, остальным тоже звиздец. Америке в том числе. Хоть в чем-то польза.

– Слушай, э-э…

– Капитан Гатоев, – учтиво сказал летчик.

Осетин, что ли? То-то мне показалось сразу, что нерусский… Хотя какая разница.

– Слушай, капитан… – Бомж внимательно посмотрел ему в глаза. – Ты не бредишь, честно?

– Братан, нас капля сбила. Штурман сразу насмерть, я катапультировался, что-то с ремнями, вот сдыхаю, – серьезно сказал капитан Гатоев. – А капля – это знаешь что? Капля – это ихний истребитель. Капля и есть, размером с «сушку» нашу, но скорость раза в два больше, а маневренность… Короче, ни хрена у нас нет маневренности в сравнении с каплей. Она может сразу на месте застывать. И бьет чем-то вроде автоматических пушек, только калибр там не в пример нашему, и скорострельность тоже.

Гатоев затянулся, закашлялся, отбросил окурок сигареты.

– Я не знаю, откуда это все, – продолжил он. – Может, с другой планеты. Может, из ада. Главное, что они против нас.

Он заморгал, хотел еще что-то добавить, изо рта пошла кровь. Глаза закатились.

– Готов, – констатировал Объедок довольно очевидный факт.

Мы снова переглянулись, а Шахмарданов что-то пробормотал по-арабски. Проводник Джабир закивал.

– Переведи, что ли, – беззлобно попросил Бомж.

«Генерал» охотно перевел:

– Только Аллаху одному принадлежит все, что в небесах и на земле. Он сотворил все сущее и над всем сущим властен, чтобы наказать заблудших, творивших зло, за их злодеяния и дать наилучшую награду тем, которые следуют по прямому пути и творят благие деяния, которые избегают тяжких грехов и мерзких прегрешений, навлекающих мучительную кару.

– Да на здоровье, – только и сказал в ответ Бомж. – Кто ж против?

К деревеньке мы выбрались рано утром, переночевав в заросшем овражке. Да какой там переночевав – пересидев. Передремав кое-как…

Слова капитана Гатоева всерьез никто не воспринял. И не такое слышали от умирающих, у них свой мир, свои понятия, нам недоступные. И дай бог, чтоб никогда не стали доступные. Помню, лейтенант Мережко все ангелов видел. Причем похожих на кого-то: на Тину Канделаки, на Верку Брежневу, на Семенович… Вокруг типа стояли, что-то ласковое говорили. С тем и умер, никто разубеждать не стал. Да мало ли кто чего видит или скажет перед смертью.

А деревенька нам была нужна как хлеб и вода, потому что именно здесь мы должны были передать Бадави Шахмарданова более, так сказать, компетентным товарищам. По всем данным, в деревне противника не имелось, об этом и проводник Джабир говорил. На всякий случай Бомж все же решил нарушить радиомолчание и вызвать Магнолию – был нам выдан такой позывной на экстренный случай.

Черта с два у нас получилось вызывать Магнолию. Тогда Бомж решил выслать небольшую группу – разведать, что да как. Послал меня и Сифона.

Мы спустились в лощинку к асфальтированной дороге. Осторожно прокрались мимо довольно бедных домиков и вышли к подобию площади. Ну, какая площадь – четыре дороги сходятся, вот и пятак. А там увидели непонятное.

Жителей согнали всех – то-то мы так спокойно прочапали мимо домов, никого там не увидали. Думали, что рано, ан нет, не рано. Все они находились тут, на краю так называемой площади. Толпой, тесной толпой.

Прямо посередине площади стоял трейлер. Точнее, я это называл трейлером, потому что надо же было как-то назвать. Похоже, а чего… Длинный белый фургон на чем-то вроде гусениц, впереди прицеплен тягач не тягач, типа шара, колес никаких не видно. Наверху – турель, на турели – пожарный брандспойт. Иначе не назвать, трубка такая, сужающаяся к концу, серебристого цвета.

Но нас поразил не шар без колес и не трейлер, а те, кто на всем этом приехал. Или прилетел – я ж не знаю, может, оно летает.

Жители стояли практически молча, лишь кто-то из женщин тихо молился. Я бы сам молился, если бы знал хоть одну молитву, до того отвратительными были существа, маячившие у трейлера. «Маячившие» им подходило очень удачно – они постоянно покачивались, шевелили длинными верхними конечностями. Нижние были коротенькими, поэтому кисти рук почти что чиркали по земле. На кистях было по три пальца.

Тела существ скрывали защитные костюмы тускло-синего цвета, набранные из находящих одна на другую пластин. Лица закрывали такие же тускло-синие сплошные забрала, и я порадовался, что они непрозрачные. Вряд ли там, за ними, что-то хорошее.

– Что за хрень, Борода?! – прошипел Сифон. Я чувствовал, как дрожит его локоть, он им уперся мне в плечо. Мы лежали за углом деревенского магазинчика, в какой-то вялой и пожухлой клумбочке.

– Летчик типа прав был…

– Тарелочки?!

– Ты сам не видишь?!

Сифон видел и потому заткнулся. Достал из кармана маленький цифровой фотоаппарат и принялся снимать. Хорошо хоть вспышку не включил.

Тускло-синие тем временем что-то обсуждали между собой, собравшись в кружок. Я насчитал пятерых, еще один пару раз высунулся из кабины-шара, повернув туда-сюда турель. Проверял, видимо.

– Как думаешь, возьмет пуля 5,45 эту скорлупу? – шепотом спросил Сифон.

– Не знаю.

– Блин, только в кино такое видал… Шмальнуть, может?

– Там гражданские, – напомнил я. – Вернемся, расскажем все Бомжу.

Но не получилось, потому что из-за домика на дальнем от нас краю площади выскочил пацан. Самый натуральный пацан, лет, может, двенадцати, а то и меньше. В руках у пацана был древний «калаш» с деревянным прикладом. Что-то гортанно прокричав, пацан выпустил очередь по собравшимся в кучу тускло-синим коротконожкам.

Сифон продолжал щелкать.

Я много раз наблюдал, как опытный профи, целясь, не попадает ни во что, а идиот-новобранец от живота кладет сразу человек пять. В случае с пацаном последний вариант воплотился частично – упали двое, остальные поспешно укрылись за трейлером, толкаясь и суетясь. Затем в турельной установке возник стрелок и повел брандспойтом.

Из трубки-ствола не вылетало ничего. Ни пуль, ни пламени, ни сжатого газа. Стрелок просто провел ей туда-сюда, и большей части стоявших на краю площади не стало. Только еле заметное посверкивание в утреннем воздухе, словно от бенгальских огней. И – пустота. На каменистой почве осталась одежда, древний пацанский «калаш» тоже брякнулся, я слышал звук. А людей не стало.

Те, кто уцелел, бросились бежать, и тускло-синие их трогать не стали. Занялись тем, что поволокли раненых или убитых, которых завалил пацан, внутрь трейлера, в открывшуюся в боку сдвижную дверь.

А мы не стали смотреть, что же будет дальше, и рванули обратно к своим.

– Да пошли вы, на, – прогудел Дай Допить. – Нашли время для шуток, на.

– Смотри! – Сифон врубил экран своей мыльницы и сунул в рожу пулеметчику. Подтянулись все, даже Шахмарданов заглянул через плечо. Заглянул – и глубоко вдохнул воздух, замер, сжав зубы. Бомж оглянулся на него.

– Что? – только и спросил он.

– Там стояли… – простонал, а не проговорил «генерал». – Тетя Салимат. Тетя Гурун. Дедушка Латиф. А стрелял – Гаджи-Гусейн, племянник… мужчина, я ему сам этот автомат подарил, разбирай, говорил, учись, будешь потом неверных стрелять…

– Так он и стрельнул, – довольно разумно вставил Теплотрасса.

Шахмарданов искоса посмотрел на него, неожиданно улыбнулся и кивнул:

– Правильно сказал, русский.

Совет держали, как обычно, всем гамузом, Бомж считался со мнением каждого, хотя если бы и приказал, никто спорить бы не стал. Проводник Джабир и Шахмарданов молчали, неприязненно посматривая друг на друга. Ненавидели, наверно.

– Итак, решено, – резюмировал Бомж, копаясь в бороде. – Попробуем взять деревню. Нас никто не ждет, эти синие твари уязвимы, как показал нам почтенный Гаджи-Гусейн…

На этих словах Шахмарданов учтиво наклонил голову.

– В любом случае рандеву было назначено здесь, – продолжал старлей. – Мы ничего не теряем. Соблюдаем букву приказа.

– Я одного не понял, – сказал Дай Допить. – Почему они наших валят? Летчик же сказал, звиздец всему.

– Потому что никто в них не верил, – сухо ответил Бомж. – А мы поверим с самого начала. И покажем им козу на возу. Как минимум для начала, а там посмотрим.

Дай Допить неопределенно хмыкнул. Мы уже собрались подрываться, как в разговор влез «генерал» Шахмарданов.

– Слушай, старлей, – сказал он решительно. – Развяжи мне руки. Дай автомат.

Бомжин вытаращился на боевика, словно увидел перед собой того самого тускло-синего оккупанта.

– Может, тебе еще ключ от квартиры, где деньги лежат?

– Квартира у меня в Москве есть, – не принял шутку Шахмарданов. – И деньги есть, много. А руки развяжи. И автомат дай. Там мои родственники были. Гаджи-Гусейн, я ему «калашников» подарил, невесту уже нашел… Тебе лишний ствол помешает, да? Я воевать умею, сам знаешь.

– Видишь ли, господин генералиссимус, – серьезно сказал старлей. – Тут мои люди. Я за них отвечаю. Вдруг ты им в спину шмальнешь? Мы тебя еле-еле взяли, твоих людей положили десятка полтора, откуда нам знать, кто для тебя больше враги? Мы или эти синие морды? В Отечественную вот так с немцами некоторые корешились, чтобы неверных победить…

– Теперь нет неверных, – сощурив глаза, произнес Шахмарданов. – Мы все братья, одна Земля.

Я буквально почувствовал, как он произнес это слово с большой буквы.

– Вот хорошо сказал, на, – согласился Дай Допить.

– Ладно, – словно отрубая финал беседы, махнул рукой Бомж. – Мужики, голосуем. Кто за то, чтобы дать ваххабиту ствол?

Я первым поднял руку.

На стебельке травы сидел жук. Жук как жук, серенький, усами шевелит. Я аккуратно стряхнул его, чтобы не мешал поудобнее устроить автомат, и посмотрел вниз, на дорогу.

– Никого нет, – сказал Бадави Шахмарданов про то, что я и так видел.

– Мужики сказали, они их уже везут.

Вернувшаяся разведка доложила, что синие погрузили всех, кто остался в деревеньке, на низкую большую платформу, которую тащит вместе с трейлером шар-тягач. Синих насчитали одиннадцать – наверное, тогда на площади мы видели не всех, остальные прятались в трейлере или шлялись где-то по своим оккупационным делам. Скоро будут здесь, ползут довольно медленно.

– Как думаешь, это шайтаны? – неожиданно поинтересовался я у «бригадного генерала».

– Кто нам делает зло, тот и есть шайтан. У вас черти есть, бесы. Ты видел?

– Не-а, – признался я.

– И я не видел. Может, шайтаны, может, нет. Убивать их надо, не думать.

– А потом что? – не выдержал я, раз уж пошла такая пьянка.

– Ты про что, брат?

Вот уже и брат я ему.

– Убьем всех, потом что?

– Потом посмотрим, – широко улыбнувшись, сказал Шахмарданов.

В этот момент внизу показался тягач. В самом деле, он тащил за собой трейлер, а за трейлером – платформу размером с железнодорожную, но без колес и ползущую практически по земле. На ней стояли люди, в основном женщины, старики и дети. Казалось, им ничего не стоит сбежать, но, во-первых, на крыше тягача торчал стрелок со своим жутким брандспойтом, а во-вторых, платформу окружало странное розовое свечение. Что-то вроде силового поля, подумал я, вспомнив читанные в детстве научно-фантастические романы. Не выпускает.

А самое главное – это в-третьих – вокруг каравана сновали несколько каплевидных предметов, размером с коляску от мотоцикла. Наверное, это были уменьшенные версии истребителей, с которыми сражался покойный капитан Гатоев. Капли то взлетали вверх свечкой, то резко тормозили и зависали. Я насчитал четыре, но они так быстро мелькали, что мог и ошибиться. Оставалось надеяться, что у них там нету никаких приблуд типа тепловизоров, иначе нам кранты.

– Надо их отвлечь, – сказал Шахмарданов.

Я посмотрел на другую сторону дороги, где за валунами прятались Дай Допить со своим «печенегом» и еще пара наших. Ждут сигнала.

– Кого?

– Этих, летучих. Иначе всех положат.

– Слушай, генерал, сейчас мы их в клещи возьмем, вон того хрена за пушкой завалим. А там посмотрим.

– Осетин говорил, они «сушки» сбивают. Вас перестреляют, как фазанов. Надо отвлечь. Гранаты дай.

Я не понял.

– Гранаты дай, – повторил Шахмарданов, увидевший все по моим глазам.

– У меня три, – я сунул ему, «генерал» взял. – Ты что задумал? То есть я понял, но… А если они иначе работают? Не клюнут? Или… Или не возьмут их гранаты?!

– Будете знать, по-другому убьете, – пожал плечами Шахмарданов. Караван почти подполз, одна из капель взмыла по крутой дуге вверх метрах в двадцати от нас, сделала мертвую петлю и бросилась вниз к шоссе. – Как иначе проверить? Удачи тебе, брат.

Бадави Шахмарданов протягивал мне руку. Я машинально ее пожал, «генерал» тут же поднялся, распихивая гранаты по разгрузке, и бросился бежать куда-то вбок, крича и размахивая руками. Кричал он не по-русски, наверное, молился или Коран цитировал. Как бы там ни было, три капли из четырех (я посчитал все-таки верно) тут же бросились за ним. Настигли в момент, я вжался в землю, чтобы не заметили, наверное, на движение и шум реагируют, паскуды… Взрыв услышал и ощутил всем телом, сколько там у него гранат было – не знаю, может, у мужиков собрал… И тут же с противоположной стороны заработал «печенег» Дай Допить. Я высунулся из своего укрытия и замолотил по тягачу, целясь в стрелка. Краем глаза заметил одиночную каплю, пикирующую прямо на меня сверху, перевернулся на спину и выпустил длинную очередь, понимая, что не успеваю, и сетуя, что так и не узнал, получилось ли у бригадного генерала. Да, так. Без кавычек.

– «Бомжатник» вернулся?! – удивился полковник. Он не спал третью ночь и держался только на дешевом растворимом кофе, папиросах и спирте.

– Если можно так сказать… – майор бросил на спальный мешок автомат. – Двое вернулись. Проводник и пулеметчик. Дай Допью, здоровый такой. Пулеметчик без сознания, весь как решето, но живой еще. Врачи сказали, безнадежный.

– С-сука… – сказал полковник, имея в виду неизвестно кого. – Проводника допросили?

– Вроде как нарвались на десантный отряд синих. Приняли бой, пытаясь освободить гражданских. Те захватили жителей деревни и куда-то везли.

– Вот именно: куда? – тоскливо спросил полковник. – Жрут они их, что ли…

– Может, и жрут, – майор стянул грязную куртку и бросил вслед за автоматом. – Гражданские вроде вернулись домой. Есть версия, кстати, что такие десантные группы с добычей они подтаскивают на корабль-матку. Их же до хера болтается на орбите.

– Матку… батьку… – пробормотал полковник. – А что Шахмарданов?

– Проводник говорит, погиб смертью храбрых. Отвлек на себя мини-капли, взорвал гранатами.

– Да, был базар, что они ведутся на такие вещи… Не верят, суки, в самопожертвование. В подвиги не верят, мразь.

Теперь майор точно понял, что полковник пьян. Что удивительного, раньше в таких ситуациях стрелялись. А теперь бессмысленно, централизованного командования нет, есть только истеричные взаимоисключающие приказы, исходящие от всех подряд, начиная с депутатов и заканчивая правозащитниками. А еще у полковника четыре дня назад погиб сын-вертолетчик. Сбили из «Стингера» боевики.

– Накрылась, значит, спецоперация, – продолжал тем временем полковник, имея в виду задержание Бадави Шахмарданова. – Прокололся Бомж.

– Товарищ полковник, – осторожно сказал майор. – Я же говорю: взяли Шахмарданова, но он погиб смертью храбрых. А гражданских отбили, они домой вернулись.

– Не верю! – крикнул полковник. – Сын у меня, майор… Сын… Маленький болел все, с матерью замучились с ним, по гарнизонам все, а какие там врачи? Говно, а не врачи! А потом вытянули, в летное пошел, на вертушку… Посмертно к Мужеству представили, понял?

– Понял, – тихо сказал майор.

– На хрена оно мне, это Мужество?! Что я жене скажу? – спросил полковник. – Ничего не скажу! Потому что позвонили друзья – нет Балашихи, и жены нет. Ничего нет. А ты говоришь – смертью храбрых… Бригадный, мать его, генерал… Вместе они все! С-суки…

Майор постоял, ожидая, не скажет ли чего еще полковник. Но тот уронил голову на стол и, кажется, вырубился. Майор вздохнул и вышел из палатки. Навстречу ему бежал толстый старший сержант из мобилизованных.

– Товарищ майор! – крикнул он, задыхаясь от непривычной нагрузки. – Там… Там вернулись!

Но майор уже и сам видел, что вернулись, потому что навстречу ему шли Сифон и Борода. Два бомжа из бомжатника старшего лейтенанта Бомжина. Грязные, в крови и дерьме, перебинтованные, но живые. Вышли сами по себе, отдельно от проводника с Дай Допить…

– Товарищ майор… – начал было Борода, но майор остановил его тем, что схватил и сжал в объятиях. Сразу отпустил, побоявшись сделать больно.

– Товарищ майор, – повторил Борода, пошатываясь. – Задание провалили, объект потерян. Гражданских спасли в нарушение приказа не отвлекаться на второстепенные миссии. Объект погиб, совершив подвиг. Служу Советскому Союзу.

– Вольно, твою мать… – прошептал майор.

Майк Гелприн

МУРАВЕЙНИК

Капитан Старков оглядел добровольцев. Двенадцать человек, смертников.

Впрочем, они здесь все смертники: и те, кто через полтора часа начнет пробираться через нейтралку, и те, кто будет их прикрывать. А по большому счету, и все остальные, включая его самого, вопрос лишь в том, насколько велика отсрочка.

– Готовы, ребята? – тихо спросил Старков.

– Готовы как к быку коровы, – пробормотал хмурый мосластый Корепанов, бывший уголовник, которого ополченцем-то назвать у Старкова язык не поворачивался.

– Нормально, товарищ капитан, – улыбнулся стоящий рядом с Корепановым Степка Чикин, широкоплечий черноволосый красавец. – Под землю нырнем, дальше не страшно.

– Ладно, парни. Выдвигайтесь.

Старков проводил взглядом растворившуюся в вечерних сумерках дюжину добровольцев и двинулся по начальству – к превращенному в штаб полка сельскому домику на окраине поселка Ульянка. Стылый порывистый ветер налетел, хлестнул по лицу моросью. Капитан поежился, застегнул шинель, нашарил в кармане сигареты, умело прикурил на ветру, пошагал дальше.

Полковник Луценко ждал на крыльце. Здоровенный, рослый, скуластый, в дымчатых, скрывающих глаза очках. Очки шли полковнику как обезьяне галстук. Носил он их, однако, не снимая, и подчиненные шушукались за спиной, что у Луценко, видать, косоглазие, если не базедова болезнь.

Старков, оскальзываясь в ноябрьской хляби, потрусил к полковнику через двор.

– Добровольцы ушли, – доложил капитан, козырнув. – Три группы по четыре человека в каждой, товарищ полковник.

Луценко кинул взгляд на часы.

– Пойдемте на батарею, – коротко бросил он.

Батарея была неподалеку, за чахлым перелеском, наполовину изведенным на дрова для костров. Собирали ее с миру по нитке. Были в батарее три гаубицы, чудом уцелевшие после предыдущей артподготовки. Четыре «Гиацинта», неизвестно как сохранившиеся в почти полностью уничтоженной воинской части под Стрельной. И полдюжины САУ, врытых в землю и кое-как замаскированных. Кое-как потому, что маскировка была не эффективна – приборы, установленные на летательных аппаратах противника, находили цели безошибочно. И наземные, и подземные, и упрятанные под воду, и перемещающиеся в воздухе. Неэффективной, впрочем, оказалась не только маскировка, а, по сути, военная техника в целом. Кроме, пожалуй, личного оружия, из которого можно было, по крайней мере, застрелиться.

Застрелиться Старков хотел неоднократно. Впервые в тот день, когда стало ясно, что жена и дети погибли, потому что в центральных районах Питера не уцелел никто. Потом – когда массированная танковая атака на город была подавлена, а семьдесят процентов атакующих уничтожено. Затем – когда не взорвались ядерные заряды в выпущенных по захваченному городу носителях. И, наконец, две недели назад – за компанию с майором Ручкиным, под началом которого служил последние десять лет и который пустил себе пулю в лоб у капитана на глазах. Ручкин был начальником разведки, и должность досталась Старкову, можно сказать, по наследству.

– Вольно, – скомандовал полковник Луценко начавшему было докладывать о готовности старлею, командиру батареи. – Снарядов не жалейте, расходуйте все, что есть.

– Все, что есть, не успеем, товарищ полковник.

– Тогда все, что успеете. Вас поддержат с воздуха.

Бессмысленно, думал Старков, глядя на старшего лейтенанта, который наверняка не доживет до завтра. Батарею, несомненно, уничтожат, так же, как и поддержку, весь вопрос в том, сколько времени удастся отвлекать этих гадов от пробирающихся по нейтралке добровольческих групп. Впрочем, неизвестно даже, удастся ли их отвлечь вообще. А если и удастся, шансы, что хотя бы одна группа вернется и приведет пленного муравья, невелики. До сих пор их, этих пленных, не было.

Иногда удавалось подбить сомбреро – так называли боевые летательные аппараты пришельцев. До земли, однако, подранки не долетали – всякий раз срабатывала программа самоуничтожения, и на поверхность падали лишь разнесенные внутренним взрывом обломки.

Сомбреро имели форму гнутого диска с нахлобученным по центру усеченным конусом. В полете они действительно походили на лихо заломленную на затылок мексиканскую шляпу. Увы, только походили, так же, как экипажи сомбреро лишь походили на увеличенных в сотню раз рыжих муравьев. Их иногда удавалось разглядеть в бинокли. Вблизи же чужаков не видал, вероятно, никто. Никто из тех, кому повезло уцелеть.

Пушечные и гаубичные батареи открыли огонь ровно в восемь. По всему фронту – окружающему Санкт-Петербург кольцу. Задрав голову в небо и стиснув зубы, Старков смотрел, как уходят на север снаряды и мины. Часть из них, возможно, долетит и взорвется в центре города, в котором он родился и вырос. Города, который три месяца назад пришельцы атаковали с воздуха, прошили уничтожающим биологическую жизнь излучением, искорежили и превратили в муравейник.

Возможно, удастся прибить несколько сотен чужих. И – все, на их место встанут новые. Старков не знал, как эта сволочь размножается и размножается ли вообще, но очевидцы, спасшиеся с городских окраин, уверяли, что из упавших на Питер гигантских волчков высаживались тысячи и тысячи этих гадов.

Противник контратаковал через двадцать пять минут после начала канонады. С десяток летательных аппаратов разом материализовались над позициями. Они всегда появлялись именно так – внезапно. Старков не знал, гасили ли сомбреро чудовищную, делавшую полет невидимым, скорость или были вынуждены смещаться в видимый диапазон для ведения боевых действий.

Дальнейшее в памяти отложилось плохо. Ни как инопланетники расстреливали гаубичную батарею, ни как вслед за ней уничтожали открывшую огонь зенитную, ни как подавляли вынырнувшие из облаков звенья «мигов», капитан не помнил.

– Гады, гады, гады! – кричал кто-то над ухом, перекрывая рев самолетных моторов и грохот взрывов. – Гады-ы-ы-ы!

Старков пришел в себя, когда рев и грохот уже смолкли, сомбреро убрались – растворились в воздухе, и остался только истошный, пронзительный, вонзающийся в барабанные перепонки крик. Прекратившийся, лишь когда Старков осознал, что кричит он сам.

– Сейчас н-начнется, – прапорщик Платонов кинул взгляд на часы. – Уходим н-на рывок с первым залпом, – запинаясь, продолжил он. – Готовы? Подключить п-приборы.

Степка Чикин скривился. Явно трусивший армейский ему не нравился. А прибор ночного видения, в отличие от Платонова и остальных, был не нужен. В темноте Степка видел прекрасно, как и свойственно черному археологу, диггеру, исходившему и исползавшему сотни километров в чреве города, в его путаных черных кишках.

– Закурить бы, – мечтательно сказал Коля Довгарь, долговязый жилистый псковский работяга. – Мочи нет терпеть.

– На том свете п-покурим, – отозвался Платонов.

– Метлу придержи, начальник, – резко обернулся к прапорщику Корефан. – Еще раз про тот свет болтнешь, урою. Под землей покурим, – бросил он Коле. – Потерпи, кореш. Верно я говорю, копаль?

– Верно, – подтвердил Степка. – Под землей можно.

Корефан кивнул. Был он из уголовников, хмурый, злой и жизнью битый. В добровольцы вызвался, узнав, что идет Степка, единственный человек в ополченческой роте, которому более-менее доверял и к которому прислушивался. Видимо, диггерство казалось бывшему урке достойным уважения занятием.

Степка вгляделся в темноту. Нейтральная полоса начиналась здесь, у Ленинского проспекта, и тянулась через весь Кировский район и дальше, до набережной Обводного канала. Была нейтралка сплошной грудой развалин – жилые и производственные здания муравьи сровняли с землей в первые две недели после вторжения. И сейчас постепенно надвигались на нейтралку из центра, одно за другим возводя гигантские, цепляющиеся друг за друга уродливые строения – муравейник.

– Ты вот что, прапор, – сказал Степка Платонову. – Как полезем на нейтралку, командуй. Но как только доберемся до лаза – забудь. Дальше я поведу, понял?

– Он т-точно есть, лаз? – голос у Платонова по-прежнему срывался.

– Точно сейчас ничего не бывает. Кроме времени. Сколько там на твоих?

– Без д-двух восемь.

– Ладно.

Степка замолчал. До лаза – уходящего под землю хода в бывшую станцию метро «Дачное» – по прямой было километра полтора. С учетом, что придется пробираться через развалины, – вдвое больше. Одолеть надо за полчаса, столько обещал продержаться капитан. Если не успеют, их обнаружат и прикончат наверняка. Испепелят лучевым разрядом, сгустком антиматерии или еще какой дрянью. О вооружении противника ополченцам рассказывал очкастый дядька, доставленный на передовую прочитать доклад про то, от чего предстоит подохнуть. Степка слушал вполуха: чем именно для него все закончится, было без разницы. Если… не дал додумать обрушившийся с юга раскатистый рев.

– Пошли, – рявкнул Платонов.

Степка, закинув за спину АКМ, выскочил на нейтралку. Петляя по развалинам, группа устремилась на север.

«Быстрее, быстрее, еще быстрее, – отчаянно стучало в висках. – Еще быстрее, еще».

– Вот они, суки! – заорал за спиной Корефан. – Падлы, гниды позорные!

Степка на секунду остановился, задрал голову, замер. С десяток муравьиных сомбреро зависли в зените, на них пикировали сверху звенья истребителей и штурмовиков, снизу нащупывали прожекторами, огрызались снарядами зенитные батареи.

– Вперед, – заорал Корефан. На секунду его хищное, с раззявленным в крике ртом лицо оказалось вровень со Степкиным. – Рвем когти, кореш, к хренам, мать-перемать.

Сомбреро прошили окружающее пространство тонкими бледно-розовыми лучами. Вспышка поглотила вывернувшийся из пике штурмовик, луч надвое развалил решившийся на таран истребитель.

Грохот и рев стихли, когда до лаза осталась какая-то сотня метров. Степка на бегу оглянулся. Сомбреро одно за другим уходили, набирая скорость, в облака, растворялись в небе.

«Ну же! – подстегнул себя Степка. – Давай!»

Обдирая ладони о бетон, он подтянулся на вывороченном из земли бетонном блоке, перевалился по другую его сторону. Лаз был рядом, Степка наизусть заучил отснятую с воздуха карту. Вон за той конусообразной кучей мусора.

Чикин бросился к ней, сзади в затылок тяжело хрипел Корефан. Степка обогнул кучу, обернулся, поджидая остальных. Платонов, полусогнувшись, преодолевал завал метрах в пятидесяти позади. Коля Довгарь отставал, его длинная нескладная фигура появилась в прорези между двумя вставшими на попа бетонными блоками и вновь исчезла.

– Быстрее, мать вашу, – прохрипел Корефан. – Ох, мля…

Сомбреро, вывернувшись из облаков, понеслось по параболе вниз.

– В лаз! – заорал Степка. Рванулся, увлекая за собой Корефана.

В косо уходящую под землю штольню они нырнули одновременно – головами вперед. Степка извернулся, уперся ногами в стену, выглянул. Платонов был в пяти шагах, он задыхался и едва семенил, глядя на Чикина круглыми от ужаса глазами.

Сомбреро стремительно опускалось. Оно замерло в тот момент, когда Степка, ухватив Платонова за руку, втянул его в лаз. В следующий момент тонкий розовый луч стрельнул из сомбреро к земле. В том месте, где был Коля Довгарь, надулся и лопнул грязно-лиловый пузырь.

– Вниз! – надрывая глотку, заорал Степка.

Корефан, матерясь на ходу, уже на карачках сползал по наклонной. Ухватив Платонова за ремень, Степка метнулся вслед. За спиной вздыбилась и с грохотом обрушилась земля – вход в штольню перестал существовать.

Спускались в спешке, хотя непосредственная опасность уже миновала. Когда поверхность под ногами стала, наконец, ровной, Степка скомандовал привал. Корефан достал из-за пазухи сигареты, раздал по одной, поднес прикурить.

– Не дожил фраерок, – сказал он, глубоко затянувшись и сплюнув под ноги. – Не успел посмолить.

Вот тебе и эпитафия, покойный Николай Довгарь, подумал Степка. Заплевал окурок, поднялся. Сколько же их было, покойников, за последние три месяца. По слухам, на настоящий момент в России остался в живых каждый третий. Говорили, что в США и в Китае еще хуже, а в Европе так вообще труба. Степку, однако, ни США, ни Китай не интересовали. Его вообще мало что интересовало, кроме одной навязчивой мысли: «как же так получилось?».

В ночь на четырнадцатое августа он, посмотрев по телевизору «Новости», лег спать пораньше. Диктор ни словом не обмолвился о том, что вот уже двое суток прорывалось с радиоканалов, газетных страниц и просто из уст в уста. О том, что к Земле направляется упорядоченная группа неизвестных объектов, движущихся со скоростью в три четверти световой.

Проснулся Степка от грохота. Второпях, обмирая от страха, оделся и по лестнице слетел с пятого этажа вниз. От дальнейшего в памяти остались лишь фрагменты. Зарево. Горящие, рушащиеся здания. Охваченные паникой мечущиеся люди – толпа рвалась прочь из города, втаптывая в асфальт упавших. И истерический, заполошный, стелющийся над землей вопль «Пропали!».

По тоннелям метро к центру пробирались почти сутки. Смрад от разлагающихся трупов проникал сквозь респираторы, ввинчивался в ноздри, доставал до нутра. Сколько же их было, отрешенно думал Степка, пробираясь, протискиваясь между стеной тоннеля и вагонами сошедшего с рельсов смятого, покореженного поезда. Сколько кинувшихся в надежде спастись под землю и не достигнувших, не добравшихся, не дошедших.

Ближе к центру смрад стал утихать, потом и вовсе сошел на нет. Здесь скрыться под землей попросту не успели, наверху все живое погибло разом, в одночасье…

На исходе первых суток Степка начал узнавать хоженые места, затем и вовсе хорошо знакомые. Здесь бывать ему приходилось неоднократно, по этим проходам черные археологи пробирались в поисках ведущих в подвалы старых домов штреков и штолен.

– Над нами Лиговка, – сказал Степка, сориентировавшись. – Впереди площадь Восстания, Московский вокзал, рядом «Маяковская». Часа за два дойдем, переночуем, утром полезем наверх.

Утром Степку растолкал злой, не выспавшийся Корефан.

– Дубак в отказ пошел, – цыкнув слюной сквозь зубы, процедил он. – Не хочет, падла, на дело идти.

Платонов сидел, руками опершись о землю и привалившись спиной к тоннельной стене.

– Не пойду, – едва слышно выдохнул он подступившему Степке. – Шансов нет, ни единого. Нас враз обнаружат и уничтожат. Если уж на нейтралке засекли, то здесь как пить дать. В центре, в самом логове. А если даже обнаружат не сразу, все одно конец. Как мы его брать будем, муравья?

– Руками, сука, – вызверился на прапорщика Корефан. – Выследим и руками возьмем. Добраться бы только, я его, гада, один повяжу, падлу, гниду позорную.

– Да тебе к нему даже приблизиться не дадут. «Руками», – передразнил Платонов уголовника. – От тебя пшик останется, едва они засекут. От нас всех пшик останется.

– Все, хватит, – сказал Степка твердо. – Пшик, значит, пшик. Собираемся. Рюкзаки здесь оставим, наверх пойдем налегке.

– Я не пойду! – взвизгнул прапорщик. – Лучше тут подохну.

Корефан, исподлобья глядя на прапорщика, вытянул из-за пояса финку.

– Не надо, – Чикин ухватил уголовника за предплечье. – Пускай остается. Если возьмем муравья, будет его тащить. Пошли.

На платформу станции метро «Маяковская» Степка выбрался первым. Посидел на корточках, оглядываясь, затем за руку втащил напарника.

– Ни себе хрена, – присвистнул Корефан. – Гадом буду, никак не думал.

Степка кивнул. Станция практически не пострадала. Если не считать, что было безлюдно и не горел свет, выглядела она как обычно, словно никакого вторжения и массового истребления не было.

Скрываясь за колоннами, прокрались по платформе к эскалаторам. Стараясь неслышно ступать, взобрались по ступеням наверх. Переглянулись удивленно – вестибюль был целехонек. По-пластунски доползли до выхода на Невский.

– Вот это да, – ахнул Степка, выглянув наружу.

– Такая мать, – выругался за плечом Корефан.

Развалин, которые они ожидали увидеть, не было. Невский проспект выглядел так же нарядно и строго, как всегда. Площадь Восстания по правую руку. Лиговка, здание вокзала, шпиль Адмиралтейства вдали, все как обычно, только людей не видно. Так же, как и муравьев.

– Не стали ломать центр, – озвучил общие мысли Корефан. – С каких, интересно, дел?

Степка пожал плечами.

– Не знаю, – сказал он. – Потом подумаем. Сейчас надо решить, что делать дальше.

– Ждать, – сплюнул на землю Корефан. – Заляжем здесь, может, пофартит.

Пофартило уже под вечер, когда начало смеркаться.

– Вот они, – задушливо прошептал Корефан. – Гляди. Да не туда – вон, на площади. Двое.

Два чужака обогнули по кольцу скверик в центре площади Восстания и теперь деловито двигались в направлении Невского.

Степка сорвал с плеча АКМ, навел.

– Переднего мочи, – Корефан тяжело задышал в ухо. – Второго берем.

Муравьи были в полусотне метров и двигались на расстоянии корпуса друг от друга прямо на них. Уже можно было различить массивные уродливые жвала на тонких стеблеобразных туловах. Нижние суставчатые конечности споро перемещались по асфальту, две пары верхних были скрючены и задраны к небу, будто чужаки молились на ходу.

Автоматная очередь разорвала тишину, наискось перечеркнула инопланетника, развалила его пополам. Степка отшвырнул АКМ, рванулся, вымахнул из станции метро на Невский, в три прыжка покрыл расстояние, разделявшее его с уцелевшим. Муравей метнулся в сторону, скрюченные верхние конечности распрямились, сошлись и вскинулись Степке в лицо.

Корефан, оттолкнув напарника, бросился муравью в ноги, подсек. Тонкий, едва заметный розовый луч прошелся по фасаду углового дома, раскроил стену, обрушил наземь балкон. Корефан извернулся, ребром ладони саданул по глянцевому, черному с рыжеватыми подпалинами жвалу, левой заехал в перетяжку тулова. Степка подскочил, добавил ногой, нижние конечности у инопланетника подломились, и он завалился навзничь.

– Вяжи гада, – хрипел Корефан. – Я его держу, вяжи, пока не очухался, у него в грабках резак.

Степка сдернул ремень, лихорадочно принялся обматывать сведенные вместе передние конечности пришельца.

– Твою мать! – крикнул Корефан. – Вот они. Рвем когти, внизу довяжем.

Со стороны Лавры стремительно неслось, надвигалось на них сомбреро. Корефан рывком взвалил муравья на плечи, задыхаясь от натуги, припустил к входу в метро. По эскалатору они скатились кувырком, все втроем, едва не в обнимку с бесчувственным пленником. Сверху гремело, рушилось здание станции.

Платонов сидел на прежнем месте в той же позе, в которой его оставили.

– Что, курва! – рявкнул Корефан, сбросив тело пришельца прапору на колени. – Отсиделся, сучара?! На, будешь тащить эту сволочь. И смотри, чтоб не подох, – урою.

Они сидели в кабинете вдвоем. Профессор Захаров, завкафедрой биологии Санкт-Петербургского госуниверситета, и командующий ополчением генерал-лейтенант Жихарев.

– Сомнений нет? – спросил генерал устало.

– Нет, – Захаров понурился. – Ни единого.

Генерал не спал уже трое суток. С тех пор, как прибыл в Старый Петергоф. Сюда, в университетскую лабораторию, доставили живого пришельца, добытого группой добровольцев-разведчиков. Единственной, которая уцелела и вернулась с трофеем.

За трое суток в наглухо изолированном помещении ученые подвергли муравья всем мыслимым тестам, опытам и исследованиям. Результат оказался ошеломительным.

– Значит, все наши предыдущие выкладки идут коту под хвост? – медленно проговорил генерал.

– Выходит, так, – профессор Захаров хрустнул пальцами. – Давайте подытожим, что нам известно. Итак, это не живые существа и не рой, как мы изначально предполагали. Мы имеем дело с бандой управляемых роботов. Биороботов, если быть точным. Вопрос на повестке дня всего один: кто и как ими управляет.

– Постойте, – генерал поднялся и принялся расхаживать по кабинету. – А как это меняет суть дела? Мы считали, что завоеватели обладают естественным коллективным разумом, так? И что ими командуют некие подобия муравьиных маток, хотя ни одну из них никто не видел. Теперь же выяснилось, что интеллект у них искусственный и довольно примитивный. А все прочее осталось неизменным. В конечном итоге задача сводится к прежней: локализовать места нахождения их командования. С той разницей, что командиры не муравьиные матки, а некие существа, нам пока неизвестные.

– Возможно, командиры тоже роботы. Только другие – высокоорганизованные и с развитым интеллектом. Однако вот какое дело, генерал. Мы считали, что физические размеры маток по сравнению с размерами рабочей особи достаточно велики. По аналогии с земными насекомыми. И рассчитывали, что нам удастся определить нахождение хотя бы одной и попытаться вступить в контакт. Теперь же получается, что всем этим биомеханическим сбродом могут управлять устройства величиной с ноготь. Или еще меньше. И находиться они могут практически где угодно.

– Если так, то шансов у нас нет, – сказал Жихарев хрипло. – Ни договориться с ними, ни даже задать вопрос мы не сумеем. О гуманности, свойственной разумным существам, можно и не упоминать. Значит, мы обречены, так? Несколько лет, от силы десяток, и на Земле останутся одни муравейники?

Профессор понуро кивнул. С каждым днем муравейники увеличивались в радиусе на сто-двести метров. Элементарный подсчет показывал, что при такой скорости санкт-петербургский муравейник через пять лет сомкнется с московским. А тот еще через пару лет – с волгоградским. Который к тому времени уже срастется с ростовским…

– Давайте возьмем тайм-аут, – сказал генерал. – Черт возьми, я должен хоть немного поспать.